Глава IX

ИСКУССТВО И РЕМЕСЛА

То низкое мнение, которое египтяне имели о своих земледельцах, распространялось и на египетских ремесленников. Согласно ученому суждению писцов, ремесленники тоже были жалкими людьми, которые влачили бесславное существование, наполовину жалкое, наполовину смешное. Например, один поэт эпохи Среднего царства говорит о ремесленнике, работающем по металлу:

Я никогда не видел кузнеца-посла
Или золотых дел мастера в качестве вестника;
Но я видел кузнеца за работой
Около жерла его горна…
Его пальцы были как (шкура) крокодила,
Он смердел хуже, чем рыбьи потроха[221].

Этот же писец так описывает работу резчика по дереву:

Каждый художник, работающий резцом,
Утомляется больше, чем тот, кто мотыжит (поле).
Дерево – его поле, его орудия из металла,
Разве по ночам он свободен?
Он работает больше, чем способны выдержать его руки,
Ночью он зажигает светильник[222].

К счастью, мы, составляя свое мнение о египетских ремеслах, не зависим от этих мрачных письменных источников, поскольку сохранившиеся до наших дней работы этих мастеров по металлу и резчиков по дереву позволяют увидеть, что эти ремесла в Египте достигли очень высокого уровня, который на деле был, пожалуй, гораздо выше, чем уровень научных знаний или литературы. Те, кто создал из золота и слоновой кости, керамики и дерева эти чудеса, которые и сегодня вызывают у нас восхищение совершенством своей отделки, не могли быть такими жалкими и несчастными, какими их считали гордые ученые преподаватели.

Золотой сокол с украшенными эмалью крыльями (согласно Пьерро – Шипье)


Направление, в котором развиваются ремесла той или иной страны, определяется прежде всего тем, какие материалы есть в этой стране. Для египетского прикладного искусства имело огромные последствия то, что на каждом египетском болоте росло одно из самых полезных растений, которые когда-либо знал мир, – тростник папирус. Египтяне использовали его как универсальный материал; так другие народы используют бамбук или кокосовую пальму; папирус был тем более полезен, что заменял собой дерево, которого в Египте всегда было мало. Растения вырывали из земли за стебель в болотах[223]; работники, делавшие это, трудились обнаженными и потом приносили связанный в пучки папирус в мастерские. Из папируса делали лодки[224], плели циновки, вили веревки, мастерили сандалии[225], но прежде всего папирус был материалом, из которого делали бумагу. Для этой цели стебель разрезали на тонкие полоски нужной длины, затем поверх них клали поперек второй слой таких же полосок; изготовленные таким образом листы давили под прессом, сушили[226], а если нужен был более крупный лист, склеивали вместе. Бесчисленное количество свитков папируса, среди которых есть созданные еще при Среднем царстве, свидетельствуют нам о том, какого совершенства достигало это ремесло уже в древнейшие времена[227]; и нам хорошо известно, на какой уровень оно было поднято в греко-римскую эпоху, когда бумага из папируса была одним из главных экспортных товаров Египта. В те времена, которые мы рассматриваем, эта бумага никак не могла быть очень дешевой, поскольку, во-первых, египтяне часто использовали каждый свой свиток по нескольку раз, смывая с него прежний текст, а во-вторых, в случае черновых записей или не важных дел они обходились более дешевыми материалами для письма – глиняными черепками или кусками известняка.

Как я уже говорил, папирус служил материалом для изготовления грубых циновок и канатов, хотя для этих целей у египтян был еще один прекрасный материал – пальмовый луб. В плетении этих циновок, которые были необходимы в домах, так как ими покрывали земляные полы, египтяне явно были искусными мастерами. Об этом свидетельствуют полосы пышного орнамента, которые можно обнаружить прежде всего на потолках гробниц и которые, несомненно, изображают такую покрывающую циновку[228].

Приведенные примеры дают представление о изделиях, о которых сейчас идет речь. Их цвета всегда были яркими[229], такие же стиль и окраску можно увидеть также у красивых корзин, привезенных в наши музеи из фиванских гробниц; эти корзины сплетены из волокон различного цвета, которые образуют узоры[230].

Однако эта любовь к цветным узорам проявлялась только при тканье изделий из грубых материалов; с более тонких тканей, которые шли на одежду, цвет и узоры были почти полностью изгнаны. В этих материалах египтяне щедро расточали свое искусство ради выполнения всего одной задачи – изготовить самое тонкое и самое белое льняное полотно, тоньше и белее которого создать невозможно. И они действительно довели свои льняные ткани до очень высокой степени совершенства: мне достаточно лишь напомнить моим читателям о белых одеждах знатных мужчин – таких тонких, что через ткань можно было видеть их руки и ноги. Некоторые из принадлежащих нам образцов этих тончайших льняных тканей почти можно сравнить с нашими шелковыми материями по гладкости и мягкости[231]. Производство более крепких и грубых льняных материй во все эпохи тоже часто было на высочайшем уровне. Египтяне сами осознавали, что они – большие мастера ткацкого дела, поскольку многие надписи восхваляют одежды богов и погребальные пелены умерших. Изготовление одежды, как правило, считалось женским делом, ибо поистине великие богини Исида и Нефтида пряли, ткали и отбеливали одежды для своего мужа и брата Осириса. В эпоху Древнего царства эта работа обычно выпадала на долю домашних рабынь, в более поздние времена – жен крепостных крестьян, принадлежавших крупным ведомствам. В обоих случаях готовую работу полагалось доставлять в «дом серебра», и на рисунке времен Древнего царства[232] показаны чиновники из казначейства, которые упаковывают льняное полотно в деревянные ящики, достаточно длинные для того, чтобы куски ткани в них не мялись. Каждый ящик содержит ткани только одного сорта и имеет внизу шесты, за которые два служащих казначейства несут его в «дом серебра». В других случаях мы обнаруживаем то, о чем с удивлением писал Геродот, – мужчин, работающих за ткацким станком. И действительно, на заупокойных стелах из Абидоса, созданных при XX династии, мы два раза встречаем упоминания о мужчинах, которые называют себя ткачами и занимаются этим делом профессионально[233].

Справа прядут и выравнивают лен, слева – ткут. Старый толстяк возле ткацкого станка – надсмотрщик, надзирающий за этой работой (Бени-Хасан, согласно L., D., ii. 126)


В эпоху Среднего царства тканье было очень простой операцией. Основу ткани натягивали горизонтально между двумя перекладинами, которые были прикреплены к колышкам, вбитым в пол, так что ткачихе или ткачу приходилось сидеть на корточках на полу. Два бруска, просунутые между нитями основы, не давали им слишком сблизиться; нить утка протягивали через основу и с силой сдвигали вниз с помощью изогнутого куска дерева[234]. Однако на рисунке эпохи Нового царства[235] показан вертикальный ткацкий станок с перпендикулярной рамой. Нижний брус, видимо, закреплен неподвижно, но верхний висит только на одной петле: это облегчает натягивание основы. Мы также видим маленькие круглые палки, которыми отделяли нити основы одну от другой. Одна из этих палок явно служила челноком. Более крупная палка, которая проходит через петли на боковых брусьях рамы, видимо, служила для закрепления уточной нити, как бёрдо в наших ткацких станках.

Вертикальный ткацкий станок эпохи Нового царства (согласно W., ii. 171)


Поскольку эта отрасль в Египте состояла только из производства льняных тканей, выращивание и обработка льна имели важное значение. О том, как его обрабатывали, мы знаем опять же по рисункам времен Среднего царства[236]. Стебли льна сначала варили в большом сосуде странной формы – эта операция имела целью размягчить наружные оболочки стеблей. Затем стебли (как и сейчас) били молотками, пока эти наружные оболочки не оказывались размягчены и уничтожены. Полученное таким образом льняное волокно еще было смешано с кусками этой оболочки и другими примесями, и его нужно было отделить от этого мусора, прежде чем использовать. В более поздние времена лен очищали гребнем почти по тому же способу, что и сейчас, но на старинных рисунках мы не находим изображений этого. Судя по ним, лен, видимо, очищали вручную, то есть аккуратно выбирали из него хорошие волокна и складывали их так, что они образовывали слабую нить. Затем эту нить смачивали и после этого скручивали прочнее с помощью веретена, тот человек, который прял, пропускал нить между пальцами своей поднятой руки или между зубцами особой вилки. В гробницах эпохи Среднего царства мы видим изображения настоящих чудес прядильного мастерства – женщин, работающих с двумя веретенами одновременно и даже скручивающих при этом одну нить из одного сорта льна, а вторую из другого. Для этого пряха должна была буквально балансировать на табурете и раздеться догола, чтобы два веретена с нитями не запутались в одежде.

Изготовление веревки из нитей показано на двух рисунках, которые, хотя и относятся к разным эпохам, изображают в основном один и тот же процесс. Один работник сидел на полу и рукой поддерживал нити в вертикальном положении, а другой человек, делавший веревку, отходил от него назад, скручивая их. Для этой цели он, очевидно, использовал тростинку, через которую пропускал нити и вращал ее; груз, привязанный к тростинке и кружившийся вместе с ней, увеличивал ее вращательную силу. На рисунке эпохи Среднего царства мы видим, что при изготовлении сетей к концам нитей тоже привязывали шары, благодаря которым нити, разумеется, скручивались быстрее и с большей силой.

Древний Египет был весьма богат шкурами, продуктом скотоводства, так широко развитого в этой стране. И жители страны хорошо понимали, насколько ценна шкура; считали ее такой важной частью животного, что в их письменности знак «шкура» обозначал всех млекопитающих животных. Красивые шкуры, в особенности те, на которых были яркие пятна, никогда не лишались шерсти: из них делали щиты, колчаны и одежду или использовали их в доме как покрывала для сидений. Очень высоко ценились «шкуры южных пантер», их привозили с верховьев Нила и из стран благовоний.

Из менее ценных шкур, например бычьих, газельих и т. д., делали кожи; и кожаные изделия, найденные в гробницах, свидетельствуют о том, какого высокого уровня достигло это ремесло, в особенности при Новом царстве. От этой эпохи мы имеем в музеях образцы всех видов кожи. Из грубой кожи делали сандалии, из тонкой – передники и ремни. Белую кожу превращали во что-то вроде пергамента и так же, как папирус, использовали в качестве материала для письма; есть также образцы тонкой цветной кожи с тисненым орнаментом, из которой делали концы к лентам из льняной ткани. Хотя, насколько мне известно, кожаных изделий более ранней эпохи у нас нет, мы все же можем видеть по ярким цветным узорам ремней, изображенных на статуях, что ремесленники Древнего царства знали свое дело так же хорошо, как их собратья, жившие позже. Мы не знаем, какую процедуру обработки шкур применяли египтяне, хотя на рисунках всех эпох есть изображения мужчин, занятых этой работой. Мы видим, как вначале они размягчают кожу в больших сосудах, как потом бьют ее камнем, пока не станет мягкой, и, наконец, растягивают кожу на трехногой деревянной раме, пока она не приобретет нужную гибкость. После этого сапожник брал готовую кожу, клал ее на свой наклонный рабочий стол и разрезал на подметки или ремни таким же ножом с кривым лезвием и короткой ручкой, как те ножи, которые применяют для этого сейчас. Затем с помощью шила прокалывались нужные отверстия и в них продевались ремни (которые сапожники имели обыкновение тянуть зубами). Все это закреплялось узлами, и простейшая сандалия была готова. У нас есть маленькие памятники, сооруженные сапожниками эпохи Нового царства, – свидетельства того, что эти ремесленники занимали довольно высокое положение в обществе. Самый выдающийся такой памятник – маленькая статуя «старшины сапожников», изображающая этого почтенного человека преклонившим колени и одетым в шендот, который при Новом царстве имели право носить главные люди среди ремесленников. Поэт-ученый давних времен явно сгустил краски, когда писал о сапожнике: «Он очень несчастен, он всегда нищенствует, и (здесь явно имеется в виду обычай протягивать ремни через отверстия с помощью зубов) кусает он только кожу».

В разных местах этой книги я упоминал о том, что древние египтяне страдали от нехватки хорошего дерева так же, как и их современные соотечественники. Вполне возможно, что в давние времена их страна была несколько богаче деревом, но древесина произраставших пород деревьев мало на что годилась. Конечно, сикомор можно было разрезать на крупные брусья и довольно прочные доски, но его древесина так узловата и желта, что совершенно не пригодна для тонкой обработки. Из финиковой пальмы и пальмы дум можно получить лишь длинные доски – как правило, кривые. Короткие куски твердой древесины можно было получить из кустов тамариска, растущих на краю пустыни; но акация, которая была более или менее подходящим материалом для судов, дверей, мебели и т. д., видимо, уже в древнейшие времена в Египте почти исчезла.

Рубщики деревьев (из гробницы в Завиет-эль-Мейтине, согласно L. D., ii. 108)


Изготовление гробов и необходимых принадлежностей для гробницы в эпоху Нового царства (согласно W., iii. pl. LXXii). Похоже, что гробы делались частично из так называемого картонажа, для изготовления которого ремесленник слева внизу приносит полосы льняного полотна. Гроб изображен внизу справа, его полируют и расписывают красками (?), один из ремесленников сверлит отверстие в деревянном подножии гроба. Вверху слева выпиливают доску и вытесывают резцом ножку для табурета. Сзади лежит еда для работников, а рядом с ней сидит и сам усталый труженик


Поэтому нас не удивляет, что египтяне очень рано начали искать в других странах древесину, которая была лучше отечественной.

Например, Берлинский музей обладает тремя большими деревянными гробами[237], относящимися к незнакомому нам периоду времени между Древним и Средним царством. Они сделаны из чего-то вроде прочной сосны, которую, очевидно, привозили в Мемфис с сирийских гор. Это иноземное дерево, очевидно, всегда стоило очень дорого, потому что часто даже нарядную мебель делали из местного египетского дерева и раскрашивали его в светло-желтый цвет с красными прожилками, чтобы оно выглядело как дорогое иностранное[238]. Местная древесина никогда не считалась красивой, и ее так же, как известняк и гранит, почти всегда покрывали слоем штукатурки и ярко раскрашивали. Только пестрому граниту было разрешено выставлять напоказ свой естественный цвет.

Когда сельскохозяйственные работы после разлива возобновлялись, в поля выходили плотники вместе с пахарями – чтобы пополнить запасы дерева[239]. Вместе с ними так же, как сегодня, шли стада коз, которые ели листву срубленных деревьев.

Поэтому на рисунках мы всегда видим там, где топоры рубщиков свалили сикомор или пальму[240], пасущихся коз, которые грызут молодые листья дерева. Однако животные должны дорого заплатить за такую хорошую еду: этот день – праздник для рубщиков, и тем разрешено зарезать козленка. Этот малыш висит на суке дерева, который сам только что объедал, и один из рубщиков режет его на части, а другой кипятит воду, чтобы приготовить кушанье, которым он и его товарищ так жаждут полакомиться. После еды у них будет еще много трудной работы: нужно обтесать начерно ствол и потом с большим трудом отнести его домой, подвесив для этого к шесту.

Инструменты плотников и столяров были сравнительно простыми, и явно не благодаря этим орудиям их работа часто достигала такого совершенства. Металлическая часть любого инструмента делалась из бронзы; у резцов и пил ее вставляли в деревянную ручку, а у топоров и кривых ножей для обрубания сучьев только привязывали к ручке кожаными ремнями. Для чернового обтесывания бревен египтяне пользовались топором, лезвие которого было размером примерно с ладонь и имело полукруглый изгиб, направленный вперед. Последующая часть работы выполнялась инструментом, который применялся так часто, что его можно почти назвать универсальным инструментом египтян. Это тесло наших плотников – нечто вроде маленького ножа для обрубания сучьев, деревянная часть которого имела форму острого угла с неравными сторонами. К короткой стороне угла прикрепляли бронзовое лезвие, а длинная сторона служила рукоятью. Для более тщательной обработки мелких деталей применялся маленький резец, по которому били деревянным молотком. Большой инструмент в форме лопатки играл роль рубанка: его широким лезвием ремесленник сглаживал мелкие неровности древесины. И наконец, на дерево наносили тонкую полировку, для чего непрерывно терли его гладким камнем. Пила, похожая на наши ручные пилы, имела всего одну ручку, и резать этим неуклюжим инструментом ствол толстого сикомора на доски было весьма утомительной и медленной работой. Как правило, бревно, которое распиливали, ставили вертикально и прикрепляли к вбитому в землю колу; уже распиленную часть ствола привязывали, чтобы она не наклонялась в сторону. В самые ранние времена через эти крепления продевали палку с грузом, чтобы они не ослабевали и не соскальзывали вниз.

Для сверления пользовались дрелью той формы, которая распространена в Египте и сейчас; ее патрон с внутренней винтовой резьбой, внутри которой двигалось сверло, делался из пустого ореха пальмы дум.

Некоторые из инструментов Тутмоса III: 2 топора, 5 резцов, тесло и пила (из коллекций Лейдена и замка Алнвик)


Благодаря счастливой случайности до нас дошли оригиналы почти всех инструментов, которые я перечислил как нарисованные в гробницах. Была обнаружена – вероятно, в одном из фиванских храмов – корзина с инструментами, которыми пользовался Тутмос III, «когда протягивал веревку вокруг храма Амона, славного на горизонте», то есть выполнял церемонию закладки храма Амона[241]. Видно, что инструменты были изготовлены специально для этой церемонии, так как для напряженной работы такие орудия труда не годятся, однако они представляют собой богатый набор образцов, по которым мы можем очень хорошо представить себе более простые и прочные инструменты египетских ремесленников.

Дрель с лучком и ее отдельные части (2 – сверло, 3 – патрон) (согласно W., i. 400)


Здесь невозможно описать подробно весь процесс той великолепной работы, которую египетские плотники и столяры выполняли при изготовлении лодок и повозок, деталей домов и мебели, оружия, гробов и других вещей, которыми было необходимо снабдить умерших при погребении. Мы упомянем тут лишь о нескольких характерных особенностях ремесленного мастерства египтян – о тех его чертах, которые были связаны главным образом с низким качеством материалов. Если мы ограничимся при этом рассмотрением местной древесины, то обнаружим, что досок достаточно большой длины у египтян не было совсем, и потому в Египте возникло странное искусство – соединение нескольких маленьких досок в одну большую. При постройке лодок и ладей, где не была нужна тонкая обработка, эти маленькие доски накладывали одну на другую, как черепицы крыши, и закрепляли. Эта операция, которая, несомненно, изображена на одном рисунке эпохи Среднего царства, была по-прежнему распространена в Египте во времена Геродота, хотя, как и остальные египетские обычаи, существовала теперь лишь в верхнем течении Нила. При изготовлении же гробов и мебели, когда было желательно скрыть стыки между досками, дерево разрезали так, что их края вплотную прилегали один к другому, а потом скрепляли соединенные поверхности заостренными палочками. Позже след соединения полностью скрывала краска. Точно так же египетские ремесленники умели использовать отверстия в древесине и ее плохие участки. В качестве креплений обычно применяли деревянные шипы, а клей в те времена, которые мы рассматриваем, использовался редко[242]. В более раннюю эпоху куски дерева, видимо, соединяли под нужными углами простым способом «в ус»; так называемое соединение «ласточкиным хвостом», насколько я знаю, появилось на много (сравнительно много) лет позже[243].

Сгибание лодки; другие рабочие подрезают ее края, выравнивая их, и сверлят отверстия (гробница из Завиет-эль-Мейтины, согласно L. D., ii. 108)


А вот какой способ применяли, чтобы придать доскам лодки правильный изгиб: когда лодка была готова лишь в основном, судостроители Древнего царства вставляли в середину ее дна столб с развилкой на конце. Затем они прикрепляли к корме и носу лодки прочные канаты и протягивали их через развилку.

Затем судостроители просовывали между этими канатами шесты и крутили их, пока борта лодки не принимали нужный изгиб[244]. Конечно, тем, кто это делал, приходилось работать на пределе своих сил, чтобы веревка не раскрутилась в обратную сторону, иначе вся их работа была бы напрасной.

Гончары Среднего царства (Бени-Хасан, согласно W., ii. 192). Вверху показаны четыре человека, работающие у гончарного круга: первый вращает его, второй срезает уже готовый сосуд, третий снимает сосуд с круга и ставит вниз, четвертый начинает новый сосуд. Внизу – изготовление вручную блюда, две печи и вынос законченной посуды.


Я уже упоминал о том, что деревянная мебель и тому подобные предметы, как правило, были окрашены. Но применялись (в зависимости от того, каким был материал) и другие техники их украшения. Тонкие пластинки дерева, которые употребляли, соединяя их вместе, для изготовления легких табуретов или использовали при изготовлении оружия, были покрыты оставленной на них корой; иногда их еще и окружали тонкими полосками коры другого цвета; орнаменты, созданные этим способом, до сих пор производят очень приятное впечатление темными блестящими тонами коры[245]. Второй метод содержал в себе больше художественного мастерства: на дереве вырезали глубокий узор, а затем заполняли его деревом другого цвета, слоновой костью или еще каким-нибудь цветным материалом. Египтяне очень любили инкрустации «черное дерево со слоновой костью». Инкрустация впервые упоминается еще при Среднем царстве, и существуют инкрустированные изделия этой эпохи[246]. Однако на достаточно малых по размеру предметах из древесины коричневого цвета они заполняли линии резьбы темно-зеленой пастой[247].

Я не могу расстаться с этой темой, не упомянув о любопытном техническом приеме, с помощью которого египтяне пытались создать замену редким сортам дерева. Этот заменитель – так называемый египетский картон – применялся главным образом при изготовлении гробов, имевших форму человека. В те времена, о которых у нас идет речь, он состоял из кусков льняной ткани, прочно склеенных особой пастой и потом покрытых штукатуркой; вероятно, куски этого очень крепкого материала во влажном виде клали под пресс и давлением придавали им нужную форму. О настоящем папье-маше, получившем очень широкое распространение в греческую эпоху, я не могу сказать, изготавливали его или нет в эти более ранние времена. Папье-маше изготавливалось из старых папирусов так же, как наше папье-маше – из старой бумаги.

Перейдем теперь к гончарному ремеслу. В отличие от плотницкого ремесла оно нашло для себя в Египте особенно благоприятные условия – богатые запасы сырья. Во всех частях Египта можно было найти хорошую глину для керамических изделий, и не случайно это ремесло даже теперь (конец XIX в. – Ред.) имеет достаточно силы, чтобы сопротивляться удушающему его влиянию европейской машинной промышленности.

Упорство, с которым любой народ сохраняет формы своих горшков и мисок, поразительно, и в Египте самые трудные для датировки вещи – гончарные изделия, потому что глиняные сосуды, которые разделяет много веков, имеют почти одинаковые характеристики. Современная серая керамика из Карнака и красная керамика из Асьюта почти могут быть приняты за изделия эпохи Нового царства.

Существует много различных рисунков времен Древнего и Среднего царства, на которых показан гончар за работой.

Полностью вручную изготавливались только самые простые сосуды[248]. Как правило, применялся гончарный круг, и мастер левой рукой вращал его, а правой лепил сосуд. Затем посуду обжигали в печи, видимо, похожей на ту, которой пользовались египетские пекари. Как показано на нашей иллюстрации, огонь в ней горел внизу, а посуду клали либо наверх, либо внутрь. Еще на одном рисунке мы видим сосуды, которые стоят на вершине печи, явно покрытой пеплом.

Керамика, которую гончар изготавливал подобным образом, почти всегда была простейшего типа: горшки, бутыли и чаши не имели на себе ни глазури, ни какого-либо орнамента, кроме нескольких линий, нанесенных красками. Гончары делали также куклы и подобные им грубые фигурки. Прекрасная керамика и художественно выполненные терракотовые фигурки Греции были незнакомы более ранним из древних египтян[249]. Причина этого очевидна: маленькие красивые вещи египтяне умели делать из материала, который подходит для этого гораздо лучше, чем грубая глина, – из так называемого фаянса.

Достижения египтян в этой отрасли ремесла так высоки, что современное, вооруженное техникой искусство вряд ли сравнялось с ними хотя бы в части случаев. От этого нам еще сильнее приходится сожалеть, что относительно этой отрасли рисунки на памятниках древности оставляют нас в неведении и что у нас нет ни одного изображения того, как изготавливали фаянс. Даже египетское название фаянсовых изделий неизвестно[250], и это ясно показывает нам всю меру нашего незнания и неполноту дошедших до нас надписей.

Древнейшие предметы из фаянса, которыми мы обладаем, относятся к концу эпохи Древнего царства. Это бусины и ожерелья-воротники, которые носили в качестве украшений и живые люди, и мертвецы. От эпохи Среднего царства, кроме подобных этим украшений, у нас есть маленькая ваза, на которой написано имя царя Сенусерта I. От времен Нового царства также сохранились разнообразные бусы, маленькие амулеты и много других предметов из этого материала, например чаши, черепицы, погребальные статуэтки, куклы, карикатурные фигурки и т. д. и даже маленькие статуи. Уверенность, с которой мастера этой эпохи обрабатывали фаянс, поразительна; погребальная статуэтка великого жреца Птахмоса из Гизы, в которой мы ясно различаем рядом одну с другой разные по плавкости пасты и видим четкие границы между ними, представляет собой истинное чудо тончайшего мастерства, и то же самое можно сказать о недавно приобретенном Берлинским музеем украшении с вырезами, имеющими форму крошечных фигурок богов. Окраска фаянса менялась в зависимости от моды, но во все времена преобладающими в разной степени были, как правило, два цвета – синий и зеленый. Причина, по которой этим цветам оказывалось предпочтение перед всеми остальными, очевидна: предполагалось, что синие и зеленые изделия художественных ремесел выглядят так, словно сделаны из самых дорогостоящих материалов, какие были известны египтянам, – лазурита и малахита. Египтяне имитировали эти любимые камни многими способами с помощью синих и зеленых паст и красителей.

Материал, который мы называем египетским фаянсом, лишь частично соответствует современному фаянсу, поскольку в наше время глазурь всегда наносится на предмет из высококачественной глины, а египтяне умели покрывать глазурью также и изделия, вырезанные из камня.

Глазурь на этом фаянсе и – в еще большей степени – великолепно окрашенные пасты, которые мы обнаруживаем на украшенных эмалью изделиях золотых дел мастеров начала Нового царства, свидетельствуют о том, что египтяне уже в ранние времена были хорошо знакомы с изготовлением стекла. Однако неясно, когда стекло впервые стали использовать как самостоятельный материал. Самым древним известным примером этого считается маленькая стеклянная ваза с именем Тутмоса III. Нет сомнения, что изделия из стекла изготавливались и до этого времени, но, поскольку не удалось обнаружить ни одного из них, стеклянные изделия были, видимо, гораздо более редкими, чем предметы из фаянса. Тем не менее существуют два рисунка эпохи Среднего и Нового царства[251], которые с большой вероятностью можно считать изображением работы стеклодува. Более ранний из них изображает двух мужчин, сидящих у костра; они дуют в трубки, а на нижнем конце каждой из трубок виден зеленый шар – выдуваемое стекло. На более позднем рисунке два ремесленника вместе вдувают через трубки воздух в большой кувшин, а у третьего на конце его трубки показан зеленый шар.

С другой стороны, те рисунки эпохи Древнего царства, которые предположительно изображают выдувание стекла, вероятно, могут быть истолкованы и по-другому[252]. На них изображены пять или шесть мужчин, сидящих вокруг странного предмета, который может быть глиняной печью. Они дуют в трубки, передний конец которых завершается острием. В надписях мы читаем, что здесь изображено плавление какого-то вещества, названного  [253]. Дуют они лишь для того, чтобы усилить огонь в печи. Изображения обработки металла, к рассмотрению которой мы должны сейчас перейти, свидетельствуют, что это объяснение может быть верным.

На рисунках из этой второй группы показаны ремесленники, которые плавят драгоценные металлы; плавильщики сидят перед огнем и дуют в него через трубки; в одном случае у трубки есть острие, как на более ранних рисунках[254]. Эти металлические острия[255], которые, очевидно, должны были сужать струю воздуха и увеличивать ее силу, можно также увидеть на трубках кузнечных мехов, изображенных в одной из гробниц Нового царства[256]. Эти меха состоят из двух мешков (видимо, кожаных), в каждом из которых закреплена трубка. Ремесленник стоит одной ногой на одном мешке, второй ногой на другом; если он прижимает левый мешок к земле, то одновременно поднимает правую ногу и подтягивает правый мех вверх с помощью шнура. Чтобы раздуть сильное пламя из угля, применялись две пары таких мехов, и с их помощью получали такой сильный жар, что ремесленникам приходилось пользоваться длинными кусками проволоки, чтобы снять с огня маленький тигель. Если же был нужен более слабый огонь, его можно было разжечь в глубокой глиняной чаше, окруженной металлическими пластинами[257] для защиты от ветра. Такой огонь тоже могли раздувать через трубку.

Способы обработки металла – плавка, ковка, паяние и чеканка – к несчастью, редко бывают показаны на рисунках[258]. Тут мы снова сталкиваемся все с тем же странным свойством росписей в гробницах: в них заметна склонность изображать много не столь важных вещей, однако они почти оставляют без внимания ремесло, которое было не только широко распространено, но и очень высоко развито. Часто упоминание мастеров, работавших по металлу, позволяет нам вернее представить себе значение этого ремесла, чем его малочисленные изображения в гробницах.

Мастера, работавшие с бронзой, а также их старшины и в первую очередь золотых дел мастера часто упоминаются в текстах, и очевидно, что они пользовались большим почетом. При XII династии «начальник золотых дел мастеров», отец которого занимал эту же должность, был «награжден царем [уже] в детстве», а позже был «поставлен впереди других на свою должность»[259]. Другой «начальник золотых дел мастеров царя» в эпоху Нового царства именовался также «начальником художников Верхнего и Нижнего Египта»; он сообщает, что знает «тайны домов золота», возможно, имея в виду изготовление изображений богов, которые хранились в большой тайне[260]. Кроме того, существовали «золотых дел мастера»[261], «главные золотых дел мастера»[262] и «начальники золотых дел мастеров»[263]; как правило, их отцы и братья занимались тем же ремеслом; а значит, профессия золотых дел мастера так же, как у художников и скульпторов, переходила по традиции от отца к сыну.

Бронзовый кинжал из Берлинского музея 1. Кинжал. Его рукоять сделана из дерева и слоновой кости и украшена золотыми гвоздями. 2. Он же в ножнах. 3. Кожаные ножны отдельно (из обычной могилы в Фивах эпохи Нового царства)


Хотя золотых дел мастера пользовались очень большим уважением благодаря тому, что они должны были обеспечивать храмы изображениями богов и что им поручалась починка царских драгоценностей и другие подобные дела, в действительности для страны гораздо важнее была обработка бронзы. Из этого металла в Египте делали большие сосуды, инструменты и оружие, и эта отрасль обработки металла достигла очень высокого уровня[264]. Здесь не место для подробного рассказа о многочисленных видах египетской бронзы, которые стараются определить исследователи[265]. Как нам известно из текстов эпохи Нового царства, египтяне применяли различные виды «черной бронзы» и «бронзы из сочетания шести частей», то есть сплава из шести компонентов.

Невозможно определить, насколько рано бронза стала применяться скульпторами для изготовления статуй[266]. Видимо, самый древний образец бронзовой скульптуры – маленькая погребальная статуэтка царя Рамсеса II, о которой здесь уже было сказано раньше. Она полая и прекрасно отделана чеканкой.

Мы вряд ли можем теперь сомневаться в том, что железо так же, как и бронза, использовалось для изготовления инструментов со времен Древнего царства, поскольку во многих местах были найдены части железных орудий, замурованные в очень древнюю каменную кладку[267]. Однако мне кажется, что бронзовые орудия применялись шире, потому что в текстах бронза упоминается постоянно, а железо – сравнительно редко[268].

Серебро египтяне считали самым ценным из драгоценных металлов. Во всех древних надписях оно занимает место перед золотом, и действительно, серебряные предметы в гробницах встречаются гораздо реже, чем золотые. У этого необычного обстоятельства есть очень простое объяснение: в Египте нет своего серебра. «Белое» – так называли его египтяне – вероятно, привозили из Киликии; во времена XVIII династии этим занимались финикийцы и сирийцы[269]. При Новом царстве либо расширение торговли этим металлом, либо открытие новых его месторождений привело к понижению цены серебра, поскольку в более поздних текстах первым обычно упоминается золото (как и у нас)[270]. Помимо золота и серебра часто упоминается еще один драгоценный металл – усм. Лепсиус определил, что это – электрон, сплав золота и серебра. Хотя этот сплав был вовсе не красивым, он широко применялся для украшений и декоративных ваз. Соотношение золота и серебра было, видимо, два к трем[271].

О высоте искусства египетских золотых дел мастеров самым убедительным образом свидетельствуют великолепные драгоценные украшения, найденные на теле царицы Яххотеп, одной из прародительниц государей Нового царства (жена фиванского царя Секененра из XVII династии. Три ее сына правили один за другим, продолжая войну с гиксосами. Самый молодой из них, Яхмос, стал первым фараоном XVIII династии, положившей начало Новому царству. – Ред.). Теперь они находятся вместе с другими сокровищами в Гизе[272]. В них тонкость работы по золоту и великолепные цвета эмалей восхищают так же, как и благородство формы и уверенное владение техникой ремесла. Среди этих драгоценных изделий есть кинжал, на темном бронзовом лезвии которого символически изображены война, лев, бросающийся вперед, и саранча (несколько насекомых), все это – инкрустации из золота. В деревянную рукоять вставлены треугольные кусочки драгоценного металла.

Верхушку рукояти образуют три женские головки из золота, и голова быка из этого же драгоценного металла скрывает место соединения рукояти с лезвием. Ножны сделаны из золота. Один красивый топор имеет лезвие из позолоченной бронзы; его центр покрыт эмалью самого темного синего цвета, на фоне которой изображен царь Яхмос, готовый пронзить своим оружием врага, а над царем – мчащийся мимо него грифон, символ скорости. Ручка этого топора сделана из кедра и обернута листовым золотом, на котором выложены цветными драгоценными камнями имена царя. Рукоять прикреплена к лезвию вместо обычных ремней золотой проволокой. Но возможно, самая прекрасная из всех этих драгоценных вещей – золотая нагрудная пластина в форме маленького египетского храма, внутри которого стоит царь Яхмос, а боги Амон и Ра льют на царя воду и благословляют его. Контуры фигур выполнены из тонких полосок золота, а пространство между ними заполнено пастой и цветными камнями. Эту технику, которая теперь называется «перегородчатая эмаль» и доведена до такого совершенства китайцами, египтяне применяли часто и проявляли при этом хороший вкус. Иллюстрация на с. 249 дает хорошее представление об этой технике, но, к сожалению, не передает блеск эмали и красоту золотых нитей, из которых выполнены перего родки.

Однако не все могли, как счастливая царица Яххотеп, иметь все вещи из золота, и потому в Египте рано развилось искусство золочения. Берлинский музей владеет позолоченным предметом, относящимся к раннему периоду между Древним и Новым царством[273], и этот экспонат замечателен тонкостью листов красноватого золота. Позолота широко применялась в более поздние времена, но я думаю, что это ремесло было изображено в одной из гробниц еще при Среднем царстве[274].

На очень часто задаваемый вопрос, откуда поступало сырье для этой высокоразвитой индустрии обработки металла, до сих пор можно ответить лишь частично. До сих пор не установлено, откуда египтяне получали олово, которое они расходовали в огромных количествах для выплавки бронзы; мы также не знаем, откуда они брали железо[275]. Однако нам больше известно о происхождении их золота, которое они получали из так называемой Аравийской пустыни – сурового и безлюдного горного края, расположенного между Нилом и Красным морем. В этих горах есть жилы кварца, содержащие золото, и везде, где эти жилы выходят на поверхность, мы, как уже сообщил Уилкинсон, обнаруживаем, что жители гор разрабатывали их в древности, проверяя, нет ли в них золота.

Поиски этих золотоискателей были особенно успешными в двух местах. Первое, которое, вероятно, было самым древним источником египетского золота, было расположено поблизости от Коптоса (близ современного г. Кифт)[276] и потому, предположительно, находилось возле большой горной дороги, которая вела от моря и от каменоломен, где добывали гранит, к тому месту долины Нила, где находился Коптос.

На этой дороге, в Вади-Фуахире, действительно были найдены старые заброшенные рудники, где когда-то добывали золото. Они должны были когда-то иметь большое значение для Египта, поскольку там до сих пор сохранились остатки самое меньшее 1320 хижин для рабочих. Даже если мы согласимся с мнением опытного знатока Уилкинсона, что это сравнительно поздние хижины эпохи Птолемеев[277], мы все же имеем основания сделать вывод, что работы на этом месте велись и в более ранние времена.

Однако основная часть золота поступала из другого места – из гор, расположенных гораздо южнее и географически относящихся к Нубии. Одну из шахт этого округа обнаружили Линан и Бономи. На расстоянии семнадцати дней пути от южной границы Египта через безводную, раскаленную от зноя, гористую пустыню находится место, которое теперь называется Эшураниб, и там до сих пор видны следы древних разработок. Глубокие ходы – стволы шахт – ведут внутрь горы, две цистерны собирают в себя воду зимних дождей, а рядом с ними стоят наклонные каменные столы, на которых промывали золото. В этой долине находятся примерно триста каменных хижин, и в каждой из них есть что-то вроде гранитной ручной мельницы, на которой когда-то измельчали кварц. Мало мест на земле знали столько горя, сколько его видело это место, теперь такое уединенное и пустынное, что до нас не долетает даже слабое эхо тех проклятий, наполнявших его воздух в те прошедшие дни. Люди, которые добывали здесь «нубийское золото» для египетских царей и в течение кто менее, кто более долгого срока терпели ужасающую жару этих долин, были узниками: Вади-Эшураниб был «Сибирью» египтян. Закованные в цепи, совершенно голые, под охраной солдат-варваров, говоривших на неизвестном узникам языке, эти несчастные должны были работать день и ночь без надежды на освобождение. Никого не интересовало, что с ними станет; палка безжалостного надсмотрщика заставляла даже женщин, стариков и больных работать до тех пор, пока они наконец не теряли последние силы от труда, лишений и побоев и смерть приносила им горячо желанный отдых. Так было во времена греков, и, поскольку нет причин считать, что фараоны были человечнее, чем Птолемеи, мы можем считать, что ужасная картина, описанная Диодором[278], верна и для тех времен, о которых говорим мы, – тем более что мы совершенно не можем представить себе, как бы эти шахты можно было разрабатывать без такого безжалостного расточения человеческих жизней.

Диодор также описывает нам процедуру добычи руды в этих шахтах, и его рассказ подтверждается современными открытиями. Ходы-стволы следовали за жилами кварца и потому, извиваясь, опускались глубоко в сердце горы. Вначале в этом твердом камне создавали трещины с помощью огня, затем раскалывали его железными пиками. Мужчины, выполнявшие эту тяжелую работу, трудились при свете маленьких светильников; их сопровождали дети, которые относили наверх отколотые куски камня. Затем этот кварц дробили в каменных ступах на куски размером примерно с чечевичное зерно; после этого женщины и старики растирали его в пыль на мельницах. Потом эту пыль промывали на наклонных столах, пока вода не уносила более легкие частицы камня.

Взвешивание колец золота. Гири имеют форму коровьей головы, льва и конуса (согласно L. D., iii. 39 a)


Мелкие сверкающие крупинки золота после этого собирали и пять суток выдерживали вместе с некоторым количеством свинца, соли и других веществ в закрытых глиняных тиглях. Так рассказывает Диодор, и в более древние времена эта процедура, вероятно, была такой же. Однако раньше золото не всегда плавили на месте добычи: иногда его в мешках увозили в Египет, как в наше время[279]. Для ведения торговых дел золоту, как правило, придавали форму колец, которые, судя по их изображениям, были, видимо, очень разными по толщине, но имели одинаковый диаметр – примерно 13 см. Разумеется, эти кольца не принимались без проверки: мы видим, что каждый раз, когда ими кто-то расплачивался, при этом присутствовали весовщик и писцы, которые взвешивали их и записывали в свои книги подсчитанный вес.

Нам известно об огромных суммах, переходивших из рук в руки таким путем. При Тутмосе III один чиновник получил «огромную груду» электрона, которая, если мы можем верить надписи, весила 36 392 утена, то есть 3311 кг 672 г, или около 66 cwt[280]. Сейчас такое количество золота стоило бы около 500 тысяч фунтов (в наше время, в 2005–2007 гг., 35 млн фунтов стерлингов. – Ред.); а значит, золото, содержавшееся в такой массе электрона, – который, как мы уже видели, был сплавом двух пятых частей золота и трех пятых серебра, стоила бы около 200 тысяч фунтов (ок. 15 млн фунтов стерлингов в 2005–2007 гг. – Ред.). Более того, в эпоху Нового царства в торговле различали много разных видов золота – например, «горное золото» и «хорошее золото», «двойное» и «тройное» золото, «весовое золото» и «хорошее золото из Катма», то есть  из семитских стран[281].

До нас дошли тексты, в которых описана разработка нубийских золотых рудников. Они рисуют перед нами трудности, возникавшие при добыче руды в пустыне, так далеко от долины Нила: каждая поездка превращалась в опасный поход из-за грабителей-кочевников и нехватки воды. Но и в этом случае auri sacra fames («отвратительная жажда золота», цитата из Вергилия, Эрман приводит ее на латыни. – Примеч. пер.) преодолела все препятствия. Когда царь Сенусерт I покорил Нубию, часто упоминавшийся нами номарх Амени сразу же начал – так он рассказывает сам – грабить ее золотоносный округ. «Я отправился вверх по течению, чтобы забрать золото для его величества, царя Сенусерта I (да живет он всегда и вечно). Я ехал вместе с наследником престола, великим законным сыном царя, принцем Амени (жизнь, здоровье, счастье!) и двигался в сопровождении 400 моих самых лучших отборных солдат, которые, к счастью, прибыли на место невредимыми, не потеряв ни одного человека. Я привез золото, которое мне поручили привезти, и вследствие этого был помещен в царском доме, и сын царя благодарил меня». Сильный отряд сопровождения, который в этом случае был нужен только для защиты золота, – свидетельство того, что дорога не была безопасной.

Позже, при Новом царстве, когда Нубия была египетской провинцией, эта дорога, кажется, была безопаснее, во всяком случае, в надписях XIX династии подчеркнута только другая трудность – нехватка воды. Например, надпись в храме в Редезиехе, среди пустыни, датированная 20-м днем месяца епифи девятого года царствования, сообщает, что царь Сети I «пожелал увидеть золотые рудники, из которых привозят золото. И вот, когда его величество поднялся на… он остановился на пути, чтобы обдумать замысел в своем уме. Он сказал: «Как плох этот путь без воды! Что становится с теми, кто идет по нему?.. Чем они охлаждают свое горло? Чем они утоляют свою жажду?.. Я позабочусь о них и дам им эту необходимую для жизни вещь, чтобы они могли быть благодарны моему имени во все будущие годы». Когда его величество произнес в своем сердце эти слова, он поехал через горы и искал подходящее место. И более того – бог указал ему путь, чтобы исполнить его желание. Затем каменщикам было дано поручение выкопать колодец на горе, чтобы уставший мог почувствовать себя уютно, а те, кто иссох от летней жары, освежились. И смотрите: это место было тогда создано во славу великого имени царя Сети, и вода полилась через край в таком изобилии, словно она текла из отверстия двух пещерных родников Элефантины».

Когда колодец был таким образом достроен, его величество решил создать там же и место стоянки – «город с храмом». «Смотритель царских работ» со своими каменщиками выполнил это поручение монарха: храм был воздвигнут и посвящен богам. В святая святых поклонялись богу Ра, в большом зале – Птаху и Осирису, а Гор, Исида и сам царь составили «божественный цикл» храма. «И вот, когда это здание было завершено, когда он был украшен и росписи были завершены, его величество сам приехал туда, чтобы поклониться богам, своим отцам».

Мы не знаем точно, где находился рудник, к которому должна была вести дорога через Редезиех; в надписи речь идет не о рудниках Эшураниба: помимо других доказательств этого, царь в то же время занимался прокладкой дороги и в этот округ. Об этом нам известно из надписи его сына, Рамсеса II. Этот царь, «при имени которого золото выходит из горы», однажды находился в Мемфисе, и, думая о странах, «из которых привозили золото, он составлял замыслы того, как могут быть вырыты колодцы на тех дорогах, которые были бедны водой, поскольку он слышал, что в стране Экайта было действительно много золота, но путь туда был совершенно лишен воды. Когда старатели, мывшие золото, шли туда, только половина их доходила. Они умирали в пути от жажды вместе со своими ослами, которых гнали перед собой, и они не находили ничего для питья ни когда шли туда, ни когда шли обратно, и никакой воды, чтобы наполнить бурдюки. Поэтому из этой страны не привозили золота из-за нехватки воды.

Тогда его величество сказал верховному казначею, который стоял возле него: «Созови же придворных князей, чтобы его величество мог посоветоваться с ними об этой стране», и князья немедленно были приведены к этому благому богу; они радостно подняли руки, восхвалили его и поцеловали землю перед его прекрасным лицом. Затем им было рассказано о том, как обстояли дела в этой стране, и у них спросили совета о том, как следует выкопать колодец на дороге, ведущей туда».

После обычных долгих изъявлений верности, входивших в церемониал египетского двора, князья ответили: «О царь, наш повелитель! Вот что будет доложено о стране Экайта». И действительно, царский сын жалкой Эфиопии (то есть наместник Нубии) заговорил об этом предмете перед его величеством: «Эта дорога была безводной со времени Ра. Люди умирают там от жажды, и каждый царь прошлых времен желал выкопать там колодец, но не имел успеха. Царь Сети I также сделал то же самое: он в свое время приказал вырыть там колодец глубиной 120 локтей; но колодец был оставлен без присмотра, и из него не пошла вода. Однако если ты сам заговоришь со своим отцом Нилом, отцом богов, и скажешь ему: «Выведи воду из горы», тогда он сделает то, что ты скажешь, поскольку поистине все твои замыслы исполняются перед нами. Ибо все твои отцы-боги любят тебя больше, чем любого царя, который жил со времени Ра».

«Тогда его величество сказал этим князьям: «Все, что вы говорите, совершенно верно. Со времени Ра ни одного колодца не было вырыто в этой стране. Но я все же вырою в ней колодец». И после того, как князья выразили свое изумление и восхищение этим решением, «восторгаясь своим повелителем, целуя землю, ложась ниц перед ним, радуясь до небес», царь отдал приказ выполнить эту работу. На этот раз она, несомненно, завершилась успехом, иначе вряд ли была бы воздвигнута стела с этим рассказом. Стела была найдена в Нубии, в нынешнем Кубане, откуда могла начинаться дорога в Экайту[282].

Два удивительных папируса, знаменитые тем, что являются самыми древними в мире географическими картами, связаны с золотыми рудниками тех двух царей, которые были упомянуты последними[283]. На одном папирусе, сохранившемся лишь частично, изображен золотоносный округ горы Бехен, то есть рудники, расположенные к востоку от Коптоса; он относится ко времени правления Рамсеса II. Я не могу сказать, какая местность изображена на втором папирусе, который показан здесь на иллюстрации. Как мы видим, на нем показаны две долины, которые расположены параллельно одна другой между горами; похоже, что одна из этих долин, как многие более крупные пустынные вади, заросла подлеском и покрыта каменными глыбами. Извилистая поперечная долина соединяет эти две долины.

В остроконечных горах (которые нарисованы с поражающей нас примитивностью) пробиты шахты. Возле той, которая помечена буквой B, есть надпись «шахта с золотом», а слова возле той, которая помечена буквой A, могут читаться как «это горы, где промывают золото; они тоже этого красного цвета» (они изображены красным цветом на папирусе. Долина M и перевал N – это «дороги, ведущие к морю». К несчастью, название места, до которого шли через большую долину (отмеченное буквой O), и название соседней местности, отмеченное буквой D, невозможно прочесть. Гора C, на которой расположены крупные постройки, носит название «чистая гора»; на ней находилось святилище Амона. Маленькие дома, помеченные буквой H, были, если я читаю верно, жилищами добытчиков золота. И наконец, водоем K, с темной возделанной землей вокруг него, изображает «колодец царя Сети I» – того царя, который воздвиг и большую стелу J, вероятно, в память о том, как был выкопан колодец.

Добыча золота в горах была окружена ореолом своеобразной поэзии, и мы действительно читаем в надписи, сделанной в одной из шахт: «Золото – тело богов, и Ра сказал, когда начал говорить: «моя кожа из чистого электрона»[284]. Разумеется, к прозаическим медным рудникам это не относилось, хотя они, конечно, были важнее для Египта: в надписях, где речь идет о них, никто не хвалится количеством руды, добываемой за день. По этой же причине надписи в тех шахтах, где, предположительно, добывали медь, почти не содержат упоминаний о меди[285], а называют продукцией рудника то, что на самом деле было лишь побочным продуктом при добыче меди, – драгоценный камень  – мфакет, то есть малахит.

В Египте малахит и в самом деле считался одним из самых ценных видов имущества, но разумно считать, что огромные рудники на Синае разрабатывались в течение тысячелетий не ради одного малахита. Более вероятно, что в официальной речи его звучное имя часто было заменой для более низкого слова «медь».

Эти медные рудники находились в горах в западной части Синайского полуострова, в основном в Вади-Насб, Вади-Магара и на горе Серабит-эль-Хадим. За исключением первого места, где из одной шахты до сих пор добывают медь[286], они все были выработаны еще в древности. Шахты, с помощью которых они разрабатывались, были прорублены горизонтально в толще горы и имели форму коридоров, крышу которых поддерживали столбы.

Самыми важными из этих шахт были те, которые находились в Вади-Магара. Начало им положил царь Снофру, и они назывались в его честь «шахты Снофру»[287]. На холме посередине далекого Талеса (Таль) по-прежнему стоят каменные хижины рабочих и маленькая крепость, построенная, чтобы защищать поселенных там египтян от нападений синайских бедуинов. Несмотря на свою малочисленность, горные племена все же могли быть опасными для рудокопов, отрезанных от своей родины. Поэтому царь Снофру и его преемники вели против этих кочевников маленькую войну, которая прославлена в триумфальных рельефах на скалах Талеса (Таля) как «истребление жителей гор». Но с другой стороны, в этих горах не было иной опасности, обычно угрожавшей древним рудокопам в пустыне: поблизости от этих рудников был колодец, и цистерны крепости достаточно хорошо наполнялись дождевой водой, так как дожди шли здесь каждый год. Были обеспечены также религиозные потребности рабочих и солдат: среди богов, которым здесь поклонялись, была «Хатхор, госпожа страны малахита»; она считалась небесной покровительницей всех синайских шахт. Хотя теперь мы не можем найти храм этой богини в Вади-Магара, все же похоже, что религиозные обряды выполнялись там с соблюдением всех положенных церемоний, поскольку царь Неусерр из V династии (если я правильно истолковал рисунок) преподнес одному из тамошних богов огромный сосуд для возлияний[288].

Рудники Вади-Магара активно разрабатывались в течение всей эпохи Древнего царства, и со времен Снофру до времени Пепи II цари посылали туда своих чиновников с «царским поручением». Из этих посланцев некоторые были служащими казначейства, а некоторые капитанами кораблей (две должности, у носителей которых при Древнем царстве некоторые обязанности были общими: например, и тот и другой должны были доставлять одни и те же ценные вещи для казначейства); некоторые также были армейскими военачальниками, которых сопровождали подчиненные им войска.

Похоже, что после долгого перерыва последние правители XII династии, в особенности Аменемхет III, энергично возобновили эти работы. Так, например, только что упомянутый царь на втором году своего правления послал одного из казначеев – это был «Хентхетихотеп, казначей бога, верховный начальник правления дома серебра» – с отрядом из 734 воинов в Вади-Магара для организации там работ на рудниках. В эпоху Нового царства многие фараоны тоже разрабатывали эти рудники, и последним из делавших это царей того времени, о котором нам известно, был Рамсес III; он сообщает, что посылал туда своих князей-вассалов, чтобы поднести дары Хатхор и взять оттуда много мешков малахита.

Месторождения, которые теперь называются Серабит-эль-Хадим, что значит гора-служанка, а в древние времена носили в честь кого-то неизвестного нам (возможно, в честь последнего царя I династии Каа. – Ред.) название рудники Ка, очевидно, тоже разрабатывались уже во времена царя Снофру, поскольку там есть рельеф, на котором он изображен стоящим между двумя богами. Также некий Аменемхет в более поздние времена сообщил нам, что он, «казначей бога, глава правительства, вождь юношей и друг фараона», совершил там на службе такие великие дела, «каких не знали со времен царя Снофру». Однако всерьез за эту работу взялись только цари XII династии, при которых Серабит-эль-Хадим, кажется, стал центром всего рудничного округа. Аменемхет III построил там маленький храм в честь Хатхор на высокой скальной террасе, которая величаво возвышается над долиной. Позже этот храм расширили цари Нового царства, особенно Тутмос III. Вокруг святилища поставили бесчисленные стелы, на которых были сохранены для потомства имена многих знатных управляющих рудниками. Похоже, что и эти рудники, и те, что находились в Вади-Магара, были выработаны при Новом царстве, поскольку там нет ни одной надписи, оставленной позже времени правления XX династии. И наконец, существовали также большие «медные рудники» на горе Атека, до которых можно было добраться как по морю, так и по суше; Рамсес III вел там работы с большим успехом.

Добыча «вечных камней» в каменоломнях упоминается в надписях на египетских памятниках еще чаще, чем разработка рудников: неутомимость и неиссякаемая энергия египтян при строительстве создавали необычно высокий спрос на камень. Правда, самый дешевый материал – обычный известняк – можно было найти повсюду на границе с пустыней без особого труда, но он был почти не пригоден для тонкой обработки. По-настоящему хорошие сорта камня, применявшиеся в ваянии, можно было отыскать лишь в немногих местах, если учитывать лишь те места, где их было легко добыть и сравнительно легко доставить в нужное место.

Высококачественный белый известняк, который использовали, например, как материал для лучших мастаб и пирамид и многих статуй, привозили из больших каменоломен в Туре – это почти напротив Мемфиса. Они и теперь называются «каменоломни Туры» и разрабатываются. Эти каменоломни часто упоминались во все времена; они представляют собой огромные залы, вырубленные в скалах, и когда мы представляем себе, какие огромные массы камня были вырублены оттуда, то чувствуем, что никакая оценка их значения не будет слишком высокой. Тем не менее верно, что в Туре сохранилось меньше надписей, чем, например, в менее важных рудниках на Синае, но это объясняется огромным размахом работ в первом случае. Добывать камень в каменоломнях Туры, которые находились близко от Нила, было настолько повседневным делом, что египтяне не чувствовали необходимости обессмертить эту работу, какой бы тяжелой она ни была. Только в тех случаях, когда в этих залежах камня торжественно начинали новые работы, чтобы «вырубать прекрасный белый известняк» для постройки «домов, которые будут стоять миллион лет», об этом событии рассказывали потомкам в надписи. Так случилось при Среднем царстве в дни правления одного из Аменемхетов и во времена Нового царства при Яхмосе и при Аменхотепе III; в последнем случае «его величество обнаружил, что каменоломни, которые расположены в Туре, пришли в упадок с прежних времен»[289].

В эпоху Древнего царства алебастр добывали в этой же части пустыни. Немного южнее Туры, примерно напротив Дашура, в горах тянется долина Вади-Геррауи, окруженная отвесными известняковыми скалами. В наши дни Швайнфурт обнаружил в ней древние каменоломни, где добывали алебастр. Они находятся на расстоянии трех или четырех часов пути от долины Нила и были связаны с ней дорогой, следы которой еще видны в некоторых местах. Примерно в часе пути от самих каменоломен, ниже их, находятся развалины каменных хижин, где жили рабочие. Очень мощная стена из каменных блоков, поставленных один на другой и облицованных с наружной стороны тесаным камнем, перегораживает долину вади в этом месте; вероятно, она служила плотиной и была предназначена для того, чтобы задерживать поток воды зимних дождей и сохранять эту воду для рабочих и вьючного скота. Огромный размер этого сооружения – плотина имеет высоту около 9 м, ширину 66 м и толщину около 43 м – свидетельствует о том, насколько велико было в течение какого-то времени значение каменоломен Вади-Геррауи[290]. Так могло быть в тот период, когда египтянам еще не был известен алебастр более высокого качества, который получали из города Хат-нуб – «дом золота»[291]. Нет сомнения, что даже эти новые каменоломни были выработаны уже при царе Пепи из VI династии[292].

Песчаник, который высоко ценился как самый прочный строительный материал, добывали – как мы можем предположить – главным образом в месте, которое было удобнее всех расположено по отношению к собственно Египту, – в самой северной точке песчаникового плато, в Гебель-Сильсиле. Там каменистые возвышенности подступают к реке с обеих сторон так близко, что добывать камень особенно легко, но все же я сомневаюсь, что в эпоху Древнего царства песчаник использовали для строительства в Нижнем Египте, и даже в более поздние времена этот камень предпочитали применять в городах Верхнего Египта. В эпоху Нового царства каменоломни Сильсиле, должно быть, были местом очень бурной деятельности, поскольку для строительства Карнака, Луксора, Мединет-Абу и других храмов было необходимо огромное количество материала. Но и здесь – вероятно, по той же причине, что в Туре, – на удивление мало надписей, в которых есть хотя бы какие-то упоминания о добыче камня. Одну из самых содержательных среди них оставил некий Сет(?)емхеб, который при Рамсесе II был «начальником дома серебра» храма Амона. Он руководил добычей камня в этих местах для постройки Рамессеума. На этих работах он занял 3 тысячи человек, среди которых были 500 каменщиков[293].

Асуанские каменоломни, в которых добывали прекрасный египетский красный гранит, разрабатывались уже при Древнем царстве. Об этом мы знаем из автобиографии Уны (Уне), часто упоминавшегося любимца царя Пепи. Меренра, сменивший Пепи на престоле, потребовал себе этот дорогой камень для украшения своей пирамиды и поручил Уне, в то время «начальнику юга», добыть этот камень для него. Уна отправился сначала в ту часть округа каменоломен, которая называлась Эбхат, и привез оттуда гроб для царя и острие для верхушки его пирамиды. Затем он отправился на Элефантину и с этого острова, расположенного напротив Асуана, вывез красный гранит, который потребовался позже для отделки пирамиды – для стелы со столом для жертвоприношений при ней, дверных рам «верхней палаты» и т. д. В связи с этой более поздней поездкой как самое замечательное в ней и никогда не случавшееся ранее «ни при одном царе» было подчеркнуто то, что Уна, которому понадобились для перевозки груза двенадцать судов, должен был взять в качестве сопровождения всего один военный корабль; из этого следует, что в более ранние времена этот близкий к границе край был, очевидно, далеко не безопасным для египетских чиновников[294]. Позже, когда округ порогов уже долгое время находился под властью Египта, военное значение этой границы было очень велико, и бесчисленные надписи на скалах, возможно, появились больше по этой причине, чем из-за близости гранитных каменоломен.

У нас есть, кроме этих, и другие свидетельства большого значения этих гранитных каменоломен. Во всех египетских развалинах мы обнаруживаем огромные блоки асуанского камня, а по соседству с этим городом мы и сейчас можем увидеть места, откуда их вырубили. Можно точно описать процедуру, с помощью которой древнеегипетские каменщики извлекали из горы эти блоки.

Они прорезали в скале отверстия на расстоянии, как правило, около 15 см одно от другого и глубиной – по крайней мере, для достаточно крупных блоков – также 15 см. В эти отверстия вставляли деревянные клинья; зти клинья смачивали водой, чтобы они разбухли, и таким образом раскалывали скалу. Этот процесс применяют и сейчас.

Твердость красного гранита позволяла использовать его большие массы, а поскольку каменоломни были близко от судоходной реки, египетские архитекторы и скульпторы извлекали пользу из этого удачного обстоятельства. Некоторые из блоков расположенного недалеко от Большого Сфинкса храма царя Хафра имеют длину 4,3 м, а длина блоков под архитравами построенного Аменемхетом III святилища бога-крокодила Себека в Файюме даже больше 8 м. Среди фиванских обелисков есть один, высота которого больше 33 м, а в одном папирусе упомянут обелиск какой-то разновидности из каменоломен Асуана, размер которого был 120 локтей, то есть около 60 м[295]. Но их, в свою очередь, превзошла величиной колоссальная сидящая статуя из красного гранита, которая находится в фиванском Рамессеуме. Этот гигант был вырублен из одного блока 17 м в высоту и соответствующей ширины.

Как мы уже говорили, удобная близость асуанского гранита к воде была причиной, по которой он постоянно использовался для таких гигантских работ; черный гранит, из которого, поскольку он тверд как железо, можно было бы изготовить еще более крупные архитравы и более тонкие обелиски, применялся лишь в виде сравнительно маленьких кусков из-за того, что его трудно было привозить из каменоломен, находившихся в центре пустыни. «Долина Рехану», или, как она называется в наше время, Вади-Хаммамат, была расположена вдоль дороги через пустыню, соединявшей Коптос (Кифт) и Красное море, и оттуда добывали «великолепный скальный камень, прекрасный камень из Бехена», из которого сделаны почти все темные по цвету статуи и гробы, которые восхищают нас в египетских отделах наших музеев. Разработка этих каменоломен была, должно быть, очень трудным делом, поскольку каменоломни Хаммамат находятся в двух или трех днях пути от Нила, и обеспечение продовольствием огромного количества рабочих, необходимого для перевозки блоков, было нелегким делом. Чтобы подвезти все необходимое для жизни, было нужно бесчисленное количество вьючных животных. Например, мы читаем, что продовольствие для 350 человек везли 50 быков и 200 ослов[296], а значит, найти воду и корм для этих животных в пустыне тоже было тяжелой задачей. Ввиду этих трудностей работа там считалось в высшей степени почетной; и действительно, доставлять камень из Хаммамата было совсем не то, что привозить его из Асуана или Туры. Благо – даря этому обстоятельству мы имеем в Хаммамате столько надписей, которые позволяют нам взглянуть с очень интересной точки на разработку этих каменоломен, особенно в более ранний период.

Чиновники, которые управляли работами в Хаммамате при Древнем и Среднем царствах, были (как на рудниках) в большинстве случаев казначеями и капитанами кораблей; но в то же время туда приезжали также царские архитекторы и художники, чтобы увезти этот драгоценный камень для гроба или статуи фараона. Эти высшие сановники – а среди них были люди самого высокого ранга, «ближайшие друзья царя, наследственные князья и главные пророки», даже один «великий сын царя» – вероятно, приезжали туда только как инспекторы, а настоящее управление работами по добыче камня находилось в руках людей, чье положение было несколько ниже. Например, в дни правления древнего царя Пепи фактическим управляющим каменоломнями явно был казначей Эхе, который один раз выступает в этом качестве сам. Но в надписях он упоминается только как подчиненный, а почетное место в них занимает Птахмеранх-Мерира, «начальник всех работ царя, ближайший друг царя и главный архитектор в двух ведомствах». Этот знатный человек дважды приезжал в каменоломни Хаммамата – один раз в сопровождении своего сына, а в другой раз, когда дело касалось украшения храма, с «начальником поручений жертвенного имущества двух ведомств». Более того, казначей Эхе сам имел подчиненных, которым он мог иногда поручить исполнение своих обязанностей: существовали пять «заместителей художника» и один или два архитектора, которые, как правило, находились у него под началом, но также упоминаются в одном месте как действующие самостоятельно.

Самое раннее «царское поручение», которое упомянуто в хаммаматских надписях, было дано при царе Исеси из V династии. В смутные времена, последовавшие за правлением VI династии, работы, похоже, были заброшены. При правлении царя Ментухотепа из XI династии началась новая эпоха. Произошло чудо: «посреди гор был обнаружен колодец шириной в 10 локтей с каждой стороны и полный воды до краев». Он находился, если я верно понимаю, «вне досягаемости для газелей и был скрыт от варваров. Воины давних времен и ранние цари проходили туда и обратно поблизости от него, но ни один глаз не увидел его, ни одно человеческое лицо не взглянуло на него», пока, благодаря богу Мину, защитнику путей в пустыне, царю Ментухотепу (или, вернее, его людям) не было дано найти его и таким образом «превратить этот край в море». Это открытие было сделано во второй год правления царя, когда он послал своего высшего чиновника – наместника – в каменоломни Хаммамата руководить добычей «великолепного великого чистого камня, который есть в этих горах», чтобы мог быть изготовлен гроб под названием «вечная память» для гробницы этого монарха и монументы для храмов Верхнего Египта. «Туда отправился наследственный князь Аменемхет, начальник города, наместник и верховный судья, любимец царя, начальник работ, который велик в своей должности и могуществен в своем звании, который занимает первое место во дворце своего повелителя, который судит людей и выслушивает их доказательства, – тот, к кому приходят с поклоном великие люди и перед кем вся страна падает на землю, который велик у царя Верхнего Египта и могуч у царя Нижнего Египта, у белого венца и у красного венца… который судит там беспристрастно, начальник всей южной страны, который составляет отчет обо всем, что существует и что не существует, военачальник своего повелителя, тот, чье сердце понимает поручения царя… Он отправился в эту почтенную страну, и его сопровождали лучшие среди избранных воинов и люди из всей страны – горцы, художники, каменотесы, рабочие по металлу, гравировщики надписей, золотых дел мастера, чиновники казначейства – короче говоря, все чиновники казначейства фараона и все служители домашнего хозяйства царя». Он успешно исполнил свое поручение и, в частности, организовал изготовление саркофага длиной 8 локтей, шириной 4 локтя и высотой 2 локтя. Телята и газели были принесены в жертву богу Мину из Коптоса, покровителю этой пустыни, в знак благодарности ему был поднесен в дар ладан, а затем 3 тысячи человек перевезли этот огромный блок в Египет. «Такой блок никогда не привозили в эту страну со времени богов. Воины не понесли никаких потерь, ни один человек не погиб, ни у единого осла не была сломана спина, ни один ремесленник не был убит».

Могущественные монархи XII династии, которые были такими великими строителями, разумеется, не пренебрегали каменоломнями Хаммамата. Например, при первом из них, царе Антефе (Аменемхет I), его верховный казначей после восьми дней поиска сумел найти такую разновидность камня, «подобной которой не находили со времени богов». Об этом месторождении не знал никто, даже охотники из пустыни. При Аменемхете III тоже не меньше 20 горцев, 30 каменщиков, 30 гребцов (?) и 2 тысячи воинов участвовали в перевозке монументов из Хаммамата. В дни, последовавшие за временем этого рассказа, надписей почти не стало, или в них не было подробности. Однако мы не должны делать из этого вывод, будто в те времена в каменоломнях не велись работы. Бесчисленные свидетельства противоположного можно найти в зданиях и XIII династии, и Нового царства. Причиной прекращения надписей снова стало то, что работа приобрела деловой повседневный характер. В это время, когда никакие препятствия, мешавшие строительству, не казались слишком трудными, каменоломни Хаммамата были почти приравнены к Туре и Сильсиле. Теперь мы больше не узнаем о нехватке воды или трудностях на коммуникациях, но похоже, что возникла новая опасность. Из уже упоминавшегося сатирического сочинения – которое, без сомнения, недостоверно как источник информации – мы узнаем о военном походе в Хаммамат, целью которого было «уничтожить мятежников». Названа численность войска – 5 тысяч человек, не считая военачальников, и поэтому в тексте не может идти речь о мелких войнах, которые часто велись против жалких бедуинов, жителей этих гор. Если в остальном мы можем верить этому рассказу, то для того, чтобы понадобилось так много солдат, должен был произойти мятеж среди рабочих.

Ближе к концу эпохи Нового царства, в царствование Рамсеса IV, царя, который оставил после себя лишь малое число памятников, но, похоже, задумал самые великолепные постройки, мы снова узнаем об организованном с широким размахом походе в Хаммамат[297]. В первую очередь царь приказал трем из своих самых доверенных приближенных – это были «Рамсесасахеб, писец дома жизни», «Харе, писец храма» и «Раусер-мат-нахту, жрец богов Мина, Гора и Исиды из Коптоса» – найти самые лучшие блоки на горе Бехен, то есть в Хаммамате. Эта комиссия, последний из членов которой был родом из Коптоса и явно получил это назначение из-за того, что хорошо знал пустыню, в своих отчетах сообщила: «Они во всем хороши. Там есть чудесные великие монументы». После этого царь повелел верховному жрецу Амона Рамсес-нахту «привезти их в Египет». Ему же было доверено и руководство этим походом, поскольку Рамсес-нахту был официально «начальником работ» Амона, а монументы, о которых идет речь, предназначались для этого бога. Под началом у верховного жреца находились главным образом армейские военачальники, поскольку по представлениям людей того времени работами такого рода полагалось заниматься армии. В поход были назначены не менее 110 военачальников всех уровней. К ним были присоединены более пятидесяти гражданских чиновников и священнослужителей, а также, в качестве высокопоставленных лиц, два царских вассала (без вассалов в те времена, кажется, не делалось ничего), наместник Фив, «начальники быков», верховные жрецы различных храмов и т. д. Техническая работа была отдана в руки 130 каменщиков, 2 живописцев и 4 граверов, которые работали под началом старшины каменщиков, и «Нахтамона, начальника художников». Работы по перевозке выполняли 5 тысяч рядовых воинов, 200 младших начальников из отряда «рыболовов царского двора», 800 наемников-варваров и 2000 крестьян – крепостные храмов. Всего в походе участвовало 8368 человек. Интересно узнавать о том, как было организовано снабжение такого количества людей продовольствием. Десять повозок с хлебом, мясом и пирогами, каждую из которых везли 6 пар быков, «поспешили из Египта на гору Бехен». Однако жертвенные дары для богов пустыни – Мина, Гора и Исиды Коптосской – были доставлены из «южного города», то есть, вероятно, из Луксора.

По приведенным выше рассказам читатель поймет, как египтяне могли передвигать даже самые тяжелые из своих монументов. Веса, которые там упоминаются, были огромными. Статуя Рамсеса II из Рамессеума весила, согласно одному подсчету, больше миллиона килограммов[298], и вследствие этого было сделано предположение, что архитекторы фараонов имели сложные механизмы, облегчавшие транспортировку таких огромных тяжестей. Однако не было найдено ничего, что бы подтвердило эту точку зрения, и сейчас ни один египтолог не сомневается, что все эти чудеса были созданы и перемещены с помощью лишь одной силы – человеческого труда, который безжалостно растрачивался. Те, кто без смущения может заставить сотни и даже тысячи работников трудиться до потери сил, не беспокоясь о том, сколько их погибнет от усталости, могут совершить великие дела самыми примитивными средствами. Для нас, современных европейцев, которые привыкли, по крайней мере в мирное время, считать каждую человеческую жизнь бесценной, такое поведение выглядит в высшей степени преступным; но уму восточного человека оно кажется не слишком порочным. Даже в недавние времена египетских феллахов принудительно заставляли работать на каналах, используя их силу так же безжалостно, как если бы они были скотом. Например, когда было начато строительство Суэцкого канала, Саид-паша предоставил организованной Лессепсом компании 25 тысяч крестьян, и за десять (1859–1869) лет они выкопали Суэцкий канал (20 тысяч египетских феллахов погибло. – Ред.). С прокладкой канала Эль-Махмудия (к Александрии. – Ред.) справились тем же дешевым способом: 250 тысяч крестьян работали на его строительстве в течение года, и подсчитано, что не меньше 20 тысяч из них также были принесены в жертву.

Перевозка блока для постройки храма в Мемфисе на двадцать втором году правления царя Яхмоса (XVIII династия). Согласно надписи, бородатые рабочие – финикийцы (L. D., iii. 3)


Если мы признаем, что древние египтяне были в этом отношении не более щепетильны, чем их современные соотечественники, мы поймем, как они могли перевозить огромнейшие тяжести, не применяя никаких средств, кроме простейших. Фараоны Древнего царства не стеснялись загружать такой работой собственных подданных, более поздние правители, у которых в распоряжении всегда были захваченные на войне пленники, разумеется, использовали для этой цели их.

Например, при Рамсесе II мы обнаруживаем, что чужеземцы из народа Апури везут камни для царских зданий Мемфиса[299], а Рамсес IV, как рассказано в упомянутой выше надписи, использовал людей из этого же народа для перевозки нужных ему блоков из Хаммамата. Если надо было переправить блоки небольшого размера по сравнительно хорошим дорогам, в сани впрягали быков – как показано на этом рисунке из каменоломен Туры. Но, насколько мы можем судить по египетским текстам, для этой тяжелой работы, как правило, использовали людей. Знаменитый рисунок эпохи Среднего царства совершенно ясно показывает нам, как это делалось[300].

L. D., ii. 134. Правая часть рисунка здесь не показана


Необходимо было доставить алебастровую статую высотой 13 локтей (то есть примерно 6,2 м), изображавшую Дхутхотепа, князя нома Зайца, в его гробницу или в храм его города. Как мы видим, она привязана очень крепким канатом к огромным саням; в этот канат вставлены палки, чтобы он не соскользнул, а под них подложены куски кожи, чтобы канат не протер следов на статуе. Не меньше 172 человек впряглись в четыре толстых каната, чтобы тянуть этот огромный груз; они расставлены так, что во всех случаях двое берутся за канат в одном и том же месте; дальний конец каждого каната несет на плече один человек. Надсмотрщик стоит на колене колосса и кричит им что-то; другой человек стоит на подножии статуи и поливает дорогу водой, третий жжет ладан перед изображением своего повелителя. Статую сопровождают люди, которые несут необходимую воду и огромную доску, а также надсмотрщики с палками. В конце процессии идут родственники правителя, которые составляют его свиту в пути. С другой стороны подходят группы встречающих процессию людей с зелеными ветвями. Каждые десять человек имеют своего предводителя и одеты одинаково: это подданные князя, которые пришли приветствовать образ своего главы.

Сокол с головой барана. Золото с эмалевыми вставками. Лувр (согласно Перро – Шипье)


Прибытие такой огромной статуи явно случалось не каждый день; во всяком случае, для этого города это было не виданным ранее событием, и никто из его прежних правителей никогда не «замышлял в своем сердце такое дело». Дхутхотеп в возвышенном стиле описывает трудности своего предприятия: «Поскольку путь, по которому везли статую, был весьма трудным и поскольку для людей было величайшей по трудности работой везти этот драгоценный блок по дороге из-за трудной каменистой почвы – песчаника[301], я приказал множеству мальчиков и молодых мужчин, а также артелям каменщиков и каменотесов явиться и подготовить для него дорогу… Мужчины, которые были сильны, восклицали: «Мы пришли для того, чтобы привезти его»; мое сердце радовалось; все жители города кричали от радости. Это было необыкновенное и великое зрелище». Так все соперничали друг с другом, чтобы помочь своему любимому главе, даже старики и дети; каждый от усердия удваивал свои усилия, «они были сильны, один человек проявлял силу тысячи». Граждане города вышли встретить процессию и восхвалить Дхутхотепа; его дети шли за ним в парадных одеждах, народ нома восхищался им. Так среди всеобщей радости они наконец достигли границы города.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх