Глава 22

Очень медленно опустился занавес, отделивший нас от войны. Долгожданное переоборудование проводили на небольшой верфи в Труне. Экипаж лодки сократился и разделился. Сама лодка, одинокая и безжизненная, стояла в сухом доке. Ремонтные работы велись вяло, док часто пустовал. Порт Антверпена только что открыли для судов союзников, поэтому пользовались спросом железнодорожные паромы и десантные суда, которые старались вводить в строй в первую очередь. Мы изнывали от скуки в местной гостинице, иногда, когда появлялось желание, шли на судоверфь. Там имелся разборный барак «Ниссен», в котором у нас был небольшой кабинет. На столе лежала толстая тетрадь с перечнем дефектов лодки. Ее никто не открывал. Настоящая работа началась только на исходе лета. Нам предстояло провести в доке два-три месяца.

Думаю, в таких условиях падение морального состояния экипажа неизбежно. С другой стороны, оно явилось предостережением и предвестником того, что может произойти, когда война закончится. Нет больше общей цели и чувства единения. Офицеры и матросы разделились. Их трудно было убедить, что необходимо продолжать работать и собирать лодку для другого экипажа, который поведет ее в море. Теперь приходилось вспоминать дисциплинарный устав ВМС, который был не нужен во время нахождения в составе регулярного флота. Персонал базы не любил подводников и относился к нам как к проказливым мальчишкам. Дела шли все хуже и хуже.

Было очевидно, что подводная лодка, эта бездушная машина из стали, дерева и меди, каким-то чудесным образом сплачивала нас. Теперь, когда ее оголили и выпотрошили, наш коллектив развалился, словно дом, у которого нет фундамента. Наши матросы уходили в отпуск и возвращались. Многие из них хотели устроиться на новую лодку и начать все сначала. Однако теперь у них было гораздо меньше возможностей, чем два года назад. Война в Европе входила в завершающую стадию. Большие субмарины еще посылали в Тихий океан. Лодки малых размеров обречены были на прозябание в учебных флотилиях. Наша звезда снова начала меркнуть.

Переоборудование проводилось под неусыпным контролем старшего механика. Бо'льшую часть времени он проводил в лодке и в офисах фирмы-подрядчика. Трудностей у него было предостаточно. Оборудование, которое посылали для ремонта и замены, терялось в пути или возвращалось с большой задержкой, его часто повреждали. Фирма отказывалась нести ответственность за утерянное и испорченное оборудование, мотивируя это тем, что не все механизмы были включены в сопроводительные списки. У нас имелись свои поводы для недовольства. Во-первых, опять бастовали рабочие судоверфи. Во-вторых, непрестанно лил дождь, и на телеграфном столбе висел русский флаг. Бар гостиницы стал тем местом, где мы могли на время забыть о всех проблемах и заглушить уныние наигранным весельем.

Сидеть в затоне, сознавая, что где-то в море идет война, – занятие не из приятных. Нам осточертела гражданская бюрократическая волокита. Стимула работать не было, горизонты сузились до предела. Жизнь превратилась в непрерывную борьбу с самим собой, сопровождаемую смутной надеждой, что еще одна рюмка виски исправит положение. Напрасная иллюзия.

К концу сентября в доке осталась лишь половина прежнего экипажа. Остальных заменили. Из наших офицеров только трое продолжали трудиться в лодке, которую скоро должны были покинуть. Наши идеи в течение двух лет помогали нам выдерживать испытания и наносить существенный урон врагу. В целом мы воевали довольно успешно. Поэтому больно смотреть, как из лодки постепенно уходит то, что создавалось нашими руками, уступая место новому, чужому. Если не считать названия, сохранившегося на боевой рубке, мы теперь работали в совершенно новом судне. Та лодка в течение длительного времени была нашим домом, и, подобно человеку, стоящему перед домом, в котором он провел детство, мы с грустью взирали на подводную лодку в сухом доке. Однако толку от этих чувств не было. Нужно идти в офис и решать проблемы, связанные с батареями большой емкости и кондиционированием воздуха.

Холодным октябрьским утром я сидел и слушал, как по жестяной крыше барабанит дождь. Бочка с пивом уже почти пуста. Близился полдень, но в офисе все еще горел свет. Время от времени с моря доносились гудки судов. Эти резкие, вибрирующие звуки раздражали, заставляли поворачивать голову к электрокамину и искать успокоения в красном свечении его спиралей.

На столе передо мной лежали рапорты постоянного представителя ВМС с описанием проступков, допущенных членами экипажа лодки. Теперь они должны понести заслуженное наказание. Я еще раз просмотрел, что им вменялось в вину. «Был пьян». «Неряшливо одет». «Не отдал честь». И так далее. «Суета сует», – подумал я и уже хотел допить остатки пива, когда зазвонил телефон и далекий голос сказал:

– Вы хотите отправиться на Дальний Восток?

Я посмотрел через окно на мокрые груды мусора в верфи, на серое небо, на не защищенную от ветра гавань. Перевел взгляд на бумаги с рапортами. «Был пьян». «Неряшливо одет».

– Когда? – спросил я.

– Немедленно.

– Я поеду.

На другом конце раздался смешок.

– Хорошо. Иного я и не ожидал.

Я встал, надел штормовку и вышел из барака под ливень. С лодки ручьями стекала вода. Дно дока представляло собой одну огромную маслянистую лужу, в которой плавали доски, стружки и мусор. Русский флаг зловеще затрепетал под порывом ветра с моря. Неожиданно я почувствовал прилив радости. Теперь перспективы представлялись блестящими, и прошлое не сковывало меня своими ржавыми цепями.

В эту ночь впервые за несколько месяцев виски подействовало на меня так, как должно действовать спиртное. Моя душа, освобожденная от оков, устремилась ввысь.