Глава 10

Командир лодки принял решение подойти к берегу у мыса Камарат и провел на карте длинную линию, показывающую наш курс. Мы были воодушевлены и счастливы. Днем над синим морем светило яркое солнце. Ночи были теплыми, и, чтобы подняться на мостик, не нужно было закутываться в теплые тряпки. Жизнь казалась замечательной, будущее – прекрасным.

Однажды вечером, когда члены экипажа вели ожесточенный спор относительно бракоразводных законов и просматривали копии отчетов о заседаниях английского парламента, кто-то вошел и сказал, что виден французский берег. Наша подлодка слишком отклонилась к западу и, когда наступила ночь, всплыла, скорректировала курс и направилась в сторону Ниццы и границы с Италией. Взошла луна. Наконец мы были там, где должны были быть. Месяцы учебы и ожиданий остались позади.

Немцы хорошо организовали светомаскировку. Только одинокие маяки мигали на берегу. Не было ярких огней, которые ожидали увидеть. Темнота означала, что враг на берегу не дремлет. Окна затемнили даже в небольших домиках на склонах холмов.

На рассвете мы подошли к Монако. Как только появились первые лучи солнца, погрузились и медленно двинулись в направлении берега. Наш перископ зигзагами двигался по поверхности воды. Первое утреннее наблюдение в перископ было всегда самым волнующим. Темнота отступала, появлялись предметы, очертаниями похожие на корабли. Мы продолжали идти к берегу, и с каждой минутой все лучше были видны город и порт. Стоящие на якоре суда мы обнаруживали в первые два часа после рассвета. Невысокая мачта, струя дыма, едва заметная дымовая труба, самолет-наблюдатель, парящий высоко в небе, – именно эти объекты были целью наших поисков.

В Монако было спокойно. В порту стояло несколько яхт. Чуть дальше, на каменистом мысе, разместилась береговая батарея. Особой активности заметно не было, поэтому мы повернули на запад и поплыли вдоль берега. На пляже немецкие моряки и солдаты, отдыхающие после службы, с блаженным видом лежали на песке. Всякий раз, когда я так же лежал на пляжах Северной Африки в компании одетых в купальники подружек из вспомогательной службы, не мог удержаться от мысли, что за нами внимательно наблюдают с подкравшейся к берегу и рискующей нарваться на мину вражеской подводной лодки.

В тот день мы ничего не обнаружили. Ночью видимость ухудшилась. Море оставалось спокойным, но звезды и горизонт исчезли в дымке. Было очень тихо. Я напрягал слух, надеясь услышать доносящиеся с берега звуки машин или поездов, но напрасно.

Около полуночи помощник командира заметил за кормой темные очертания вражеского эсминца, но конвой был закрыт густой пеленой тумана. Мы погрузились. Эсминец покружил над нами немного и ушел на восток. Через час мы всплыли и направились в сторону Ниццы. Робкая луна окрашивала туманную ночь в синий цвет.

На следующее утро недалеко от Ниццы наше орудие сделало первый выстрел в сторону врага. В полумиле от берега мы заметили небольшую самоходную баржу. Она ходила под французским флагом и казалась вполне безобидной, но трюмы ее были полны, а в наши обязанности входило останавливать любой морской транспорт. Конечно, первая наша цель могла быть и побольше, но на безрыбье и рак рыба. Мы объявили боевую тревогу, открыли торпедный погреб и всплыли на поверхность под ослепляющие лучи солнца.

Баржа маленькая, и попасть в нее нелегко. Несколько 4-дюймовых снарядов прошли мимо и, отскочив от воды, полетели в сторону города. Отдыхающие на пляже, словно встревоженные муравьи, стали разбегаться в разные стороны. Этот день в Ницце начинался весело.

В конце концов мы попали в баржу. Один из снарядов разворотил ее корпус и свалил мачту. Члены экипажа забегали, спустили на воду шлюпку и попрыгали в нее. В этот момент из ствола стоящего на мысе орудия появился дымок, и через мгновение неподалеку от нас упал первый снаряд.

Мы почему-то были уверены, что расчеты береговых батарей укомплектованы неопытными итальянскими резервистами, и довольно точная стрельба этого орудия оказалась для нас неприятной неожиданностью. Его снаряды ложились все ближе к нам, и от греха подальше мы погрузились. Взрывы над нами продолжались еще некоторое время.

Это было первое уничтоженное нами судно. Маленькая баржа затонула на глазах у противника. Едва ли мы нанесли большой ущерб немецким складам снабжения, но теперь сюда, скорее всего, направят сторожевые корабли и противолодочный воздушный дозор, что ослабит позиции врага в Тирренском море и потребует увеличения числа гражданских служащих в портах и на авиационных базах французского побережья.

Судя по всему, самолеты не были посланы на наши поиски. Мы продолжали двигаться вдоль берега на запад, оставаясь на перископной глубине.

В эту ночь я ощутил приятный запах растущих на берегу сосен. Тучи рассеялись, на небесном своде замерцали звезды. На эти звезды были устремлены глаза людей, живущих на холмах и в долинах побережья, мимо которого мы проплывали. На фермах и виноградниках Прованса крестьяне с недоверием смотрели в лицо своего несовершенного мира и искали взглядом что-либо более стабильное. В неизменном величии звезд они находили надежду на будущее и верили, что после темной ночи наступит светлое утро. Каждый человек, устремляющий взгляд к небу с этих живописных холмов, будь он французом, немцем или итальянцем, прислушивался к биению своего сердца и задавался вопросом, не загасят ли окончательно безумные людские страсти огонь жизни на земле. Возможно, ответ на этот вопрос он находил в неизменном рисунке созвездий и понимал, что его собственный приход в этот мир и уход из него – всего лишь крошечное пятнышко на бесконечном полотне времени.

Мы тоже, случалось, поднимали глаза к звездному небу и задавали себе вопросы, на которые трудно было ответить.

Земля медленно поворачивалась на своей оси. Новый день перебрался через горы Малой Азии, согрел долины Северной Италии и застал нас движущимися на запад неподалеку от Тулона. Прежде чем взошло солнце, мы погрузились в золотистое море и поплыли под водой.

В районе Тулона мы впервые обнаружили танкер. Он находился за пределами досягаемости огня и спокойно зашел в гавань, провожаемый сердитым взглядом нашего вахтенного офицера. Преодолев соблазн следовать за танкером через минные поля, мы решили отпустить его с миром и взяли курс на Марсель. Море оставалось спокойным. Высоко в небе над холмами плыли пушистые облака.

К Марселю подошли ночью. Темный берег освещали только огни лоцманского судна. Мы медленно последовали за этим судном, в любую минуту ожидая появления сторожевого катера.

Казалось, немцы не контролировали это побережье. Сторожевые катера так и не появились, и когда на рассвете мы погрузились и стали наблюдать за окрестностями в перископ, то так никого и не заметили. Примерно в 10 часов из порта, дымя трубами, вышло торговое судно. Судя по всему, оно направлялось на запад, и мы стали готовиться к торпедной атаке. Судно шло близко от берега. Мы лихорадочно крутили наши приборы, еще не осознавая, что впервые занимаемся настоящим делом. Командир лодки, с интересом наблюдавший за происходящим в перископ, сообщил, что судно идет без сопровождения. Мы почувствовали облегчение.

В половине одиннадцатого мы выпустили три торпеды, которые направились совсем не туда, куда нужно, и навсегда исчезли в голубой дали. Мы с недовольными лицами принялись проверять наши расчеты.

Эта неудача не поколебала решимости наказать нарушителя. Быстро всплыв, наша лодка погналась за лакомой добычей. Двигатели вибрировали, нос лодки с шумом разрезал воду. Орудийный расчет занял позицию у орудия. Мы внимательно наблюдали за высокими мачтами судна, вознамерившегося прорвать блокаду.

Принадлежность судна больше не была для нас секретом. Название, изображенное на его носу большими буквами, говорило о том, что формально оно является нейтральным судном, плавающим под испанским флагом. Однако нейтральные суда ходили в этих водах на свой страх и риск. Британское адмиралтейство позволяло некоторым судам свободно проходить мимо этих берегов, при условии что они будут заблаговременно сообщать о перевозимых грузах и времени отплытия. В соответствии с международными соглашениями для таких судов были установлены специальные маршруты. Наша цель, однако, плыла совершенно другим курсом и к тому же находилась в черном списке за торговые связи с врагом. Мы зарядили орудие. Гильза снаряда блестела в лучах солнца.

Атаки подводных лодок всегда происходили по-разному. Один из способов состоял в том, чтобы всплыть на поверхность вблизи противника и нанести ошеломляющий удар всеми имеющимися средствами. Этот способ весьма эффективен, когда цель вооружена или быстроходна. Но, имея дело с невооруженным торговым судном, можно позволить себе некоторую нерасторопность. Мы могли всплыть на большом расстоянии от врага, не спеша сократить его и открыть огонь с дальней дистанции, спокойно корректируя стрельбу. Но никогда нельзя было предугадать, как поведет себя цель.

Наши испанцы вели себя образцово. Мы открыли огонь по судну-нарушителю, когда приблизились к нему на три мили, и два раза в него попали. Судно закачалось, но продолжало двигаться вперед. Мы вновь открыли стрельбу, и на его борту появились признаки замешательства. Оказалось, что первые десять минут на судне не догадывались о нашем присутствии и думали, что их обстреливает немецкая береговая батарея. Для капитана, собиравшегося прорывать блокаду, артиллерийский огонь был неприятной неожиданностью, но он продолжал следовать своим курсом в надежде, что стал жертвой дурацкого розыгрыша. Когда же капитан наконец осознал ошеломляющий факт, что его преследует подводная лодка, он немедленно приказал остановить судно.

Это судно необходимо было потопить. До вражеского берега недалеко, и едва ли оттуда с безразличием наблюдали за всем происходящим. Пока испанцы торопливо спускали на воду шлюпки, мы маневрировали, собираясь занять позицию для торпедной атаки.

Наша лодка остановилась примерно в 300 ярдах от судна, и, когда его покинул последний член экипажа, мы развернулись и пустили торпеды. Первая пошла вперед, но неожиданно решила свернуть вправо и унеслась в сторону берега. Пока испанцы с сердитыми лицами махали нам кулаками со своей шлюпки, вторая разнесла в щепки борт их судна. Мы с удовольствием наблюдали, как оно пошло ко дну.

Взрыв торпеды несколько усмирил оставшихся без судна моряков, но, когда наша лодка приблизилась к ним, они вновь распалились, всем своим видом демонстрируя враждебность.

Мы остановились возле них и просили капитана подняться к нам. Тот шагнул к спущенному нами трапу, но его опередил маленький юркий мужчина, который, как оказалось, был кочегаром. Когда капитан судна наконец поднялся на наш мостик, мы поплыли на юг. Маленький кочегар с возбужденным видом мотал головой и с ухмылкой поглядывал на своих бывших товарищей по плаванию, которые с обреченным видом принялись грести к берегу.

После обеда немцы в качестве контрмеры выслали на наши поиски несколько древних гидросамолетов. Когда самолеты приблизились, мы погрузились и стали наблюдать, как они кружат над морем. Каждый раз, когда они подлетали слишком близко, мы опускали перископ и поднимали его, как только они удалялись. Мы не смогли бы вести эту игру, если бы имели дело с более совершенными самолетами и более опытными летчиками и наблюдателями. Кажется, они устали от этих пряток первыми. Последний самолет улетел на север, когда мы пили чай.

Тем временем наши испанские гости осваивались в новой обстановке. Капитана допросили в кают-компании, а маленький кочегар округлившимися глазами рассматривал два наших внушительных дизеля. Видно было, что им не очень нравится находиться на патрульной подводной лодке, но они старались вести себя дружелюбно по отношению к нам. Капитан, испанец, казалось, осознал наконец, что сам подвергал риску судно и экипаж. Он бормотал что-то о превратностях войны, просил нас, чтобы мы связались с его женой, и интересовался, не знаком ли я с некоторыми его друзьями из Англии. Мы вели себя как подобает гостеприимным хозяевам. Нашли для капитана новую зубную щетку и другие предметы обихода.

В эту ночь погода, как назло, испортилась. С северо-запада набежали темные тучи, и море взыграло не на шутку. Кажется, мы повстречались со знаменитым средиземноморским мистралем[3]. Появились проблемы с навигацией. Звезды скрылись за тучами, горизонт почти неразличим. Маяки на занятой врагом территории были затемнены. Мы решили направиться к слабо освещенному испанскому побережью и переждать там непогоду.

Четыре дня наша лодка болталась у бедных испанских берегов, и вода заливала открытый мостик. Когда все это начало нам надоедать, командир заявил, что ни одного дня больше не потерпит присутствия на борту хмурых чужаков.

Внимательно изучив карту, мы решили рискнуть подойти к Паламосу и оставить наших гостей на их родине. В любом случае этот шаг должен был смутить компанию Бачи, которая продолжала гонять суда в занятые немцами порты, несмотря на многократные предупреждения союзников. Мы полагали, что в будущем у мистера Бачи возникнут трудности с комплектованием экипажей для судов.

На пятый день ветер стих, и к полудню Средиземное море вновь обрело свойственное ему спокойствие.

Не знаю, чем был знаменит город Паламос до гражданской войны, но, осмотрев порт через окуляры биноклей, мы пришли к выводу, что режим Франко не собирается решать здесь проблему обеспечения населения новым жильем. Город лежал в руинах. Из земли торчали мрачные обугленные балки. Большинство домов превратилось в груды камней.

Признаться, я всегда питал слабость к генералу Франко. Считал его человеком, старающимся вытащить Испанию из ужасной летаргии и нищеты, и был весьма удивлен, когда он начал бессмысленную идеалистическую борьбу. Вид Паламоса окончательно изменил мое мнение о нем. Я понял, что у Франко нет перспектив в этой стране.

В порту было тихо. У берега покачивались на волнах небольшое каботажное судно и шхуна. Почему-то все местные жители были в черном. Они стояли, устало прислонившись к полуразрушенным стенам, и смотрели на море. Чуть поодаль на чахлом поле паслась тощая, тоже черная корова.

Я склонен думать, что наше появление стало первым интересным событием с тех пор, как пять лет назад в этих местах закончилась гражданская война. Когда мы подошли к гавани и стали двигаться параллельно волнолому, заметившие нас люди в черном зашевелились, протерли глаза и двинулись к каменному причалу. Теперь их стало больше, некоторые бежали к нам по склону холма.

Мы остановились в сотне ярдов от причала, и как по команде движущаяся толпа тоже остановилась. Она разделилась на группы, которые взирали на нас с молчаливым укором. Напряжение возрастало. Мне эта сцена напомнила эпизод из одного фантастического комикса.

Разумеется, наша лодка не имела никаких опознавательных знаков. У нас не было флага и номера. Длинный, зловещий корпус лодки занял чуть ли не половину гавани, и эти люди, которые еще пять лет назад стреляли в своих братьев во имя каких-то призрачных идеалов, вероятно, были в смятении. Откуда им было знать, что еще выкинуло их ничтожное правительство. Может, в стране опять идет война?

В конце концов они решили это выяснить. Из-за шхуны показалась небольшая белая моторная лодка и направилась к нам. Мы высадили в нее их соплеменников и, не сказав ни слова, уплыли в открытое море. Земля за нами скрылась в сгущающихся сумерках.

Впечатления от этого дня у нас были самые мрачные. Неужели через пять лет после окончания нашей войны весь мир все еще будет оставаться в руинах? Как могли эти люди впасть в кому безразличия? Мы смотрели в сторону оставшихся за кормой величественных холмов и задавали себе вопрос: «Неужели когда-то мы тоже будем вот так стоять среди развалин и смотреть на море глазами, полными разочарования и безысходности?»

Результатом нашей работы стало полное прекращение судоходства вдоль всего испанского побережья. Немцы остались без апельсинов, а их секретные агенты, как, кстати, и наши, стали испытывать трудности с перемещением.

Случай с заходом в порт Паламоса был любопытным, но имел второстепенное значение. Надо было продолжать работу и наблюдать за портами. Через два дня неподалеку от Марселя мы потопили направлявшееся на юг итальянское грузовое судно.

Большинство из нас спали, когда прозвучал сигнал тревоги. Мы повскакивали с коек и стали торопливо надевать обувь, не понимая, что происходит. Несколько минут стояла ужасная суматоха. Шестьдесят человек как угорелые носились по лодке, каждый торопился занять свой боевой пост. Мы находились в неведении относительно предстоящих действий. Погружаемся на глубину 300 футов, чтобы уйти от трала эсминца, или, наоборот, всплываем, чтобы потопить какое-нибудь жалкое каботажное судно?

Однако на центральном посту все было спокойно. Командир расхаживал взад и вперед и тихо о чем-то беседовал сам с собой. Главный механик листал альбом с фотографиями для распознавания судов. Я с растерянным видом глядел на прибор управления торпедной стрельбой.

Мы находились на глубине 30 футов. Нормальная глубина. Рулевые-горизонталыцики спокойно и уверенно, словно катили на машине в Брайтон, крутили рули и вели лодку на нужной глубине и под нужным углом.

– Какое-то торговое судно, – пробормотал командир. – Сопровождения пока не видно. Водоизмещение около трех тысяч. Поднять перископ.

Мощный перископ пополз вверх. Мы с напряженным вниманием следили за происходящим.

– Двигатель поршневой, – сообщил гидрофонист. – Восемьдесят оборотов. Около восьми узлов. Нормально.

– Да, – сказал командир, глядя в окуляр перископа. – Сопровождения нет. Пеленг: двадцать градусов правого и десять левого борта. Расстояние четырнадцать. Попробуем пощупать его кормовым торпедным аппаратом. Флаг итальянский. Хорошо. Опустить перископ.

Мы медленно повернули влево, взяли курс для атаки и привели в готовность кормовой торпедный аппарат. Командир неуверенно листал страницы со списками итальянских торговых судов. Мы бесшумно, на малой скорости приближались к цели, которая спокойно продолжала рассекать волны под солнечными лучами. Эти волнующие минуты тянулись ужасно медленно.

Все происходило в тишине. Я крутил маленькие ручки на приборе управления торпедной стрельбой. Все остальные на главном посту тоже делали свое дело. Командир взглянул на часы. Гидрофонист, прижимая наушники руками, прислушивался к звукам работы двигателя цели.

Как странно, мы воюем с врагом, которого не видим. Неужели на этой войне все так воюют? Неужели рука летчика тянется к бутерброду сразу после того, как он сбросил на землю бомбу весом в 4000 фунтов? И как может офицер-артиллерист жевать резинку в тот момент, когда посланный им снаряд разрывает в клочья японцев в Тихом океане? Пожалуй, на подводной лодке удаленность от противника ощущается особенно сильно.

Командир жестом приказал поднять перископ, и напряжение немного спало. По крайней мере что-то начало происходить. Он тщательно протер окуляр и посмотрел в него долгим взглядом.

– Вот он, красавчик, – произнес командир. – Шестьдесят градусов слева по носу. Какой курс? Девяносто. Хорошо. Кажется, около восьми узлов. Пеленг сто сорок левого борта. Расстояние сорок. Какой угол у нашего перископа? Будьте наготове.

Мы расслабились. Бо'льшая часть работы уже сделана. Нам были известны курс судна, его скорость и расстояние. Как только оно попадет в наш прицел, к нему устремятся торпеды.

Итальянцы. Это было наше первое действительно вражеское судно. Не думаю, что кто-нибудь из нас имел что-то против итальянцев. Мы посмеивались над их армией. Но разве она не нанесла Франции предательский удар в спину? Так ведь и Польша, воспользовавшись случаем, отхватила кусок Чехословакии. Мы не очень хорошо разбирались в политике, но знали, что врага нужно уничтожать.

Из состояния задумчивости меня вывел голос командира:

– Десятой огонь!

Лодку тряхнуло. Торпеда с большим зарядом взрывчатки понеслась сквозь синюю воду со скоростью 40 миль в час.

– Одиннадцатой огонь!

Вновь сотрясение и пауза.

– Девятой огонь!

Если наши расчеты были правильными, вражеское судно и торпеды в определенный момент сойдутся в одной точке. Мы ждали. Командир опустил перископ и спокойно произнес:

– Думаю, мы их сделали.

Я взглянул на секундомер. Первая торпеда должна попасть в цель через минуту и двадцать секунд после запуска. Секундная стрелка неспешно ползла по циферблату. Неужели мы промахнулись?

И тут раздался взрыв. Мы скорее не услышали, а почувствовали его своим нутром – сказалось ожидание. И каким приятным было это чувство!

Командир посмотрел в перископ и объявил, что судно тонет, а экипаж уже сидит в шлюпках. Быстро они сориентировались. Через какое-то время раздался еще один взрыв. Еще одна наша торпеда взорвалась на берегу в трех милях от цели. Мы продолжали идти своим курсом, наблюдая за тонущим судном, и ждали, когда оно скроется под водой, но этого не произошло. Нос судна продолжал торчать из спокойной зеленой воды. Корма уперлась в дно – мелководье.

Такое положение дел нас устроить не могло. Это судно представляло опасность для других английских подводных лодок, и мы должны были завершить свою работу. Мы повернули, приблизились к судну, всплыли в полумиле от него, и орудийный расчет занял позиции у 4-дюймовой пушки. После четырех выстрелов прямой наводкой носовой трюм заполнился водой, и судно медленно исчезло из виду. Я посмотрел на часы. Прошел ровно час и сорок минут после объявления тревоги.

На обратном пути произошел неприятный инцидент. «Хейнкель», посланный немцами на наши поиски, появился с солнечной стороны, когда мы делились впечатлениями о проделанной работе. К счастью, бомб на нем не было, но он успел обстрелять нас из пулемета. Стук пуль по корпусу был слышен, когда мы быстро погружались. Этим все и кончилось. Насколько мне известно, нас не пытались преследовать патрульные катера, и на следующий день мы возобновили охоту в районе Тулона.

Ночи у этого побережья были чудесные. Ветер приносил аромат сосен, над темнеющими холмами мерцали яркие звезды. В лица нам дул прохладный ветерок, море оставалось спокойным, видимость – великолепной. Патрулировать у этих живописных берегов одно удовольствие, но при этом мы никогда не расслаблялись и всегда были начеку, помня, что враг может появиться на горизонте в любую минуту. В этом состояли особенность и прелесть нашей службы.

До возвращения в Алжир мы успели подбить в районе Тулона буксирное судно, тянувшее пару барж. Это мероприятие было довольно скучным. Запомнился раздосадованный капитан буксира, одиноко сидящий на обломке своего судна. Когда наша лодка проплывала мимо, он не выказал бурных эмоций, только крикнул на французском:

– Вы довольны, господа?

Мы покидали этого несчастного с тяжелым чувством.

Лодка взяла курс на юг, на нашу базу, и все сразу заговорили о предстоящем отпуске. На столе кают-компании появились горы бумаг, и закипела канцелярская работа. Помощник командира записывал что-то в журнале вооружений, командир торпедной боевой части заполнял бланки сведениями об атаках, я же определял координаты и прочерчивал наш курс на карте.

Во время нашего возвращения ничего особенного не произошло. Мы вошли в гавань Алжира вовремя и отметили это событие обильным возлиянием.