«Священный мир»

Франция 1558 года была подобна колоссу, которого пожирали три опасные болезни: анархия центральной власти — упадок в экономике — раскол внутри страны. При дворе правительственные круги были подвластны козням заговорщических группировок. В деревнях вдоль дорог можно было увидеть умерших от голода людей. Стоимость ливра — довольно показательный факт — за пятьдесят лет уменьшилась вполовину. Девальвация, инфляция, чрезмерно высокие налоги, рост цен доводили до изнеможения рантье, чиновников, мелкую знать. Целые города лежали в руинах.

Эта ситуация не меньше, чем духовный кризис, повлияла на невиданный размах идеи Реформации, приверженцы которой составляли примерно треть населения.

Значительное, преследуемое меньшинство, которое находило поддержку у немецких принцев, союзников короля, и в армии, состоявшей, по большей части, из наемников-лютеран и протестантов, неизбежно и даже вопреки собственной доктрине превратилось в партию оппозиции. При этом ни у кого не появлялось мысли о необходимости отделения церкви от государства. Но как же, чуть позже, ученики Кальвина, среди которых находился первый принц крови (Антуан де Бурбон) общались с представителями всех слоев населения, как же эти увлеченные люди могли не попытаться сначала отречься от королевской власти, а затем и захватить ее?

Какое-то время спустя после Сен-Кантена протестанты еще не понимали, что из этой первой необходимости для них уже выросла вторая. «Во всех уголках государства пылает огонь, и воды всех морей не было бы достаточно, чтобы потушить его», — писал Кальвину пастор Макар.

Французский король, который бы больше, чем о религии, заботился о мировом господстве, вероятно, захотел бы встать во главе этой обширнейшей революции, охватившей всю Европу, и превратить войну в крестовый поход наоборот, с новыми силами нанеся неотразимый удар Риму и Австрийскому дому.

Но Генрих II, не способный на такое, естественно, стремился к миру, чтобы установить порядок в своем государстве. Теперь, после взятия Кале, это уже не было позором, он даже мог выдвигать свои условия Филиппу II, который точно так же нуждался в деньгах и мечтал вновь перейти через Пиренеи. Впрочем, таковы были его намерения, когда назначали дату совещания между Гранвелем и кардиналом Лотарингский.

И тут произошли два решающих события: все так же воинственно настроенный Карл Лотарингский умышленно сорвал только что начавшиеся переговоры; протестанты провели то, что мы бы назвали массовой демонстрацией.

На протяжении шести дней тысячи «протестантов» различного происхождения во главе с Антуаном де Бурбоном, ставшим королем Наварры, шествовали по улице Пре-де-Клерк в Париже, распевая псалмы. Городские власти были бессильны что-либо сделать, чтобы заставить их молчать, а вмешавшиеся стражи порядка были вынуждены отступить.

Генрих представил себе восставших еретиков, захвативших целую улицу. Безмерно потрясенный, он воскликнул:

— Я клянусь, если я улажу внешнеполитические дела, я сделаю так, что на улицах прольется кровь и будут валяться головы этого лютеранского сброда!


Это было невозможно, пока длилась война, конца которой Гизы не хотели.

Тогда король преисполнился чрезвычайного доверия к своим пленным друзьям, Монморанси и Сент-Андре. О большем испанцы не могли даже мечтать.

Генрих отправил коннетаблю письмо, проникнутое отчаянием:

«Я умоляю Вас, друг мой, верить в то, что я несчастлив, с тех пор, как Вы меня покинули, и не буду счастлив, если Господь не смилостивится надо мною и я не увижу Вас в добром здравии.

Кроме того, Вы можете быть уверены, ничто не сможет разлучить меня с Вами, кроме смерти, которую я с радостью встречу и умру довольным, когда наступит мир и я увижу человека, которого я люблю и ценю больше всех в мире».

Сам же Монморанси желал заключения мира любой ценой. Те слова, которыми в 1556 году превозносили проницательного министра, уже не подходили для человека, который более, чем о триумфе своей политики, заботился о том, как освободиться, измотать силы своих соперников, попасть, как он говорил, в положение «вице-короля», и даже сделать так, чтобы уменьшили огромный выкуп за коннетабля Франции. Сент-Андре руководствовался не лучшими побуждениями. Черпая силы в поддержке, которую им оказывала Диана, они прежде всего надеялись добиться безоговорочного королевского расположения.

События, произошедшие на поле военных действий летом, — взятие Тионвиля, которое компенсировало поражение при Гравелине, визит Сент-Андре и давление со стороны любовницы подвели Генриха к принятию окончательного решения. О нем не было известно за пределами покоев Дианы, так как король Франции, из страха перед Гизами, действовал, как заговорщик. Он написал коннетаблю:

«Друг мой, я уверяю Вас, что господин де Гиз не хочет мира, каждый день он пытается мне доказать, что сейчас у меня больше средств для того, чтобы вести войну, чем когда бы то ни было, и что, продолжая войну, я не потеряю больше, чем если бы Вы пришли к согласию. Делайте все, что в Ваших силах для того, чтобы наступил мир. Не показывайте это письмо никому, кроме маршала Сент-Андре, а затем сожгите его. Этот человек (Гиз) здесь сказал в разговоре с кем-то, что, пока война продолжается, ни один из вас не покинет тюрьмы, поэтому считайте это делом, которое относится лично к Вам».

Простой монах сумел объединить тайной связью Христианнейшего короля и короля католического. Он настолько в этом преуспел, что шестого октября оба правителя уже назначили своих полномочных представителей и назвали местом проведения совещания Серкан. Генрих побоялся не допустить туда Гизов: с его стороны вместе с Монморанси и Сент-Андре присутствовал также кардинал Лотарингский. Испанцы, для которых этот враг был опасен, поспешно разрешили коннетаблю «навестить» своего господина в Амьенском лагере. Монморанси пообещал им «сотворить чудо».

Как был рад Генрих! Ускользнув от Гизов, он помчался, несмотря на поздний час, на встречу с пленником. Монморанси выглядел не лучшим образом.

«Теперь это был маленький старичок с опухшим лицом, отвисшей челюстью, черепом, прикрытым чепчиком под шапочкой, с потухшим взором, неверным шагом».154

Король с восторгом обнял его и увлек в свою комнату. Два дня и две ночи они не расставались. Они говорили о Гизах в таких выражениях, которые, когда вскоре дошли до ушей герцога, чуть не заставили его «умереть от горя». Коннетабль вернулся в испанский лагерь, располагая абсолютным могуществом. Министры Филиппа II решили, что теперь французы оказались полностью в их руках.

Во время проведения переговоров в Серкане коннетаблю пришлось еще раз появиться при дворе, чтобы убедить короля не поддаваться на уговоры королевы и лотарингцев. После этого разговора Генрих решил, что мир практически заключен, тот мир, который прибавит к французским владениям либо Савойю, либо Ломбардию. Несчастный государь уже принялся мечтать о турнирах, которые будут проведены в ознаменование этого события.

Утром 14 ноября как громом пораженный король лишился поводов для радости. Прибывший из Серкана епископ Лиможский объявил ему о требованиях, которые неожиданно выдвинула вражеская сторона. Испанцы заявили, что тотчас же начнут военные действия, если Франция не откажется от всех территорий, перешедших к ней по условиям Воссельского перемирия, король был в возмущении, Екатерина Медичи — в восторге. Кто бы мог узнать в ней ту дрожащую влюбленную, которой она недавно была? Флорентийка атаковала своего супруга с такой силой, что он поклялся ей никогда не отдавать Пьемонта. В тот же вечер господин де Лимож уехал, увозя войну в складках своих одежд.

Но посреди ночи пришли два письма от Монморанси, одно адресованное королю, другое герцогине де Валентинуа. Коннетабль умолял Диану убедить Генриха «принять мир в таком виде, как его предлагают», и заранее расплачивался за это, обещая женить своего второго сына, Генриха де Монморанси-Дамвиля на Антуанетте де Ла Марк, дочери герцогини Бульонской. Таким образом, угрызения совести, если фаворитка их и испытывала, перестали ее мучить.

Пятнадцатого ноября на заре король отправился на охоту, пока Гизы, считая свою партию выигранной, раздувались от гордости. Сразу по возвращении Генрих скрылся в покоях Дианы. Этот решающий разговор длился очень долго. Была ли это та самая точка, к которой судьба вела этих двух существ с того самого далекого дня, когда поцелуй Дамы Оленя потряс воображение семилетнего заложника? Когда любовники расстались, судьба Европы была определена.

Генрих «появился с таким уверенным и величественным видом, какого у него ранее никогда и никто не замечал». Он немедленно созвал свой Совет и провозгласил свое решение о том, что мир должен быть заключен ценой всех совершенных до этого момента завоеваний, кроме Кале.

— Я позвал вас сюда для того, чтобы объявить вам свою волю, и более ни за чем.

Господин де Сен-Сюльпис тотчас же вскочил в седло, чтобы как можно скорее аннулировать инструкции, которые были даны епископу Лиможскому.

Король и Диана предупредили коннетабля, отправив ему письмо, написанное ими обоими и подписанное их двумя именами.

Тем временем в тишине, которую министры не осмелились нарушить в присутствии Юпитера, метающего громы и молнии, раздались жалобные и гневные замечания. Гиз давал свою голову на отсечение, что решение о капитуляции, принятое его господином, покроет его позором. Королева упрекнула короля в том, что он нарушил данную накануне клятву. Она бросилась к его ногам.

— Коннетабль, — вскричала она, — всегда творил только зло!

— Коннетабль делает только добро, — резко ответил Генрих, — а что же до зла, то его причинили мне те, кто посоветовал расторгнуть Воссельское перемирие!

Забыл ли он о том, какую роль в этом деле сыграла фаворитка?

Он оставил Екатерину, и она удалилась к себе. Диана пошла туда же, явно обеспокоенная тем, как отнесется к ней бывшая бесправная тихоня, и желая утешить ее. Она увидела, что королева погружена в чтение какой-то книги.

— Что вы читаете, мадам?

— Историю этого государства, где, как я вижу, в любую эпоху, время от времени, потаскухи управляли королевскими делами!

Это оскорбление перенеслось из одного дворца в другой, прогремело на весь Христианский мир. После двадцати четырех лет трагикомедии маски, наконец, были сорваны, и обе соперницы дали выход ненависти, которой они пылали друг к другу.

Диана отомстила, назвав королеву тем же словом, которое прозвучало, как пощечина. Коннетабль добавил, что из всех детей короля только Диана, дочь Филиппы Дучи, была на него похожа. Действительно, эта молодая вдова Горация Фарнезе была обещана в жены его старшему сыну Франциску Монморанси.

Генрих, несказанно опечаленный этой шумихой, желая избежать супружеской ссоры и опасаясь злобы Гизов, естественно, нашел прибежище рядом со своей любовницей, причем их отношения стали настолько теплыми и задушевными, как никогда ранее.

* * *

Семнадцатого ноября 1558 г. умерла Мария Тюдор, из-за чего заключение мира было отложено, так как Филипп II, в надежде жениться на новой королеве Англии Елизавете, не хотел отдавать Кале, территорию, которую король был полон решимости сохранить.

Проведение совещаний было приостановлено вплоть до февраля, но уже 21 декабря в Сен-Жермен вернулся освобожденный коннетабль, которому король устроил еще более теплый прием. Он вновь обрел неограниченную власть, а Гизы впали в немилость.

Уязвленный герцог изъявил готовность удалиться в свои владения. Генрих не осмелился принять это предложение, или, может быть, воспоминание о старой дружбе стеснило душу этого странного, сентиментального человека.

— Вы не правы, — сказал он, — я люблю Вас.

Глава государства, достойный своего титула, отпустил бы восвояси этих утративших значение, разъяренных, но популярных в народе и слишком могущественных визирей. Позволив им жить рядом со своими врагами и следить за всеми делами правительства, даже за самыми незначительными, он создал благоприятную среду для зарождения гражданской войны.

В начале 1559 года лишь только из-за боязливости короля галереи Лувра и Сен-Жермена не стали свидетельницами кровавых столкновений между двумя противоборствующими группировками.

Далекая от того, чтобы изображать ангела примирения, которым она притворялась раньше, Диана сделала смелый выбор: она и Монморанси образовали настоящий дуумвират, который, по мнению послов, держал несчастного короля «в ежовых рукавицах». Желчный старик и красавица в летах обедали вместе и осыпали друг друга «бесконечными ласками».

Бракосочетание их детей, которое скрепляло их договор, подобно союзу двух государей, состоялось 29 января. Антуанетта де Ла Марк была любимой внучкой Мадам. Молодой Монморанси-Дамвиль — которому его отец запретил учиться читать и писать — получил в качестве свадебного подарка должность губернатора Лангедока с правом преемственности и обещание, что в скором времени ему вручат маршальский жезл. Это ничуть не уменьшило его отчаяния, так как он был пламенно влюблен в королеву-дофину.

Необыкновенная дружба коннетабля и герцогини стала после этого еще тесней. Альваротти в довольно резких выражениях докладывал герцогу Феррары:

«Они подобны коже и ногтям, чтобы не сказать заду и ширинке… Господин де Гиз уже взбешен донельзя».

Женитьба молодого герцога Лотарингского, их кузена, на Клод Французской, второй — больной кокситом155 — дочери короля, несколько возвысило попавшее в опалу семейство. Королева теперь притихла. Все жаждущие реванша группировались вокруг Марии Стюарт и молодого дофина, который, совершенно очевидно, был от нее без ума, как будто лишь шестнадцатилетняя обольстительница могла разрушить колдовские чары старой волшебницы.

Переговоры возобновились 10 февраля в Като-Камбрези. Филипп II, потерявший надежду на брак с королевой Англии, согласился заключить семейный союз, то есть взять в жены старшую дочь Генриха II, Елизавету. Но проблема Кале в течение долгого времени тормозила развитие событий. Наконец, было принято непростое решение: город должен был оставаться во владениях Франции восемь лет, после чего королю предоставлялся выбор, отдать его, или выплатить сто тысяч экю.156 Фактическое положение дел в Трех Епископствах, где стояли французские войска, осталось неизменным. Испанцы отдали Сен-Кантен, Теруан, Ан, Ле Катле. Дело о маркграфстве Кротонском наконец было улажено в соответствии с пожеланиями герцогини де Валентинуа.

«Что касается тех господ, которые лишились своих владений за время проведения военных действий… Претензии госпожи Дианы де Пуатье, герцогини де Валентинуа в отношении маркграфства Кротонского, графства Шатюзар и других земель будут удовлетворены… справедливость так быстро восстановлена стараниями Его Святейшества…»

Взамен… Взамен Франция возвратилась на семьдесят лет назад, лишилась завоеваний и приобретений четырех царствований: Мариенбурга, Тионвиля, Монмеди, Дамвилье, Бовиньи, Бульона, Корсики, Монферрата, Милана, Сьены, Савойи, графства Ниццы, Бресса, Бюже, Пьемонта, не считая нескольких альпийских крепостей.

— За тридцать лет войны вы не теряли столько, — сказал Гиз Генриху, — сколько хотите отдать в одночасье.

Ему вторили Монлюк, Таванн и многие другие. Когда Бриссак узнал об этом из письма самой Дианы, он воскликнул:

— О, несчастная Франция, какая потеря, какое бедствие постигли тебя, что главенствовала над всеми нациями Европы!

Генрих бесстрашно стоял на своем. Полномочные послы обеих сторон занимались подписанием мирного договора 2 и 3 апреля; 8-го в Париже отслужили благодарственные молебны. Бедный люд восторженно воспринял то, что до глубины души возмутило знать. Даже четыре века спустя потомкам не удалось рассудить их.

В действительности, мнения специалистов XVI века по вопросу о договоре, заключенном в Като-Камбрези, расходятся несравненно больше, чем по какому-либо другому. Из множества осуждающих и защитных суждений, настолько же отличающихся знанием дела, насколько противоречивых, мы выбрали высказывание барона де Рюбля:

«Франция, по сравнению с другими странами, получила наибольшее преимущество… Возврат Кале, захват Меца, Туля и Вердена, признание автономии Лотарингии и Эльзаса обеспечили безопасность наших естественных границ. Все эти успехи вместе наделили государство Валуа такой силой сплоченности, какой даже в наши дни не достигла никакая другая страна. Это качество Франции подверглось испытанию во время религиозных войн. Страну раздирали внутренние противоречия, за ее границами ей изменяли безжалостные сторонники, но ей не угрожала потеря ни одной из ее провинций… Расположение границ государства никем не оспаривалось. Ситуацию гражданской войны никогда не усугубляла одна из тех серьезных внешних угроз, что требует от страны сплочения всего ее народа в единую силу».157

Герцог де Леви Мирпуа, присоединяясь к этой похвале, добавил:

«В борьбе за гегемонию победила Франция, страна, борющаяся за равновесие сил в Европе».

Жан Эритье на это ответил:

«Францию в этой сделке одурачили. В области межгосударственных отношений установилась испанская гегемония. В области внутренней политики предстояли религиозные войны… Современники с полным на то основанием противоречили историкам нашего времени, говоря о том, что Франции неизбежно грозило нашествие со стороны Рейна, о возможности которого наши отцы не вспоминали еще со времен позднего Средневековья… Италия во владении испанцев представляла для Франции самую большую угрозу, так как самый могущественный и опасный враг находился в Мадриде. Вместе с Лю-сьеном Ромье мы говорим о том, что политическая правда была на стороне противников Като-Камбрезийского договора. Воссель был компромиссом, который обеспечивал стране будущее. Като-Камбрези стал отречением, которое принесло его в жертву».158

Лишь один факт не подвергается сомнениям. Соглашение, заключенное между Валуа и Габсбургами против Реформации, обеспечило вплоть до эпохи Людовика XIV католическому королю выгодное положение в Европе и предоставило ему полную свободу действий. За небольшой промежуток времени он создаст угрозу для Константинополя, захватит Португалию, едва не завладеет Англией и расположит свой гарнизон в Париже. Филипп II мог от всей души «поблагодарить Господа всемогущего за этот Священный мир».

«Заключение мира — главным образом дело рук коннетабля», — писал Людовик Гонзаго своему брату, герцогу Мантуи. Никто в этом не сомневался, но не менее верно также и то, по утверждению Люсьена Ромье, что у неистового Нестора «ничего бы не получилось без помощи Дианы де Пуатье».


Примечания:



1

Года все еще отсчитывали от Пасхи до Пасхи.



15

Дамы были в масках, чтобы сохранить цвет лица и защитить лицо от веток.



154

Альваротти.



155

Воспаление тазобдренного сустава.



156

Кале Короне вернула Екатерина Медичи в 1563 году.



157

A. De Ruble. Le Traite de Cateau-Cambresis.



158

Jean Heritier: Catherine de Medicis.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх