• ГЛАВА I
  • ГЛАВА II
  • ГЛАВАIII
  • ГЛАВА IV
  • ГЛАВА V
  • ЧАСТЬ I

    ГЛАВА I

    Поскольку читатель, должно быть, уже заглянул вперед, нам, пожалуй, следовало бы сразу предупредить его, что эта книга не об «оккультизме» и не о так называемом «психоанализе».

    Это всего лишь отчет о чрезвычайно осторожной разведке в довольно необычном направлении — отчет в традиционной форме рассказа о ходе исследования, снабженный необходимыми, на наш взгляд, теоретическими выкладками. Однако эксцентричность, кажущаяся причудливость первых глав нашего повествования нуждается в объяснении, дабы не сбить читателя с толку. Он без труда догадается, что на этом этапе задача заключалась в «выделении» (да позволено нам будет прибегнуть к химическому термину) одного-единственного, главного факта из массы не относящихся к делу данных, и любое описание процедуры «выделения» должно давать определенное представление о всей совокупности использованного материала, который зачастую — а в нашем случае сплошь да рядом — чистейший вздор.

    Обнаружившийся факт был именно тем, что мы, исходя из теоретических посылок, и ожидали найти. Он точно вписывается в отведенную ему крохотную нишу в системе знаний и, более того, обладает, по-видимому, свойством, против которого долго не устоять — свойством быть ясно и непосредственно наблюдаемым каждым внимательным человеком. Читатель, надеемся, приложит немного усилий, чтобы убедиться в этом.

    * * *

    На этих страницах, кажется, нет ничего, что затруднило бы понимание — при условии, что читатель пропустит ряд абзацев, набранных мелким шрифтом и предназначенных в основном для специалистов. Также, возможно, придется раза два прочесть Главу V. Однако в тексте то и дело встречаются распространенные полуспециальные термины, и не исключено, что многие люди привыкли вкладывать в них несколько иной смысл, чем тот, которым наделяет их автор. Подобного рода расхождение, несомненно, порождало бы взаимное недоумение на протяжении почти всей книги. Поэтому желательно заранее в самой общей форме прийти к соглашению касательно не собственно строгого употребления этих терминов, а придаваемого им в данной книге смысла. Поступив таким образом, мы, по крайней мере, избавим читателя от наихудшей напасти — необходимости постоянно отвлекаться от чтения, заглядывая то в словарь, то в сноски в конце страницы.

    Соглашение будет полностью односторонним, но тем легче достичь его.

    ГЛАВА II

    Итак, представьте себе, что вы принимаете у себя гостя из страны, все жители которой слепы от рождения. Вы пытаетесь объяснить ему, что значит «видеть». Предположим далее, что у вас обоих, к счастью, много общего: вы досконально знакомы со значениями всех употребляемых в физике специальных терминов.

    Нащупав тем самым почву для взаимопонимания, вы стараетесь донести до него свою мысль. Вы начинаете описывать, как на ретине глаза, этакой миниатюрной кинокамере, фокусируются излучаемые отдаленным объектом электромагнитные волны и в результате на затронутом участке происходят физические изменения; как эти измерения связаны с потоками «нервной энергии» (возможно, электрической природы) в нервных сплетениях, ведущих к мозговым центрам; и как изменения, происходящие на молекулярном и атомном уровнях в этих центрах, позволяют «зрячему» человеку зарегистрировать контуры удаленного объекта.

    Ваш гость отлично поймет все сказанное выше.

    Однако здесь необходимо сделать одну оговорку. Речь идет о знании, о котором у слепого человека нет предварительно сформированного понятия. Это знание он — в отличие от нас с вами — не может приобрести обычным путем, посредством личного опыта. Взамен вы предлагаете ему описание, данное на языке физики. Цель замены — передать ему недостающее знание.

    Но «видение», разумеется, включает в себя гораздо больше, чем просто регистрацию контуров. Например, цвет.

    Вы продолжаете объяснение примерно в следующих словах. То, что мы называем «красным» цветом, испускает электромагнитные волны определенной длины; подобные же волны, но несколько иной длины испускает «синий» цвет. Органы зрения устроены таким образом, что могут распознавать волны, улавливая различия в их длине, и эти различия в конечном итоге регистрируются за счет соответствующих различий в физических изменениях, протекающих в мозговых центрах.

    Это описание, вероятно, также полностью удовлетворит вашего слепого гостя. Теперь он великолепно осознал, как физический мозг регистрирует различия в длине волн. И если вы удовлетворитесь этим объяснением, он покинет вас с благодарностью, убежденный, что язык физики и на этот раз не подвел и что объяснение, данное вами в физических терминах, вооружило его столь же полным знанием, скажем, о пресловутом «красном» цвете, каким обладают и другие люди.

    Однако его предположение было бы нелепым, ибо он, конечно же, так ничего и не узнал о существовании одного очень примечательного (и, возможно, самого загадочного и, несомненно, самого навязчивого) свойства «красного» цвета — его красноте.

    Да-да, именно красноте. Мы не станет гадать, является ли краснота вещью, качеством, иллюзией или чем-либо еще. Но мы не можем не признать двух фактов: во-первых, вы и все зрячие люди ясно осознают это свойство «красного» цвета; во-вторых, у вашего посетителя до сих пор и мысли нет о том, что вам или другим людям дано в опыте нечто подобное или что нечто подобное вообще может существовать и познаваться опытным путем. И если теперь вы вознамеритесь довести до конца добровольно возложенную на себя миссию и поднять уровень его знания о «видении» до своего уровня, вам предстоит сделать еще один шаг.

    Тогда вы мысленным взором окидываете перечень физических терминов и — достаточно беглого просмотра, чтобы убедиться: любой из имеющихся терминов совершенно не пригоден для описания «красноты» вашему слепому гостю.

    Вы можете рассказать ему частицах (глобулах — центрах инерции) и описать рожденный вашей фантазией замысловатый танец, в котором они вибрируют, кружатся, вертятся, сталкиваются и отскакивают друг от друга. Однако ввести понятие «красноты» с помощью всего этого вам не удастся. Вы можете толковать о волнах — больших и малых, длинных и коротких; но представления о «красноте» так и не возникнет. Вы можете обратиться к физике прошлого и пуститься в рассуждения о магнитной, электрической, гравитационной силах (притяжения и отталкивания) или ринуться вперед, в современную физику, и завести речь о неевклидовом пространстве и координатах Гаусса. И можно продолжать ораторствовать в том же духе вплоть до полного изнеможения, а слепой господин будет только кивать и понимающе улыбаться. Ясно одно: после всего сказанного вами он не больше, чем прежде, подозревает о том, что же именно вы, по выражению Уорда, «непосредственно испытываете, глядя на полевой мак».

    В данном случае описание в физических терминах не способно передать ту информацию, которая черпается из опыта.

    Итак, может быть, краснота и не вещь, но она, определенно, факт. Посмотрите вокруг. Это один из самых очевидных фактов, существующих в природе. Он бросает вам вызов повсюду, неотступно требуя истолкования. Но язык. физики в основе своей не приспособлен для его объяснения.

    Понятно, что, окрестив красноту «иллюзией», физик ничего не добьется. Ибо как стала бы физика объяснять привнесение элемента красноты в эту иллюзию? Изображаемая физиком вселенная бесцветна, как бесцветны и все происходящие в ней мозговые явления, включая «иллюзии». Но именно вторжение цвета — неважно, назовете вы его «иллюзией» или как-либо еще — в эту картину нуждается в объяснении.

    Как только вы четко осознаете, что краснота есть нечто, выходящее за пределы простой совокупности позиций, движений, напряжений или за рамки математической формулы, вам не составит труда понять, что цвет — не единственный факт такого рода. Будь ваш гипотетический посетитель не слепым, а, скажем, глухим, то сколько бы книг по физике вы ни предлагали ему прочесть, вам не удастся дать ему ни малейшего намека на природу услышанного звука. Слышимый звук — факт. (Положите книгу и прислушайтесь.) Но в мире, описываемом физикой, мы не встретим такого факта. Физика может показать нам лишь изменения в позиционном расположении мозговых частиц или изменение давления на них. Но ни одна таблица величин и направлений этих изменений не укажет вам на существование где-либо во вселенной явления, которое вы непосредственно переживаете в момент, когда звонит колокол. Действительно, подобно тому, как физика не может рассматривать вопрос о наличии в «красном» элемента «красноты», она изначально не способна объяснить и проникновение колокольного звона во вселенную, графически изображаемую в виде совокупности конфигураций, натяжений, давлений.

    Но раз на графике нет ни цвета, ни звука, то какая польза от поиска в нем таких явлений, как вкус и запах? Самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это обнаружить движения мозговых частиц, сопутствующие соответствующему переживанию, или когда-нибудь сформулировать уравнения передачи какого-то дотоле неизвестного потока энергии. И вы, и ваш предполагаемый гость можете обладать полным знанием об этих мозговых пертурбациях и досконально изучить энергетические уравнения, еще ждущие своей формулировки. Но если вы на самом деле способны ощущать вкус и запах, а он — нет, то ваше знание о каждом из этих явлений, бесспорно, будет содержать в себе нечто для него неведомое и, уж конечно, совершенно невообразимое.

    Итак, называя какое-либо событие «физическим», мы подразумеваем, что оно в принципе может быть описано в физических терминах (в противном случае описание было бы абсолютно бессмысленным). Поэтому справедливо утверждать, что, удалив из любого события, которое затрагивает наши чувствительные нервы, все известные или мыслимые физические компоненты, мы обнаружим некий, безусловно, нефизический осадок.

    Эти остатки — самое очевидное во вселенной, причем настолько очевидное, что будоражимые и подстрекаемые хитроумной игрой нашего воображения — то помещающего их на наружную поверхность нервных окончаний, то переносящего их за пределы этих окончаний, в окружающее пространство, — они создают видимость огромного внешнего мира яркого света и буйных красок, острых запахов и звучащих наперебой громких звуков. Все вместе они сливаются в изумительнейший вихрь из четко различимых явлений. Именно его и надо рассмотреть после того, как физика скажет свое слово.

    ФИЗИКА. — В вышеизложенном нет ничего удивительного. Конечная задача физики — отыскать, выделить и описать такие элементы природы, которым можно было бы приписать существование, независимое от существования какого бы то ни было непосредственного наблюдателя. Следовательно, физика — наука, специально предназначенная для изучения не вселенной вообще, а того, что предположительно остается в ней, если изъять из нее все проявления чисто сенсорного характера. С самого начала она не выказывает никакого интереса к цвету, звуку и тому подобным непосредственно воспринимаемым явлениям, которые зависят от присутствия непосредственного наблюдателя и не существуют в его отсутствие; и ограничивается языком и набором понятий, пригодных только для описания фактов, относящихся к ее собственной четко очерченной области.

    ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ. — Исследуя научным путем положение, в котором мы оказались, мы, разумеется, не можем пренебречь изучением группы явлений столь многочисленных и очевидных, что поначалу кажется, будто они-то и образуют весь известный нам мир. Постепенно зарождается отдельная дисциплина, пытающаяся объяснить эти и добрую долю других отброшенных физикой явлений. Эта наука была названа психологией, а факты, с которыми ей приходится иметь дело и которые существуют только в присутствии непосредственного наблюдателя, — ментальными или, говоря более привычным языком, психическими.

    ГЛАВАIII

    С научной точки зрения неопровержимо, что мозг как часть физического механизма не может самостоятельно и из ничего сотворить ни одно из тех ярких психических явлений, которые мы называем «цветом», «звуком», «вкусом» и т. д. Но вместе с тем экспериментально установлено, что эти явления не возникают без определенного раздражения соответствующих органов чувств. Более того, их природа обусловливается природой задействованного органа чувств:

    цвет и свет сопровождают деятельность глазных нервов; звук связан с наличием уха, а вкус — нёба. Психические явления различны постольку, поскольку различно устройство органов чувств. Цвета, воспринимаемые человеком, варьируются от фиолетового до темно-красного в зависимости от длины волн электромагнитных лучей, падающих на глаз. Если чуть увеличить длину волны, соответствующим психическим опытом будет лишь ощущение тепла. Однако известно, что при очень незначительном изменении задействованных элементов зрительного восприятия ощущение тепла должно сопровождаться восприятием видимого инфракрасного цвета.

    Следовательно, физический мозг, — хотя он и не может создать такие чувственно воспринимаемые явления — играет решающую роль в определении их природы и в силу этого служит важным фактором в любом порождающем их процессе.

    До сих пор мы, как правило, резюмировали проблему в осторожном утверждении о том, что конкретные психические явления, с одной стороны, и соответствующие им раздражения органов чувств, с другой, непременно сопутствуют друг другу или протекают, так сказать, по параллельным линиям во времени. Это утверждение, однако, никоим образом не выдается за «объяснение»: оно есть всего лишь простейший способ сообщить о рассматриваемых фактах, не прибегая к разнообразным метафизическим трактовкам.

    ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ ПАРАЛЛЕЛИЗМ. -Концепция, в соответствии с которой параллелизм нервных[1] и психических явлений распространяется на весь доступный наблюдению мыслительный опыт, иначе говоря, о том, что нет доступной наблюдателю психической активности без соответствующей активности мозга, называется «психофизическим параллелизмом», причем активность одного рода считается «коррелятом» активности другого рода, и наоборот.

    Доказательств этой концепции предостаточно. Напряженное размышление приводит к утомлению мозга; препараты, отравляющие мозг, влияют на рассудочную деятельность; ухудшение состояния мозга отражается на способности запоминать новую информацию. Более того, сотрясение мозга, по-видимому, уничтожает всю память о событиях, непосредственно предшествовавших инциденту. Действительно, именно неудавшаяся попытка пациента вспомнить причины несчастного случая заставляет врача диагностировать сотрясение мозга. Это дает нам в руки почти неопровержимое доказательство того, что средство припоминания — «следы в мозге»; и для того чтобы они наверняка запечатлелись, требуется некоторое время.

    Факт существования таких следов в мозге (обособленных дорожек, проторенных потоками нервной энергии) хорошо известен. Установлено также, что чем выше способность человека к ассоциативному мышлению, тем многочисленнее дорожки в его мозге и замысловатее их разветвления.

    НАБЛЮДАТЕЛЬ. — В рамках нашего введения мы, наконец, приблизились к очень кроткому созданию, известному в современной науке под именем «Наблюдатель». Невозможность полностью избавиться от этой фигуры постоянно затрудняет исследование внешней реальности. Как бы мы ни изображали вселенную, изображенное всегда будет нашим творением. Вместе с тем верно, по-видимому, и другое утверждение: как бы мы ни пожелали раскрасить нашу картину, мы вынуждены делать это имеющимися у нас красками. Однако нет никаких причин, по которым какое-либо из указанных ограничений сделало бы недействительным полученный результат — карту, позволяющую нам в безопасности продолжать свой путь. Более того, мы можем ее проверить. И, как свидетельствует опыт, проверка подтверждает надежность карты. В этом — оправдание наших поисков знания.

    Следует отметить, что на основании изучения нарисованной картины мы всегда можем сделать некоторые выводы относительно характера и положения оставшегося за ее рамками художника. Действительно, науке часто приходится признавать, что определенные изменения в наблюдаемых явлениях или их особенности объясняются лишь подразумеваемыми изменениями или особенностями самого наблюдателя.

    В любой науке изучение наблюдаемых явлений начинается с точной регистрации и классификации различий между ними. Обнаружив впоследствии, что различия порождены природой или действиями наблюдателя, мы можем увидеть в этом объяснение различий и соответствующим образом строить научные схемы; но такое добавление к нашему знанию отнюдь не обесценивает про веденного нами ранее анализа наблюдаемых различий.

    Все науки имеют дело только с идеальным наблюдателем — до тех пор, пока не докажут обратного. И психология — не исключение. Наблюдателем считается в психологии любой нормальный человек. Тот же самый наблюдатель в конечном счете используется и в физике. Когда психолог говорит о цвете «после-впечатлении», а физик — о спектре звезд, то в обоих случаях подразумевается присутствие одного и того же идеального наблюдателя — причем наблюдателя, различающего цвета.

    Для этого наблюдателя принципы психофизического параллелизма звучат, признаться, не особенно обнадеживающе, ибо предполагается, что с прекращением работы мозга прекращаются и психические явления. Более того, применяемый в науке способ отодвижения наблюдателя как можно дальше — с целью как можно полнее приблизить изображаемое к наблюдаемому — низводит его до положения беспомощного созерцателя, у которого не больше возможностей вмешиваться в происходящее, чем у сидящего в кинозале зрителя — изменить развитие сюжета на экране. Мало утешения и от изучения различных метафизических трактовок (ни одна из них не дает объяснения) параллелизма между умом и телом. Идеалисты и реалисты могут горячо спорить о том, в какой степени наблюдатель, так сказать, окрашивает наблюдаемые им явления; но из сделанных ими выводов не следует, что он способен изменить возникшую у него цветовую гамму или саму воспринятую именно в таких цветах вещь — ни тем более продолжать наблюдение тогда, когда не наблюдается никакой мозговой активности.

    АНИМИЗМ. — В данном контексте нельзя не упомянуть о небольшой, но очень мощной группе философов, известных как «анимисты». В XX веке ведущим представителем анимизма, бесспорно, является профессор Уильям Макдугалл, в чьей книге «Тело и ум» самым добросовестным образом изложены аргументы за и против этой теории. Я действительно не могу припомнить никого больше, кто бы сформулировал позицию противников анимизма с такой поразительной силой.

    Согласно анимизму, наблюдатель — это все что угодно, только не «пустое место», не «наделенный сознанием автомат». Разумеется, он может находиться за пределами нарисованной вселенной, но он — «душа», обладающая способностью вмешиваться в ход наблюдаемых событий и изменять их, иначе говоря, ум, который не только считывает показания мозга, но и использует последний в качестве своего орудия, — точно так же владелец механического пианино может либо слушать исполняемую на нем музыку, либо сам играть на нем.

    Подразумевается, что подобный наблюдатель способен пережить разрушение наблюдаемого им мозга. Что касается вмешательства с его стороны, то с физической точки зрения против этого нет неопровержимых возражений. Макдугалл приводит имеющиеся описания и сам выдвигает различные способы осуществления такого вмешательства без увеличения или уменьшения количества энергии в нервной системе.

    Обыватель всегда недоумевает, почему подавляющее большинство ученых столь хладнокровно отвергают идею «души». Верующий человек в особенности не может понять, почему его доводы вызывают не просто отпор, но жалкое презрение. За объяснением, впрочем, далеко ходить не надо. Не стоит приписывать эту идею неумеренному тщеславию людей (хотя такое иногда делается по недомыслию); ибо в конечном счете чернорабочий, который может завернуть в трактир и заказать кружку пива, вызывает несравненно больше восхищения, чем самый огромный ком застывшей слякоти, когда-либо проплывавший в небесах. Идея «души», несомненно, впервые зародилась в уме первобытного человека как результат наблюдения за сновидениями. Будучи невежественным, он заключил, что во сне оставляет свое спящее тело в одной вселенной и отправляется странствовать в другую. Считается, что не будь этого дикаря, мысль о «душе» никогда не пришла бы на ум человечеству; и поэтому аргументы, приводимые в дальнейшем в поддержку идеи со столь сомнительным прошлым, могут и не заслуживать чьего-либо серьезного внимания.

    ГЛАВА IV

    ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. — Итак, психология должна начинать с описания наблюдаемых явлений (буквальный перевод слова «феномены»), не делая предварительных суждений об их причинах. И хотя психология может говорить об этих явлениях как о вещах, не следует приписывать ей утверждение, будто они в основе своей нечто большее, чем следствия, связанные с работой мозга. С самого начала она оставляет этот вопрос открытым.

    ПОЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. — Все подобного рода явления психология величает «представлениями» и помещает их в индивидуальном «поле представления» каждого человека. (Мы предпочитаем использовать этот термин вместо более привычного, но недостаточно определенного термина «поле сознания».) В любой данный момент времени поле представления содержит в себе явления, доступные наблюдению. Для пояснения сказанного приведем конкретный пример. Сейчас вы читаете эту книгу, и ваше поле представления содержит в себе зрительные явления в виде печатных букв слова, на котором задержалось ваше внимание. Одновременно в него входит и другое зрительное явление — число, набранное мелким шрифтом в конце страницы. Вы его «не заметили», но оно, несомненно, находилось в пределах области, охватываемой вашим взором; оно воздействовало на ваш мозг через глаз, и его психический «коррелят» предлагался вашему вниманию. Это утверждение справедливо и для множества других зрительных явлений. Чуть поразмыслив, вы также признаете, что поле должно было содержать в себе ряд мышечных ощущений, представленных вашему мнению, но оставшихся «незамеченными»: давление на ваше тело, кое-какие звуки и приятное чувство от наполнения легких воздухом при дыхании.

    ВНИМАНИЕ. — Опрометчиво полагать, будто эти оставшиеся относительно незамеченными явления не были сознательно наблюдаемы. Глядя на падающий снег, можно сосредоточить внимание на одной летящей снежинке, но это не значит, что остальные вы не воспринимаете. Исчезни они, оставив кружиться в воздухе лишь одну эту снежинку, их исчезновение мгновенно насторожило бы вас и отвлекло бы ваше внимание от прежде интересовавшего вас объекта. Когда вы слушаете оркестр, нет необходимости отрываться от исполняемой музыки с целью убедиться, что сидящий впереди и раздражающий вас господин перестал отбивать такт программкой. И все же наблюдение, по-видимому, концентрируется, как правило, на какой-то определенной части представлений, хотя мы и не имеем психических доказательств того, что это не дело привычки. Сконцентрированное таким образом наблюдение называется «вниманием». Принято говорить, что участок поля, на котором сосредоточено внимание, находится в «фокусе внимания». Известно также, что в самом фокусе и вокруг него внимание может концентрироваться с различной степенью интенсивности.

    В физиологии (науке, изучающей мозг как физический орган) полем представления считалась бы та область головного мозга, которая в данный конкретный момент была бы в состоянии активности, связанной с порождением психических явлений, а фокусом внимания — та дорожка мозга, по которой протекал бы максимальный поток нервной энергии. Кто-нибудь, вероятно, тотчас предположил бы, что максимальный поток создается объектом, наиболее сильно возбуждающим чувства; но это не всегда так. Внимание проголодавшегося человека при его приближении к обеденному столу приковано не к ослепительно сверкающим серебряным приборам, а к подрумяненной бараньей отбивной — гораздо менее приметному возбудителю чувств. Итак, внимание может либо следовать за чем-то внешним, либо направляться чем-то изнутри организма. Если приписать эту направляющую силу конечному наблюдателю, то мы должны были бы признать за ним статус полностью развившейся animus, наделенной способностью вмешиваться в ход событий. Ибо любому школьнику известно, что концентрация внимания оказывает примечательное воздействие на образование воспоминаний. И все же физиолог стал бы настаивать на том, что нет необходимости думать, будто такая направленность внимания изнутри зарождается где-то за пределами внутреннего состояния мозга, понимаемого чисто механически.

    Далее, в каждый конкретный момент поле представления может содержать в себе, помимо рассматриваемых нами чувственных явлений, великое множество других доступных наблюдению явлений, например, «образов, запечатленных в памяти[2]».

    К какому же роду явлений относится «образ, запечатленный в памяти»?

    ВПЕЧАТЛЕНИЯ. — Представления можно разделить на два четко разграниченных класса. К первому принадлежат явления, которые наблюдатель непосредственно приписывает действию внешних органов чувств или нервных окончаний. Их связь с функционированием этого наружного механизма подтверждается двумя в равной мере значительными фактами: во-первых, движение упомянутых органов или нервных окончаний или внешнее соприкосновение с ними ведет к изменению природы наблюдаемых явлений; во-вторых, при отсутствии такого рода движений или внешних соприкосновений явления остаются неизменными и неустранимыми. Попросту говоря, их «нельзя устранить по желанию». Эти явления называются «впечатлениями».

    ОБРАЗЫ. — А теперь мысленно нарисуйте интерьер какой-нибудь запомнившейся вам комнаты. Наблюдаемое вами сейчас, несомненно, есть зрительное представление — картинка, нарисованная в уме. Создать ее не значит сказать самому себе: «Так, посмотрим… в этом углу стоит софа, в том пианино, а цвет ковра такой-то и такой-то». Скорее все, что вспоминается, одновременно предстает перед вашим взором в одном видении. Впрочем, если вы хотите полностью удостовериться в том, что подобные зрительные картинки не создаются вами нарочно из перечня запомнившихся и выражаемых в словесной форме деталей, проведите следующий эксперимент. Внимательно смотрите на пейзаж, изображенный на картине; затем по прошествии получаса попробуйте визуализировать увиденное. Вы обнаружите, что способны вновь наблюдать большую часть той цветовой гаммы, в которую окрашены первоначальные впечатления, а именно, особые оттенки оливкового, коричневого, серого цветов, хотя многие из этих цветов не поддавались художественному анализу, не говоря уже об их словесном описании. Итак, вы должны видеть в качестве «образа» сочетание цветов, аналогичное сочетанию, увиденному вами раннее в качестве впечатления.

    ПРИВКУС ВНЕШНЕЙ РЕАЛЬНОСТИ. — Между впечатлением и соответствующим образом существует различие, которое озадачивает любого психолога при попытке описать его. Речь идет о наличии или отсутствии того, что иногда называют «живостью ощущений», а я предпочел бы определить как «привкус внешней реальности». По сравнению с непосредственно созерцаемой комнатой комната, данная в воспоминании, кажется нереальной, хотя и достаточно реальной, чтобы быть узнаваемой в качестве зрительного, а не слухового образа. Или возьмите другой пример. Ударьте по краю бокала и вслушайтесь в затихающий звук. Он ослабевает все больше и больше, пока, наконец, совсем не исчезнет. Но до последнего момента в нем (как указывает Уорд) сохраняется привкус внешней реальности. После его полного исчезновения вы можете припомнить его звучание перед тем, как он навсегда умолк. Эта память о звуке — слуховой образ; он наделен всеми тональными характеристиками первоначального впечатления, но лишен присутствия внешней реальности.

    Или сравните истинный образ, то есть «образ, запечатленный в памяти», с явлением, обычно называемым «после-впечатлением». Оно легко наблюдаемо. Если в течение 60 секунд вы будете смотреть на яркий красный абажур, а затем переведете взгляд на потолок, то через пару секунд вы увидите немного размытое зеленое пятно в форме абажура. Оно тусклое, практически не имеет каких-либо резко обозначенных деталей, окрашено в цвет, противоположный (дополнительный цвету первоначального впечатления, и, полностью лишенное объемности, кажется абсолютно плоским. Тем не менее, оно обладает привкусом внешней реальности. Оно перемещается, если перемещается ваш взор. Однако, следя за плавающим перед вами зеленым пятном, вы можете наблюдать и истинный, запечатленный в памяти образ первоначального впечатления от абажура. Он красного цвета, позволяет различить довольно много деталей и выглядит трехмерным, то есть обладает глубиной, воспринимаемой бинокулярным зрением.

    Минут через пять, когда исчезнут все следы зеленого «после-впечатления», вы по желанию сможете наблюдать запечатленный в памяти четкий образ и красного абажура, и зеленого пятна.

    Итак, образы — это явления, совершенно отличные от просто исчезающих впечатлений.

    ГЛАВА V

    ЦЕПОЧКА ВОСПОМИНАНИЙ. — Когда вы пытаетесь припомнить последовательность однажды наблюдаемых впечатлений, относящиеся к ним образы наблюдаются вами именно в том порядке, в каком получены первоначальные впечатления, такое расположение называется, как известно, «цепочкой воспоминаний». Примечательно, что процесс припоминания событий в последовательности их возникновения порой требует очень значительных умственных усилий. Но если вы позволите своему уму просто блуждать, как во сне наяву, — не преследуя сознательно никакой определенной цели, то очередность наблюдаемых при этом образов будет мало соответствовать ранее наблюдавшейся последовательности событий.

    ЦЕПОЧКА ИДЕЙ. — Эта любопытная очередность возникновения образов называется «цепочкой идей», и, вероятно, довольно существенным является тот факт, что простое, никак не направляемое следование за цепочкой идей, по-видимому, не предполагает никаких умственных усилий или утомления.

    Почти каждый человек наверняка забавлялся тем, что вновь прослеживал цепочку идей, которая приводила его — без всякого сознательного намерения с его стороны — к мысли или воспоминанию о чем-то конкретном. Тогда он говорил себе: «Я увидел это, и это воскресило во мне память о том-то и том-то и навело меня на мысль о том-то и том-то». И так далее. Приведем, однако, конкретный пример.

    Сейчас вечер. Передо мной стоит чашка с каемкой из черных и белых квадратов, расположенных в шахматном порядке. Ее вид (впечатление) «привело» меня к запечатленному в памяти образу напольного линолеумного покрытия с шахматным рисунком, которое утром я использовал для эксперимента, позволяющего получить после-впечатления. Тогда, во время опыта, я думал об описании этих явлений Уордом в «Британской энциклопедии»; и теперь передо мной возник образ этого красного тома (у меня малоформатное издание). Вслед за ним появился образ открытой страницы в этом томе и очень живой образ ощущения глазного напряжения, сопутствующего чтению. Это «привело» меня к образу очков, которыми я иногда пользуюсь. А он в свою очередь «привел» меня к образу лупы:

    я позаимствовал ее вчера утром в магазине рыболовных принадлежностей, чтобы рассмотреть мушек для ловли форели. Это «привело» меня к образу моего приятеля — его позы в момент, когда он просил меня купить для него мушек. Это «привело» меня к приятному образу 2,5-футовой форели, которую я два дня назад поймал в пруду моего приятеля. Итак, начав с чайной чашки, я добрался до форели.

    Исследование природы цепочки идей проливает свет на следующие факты.

    РОДОВЫЕ ОБРАЗЫ. — Если в различные промежутки времени внимание задерживалось на нескольких частично схожих впечатлениях, то, помимо ряда соответствующих им образов, запечатленных в памяти, можно наблюдать смутный совокупный образ, состоящий лишь из ключевых элементов, свойственных всем упомянутым отдельным образам. Например, все образы сотен курительных трубок, которые я когда-либо видел, держал в руках и курил, содержат в себе некий общий элемент, теперь воспринимаемый мной в виде нечетко определенного образа трубки вообще. Он обладает всеми существенными характеристиками, позволяющими отличить трубку от любого другого предмета, скажем, от зонта. Эта «трубка вообще» имеет чашечку для закладывания табака, трубкообразный мундштук, иначе говоря, имеет внешний вид приспособления для курения. Но у этого неопределенного образа нет ни малейшего признака специфического цвета или точных размеров. И все же он, по-видимому, является ядром всех определенных образов конкретных трубок, хранящихся в кладовой моей памяти; ибо если направить туда внимание, тотчас станут доступны наблюдению образы то одной, то другой конкретной трубки.

    Эти расплывчатые, почти бесформенные обобщенные образы называются «родовыми образами». Они, похоже, аналогичны центральным узлам, по отношению к которым конкретные, определенные образы выступают в качестве расходящихся во все стороны нитей.

    АССОЦИАТИВНАЯ СЕТЬ. — Многие из этих нитей — определенных образов, — очевидно, могут также исходить и из других родовых образов. Например, вполне определенный образ конкретной деревянной чашечки для закладывания табака может принадлежать, с одной стороны, к родовому образу «трубки», а с другой — к родовому образу, называемому мной «обработанное по волокну дерево». Одним из компонентов последнего может быть конкретный образ лакированного стола из орехового дерева, который, в свою очередь, может быть также и нитью, ведущей к родовому образу «мебели». Нить от образа «мебели», скажем, образ конкретного гарнитура, увиденного в витрине магазина, может соединяться с родовым образом «антиквариата». Итак, мы натолкнулись на нечто вроде сети, состоящей из узлов (родовых образов) и расходящихся от них нитей (определенных образов); по ней внимание наблюдателя может скользить без всякого сознательного усилия с его стороны. Идеи, между которыми существует подобная связь, графически изображаемая в виде сети из узлов и нитей, считаются «ассоциативно связанными». Поэтому описываемую нами структуру можно назвать «ассоциативной сетью».

    По общему признанию, ассоциации бывают двух типов: по сходству — когда одно событие вызывает в памяти схожее, но произошедшее ранее событие; и по смежности — когда воспоминание об одном из двух последовательных событий ведет к припоминанию второго.

    С точки зрения физиолога ассоциативная сеть — это просто сеть дорожек в мозге, причем «узлами» ее являются области или паттерны мозга, а «соединительными нитями» — дорожки, относящиеся сразу к двум и более областям. Это предположение, по-видимому, адекватно объясняет все явления ассоциации, и, кроме того, насколько мне известно, ни одна другая теория не может объяснить ассоциации по сходству.

    Путь, по которому следуют идеи, образующие цепочку, похоже, в значительной степени обусловливается — при отсутствии каких-либо других направляющих факторов — «свежестью» образов. При прочих равных недавно сформированный образ притягивает блуждающее внимание сильнее, чем давно позабытый. В приведенном выше примере цепочки идей, начинавшейся с чайной чашки, все образы относились к недавним событиям. Так, шахматный узор на чашке привел меня не к шахматам — очень примечательному родовому образу, а к увиденному утром куску линолеума. С точки зрения физиологии это должно было бы означать, что недавно использованные дорожки в мозге пропускают потоки нервной энергии лучше, чем долгое время неиспользуемые.

    Вероятно, предполагаемая «цепочка воспоминаний» есть не более, чем конкретный маршрут по ассоциативной сети — маршрут, недавно пройденный. Попытавшись проследить «цепочку воспоминаний» дальше в обратном направлении, вы обнаружите, что путь утратил четкие ориентиры: образы больше не возникают, так сказать, по собственному почину в неизменно правильной последовательности. Теперь вы вынуждены подсобить своей памяти рассуждениями о том, каково должно было быть следующее событие; и случается, что разум подводит.

    СНОВИДЕНИЯ. — Подобно многим другим ментальным явлениям, сновидения в большинстве своем состоят из образов, поставляемых ассоциативной сетью. Однако они существенно отличаются от обычного блуждания ума. В последнем случае почти всегда частично задействован рассудок, определяющий маршрут движения по сети. Но сновидения человека, по-видимому, в значительной мере лишены этого водительства, и их образы предстают реальными — хотя и на удивление зыбкими — эпизодами рассказа о его собственных похождениях, лишь частично осмысленного.

    ИНТЕГРАЦИЯ. — Иногда ассоциация между образами бывает достаточно ясной; но обычно ассоциации принимают любопытную форму, известную как «интеграция». Под этим словом мы понимаем «комбинацию ассоциативно связанных образов, составляющие элементы которой качественно различны» (Определение взято из «Dictionary of Philosophy and Psychology» Baldwin'a.) Например, образ розового платья, увиденного в понедельник в витрине магазина, и образ молоденькой продавщицы, повстречавшейся во вторник в том же месте, могут — во сне, приснившемся в ночь со вторника на среду — скомбинироваться в единый образ продавщицы, одетой в розовое платье. Однако при пробуждении оба компонента приснившегося, а затем припоминаемого образа — платье и девушка — четко различимы как образы двух первоначально отдельных впечатлений.

    * * *

    ПОНЯТИЯ. — Следует отметить, что в приведенном выше перечне определений мы не пытались копать глубже «образов» — той группы мыслительных процессов, для объяснения которой имеется наготове теория психофизической связи. Мыслительные процессы более высокого порядка до сих пор не были поняты как следует или, возможно, были поняты приватно. Наши познания о них поддаются описанию лишь в самых общих чертах. Существуют, по-видимому, некие обобщающие идеи — «понятия», используемые нами тогда, когда мы думаем о таких родах деятельности, как, например, «питание», «игра», «воображение» или о «трудности», «истине», «обмане», «различии». Впрочем, остаются сомнения относительно того, можно ли на законном основании собирать их вместе под одним групповым названием. Сравните «питание» и «различие». Не исключено, что первая идея есть не более, чем раздражение более широко определяемых линий какого-то обширного паттерна в сплетении дорожек мозга; тогда как вторая требует увязки с каждой формулируемой нами единичной идеей.

    Именно здесь анимист имеет возможность развернуть решающий бой в защиту предполагаемой способности наблюдателя вмешиваться в ход событий. Но материалист и тут, вероятно, будет протестовать против незаконного проникновения на значительную часть спорной территории. Ибо очевидно, что человек с поврежденным болезнью мозгом может забыть смысл слова «питание» или довольно смутно представлять себе «различие» между им самим и кузнечиком.

    Наш путь, однако, не пролегает через это специфическое поле боя, хотя мы и проходим на расстоянии выстрела от сражающихся. От них мы, впрочем, можем почерпнуть информацию о том, что понятия часто служат путеводными знаками для передвигающегося по ассоциативной сети внимания. Не направляемое ничем внимание едва ли задержится на каком-нибудь понятии без того, чтобы секундой позже не натолкнуться на родовой или даже конкретный образ, явно связанный с главной идеей.

    * * *

    Прежде чем перейти к следующему разделу, желательно внести полную ясность по поводу одного из аспектов психологии. В любой науке новые факты обнаруживаются путем:

    1) логической дедукции из ранее установленных фактов;

    2) эксперимента;

    3) применения обоих методов, подкрепляющих друг друга.

    Факт, относящийся только к группе 2 (т. е. тот, который не был логически выведен из других фактов), требует гораздо больше экспериментальных доказательств, чем факт из группы 1. Если же он, предположительно, вовсе не выводим из имеющихся в нашем распоряжении знаний (например, тот факт, что мы испытываем «боль», когда чрезмерно раздражен определенного рода нерв), его нельзя считать полезным с научной точки зрения, пока он не будет удовлетворять условию — «быть доступным любому человеку для наблюдения» («Dictionary of Philosophy and Psychology» Baldwin'a). Великое множество психологических фактов принадлежит именно к этому разряду «невыводимых»; и имеющий с ними дело психолог следует правилам науки. Он не считает достаточным сказать, что безупречно честные и пользующиеся непререкаемым авторитетом люди исследовали такие-то и такие-то ментальные феномены и в результате установили… напротив, в его суждениях (в отличие от его размышлений) всегда будет подразумеваться: «Проделайте со своим умом то-то и то-то и вы увидите, что природа фактов такая-то и такая-то».

    Факт, интересующий нас в этой книге, при первом его обнаружении казался относящимся только к группе 2 и требовал соответствующего метода рассмотрения. Затем мы выясняем, что он принадлежит к группе 1 (т. е. прямо выводим из уже установленных фактов). И, наконец, мы представляем его читателю как факт, входящий в группу 3.


    Примечания:



    1

    Т. е. физических (прим. пер.).



    2

    Спешу извиниться перед современными психологами за воскрешение древнего слова «образ». Впрочем, они скоро убедятся, что его употребление здесь совершенно оправдано, хотя в данном контексте оно означает всего лишь повторное использование определенной «диспозиции», иначе говоря, повторное возбуждение определенной дорожки мозга.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх