ЧАСТЬ I. ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ

ГЛАВА 1. „НЕФТЬ НА УМЕ“: НАЧАЛО

Все началось с „уплывших“ 526,08 доллара.

Жалованье университетского преподавателя в пятидесятые годы девятнадцатого столетия лишь с большой натяжкой можно было назвать щедрым, поэтому в поисках дополнительного заработка Бенджамин Силлиман-младший, сын выдающегося американского химика, ведущий преподаватель химии Йельского университета, взялся за исполнение стороннего заказа, за который ему было обещано 526,08 доллара. Заказ был поручен ему в 1854 году группой предпринимателей, однако, несмотря на своевременное его выполнение, выплата обещанного гонорара задерживалась. В пылу нарастающего возмущения Силлиман добивался ответа на вопрос, куда девались деньги. Гнев его был нацелен на руководство группы инвесторов, и в первую очередь, – на Джорджа Бисселла, нью-йоркского юриста, и Джеймса Таунсенда, президента банка в городке Нью-Хейвен. Что касается Таунсенда, то он старался держаться как можно более незаметно, опасаясь потерять лицо перед клиентами банка, если вдруг они прознают о его причастности к столь спекулятивному предприятию.

Дело в том, что, питаемые непомерным честолюбием, Биссел и Таунсенд затеяли проект, целиком основанный на их видении грандиозной будущности вещества, известного как „горное масло“ и названного так в отличие от растительных масел и жиров животного происхождения. „Горное масло“ было замечено в горных ручьях в виде пузырьков, а также оно просачивалось через соляные скважины в районе реки Сил-Крик, протекающей в отдаленных лесистых холмах на северо-западе Пенсильвании. В этих глухих местах нефть, то самое „горное масло“, в очень ограниченном количестве собиралась весьма примитивными способами: сцеживанием с поверхности ручьев, либо отжиманием вымоченного в нефтесодержащей воде одеяла или иного тряпья. Основная часть добытой таким образом нефти использовалась для изготовления лекарств.

Новоявленные предприниматели полагали, что, во-первых, можно добывать нефть в гораздо больших количествах, а во-вторых, перерабатывать ее в жидкое вещество, которое может быть использовано в качестве источника света в фонарях. Они ничуть не сомневались в том, что их продукт сможет составить конкуренцию завоевавшему в пятидесятые годы девятнадцатого столетия рынок низкосортному „керосину“, являвшемуся продуктом переработки угля. Иными словами, предприниматели считали, что если им удастся добывать нефть в достаточных количествах, они могли бы насытить рынок недорогим и высокоэффективным источником света, столь необходимым в ежедневном обиходе того времени. Они были убеждены, что им удастся осветить города и фермерские поселки Северной Америки и Европы. Не менее важным было и то, что „горное масло“ могло быть использовано для смазки движущихся частей механизмов, уже начавших распространяться на заре зарождавшейся эры механизации труда. И как все предприниматели, поверившие в осуществимость собственной мечты, они были уверены, что благодаря достигнутым успехам их ждет перспектива настоящего богатства. Немало насмешек в свой адрес пришлось услышать начинающим предпринимателям, но тем не менее, доведя затеянное дело до успешного завершения, именно они заложат фундамент совершенно новой эры в истории человечества – эры нефти.

Идея нового предприятия зародилась в результате серии случайных событий, а также благодаря решимости и упорству одного-единственного человека по имени Джордж Биссел, которому больше, чем кому-либо принадлежат лавры создания нефтяной индустрии. Широколобый, с длинным вытянутым лицом, Биссел производил впечатление мощного интеллектуала. Но, кроме того, этот человек был весьма практичен, поскольку опыт научил его не упускать подвернувшуюся возможность. Вынужденный с 12 лет самостоятельно заботиться о себе, Биссел получил образование в Дартмутском колледже, зарабатывая на жизнь репетиторством и написанием статей. В течение непродолжительного времени после окончания колледжа Биссел преподавал греческий язык и латынь, а затем отправился в Вашингтон, где ему была предложена журналистская вакансия. Наконец судьба привела его в Новый Орлеан, где он стал директором одной из средних школ, а затем инспектором частных школ. В свободное время он изучал юриспруденцию и самостоятельно выучил несколько языков. Он свободно владел французским, испанским и португальским, мог читать и писать на иврите, санскрите, древнем и современном греческом, латинском и немецком. В 1853 году по состоянию здоровья он был вынужден отправиться обратно на север и, проезжая Западную Пенсильванию по пути домой, он видел места, где нефть собиралась вручную с поверхности нефтеносных пятен. Вскоре после этого, навещая мать в Ганновере, штат Нью-Гэмпшир, он заглянул в свою альма-матер – Дартмутский колледж, где увидел хранящийся в кабинете одного из профессоров сосуд с образцом той самой нефти, которая добывалась в Пенсильвании. Этот образец был привезен несколькими неделями ранее другим выпускником колледжа – врачом, имевшим практику в Западной Пенсильвании.

Биссел знал, что нефть использовалась как патентованное и народное средство для лечения всевозможных недомоганий – головной и зубной боли, глухоты, нарушений пищеварения, глистов, ревматизма, водянки, а также для заживления ран на спине лошадей и мулов. Средство носило название „масло сенека“ – в честь вождя племени сенека по прозвищу Красная Шкура, который видимо передал сведения о лечебном действии этой нефти белым людям. Один из приверженцев „масла сенека“ так рекламировал „чудесное лечебное действие“ лекарства в стихах:

„Целительный бальзам из тайного источника Природы Жизнь и цветущее здоровье принесет народу;
Струится он из глубин мирозданья, Чтобы утешить нашу скорбь и облегчить страданья“.

Бисселл знал, что эта вязкая черная жидкость огнеопасна. Увидев тот образец в Дартмуте, он внезапно подумал, что эта жидкость должна использоваться не для лечения, а для освещения, и в этом качестве она могла бы вполне „утешить его скорбь“, вызванную пустым кошельком. Она позволила бы ему распрощаться с бедностью и стать богатым. Снизошедшее на него тогда озарение станет его принципом и верой, которые будут подвергнуты суровому испытанию в течение последующих шести лет, когда очередная надежда будет всякий раз сменяться разочарованием.

Но можно ли было использовать нефть в качестве средства освещения? Биссел сумел заинтересовать своей идеей инвесторов и в конце 1854 года привлек к работе профессора Силлимана из Йельского университета для проведения анализа использования нефти в качестве как осветительного, так и смазочного материала. Возможно, имя Силлимана было даже важнее, так как оно служило своеобразным свидетельством одобрения проекта, что позволяло продавать акции и накапливать капитал для последующей реализации этого проекта.

Трудно было найти лучшую кандидатуру для этой цели. Плотного телосложения, энергичный, с „добрым, веселым лицом“, Силлиман слыл одним из самых замечательных и уважаемых ученых XIX века. Сын основателя химической науки в Америке, он сумел и сам стать выдающимся ученым своего времени и автором ведущих учебных пособий по физике и химии. Йельский университет был научным центром Америки в середине XIX века, а центром университета были отец и сын Силлиманы.

Силлимана интересовали не столько абстрактные, сколько практические идеи, что и привело его в мир бизнеса. Кроме того, несмотря на высокую репутацию в научных кругах, он постоянно нуждался в дополнительных средствах к существованию. Профессорская зарплата была невелика, а растущая семья требовала расходов, поэтому он постоянно подрабатывал в качестве консультанта по геологической и химической экспертизе. Его вкус к практической работе приведет его к непосредственному участию в спекулятивных сделках, которые в случае успеха, по его словам, „давали бы массу простора… для науки“. Его зять был настроен более скептически: „Бенджамин бросает одно дело ради другого и – прощай, Наука!“

Когда Силлиман взялся за анализ нефти, он обнадежил своих новых клиентов. „Я могу заверить вас, – заявил он в самом начале исследований, – что результат будет соответствовать вашим ожиданиям относительно ценности материала“. Спустя три месяца, ближе к концу исследований, он был настроен еще более оптимистично, сообщая о „неожиданном успехе использования дистиллята нефти в качестве средства для освещения“. Инвесторы с нетерпением ожидали окончательного отчета. И вдруг – какой удар! Профессор ставит ультиматум. Они должны были Силлиману 526, 08 доллара (что эквивалентно сегодняшним 5000 долларов), и он настоял, чтобы первый взнос в размере 100 долларов был переведен на его счет в Нью-Йорке. Счет, представленный Силлиманом был гораздо больше, чем ожидали инвесторы. Они не стали переводить деньги, и профессор был очень огорчен и рассержен. В конце концов, он взялся за этот проект не только из научного интереса. Ему нужны были деньги, и как можно скорее. Он дал понять, что закончит работу только после того, как ему заплатят. Чтобы доказать, что он не шутит, Силлиман тайно передал свой отчет одному из друзей на хранение, а сам уехал далеко на юг, где его не смогли бы отыскать.

Инвесторы были в отчаянии. Окончательный отчет был абсолютно необходим, если они хотели привлечь дополнительный капитал. Они метались в поисках денег – безуспешно. Наконец один из партнеров Биссела дал деньги под собственное поручительство, жалуясь при этом на „самые трудные времена“, которые он когда-либо переживал. Отчет, датированный 16 апреля 1855 года, был выдан инвесторам и спешно отправлен в печать. Хотя инвесторы возмущались огромным размером гонорара Силлимана, они получили гораздо больше денег, чем вложили. Исследование Силлимана, по выражению одного историка, было не менее чем „поворотом в развитии всего нефтяного бизнеса“. Силлиман опроверг все сомнения относительно новых способов использования горного масла. Он сообщил в своем отчете, что его можно довести до различных уровней кипения и таким образом перегонять в различные фракции, состоящие из углерода и водорода. Одной из таких фракций было высококачественное масло для освещения. „Господа, – писал Силлиман своим клиентам, – мне представляется весьма вероятным, что ваша компания обладает таким сырьем, из которого при помощи простого и недорогостоящего процесса можно изготавливать весьма ценные продукты“. Будучи полностью удовлетворенным результатами деловых отношений, он был готов к работе над новыми проектами.

Имея на вооружении отчет Силлимана, который оказался самым эффективным средством рекламирования нового предприятия, участники проекта без большого труда сумели привлечь и других инвесторов. Сам Силлиман взял двести акций, тем самым упрочив престиж компании, получившей название „Пенсильвания рок ойлкомпани“. Однако потребовалось еще полтора года, чтобы инвесторы оказались готовы к новому рискованному шагу.

Благодаря докладу Силлимана они знали, что из нефти можно извлечь приемлемое количество жидкого вещества для освещения. Но были ли достаточны запасы нефти? Некоторые утверждали, что это были лишь „капли“ из подземных угольных пластов. Разумеется, прочное предприятие нельзя строить на нефти, собираемой вручную с поверхности пятна при помощи ветоши. Надо было доказать, – и ради этого было создано предприятие, – что запасы нефти довольно велики и доступны, чтобы иметь достаточные финансовые вложения в дело.

Надежды, которые возлагались на все еще неизвестные свойства нефти, были следствием чистой необходимости. Стремительный рост населения и развитие экономики вызвали потребность в более сильном искусственном освещении, нежели тусклый свет от лампадки с животным или растительным жиром. Те, кто побогаче, столетиями довольствовались светом, который давала при горении ворвань, считавшаяся лучшим источником яркого освещения. Однако добывать ее становилось все дороже, поскольку численность китов падала, и китобойным судам приходилось отправляться все дальше и дальше – за мыс Доброй Надежды, в далекие воды Тихого океана. Цены росли и это был золотой век для китобоев, но не для потребителей, которые не желали платить 2, 50 доллара за галлон. К тому же не было уверенности, что цена не поднимется еще выше. Появились более дешевые жидкие вещества для освещения. Увы, все они были несовершенными. Самым популярным был камфин – производное скипидарного масла, которое давало яркий свет, но было чрезвычайно пожароопасным, и могло привести к взрыву в жилом доме. Существовал еще так называемый городской газ, получаемый путем перегонки угля – его закачивали по трубам в фонари уличного освещения и в городские дома представителей растущего среднего и высшего класса. Но „городской газ“ стоил дорого, а потребности в более дешевом и надежном освещении резко возросли. Существовала еще одна потребность – в смазочных материалах. Появившиеся благодаря достижениям в машиностроении механические ткацкие станки и паровые печатные машины создавали такое трение, с которым не справлялась обычная смазка типа свиного сала.

Предприниматели пытались найти пути для удовлетворения потребностей производства. Уже в конце сороковых и начале пятидесятых годов, получая масло для освещения и смазки машин из угля и других углеводородов. Неуемное племя искателей нового, как в Британии, так и в Северной Америке, шло вперед, формируя рынок и разрабатывая технологию, на основе которой будет создаваться нефтяная индустрия.

Подвергавшийся суду военного трибунала британский адмирал Томас Кокрейн (как полагают, прототип байроновского Дон-Жуана) был одержим навязчивой идеей о возможностях применения асфальта и, развернув бурную рекламную кампанию, стал собственником огромного предприятия по производству гудрона в Тринидаде. Некоторое время Кокрейн сотрудничал с канадцем по имени Авраам Геснер. Будучи еще молодым человеком, Геснер пытался наладить экспорт лошадей в Центральную Америку, но после двух кораблекрушений своих судов отказался от этой идеи и отправился в лондонскую больницу Гайз Хоспитал изучать медицину. Возвратившись в Канаду, он вновь переменил род занятий и занялся геологией в Нью-Брансуике. Он разработал процесс выделения масел из гудрона и подобных ему материалов с целью получения высококачественных продуктов для освещения. Полученный им новый продукт получил название „керосин“ – от двух греческих слов Keros и elaion, означающих, соответственно, „воск“ и „масло“. При этом второе слово было изменено с тем, чтобы вызвать в памяти потребителей уже знакомый продукт -камфин. В 1854 году он подал заявку на патент для производства „нового жидкого углеводорода, который я называю керосином, и который может быть использован для освещения и прочих целей“.

Геснер принял участие в создании в Нью-Йорке завода по производству керосина, который к 1859 году производил ежедневно пять тысяч галлонов этого продукта. Такое же предприятие было открыто в Бостоне. Шотландский химик Джеймс Янг независимо от него сделал открытие подобного процесса на основе использования горючих сланцев. Еще одно производство с использованием сланцев открылось во Франции. К 1859 году 34 компании в США производили керосина или „угольного масла“, как их тогда называли, на сумму 5 миллионов долларов в год. Рост производства угольного масла, как писал редактор одного технического журнала, свидетельствовал о „бурной энергии, с которой американцы берутся за разработку любой отрасли промышленности, если она обещает хорошие прибыли“. Небольшая часть керосина получалась из пенсильванской нефти, собранной традиционными способами, и этот керосин время от времени появлялся на нефтеперерабатывающих заводах Нью-Йорка.

Нельзя сказать, что человечество впервые услышало о нефти. В различных районах Ближнего Востока тягучее полужидкое вещество, названное битумом, просачивалось на поверхность сквозь трещины в земле, причем первые свидетельства об этом явлении были сделаны в Месопотамии еще в XXX веке до нашей эры. Наиболее известен был источник битума, располагавшийся в районе поселения под названием Хит недалеко от Вавилона, на месте современного Багдада. В первом веке до нашей эры греческий историк Диодор весьма эмоционально описал это явление: „Множество невероятных чудес можно увидеть в Вавилонии, однако ни одно из них не сравнимо с обнаруженным здесь источником огромного количества битума“. В отдельных местах, где выход нефти на поверхность земли сопровождался выделением нефтяного газа, постоянно горели „факелы“, породив у народов Ближнего Востока поклонение огню.

Уже тогда битум имел товарное хождение в странах Ближнего Востока и использовался в качестве цементирующего состава в строительстве. Именно битум применялся при возведении стен Иерихона и Вавилона. Можно предположить, что водонепроницаемость Ноева ковчега и корзин Моисея обеспечивалась за счет обмазывания их, как тогда практиковалось, битумным составом. Кроме того, битум использовался при строительстве дорог и, хотя весьма ограниченно и неэффективно, для освещения. Применялся битум и в древней медицине. Описание его фармацевтических достоинств, составленное в первом веке нашей эры римским ученым Плинием, во многом схоже с рекламой нефти как лечебного средства, распространявшейся в США в пятидесятые годы прошлого века. Плиний утверждал, что нефть останавливает кровотечение, заживляет раны, излечивает катаракты, в качестве мази снимает подагру, облегчает зубную боль, успокаивает хронический кашель, устраняет одышку, способствует сращиванию мышечной ткани и приносит облегчение при ревматизме и лихорадке. Кроме того, она, по словам Плиния, „полезна для выравнивания ресниц, мешающих нормальному зрению“.

Этим, однако, перечень применения нефти не ограничивается: зажженная она широко использовалась при ведении боевых действий, нередко определяя их исход. В гомеровской „Илиаде“ читаем:

„… И троянцы на быстрое бросили судно Неутомимый огонь. Неугасное вспыхнуло пламя“.

Перед штурмом Вавилона персидского царя Кира предупредили об опасности возможных уличных боев, на что он ответил: „У нас также есть немало смолы и пакли. Мы быстро распространим повсюду пламя, и занявшие крыши домов воины противника либо покинут их, либо сгорят вместе с ними“. Начиная с VII в. н. э., византийцы активно использовали oleum incendarium – так называемый греческий огонь, представлявший собой смесь нефти с негашеной известью, которая воспламенялась при увлажнении. Состав смеси держался в секрете как государственная тайна, она применялась византийцами при отбивании морских атак противника, наносилась на кончики стрел или входила в состав начинки примитивных фанат для поджигания крыш и стен домов в осажденных городах. В течение многих столетий нефть считалась гораздо более грозным оружием, чем даже порох.

Как мы видим, нефть имеет долгую и богатую историю на Ближнем Востоке. Тем не менее, неким таинственным образом сведения о различных способах применения нефти были неведомы Западу. Может быть, потому, что все основные известные источники „битума“ находились за пределами Римской империи, что препятствовало распространению его использования на Запад. Так или иначе, но и во многих частях Европы – в Баварии, на Сицилии, в долине реки По, в Эльзасе, Ганновере, Галиции и многих других местах – люди наблюдали выход нефти на земную поверхность, свидетельства о чем дошли до нас из средневековья. А вот способы переработки нефти дошли до Европы благодаря арабам, хотя область ее применения, закрепленная в разработанных учеными монахами и ранними врачевателями рецептах, ограничивалась в большинстве случаев медициной.

И все– таки задолго до предпринимательского озарения Джорджа Биссела и доклада Бенджамина Силлимана в Восточной Европе уже существовала скромная нефтяная индустрия, изначально зародившаяся в Галиции (попеременно являвшейся частью то Польши, то Австрии, то России), а затем распространившаяся до Румынии. Здесь местные крестьяне вручную выкапывали в земле колодцы, где скапливалась сырая нефть, из которой впоследствии получали керосин. Вскоре некий львовский фармацевт с помощью местного же водопроводчика изобрел лампу, пригодную для сжигания керосина. К 1854 году керосин стал одним из основных товаров в Вене, а в 1859 году в Галиции уже действовала полноценная нефтяная промышленность, охватывавшая более 150 деревень и поселков, живших за счет нефтедобычи. Общий объем добывавшейся в 1859 году в Европе -преимущественно в Галиции и Румынии – сырой нефти оценивается в 36 тысяч баррелей. Основным же недостатком восточноевропейской нефтедобывающей индустрии было отсутствие технологии и оборудования для бурения скважин.

Распространение керосина в США в пятидесятые годы натолкнулось на два существенных препятствия: во-первых, объемы добычи и переработки были явно недостаточны, во-вторых, отсутствовала конструкция дешевой лампы, приспособленной для сжигания керосина. Использовавшиеся в быту лампы чадили едким дымом. И вот однажды до неизвестного нам нью-йоркского торговца керосином дошел слух о том, что в Вене производятся лампы со стеклянной колбой, специально предназначенные для сжигания галицийского керосина. Разработанная фармацевтом и водопроводчиком из Львова конструкция керосиновой лампы успешно решала проблему дыма и неприятного запаха. И тогда наш торговец начал импортировать эти лампы в США, где они быстро нашли своего покупателя. Несмотря на внесенные позже в конструкцию „венской“ лампымногочисленные усовершенствования, именно этой лампой долгое время торговали в США, а впоследствии она была реэкспортирована по всему миру.

Итак, к моменту, когда Биссел приступил к реализации своего предприятия, на рынке уже появились и недорогое светильное масло – керосин, производившийся путем переработки сырой нефти, и недорогая лампа для его сжигания. По сути, Бисселу и его компаньонам предстояло найти новый источник сырья, которое можно было бы перерабатывать в рамках уже существовавшего технологического процесса. Теперь все сводилось к цене. Если бы новоявленным предпринимателям удалось отыскать источники нефти, позволявшие добывать ее в изобилии и поставлять на рынок по низким ценам, тогда они получали бы контроль над рынком светильных масел, вытеснив с него более дорогую и менее качественную продукцию конкурентов.

Уже тогда было ясно, что копать в поисках источников нефти бесперспективное занятие. Нужно было искать альтернативное решение. Более тысячи пятисот лет назад древние китайцы научились бурить в земле скважины глубиной до трех тысяч футов. Из этих скважин они извлекали на поверхность поваренную соль. В начале тридцатых годов метод „соляного“ бурения стал известен в Европе, а затем добрался и до Северной Америки. И вот однажды жарким летним днем 1856 года Джордж Биссел, пытаясь укрыться от невыносимо палящего нью-йоркского солнца, сел за столик под навесом аптечного кафетерия на Бродвее. Рассматривая витрину заведения, Биссел увидел в ней объявление, рекламировавшее лекарство на основе „горного масла“. На заднем плане рекламного плаката виднелось изображение буровой установки, подобной тем, что применялись для добычи соли. Вкупе со странными предыдущими совпадениями (помните Западную Пенсильванию и колледж в Дартмуте?) этот случайный эпизод чудодейственным образом, как в детской мозаике, восполнил недостававшую часть в общей картине. А что если попытаться добраться до нефти через пробуренные в земле скважины? В случае успеха было бы снято последнее препятствие на пути к достижению заветной цели.

Таким образом интуиция привела Биссела и его товарищей по „Пенсильванския рок ойл компани“ к решению применить технику „соляного бурения“ для добычи нефти. Именно бурить, а не копать. Нужно сказать, что наши предприниматели были не единственными, кто решил прибегнуть к бурению: и в США, и в Канаде уже предпринимались попытки пробного бурения нефтяных скважин. Тем не менее, Бисселл с товарищами решили действовать. В их распоряжении был отчет профессора Силлимана, с помощью которого они надеялись раздобыть нужный капитал. Поначалу, однако, никто их план серьезно не воспринимал. Предложение банкира Джеймса Таунсенда обсудить проект „Пенсильвания рок ойл компани“ не вызвало у коллег-банкиров ничего, кроме высокомерных насмешек: „Качать нефть из-под земли, как воду? Чушь! Безумие!“ Это не поколебало решимости предпринимателей. Они были убеждены в собственной правоте. Но кому же доверить свой безумный проект.

Одним из кандидатов был некто Эдвин Л. Дрейк, причем выбор остановился на нем практически по чистой случайности, поскольку никакими особыми способностями он не обладал. Служивший некогда кондуктором на железной дороге и имевший репутацию мастера на все руки, Дрейк заболел, и ему пришлось перейти к оседлому образу жизни. Теперь он снимал вместе с дочерью номер в старой гостинице „Тонтина“ в Нью-Хейвене. По случайному совпадению там же жил банкир Джеймс Таунсенд. Гостиница, о которой идет речь, служила местом регулярного времяпрепровождения мужского общества Нью-Хейвена: здесь обменивались новостями, просто беседовали о том о сем. Такая гостиница была оптимальным местом для тридцативосьмилетнего Дрейка – дружелюбного словоохотливого весельчака „без определенных занятий“.

Все вечера он просиживал в баре гостиницы, развлекая товарищей по компании бесконечными историями из своей богатой событиями жизни. Дрейк имел живое воображение, поэтому все его байки носили драматический характер и изобиловали всевозможными преувеличениями, призванными подчеркнуть ключевую, героическую роль самого рассказчика. Таунсенд нередко делился с Дрейком своими проектами в отношении добычи нефти и даже ухитрился продать ему часть акций компании. Дальше – больше. Дрейк был приглашен участвовать в реализации проекта, чему благоприятствовали несколько обстоятельств. Находясь в бессрочном отпуске как работник железной дороги, Дрейк имел право бесплатного проезда, а это было существенным благом для испытывавшей финансовые трудности компании Таунсенда. Кроме того, Дрейк имел еще одно достоинство, которое впоследствии окажется весьма ценным, – упорство.

Отправляя Дрейка в Пенсильванию, Таунсенд мудро позаботился о „верительных грамотах“ для своего посланца. Будучи наслышан о возможных неприятностях при пересечении границ штатов, а также желая впечатлить местное население, Таун-сед заблаговременно отправил в место назначения несколько сопроводительных писем, в которых Дрейк именовался не иначе как „полковник Э. Л. Дрейк“. Так был изобретен несуществующий полковник, которому по прибытии в декабре 1857 года в крошечную обнищавшую деревушку Тайтусвиль был оказан теплый, радушный прием. Путешествие, нужно сказать, оказалось достаточно изнурительным. Полковник ехал на откидной наружной скамейке почтового экипажа, регулярно (дважды в неделю) совершавшего свой многотрудный вояж по лесистой глухомани северо-восточной Пенсильвании. Сам Тайтусвиль представлял собой поселение лесорубов, насчитывающее 125 жителей, большая часть которых жила в долг у местной лесозаготовительной компании. К моменту появления здесь Дрейка ожидалось, что вскоре, когда близлежащие леса будут вырублены, Тайтусвиль опустеет и будет возвращен законной владелице этих мест – природе.

В этот приезд перед Дрейком ставилась довольно простая задача – зарегистрировать на имя компании земельный участок, имевший нефтеносную перспективу. Он быстро справился с поручением и вернулся в Нью-Хейвен с намерением как можно скорее приступить к следующему, намного более ответственному этапу -поиску нефти. Как позже рассказывал сам Дрейк: „Я убедился в том, что нефть в тех местах можно было добывать в больших количествах методом „соляного бурения“. Я также решил для себя, что заниматься этим должен именно я. Однако никто из тех, с кем я беседовал на эту тему, не разделял моей убежденности, полагая, что нефть – всего лишь выделения обширных подземных угольных пластов“.

Но не так-то просто было отговорить Дрейка от новой затеи. Весной 1858 года он вновь объявился в Тайтусвиле с намерением продолжить начатое дело. Группа нанявших его предпринимателей основала к этому времени новую компанию,“Сенека ойл компани“, в которой Дрейк выступал в качестве генерального представителя. Работы по нефтедобыче были развернуты на участке в двух милях от Тайтусвиля вниз по течению Сил-Крик. После нескольких проведенных в Тайтусвиле месяцев Дрейк написал Таунсенду: „Я оставляю попытки докопаться до нефти вручную, поскольку убежден, что бурение обойдется дешевле“, и попросил его незамедлительно отправить еще денег: „Если мы хотим чего-то добиться, нужно иметь деньги… Прошу немедленно сообщить о факте их отправки. Здесь денег практически нет“. Спустя некоторое время Таунсенду удалось перевести тысячу долларов, на которые Дрейк попытался нанять буровых рабочих, „соледобытчи-ков“, без которых дело стояло на месте. Однако „соледобытчики“ славились крайне пристрастным отношением к виски и перманентно пребывали в состоянии, далеком от трезвости, поэтому Дрейк весьма требовательно отнесся к найму работников. Более того, оплата труда бурильщиков осуществлялась по жестким расценкам – доллар за каждый пройденный фут грунта. Первые двое рабочих просто ушли. В действительности им не хватило духа открыто заявить Дрейку, что он сумасшедший. На пороге стояла суровая зима, которую нашему нефтедобытчику предстояло прожить с сознанием того, что целый год пропал впустую. В Нью-Хейвене делегировавшие его предприниматели с раздражением ожидали результата, а Дрейк тем временем приступил к установке парового двигателя, который приводил бы в движение буровую штангу.

Наконец весной 1859 года Дрейку удалось найти нужного человека. Им оказался слесарь по имени Вильям А. Смит – „дядюшка Билли“, который взялся за работу вместе со своими двумя сыновьями. Смит кое-что понимал в порученном ему деле, поскольку до этого занимался изготовлением буровой оснастки для соледобытчи-ков. В обновленном составе бригада приступила к возведению буровой установки и оснащению ее необходимым оборудованием. По их предположениям, бурить предстояло на глубину нескольких сот футов. Работа продвигалась медленно, и руководство компании, следившее за ее ходом из Нью-Хейвена, все больше нервничало. Дрейк тем не менее не сдавал позиции и продолжал следовать своему плану. Наконец наступил момент, когда из всех веривших в успех проекта остался один Таунсенд. Теперь он оплачивал все расходы Дрейка из собственного кармана. Но однажды и он, отчаявшись, отправил „полковнику“ последний денежный перевод, велев расплатиться по всем счетам, законсервировать проект и возвращаться в Нью-Хейвен. Случилось это в конце августа 1859 года.

27 августа 1859 года – Дрейк еще не получил рокового письма – на глубине шестидесяти девяти футов бур провалился в пустое пространство и, пройдя еще шесть футов, остановился. Работы в этот день были приостановлены. На следующее утро, в воскресенье, „дядюшка Билли“ пошел осмотреть скважину. Заглянув в трубу, он увидел отблески темной жидкости, плавающей на поверхности воды. Взяв с помощью жестяной водосточной трубы ее образец, „дядюшка Билли“ с волнением с ним ознакомился. Вернувшийся в понедельник из поездки Дрейк увидел необычное зрелище – „дядюшку Билли“ с сыновьями посреди целой батареи всевозможной посуды от кастрюль до бочек, до краев заполненных нефтью. Приспособив к скважине обычный ручной насос, Дрейк приступил к многократно осмеянной противниками процедуре – выкачиванию нефти. В тот же день пришел денежный перевод Таунсенда с указанием закрыть предприятие. Еще неделю назад, лишенный каких бы то ни было средств, Дрейк без промедле ния выполнил бы приказ руководства. Тогда – но не теперь. Упрямство Дрейка окупилось, причем вовремя. Он нашел нефть. Фермеры, чьи хозяйства располагались вдоль по течению Ойл-Крик, мгновенно донесли до Тайтусвилла новость: „Этот янки нашел нефть“. Новость распространилась со скоростью лесного пожара и вызвала безумный ажиотаж среди желающих немедленно приобрести участки в районе ручья и начать добычу нефти бурением скважин. Чуть ли не за одну ночь крошечное население Тайтусвиля увеличилось в несколько раз, а стоимость земельных участков стремительно подскочила.

Однако открытие источника нефти не гарантировало финансового успеха. Наоборот, оно привнесло новые трудности. Что Дрейк и „дядюшка Билли“ должны были делать с не прерывающимся ни на минуту потоком нефти? Они выкупили все до единой бочки из-под виски, которые только можно было найти в окрестностях, а когда и они были заполнены, нефтяники своими силами соорудили несколько огромных деревянных чанов. К несчастью, однажды ночью от огня лампы воспламенился газ, выходивший вместе с нефтью на поверхность. Все импровизированное нефтехранилище взлетело на воздух и в одночасье было поглощено неукротимой огненной стихией. Тем не менее, в окрестностях бурились все новые скважины, количество добываемой нефти росло с каждым днем. Единственное, в чем новоиспеченные нефтяники испытывали потребность, были бочки из-под виски, цена на которые выросла настолько, что почти вдвое превышала стоимость хранившейся в них нефти.

Потребовалось совсем немного времени, прежде чем пенсильванское „горное масло“ пробило себе дорогу на рынок уже в виде керосина. „Как осветительное масло нефть нельзя сравнить ни с чем: это свет новой эры, – писал менее года спустя после находки Дрейка автор первой изданной в Америке книги о нефти. – Тем, кто еще не видел его, скажу, что это – не лунный свет во мраке ночи, а нечто сродни сильному, слепящему, прозрачному дневному свету, далеко отбрасывающему границы тьмы… Горное масло дарит божественный свет – самый яркий и самый дешевый в мире; свет, достойный королей и роялистов который теперь доступен всем“.

Джордж Биссел, затеявший это предприятие, был одним из тех, кто не терял времени и добрался до Тайтусвиля. Он потратил сотни тысяч долларов, неистово скупая и беря в аренду фермы поблизости от Ойл Крик. „Мы испытываем здесь ни с чем не сравнимое чувство волнения, – писал он своей жене. – Все население близко к помешательству… Я никогда не видел такого волнения. Весь запад страны скучился здесь и за те участки, где есть перспективы найти нефть, предлагают фантастические цены“. Бисселу потребовалось шесть лет, чтобы найти нефть, а все перипетии его путешествия давали основание писать: „У меня все хорошо, но я очень обносился. У нас было очень трудное время. Наши перспективы – самые радужные, это точно… Мы должны заработать огромное состояние“.

Биссел действительно стал очень богатым человеком. И среди прочих благотворительных акций он пожертвовал деньги на гимнастический зал в Дартмуте, где в колледже он впервые увидел склянку с „горным маслом“, которое столь сильно поразило его воображение. Он настоял на том, чтобы зал был оснащеншестью дорожками для боулинга „в память о тех дисциплинарных проблемах, которые возникали у него во время учебы из-за пристрастия к этому греховному спорту“. О Бисселе в последние годы его жизни говорилось, что „его имя и его слава не сходят с языка у всех нефтяников от одного края континента до другого“. Джеймсу Таунсенду, банкиру, который взял на себя огромный финансовый риск, было отказано в том уважении, которое, по его мнению, он заслуживал. „Весь план был предложен мной, и выполнялись мои предложения, – с горечью писал он позднее. – Я находил деньги и отправлял их. Я говорю это не из эгоистических соображений, а просто констатирую правду, что если бы я не сделал того, что я сделал для разработки нефти, то в это время ее не разрабатывали бы совсем“. И он добавлял: „Ни за какие богатства я не захотел бы испытать такие страдания и неприятности еще раз“.

Что касается Дрейка, дела у него складывались неважно. Он скупал нефть, потом стал партнером в одной из фирм на Уолл-Стрите, специализирующейся на нефтяных акциях. Он был расточительным, не очень хорошим бизнесменом, скорее игроком, когда дело касалось коммерции. К 1866 году он растерял все свои деньги, потом превратился в полуинвалида, истерзанного болью, живущего в нищете. „Если у вас осталась хоть капля человеческой жалости ко мне и моей семье, пришлите мне немного денег, – писал он одному другу. – Мне очень они нужны, поскольку я болен“. В конечном итоге, в 1873 году власти штата Пенсильвания назначили ему небольшую пожизненную пенсию за его службу, облегчив тем самым если не проблемы со здоровьем, так хотя бы финансовые проблемы последних лет его жизни.

К концу своей жизни Дрейк пытался отметить свое место в истории. „Я заявляю, что это я изобрел забивную трубу, и я забивал ее, без этого никто не смог бы бурить в низинах, где земля подтоплена. И я заявляю, что пробурил первую скважину для нефти в Америке, и могу показать эту скважину“. Он был категоричен: „Если бы я этого не сделал, то этого не сделали бы до сегодняшнего дня“.

К тому моменту, когда Дрейк, начав бурение, обеспечил доступность сырья последнее требование к новой отрасли, все остальные элементы – переработка, опыт обращения с керосином и подходящий тип лампы – были уже отработаны. Все это вдруг позволило человеку заставить ночь отступить. А это было только начало. Ведь открытие Дрейка, когда придет время, даст мобильность и энергию людям планеты, сыграет ключевую роль в подъеме и падении стран и империй и станет основным элементом преобразования человеческого общества. Но все это, конечно, еще впереди.

А то, что последовало сразу за открытием, напоминало золотую лихорадку. Равнинные места в узкой долине Ойл-Крик спешно арендовались, и к ноябрю 1860 года, спустя пятнадцать месяцев после открытия Дрейка, добыча велась из семидесяти пяти скважин, не считая огромного количества сухих, избороздивших землю. Тайтусвиль „ сейчас представляет собой место встречи жаждущих наживы чужаков“, – отмечал один из писателей уже в 1860 году. „Они играют ценами на участки и акции, покупают и продают участки, докладывают о глубине, нефтепроявлении и производительности скважин и так далее, и так далее. Те, ктоуезжают сегодня, говорят о скважине, которая давала 50 баррелей нефти в день-Завтра история добавит к этому еще… Никогда еще рой пчел не был таким беспокойным и не жужжал так громко“.

Маленький городок Корнплантер, названный в честь вождя племени сенека, находящийся вблизи устья Ойл-Крик, там, где он впадает в реку Аллеганы, был переименован в Ойл-Сити, и стал, как и Тайтусвиль, основным центром территории, которая получила название Нефтяной район. Установки для переработки сырой нефти в керосин были дешевыми в изготовлении, и к 1860 году как минимум пятнадцать таких установок работали в Нефтяном районе, и еще пять – в Питтсбурге. Предприниматель, занимавшийся переработкой угля в жидкое топливо, посетил нефтяные месторождения в 1860 году с тем, чтобы понять уровень конкуренции. „Если этот бизнес добьется успеха, – говорил он, – то мой просто рухнет“. И он оказался прав, к концу 1860 года предприятия подобного рода либо выходили из бизнеса, либо срочно переоборудовались для переработки сырой нефти.

Однако объем добычи на этих скважинах был весьма скромным, и нефть нужно было выкачивать насосами. Ситуация изменилась в 1861 году, когда бурильщики столкнулись с первой фонтанирующей скважиной, которая выбрасывала нефть наверх с потрясающей скоростью – 3 тысячи баррелей в день. Когда произошел выброс нефти из этой скважины, каким-то образом воспламенились сопутствующие газы, что вызвало сильный взрыв, а стена огня, которая поглотила девятнадцать человек, бушевала на протяжении трех дней. Несмотря на то, что эта новость потерялась на фоне грозных новостей предыдущей недели о том, что Юг открыл огонь по Форту Самтер, начав Гражданскую войну, тот взрыв возвестил миру о наличии обильных запасов для новой отрасли.

Добыча в Западной Пенсильвании быстро росла: от почти 450 тысяч баррелей в 1860 году до 3 миллионов баррелей в 1862. Рынок не успевал поглощать растущее количество нефти. Цены, которые составляли 10 долларов за баррель в январе 1861 года опустились до 50 центов к июню и до 10 центов к концу 1861 года. Множество нефтедобытчиков было разорено. Но такие низкие цены привели пенсильванскую нефть к быстрой и уверенной победе на рынке, завоевывая потребителей и вытесняя с рынка угольную нефть и другие осветительные вещества. Вскоре потребность поднялась до уровня предложения, и к концу 1862 года цены поднялись до 4 долларов за баррель и затем к сентябрю 1863 года до 7, 25 доллара за баррель. Несмотря на резкие колебания цен, истории о молниеносном обогащении продолжали притягивать толпы к Нефтяному району. Менее чем за два года одна из замечательных скважин дала 15 тысяч долларов прибыли на каждый вложенный доллар.

Гражданская война незначительно отразилась на неистовом буме в Нефтяном районе, напротив, она стала основным стимулом развития бизнеса. Ведь война препятствовала отгрузкам скипидара с Юга, создавая острый дефицит камфина, дешевого осветительного масла, получаемого из скипидара. Керосин, который получали из пенсильванской нефти, быстро заполнил пустоту, развивая рынки на Севере гораздо быстрее, чем это могло бы быть при прежнем положении дел. Война оказала и иное значительное последствие. Когда Юг откололся, Север больше не полагался на выручку от продажи хлопка, что ранее было одной из основных статей американского экспорта. Быстрый рост экспорта нефти в Европу помогкомпенсировать эти убытки и обеспечил новый весомый источник поступлений валюты.

Конец войны и связанный с ней бурных событий и перемещений, высвободил тысячи и тысячи ветеранов, которые потянулись в Нефтяной район, с тем, чтобы начать жизнь заново и нажить богатство во время нового бума спекуляции, которому способствовал подъем цен до 13, 75 доллара за баррель. Влияние этого безумия ощущалось по всему восточному побережью, когда его наводнили сотни нефтяных компаний. Офисов в финансовой части Нью-Йорка не хватало, и акции распродавались так быстро, что новая компания могла избавиться от всех своих акций за какие-то четыре часа. Некий английский банкир был удивлен тем, что „сотни тысячи расчетливых работников предпочитали прибыль от нефти небольшим процентам, которые предлагали банки на сберегательные вклады“. Вашингтон, округ Колумбия, больше не мог устоять перед сумасшествием Нью-Йорка. Конгрессмен Джеймс Гарфилд, ставший одним из крупных инвесторов в нефтеносные земли, а позднее – президентом Соединенных Штатов, сообщал одному из агентов по аренде нефтеносных участков о том, что он обсуждал вопросы нефти с несколькими членами Конгресса, „которые также участвуют в этом бизнесе, и Вам следует знать, что лихорадка, которая охватила Конгресс, протекает никак не в легкой форме“.

Вряд ли что сможет более убедительно продемонстрировать спекулятивную лихорадку, чем странная история городка Питхоул, находящегося у Питхоул-Крик, на расстоянии пятнадцати миль от Тайтусвиля. Первая скважина была пробурена в густом лесу в январе 1865 года; к июню там было четыре фонтанирующих скважины, которые давали две тысячи баррелей в день – третью часть общей добычи в Нефтяном районе– и люди устремились по дорогам, уже забитым телегами с бочками. „Вся местность, – говорил один из свидетелей, – смердела как полк солдат, больных поносом“. Спекуляции землей, казалось, не знали пределов. Одна из ферм, практически ничего не стоившая всего несколько месяцев назад, была продана за 1, 3 миллиона долларов в июле 1865 года, а затем, в сентябре того же года, перепродана за 2 миллиона долларов. В сентябре добыча в районе Питхоул-Крик достигла 6 тысяч баррелей в день – две трети от общей добычи Нефтяного района. И в этом же месяце то, что раньше было безвестной точкой в глуши, стало городом с населением в пятнадцать тысяч человек. „Нью-Йорк Геральд“ сообщала, что основными видами бизнеса в Питхоул было „спиртное и аренда“, а „Нейшн“ добавляла: „С уверенностью можно утверждать, что здесь гораздо больше отвратительного пьянства, чем в любом другом городе подобного масштаба“. Тем не менее Питхоул уже встал на путь респектабельности, там имелось два банка, два телеграфа, газета, система водоснабжения, пожарная команда, несколько пансионов, офисов и более пятидесяти гостиниц, из которых как минимум три дотягивали по элегантности до столичного уровня, а почта обрабатывала до пяти тысяч писем в день.

Но затем, пару месяцев спустя, добыча нефти прекратилась также быстро, как и началась. Для жителей Питхоула это была напасть сродни библейской чуме, и к январю 1866 года, всего год спустя после открытия нефти, тысячи людей покинули город в поисках новых надежд и возможностей. Город, который однажды возник в глуши, опустел. Участок земли в Питхоул, проданный за 2 миллиона долларов в 1865 году, был продан с аукциона за 4, 36 доллара в 1878. Несмотря на то, что Питхоул вымер, бум спекуляций захватил и другие районы. Добыча в Нефтяном районе подскочила до 3, 6 миллионов баррелей в 1866 году. Казалось, что энтузиазм в отношении нефти не ведает пределов, и она стала не только источником освещения и смазкой, но и частью культуры. Америка танцевала под „Американскую нефтяную польку“ и „Галоп нефтяной лихорадки“ и пела такие песни, как „Знаменитые нефтяные компании“ и „Все мысли о нефти“.

По соседству жил юноша – бедняк Смит,
которому не удавалось заработать и цент,
А одежда его видела лучшие времена. Но он вовремя урвал.
И теперь он одет как денди, бриллианты, детки и тросточка
И он преуспел благодаря „Всем мыслям о нефти“.

Гонки в поисках нефти в скором времени стали сопровождаться и другими гонками – стремлением добывать как можно быстрее и возможно в больших объемах. Стремление добывать нефть лишь за счет природного давления газа, зачастую вызывало разрушения в нефтеносных пластах, что вело к утечке газа и снижению вероятности восстановления нефтедобычи. Однако было несколько причин тому, что это стало повсеместной практикой. Одна из причин – отсутствие познаний в геологии. Другая причина – крупное и быстрое обогащение, которого хотели добиться. И третья – условия аренды, которые поощряли добычу в возможно короткие сроки.

Но что было самым важным в формировании юридического аспекта американской нефтедобычи, а также самой структуры отрасли в дни ее зарождения, так это было „правило захвата“ – доктрина, в основе которой лежало английское общее право. Если дикое животное или птица из одного поместья перебирается в другое, то владелец последнего имел полное право подстрелить дичь на своей земле. Подобным образом владельцы земли имели право извлекать из-под земли богатство в любом объеме, поскольку, по приговору одного из английских судей, никто не может быть уверен в том, что в действительности происходит „в этих тайных венах земли“.

Применительно к добыче нефти, правило захвата означало, что владельцы разных земельных участков на одном месторождении вправе добывать столько нефти, сколько смогут, даже если они при этом истощают месторождение или снижают добычу на соседних скважинах. Поэтому совершенно неизбежной была напряженная конкуренция между владельцами близлежащих скважин, в погоне за добычей в возможно короткие сроки, пока месторождение не будет опустошено остальными. Психология временщиков порождала нестабильность как объема добычи, так и цен. Нефть это не совсем то, что дичь, поскольку правило захвата приводило к большому объему отходов и к серьезному ущербу для конечного объема добычи из данного месторождения. Но была и другая сторона этого правила. Оно позволило гораздо большему числу желающих попробовать свои силы и набраться опыта в этой отрасли, нежели это могло бы быть при более жестких правилах. Более быстрый рост добычи также позволял расширять рынки.

Дикое стремление добывать, подогреваемое правилом захвата и погоней за богатством породило в Нефтяном районе хаотичную картину из мигрирующего населения, лачуг и построенных на скорую руку деревянных зданий, гостиниц с четырьмя, пятью или шестью соломенными матрасами в одной комнате, вышек и емкостей, когда каждый заряжался надеждой и слухами и острым запахом нефти. И везде была одна неизбежная характерная черта – вечная грязь. „Ойл-Крик славился своей грязью в первые и последующие годы, и она навсегда останется в памяти тех, кто видел ее и кому приходилось пробираться через нее“, – писали как-то два обозревателя. „ Грязь, глубокая и неописуемо отвратительная, покрывала все основные и объездные дороги в дождливую погоду, а улицы городов, включающие основные пункты отгрузки, имели вид жидких озер или дорожек грязи“.

Были и те, кто смотрели на ажиотаж и сутолоку, и на мошенников, погнавшихся за легкими деньгами, и вспоминали тихие пенсильванские холмы и деревни до того, как в эту жизнь ворвалась нефть. Они спрашивали о том, что случилось, и удивлялись тому, что человеческая натура может так быстро измениться и унизиться под воздействием навязчивой идеи богатства. „Озабоченность насчет нефти и земли стала уже своего рода эпидемией, – писал редактор местного издания в 1865 году. – Она охватила людей всех сословий, возрастов и состояний. Они уже не говорят, не выглядят, не делают так, как это было шесть месяцев назад. Земля, аренда, контракты, отказы, сделки, соглашения, проценты и прочие разговоры подобного рода – это все, что они теперь понимают. Незнакомые лица встречаются нам на каждом углу, и половину наших жителей можно было бы легко встретить в Нью-Йорке или Филадельфии, нежели дома. Суд бездействует, адвокатура развращена, общество расколото, святилище заброшено и все наши привычки, понятия и связи, сложившиеся за полвека, перевернулись вверх дном в отчаянной погоне за богатством. Бедные становятся богатыми, богатые становятся еще более богатыми, бедняки и богачи теряют все сбережения. Вот так мы и живем“. Редактор заключал: „Этот большой пузырь рано или поздно лопнет“. Пузырь лопнул – неизбежная реакция на спекуляции и безумное перепроизводство. Депрессия поглотила отрасль на период с 1866 по 1867 год, цена на нефть упала до 2, 40 доллара за баррель. Несмотря на то, что многие прекратили бурение, кто-то продолжал, и были открыты новые месторождения за пределами Ойл-Крик. Более того, в отрасли вводились новшества и улучшалась организация.

С момента первых открытий извозчики, подстегивающие своих лошадей, запрудили дороги Нефтяного района повозками с бочками. Они были не просто узким местом в отрасли. Будучи монополистами, они устанавливали запредельные цены, стоимость перевозки бочки на несколько миль по грязной дороге до железнодорожной станции была выше, нежели железнодорожный тариф на ее отправку от Пенсильвании до Нью-Йорка. Мертвая хватка извозчиков в вопросе транспортировки привела к попытке разработать альтернативный способ – транспортировке по трубопроводу. На отрезке между 1863 и 1865 годами, несмотря на сарказм и общественное осмеяние, деревянные трубопроводы доказали, что могут пропускать больше нефти за меньшую стоимость. Извозчики, видя угрозу своему положению, ответили угрозами, вооруженными нападениями, поджогами и саботажем. Но было слишком поздно. К 1866 году трубопроводы соединили большинство скважин в Нефтяном районе, отводя нефть в более крупный трубопровод, ведущий к железной дороге.

Переработчикам нужна была нефть, и эта потребность также носила слишком хаотичный характер. Вначале покупка нефти шла по принципу „угадал – не угадал“, когда покупатель, сидя на лошади, объезжал скважины. Но по мере роста отрасли появилась более упорядоченная система. Неофициальная нефтяная биржа, где продавцы и покупатели могли встретиться и договориться о ценах, появилась в одной из гостиниц Тайтусвиля, и на придорожной бирже около железной дороги в Ойл-Сити. Начиная с семидесятых годов девятнадцатого столетия появились официальные биржи в Тайтусвиле, в Ойл-Сити, повсюду в Нефтяном районе и в Нью-Йорке. Нефть покупалась и продавалась на трех условиях. „Спот“ – продажа с немедленной поставкой и оплатой. „Обычная“ продажа требовала выполнения условий сделки в течение десяти дней. И продажа „фьючерса“ устанавливала, что определенное количество будет продано по указанной цене в определенное время в будущем. Цены на фьючерсы были предметом для спекуляций, и нефть стала „самым интересным спекулятивным товаром в это время“. Покупатель был обязан либо получить нефть и оплатить контрактную цену, или оплатить и получить разницу между контрактной ценой и „обычной“ ценой на момент выполнения обязательств. Таким образом, покупатель мог получить изрядную прибыль или потерпеть сокрушительные убытки даже не получив нефти.

К тому моменту, когда в 1871 году в Тайтусвиле открылась нефтяная биржа, нефть уже становилась большим бизнесом, таким, который преобразует повседневную жизнь миллионов людей. За десятилетие с безумного эксперимента Дрейка был совершен невероятный прогресс. Здесь было верное доказательство „бурной энергии, с помощью которой американские умы возьмутся за любую отрасль промышленности, которая будет хорошо окупаться“. Интуиция Джорджа Биссела и открытие Эдвина Дрейка, упорство этих двух людей положили начало бурной эпохе – времени изобретательства и новшеств, сделок и обманов, состояний обретенных и потерянных, состояний никогда так и не обретенных, сурового, изнурительного труда и горьких разочарований, и невероятного роста.

Что может ожидать нефть в будущем? Были те, кто смотрел на быстро меняющиеся события в Западной Пенсильвании и видел великое будущее. Они предвидели размах отрасли, который мало кто в Нефтяном районе мог себе представить, но при этом их отталкивали хаос и беспорядок, неустойчивость и безумие. У них были собственные идеи по поводу того, как следует организовать и развивать нефтяной бизнес. И они уже работали, придерживаясь собственных планов.