ГЛАВА ПЯТАЯ

Альтгартен был небольшим провинциальным городком с населением около пяти тысяч человек. Пятьсот из них переселились в этот город после того, как в марте началась регулярная бомбардировка расположенного поблизости района Рура – так называемая битва за Рур.

В средние века здесь на перекрестке дорог находилось много мужских монастырей, но Альтгартен всегда оставался местом, где путники меняли лошадей и поспешно выпивали кружку пива, чтобы до наступления темноты доехать до голландской границы или Кельна. Монастыри превратились в руины, а их фруктовые сады вошли теперь в черту города. В конечном счете от средневековых построек осталась лишь церковь Либефрау. В пригороде на равнине повсюду появились фруктовые и овощные фермы, а яркие солнечные лучи переливались в многочисленных стеклах расположенных рядами теплиц. В городе были также шелкоткацкие фабрики, а теперь почти двести его жителей, большей частью женщины, занимались производством парашютов.

Центр города – вымощенный булыжником треугольный участок вокруг церкви Либефрау – был застроен домиками семнадцатого века. Военным автоколоннам приходилось поворачивать у города и следовать мимо железнодорожной станции, ибо большие грузовые машины никак не смогли бы проехать по узким мощеным улочкам старинного города.

Война, разумеется, многое изменила в Альтгартене. Больница расширилась до небывалых размеров, поскольку воздушные налеты на Рур становились все более частыми и мощными. Рядом с больницей появились пристройка и учебный центр Красного Креста для подготовки сестер милосердия по ускоренному трехнедельному курсу. К этим. зданиям примыкал огромный лагерь, где находились выздоравливающие раненые с Восточного фронта, у которых были ампутированы конечности; здесь они учились пользоваться различными протезами. Там, где некогда возделывались огромные поля и цвели фруктовые сады, теперь расположились специальные инженерные и технические части, готовые выслать крупные спасательные и ремонтные автоколонны в разрушенные бомбардировкой города Рура. Эти учреждения и организации заполонили весь город. В послеобеденное время на главной улице города появлялось так много медицинского персонала и выздоравливающих раненых, что местные жители чувствовали себя здесь как бы посторонними.

Герр Френзель, владелец лучшего ресторана в Альтгартене, никогда не жаловался на недостаток посетителей. В баре на первом этаже всегда было полно инженеров, и иногда там бывало даже слишком шумно, но в самом ресторане, наверху, царили спокойствие и порядок. Из окон ресторана открывался вид на площадь Либефрау: отсюда были хорошо видны как сама церковь, так и старинные дома позади нее. Это было самое сердце Альтгартена, а расположенные здесь здания составляли гордость коренных альтгартенцев.

Церковь Либефрау поражала своей величественностью. Ее ажурные окна были очень большими, чтобы сквозь них проникало как можно больше скудного северного света, а крыша церкви была очень крутой, чтобы на ней не задерживался зимний снег. Линии тонких контрфорсов спускались сверху вниз, будто туго натянутые приливом якорные цепи, а белые дома позади напоминали меловые скалы, возле которых церковь, казалось, стояла на якоре.

Ко времени второго завтрака холодный фронт воздуха с характерной для него плотной, низкой и темной облачностью прошел над Альтгартеном на восток, не разразившись, однако, дождем. Дождя в городе не было вот уже три недели подряд. Преимущественно деревянные постройки в центре старинного Альтгартена от длительного воздействия солнечных лучей буквально рассыхались.

Сейчас над Альтгартеном медленно ползли белые облака, сквозь разрывы в которых на площадь Либефрау то и дело пробивались золотистые солнечные лучи. На площади перед церковью толпился народ. Здесь проводился широко разрекламированный сбор средств. Всякий, кто вносил две марки в фонд «зимней помощи», получал право забить гвоздь в деревянную карту Англии. С того момента, как бургомистр забил утром первый гвоздь, здесь побывали и вбили по гвоздю многие влиятельные люди Альтгартена. Карта Англии была усеяна шляпками гвоздей – преимущественно вокруг Лондона, так как только очень высокие ростом могли забить свой гвоздь в районе Шотландии. Играл духовой оркестр гитлерюгенда, и звуки бравурной мелодии были хорошо слышны в ресторане Френзеля, несмотря на звон посуды и гул человеческих голосов.

Вальтер Рейсман, бургомистр, сидел за столиком у окна с Френзелем и оживленно обсуждал детали праздничного обеда в честь своего пятидесятитрехлетия.

Бургомистр, в прошлом кавалерийский офицер, был высокий светловолосый мужчина с большим шрамом на лбу. Это был след ранения. Он вступил в нацистскую партию в 1928 году, когда в ней было еще очень мало представителей высших слоев общества, то есть людей, обладающих чувством собственного достоинства. Будучи страстным нацистом, бургомистр вместе с тем оставался приверженцем старой немецкой школы. Для этого спокойного горделивого человека быть честным означало говорить правду, сражаться до смерти и безжалостно отвергать все неарийское.

Бургомистр недавно одержал крупную победу, принесшую ему огромную популярность. Пять. месяцев назад он в результате умелого использования своих связей, оживленной переписки и заключения разумных сделок спас церковные колокола Либефрау от переплавки их на вооружение. Реакция со всех сторон поистине поразила его. За какой-нибудь месяц он сумел завоевать расположение католиков, приверженцев традиций, историков и сослуживцев.

– Это не какой-нибудь там большой прием, – объяснял бургомистр Френзелю. – Восемнадцать персон, причем большая часть – из моей семьи.

– Понимаю, понимаю, – сказал Френзель. – Я буду лично наблюдать, герр бургомистр, за приготовлением блюд и за обслуживанием.

– Вино бургундское. Такое же, как в прошлом году.

– Я записал это, – сказал Френзель.

– А кто это сидит там с герром Бахом?

– Его домработница, – ответил Френзель.

– А сколько прошло с тех пор, как погибла его жена? – спросил бургомистр.

– Тринадцать месяцев, – ответил Френзель.

– Очень красивая девушка, – заметил бургомистр.

– Да, очень красивая, – согласился Френзель. – Ее отец из Бреслау: высокопоставленный чиновник в министерстве пропаганды.

– Да что вы! – удивился бургомистр и потрогал пальцами значок нацистской партии на лацкане своего пиджака.

В другом конце зала Август Бах открывал в АннеЛуизе все новые и новые достоинства, о которых раньше он мог только предполагать. Она заразительно смеялась и восхищалась буквально всем, что он говорил или делал.

– Очень жаль, что сосиски у герра Френзеля вылезают из шкуры, – сказала Анна-Луиза и весело рассмеялась. Она не привыкла выпивать среди дня два больших стакана вина. – В них полно хлеба, – добавила она.

– Нет, -возразил Август. -Это секретный луч англичан. Кто-то в Лондоне поворачивает выключатель, и все сосиски в Руре трескаются от конца до конца.

Анна-Луиза внимательно посмотрела на Августа: она еще не привыкла к тому, что он может шутить и поддразнивать ее. Затем она рассмеялась и над его выдумкой и от переполнявшего ее счастья. Это был замечательный смех.

Она смеялась и тогда, когда они выходили из ресторана через бар. Несколько инженеров приветливо помахали ей рукой, и она послала им воздушный поцелуй.

– Это друзья маленького Ганса, – объяснила она. – На прошлой неделе они прокатили его на большом кране. Ему очень понравилось. Ганса все любят, Август.

Не успели они пройти по улице несколько шагов, как кто-то окликнул Августа. На противоположной стороне улицы стоял серый автофургон, на борту которого краской было выведено: «Герхард Белль». За рулем сидел сам Герд. Он вышел из машины и направился в их сторону.

Герд Белль четыре года назад овдовел. Это был жизнерадостный человек низкого роста, с длинными руками и очень широкими сильными кистями, что в совокупности делало его похожим на смеющуюся лысую гориллу. Герд ничего не предпринимал, чтобы скрыть это сходство, и поэтому, когда он, выпив несколько рюмок шнапса, случалось, резко шарахался в сторону у фонарного столба, многие прохожие, осторожно пробиравшиеся по затемненной улице, страшно пугались его. Правда, чаще всего это были приезжие, потому что местные уже успели привыкнуть к внешности Герда.

После особенно крупных воздушных налетов на рурские города Герд стал ездить на своем фургоне в разрушенные бомбардировками районы и оказывать там посильную помощь пострадавшим. Иногда, сидя в баре, он рассказывал жуткие истории о том, какие картины довелось ему увидеть, а находившиеся в баре инженеры дополняли его своими рассказами.

– Август, – сказал он, подойдя к ним, – а я ищу тебя. Заглянул к тебе домой, надеясь выпить чашечку настоящего кофе.

– А мы все утро ходили по магазинам.

– О, с покупками можно и подождать. Я не знал, что ты вместе с Анной-Луизой.

– Мы собираемся вступить в брак, герр Белль, – радостно сказала Анна-Луиза.

На лице двоюродного брата Августа появилось такое удивление, что и Анна-Луиза, и сам Август не удержались от смеха.

– Неужели это так страшно? – спросила АннаЛуиза.

– О, это замечательная новость! – воскликнул Герд Белль.

– Мне через час надо отправляться в часть, – сказал Август. -Но сначала нам надо купить кольцо, а потом я должен написать письмо родителям Анны-Луизы.

– Ну, тогда я не смею задерживать вас, – проговорил Герд и сердечно пожал Августу руку. – Будь счастлив, Август, и вы, Анна-Луиза, тоже будьте счастливы. В войну на такое счастье мало кто может рассчитывать.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх