|
||||
|
Часть перваяНОЧЬ НА РЕЙНЕ Пятница 29 июня – суббота 30 июня 1934 года ГЛАВА 1Пятница 29 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» 14.00-21.00 Рейн протекает километрах в ста к северу от Бад-Годесберга. Порой, когда в Рейнской долине дует пронизывающий северо-восточный ветер, до самого Бад-Годесберга доносится дым Рура, пахнущий серой и угарным газом. Впрочем, в июне северо-восточных ветров не бывает, и Рейн с террасы отеля «Дреесен» по утрам похож на сказочную реку прошлых лет, реку средневековых замков и Лорелеи. В лучах теплого, ласкового солнца он сверкает, словно длинная прядь русых волос. На террасе отеля собираются руководители компаний, прибывшие из мрачных, закопченных городов, дымных центров власти, чьи имена звучат как удары молота по наковальне – Эссен, Кельн, Бохум, Дортмунд, Гельсенкирхен. Они сидят, охваченные дремой, навеянной капризными рейнскими винами, и осоловело глядят на свежий июньский пейзаж. Терраса отеля «Дреесен», этого «Клариджа» рейнской буржуазии, – одно из тех тихих местечек, которые так любят бизнесмены. Это место, куда они временами удаляются от дел и где в атмосфере алкоголя и сигарного дыма вспыхивают порой жаркие словесные бои. Здесь служат вышколенные официанты – молчаливые и незаметные. По будням, особенно в начале лета, «Дреесен» – идеальное место для какого-нибудь важного обеда или тайной встречи. Но лето на лето не похоже. В тот день, 29 июня 1934 года, всем бизнесменам, которые регулярно обедали в «Дреесене», было отказано. Служащие освобождены от работы, а старший официант растерянно и бесцельно бродит по ресторану. Все покинули свои посты. Но самые храбрые все-таки ухитряются пристроиться поближе к террасе. Среди них Вальтер Брейтман – один из самых молодых официантов. Он хорошо помнит, как старший официант тщетно пытался вернуть его на место. Брейтман с восхищением наблюдает, как к отелю подъезжают черные лимузины «Мерседес-Бенц», среди которых два с открытым верхом. Машины так медленно останавливаются у крыльца, что шуршания шин по гравию почти не слышно. А вот и сам фюрер. Раздаются аплодисменты и крики. Вальтер Брейтман тоже хлопает в ладоши и, увидев, что все вытягивают руки в нацистском приветствии, вскидывает руку. Из первой машины выбирается крупный мужчина в форме СА. Это обер-лейтенант Вильгельм Брюкнер – телохранитель, ординарец и адъютант Гитлера. На парадах и трибунах он всегда стоит с беспристрастным видом позади фюрера, нависая над ним как гора. Сейчас он стоит лицом к машине Гитлера, обшаривая взглядом ожидающую появления фюрера толпу. После этого он открывает дверцу, и Гитлер выходит из машины. Крики и восклицания усиливаются, и канцлер поднимает руку. Потом он быстро поднимается по ступеням на террасу. Его лицо сурово и серьезно. За Гитлером идет владелец отеля. Слышится звук захлопывающихся дверей, и машина, на которой приехал Гитлер, медленно отъезжает на стоянку, расположенную метрах в двадцати пяти – тридцати от гостиницы. Брюкнер останавливается и что-то говорит владельцу отеля. Тот извиняется, что не успел как следует подготовиться к приезду высоких гостей – ему сообщили об этом всего несколько часов назад. Фюрер инспектировал лагеря Трудового фронта. Он проехал по лагерям всего гау (партийного округа) Нижний Рейн и Вестфалия и посетил по пути офицерское училище в Шлосс-Бадденберге, около Люнена. В Шлосс-Бадденберге идет дождь, приятный летний дождик, больше похожий на теплый душ. В десять часов утра толпа, кричащая «Зиг хайль!», окружает открытую машину Гитлера, и фюрер, широко улыбаясь, пожимает руки, которые тянутся к нему со всех сторон. Когда машина останавливается у главного корпуса училища, из него выходит доктор Декер, чтобы приветствовать канцлера. Дождь уже почти совсем кончился, но везде блестят лужи, а в воздухе разлит запах мокрой травы и сырой земли. Сотни стройных, энергичных молодых людей с бритыми подбородками и висками застыли на месте. Их обнаженные загорелые ноги и торсы блестят от пота и дождя, а правые руки вытянуты почти горизонтально в нацистском приветствии. Адольф Гитлер в длинном кожаном плаще, держа в руке фуражку, медленно проходит вдоль их рядов. Его мокрые волосы кажутся еще темнее, чем обычно. Отстав на несколько шагов, за фюрером идет полковник Константин Хиерль, тоже затянутый в длинный плащ. Это одеяние выглядит весьма странно, поскольку, несмотря на сырость, воздух удушающе горяч и тяжел. Брюкнер, Отто Дитрих и Шауб идут позади них. Вскоре этим молодым людям, неподвижно застывшим на плацу, предстоит выступить перед Гитлером. Одни будут демонстрировать гимнастические упражнения, другие – петь в хоре или читать стихи во славу нацистской Германии, а лидеры партии, поставленные на службу ее делу, будут смотреть на этот праздник юности и задора. Но Гитлер, несмотря на праздничную атмосферу, кажется, чем-то озабочен. Когда лидеры рейха покидают училище, здания которого украшены гирляндами цветов, а воспитанники демонстрируют радость от встречи с руководителями страны, он отвечает на прощальный салют Декера вялым движением руки. Из Шлосс-Бадденбурга Гитлер и его свита отправляются в лагерь Ольфен, где их ждут те же церемонии, те же шеренги молодых напряженных парней, гордых от сознания своего морального превосходства. Стоя перед этими юношами, застывшими в идеально правильных прямоугольниках, Гитлер вполголоса что-то говорит своему адъютанту. Несколько человек бегом покидают группу руководителей, Брюкнер отдает приказ, и церемония прерывается. Канцлер решил отменить свою поездку в лагеря 210 и 211, где собирался осмотреть работы, выполненные добровольцами на реке Ниерс. Вместо него туда поедет Хиерль. Фюрер неожиданно решил устроить совещание в Бад-Годесберге, и Брюкнер посоветовал ему отель «Дреесен». Чиновники бросаются к своим машинам – среди них доктор Роберт Лей, руководитель Трудового фронта, Мерренбах, его адъютант, и доктор Дитрих, руководитель пресс-службы канцлера. Официальная процессия мчится в Бад-Годесберг, притормаживая только в городах. Во всех населенных пунктах местные нацистские руководители собирают толпы жителей, которые приветствуют своего фюрера криками, вытянутыми руками и красными флагами с черной свастикой – гипнотизирующей эмблемой нового рейха. Как позже писали журналисты, весть о приезде Гитлера распространялась по улицам и площадям городов как огонь, и через несколько минут по пути следования машины фюрера уже стояли тысячи людей, а из каждого окна свешивался флаг или вымпел. В Годесберге окна домов, вытянувшихся вдоль живописных узких улочек этого популярного курорта, тоже украшены флагами. Но машина канцлера быстро проносится мимо, а за ней и весь кортеж правительственных машин и автомобилей лидеров партии и нацистских организаций, которые съезжаются в отель «Дреесен» со всей Германии. Отель «Дреесен» хорошо известен среди представителей среднего класса Бонна и Рура как тихое, уединенное местечко. В 1938 году Гитлер еще раз посетит его, чтобы встретиться с Чемберленом во время их последней попытки предотвратить войну. Но в ту пятницу 29 июня 1934 года «Дреесен» был знаменит только тем, что перед великим кризисом 1929 года, погубившим Веймарскую республику, сюда любил приезжать на отдых Густав Штреземан, министр иностранных дел Германии, сторонник союза с Францией. Хозяин отеля считает за честь принять нового канцлера. Заученным жестом он показывает гостю панораму Рейна, петляющего среди плоской пойменной равнины, которая тянется вдоль его левого берега, и Бонна, расположенного километрах в десяти отсюда. Фюрер любит просторные природные ландшафты. Он выходит на террасу, висящую над рекой. Погода великолепна, и лидеры партии выходят вслед за ним. К отелю подъезжает последняя машина – это Хиерль, который быстро осмотрел несколько трудовых лагерей и приехал в Годесберг. Он коротко рассказывает Гитлеру о своих впечатлениях, и все усаживаются. Люди, находящиеся недалеко от террасы, слышат, как повышается и понижается голос Гитлера. Он говорит громко, почти кричит. Фразы звучат резко и грубо. Он замолкает только через несколько часов, вымотанный до предела, как это всегда бывает после речи, в которую он вложил всю свою страсть. Вечереет. Лидеры СС и СА вскидывают руки в приветствии и прощаются, а к ступеням отеля подъезжают машины, чтобы отвезти их домой. Только после этого Гитлер расслабляется. Он подходит к краю террасы. Здесь стоит гаулейтер Кельнского округа О-ла-Шапель, который представляет Гитлеру высокопоставленных чиновников своего округа и сотрудников более мелкого ранга. Под окнами собралась толпа любопытных; люди вскидывают руки в нацистском салюте, кричат, машут флагами. Маневрируя с точностью, которой позавидовали бы прусские полки, перед отелем выстраивается отряд Молодежного трудового корпуса. Гитлер выходит на крыльцо и с довольным видом салютует молодым парням, которые застыли перед ним, словно статуи. Военный оркестр играет мелодии нацистских песен. Шестьсот добровольцев Трудового корпуса зажигают факелы и выстраиваются у подножия террасы в огромную, сверкающую свастику. Гитлер опирается на стену террасы. Оркестр играет Zapfenstreich. Пламя факелов колеблется от дуновения сырого бриза с реки, наполненного сладким ароматом виноградников и мокрой травы. Черные баржи, идущие по Рейну, в сгущающихся сумерках уже зажгли свои бортовые огни. На другом берегу реки вздымаются в небо округлые пики Семигорья. Это остатки старых вулканов Драхенфельс, Ольберг, Петерсберг и Левенберг (самый высокий из всех). В глаза сначала бросаются эти огромные массивы, а уж потом – величественная панорама Рейнской долины, наводящая на мысль о мощи и покое. Весь день здесь было жарко и влажно, в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Утром прошел дождь, небо и сейчас еще затянуто густыми, серыми облаками, которые над Руром кажутся черными от дыма сталелитейных заводов. Быть может, именно от этого влажного, душного воздуха у Гитлера такое серое лицо и беспокойный, бегающий взгляд. Чувствуется, что он потеет. Но, стоя на террасе и глядя на Рейн, эту воспетую поэтами артерию Германии, он постепенно успокаивается и расслабляется. Молодой официант Вальтер Брейтман уже вернулся на свой пост, но время от времени проходит по террасе или ухитряется посмотреть, что там происходит. Вокруг стола, за которым сидит фюрер, сгрудилась большая группа людей. Время от времени Гитлер откидывает голову назад и смотрит в небо. Ночная тьма принесла с собой прохладу. Река кажется теперь темной лентой, петляющей во мраке. Разговаривая с официанткой, Гитлер улыбается. Он говорит с ней тем отстраненным тоном наделенного властью человека, которым он всегда беседует с простыми людьми, с теми, что более года назад, 30 января 1933 года, избрали его своим канцлером. Официантка, тронутая до глубины души вниманием фюрера, отвечает односложно и глуповато улыбается. Фюрер делает вид, что ему по-настоящему интересно то, что она рассказывает о своей семье, ежедневной жизни и планах на будущее, но выражение его лица отсутствующее. Слова и вопросы сыплются без остановки, но слышит ли он ее ответы? Здесь, на берегу Рейна, в те минуты, когда на Германию опускается летняя ночь, чтобы дать людям короткий отдых от дневной жары, Гитлер понимает, что дорога каждая секунда. Может быть, он завел этот разговор с официанткой, чтобы скрыть свои мысли. Быть может, он приехал в этот маленький городок, подальше от многолюдных гигантов Рура и официального Берлина, чтобы принять ранее обдуманное решение, острое, как удар топора, болезненное, как прикосновение раскаленного железа к живой плоти. А может быть, необходимые приказы уже отданы и эта передышка на берегу реки является последней отсрочкой приговора, которую он дал намеченным жертвам для того, чтобы усыпить их подозрения? Брюкнер заказывает ужин, потом встает и спрашивает, где здесь телефон. Фюрер не сводит с него глаз. Лицо его вновь напряглось и застыло. Он поглубже усаживается в кресло, которое обращено в сторону Рейна, и сидит в нем, опустив голову и ссутулив плечи, словно старик, которому неожиданно стало холодно. Он тих и задумчив. Время от времени кто-нибудь из присутствующих подходит к краю террасы и смотрит на него, но детективы и эсэсовцы, охраняющие покой фюрера, бросают на подошедшего испепеляющие взгляды, и он тут же ретируется. К этому хрупкому мужчине, сидящему летней ночью на открытой террасе, прикованы взгляды всей Германии, на нем сосредоточены все ее чаяния, а он думает неизвестно о чем! Опустив подбородок на руки и застыв на месте, со своим одутловатым лицом и прилизанными волосами, он похож на обычного человека, который о чем-то глубоко задумался. Ни Вальтер Брейтман, ни кто-либо другой из сотрудников «Дреесена» и подумать не мог, что грузовики, полные эсэсовцев, уже готовы в этот момент покинуть Берлин и что ночь, опустившаяся на мирную, величественную реку, станет ночью казней и убийств. Усталый канцлер, казалось, дремлет. В его власти открыть ворота насилию или запретить его по всей Германии – от Гамбурга до Мюнхена, от Бремена до Бреслау, от Берлина до Кельна. Возможно, убийства уже начались. Тишина мягкой, спокойной рейнской ночи нарушается только приглушенными разговорами, редким вежливым смехом, ровным гудением моторов, доносящимся из долины, и шагами обер-лейтенанта Вильгельма Брюкнера, возвращающегося после телефонного разговора. Молодой Вальтер Брейтман смотрит, как обер-лейтенант медленно пересекает комнату и подходит к Гитлеру, который поворачивает к нему голову. Они быстро о чем-то переговариваются тихими голосами, после чего Брюкнер снова уходит к телефону. Подают ужин, но канцлер, как обычно, ест очень мало. Когда Брюкнер снова появляется на террасе, Гитлер спрашивает его, нет ли известий от Виктора Лутце, которого он вызвал в Годесберг. Брюкнер отвечает, что, по его мнению, Лутце вскоре будет здесь, и Гитлер немного успокаивается. Обергруппенфюрер Лутце – преданный член СА. Как руководитель гау Ганновера, он один из тех десяти лидеров СА, которые контролируют всю Германию. Это спокойный, скромный человек, похожий на студента-отличника. По мнению его начальника, Эрнста Рема, Виктор Лутце не просто «грамотный и добросовестный исполнитель», а человек выдающихся способностей. Брюкнер уверяет Гитлера, что Лутце приедет так быстро, как позволит ему дорога между Ганновером и Годесбергом. Расстояние между этими городами чуть более 300 километров. Шоссе хорошее, и он появится через несколько часов, ведь если Лутце получил приказ, можно считать, что он его уже выполнил. Канцлер снова погружается в раздумья. Когда прибудет группенфюрер, он уже должен будет принять решение, и соединениям капитана Рема придется подчиниться этому решению. Сколько же под его началом коричневорубашечников в фуражках и черных нарукавных повязках со свастикой? Два с половиной миллиона? Три? Или всего лишь миллион? Эти люди составляют основу власти Рема. Кроме СА под его командой находятся, прямо или косвенно, эсэсовцы, число которых выросло с 280 человек в 1929 году до, вероятно, 50 тысяч в январе 1933 года, когда нацисты захватили власть, и до 300 тысяч в июне 1934 года, Национал-социалистический автомобильный корпус НСАК и гитлерюгенд – всего где-то около миллиона молодых парней. Вернеру же фон Бломбергу, военному министру, подчиняется только 300 тысяч человек. Так что главным элементом являются штурмовики – основа силы Рема. Ожидая на террасе приезда Лутце и новостей из Берлина, то есть того момента, когда ему придется принять судьбоносное решение, канцлер не может не думать обо всех этих людях в форме, которые поклялись пойти за него на смерть, а также о штурмовиках, которых Рем в своей последней речи перед иностранными журналистами 18 апреля 1934 года назвал «не просто группой бесстрашных людей, связанных клятвой, но армией верующих, мучеников, агитаторов и солдат. Фюрер дал нам красный флаг со свастикой, новый символ будущего Германии, и коричневую рубашку, форму штурмовика, которую он носит в битве, славе и смерти. По цвету этой рубашки легко узнать штурмовика, и это его оправдание, его отличительный признак, который позволяет друзьям и врагам с одного взгляда распознать того, кто верит в национал-социалистическую идею переустройства мира». И вот сейчас решается судьба этих коричневорубашечников, этих политических бойцов, которые, по словам Рема, «своими кулаками проложили национал-социализму дорогу в будущее, дорогу к победе». Их судьба решается на террасе отеля «Дреесен», откуда открывается вид на Рейн. Однако наносить удар надо со всей решительностью, ведь Рем любит повторять: «СА – это не институт благородных девиц, а союз закаленных в борьбе бойцов». Время идет, и момент принятия решения приближается. Канцлер вспоминает немногочисленный полицейский отряд, организованный по инициативе Рема, который 3 августа 1921 года взял на себя охрану митинга нацистской партии и сделал все, чтобы не допустить собрания ее врагов. В СА вступали закаленные в боях ветераны Добровольческого корпуса, морской бригады капитана Левенфельда, которым командовал генерал Меркер, а также члены организации Эшериха. До вступления в СА они сражались с поляками на болотах балтийского побережья, разбойничали в составе наемных отрядов и банд грабителей или воевали в городах с рабочими и матросами, защищавшими революцию. Штурмовиков снабжали пулеметами армейские командиры, и эти отряды молодых, но уже прошедших огонь и воду опытных бойцов вели нелегальную, преступную войну. Нервные и агрессивные, похожие в своих пестрых одеждах на бандитов, они напоминали проклятые души, которых изгнало общество и которые бродили в тумане и анархии разгромленной Германии, словно солдаты империи, готовившейся к новым завоеваниям. Первый руководитель СА Г. Клинч был ветераном бригады Эрхарда. Вскоре после создания СА в них вступили фон Килингер, убийца Эрцбергера, подписавшего перемирие, и Эдмунд Хайнес, покончивший с Ратенау. В марте 1923 года клятву верности идеалам СА принес Герман Геринг – герой войны, летчик-ас, чью ослепительную мужскую красоту еще не погубили наркотики и ожирение. В ноябре 1923 года, когда произошел первый нацистский путч, на холодных серых улицах Мюнхена штурмовики объединились вокруг своих лидеров. После разгрома путча, объявленные, как и сама партия, вне закона, отряды штурмовиков были реорганизованы Ремом, мечтавшим создать боевую нацистскую армию. Известные в ту пору под названием «фронтовые отряды», они в 1925 году снова стали называться штурмовиками. В 1925 году многим казалось, что нацистская партия находится накануне развала. Геббельс требовал исключить из нее обуржуазившегося Гитлера. Грегор Штрассер, благодаря которому партия держала под контролем север Германии, проповедовал социализм и национал-большевизм и не был согласен с мнением осторожного Гитлера, который считал, что лучше обратиться за поддержкой к правым силам. Эрнст Рем, имевший вид бравого вояки, хотел подчинить партию штурмовым отрядам и преобразовать их в новый Добровольческий корпус. Но Гитлер подчинил штурмовиков партии, и Рем, солдат и искатель приключений, разочарованный, но дисциплинированный неудачник, уехал в Боливию создавать там армию и обучать боливийских офицеров. В ту пору начала увеличиваться численность СС – боевого отряда, подчинявшегося непосредственно Гитлеру, его личной охраны, дисциплинированной и безраздельно ему преданной. 6 января 1929 года лидером СС становится Генрих Гиммлер, человек с лицом лишенным всякого выражения и глазами закрытыми очками в стальной оправе. «Мне никогда не удавалось поймать его взгляд, – говорил о нем Альфред Розенберг, – он всегда ускользал, прятался за стеклами пенсне». Но этот представитель среднего класса, католик, став руководителем СС, сумел создать крепкую организацию, Черную гвардию, которая шаг за шагом, сочетая фанатичный мистицизм с террором, неуклонно усиливала свою власть. В 1931 году Гитлеру пришлось вызвать Рема в Германию, чтобы он занялся реорганизацией СА, численность которой возрастала с каждым успехом нацистской партии на выборах – со 100 тысяч человек в 1930 году до 300 тысяч в 1933 году и до примерно 3 миллионов в 1934-м. Теперь они действуют повсюду, эти отряды личной армии фюрера, со своими собственными моторизованными соединениями и эскадрильями. СА делится на группы, штандарты (полки) и штурмы (роты). Такая организация оказалась очень эффективной – она держит всю страну в стальных тисках насилия и террора. Главная задача СА не позволить врагам нацистов использовать улицы и залы немецких городов для проведения своих собраний. Еще в ноябре 1921 года, всего через несколько месяцев после возникновения СА, штурмовики ворвались в Мюнхенский пивной зал. Гитлер в своей книге «Майн кампф» рассказывает об этом событии, во время которого родилась тактика прямого вмешательства СА: «Когда я без четверти восемь вошел в вестибюль Пивного зала, я уже не сомневался в саботаже... Зал был переполнен... Небольшой штурмовой отряд уже ждал меня в вестибюле... Я велел закрыть двери и приказал своим людям (их было человек сорок пять – сорок шесть) охранять их. Я сказал, что им предоставляется возможность доказать свою верность нашему движению и поэтому, что бы ни случилось, никто из них не должен покидать зал. В ответ они три раза прокричали «Хайль!», причем их голоса звучали резче и грубее, чем обычно». Гитлер выступил с речью, а потом отдал приказ начинать драку. «Танцы еще не начались, – продолжает он в «Майн кампф», – когда мои люди из штурмового отряда – с того дня их стали называть штурмовиками – бросились в бой. Подобно волкам, стаями по восемь – десять человек, они набрасывались на врагов, ошеломляя их градом ударов и выгоняя из зала. Через пять минут все уже были в крови. Это были настоящие мужчины, которых я с той минуты начал ценить. Их вел в бой мой храбрый Морис. Гесс, мой личный секретарь, и многие другие, уже сильно избитые, продолжали драться до тех пор, пока могли стоять на ногах». Фюрер назвал эту драку боевым крещением СА. Штурмовиками становились не робкие и мягкие люди, выходцы из добропорядочного среднего класса. Экономический кризис 1929 года породил ту среду, из которой СА черпали свое пополнение. Это были безработные и рабочие из люмпен-пролетариата, которые получали форму и зарплату и которые нашли в СА организацию, где им всегда были рады и обещали осуществить революцию. По мере усиления борьбы им приходилось сражаться с социалистами, объединившимися под знаменем империи, и коммунистами, которые принадлежали к Красной лиге фронтовиков. Все эти партии внимательно следили друг за другом, устраивали парады и маршировали с развевающимися знаменами под звуки труб и швыряли друг в друга камни. Полиция, отдававшая предпочтение СА, пыталась иногда развести враждебные группировки, но чаще всего появлялась уже после того, как драка заканчивалась и одна из сторон терпела поражение. Уличные бои следовали один за другим, и атмосфера насилия накалялась. В Эссене коммунисты хоронят члена своей партии. Процессия проходит мимо Коричневого дома, который охраняет штурмовик, и коммунисты начинают угрожать ему расправой. Стороны обмениваются выстрелами, штурмовика хватают и чуть было не убивают. В болоте находят тела профсоюзных деятелей, в тавернах все чаще и чаще вспыхивают драки. Когда убивают красного, штурмовикам всегда удается отвертеться от наказания. В Эссене член СА Киевский, напившись, падает, и его револьвер неожиданно стреляет. Ней, коммунист, валится мертвым. В январе 1933 года, в эйфории победы, когда тысячи сторонников нового режима маршируют под окнами Канцелярии, выкрикивая приветствия новому канцлеру, штурмовики понимают, что последняя плотина, сдерживавшая их жестокость, пала. Суды без колебаний выносят приговоры врагам штурмовиков. Если центр СА забрасывают камнями, то СА отвечают пулями, а предполагаемый зачинщик (истинных виновников этих нападений всегда бывает очень трудно установить) получает смертный приговор или пожизненное заключение. Ряды СА быстро растут. Когда на тебе коричневая форма, твоя жестокость называется уже не жестокостью, а героизмом. В ряды штурмовиков вливаются парни с преступными наклонностями, сексуальные извращенцы и отбросы общества, которые всегда поднимаются на поверхность общественной жизни в периоды коренной ломки прежнего уклада. Они насаждают в отрядах садизм и жестокость. Банды штурмовиков патрулируют улицы, которые звенят от их криков. Они ставят свои посты у входа в еврейские магазины, отпугивая покупателей, и собирают деньги в пользу нацистской партии, а может быть, просто для себя. Кто осмелится отказать им? Более того, 22 февраля 1933 года по решению Геринга, министра внутренних дел, который вскоре займет пост президента Прусского совета, 25 тысяч членов СА и 15 тысяч членов СС объявляются вспомогательной полицией. 17 февраля, отдавая приказ силам, призванным якобы поддерживать закон и правопорядок, Геринг напишет: «Те полицейские, которые при исполнении своих служебных обязанностей применят оружие, получат мою поддержку, вне зависимости от исхода дела. Тех же полицейских, которые из ложно понятого чувства деликатности не посчитают нужным прибегнуть к оружию, будет ждать суровое дисциплинарное взыскание». Итак, путь расчищен. Штурмовики могут теперь во все горло распевать своего «Хорста Весселя» – песню, в которой рассказывается о смерти героя СА, убитого в драке. Власть, общественное положение и сила – все в их руках. По всей Германии в ряды штурмовиков вступают новые члены. Иногда это бывшие социалисты или коммунисты, отказавшиеся от прежних убеждений. Рем, в своей обычной провокационной манере, не преминул заметить: «Я уверен, что среди коммунистов, особенно в рядах красных ветеранов, много отличных бойцов». А по словам некоторых противников СА, в их рядах есть соединения, которые можно с полным правом сравнить с «бифштексами» – снаружи они коричневые, а внутри красные. Для тех, кто не желает сдаваться, у СА были наготове лагеря и пытки. Штурмовики первыми допрашивают арестованных. Рудольфу Дильсу, монархисту по убеждениям, который некоторое время по распоряжению Геринга возглавлял тайную полицию Пруссии, удалось однажды посетить камеры, куда СА бросали свои жертвы. Здесь он увидел картины, от которых в жилах стыла кровь, – умиравших от голода заключенных с переломанными костями, лица которых были покрыты синяками и кровоподтеками, а тела – гноившимися ранами. Он сумел спасти некоторых из них, увезя их с собой в полицейской машине. «Похожие на куски окровавленной глины или на бесформенные куклы с потухшими глазами, они сидели на лавке полицейской машины, падая друг на друга при каждом толчке. Их обмякшие тела горели жаром. Полицейский, который сопровождал меня, увидев весь этот ад, просто онемел от ужаса». Иногда штурмовики загоняли своих пленников на деревья и заставляли петь, изображая птиц. Рудольфа Дильса потрясло то, что он увидел. «Меня охватил ужас, – пишет он, – словно я побывал в царстве призраков. В лицах заключенных, на которых красовались желтые, зеленые и голубые синяки, не осталось ничего человеческого». Неожиданно, когда Дильс стоял рядом с узником, в комнату ввалились Эрнст, один из лидеров СА Берлинского района, и его свита, одетые в безукоризненно чистую форму, со старыми и новыми орденами на шее, смеясь и весело разговаривая. Как говорил Рем, СА были созданы не для благородных девиц. Не обращая особого внимания на Геринга, штурмовики развили в Пруссии большую активность. В одном только Берлине у них было около пятидесяти импровизированных тюрем – подвалы, склады, сараи, гаражи, где арестованных избивали, а потом приканчивали. В провинции (в Зонненбурге, Барниме, Кенигсвустерхаузене, Вуппертале, Кемме) в тюрьмах СА тоже раздавались крики заключенных. В большинстве случаев Рудольфу Дильсу удавалось освободить арестованных и закрыть тюрьмы СА. Но все это давалось ему с большим трудом и породило сильную, длительную вражду между прусской политической полицией, главой которой он был, и СА, а также между Герингом и Ремом. Чем бы ни занимались штурмовики – пытали ли заключенных, резали горло противнику или грабили чей-то дом, они всегда вели себя так, будто им все позволено, как будто победа нацистов развязала им руки. Они выбивали зубы и окна, похищали людей или убивали их в подвалах или, как это случилось на параде в Берлине, не давали девушкам смотреть на проходящих в колонне молодых парней, загородив им весь вид и со смехом отвечая на просьбы подвинуться: «Если хотите видеть, суньте головы нам между ног и смотрите». Они были штурмовиками, которым позволено все. Сам Рем много раз повторял: «Батальоны коричневорубашечников были школой национал-социализма». Тем не менее 31 июля 1933 года Рему под давлением законопослушных организаций партии пришлось рекомендовать штурмовикам соблюдать элементарные нормы поведения. «Я пытаюсь, – писал он, – сохранить и полностью гарантировать права солдат СА, как авангарда национал-социалистической революции... Я принимаю на себя ответственность за все действия штурмовиков, которые не всегда соответствуют современным законам, но которые служат исключительно интересам СА. В этом отношении уместно напомнить, что за убийство одного штурмовика руководитель организации СА имеет право казнить до двенадцати членов враждебной организации, совершившей это убийство. Эти казни официально разрешены фюрером, они должны осуществляться быстро и с военной неукоснительностью. Однако мне сообщили об инцидентах – правда, достаточно редких, – в которых отдельные члены СА, я не хочу называть их штурмовиками, ибо они не заслуживают этого звания, допустили непростительное превышение своих полномочий. Это превышение включает в себя осуществление личной мести, недопустимую жестокость, вымогательство и грабеж». Капитан Рем выражал свое возмущение этими людьми, опозорившими честь мундира СА, и угрожал немедленной показательной казнью любому ответственному лидеру СА, который из ложно понятого чувства товарищества вовремя не вмешается. Но к 8 августа СА уже не были частью вспомогательной полиции, организованной Герингом. Недисциплинированность, сила и пугающая независимость штурмовых отрядов поставила их в оппозицию к централизованной власти. Это было год назад, летом 1933 года. ГЛАВА 2Пятница 29 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» 21.00-21.30 Ко входу в отель «Дреесен» подъезжает автомашина и останавливается так резко, что взвизгивают тормоза. Швейцар еще не успел выйти на ступени, как к ней подлетает полицейский. Из машины выходит пассажир, все узнают в нем Йозефа Геббельса. Нервный, еще более бледный и худой, чем обычно, он быстро вскидывает руку в нацистском приветствии и направляется к Брюкнеру, который вышел ему навстречу. Они обмениваются рукопожатиями, и обер-лейтенант Брюкнер указывает на террасу, где Геббельса ждет Гитлер. Геббельс приглаживает волосы и, хромая, начинает взбираться по ступеням. Вальтер Брейтман видит знакомое костлявое лицо с впалыми щеками и туго натянутой кожей и сверкающие глаза, свидетельствующие о том, что высокопоставленного калеку снедает тревога. Благодаря острому уму, отточенному чувством своей физической неполноценности, Геббельс поднялся от секретаря Грегора Штрассера до признанного мастера нацистской пропаганды. В свое время он устранил босса, предав его. Когда у Гитлера возник конфликт со Штрассером, Геббельс перешел на сторону Гитлера. Министр пропаганды карабкается по ступенькам, волоча больную ногу и обнажив в застывшей улыбке зубы, которые кажутся слишком большими для его тонкого лица. Брейтман отступает назад, чтобы пропустить партийного интеллектуала, маленького, темного, легко возбудимого, совсем не похожего на арийца. Когда он стал министром пропаганды, Alte Kampfer, «старые бойцы» партии, преклонявшиеся перед физической силой, только насмешливо улыбнулись. А штурмовики пели: Боже всемогущий, ослепи меня. Геббельс прилетел этим вечером в Годесберг из-за СА. Он приветствует Гитлера, садится рядом с ним и начинает говорить, помогая себе жестами. Канцлер выглядит отстраненным и подозрительным. Он молча слушает, глядя в лицо Геббельсу, чей длинный подбородок и слишком большой рот находятся в постоянном, похожем на конвульсии движении. Геббельс говорит быстро, и каждое его слово сопровождается тиком, от которого на лице появляется гримаса недовольства, обозначенная глубокими и широкими линиями вокруг рта. Адольф Гитлер смотрит и слушает. Позже Геббельс вспоминал этот разговор: «Наблюдая, как он взвешивает все за и против, прежде чем сделать свой нелегкий выбор, я восхищался этим человеком, взвалившим на свои плечи ответственность за судьбу миллионов. На одних весах лежал мир и покой Германии, а на других – судьба людей, с которыми до этого момента он состоял в приятельских отношениях». Йозеф Геббельс тоже состоит с фюрером в приятельских отношениях, и Гитлер наблюдает за ним. «Хромая утка» партии не принадлежит, как другие, к числу воинских начальников. Он не командует войсками СА или СС. Зато он блестящий тактик, хорошо чувствующий, на чьей стороне будет победа. И еще он интеллектуал, как и Розенберг, один из немногих нацистских лидеров, закончивших университет, – он доктор литературы. Но сразу же после университета его профессиональная карьера закончилась, не успев начаться. Ему не удалось получить пост литературного критика в «Берлинер тагеблат» – еврейской газете, как он ее называл. Циничный и озлобленный, он обратил свой взгляд на нацистов. В этой новой партии, испытывавшей недостаток в одаренных людях, его цинизм и способности были оценены по достоинству. Геббельс был талантливым пропагандистом и организатором, но в первую очередь хорошо знал, как эксплуатировать «социальный» и «радикальный» аспекты партийной программы. Эти формулировки Гитлер придумал вместе с Антоном Дрекслером в 1920 году, приведя их в своей программе из двадцати пяти пунктов, где заявлял, что новая партия не просто националистическая, но и социалистическая. В этих пунктах утверждалось, что «доходы, которые не являются результатом трудовых усилий, должны быть отменены. Следует ликвидировать рабство процентов... работники должны участвовать в прибылях крупных предприятий». В ту пору Геббельс вместе с Грегором Штрассером занимался популяризацией идей первой нацистской программы. И вот теперь, 29 июня 1934 года, Гитлер внимательно наблюдает за этим левым нацистом, своим другом, который помог ему избавиться от Штрассера и который явился к нему именно в тот момент, когда возникла необходимость сломать хребет тем, и в особенности в рядах СА, кто все еще наивно настаивает на осуществлении второй революции. Революция чаще всего означает освобождение рабочих мест – тех мест, которые до этого были заняты другими. В Данциге, вскоре после того, как нацисты захватили власть, к Герману Раушнингу, президенту сената этого свободного города, явился один из ветеранов партии и заявил, что хочет получить высокооплачиваемую должность. Он кричал Раушнингу: «Я не хочу больше жить в нищете! Вы можете ждать сколько хотите – под вами не горит! У меня нет работы, поэтому вы дадите мне хорошую должность, и я буду держаться за нее обеими руками, поскольку не желаю возвращаться в свою прежнюю жизнь. Такие, как я, никогда не попадают наверх дважды». Те штурмовики, которым была обещана националистическая и социалистическая революция, хотели получить все сразу. Они хотели получить то, что им обещали, поскольку среди них были и предприниматели, отпрыски крупных купеческих семей, которые мечтали о власти и богатстве и желали, чтобы революция принесла им прибыль. Более того, нацистская партия, ставшая правящей партией Германии, начинает пополняться вполне «благопристойными» людьми. Гитлер появляется во фраке, а ветеранам, вышедшим из рядов пролетариата, закрадывается в голову мысль, что те, для кого они завоевали победу, оставили их в дураках. Неудачники и недовольные, надеявшиеся выиграть от смены режима, присоединяются к старым бойцам. Они проходят медицинское обследование, принимают присягу и вливаются в ряды штурмовиков. Иногда новобранцев сразу же пускают в долю – когда убивают или арестовывают какого-нибудь человека, это означает, что его место или должность займет другой, а имущество будет распределено между штурмовиками, но и этого им было мало. Гитлер наблюдает за Геббельсом, который рассказывает фюреру о ситуации в Берлине. Он покинул столицу в такой спешке, что не успел даже повидаться с Герингом. Геббельс полетел в Бонн, где ему сообщили, что Гитлер отправился инспектировать лагеря Трудового фронта. В Эссене он узнал, что Гитлер уехал в отель «Дреесен» в Годесберге, где собирается устроить политическое совещание. И Геббельс тут же отправился в Годесберг. На другом берегу реки играет оркестр Трудового фронта, чередуя «Песню о Хорсте Весселе» и «Саарскую песню» («Товарищи – наши бойцы, погибшие от рук реакционеров и красных, навсегда останутся с нами – они маршируют в наших рядах») с военными маршами, включая любимый Гитлером «Баденвейлерский марш». К вечеру похолодало, даже в темноте чувствуется, что небо затянуто тучами и в любой момент может разразиться гроза. Геббельс все еще говорит. Да, в 1926 году он бросил Грегора Штрассера, когда тот отказался от союза нацистской партии с правыми силами, да, он примкнул к Гитлеру, который после провала ноябрьского путча 1923 года понял, что сможет прийти к власти только с помощью консервативных сил и что для этого всю социальную программу надо свести к одному антисемитизму, но можно ли доверять Геббельсу? Не слишком ли долго он якшался с Ремом? Поэтому Гитлер молчит. Геббельс говорит не умолкая. Он давно уже порвал с Эрнстом Ремом, который в июне 1933 года заявил: «Мы одержали великую победу, которая на поверку оказалась фикцией». Рем по-прежнему является угрозой для партии. «Если средний класс думает, что для обновления государства достаточно просто сменить его эмблему, то он глубоко ошибается. Этого явно недостаточно. И, хотят того представители этого класса или нет, мы будем продолжать свою борьбу. Когда же они наконец поймут, что поставлено на карту, они присоединятся к нам. Но даже если этого и не произойдет, мы будем сражаться без них, а если потребуется, то и против них». Рем – неисправимый провокатор. Когда Геринг объявил о лицензировании вспомогательной полиции СА, начальник штаба собрал свои войска. Почти год назад, 6 августа 1933 года, в летнюю жару, около 8 тысяч штурмовиков в коричневой форме собрались неподалеку от аэродрома в Темпльхофе, пригороде Берлина. Небо было затянуто облаками, воздух казался тяжелым от духоты и накала страстей. Рем не выбирал выражений, и его выступление было встречено яростными криками одобрения. «Пускай же те люди, которые думают, что СА выполнили свою миссию, – кричал он, – убедятся, что мы еще здесь и никуда отсюда не уйдем, что бы ни случилось!» Штурмовики выражались еще грубее. «Мы должны очистить этот свинарник, – говорили они, махая сильными руками, привыкшими наносить удары. – Некоторые свиньи слишком много хотят, надо содрать с них шкуру». Рем не желает отступать. Может быть, он выполняет волю штурмовиков, а может быть, толкает их на конфликт с властью, направляя их гнев в другое русло из опасения, как бы они не уничтожили его самого? Или, быть может, он подогревает их недовольство и надежду поживиться, рассчитывая на их поддержку в своей личной борьбе за власть? В ноябре 1933 года он снова собирает штурмовиков. В Берлине, затянутом ледяным туманом, отряды СА занимают позиции перед массивным зданием «Спортпаласта». Зал уже полон – здесь собрались 15 тысяч человек сержантского состава СА, весьма представительные в своей коричневой форме. Они приветствуют капитана Рема, поднявшегося на трибуну и начинающего свою речь: «Среди представителей среднего класса раздаются голоса, что СА, мол, себя изжили... Эти господа сильно ошибаются». Слушатели вскакивают с мест и разражаются криками одобрения. «Мы выбьем старый бюрократический дух из этих буржуев, если удастся, то мягкими способами, а если не удастся – то обойдемся и без таких способов». Новые крики одобрения. После собрания штурмовики разбредаются по соседним улицам и кафе. Скоро, говорят они, начнется вторая революция, настоящая «ночь длинных ножей» – и они ждут ее, но не одни, а со всеми, кто боится, что трудные времена затянутся надолго. Чьи же головы полетят в эту «ночь длинных ножей»? И когда она наступит, эта «ночь», которую с таким нетерпением ждут штурмовики, сами придумавшие для нее название? В начале 1934 года люди напуганы. Захват власти Гитлером чуть больше года назад кажется детским лепетом по сравнению с тем, что готовят коричневорубашечники. «Мы не буржуазный клуб, – напоминает им Рем. – Я хочу командовать не теми, кто слушает лавочников, а революционерами, которые потащат за собой всю страну». Однако лавочники и вся страна хотят порядка и покоя – разве не поэтому Гитлер получил власть? Гитлер слушает Геббельса, а на берегу реки разворачивается факельное шествие Молодежного трудового корпуса. Молодые парни маршируют, ритмично выкрикивая лозунги, которые сменяются песнями. Гроза надвигается. В долине между горами уже слышны раскаты грома, а над Бонном темноту, наползающих на Годесберг туч, разрывают голубые вспышки молний. Участники парада, одетые в форму, едва заметные при свете факелов, с их песнями и лозунгами, которые они выкрикивают в темноту рейнской ночи, служат олицетворением порядка и дисциплины. Но капитан Рем еще не сдался. Он продолжает защищать СА. Во время войны в грязных окопах молодой капитан Рем завоевал себе славу защитника простого солдата – через него они сообщали далеким высокомерным офицерам Генерального штаба о своих нуждах. Теперь его солдаты – коричневорубашечники, которые повторяют его слова, приводящие в ярость старых бойцов: «Сегодня, когда мы выиграли битву, когда победа досталась нам, а антигерманские отбросы лежат у наших ног, вы тоже явились сюда и кричите «Хайль Гитлер!» громче, чем мы, словно вы тоже сражались, вы, скользкие, отвратительные типы, просочившиеся в наши ряды... надеясь поживиться тем, что мы завоевали своею кровью». Оппортунистов, которые бросились вступать в ряды победоносной нацистской партии, называют специально придуманным термином... «мартовские фиалки». Примазавшись к победе нацистов, они не вызывают у штурмовиков ничего, кроме презрения.
Скоро наступит «ночь длинных ножей», ночь, во время которой будут сведены счеты со стражами реакции, как называют их штурмовики. И Рем не собирается предавать своих людей. 16 апреля 1934 года он выступает в защиту их требований сохранить за ними права, которых министр внутренних дел собирался их лишить. «В годы борьбы, предшествовавшие нашему приходу к власти, когда нам нужны были сильные люди, к нам приходили и вступали в наши ряды те, кто были не в ладах с законом. Эти люди, состоявшие на учете в полиции, приходили к нам, потому что они надеялись, что служба в СА поможет им смыть их прошлые грехи. Теперь же многим старым бойцам пришлось уйти в отставку из-за этих самых грехов... и это в Третьем рейхе, за который они готовы были отдать свою жизнь... Буржуа никогда не сможет понять, что без этих людей в СА нам не обойтись». Так говорил Рем, защищая своих бойцов. Весной старые товарищи фюрера почувствовали, что фюрер постепенно меняет к ним отношение, что прежняя симпатия сменяется отчуждением, о чем Рем не замедлил сообщить им со всей безрассудной, прямой, пугающей откровенностью. Встретив Раушнинга, Рем выпаливает: «Адольф превратился в декадента – он купил себе черный костюм... Он нас всех предал, он якшается только с реакционерами и не доверяет больше старым друзьям». Этот возглас оскорбленного друга больше похож на жалобу отвергнутого любовника. И эти слова вылетели из уст одного из старейших товарищей Гитлера. Рем, гомосексуалист, испытывает к фюреру чувства более сильные, чем обычно испытывает мужчина к человеку, которому он доверяет. Рем окружил себя молодыми аристократами, которые образуют его блестящую свиту. Это юноши с лицами падших ангелов: барон фон Фалькенхаузен, граф фон Шпрети, князь фон Вальдек – все это адъютанты Рема, который знает, как ублажить преданных помощников, и который слишком много болтает. Каждое утро он отправляется на верховую прогулку в Тиргартен с одним или двумя спутниками. В свежем апрельском воздухе они едут рысью в сторону Зигезаллее, вдоль которой выстроились статуи тридцати двух прусских монархов. Эта аллея пересекает парк с севера на юг. Потом Рем переводит коня на шаг и, опираясь на стремена и выпятив грудь, начинает разглагольствовать. Всадники проезжают мимо фонтана Врангеля, памятников Гете и Лессингу и, свернув на тропинку, ведущую в Потсдам, по которой люди предпочитают ночью не ходить, пересекают небольшой ручей, текущий в парке. «Однажды апрельским утром, – вспоминает один из спутников Рема, – мы встретили группу высокопоставленных партийных чиновников. Рем проводил их взглядом и голосом полным презрения и недоверия произнес: «Посмотрите на этих людей. Партия уже больше не политическая сила, она превратилась в семейство старых времен. От людей, подобных этим, может быть, и была какая-то польза до нашей победы, но теперь они стали мертвым грузом. Надо поскорее избавиться от них, только тогда можно будет начинать настоящую революцию». Голос Рема звенит от возбуждения. Он пускает коня рысью. – Но как же от них избавиться? – спрашивает его спутник. – Для этого есть мои штурмовые отряды. Это было сказано апрельским утром в Тиргартене в 1934 году. Сторонники Гитлера – те, которые боятся длинных ножей убийц и которых люди большого бизнеса и канцлер считают оплотом порядка и законности, – знают, на что надеются Рем и его СА. А Рем и не скрывает своих надежд. 18 апреля 1934 года человек, к которому Гитлер обращается на «ты» и который командует самой крупной силой в Третьем рейхе, государственный министр и начальник штаба штурмовых отрядов, решает нанести публичный удар. Он созывает в Берлине официальную пресс-конференцию для представителей дипломатических кругов и иностранных корреспондентов. На конференцию явились все журналисты и послы. Когда встает Рем, приземистый и массивный в своей коричневой форме, в зале воцаряется тишина. Все понимают, что Рем на самом деле обращается не к ним, а к Германии, к своим товарищам по партии и Адольфу Гитлеру. Сначала он говорит о принципах национал-социализма. «Национал-социализм, – кричит он, – означает духовный разрыв с идеями Французской революции 1789 года». Все это давно известно, все это повторение того, о чем Розенберг, идеолог партии, говорит вот уже много лет. Напряжение ожидания спадает, собравшиеся решают, что переоценили Рема. Капитан делает паузу. В большом, ярко освещенном зале воздух горяч и тяжел, люди кашляют, скрипят стульями. Через большие окна виден сад, купающийся в лучах прохладного апрельского солнца. «Я собираюсь рассказать вам о штурмовых отрядах, их задачах и особенностях». В зале мгновенно наступает тишина, все напряженно слушают. «СА – это героическое воплощение воли и идеи немецкой революции». После этого Рем принимается рассказывать об истории организации, которую он возглавляет. «Закон СА, – продолжает он, – очень прост: беспрекословное подчинение Верховному командующему СА Адольфу Гитлеру, и если он прикажет штурмовикам умереть, то они выполнят этот приказ. Все, чем я владею, всю мою кровь, всю мою силу и саму жизнь я отдам за Германию». Все, что сказал Рем, давно всем известно. Аудитория понимает, что главное впереди. Рем продолжает говорить со своим баварским акцентом; его голос звучит ровно, но сильно – это голос офицера, привыкшего командовать. «Многолетняя борьба за осуществление идей немецкой революции – этапа, который мы сейчас переживаем, – научила нас бдительности. Большой и горький опыт позволяет нам распознавать явных и скрытых врагов новой Германии, под какими бы личинами они ни скрывались». Означает ли это, что враги новой Германии скрываются под личинами нацистов? Может быть, СА считают своим врагом любого человека? Агрессивная, бестактная фраза Рема пугает всех, кто не является членом штурмовых отрядов. «Мы совершили не просто националистическую, а национал-социалистическую революцию, – продолжает Рем, – причем в первую очередь социалистическую». Его голос повышается до крика, который режет ухо дипломатам и иностранным журналистам. «Все эти реакционеры, буржуазные конформисты, – вопит Рем, – когда мы думаем о них, нам хочется блевать!» В зале воцаряется тишина, напряженная и недовольная, которая показывает, что только что произнесенные слова и сам тон, которым они были произнесены, здесь совершенно неуместны, что Рем забыл, что он выступает не в «Спортпаласте» и что слушают его не штурмовики, а совсем другие люди. «СА, – заканчивает он, – это национал-социалистическая революция!» С задних боковых рядов, где стоя слушают Рема сержанты СА, раздаются аплодисменты. Рем садится, и его адъютанты, особенно граф фон Шпрети, горячо поздравляют его. Теперь, на террасе отеля «Дреесен», Геббельс и Гитлер вспоминают об этой речи, хотя и не ссылаются на нее напрямую. В этом нет нужды – Гитлер хорошо помнит слова Рема. Неожиданно разражается гроза. На террасу падают первые крупные капли дождя, налетает свежий ветер, поднимая небольшие фонтанчики пыли. Поблизости раздается удар грома, и на сад перед террасой обрушивается сильный ливень, от которого сгибаются деревья и кусты. Все бегут в укрытие, за исключением Гитлера и Геббельса. Фюрер медленно встает, тряся головой, и смеется, откидывая назад мокрые волосы. Геббельс тоже смеется и, шагая рядом с ним, делает широкие жесты. Снаружи, перед отелем, с еще большим энтузиазмом, чем раньше, звучит пение, словно молодые парни, собравшиеся там, решили продемонстрировать, сколько в них энергии и выносливости. Вдруг ветер стихает, также неожиданно, как и начался, падают последние капли, и в природе снова воцаряется покой. От мокрой земли исходит неожиданная, пробуждающая силы свежесть. Для фюрера и Геббельса вносят сухие стулья. Когда Гитлер вновь выходит на террасу, толпа встречает его появление восторженными криками. Гитлер отвечает почти механическим приветствием. Толпа снова взрывается криками. Позже, вспоминая этот вечер, Геббельс писал: «Фюрер пребывал в серьезном, задумчивом настроении. Он смотрел в ясную темноту ночи, которая после очищающей грозы мирно раскинулась над широким, гармоничным ландшафтом». Гитлер и Геббельс продолжают свой разговор. Время от времени появляется Брюкнер, который передает Гитлеру поступившие сообщения. Кто верен канцлеру, а кто готов изменить? Разве Рем не подтвердил клятвы верности 20 апреля после своей речи перед представителями дипломатического корпуса? Это было сделано по случаю сорокапятилетия Гитлера. По всей Германии проводились праздники, произносились речи, молодежные клубы организовали парады, а на партийных собраниях под огромными портретами фюрера ораторы призывали собравшихся кричать «Хайль Гитлер!». Все эти мероприятия организовало министерство пропаганды под руководством Геббельса. В тот день Рем произносил панегирики в адрес Гитлера. «Адольф Гитлер, верховный вождь СА... Для нас всегда было, есть и будет наивысшим счастьем и гордостью находиться среди самых верных его соратников, на которых он может опереться во времена побед, а самое главное – поражений. Да здравствует Адольф Гитлер, фюрер всех немцев, верховный вождь СА!» Кто же все-таки Рем на самом деле – лицемер и интриган или враг, но не столько самого Гитлера, сколько тех, кого штурмовики привыкли называть реакционерами? Гитлер должен сделать свой выбор, и Геббельс приехал сюда, чтобы развеять все его сомнения. Более того, он явился, чтобы сразу же увидеть, что этот выбор сделан. К обер-лейтенанту Вильгельму Брюкнеру подходит эсэсовец и что-то тихонько ему говорит. Адъютант фюрера быстро встает и удаляется в глубь отеля. Геббельс замолкает. Вместе с канцлером они ждут возвращения Брюкнера. Тот появляется с телеграммой, которую прислал рейхсминистр Геринг. Канцлер читает ее и передает Геббельсу. В Берлине Карл Эрнст, обергруппенфюрер СА, в пятницу 29 июля, начиная со второй половины дня, привел своих штурмовиков в состояние боевой готовности. Геббельс подтверждает это известие. Он и сам собирался сообщить об этом фюреру. Сообщение очень серьезное. Неужели СА собираются приступить к решительным действиям в столице? Неужели это начало той самой «ночи длинных ножей», о которой так много говорили штурмовики? Карл Эрнст очень решительный человек, один из тех лидеров СА, которые поднялись к власти из самых низов, убивая по приказу партии ее врагов. По мере увеличения силы и богатства моральных принципов у этих людей становилось все меньше и меньше. Теперь эти убийцы дорвались до власти. Карлу Эрнсту нет еще тридцати пяти, а он уже командует армией в 250 тысяч человек. Бывший швейцар в отеле, а потом официант в кафе, он носит теперь блестящую форму, увешанную медалями и знаками отличия. Фуражка обергруппенфюрера на его большой вульгарной голове всегда лихо заломлена набок. Это голова малолетнего преступника, чьи толстые губы свидетельствуют о ненасытном аппетите. Он любит соблазнять наследниц семей высшего берлинского света. Поговаривают, что он такой же гомосексуалист, как и Рем. Когда он посещает заброшенные склады и подвалы, превращенные СА в бункеры, где штурмовики занимаются исправлением непокорных, его глаза загораются, а с уст слетает циничный смешок. Люди Эрнста не боятся наказания: грабежи, убийства, изнасилования – все это политические дела, и Эрнст гарантирует своим головорезам защиту. Жители Берлина боятся его, для некоторых он обыкновенный садист, убийца, превратившийся в ответственного чиновника, представителя порядка и государства. Тем не менее его принимают в высшем свете, его постоянно видят в обществе Августа-Вильгельма Прусского, четвертого сына кайзера. Таков человек, только что объявивший в своих войсках состояние боевой готовности. И он недоволен тем, что коричневорубашечники устроили заговор? Еще в конце апреля Эрнст конфиденциально обсуждал свои проблемы в совсем не подходящем для этого месте. Он принял французского военного атташе генерала Ренондо, что принесло этому искателю приключений глубокое удовлетворение и способствовало успеху его предприятия. Эрнст хвастался перед генералом своими прошлыми подвигами и новыми обязанностями. Их частный разговор продолжался более двух часов. «Он рассказал мне, – писал генерал, – о многих эпизодах своей карьеры, которая только началась, но которая до момента захвата власти Гитлером была очень смелой и рискованной». Как и многие старые бойцы, Эрнст был неутомим. «Я сказал ему, – продолжает генерал Ренондо, – что его нынешние обязанности, вероятно, кажутся ему более легкими, чем те, что приходилось выполнять раньше. Но он ответил: «Вы ошибаетесь. Мы много обещали, а эти обещания очень трудно выполнить. Мы должны успокоить нетерпеливых и безрассудных. Я конечно же в первую очередь позаботился о своих старых товарищах, которые сражались рядом со мной. Они все получили работу. Но на их место пришли другие, а с ними не так-то просто». Генерал Ренондо добавляет: «Это признание одного из самых активных штурмовиков из тех, что я встречал, показалось мне очень важным». И вот, если верить Герингу и Геббельсу, недовольные берлинские штурмовики приведены в состояние боевой готовности и готовы к сражению. Тишину, царящую в отеле «Дреесен», снова нарушает рев мотоцикла – пришло еще одно сообщение от Геринга о ситуации в Берлине и Мюнхене. В Мюнхене штурмовики тоже подняты по тревоге. Канцлер перечитывает послание, но ничего не говорит. Геббельс, сидевший напротив него, позже вспоминал: «Фюрер, как это всегда бывало в сложных и опасных ситуациях, снова поступил в соответствии со своим старым принципом – говорить только то, что совершенно необходимо, и только тому, кто должен это знать». Гитлер ничего не сказал Геббельсу – он еще не стал для него близким человеком, которому можно было бы доверить самые сокровенные мысли. Гитлер диктует ответ Герингу. Весь этот день, 29 июня, фюрер обменивается посланиями с Германом Вильгельмом Герингом, всякий раз по воздуху. Самолеты вылетают в Темпльхоф из аэропорта в Эссене либо из Хангелара, расположенного рядом с Бонном. В берлинском аэропорту их встречает посыльный. Геринг шлет свои ответы тем же самым путем, сочетая секретность со скоростью, что соответствует стилю, очень подходящему этому человеку, который сочетает обязанности министра без портфеля в правительстве Гитлера, министра внутренних дел Пруссии и воздушного комиссара рейха. Канцлер знает, что ему нечего опасаться рейхсминистра – он никогда не пойдет на союз с Ремом, начальником штаба СА. В высших нацистских кругах было известно, и Гитлер прекрасно это знает, что 15 сентября 1933 года между ними произошло столкновение, которое, однако, не вылилось в открытый скандал. Герман Геринг пожелал принять крупный парад нацистских войск в день открытия первой сессии нового Государственного совета, он хотел, чтобы отряды СС и СА маршировали мимо него одного. Но Рем и Карл Эрнст, которых он собирался отстранить от участия в параде, дали Герингу понять, что если они не появятся на трибуне, то в рядах коричневорубашечников не будет порядка, а это выставит его в смешном свете. Герингу пришлось уступить. В параде приняло участие 100 тысяч человек в коричневых и черных рубашках, и все они прошли мимо трех нацистских лидеров. Эрнст и Рем заставили Геринга уступить, но он был не из тех людей, которые прощают подобные оскорбления, тем более что его неприязнь к Рему имела давние корни. Она зародилась много лет назад и базировалась на гораздо более прочном основании, чем простое соперничество на параде. И с Карлом Эрнстом у Геринга были давние счеты, старые обиды и общая вина. 21 сентября 1933 года, в тот день, когда в Верховном суде Лейпцига началось слушание по делу Маринуса ван дер Люббе и коммунистов, обвинявшихся в поджоге Рейхстага в феврале 1933 года, в крупном берлинском отеле состоялся праздник СА. Штурмовики перепились и затянули песни – они положили друг другу руки на плечи и принялись раскачиваться в такт мелодиям. В углу зала стоял обергруппенфюрер Карл Эрнст. Он беседовал с окружавшими его льстецами, которые выражали ему свое восхищение. Кто-то заговорил о начале суда над коммунистом Димитровым, и все принялись обсуждать причины поджога Рейхстага, но никто и словом не обмолвился о причастности к этому делу Геринга или Рема. Рем в день поджога был готов передать в распоряжение рейхсминистра отряд штурмовиков. Они должны были поджечь здание парламента в качестве предлога для репрессий, которые нацисты собирались развязать через месяц после своего прихода к власти. Обергруппенфюрер Эрнст громко рассмеялся, собравшиеся удивленно посмотрели на него и замолчали. «Если я скажу, что это я поджег Рейхстаг, то окажусь круглым дураком, – крикнул он, – а если скажу, что не поджигал, то буду обманщиком!» И он снова рассмеялся. Подобные признания всегда очень опасны. Эрнст и Геринг имеют причины не доверять друг другу, причем Эрнст – в гораздо большей степени, поскольку он знает, что Геринг не терпит препятствий на своем пути. Еще в годы Первой мировой войны блестящий боевой летчик с тяжелым взглядом и красивыми, правильными чертами лица был известен среди сослуживцев как человек, который любой ценой достигает своей цели. Это был строгий и властный офицер; позже лейтенант Карл Боденшанц писал, что «это проскальзывало во всех его жестах и в манере говорить». Как летчик, сбивший большое число самолетов противника, Геринг имел много боевых наград – Железный крест, орден Зерингенского льва с мечами и конечно же орден «За заслуги» – высшую награду в немецкой армии. Как командир Рихтхофенской эскадрильи, он был готов расстреливать революционеров на месте. После заключения перемирия Геринг, блестящий ас, вошел в группу офицеров, которые оказывали сопротивление новому режиму. Он заявил о своих убеждениях в опере, в Берлине, перебив генерала Вильгельма Рейнхарда, военного министра. «Товарищи, – крикнул он, – сохраните в себе ненависть, прочную, неиссякаемую ненависть! Ничего другого эти скоты, которые обесчестили Германию, не заслуживают... Наступит день, когда мы прогоним их прочь из нашей любимой Германии. Готовьтесь к этому дню. Вооружайтесь. Делайте все, чтобы этот день наступил как можно скорее». Вскоре после этого Геринг ушел из армии, отказавшись служить республиканскому правительству. Он утроился на работу в авиационную промышленность, много разъезжал и в Швеции познакомился с Карин фон Канцов. Классическая красавица с обворожительными, мягкими и грациозными манерами, она была женой шведского аристократа. Геринг влюбился в нее. Это был очень страстный роман. Они поженились и уехали в Германию. Они были влюблены друг в друга и не скрывали своих патриотических чувств. Вскоре после возвращения Геринг познакомился в Мюнхене с Гитлером. «Долгое время, – писал Геринг, – он искал вождя, прославившегося во время войны... который, благодаря этому, обладал бы огромным авторитетом в народе. Тот факт, что я отдал себя в его распоряжение (я – командир Рихтхофенской эскадрильи), показался ему подарком судьбы». Герман Геринг очень быстро сделался командиром штурмовых отрядов, созданных Эрнстом Ремом. Так впервые пересеклись их пути. Но Геринг, национальный герой, окруженный всенародной любовью, Геринг, связанный с консервативными кругами армии и аристократии, женатый на богатой шведской графине, – Геринг очень сильно отличался от Рема, бывшего фронтового офицера. С самого начала Геринг стал связующим звеном между Гитлером и консервативными слоями общества, а также силой, которую тот мог противопоставить Рему, натравливая их друг на друга, чтобы не попасть в полную зависимость к одному из них. Герингу пришлось дорого заплатить за вступление в нацистскую партию и за те должности, которые он там занимал. Во время неудачного путча 9 ноября 1923 года штурмовики шли строем по улице, а гитлеровские телохранители кричали полицейским, державшим оружие на изготовку: «Не стрелять! Идет генерал Людендорф!» Но вот загремели первые выстрелы, и Герман Геринг упал, серьезно раненный в пах. Его затащили в парадное и оказали первую помощь. Он потерял много крови, но спасся от ареста. Однако его рана долго не заживала, и, чтобы уменьшить боль, ему стали давать морфий, дозы которого приходилось постоянно увеличивать. От этого он страшно растолстел, лицо его обрюзгло, а стальные глаза утратили свой блеск. Стройный, властный офицер 1918 года превратился в наркомана, страдающего эпилептическими припадками, во время которых ему приходилось ложиться в больницу. Однако он сумел взять себя в руки, прошел несколько курсов лечения от наркотической зависимости и занялся политикой. Депутат рейхстага, агент нацистов в высших финансовых и военных кругах, он вскоре был избран президентом парламента и министром внутренних дел в прусском правительстве. Энергичный, в полном расцвете сил, Геринг захотел теперь утвердить свою личную власть. Для такого человека, как он, которому недостаточно было одних красивых слов и который видел, как в уличных драках выковалась сила нацистов, власть означала в первую очередь наличие в его подчинении вооруженных отрядов, особенно после того, как Рем стал начальником штаба СА. Но Геринг всегда был очень осторожен. Он прекрасно знал, что было бы глупо вступать в открытую борьбу с соперником, под началом которого находится миллион бойцов. Геринг боролся против Рема, а также против врагов нацистов косвенным путем. «Немецкие братья, – кричал он 3 мая 1933 года на митинге во Франкфурте, – никакая бюрократия не сможет меня остановить! Сегодня меня интересует в первую очередь справедливость. Моя миссия заключается в том, чтобы уничтожать и истреблять врагов... я не могу вести эту борьбу – борьбу не на жизнь, а на смерть – силами одной только полиции, которая находится в моем распоряжении. Я буду бороться вместе с теми, кто стоит сейчас передо мной, – людьми в коричневой форме». Чтобы стать полицейскими, 25 тысячам штурмовиков и 15 тысячам эсэсовцев достаточно было только повязать белые повязки на рукава своих коричневых и черных рубашек. Тем не менее власть Эрнста Рема надо уменьшить, ибо Рем постоянно твердит о ликвидации реакционеров, а Геринг свой человек среди магнатов Рура, прусских землевладельцев и офицеров Генерального штаба. Кроме того, в своих прусских владениях Геринг ежедневно ощущает, как велика власть штурмовиков. Советники СА прикреплены ко всем административным департаментам, прусские полицейские префекты носят форму СА – все эти люди, наделенные властью, находятся вне контроля Геринга. Поэтому рейхсминистр маневрирует. Получив власть в Пруссии, он тут же создает специальный отдел полиции под командованием Рудольфа Дильса. Этот отдел был сформирован на базе существующей в Берлинской префектуре секции 1А. Дильс – способный и энергичный человек. Он привлек к работе в отделе специалистов по разведке и молодых, знающих криминалистов и создал политическое информационное бюро, которое в будущем превратится в государственную тайную полицию. Отдел разрастается, в него приходят новые специалисты, которым предоставляется полная свобода действий. Они имеют право совершать действия, нарушающие конституцию Германии. Вскоре отдел Дильса покидает здание на Александрплац и обосновывается в «Карл-Либкнехт-Хаус», бывшей штаб-квартире коммунистической партии, и на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, рядом с домом Геринга. С тех пор отдел Дильса будет известен под своим официальным названием, которое долго будет похоронным звоном звучать по всему миру, – Geheime Staatspolizei, или гестапо. Руководителем его стал Герман Геринг. Гиммлер, Гейдрих и ССГерингу и гестапо сразу пришлось защищать свою власть от СА, чьи тюрьмы очищал Дильс, и от СС, руководителем которого был теневой рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Геринг очень быстро понял, что не сможет одновременно бороться с Ремом и Гиммлером и что ему надо выбирать между ними. Однажды в октябре 1933 года Дильс вошел в свой кабинет и увидел, что Герберт Пакенбуш, один из доверенных агентов группенфюрера Карла Далюега, роется в его бумагах. Он велел арестовать Пакенбуша, но на следующее утро, после разговора с Далюегом, Геринг велел освободить его. Рудольф Дильс мгновенно все оценил: его шеф решил заключить союз с Гиммлером. Рейсфюрер СС Гиммлер теоретически подчинен Рему. Каждый год, не пропустив ни одного, он приносит ему клятву верности. «Как солдат и друг, я желаю вам всего, что вы можете пожелать от своих подчиненных, – писал Рему Гиммлер. – Я горжусь и всегда буду гордиться тем, что считаюсь одним из самых верных ваших последователей». Но такая преданность – гарантия ревности и амбиций. Гиммлер поднялся очень быстро. Его эсэсовцы в черной форме с эмблемой мертвой головы – это солдаты, отобранные самым тщательным образом. В СС принимают далеко не всех, и дисциплина там строжайшая. В Берлине появилась даже поговорка: в СС не разговаривают, а действуют. Пусть уличными драками и демонстрацией грубой силы занимаются штурмовики, эсэсовцы такой ерундой не занимаются. Они представляют собой прочный, непробиваемый щит, который по-настоящему защищает партию. Каждый нацистский лидер имеет персонального охранника из СС, на рукаве которого белыми буквами вышита фамилия того человека, которого он должен охранять. Эти милиционеры в черной форме – на самом деле элитарные, теневые господа, реальная власть которых (тайная и очень эффективная) постоянно возрастает. Сам рейхсфюрер Гиммлер как-то сравнил их с СА. Штурмовики – это простые солдаты, а СС – элитная гвардия. Такая гвардия существовала во все времена. Она была у персов, у греков, у Цезаря, Наполеона и старого Фрица. Для новой Германии элитной гвардией стали СС. Гиммлер – холодный реалист, который прекрасно понимает, зачем нужна полиция, и добавляет к диктатуре СС политическую полицию Баварии. Он нашел для нее руководителя – бывшего морского офицера, уволенного из ВМС, Рейнхарда Тристана Эугена Гейдриха. Этот холодный соблазнитель с телом атлета и ястребиным носом, придающим его лицу хищное выражение, поплатился карьерой за любовную интрижку. Вызванный на суд чести адмиралом Эрихом Редером, Гейдрих откровенно рассказал о своем романе и даже назвал имя любовницы. Его поведение так сильно оскорбляло честь морского офицера, что суд вынес приговор без права обжалования: «немедленное увольнение со службы за скандальное поведение». Гейдриху оставалось только одно – вступить в ряды СС. 14 июня 1931 года он встретился с рейхсфюрером СС Гиммлером и 5 октября поступил к нему на службу в чине штурмфюрера. В его задачу входило организовать разведывательный отдел. В этом качестве Гейдрих творил чудеса, расчетливый и скрытный перфекционист, он организовал СД – тайную службу СС. Гиммлер считал Гейдриха прирожденным разведчиком, с умом способным распутать любую нить и завязать ее снова в том самом месте, где это было нужно ему. Гейдрих хочет следить и шпионить за всеми. Его заветная мечта – сделать СД всемогущей разведывательной службой нацистской партии. И ему это удалось. Гиммлер, идеолог партии, и Гейдрих, прекрасный организатор, опутали все земли Германии сетью секретных полицейских агентов и поставили ее на службу Гитлеру и себе. Эта сеть дублировала официальные организации и их функционеров. Вскоре Гиммлер и Гейдрих контролировали уже тайную полицию не только Пруссии, но и всей Германии. И вот Геринг решил вступить в союз с ними. Рудольф Дильс встревожился. Он вступил в открытый конфликт с СС, и его вскоре убрали. Хорошо зная методы работы этой организации, он бежал в Англию. Тем не менее власть Геринга над полицией еще не была уничтожена – он был готов к решительной схватке. Дильсу было разрешено вернуться в Берлин, а указом от 9 ноября 1933 года позволено носить форму штандартенфюрера СС, в знак того, что соглашение достигнуто и прошлое предано забвению. Но тайная борьба не закончилась. Гейдрих продолжал подкапываться под другие службы и создавать свою сеть. Его поддерживает министр внутренних дел Вильгельм Фрик, мечтающий объединить полицию всех немецких земель. Герингу приходится уступать, дюйм за дюймом, ибо он нуждается в Гиммлере, Гейдрихе и СС для борьбы с Ремом и его растущими СА. Штурмовики причиняют полиции все больше беспокойства и тревог, маршируя по городам Германии в темных колоннах, впереди которых идут барабанщики и горнисты, и громко крича о необходимости новой революции. В апреле 1934 года Гиммлер достиг своей цели – 10-го числа, в сопровождении Гейдриха и Геринга, он посещает штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе, 8. Он только что получил контроль над тайной полицией Пруссии. Рудольф Дильс уволен и назначен правительственным резидентом в Кельне. К 20 апреля Гиммлер и Гейдрих обрели контроль над всем аппаратом секретной службы в Германии. Гиммлер и Гейдрих разделили роли и функции: рейхсфюрер стал главой и инспектором государственной тайной полиции (гестапо), а Гейдрих, как представитель фюрера, возглавил руководство администрацией гестапо. Гейдрих сохранил за собой руководство СД, которая стала официальной разведывательной службой партии. Таким образом, в подчинении у Гиммлера и Гейдриха оказалась полицейская служба, контролировавшая всю Германию и нацистскую партию. «Теперь репрессии только усилятся», – писала газета «Национал цайтунг». Чтобы подчеркнуть, что за СА тоже будут следить, газета сообщает: «Термин «враги народа» относится не только к агентам большевиков и агитаторам. Он включает в себя и тех, кто словом или делом ставит под угрозу само существование рейха, не важно, какими бы намерениями они ни руководствовались». Далее автор статьи пишет о репрессиях, не оставляя камня на камне от слухов о том, что режим в предыдущие месяцы несколько смягчился: «Сразу после революции наши враги не подвергались особым гонениям. В первые недели наблюдались лишь отдельные случаи жестокого обращения с ними, но теперь всякого рода агитаторам, клеветникам, саботажникам и любителям позлословить грозит не только предупредительное заключение в концлагерь на сроки разной продолжительности. Оно их не слишком пугало, но теперь все изменится. Мы не будем никого пытать, мы будем сразу расстреливать, и начнем с коммунистов». Таким образом, агитаторам пригрозили расстрелом. Штурмовики были честно предупреждены, и Геринг мог поздравить себя, что выбрал себе в союзники рейхсфюрера СС. В Нюрнберге, поглядывая на судей союзников со своим обычным высокомерием, Геринг расскажет, как он отреагировал в апреле 1934 года на решение Гитлера доверить руководство гестапо Гиммлеру и Гейдриху. «В то время, – сказал он, – я не стал открыто протестовать против решения Гитлера, хотя оно было мне неприятно, ибо я сам рассчитывал возглавить тайную полицию. Но когда фюрер попросил меня согласиться, объяснив, что он сделал это для того, чтобы наша борьба с врагами рейха шла равномерно по всему государству, я передал полицию Гиммлеру, который подчинил ее Гейдриху». Таким образом, Гиммлер достиг своей цели, и Рем должен был теперь считаться с подчиненным, чья обширная власть была тайной, а сеть агентов, которую он создал, охватывала всю Германию. Геринг, которому пришлось уступить и который знал, что приобрел в лице Гиммлера союзника в борьбе против Рема, тем не менее не доверял ему. Он быстро создал свою личную полицию, новую преторианскую гвардию, Ландзполицайгруп, которая вселилась в помещение в Лихтерфельде, неподалеку от Берлина. Теперь Геринг почувствовал себя спокойнее. В своем роскошном доме на Кайзердам он принимает членов королевской семьи. Он двигается легко и непринужденно, несмотря на свои сто двадцать семь килограммов, и показывает всем портрет жены Карин, которая умерла от истощения и нервного напряжения во время его борьбы за власть и память о которой он чтит с преувеличенной искренностью. Гитлер достойно наградил его за службу. В дополнение к своим министерским обязанностям, Геринг, как главноуправляющий охотой на волков и водными и лесными богатствами рейха, отвечает за охрану природы. Он издает четко сформулированные указы и претворяет их в жизнь во владениях, которые даровал самому себе в округе Шорфхайде, недалеко от Вакерзее. Он строит здесь целый комплекс: охотничий домик, феодальную резиденцию, храм и мавзолей (куда он задумал перенести останки своей жены). Все это получает название Каринхалл. Здесь, на холмистой равнине, где холодные ветры гонят клочья тумана мимо темных деревьев, он с королевским размахом развлекает своих гостей, как могущественный и способный вельможа рейха. Но Геринг, которого Ялмар Шахт, финансовый волшебник страны, характеризует как «человека, который совсем не разбирался в вопросах, касавшихся его положения как государственного мужа», очень хорошо знает, кто его враги. Первый его враг – Рем. Герингу придется избавиться от него, если он хочет без помех наслаждаться властью, богатством и громкими титулами. А он очень любит титулы: его только что произвели в генералы. По мнению Шахта, это очень смешно. «Его поведение было столь театральным, что на ум приходило сравнение с Нероном. Дама, которая пила чай со второй женой Геринга, вспоминает, что фельдмаршал явился к ним в одеянии, чем-то напоминающем римскую тогу, и сандалиях, украшенных бриллиантами. Его пальцы были унизаны кольцами, а тело с головы до ног сверкало драгоценными камнями. Лицо его было накрашено, а на губах губная помада». Смешно? Шахт добавляет: «Я называл Гитлера аморальным человеком. Геринга же можно было назвать безнравственным и преступным». Один из близких родственников Германа Геринга выразился очень точно: «С его беспринципностью он мог бы танцевать и на трупе». Герман Геринг, Генрих Гиммлер, Рейнхард Гейдрих, Рем, Эрнст и СА имеют все основания не доверять друг другу. В течение всей пятницы 29 июня 1934 года Геринг поддерживает связь с Гитлером. Он только что прислал ему самолетом новое сообщение. ГЛАВА 3Пятница 29 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» 21.30-22.00 Геббельс наблюдает за Гитлером, читающим последнее послание. Позже он вспоминал, что уже по выражению лица фюрера догадался, что новости из Берлина и Мюнхена очень серьезные. Геринг и Гиммлер докладывают о состоянии боевой готовности СА и приготовлениях в отрядах. «Но он был тверд в своем намерении действовать без жалости, чтобы разгромить бунт реакционеров, которые, прикрываясь лозунгами о второй революции, планировали нарушить закон и узы верности, связывавшие их с фюрером и партией, и ввергнуть страну в беспорядки, последствия которых невозможно было предсказать». Неужели Геббельс и вправду верил в опасность, о которой заговорил, просмотрев послание, присланное фюреру Герингом из Берлина, и подтвердив, что все это правда? Он был достаточно умен, чтобы понимать, что в ту ночь, 29 июня, он должен был искренне верить в реальность заговора, если хотел и дальше оставаться нацистским лидером и министром. Он мог поздравить себя с тем, что он, протеже Геринга, Гиммлера и Гейдриха, оказался в тени Гитлера, правильно выбрав в свое время, к чьему лагерю пристать. В течение нескольких месяцев были уже заметны признаки приближающейся грозы, и Геббельс хорошо их видел. Как опытный жонглер словами, он хорошо знал им цену. Первые тревожные звонки прозвучали почти год назад, 6 июля 1933 года. В тот день Гитлер принял в Канцелярии рейхсштатгальтеров (руководителей партийных округов). Когда фюрер вошел в большой мраморный зал, все магнаты власти и положения вскочили на ноги и вытянули руки в нацистском приветствии. Это было одно из тех собраний в военном стиле, которые Адольф Гитлер любил больше всего. Его голос звучал громко и грубо, словно он говорил не для собравшихся в зале, а для тех миллионов коричневорубашечников, которых не успокоил приход нацистов к власти. «Революция, – говорил фюрер, – это временное состояние, мы не должны позволить ей превратиться в постоянное. Надо направить бурный поток революции в твердое русло эволюции». Это было равносильно тому, чтобы сказать, что революция закончена, что второй уже не будет. 16 июля он произнес в Лейпциге новую речь и выразился там еще откровеннее: «Революции с удачным началом – гораздо более частая вещь, чем те, которые вовремя завершились». Нет сомнений, что именно эти речи и подсказали Геббельсу, что ему надо быть очень осторожным в своих отношениях с Ремом и СА. Впрочем, надо ли торопиться? Рем еще очень влиятелен, а сам Гитлер действует крайне осторожно. Личное письмо, обращение на «ты» и обнародование в декабре 1933 года закона об единстве партии и государства, включение Рема в состав правительства в ранге начальника штаба СА – вся эта игра еще в самом разгаре. Вместе с Ремом в правительство в качестве первого личного секретаря фюрера вошел и Гесс – странный человек с асимметричным лицом, который служил Гитлеру секретарем в ту пору, когда он, находясь в Ландсбергской тюрьме, писал свою книгу «Майн кампф». Как личный представитель фюрера, пользующийся его безграничным доверием, Рудольф Гесс, напоминавший фанатика-прорицателя, стал в партии вторым человеком после Гитлера. Рудольф Гесс высказывается против методов СА. «Каждый национал-социалист должен понимать, что жестокое обращение с врагами свидетельствует о еврейско-большевистском складе ума и демонстрирует качества, совершенно недостойные национал-социалиста». Интересно, как человек вроде обергруппенфюрера Карла Эрнста, который смеялся в лицо пытаемым им узникам, отнесся к подобному заявлению? Естественно, требование Гесса применять только «корректные» методы наказания не следует понимать слишком буквально. Геббельс прекрасно понял, что слова Гесса – просто эффективный способ отмежеваться от СА. Он хотел заставить их подчиниться нацистскому правительству и требовал, чтобы даже в жестокости они сохраняли порядок и методичность, которые к тому времени стали уже отличительной чертой гестапо и СС. Предупреждения, направленные штурмовикам, появлялись все чаще и становились все более явными, но Геббельс не присоединил своего голоса к хору сторонников порядка. Он ждет, наблюдая за тем, какую позицию займут соперники, и вскоре ему становится все понятно. Геринг объявляет СА вспомогательной полицией и заявляет: «В тот самый момент, когда фюрер и канцлер национал-социалистического государства решит, что революция закончилась и начался период национал-социалистической реконструкции, всякое действие, нарушающее закон, вне зависимости от того, кто его совершит, будет безжалостно караться». Фрик, министр внутренних дел, был еще более категоричен. «Самая важная задача для правительства рейха сейчас, – пишет он, – это консолидация абсолютной идеологической и экономической власти, сосредоточенной в наших руках. Но мы не сможем достичь успеха в этом начинании, если будут продолжаться разговоры о «следующей фазе революции» или о «второй революции». Эти слова – прямой выпад в адрес СА. Фрик заканчивает прямой угрозой: «Всякий, кто будет продолжать говорить об этом, должен зарубить себе на носу, что подобные разговоры – это бунт против самого Гитлера и что с подобными людьми будут обращаться как с изменниками». Это было написано 11 июля 1933 года. Месяцы идут, и на штурмовиков поступает все больше и больше жалоб. Геббельс следит за всеми обвинениями в преступлениях (скрытых и явных), которые старая немецкая бюрократия, сплотившаяся вокруг национал-социализма и влиятельных лидеров партии (Геринга и Гесса), выдвигает против СА и ее руководителя. 6 октября Фрик потребовал от судов, чтобы они не отклоняли иски против штурмовиков, нарушивших закон. Далее министр внутренних дел сказал: «Административные функции национал-социалистического государства и полиции не должны больше нарушаться недопустимым вмешательством СА. Любые предосудительные действия членов СА должны стать объектом самого энергичного преследования». Геббельс хорошо понимал, в чем заключается смысл этого заявления, – нужно поставить СА на место. Через несколько месяцев, 24 февраля 1934 года, после того как Рем стал министром, в газете «Фелькишер беобахтер» появилось новое предупреждение Гесса: «Все члены СА – бойцы партии, точно так же, как и все политические лидеры или вожди гитлерюгенда... Нет никаких причин, да и в будущем не будет, для их независимого существования». Рему и штурмовикам придется подчиниться. Они могут и дальше распевать:
но пространство для их маневра значительно сузилось. Геббельс наблюдает, как они пытаются исправить положение, но ничего не предпринимает. У него прочное положение в Берлине, партии и правительстве, которое позволяет быть в курсе всех интриг и заговоров. Более того, он поддерживает связь с Эрнстом Ремом и внимательно слушает его, надеясь уловить в словах начальника штаба то, что выдало бы его истинные намерения: «Мы должны полностью подчинить Германию себе, сделать ее ein totaler SA-Staat»[2]. Рем исключительно упрям. Геббельс также следит за тем, как Гиммлер прибирает к рукам тайную полицию. Он знает, что Рем – очень самоуверенный, оптимистичный и доверчивый человек. Гиммлер его старый друг еще с героических времен Мюнхена 1922 – 1923 годов. В ту пору Гиммлер принадлежал к Рейхскригсфлагге (знаменосцам партии). Во время путча он был на баррикадах и держал в руках флаг партии. Рем любит своего старого друга Гиммлера. Рост рядов СС его не беспокоит. Он считает совершенно нормальным, если некоторые штурмовики переходят служить в СС, так как знает, что численность СС никогда не превысит десяти процентов от численности СА. Более того, весной 1934 года Геббельс узнает от своих осведомителей, что Рем и Гиммлер тайно встречались. Рем и ГиммлерВ последние дни февраля несколько служебных машин отправились из Берлина в город Ратеноу, расположенный в семидесяти шести километрах от столицы. Они быстро промчались по улицам этого маленького городка, когда рабочие завода оптических инструментов садились на велосипеды и отправлялись на обед. Машины остановились у входа в поместье Грос-Вудик, принадлежавшее фон Гонтарду. Из машины Рема вышли штандартенфюрер СА граф фон Шпрети, адъютант с девичьим лицом (последняя любовь Рема), группенфюрер СС Бергман, старший адъютант Рема, и, наконец, Рольф Райнер, его личный секретарь. Из второй машины вышли Гиммлер и его адъютант оберштурмбаннфюрер СС Карл Вольф. Группа людей в коричневой и черной форме медленно направилась к дому. Они планировали пообедать здесь, разговор велся в дружеских тонах. Рем даже фамильярно взял Гиммлера под руку. За столом разговор стал более резким. Рем, который много съел и много выпил, разговаривал с Гиммлером не допускающим возражения тоном и заявил, что СС – консервативная организация, что она защищает «реакцию» и нижние слои среднего класса. Гиммлер молча слушал его – он не привык, чтобы на него нападали на публике. Тогда его адъютант Карл Вольф, как он вспоминал через много лет, принялся защищать своего начальника и СС. Геббельс и другие лидеры партии, и прежде всего Геринг, хорошо знали об этой встрече и ее цели. Гиммлер, как и прежде, внешне остается верным сторонником Рема, но его полицейская сеть непрерывно разрастается. Геринг общается с Ремом через посредников, особенно через Пили Кернера, который выполняет роль офицера связи между «сумасшедшим авиатором», как некоторые профессиональные офицеры называют Геринга, и лидером коричневорубашечников. Геринг заботится о своей безопасности и пытается столкнуть Гиммлера и Гейдриха с Ремом. Йозеф Геббельс наблюдает за действиями этих людей. Он знает, что в Берлине Гиммлер и Гейдрих собрали группу «надежных» сотрудников, которых они пригласили из Мюнхена. В нее входят Мюллер, Гейзингер, Губер и Флеш. Кольцо вокруг Рема сужается. Гестапо и армейская разведка разыскали в Берлине бывшего вестового из офицерской столовой в Химмельштадте, небольшом городке, где когда-то служил Рем. Теперь он владелец ресторана в столице. И теперь к нему приходят господа, которым никак нельзя отказать, и задают ему вопросы о прошлом капитана Рема и его личной жизни в ту пору. Бывший вестовой сообщил им, что в Химмельштадте Рем имел роман с молоденькой девушкой. Конечно, добавляет он, как владелец ресторана, все вестовые знали об особых пристрастиях Рема. «Он всегда приставал к нам, вестовым, с непристойными предложениями». Собеседники записывают эти слова. А когда полиция проявляет интерес к личной жизни министра, это означает, что эта тема уже не является больше запретной и что кто-то хочет собрать досье на этого человека, чтобы свалить его. В апреле 1934 года Рем заявляет во всеуслышание, что революцию надо продолжить и довести до логического конца. «Не расстегивайте ремни!» – кричит он своим штурмовикам, и, как всегда, они говорят о необходимости «очистить свинарник». В конце месяца Гиммлер просит Бергмана и Рольфа Райнера устроить ему еще одну встречу с Ремом. О чем говорилось на этой встрече – точно неизвестно, но, вполне возможно, Гиммлер решил дать Рему последнюю возможность одуматься. Геббельс узнал о ней только после того, как она состоялась. Вероятно, Гиммлер предупредил Рема: «Гомосексуализм представляет большую опасность для режима». Он не назвал самого Рема, но указал на обергруппенфюрера СА Хайнеса, Коха, Эрнста и некоторых других, которые не скрывали своей ориентации. «Разве это не огромная опасность для нацистского движения, – спрашивает Гиммлер, – если любой человек может заявить, что лидеры нацистов избираются по сексуальным предпочтениям?» Рем не отвечает; он просто кивает и пьет. Гиммлер говорит о слухах, которыми полон Берлин: о том, что лидеры СА организовали сеть призывных пунктов, опутывающую всю Германию, которая направляет молодых красивых новобранцев в Берлин для участия в оргиях Рема и его адъютантов. Гиммлер убежден, что защищает интересы государства, которые для него превыше всего. Рем неожиданно разражается рыданиями и, обняв Гиммлера за плечи, горячо благодарит его за совет. Все это выглядит так, будто под влиянием алкоголя Рем осознал свои ошибки и обещает исправиться, воспользовавшись советом старого друга Гиммлера. Лидеры СС и СА покидают уединенную гостиницу, где состоялась их встреча. Однако на следующее утро агенты Гиммлера сообщают, что минувшей ночью в штаб-квартире Рема состоялась одна из самых разнузданных оргий, которую им приходилось видеть. Из окон вылетали бутылки, которые разбивались о тротуар, а ночную тишину нарушали взрывы дикого хохота. Рем провел там всю ночь со своими проститутками-мужчинами. Гиммлер пришел в ярость. Позже, когда он услыхал, что Рем проехал по всей Германии, инспектируя соединения СА, он понял, что нельзя больше откладывать решающую схватку. Через несколько дней после поездки Рема он посещает ряд городов Германии, отдавая приказы СС. Йозеф Геббельс, везде имеющий своих осведомителей, также чувствует, что гроза надвигается. Он узнает, что Гейдрих уже начал составлять списки врагов партии, к которым Гиммлер и Геринг добавляют фамилии своих врагов. Гиммлер уже называет Виктора Лутце вероятным преемником Рема. Геббельс, разумеется, не единственный, кто знает о разногласиях между Ремом и другими лидерами нацистов. К концу марта корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Берлине, решивший прозондировать почву, задает несколько вопросов, но пресс-служба Канцелярии с негодованием называет их глупыми шутками и отказывается отвечать. Но, как это часто бывает в политике, отказ только усиливает подозрения. Гитлер хорошо понимает, что он никого не убедил, и через несколько дней лично принимает Луи П. Лохнера, американского журналиста. С привычной для американских репортеров дерзостью и прямотой, Лохнер сразу же задает ему каверзный вопрос: «Господин канцлер, говорят, что среди ваших близких сподвижников есть люди, которые хотят вас сместить. Говорят также, что среди самых выдающихся из них есть человек, который пытается расстроить ваши планы?» Но Гитлера не пугает этот вопрос. Он улыбается. «Он принялся описывать мне людей, которые были его ближайшими соратниками, – пишет Лохнер, – и пытался создать впечатление, что он всеми доволен». Потом канцлер заявил, что среди его окружения нет ни одного человека, который мог бы соперничать с ним. «Конечно, – продолжал Гитлер, – меня окружают не ничтожества, а реальные люди. Нули имеют круглую форму, и, когда дела принимают плохой оборот, они катятся прочь. Зато близкие мне люди прямые и стойкие. У каждого свой характер, свои амбиции. Если бы они не были честолюбивы, они не достигли бы нынешнего положения. Я восхищаюсь честолюбивыми людьми». Канцлер подчеркивает эти слова. «В группе, состоящей из людей с амбициями, трения неизбежны. Но никто из этих людей никогда не пытался навязать мне свою волю. Наоборот, они всегда подчинялись моим желаниям». Что это, двуличность Гитлера или, скорее, надежда на то, что в борьбе людей, окружающих его, еще можно будет достичь компромисса? В любом случае, Геббельс хорошо знает о сомнениях фюрера. Он поддерживает связь с Ремом и служит посредником между Гитлером и начальником штаба СА. В то же самое время, если Гитлер подаст четкий знак, что он решил убрать Рема, Геббельс без колебаний бросит друга. Более того, Геббельс соблюдает осторожность в контактах с Ремом – они встречаются в тихих, уединенных гостиницах, подальше от любопытных глаз. Геббельс хорошо знает, что списки Гейдриха быстро растут и каждое имя в нем обозначено порядковым номером. Он также знает, что Гесс, Мартин Борман и майор Вальтер Бух, президент Верховного трибунала партии, собирают доказательства коррумпированности и развращенности лидеров СА; что показаний на Хайнеса, принимавшего участие в убийстве Ратенау, становится все больше и больше. Всем известно, что круглолицый обергруппенфюрер СА, несмотря на все его попытки казаться спокойным, добропорядочным чиновником, ухоженным и обладающим чувством собственного достоинства, на самом деле гомосексуалист. Он также один из самых близких сотрудников Рема и участник всех его оргий. В 1926 году Гитлер исключил его из рядов СА, но по настоянию Рема Хайнес был вновь принят в ряды штурмовиков и получил командную должность. В 1934 году он стал руководителем полиции в городе Бреслау. Его свита похожа на свиту Рема – это все объекты нежной страсти своего начальника. Гомосексуалист Энгельс имеет чин оберштурмбаннфюрера, а молодой Шмидт является адъютантом Хайнеса. Этот парень, которому всего двадцать один год, – последняя прихоть босса. Что бы ни натворил этот юный блондин, он уверен, что любовник его защитит. Однажды, напившись, Шмидт при свидетелях убил ножом своего собутыльника, но шеф полиции запретил общественному прокурору вмешиваться в это дело. Шмидтом на самом деле движет стремление выдвинуться, а не любовь к Хайнесу; будучи членом гитлерюгенда, он уступил его домогательствам, поскольку нуждался в деньгах. В ту пору ему было всего семнадцать лет. Рядом с этой парой Энгельс, прожженный интриган и развратник, играет роль злого гения Хайнеса. Он один из тех, кто набирает в штурмовых отрядах и организациях гитлерюгенда участников для своих эротических игрищ. Более того, некий Петер Гранингер, пользующийся безграничным доверием лидеров СА, получает ежемесячную зарплату в двести марок за поиски «друзей» и организацию фестивалей разврата, которые Рем и его компания просто обожают. Геббельс все это знает. Но он хорошо знает и то, что Рем и его ближайшие соратники возбуждают в людях жгучую ненависть, что майор Вальтер Бух и его зять Мартин Борман имеют с ним давние счеты, что из соображений нравственности они пытались свалить его еще тогда, когда он только что вернулся из Боливии, чтобы возглавить СА. А Рем и не скрывает своих пороков. «Я и не считаю себя «хорошим» человеком, – сказал он однажды. – У меня нет таких претензий». В 1932 году Бух разработал план ликвидации Рема и его штаба; графы фон Шпрети и дю Молэн Эккарт, а также агент разведки СА Георг Белл получили сведения о группе наемных убийц, которой руководили бывший штандартенфюрер Эмиль Траугот Данцейзен и некий Карл Хорн. Но Хорн испугался и рассказал о плане Буха штурмовикам. И когда однажды утром убийцы безуспешно попытались убрать его, Рем, фон Шпрети и дю Молэн Эккарт поняли, что Хорн не лгал. Встревожившись, они сообщили о покушении в полицию, и в октябре 1932 года Эмиль Данцейзен предстал перед судом и был приговорен к шести месяцам тюрьмы за подготовку убийства. Чтобы защитить себя, Рем даже обратился за помощью к врагам нацистов – демократам. Члены группы Буха – Бормана чувствовали себя оскорбленными. Они не прекратили сбора материалов на Рема и весной 1934 года напряженно работали, пополняя свои досье и составляя списки. Только теперь они действовали уже как представители правящей партии. Рейхсфюрер СС Гиммлер, Гейдрих, глава гестапо и СД, а также рейхсминистр Геринг разработали новую операцию. В 1932 году Гиммлер не выступал открыто против Рема, наоборот, он служил посредником между ним и майором Бухом. Возможно, он еще помнил свою первую встречу с Ремом в мае 1922 года в «Арцбергер Келлер» в Мюнхене, где тот убедил его вступить в националистическую организацию Рейхскригсфлагге. С тех пор прошло двенадцать лет, и ситуация изменилась. Теперь Гиммлер стал противником Рема. ГЛАВА 4Пятница 29 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» 22.00-22.30 Неожиданно Гитлер встает, и Геббельс замечает, что к ним спешит эсэсовец, которого он хорошо знает. Это группенфюрер СС Зепп Дитрих. Он среднего роста, с квадратным массивным подбородком и ослепительно-белыми зубами, которые часто обнажает в широкой спокойной улыбке. Его улыбка особенно бросается в глаза благодаря этим зубам – крепким, белым и твердо сжатым, как у хищника. Позолоченные дубовые листья, обозначающие его звание, сияют на фоне черного кителя. Фюрер, должно быть, вызвал его в конце дня, и Дитрих, вероятно, сразу же отправился в Годесберг. Он прилетел из Берлина в Бонн, а оттуда приехал на машине. Геббельс стоит позади фюрера, в нескольких шагах от него. Появление Зеппа Дитриха свидетельствует о том, что фюрер скоро примет решение. Он уже готовится к действиям. Дитрих послушный исполнитель приказов; его жизнь протекает среди близкого окружения Гитлера. Он командир личной охраны фюрера – подразделения СС, в котором состоит около двухсот тщательно отобранных бойцов. Охранники безоговорочно преданы Гитлеру, они также хорошо знают военное дело. Все они отличные стрелки и превосходные спортсмены, отобранные в результате длительных и сложных испытаний. Гитлер уверен в Зеппе Дитрихе, а Дитрих уверен в своих людях, и это очень важная вещь, поскольку фюрер живет в вечном страхе покушения, и охрана отвечает за его жизнь. Всякий раз, когда он появляется на публике, его тройным кольцом окружают сто двадцать человек охраны. В сентябре 1933 года в Нюрнберге на одной из первых публичных церемоний нового режима, рейхспартайтаге, при свете тысяч горящих факелов, которые держали нацисты, фюрер придумал имя для своей личной охраны: лейбштандарт СС «Адольф Гитлер». Фюрер знает, что он может положиться на свою гвардию и ее командира – у этих людей глаза фанатиков, готовых убивать или быть убитыми. Группенфюрер СС приветствует рейхсканцлера. Фюрер отдает короткий приказ: «Летите в Мюнхен. Как только прибудете, позвоните мне сюда, в Годесберг». Дитрих вскидывает руку, щелкает каблуками и удаляется. Через несколько секунд все слышат, как заводится мотор его машины и она быстро уезжает. Зепп Дитрих – надежный офицер. Вскоре он будет уже в столице Баварии. Оттуда, если потребуется, он сможет быстро добраться до маленького городка Висзее. Бад-Висзее расположен на западном берегу Тегернзее. В водах озера отражаются деревянные дома и отели, выстроенные в стиле начала века. Озеро окружают горы, на склонах которых пастбища чередуются с лесами. Мирное царство зелени прерывается узкой конусообразной полоской озера, похожей сверху на огромную водяную каплю, которую питают горные ручьи. По главной улице Висзее прогуливаются парочки, расходящиеся потом по отелям и лечебным павильонам. Висзее славится своим умиротворяющим воздухом, здесь бьют мощные сернистые, йодированные, богатые железом источники. Говорят, что их целебная вода исцеляет любую болезнь – от ревматизма до сердечно-сосудистых заболеваний, от подагры до нервных расстройств. Семьи спешат – надо успеть на лечебную ванну или массаж. В последние дни июня 1934 года в Висзее прохладно. Вершины окружающих гор – Вальберг, Баумгартенберг и Риссеркогель, любимое место для прогулок отдыхающих, – часто закрыты облаками. В горах идут дожди, так что курортники проводят свободное время в городе, любуясь озером или плавая по нему на маленьких лодках, которые курсируют между Эгерном, Роттахом и Висзее. Есть еще замок в городке Тегернзее и обширный монастырский парк. Можно забраться и на ротонду под названием «Зонтик великана», с которой открывается великолепный вид на озеро и всю долину Висах. В эту пятницу 29 июня, спасаясь от влажной духоты баварской столицы, в Висзее понаехало много мюнхенцев. Некоторые расположились лагерем – все пастбища усыпаны палатками. Быть может, это молодежь из гитлерюгенда. Прогуливаясь по берегам озера, туристы и курортники обходят стороной пансионат «Ханзельбауэр», который расположен невдалеке от дороги. Днем его охраняют солдаты, а в парке часто стоят представительские автомобили. Говорят, что здесь отдыхают лидеры СА, включая самого начальника штаба, рейхсминистра Эрнста Рема, который страдает от ревматизма. На озере качаются белые лодки. Как всегда по вечерам, с гор дует прохладный ветер. Всю долину Висах продувает этим ветром, от которого вода озера покрывается рябью, а в парке пансионата «Ханзельбауэр» шелестит листва. Эрнст Рем сейчас спит – менее чем в часе езды от Мюнхена, куда скоро прибудет группенфюрер СС Зепп Дитрих. После отъезда Дитриха в Годесберге снова воцаряется тишина. Птицы замолчали, словно для того, чтобы перевести дыхание, а оркестры перестали играть. Адольф Гитлер беспокойно меряет шагами террасу. Приезд Зеппа Дитриха снял напряжение, на какое-то время избавил его от раздумий, что предпринять, какой отдать приказ. Но теперь надо снова ждать, мучаясь сомнениями и прислушиваясь к потоку противоречащих друг другу мыслей. Все свидетели той ночи хорошо запомнили лицо Гитлера – изможденное, бледное, перерезанное глубокими морщинами. Глаза его блестят, как глаза человека, мечущегося в жару. Он машинально отбрасывает назад глянцевую прядь волос, падающую ему на лоб. Он ждет. Неожиданно раздается звук горна, резкий на фоне тишины, которая усиливает звук, и ночная тьма отвечает ему долгим эхом. Брюкнер встает – на террасе только что появился человек в коричневой форме. Это Виктор Лутце, обергруппенфюрер СА Ганноверского округа. Он вскидывает руку в приветствии, и Гитлер подходит к нему. Он берет Лутце под руку и благодарит его за то, что он откликнулся на его призыв и быстро приехал в Годесберг. Лутце наклоняет голову и щелкает каблуками. Он говорит, что собирался уже ехать в Висзее, куда Рем вызывал всех руководителей СА и куда, как думал Лутце, на следующий день должен был прибыть сам Гитлер для разговора со штурмовиками. Гитлер делает отметающий жест рукой, словно отбрасывает эти мысли, и спрашивает Лутце, может ли он расчитывать на его безоговорочную преданность в случае непредвиденных осложнений. Лутце отвечает, что он принес фюреру присягу и все, чем он владеет, включая и саму жизнь, принадлежит Гитлеру. «Вы можете полностью располагать мною, мой фюрер», – заканчивает Лутце. Гитлер улыбается и расслабляется. Он выбрал правильного человека. Об этом обергруппенфюрере СА говорил ему и Гиммлер, но канцлер сам принял решение, выкрикнув его имя таким голосом, как будто оно только что пришло ему на ум, хотя он давно уже был уверен в абсолютной преданности Лутце. Однажды в начале марта 1934 года Гитлер провел несколько часов в Берхтесгадене. Одетый в тирольские кожаные штаны, хотя воздух был очень холодным, он несколько минут простоял на террасе, греясь в лучах полуденного солнца и любуясь панорамой заснеженных горных вершин. От их застывшего молчаливого величия каждое слово и каждый жест, казалось, приобретали особое значение и символическое звучание. Гитлер любит это место и по своему выбору принимает здесь самых близких друзей. В тот мартовский день обергруппенфюрер Виктор Лутце попросил принять его, и Гитлер вышел на террасу замка выпить чаю. У его ног спал волкодав, положив голову на лапы. При ярком свете альпийской весны, в котором заснеженные поля сверкали, словно плиты полированного металла, Лутце робким голосом прилежного ученика заговорил об Эрнсте Реме. Некоторые штурмовики недовольны своим начальником, говорил он, а 28 февраля Рем совершил непозволительное – он открыто критиковал Гитлера. «То, что сказал этот смешной ефрейтор, нас совершенно не касается! – кричал Рем. – Если мы не сработаемся с Гитлером, то прекрасно обойдемся и без него». Лутце прошептал последние слова Рема: «Гитлер – изменник. Мы отправим его в длительный отпуск». После этого Виктор Лутце замолчал. Не показывая своих чувств, Гитлер попросил рассказать подробнее. Говорил ли Лутце об этом Гессу, заместителю Гитлера? Да, говорил. Услыхав это, фюрер прошептал: «Надо дать делу созреть». Лутце ушел обеспокоенный и разочарованный. Наверное, он не туда обратился. И он решил поговорить с человеком, чье влияние быстро росло, – генералом Вальтером фон Рейхенау – и рассказать ему о поведении Рема. В делах такого рода поддержка офицера рейхсвера может стать незаменимой. У Вальтера фон Рейхенау были манеры прусского офицера: прямая осанка, атлетически сложенное тело и монокль. Это молодой генерал артиллерии с пронизывающим и внушающим страх взглядом. Впрочем, он мало похож на других офицеров германской армии, воспитанных в военных училищах в традициях беспрекословного повиновения и высокомерной властности. Рейхенау не высокомерен и не отстранен. Он хорошо знает солдат, которыми командует. Он участвует вместе с ними в соревнованиях по бегу и другим видам спорта. С подчиненными он разговаривает как с людьми. Говорят, что он выступает за народную армию. Лидеры нацистов быстро выделили этого амбициозного генерала, члена Немецкого олимпийского комитета и несравненного знатока военной науки и стратегии. Он был одним из лучших учеников Макса Хоффмана, отвечавшего, как говорят, за подготовку самых впечатляющих операций Гинденбурга и Людендорфа во время Великой войны. Вальтер фон Рейхенау может стать связующим звеном между армией и национал-социализмом. РейхсверАрмия давно уже представляла серьезную проблему для Гитлера и других нацистских лидеров. В Германии 1933 года это была единственная организованная сила за пределами партии. Члены Добровольческого корпуса и первые нацисты тоже вышли из армии, но для большинства офицеров рейхсвер остался первой и единственной любовью, почти религиозной организацией, в которую они вступили по велению сердца. Более двадцати процентов офицеров – аристократы, и, хотя после 1918 года в Германии не было императора, они считали себя хранителями традиций немецкого государства. Они ждут, возглавляя крошечную армию в 100 тысяч человек, разрешенную позорным Версальским договором. В свое время они разгромили спартаковцев, солдатские советы, которые хотели в период с 1918 по 1920 год, как выразился Гинденбург, принести в Германию террористический большевизм. Офицеры изобретают способы обходить ограничения Версальского договора, испытывая, к примеру, новое оружие в большевистской России, подальше от возможных инспекций. Они одержимы мыслью о реванше, желанием избавиться от позора поражения, которое, как им хочется верить, стало результатом «удара в спину». Они боятся французского вторжения, которое погубит Германию. Они сражались с французскими войсками, которые в 1923 году оккупировали Рур. Члены Офицерского корпуса участвовали в покушениях. Убийцами Ратенау были военные. Напряженные, худощавые, чопорные и твердые, офицеры рейхсвера олицетворяют суровый, непоколебимый дух Германии, сердцем которой является армия, вверенная их попечению. Вокруг армии группируются организации ветеранов, среди них «Стальной шлем». Каждый год проводится День фронтовиков, отмечать который собираются тысячи людей – участников великих войн Германии 1866, 1870 и 1914 годов. Парад ветеранов принимает принц крови – они проходят мимо него под звуки военных маршей, одетые в серую полевую форму и со шлемом на голове. В руках у них вместо винтовок тяжелые палки. Генерал Ганс фон Зеект в разговоре с канцлером Штреземаном 7 сентября 1923 года так охарактеризовал дух Офицерского корпуса: «Господин канцлер, если вы пойдете по немецкому пути, то рейхсвер будет с вами». А кто может определить этот «немецкий путь», как не командование армии? Все значительно упростилось после 26 апреля 1925 года, когда были объявлены результаты решающих выборов и Гинденбург, бывший начальник Генерального штаба, был избран президентом рейха. Внушительный, как бронзовая статуя, Пауль фон Бенкендорф унд фон Гинденбург был сыном прусского офицера. Выпускник военного училища, ветеран войн 1866 и 1870 годов, он достиг пика своей активности в 1911 году. Когда он появлялся перед войсками в сером военном плаще на подкладке, в островерхом шлеме с позолоченной верхушкой, с жезлом фельдмаршала в руке, то казался олицетворением старой, неумирающей Пруссии и ее непобедимого юнкерства. Казалось, что бок о бок с ним размеренной твердой походкой шли все старые немецкие традиции. Армия – это не просто тема для мемуаров, это люди с оружием и властью. Военное министерство обладает очень большой властью, это самое влиятельное министерство страны. Его массивное здание на Бендлерштрассе с высокими, украшенными колоннами и мрамором стенами, охраняемое солдатами, проходящими туда и обратно парадным шагом, до прихода Гитлера к власти казалось средоточием всей власти в Германии. Генералы Зеект, Хейе и Тренер, все бывшие служащие Генерального штаба, определяли «немецкий путь», назначая и смещая министров. Их сотрудники, офицеры военного министерства, которые каждое утро пунктуально подъезжают к зданию на Бендлерштрассе, считают себя элитой нации. В них еще жив прежний дух имперского Генерального штаба, который официально заменен на управление войсками. Высшие командиры армии – уважаемые и влиятельные фигуры. Но теперь в стены казарм и министерства на Бендлерштрассе бьют волны нацизма, и каждый офицер должен определить свое отношение к австрийскому ефрейтору. Просто игнорировать его никак нельзя, поскольку в соединениях многие молодые офицеры уже поддались влиянию нацистских идей. Даже генералы, когда-то равнодушные к политике, начинают проявлять повышенный интерес к нацистским полувоенным группировкам, – быть может, из них можно будет черпать пополнение для армии; быть может, нацизм поможет навеки спаять немецкий народ и его армию, хранительницу немецких традиций. Многие офицеры провели некоторое время в СССР в качестве советников Красной армии, в обмен на разрешение использовать русские лагеря для обучения солдат обращению с современным оружием. Большевики хорошо вооружили свою армию и подняли ее престиж на такую высоту, о которой молодые офицеры рейхсвера могут только мечтать. Может быть, нацисты сделают то же самое в Германии? Курт фон Шлейхер и Вернер фон БломбергПоследний шеф военного министерства, Курт фон Шлейхер, способный и умный генерал, бывший сотрудник немецкого Генерального штаба, разделяет эти надежды. Родившийся в 1882 году, он очень честолюбив и считает себя политиком в духе Макиавелли. Он хочет опереться на нацистов, использовать их и сыграть в коварную и хитрую игру с Гитлером, с которым он познакомился в октябре 1931 года и которого надеется «приручить». Он рассчитывает расколоть нацистскую партию и управлять ею вместе с Грегором Штрассером, устранив Гитлера, если потребуется. Чтобы добиться этого, Шлейхер продолжает практику своих предшественников – устранение канцлеров. Визит к Гинденбургу, собрание, разумное давление, и с Генрихом Брюнингом покончено. Шлейхер выдвигает в канцлеры бывшего офицера, преданного Гинденбургу представителя армии – Франца фон Папена. Но он вскоре уходит, и 2 декабря 1932 года канцлером республики становится сам Курт фон Шлейхер. Но и он пробыл канцлером недолго. Гитлер повернул ситуацию в свою сторону, использовав армейские соединения, которые поставили Папена и Шлейхера в оппозицию к Гинденбургу. Папен надавил на президента, и тот назначил Гитлера канцлером, а Папена вице-канцлером. Шлейхер проиграл, но проиграл ли рейхсвер? Гинденбург все еще президент, а военным министром является генерал Вернер фон Бломберг, высокий улыбчивый аристократ с русыми волосами и моноклем в глазу – словом, типичный немецкий офицер. В свое время он побывал в России. «Еще немного, – рассказывал он своим близким друзьям, – и я бы вернулся оттуда законченным большевиком». Этим он хотел сказать, что не может больше поддерживать парламентский режим Веймарской республики, режим полного беспорядка, который не сумеет спасти даже президентство Гинденбурга. Он считает, что Германии нужно сильное национальное правительство, созданное на основе широкой народной поддержки. Бломберг восхищен Гитлером и находится на хорошем счету у Гинденбурга. Он – как раз тот военный министр, который нужен Гитлеру. Его первая задача – убрать людей Шлейхера из здания на Бендлерштрассе. Генерала фон Бредова, руководителя министерства, сменил Вальтер фон Рейхенау, который тоже считает, что с помощью Гитлера армия вновь станет огромной силой, основным каркасом и поддержкой немецкого общества. Впрочем, этими переменами довольны не все. Линию, которую проводят Бломберг и Рейхенау, поддерживают не все члены Офицерского корпуса. Есть и такие, которые считают Бломберга «резиновым львом»; других смущает демагогия ефрейтора Гитлера; третьи опасаются, как бы нацистские отряды Рема не присвоили себе то положение в обществе, которое раньше занимала армия. Армия хочет использовать Гитлера в своих целях, чтобы сохранить власть. Офицеры Генерального штаба, наделенные высшими полномочиями, вроде Бломберга или Рейхенау, а также командиры соединений чувствуют инстинктивное отвращение к лидерам СА, которые тоже называют себя офицерами, хотя в прошлом были швейцарами, знаменитыми развратниками и любителями скандалов. Офицерский корпус никогда не склонится перед СА. В январе 1934 года, когда Курт фон Гамперштейн, последний из ставленников Шлейхера, покинул свой пост главнокомандующего сухопутными войсками, Гинденбург уступил требованиям офицеров и отверг кандидатуру Рейхенау, которого поддерживали Бломберг и Гитлер. Вместо него был назначен генерал Вернер фон Фрич, придерживающийся более традиционных взглядов и чьи симпатии к нацистам не были так ярко выражены. Гинденбург и рейхсвер защищали свои привилегии, и Гитлер хорошо понимал, что в глазах народа силы, во главе которых стояли эти люди, представляют собой хранителей национальной традиции. Эти настроения необходимо принимать во внимание, а для этого надо уступать и маневрировать. Впрочем, есть еще и СА, численностью в несколько миллионов человек, и горячий капитан Рем со своим собственным представлением о том, какой должна быть армия и оборона страны. Фюрер и армияВ 1933 году, вскоре после прихода нацистов к власти, Рем встретился с Германом Раушнингом. Лысый, круглоголовый президент сената города Данциг, со смеющимися глазами и внимательной манерой выслушивать собеседника, внушает доверие. Рем разговаривает с ним откровенно и сообщает ему, что лидеры СА, включая и его самого, тоже офицеры, только боевые, а не штабные крысы. «Мы сражались в составе Добровольческого корпуса и в Руре». Рем рассказывает о недовольстве низшего офицерского слоя и сержантского состава той строгой иерархией, которая царит в регулярной армии. Нацисты захватили власть – почему же они не наградили штурмовиков титулами, деньгами и чинами? Почему они так боятся обидеть офицеров рейхсвера, которые палец о палец не ударили во время уличных боев или драк в прокуренных залах? Рем все больше и больше возбуждается. «Новая армия должна быть революционной. Мы не можем больше ждать; у нас больше не будет возможности потрясти старый мир до самого основания. От Гитлера я слышу одни только красивые слова... Он хочет получить готовую армию, которую можно было бы сразу послать в бой». Рем на мгновение замолкает, его лицо выражает разочарование и недоверие. Он бьет кулаком по столу – ведь он ветеран Западного фронта и Мюнхенского путча 1923 года, человек, сражавшийся с генералами Лоссовом и фон Каром. Он-то обо всем помнит, а вот Гитлер уже забыл. «Гитлер заявляет, что в будущем сделает всех солдат национал-социалистами. Но он начал с того, что предпочел их прусским генералам. В этом болоте революционного духа ему не найти. Мозги у них пустые; они проиграют и следующую войну». Гитлер же прекрасно все понимает. С одной стороны, существуют генералы, влиятельные и уважаемые люди, а с другой – штурмовики, которых в народе побаиваются и презирают. Существует Гинденбург, президент страны, и вице-канцлер Папен, связанный с рейхсвером и Гинденбургом; существуют монархисты и консерваторы. И еще существует он – Гитлер, который пока лишь только канцлер. Он только что добился власти и не должен ее потерять. Утром 31 января 1933 года, меньше чем через сутки после своего назначения на должность канцлера, Гитлер отправляется в казармы Берлинского гарнизона. Он обращается к солдатам, собравшимся на плацу и стынувшим на морозе, со страстной речью – он говорит о будущем национал-социалистической Германии. Офицеры крайне недовольны его появлением перед солдатами – это вопиющее нарушение традиций и законов субординации. Чтобы замять этот инцидент и помочь фюреру установить нормальные отношения с армией, фон Хаммерштейн 2 февраля приглашает его на обед. Это было очень важное мероприятие: генералы и адмиралы явились в полной форме, однако это ничуть не смутило Гитлера. Он говорил не менее двух часов и, понимая, что время подчинить себе армию еще не пришло, дал обещание, что армия и флот останутся независимыми и он не будет вмешиваться в их дела. Гитлер всегда хорошо чувствовал политический момент – именно это чувство и привело его к победе. Он пообещал, что сделает все ради перевооружения рейхсвера, он также заявил, что изымет военных из юрисдикции гражданских судов. Гитлер льстил аудитории, подчеркивая ее привилегии, и во время этого обеда ему удалось завоевать симпатии почти всех присутствовавших. Адмирал Редер заметил: «Ни один канцлер не высказывался так решительно по вопросу обороны рейха». Со своей обычной предусмотрительностью новый канцлер устраивает мероприятия, направленные на привлечение на сторону нацистов все новых и новых слоев общества. Зная, что ему предстоит иметь дело с влиятельными фигурами, он выжидает удобного момента. 21 марта 1933 года Геббельс и Гитлер организуют церемонию открытия нового рейхстага, которая проходит в церкви Потсдамского гарнизона. Здесь собрались все маршалы, включая Макензена и принца крови, одетых в форму гусар «Мертвая голова», и Гинденбурга, который вспоминает, как он в 1866 году, вернувшись с австро-прусской войны, совершил сюда паломничество. В этой церкви преклоняли для молитвы колена Гогенцоллерны, а Вильгельм II поставил для себя стул. Гинденбург отдает честь пустому стулу императора, после чего Гитлер поворачивается и обращается к нему: «Господин президент, мы празднуем соединение нашей новой силы с символами древнего величия. Мы воздаем должное вашим заслугам. Бог, наш защитник, поместил вас во главе новых сил нации». Все понимают, что в лице Гинденбурга Гитлер воздает должное заслугам всей армии. Канцлер продолжает прославлять военных – он нуждается в поддержке армии. Ее офицеры – профессионалы в военном деле, и, если разразится война, без них ему не обойтись. На штурмовиков рассчитывать нечего. Если хочешь удержать власть, надо сделать армию своей союзницей. В руках военных оружие, их поддерживают консервативные круги, они пользуются уважением большей части населения. Гитлер нуждается в поддержке офицеров, стоящих за его спиной, чтобы увеличить свою власть. Если Гинденбург умрет, надо будет подыскать ему замену, а любая кандидатура должна будет получить одобрение военных. С того самого дня, как он стал канцлером, даже в те минуты, когда он, опустив глаза, с уважением брал руку маршала, Гитлер думал о его смерти, которая позволит ему добиться верховной власти. Но для этого ему потребуется согласие генералов фон Бломберга, фон Рейхенау, фон Фрича и Людвига Бека, нового начальника Генерального штаба сухопутных войск – плюс согласие всей военной касты, иными словами, Офицерского корпуса. Поэтому фюрер обращается с армией осторожно и с уважением. 1 июля он встретился с лидерами СА в Бад-Рейхенхоле. Штурмовики слушают и аплодируют своему фюреру, который от их имени говорит то, чему они не верят. «Политические солдаты революции вовсе не желают заменить собой армию или соперничать с ней!» – кричит Гитлер. Зато офицеры рейхсвера с удовлетворением воспринимают эти слова. Более того, в день «Стального шлема» Гитлер произносит речь, в которой всячески восхваляет армию. Для штурмовиков эта ассоциация ветеранов под названием «Стальной шлем» кажется оплотом всех отживших традиций и иерархических принципов, оплотом аристократии, цепляющейся за свои старинные привилегии. Гитлер, однако, прекрасно понимает, что у него есть обязательства по отношению к «Стальному шлему» и всей немецкой армии. «Мы можем заверить нашу армию, – говорит он, – что мы никогда не забудем, что для нас она является наследницей всех традиций славной императорской армии, и что мы всем сердцем и всеми силами будем поддерживать наш рейхсвер». Военные восхищены этой речью, а Гитлер не ограничивается только словами. Он отдает приказ повысить в звании молодых офицеров. Молодой полковник Эрвин фон Вицлебен получает чин генерал-майора, командира 3-й пехотной дивизии Берлина – несмотря на то, что он, как говорят, противник нацистов. Генерал Ренондо, французский военный атташе, с тревогой сообщает в Париж в начале 1934 года: «Этим способом партия завоевала симпатии рейхсвера, и не только его верхушки, но и простых солдат. Армия теряет свою нейтральность». В сентябре 1933 года генерал Бломберг издал приказ, подтверждающий слова атташе: с этого числа, в определенных ситуациях, офицеры и солдаты должны отдавать честь в форме нацистского приветствия. Все было бы хорошо, если бы не СА. Однако без них Гитлер, скорее всего, не добился бы власти. Штурмовики становятся все более и более агрессивными, постоянно придираясь к армейским. Их контакты на всех уровнях полны недоверия и враждебности. Когда генерал Фрич приглашает Рема принять участие в военных маневрах в Бад-Либенштейне, в Тюрингии, тот жестом аристократического высокомерия посылает вместо себя своего адъютанта, известного гомосексуалиста. Офицеры возмущены. Рем появляется только в самый последний день – он приезжает на официальный обед. По всей Германии растет число столкновений и даже драк между штурмовиками и армейскими. Ратцебург – маленький тихий городок в Восточной Пруссии, раскинувшийся по берегам озера, чья вода имеет черный цвет. Воскресенье – день отдыха, во время которого горожане семьями посещают службу в соборе XII века, представляющем гордость города. Но во второе воскресенье января по улицам строем проходит колонна коричневорубашечников, которые ведут себя нагло и вызывающе. Взвод СА идет по тротуару, сшибая шляпы с тех прохожих, которые не сразу замирают на месте или не салютуют этой колонне. Кое-кому приходится отведать и кулаков. Два солдата в толпе насмехаются над штурмовиками – на них тут же налетает весь взвод. Один солдат защищается штыком, другой убегает и позже подает жалобу своему непосредственному командиру. Его наказывают несколькими днями ареста за то, что он не бросился в драку со штурмовиками, а второму солдату выносят благодарность. Кроме того, рейхсвер запрещает СА использовать свой плац для тренировки бойцов до тех пор, пока они не извинятся. В лагере Ютеборг, где проходят учения артиллерийских частей, ежедневно случаются стычки между штурмовиками и солдатами. Противники оскорбляют друг друга, а иногда пускают в ход и кулаки. Один штурмовик даже был арестован армейскими властями и приговорен армейским судом к наказанию. Лидеры СА в ярости. Они думают, власть нацистов – это их власть, но они этого совсем не чувствуют. У них есть люди и оружие; их противник – левые – сидят в концлагерях, Гитлер – глава правительства, а Рем – его министр. Лидеры считают, что теперь надо подчинить себе армию, соединить ее с СА и создать на этой основе революционную армию. Это поможет им обеспечить себе хорошее положение и высокие чины, и тогда эра кавалерийских офицеров и юнкерского дворянства, эра титулов и передаваемого по наследству положения в обществе, которое считает аутсайдеров людьми второго сорта и принимает их только после строгой предварительной проверки, – эта эра закончится. Они, штурмовики, уже доказали, на что они способны, – на улицах, еще до января 1933 года. «Штурмовики, – кричит Рем своей возбужденной аудитории, – это солдаты, продолжающие выполнять свой долг, пока многие другие почивают на лаврах Великой войны!» Но Рем не ограничивается одними криками. Он усиленно сопротивляется осуществлению плана генерала Рейхенау, который в мае 1933 года предложил объединить «Стальной шлем» и СА, надеясь, что в новой организации все командные позиции займут офицеры рейхсвера. Рем наносит ответные удары, полагаясь на силу СА, ведь, в сущности, штурмовики представляют собой войско нацистской партии, состоящее из пяти обергрупп (армий) и восемнадцати групп (корпусов). «Между рейхсвером и СА нет и не может быть ничего общего», – заявляет он. Несколько дней спустя в речи, которая потрясает военное министерство, он требует, чтобы штурмовики «заняли привилегированное положение в Третьем рейхе, даже по отношению к рейхсверу, поскольку национал-социализм обязан своей победой одним только СА». Теперь война между СА и рейхсвером ведется в открытую. В здании на Бендлерштрассе царит смятение. «Принимаются спешные меры, – сообщает один из офицеров Генерального штаба, – один проект сменяется другим, совершенно противоположным по смыслу; моральные принципы офицеров потрясены». Рейхсвер полон противоречивых слухов; в соединениях обсуждают планы Рема и дают им разные оценки: Рем хочет создать элитную преторианскую гвардию, в члены которой будут принимать только членов нацистской партии, а внутри ее – народную милицию, построенную по образцу СА. Строевые офицеры, пахавшие до седьмого пота в военных училищах, шокированы требованием офицеров СА о равноправном положении. В различных отделах штаба, услышав имя Хайнес, офицеры понимающе кривятся – все знают, что его сеть, с помощью которой лидерам СА доставляют мальчиков, опутала всю Германию. Один из офицеров, вернувшихся из Бреслау, где Хайнес по-прежнему царит в должности полицейского префекта, рассказывает об омерзительных случаях, свидетелем которых он стал. Лидеры СА проводили совещание в «Савое», одном из самых роскошных отелей Бреслау. Начальник штаба СА Силезии граф Пюклер напрасно пытался успокоить отряд штурмовиков, которые стреляли в воздух и орали, а под конец закидали шоферов и служебные машины своих руководителей закупоренными бутылками с шампанским. И Рем хочет ввести этих дикарей в состав рейхсвера – да еще дать им генеральские чины! Другой офицер сообщает, что руководители СА запрещают своим людям учиться на курсах, организованных пограничной службой, сорвав планы мероприятий, составленных на случай мобилизации противника. Хайнес пообещал лично исправить ситуацию. Фон Рабенау пришлось еще несколько раз съездить в Бреслау, но дело так и не сдвинулось с места. Всякий раз Хайнес клялся, что лично проследит за выполнением указанием Рабенау, но так ничего и не сделал. Офицеры регулярной армии на чем свет стоит клянут безответственных «любителей», которые наносят ущерб обороне рейха. Генерал Вальтер фон Браухич признавался своим друзьям: «Перевооружение армии – совершенно необходимое и очень серьезное дело, доверять его банде гомосексуалистов, убийц и пьянчуг никак нельзя». Этими словами он выразил чувства и настроения многих офицеров, работавших с ним. Напряжение растет. Рем все чаще вмешивается в дела армии, и генералы объединяются, чтобы дать ему отпор. Гитлер, разрываясь между СА с ее миллионами бойцов и влиятельным рейхсвером, поддержка которого, как он надеется, поможет ему стать наследником Гинденбурга, колеблется, надеясь достичь компромисса. Но с каждым днем поле для маневра сужается. «Серая скала утонет в коричневом море», – поют штурмовики, завидев солдат регулярной армии. Они хотят сказать, что рейхсвер растворится в СА. Они дают пощечину офицеру, который не поклонился флагу СА. На курсанта, не отдавшего честь спортивному комиссару СА, когда тот вошел в гарнизонный бар, обрушился поток ругани, а комиссар заорал на него: «Ты должен вставать, скотина, когда входит спортивный комиссар рейха!» На Бендлерштрассе, на одном из совещаний, регулярно устраиваемых военным министром, генералы в мрачном молчании выслушивают сообщение об этих инцидентах. Их решение однозначно – те, кто не смог защитить себя в ответ на провокации СА, подлежат увольнению из армии. Курсант должен был отвесить комиссару пощечину. Всем командирам гарнизонов рассылаются инструкции военного министерства: «В каждом офицере и солдате армии надо укрепить чувство собственного достоинства». Но Рем не собирается сдаваться. Он рвется к своей цели – созданию армии нового типа. Он знает, что за спиной у него значительные силы; он хочет заставить Гитлера принять его сторону. 2 февраля на Бендлерштрассе собираются командиры всех корпусов рейхсвера, чтобы обсудить отношения, сложившиеся между армией и СА. Атмосфера в зале ледяная. Бломберг заявляет, что Рем издал меморандум, в котором предлагает ни больше ни меньше как создать новое большое министерство, которое должно перегруппировать и соединить все вооруженные силы партии и государства. Это будет означать конец военного министерства, конец организации, с таким трудом созданной Зеектом, конец управления войск и конец рейхсвера. На всех лицах написано возмущение. Генерал Либман, изложивший в кратком виде решение совещания, указывает, что фон Фрич заявил, что будет изо всех сил сопротивляться требованиям, выдвигаемым лидером СА. За Фричем стоит вся армия. Ни один офицер не согласится, чтобы генералов рейхсвера, наследников традиций имперского Генерального штаба, сменил Рем. И никто не сомневается, что президент Гинденбург и представить себе такого не сможет. Чтобы добиться своего, Рему придется осуществить вторую революцию вместе с Гитлером, без него или даже против него. Кратко обсудив вопрос, фон Бломберг покидает зал, а Фрич, великолепный знаток всех технических тонкостей, заводит речь о военном обучении. Неожиданно входит посыльный и наклоняется к генералу Рейхенау. Фрич продолжает говорить, но Рейхенау встает и просит простить его за то, что он прерывает Фрича, – поступило срочное сообщение. В огромном зале, мрачном и суровом, как лютеранская церковь, наступает тишина. Фон Рейхенау четким голосом читает: «Я считаю рейхсвер всего лишь школой нации. Поэтому проведение всех военных операций, включая и мобилизацию, является делом СА. Хайль Гитлер. Рем». Телеграмма сыграла роль еще одной провокации, которая объединила весь рейхсвер в единый блок. Бломберг, Фрич, Рейхенау и командующие семью военными округами Германии единодушно отвергли притязания Рема. Фон Бломберг заявил, что потребует аудиенции у Гитлера и бросит ему на стол заявление о своей отставке. Гитлер сразу же поймет значение этого жеста. Рейхсвер больше не доверяет ему, и стать наследником Гинденбурга ему не удастся. Этому воспротивится большая часть населения Германии – все консерваторы, христиане, оппозиционеры и даже те люди, которым безразлична политика, – словом, все, кто не состоит в нацистской партии. Фюреру не останется ничего другого, как отказать фон Бломбергу в прошении об отставке, чтобы успокоить армию. Но Рем и СА не желают уступать. Рем только что потребовал, чтобы в состав рейхсвера были включены 2 тысячи офицеров СА и 20 тысяч сержантов. Фюрер решил встретиться со своим старым товарищем. Начальник штаба приезжает в Канцелярию. Конец февраля, в Берлине стоит необычно ясная и холодная погода. Рем с уверенным видом входит в здание Канцелярии. Он хорошо знает Гитлера, знает, что тот ненавидит ссоры, и, если сопротивление будет достаточно сильным, он уступит. Рем настроен стоять до конца. В приемной он замечает графа Фрица-Гюнтера фон Чиршского, одного из ближайших сотрудников Франца фон Папена, тесно связанного с Гинденбургом и рейхсвером, которого Гитлер сделал своим вице-канцлером. Прожженный интриган, фон Папен надеется использовать раскол между СА и рейхсвером на благо консерваторов и своего собственного военного окружения. Ходят слухи, что армейские хотят спровоцировать СА на беспорядки и тогда Гинденбург, по наущению Папена, объявит чрезвычайное положение, отчего выиграет рейхсвер. Рем понимает, что на помощь Гитлера в этом случае надежды мало. Канцлер знает, что его власть опирается на обе силы – СА и рейхсвер. Чиршский уже давно ждет в приемной. Он слышит голоса, которые становятся все громче и громче, и узнает резкий и грубый голос Гитлера. Брюкнер застыл за своим столом. Чиршский поворачивается к нему. «Бог мой, – иронически произносит он, – они что там, вцепились друг другу в глотки?» До него доносится голос Рема, который говорит о включении 2 тысяч офицеров СА в состав армии, и голос Гитлера, который кричит: «Президент рейха никогда не пойдет на это, а я не хочу терять его доверие!» Вскоре после этого Рем и Гитлер выходят из кабинета. Чиршский встает, но, измученный беседой с Ремом, Гитлер его не замечает. Он проходит мимо, провожает начальника штаба и, возвратившись назад, запирается в своем кабинете. На следующий день страна отмечает День национальной скорби; президент Гинденбург принимает национал-социалистского канцлера. После обмена приветствиями Гитлер передает маршалу просьбу Рема. Гинденбург бросает короткое «нет», и Гитлер молча принимает эту пощечину, доставшуюся ему по милости Рема. Он знал, что получит ее, как знает и о том, что фон Папен прощупывает настроения военных. Вмешаются ли генералы Бек, Рундштедт и Вицлебен, если потребуется избавиться от СА и их нацистских покровителей? Но офицеры колеблются, некоторые даже отказываются обсуждать этот вопрос. В конце концов, военный министр и офицеры, занимающие ключевые позиции на Бендлерштрассе, – это люди одного круга. Более того, они подчиняются только Гинденбургу, а Гинденбург пока еще жив. Он принимает знаки почтения от национал-социалистского канцлера и отвергает предложения Рема. Естественно, если они будут приняты, если СА взбунтуются... Но Гитлер этого не допустит. Через несколько дней Гитлер устраивает праздник для рейхсвера. Но он также хочет добиться согласия между армией и СА. Он нуждается в них обоих. 28 февраля он устраивает крупное совещание на Бендлерштрассе, на которое приглашаются все высокопоставленные чины СС и СА. На совещании присутствуют Рем и генералы рейхсвера. Гитлер встает, глядя прямо перед собой. Он единственная точка соприкосновения для всех присутствующих в зале, для обоих враждебных лагерей, и он хочет убедить их всех. Он говорит медленно, делая многочисленные паузы, выделяя отдельные фразы. Он хочет, чтобы аудитория слушала его очень внимательно. «Германский народ ждут очень тяжелые времена». Этими словами Гитлер начинает свою речь, и, хотя в зале стоит абсолютная тишина, можно почувствовать, что все изумлены. Это заявление полностью противоречит всем тем картинам прекрасного будущего, которые фюрер рисует перед ликующими толпами народа во время своих публичных выступлений. «Нацизм ликвидировал безработицу, – продолжает Гитлер, – но, когда государственные заказы будут выполнены, – скажем, лет через восемь, – наступит экономический спад. Чтобы избежать этого, есть только одно средство – расширение жизненного пространства для растущего населения». Офицеры слушают, и на их лицах, которые привыкли сохранять абсолютно бесстрастное выражение, как это требует воспитание, застыло изумление. «Западные страны никогда не уступят нам этого пространства, – продолжает Гитлер. – Поэтому может возникнуть необходимость нанести несколько решительных ударов – сначала на Западе, потом на Востоке». Эта речь была произнесена 28 февраля 1934 года. Гитлер уже вызывает духов войны. Впрочем, никто из присутствующих офицеров этого не понял. Никто о них не говорит. В те годы, впрочем, проекты Гитлера были еще тайной для всех. Некоторые подумали, что он нарисовал апокалиптическую картину, чтобы убедить СА уступить армии. Много лет спустя в 1945 году офицер, помнивший это совещание, рассказал о нем фон Бломбергу. Тогда они оба были уже пожилыми людьми, на которых время наложило свой суровый отпечаток. Они стояли, наблюдая за американскими часовыми, которые охраняли лагерь, в котором они находились, и вспоминали тот день, когда Гитлер впервые рассказал штурмовикам и военным о своей концепции молниеносной войны, или блицкрига, с целью завоевания жизненного пространства. Но кто бы мог подумать тогда, что этот человек, который только что захватил власть, окажется столь упорным в борьбе за достижение своей цели? В феврале 1934 года люди, слушавшие Гитлера, ждали от него не объявления войны, а предложений о том, как разрешить конфликт между СА и рейхсвером, угрожавшим существованию нового рейха. Гитлер замолкает. Он пока еще говорил только о темном военном будущем, а должен был попытаться уладить трудности, с которыми нацисты столкнулись сейчас. Он снова заговорил, тихим голосом, обобщив военное прошлое. Он довольно долго распространяется на эту тему. Неожиданно он поворачивается к Рему и замечает строгим голосом: «Мы создали милицию не для того, чтобы она защищала какой-нибудь один маленький клочок земли». Но Рем сделал вид, что не понимает, на что намекает фюрер. На его вспыхнувшем лице застыло выражение подчеркнутого безразличия; он смотрит в потолок. Гитлер повышает голос. Он по-прежнему обращается к одному Рему, и его слова наносят удар по амбициям Рема: «СА должны ограничиться одной только политической деятельностью». Голос Гитлера звучит очень твердо. «Военный министр, – продолжает он, – может поручить СА охрану границ или предварительное обучение новобранцев». Наступает пауза. Рем молчит, а генералы сидят, застыв в немой неподвижности. «Я ожидаю от СА преданного выполнения порученной им работы». Гитлер сделал решающий шаг: единственной основой будущей армии Германии станет рейхсвер. Никто не аплодирует. Все встают, Рем, Бломберг – все поднимаются рядом со своим лидером. Гитлер стоит в середине, улыбаясь. Он расслабился – или только сделал вид, что расслабился. Он что-то быстро говорит Рему, взяв его под руку. Все понимают, что присутствуют при великом моменте – публичном примирении двух лидеров. С другой стороны от Гитлера стоит Бломберг, его монокль глубоко врезался в плоть под белесыми бровями, которые кажутся наклеенными на его круглом аристократическом лице. Рем, толстый и приземистый в своей коричневой форме, смотрит на него. Они пожимают друг другу руки, и начальник штаба СА приглашает генералов в свои апартаменты на обед по случаю примирения. Открываются двери, и все видят огромный стол, накрытый с показной щедростью нувориша. Места, кому и где садиться, помечены – Рем и Бломберг усаживаются на противоположных концах стола. Слуги торопятся обслужить гостей: меню превосходно, шампанское течет рекой, но атмосфера ледяная, и все едят в молчании. Примирение больше напоминает поминки. В конце долгого, утомительного обеда по сигналу Рема штурмовики встают. После обмена обязательными салютами, рукопожатиями и щелканьем каблуков тяжелые машины рейхсвера медленно уезжают. Рем попросил лидеров СА остаться. Они возвращаются к столу и ждут. Рем наливает себе еще один бокал шампанского. Некоторые следуют его примеру. «Это был новый Версальский договор», – неожиданно произносит Рем. Офицеры молчат, чувствуя, как в их руководителе закипает гнев, который он сдерживал и подавлял во время долгих часов «примирения». Неожиданно он взрывается. Из угла комнаты за ним внимательно наблюдает Виктор Лутце. «Все, о чем говорил этот ефрейтор...» – начинает Рем. Лутце настораживается, но лицо его принимает бесстрастное выражение, чтобы скрыть охватившее Виктора возмущение. «Гитлер? Если бы нам только удалось избавиться от этой тряпки», – заканчивает Рем. Присутствующие разбиваются на группы. Все говорят сердитыми голосами; разговор то и дело прерывается ругательствами. Обергруппенфюрер Лутце молчит. Он не забыл ничего из того, что сказал Рем, он молча слушает тех, кто сильнее всего ругает Гитлера. Через несколько дней он даст полный отчет Рудольфу Гессу, человеку номер два в партии. По совету Гесса он отправляется к Гитлеру в его замок Берхтесгаден. Но фюрер ограничивается одной фразой: «Надо дать делу созреть». Обергруппенфюрер, удивленный такой сдержанной реакцией, просит совета у генерала Рейхенау. Но фюрер никогда не забывает, что ему говорили и кто говорил. 29 июня 1934 года он вызывает Лутце в Бад-Годесберг. И когда Лутце приезжает, Гитлер, нервничая, спрашивает его, можно ли на него положиться. ГЛАВА 5Пятница 29 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» Около 23.00 Гитлер уже давно беседует с Лутце. Он задает ему вопросы о совещании в Висзее, стараясь уверить себя, что ничего, кроме встречи с лидерами СА, он не планировал. Виктор Лутце снова, как и в прошлый раз, заверяет Гитлера в своей преданности. Геббельс подходит поближе к беседующим. Он одобряет Лутце и пытается показать, что в своих поступках тоже всегда руководствовался только преданностью делу Гитлера, и больше ничем. Отто Дитрих, руководитель пресс-службы фюрера, ходит вместе с Брюкнером взад и вперед по террасе. Когда звонит телефон, кто-нибудь из них двоих берет трубку. Они оба внимательно наблюдают за лестницей, ведущей вниз, у которой останавливаются мотоциклы и машины, прибывающие из аэропорта Хангелар. Вскоре после одиннадцати, когда оркестр Трудового фронта играет военный марш, Брюкнер и Дитрих подходят к Гитлеру с новым посланием, которое только что поступило из Берлина. Музыка заглушила звук подъезжающего мотоцикла, и никто его не услышал. Послание (от Геринга) совсем короткое. Гитлер читает его и протягивает Геббельсу. Несколько часов назад Герингу сообщили, что к постели президента Гинденбурга в Нейдеке был вызван доктор Зауэрбрух, один из самых лучших терапевтов Берлина. Гитлер молча кладет послание на стол, постукивая по нему пальцами. Он стоит неподвижно, глядя прямо перед собой, и только его щека и веко нервно подергивается, как это всегда бывает в минуты большого напряжения. Геббельс тоже молчит. Быть может, это и есть тот самый момент, которого они так ждали; момент, который даст Гитлеру возможность еще раз испытать свою удачу; момент, который позволит им увидеть, как под ударом смерти падает бронзовая фигура Гинденбурга. Смерть витала над головой старого рейхспрезидента всю весну. Ветеран Садовы и Седана, который, казалось, был неподвластен времени, начал терять память и теперь уже редко появлялся на официальных мероприятиях. В начале апреля доктора, лечившие его, предупредили родственников о приближении конца. В тени маршала находятся его сын, полковник Оскар фон Гинденбург, посредственный честолюбивый человек, разменявший пятый десяток, которого всегда подавляла слава и властность его отца, и несколько циничных суетных советчиков, вроде старого гофмейстера фон Ольденбурга, который любит повторять поговорку: «Кормушки никогда не меняются, меняется только скотина, которая из них ест». Есть еще Отто фон Майснер, главный секретарь президента, жирный круглолицый мужчина, мягкое выражение близоруких глаз которого скрывает твердое намерение сохранить свое положение и после смерти Гинденбурга. Эти люди, которые переживут президента, твердо намерены обеспечить будущее. Они могут использовать свое положение, пока он жив, но что будет с ними после его смерти? Как только молодой Гинденбург и Майснер узнают, что Гинденбургу осталось жить недолго, они сообщают об этом генералу фон Бломбергу и канцлеру Гитлеру – двоим людям, которые представляют сейчас наиболее влиятельные силы Германии. Того требует не только их долг, но и личные интересы. Апрель 1934 года. Только генерал и канцлер знают тайну, которая может изменить будущее Германии. Бломберг и Гитлер решают ждать. Утром 4 апреля линкор «Дойчланд» спешно готовится к выходу в море. Матросы в черных бескозырках, с лентами, вьющимися на соленом ветру, подгоняемые свистками, носятся по кораблю. Медленно поднимается якорь, и «Дойчланд», огромная серая махина под военно-морским флагом, выходит из Вильгельмсхавена и медленно движется в сторону Северного моря, минуя Брунсбюттель и Хольтенау. Военный оркестр на берегу играет марши, а девочки из интерната машут вслед кораблю платками. Линкор идет в Киль, чтобы взять на борт лидеров Третьего рейха, которые будут наблюдать за крупными маневрами флота. Во время перехода команда лихорадочно приводит корабль в порядок. Матросы красят большой участок надстройки, при этом проводятся учебные тревоги и стрельбы. 9 апреля «Дойчланд» входит в Кильский порт, приветствуемый сиренами эсминцев и маленьких темных пузатых рыбачьих лодок, которые заполняют воды этой знаменитой военно-морской гавани. Команду не отпускают на берег, и на следующий день в Киль на своем трехмоторном самолете прилетает Гитлер. Осмотрев почетный караул, состоящий из военных моряков, он поднимается на борт «Дойчланда» в сопровождении адмирала Редера и генералов фон Бломберга и фон Фрича. Гитлер сияет: когда он появляется на сходнях, боцманские дудки резко, заливисто свистят. Канцлер изучает корабль, восхищаясь его мощью и порядком, царящим на нем, а над его головой носятся чайки. 11 апреля «Дойчланд» с Гитлером на борту выходит в море. Он наблюдает работу доведенной до совершенства военной машины. Военно-морским офицерам, обученным требовательными преподавателями академий и освоившим механизированные орудия войны, принадлежит в море абсолютная власть. Здесь не может быть и речи о подчинении недисциплинированным, пьяным, развратным штурмовикам. На корабле война – дело научного расчета. Гитлер наблюдает, стоя на мостике рядом с Редером, Бломбергом и фон Фричем. С самого февраля он говорил офицерам рейхсвера: «Я твердо убежден, что германская армия должна быть моторизована. Всякий, кто попытается воспрепятствовать выполнению этой исторической миссии снабжения немецкой нации средствами самообороны, будет уничтожен». Гладкая бесперебойная работа механизмов «Дойчланда» не могла не произвести на него огромного впечатления. Линкор на средней скорости проходит Большой Бельт и идет вдоль берегов Лолланда. В шесть утра он минует Скаген; в поднимающемся тумане вдалеке виднеется плавучий маяк. Здесь линкор поворачивает на север и направляется к побережью Норвегии. На серую поверхность моря падает снег. Гитлер и Бломберг посовещались и решили сообщить Редеру и Фричу, фактическим руководителям флота и армии, о том, в каком состоянии находится здоровье президента. После этого Гитлер и Бломберг удаляются в большую каюту командующего. Снаружи идет снег, и далекий берег кажется высокой темной полосой, напоминающей нависшую волну. Канцлер и Бломберг разговаривают очень долго. Возможно, что именно тогда они и заключили свой Дойчландский пакт, который мы будем часто упоминать в нашей книге, – Гитлер обещает обуздать Рема и СА, а Бломберг, в ответ на это, обещает, что армия поможет ему занять пост президента. СА никогда не согласится с тем, чтобы только рейхсвер отвечал за оборону рейха. Никто в точности не знает, что говорили друг другу Гитлер и Бломберг, но все убеждены, что оба они договорились, хотя бы в принципе, о том, как сократить численность и влияние СА и сделать Гитлера преемником Гинденбурга. Для Гитлера сейчас это – самая главная задача. 12 апреля «Дойчланд» входит в Согне-фьорд. На черных скалах залива лежат длинные полосы снега. Адмиралтейство вместе с фюрером выбрало этот фьорд для того, чтобы немецкие моряки произвели салют перед памятником Фритьофу, который был сооружен кайзером Вильгельмом II – это еще одна дань уважения кайзеровской Германии. Неожиданно в тот момент, когда команда расслабилась после трудного похода и ненадолго позабыла об изматывающей душу дисциплине, на мостике появляется фюрер. Матросы встречают его приветственными криками, а офицеры улыбаются, правда несколько смущенно. Фюрер позволяет матросам сфотографироваться вместе с ним. После этого корабль выходит в море и 13 апреля заходит в Хардангер-фьорд, а оттуда направляется на юг. Гитлер несколько раз поднимается на мостик. Он очень доволен походом и разговором с генералом фон Бломбергом, который прошел вдали от чутких ушей. 14 апреля появляется плавучий маяк у Скагена, и несколько часов спустя корабль входит в Вильгельмсхавен. За время плавания случился только один неприятный инцидент: в день прибытия, когда корабль разворачивался, в море упал матрос и утонул. Гитлер возвращается в Берлин самолетом и сразу же отправляется в Канцелярию. Над зданием поднимается его личный флаг, сообщая берлинцам о том, что канцлер вернулся. Группы людей, стоящие перед тяжелыми дверями, терпеливо ждут, когда сменится караул или отъедет служебная машина, ибо в те апрельские дни в Канцелярию постоянно кто-то приезжает или уезжает. После выхода в море на линкоре «Дойчланд» состоялась целая серия политических совещаний, на которых были приняты очень важные решения. Раньше Гитлер колебался, а теперь он действует, словно разговор с Бломбергом заставил его принять определенное решение, словно Дойчландский пакт «был не гипотетическим, а реальным соглашением». 20 апреля Гиммлер и Гейдрих возглавили гестапо; одновременно с этим фон Риббентроп, бывший торговец шампанским и друг Гиммлера, с правильными, четко выписанными чертами лица, назначается чрезвычайным представителем Гитлера по вопросам разоружения. Аппарат полиции был значительно усилен членами партии, следующим на очереди стоит министерство иностранных дел. Одним из первых предложений, с которым Гитлер и Риббентроп обращаются к Франции и Англии, было предложение о значительном сокращении численности штурмовых отрядов. 20 апреля в газете «Национал цайтунг» без всяких комментариев, мелким шрифтом, как о каком-то незначительном событии, был опубликован бюллетень Генерального штаба СА, в котором сообщалось, что всем штурмовикам в июле будет предоставлен месячный отпуск. Однако при сложившихся обстоятельствах подобная демобилизация всего состава СА на тридцать дней – вовсе не простое решение, а неожиданная, можно даже сказать, чрезвычайная мера. Впрочем, никто из властей предержащих никак не комментирует этот бюллетень, и эта новость вливается в сумятицу будней, в которой каждый день приносит новые события. 27 апреля на первых страницах всех немецких газет крупным жирным шрифтом был напечатан бюллетень о состоянии здоровья президента рейха, в котором сообщается, что оно внушает докторам сильные опасения. Здесь же помещены фотографии Гитлера, кланяющегося старому маршалу, и многие понимают, что преемником Гинденбурга станет не кто иной, как канцлер Третьего рейха. Некоторые офицеры выражают свое недовольство – есть и другие кандидатуры: генерал Риттер фон Эпп, например, который, несмотря на свою принадлежность к нацистам и пост губернатора Баварии, является уважаемым членом Офицерского корпуса. Есть также принц крови, который, став президентом, мог бы быть объявлен регентом – многие офицеры по-прежнему верны старой династии. Но фон Бломберг дает им понять, что о возврате к монархии не может быть и речи. В середине апреля военное министерство рассылает во все соединения приказ: с 1 мая все офицеры и солдаты обязаны носить свастику и изображение орла (эмблемы нацистской партии и Третьего рейха) на своих мундирах и фуражках. Несколько старых офицеров выражают протест, но делают это в очень мягкой форме. Повсюду молодые офицеры и солдаты восприняли приказ с энтузиазмом. Кроме того, разве можно протестовать против приказа, изданного главой офицерской касты и высшими чинами Офицерского корпуса, которые, надо думать, знают, что они делают? Ведь когда эти офицеры принимают решение, они конечно же заботятся исключительно об интересах рейхсвера, а значит, и всего рейха. 1 мая 1934 года солдатские роты в первый раз маршировали под флагами нацистов, а в каждом немецком городе состоялись многолюдные митинги в честь Национального дня труда. Обнаженные по пояс, с лопатами на плечах, добровольцы Трудового фронта маршируют в составе своих отрядов, и лопаты на их плечах похожи на винтовки. В Темпльхофе, пригороде Берлина, Гитлер выступает перед стотысячной толпой, которая кричит «Хайль Гитлер!», и это становится обычаем. Повсюду – на платформах, на лесных полянах – тысячи молодых парней устраивают показательные бои на деревянных палках полутораметровой длины вместо мечей. Повсюду нацистское правительство усиленно демонстрирует, что молодежь на их стороне. Казалось, что в нацистском государстве все в порядке. Однако в дни, непосредственно предшествующие демонстрациям майского дня, обергруппенфюрер СА Лаш выступает перед штурмовиками на параде в Йене, заявляя, что «национал-социалистическая революция еще не завершилась и завершится только тогда, когда будет создано государство СА». На трибуне рядом с гаулейтером Заукелем сидит Максимилиан фон Вайс, офицер рейхсвера, относящийся к штурмовикам с презрением. Фон Вайс наклоняется к Заукелю: «Что это еще за государство СА?» – на что гаулейтер только пожимает плечами. На следующий день в Йене арестовывают бригаденфюрера СА (бригадного генерала), который в пьяном виде устроил на улице скандал, и Заукель отказывается выпустить его. Гаулейтер Заукель – сам член СА. Но должность превратила его в человека, который действует как государственный муж, призванный охранять порядок. Тогда Рем созывает суд чести и вызывает на него Заукеля, но тот отказывается, объясняя это тем, что выполнял приказ. Противоборствующие силы снова столкнулись. Когда Геббельс 4 мая выступает перед немецким народом, он, вероятно, намекает на СА. «Партийные пропагандисты, – кричит он, – решили начать энергичную борьбу с профессиональными критиканами, распространителями слухов, провокаторами и саботажниками, которые, по-видимому, не оставили надежд нарушить созидательную работу национал-социализма!» Своим тяжелым, гнусавым голосом Геббельс объявляет программу действий. «С 1 мая по конец июня ежедневно будут проводиться митинги и демонстрации, преследующие определенную цель. Эти демонстрации помогут оградить немецкий народ от этих очернителей, которые являются настоящим бедствием для нашей страны. От этого бедствия надо избавиться раз и навсегда. Оно должно быть уничтожено». Нет ничего удивительного в том, что за этими словами следует угроза: «Мы будем использовать методы, которые уже доказали свою эффективность». Гинденбург и Франц фон ПапенЧерез несколько дней к Центральному вокзалу Берлина подъезжает кортеж служебных машин. У дверей выстроен почетный караул. Опершись на фон Папена, фельдмаршал Гинденбург уезжает в свое поместье Нейдек. Он любит пейзажи Восточной Пруссии, где горизонт сливается с серым небом. Нейдек – его сеньориальное владение, его связь с землей, по которой маршировали бесчисленные тевтонские легионы. Но от поколения к поколению семейное владение уменьшалось в размерах, поскольку обедневшие Гинденбурги должны были продавать земли. Да и всем другим юнкерам в округе (тоже служившим в рейхсвере) приходилось наблюдать, как тают их владения под влиянием нужды. Когда Гинденбург стал президентом, у них появилась надежда, что все изменится. В 1927 году поместье Нейдек было выкуплено на деньги, собранные по всенародной подписке, и подарено Гинденбургу в день юбилея, когда ему исполнилось восемьдесят лет. Старый маршал принял подарок, не зная, что группа юнкеров, окружавших его, надеялась подобным образом связать ему руки и заставить выполнить их требования. Их ожидания оправдались. Так называемый закон о «восточном послаблении» даровал им различные привилегии. Они получили особые льготы, включая крупные субсидии, и освобождение от ряда налогов. Само поместье Нейдек было записано на Оскара фон Гинденбурга, чтобы после смерти отца ему не пришлось платить пошлину на наследство. Фон Папен, провожающий Гинденбурга до платформы берлинского вокзала, сам часто играет на привязанности фельдмаршала к Нейдеку. Ходят слухи, что он очернил своего соперника, генерала фон Шлейхера, в глазах президента, нашептав ему, что Шлейхер якобы собирается обнародовать секретные соглашения, касающиеся Нейдека. Вполне возможно, что именно по совету фон Папена в августе 1933 года Гитлер присоединил к этому поместью восемьсот акров земли, не заплатив при этом никакого налога. Гинденбург высоко ценит Франца фон Папена, кавалерийского офицера, военного атташе Германии в Соединенных Штатах во время Великой войны, организатора саботажа, члена эксклюзивного «Херренклуба», консерватора и католика. Прежде чем сесть в поезд, фельдмаршал наклоняется к нему. «Плохи наши дела, Папен, – говорит он, – попробуйте навести в стране порядок». Позже, записывая все, что было сказано в тот день, Папен добавляет: «Даже сегодня я помню это последнее замечание, произнесенное глубоким выразительным голосом». Поезд трогается, и Папен вместе с другими чиновниками остается на платформе. Позади них застыли солдаты почетного караула. Ответственность за судьбу страны легла на вице-канцлера Папена. Способный человек с улыбающимся лицом, пепельными усами, аккуратно подстриженными седеющими волосами и внешностью буржуа, он является членом офицерской касты. Он окончил кадетское училище, где мальчики одиннадцати лет подвергались безжалостной муштре преподавателей и издевательствам старших кадетов. Детей учили высшему пониманию чести и готовности умереть в ее защиту. Как и у его однокашников, у Франца фон Папена навсегда осталась отметина. Позже он рассказал, как весной 1897 года воспринял «замечательное известие»: «Я оказался одним из тех девяноста кадетов, которых отобрали в класс «Избранные» из шестисот кандидатов. Эта честь означала, что мне еще целый год придется жить в условиях строжайшей дисциплины в кадетском корпусе сержантского состава, но при этом меня включат в список кандидатов на столь желанный для многих пост императорского пажа». Теперь фон Папен должен действовать. Этот бывший паж Вильгельма II, бывший помещик и член «Херренклуба», Францхен, как называл его Гинденбург, чувствовавший к нему отцовскую привязанность, которая часто возникает у престарелых всемогущих людей по отношению к близким сотрудникам, должен принять решение. Развитие событий в стране внушает ему опасения. Не выпустил ли он на волю дьявола, введя нацистов в Канцелярию? Папен убежден, что власть должна быть сильной, но он шокирован и напуган разгулом террора. Конечно, не подвергая себя особенному риску, он не против установления диктатуры, поскольку надеется, что и тогда ему удастся влиять на ход событий. Позже, как всегда стремясь обелить себя, он напишет: «До 1933 года немецкая история не сталкивалась с антихристианской диктатурой и не имела правителя, лишенного веры или моральных принципов. Поэтому мы не знали, как с ним бороться». В этой ситуации Папен несколько раз выступает перед публикой с речами. В декабре 1933 года город Бремен празднует 150-ю годовщину основания Ганзейского клуба. Все выдающиеся люди города приглашены на собрание, где выступит с речью вице-канцлер. Папен отдает должное новому режиму, не выделяя никого в отдельности, но обрушивается на тех, кто отрицает «ценность отдельного индивидуума». Его слова вызывают бурную овацию, поскольку, в глазах собравшихся, это был выпад в адрес нацистов. Через несколько месяцев он выступает перед гораздо более важной аудиторией – Дортмундской промышленной ассоциацией. Улицы этого индустриального центра пусты – люди либо спят, либо работают. Внутри, в ярко освещенном зале клуба, руководители местных предприятий, погрузившись в глубокие кожаные кресла, слушают вице-канцлера. Они слушают его особенно внимательно потому, что он один из тех, кто познакомил Гитлера с промышленными магнатами. В тот вечер, 26 апреля 1934 года, Папен затрагивает темы, которые их особенно волнуют. «Роль, которую играют лидеры промышленного мира, – говорит Папен, – огромна. В отношении государства они должны сохранять максимально возможный уровень свободы». Раздаются бурные аплодисменты, лишенные, однако, неистовства. Это аплодисменты влиятельных, осознающих свою ответственность людей, которые не любят экстравагантных выходок. Одобрение становится еще более полным, когда Папен разоблачает планы экономической автократии. «Автократия превращает существование мировой экономики в иллюзию, – заканчивает он, – и заключает в себе более или менее отдаленную угрозу войны». Когда Папен произнес свою речь, его поздравляют. Он выразил мнение большинства представителей делового мира, которые не меньше его встревожены зажигательными речами СА и определенными замыслами некоторых членов правительства, вроде Вальтера Дарре, министра продовольствия и сельского хозяйства. Он мечтает о чистой энергичной крестьянской расе, о Германии, черпающей силы в земле и крови. Если эти тенденции возобладают, что будет с экономикой? Есть также Курт Шмидт, министр экономики, о котором говорят, что он хочет ограничить программу перевооружения армии и реорганизовать немецкую промышленность таким образом, чтобы ослабить силу Круппа. В Руре Папену доверяют. Тем не менее вице-канцлер не скрывает своего беспокойства от членов влиятельной Дортмундской промышленной ассоциации. «Всякий раз, – говорит он, – когда я говорю Гитлеру о том, как опасно идти на уступки Рему, он принимается высмеивать требования лидера штурмовиков и отзывается о них как о людях, которые сбились с правильного пути и не представляют никакой угрозы для общества». Естественно, у Гитлера есть осведомители: он чувствует, что запутался в сетях, наброшенных на него рейхсвером, Папеном и индустриальными воротилами. Он также хорошо знает ближайшее окружение вице-канцлера. Он знает, что люди вроде Герберта фон Бозе, главного личного секретаря Папена, и фон Чиршского, бывшего монархиста, который пристал к Папену за неимением лучшего, и доктора Эриха Клаузенера, директора Организации католического действия и высокопоставленного чиновника министерства связи, являются, в разной степени, противниками нацизма. Помимо прочего, есть еще личный секретарь Папена, Эдгар Юнг, христианин, консерватор и монархист, который вот уже несколько месяцев расширяет свои контакты, намереваясь свергнуть новый режим. Эти люди тем более опасны, что они могут получить поддержку рейхсвера – военные считают их родственными душами. Поэтому фюрер настороженно относится к этому гадючьему гнезду в офисе вице-канцлера. Но все не так просто; Гитлер колеблется, не спит ночами, разрываемый тревогой и сомнениями. Часто в обществе сонного Брюкнера он подолгу слушает музыку. Гитлеру предстоит сделать исключительно трудный выбор. Чтобы рейхсвер не поддался влиянию консерваторов, надо положить конец насилию и, в первую очередь, претензиям СА. Но если он избавится от СА, не отвергнет ли его армия, поскольку у него больше не будет подачек, которые он бросает ей, чтобы заручиться ее поддержкой? Ситуация очень деликатная и неоднозначная. Гитлер наблюдает, ждет и читает отчеты. Ловушка, подстроенная Гиммлером и ГейдрихомКоличество отчетов о деятельности вице-канцлера быстро растет. Гиммлер и Гейдрих тоже опасаются Папена и его сотрудников и, чтобы быть готовыми к защите или нападению, внедряют в его окружение своих людей. В апреле 1934 года Гейдрих, руководитель СД, вызывает в Мюнхен Отто Беца. Бец – агент контрразведки, работавший на Гейдриха в Сааре. С виду скромный и бесцветный человечек, он участвовал в удачном покушении на рейнского сепаратиста в ночь с 8 на 9 января 1923 года. Тогда он и познакомился с доктором Эдгаром Юнгом. Гейдрих выбрал Беца, поскольку их сотрудничество будет выглядеть вполне естественно, ведь вице-канцлер – комиссар Саара. Гейдрих – всегда бесстрастный и деловой человек, не любящий лишних слов, – добавляет: «Вы должны будете наблюдать за: 1) Францем фон Папеном, 2) Гербертом фон Бозе и 3) Эдгаром Юнгом. Ваши отчеты направляйте лично мне». 4 мая 1934 года агент Гейдриха приступает к выполнению своих обязанностей. В Берлине он обосновывается в двух шагах от главного управления гестапо, логова Гиммлера и Гейдриха, на Принц-Альбрехт-штрассе, 8. Гейдрих все продумал: в распоряжении Отто Беца два секретаря и четыре полицейских инспектора. На следующий день он представляется вице-канцлеру, но фон Бозе встречает его, не скрывая своей подозрительности. В канцелярии вице-канцлера не любят людей из СД и гестапо. Но Бец возобновляет свое знакомство с Юнгом. Они вспоминают 1923 год, когда они боролись с французами и сепаратистами, и рану, которую получил тогда Юнг. Бец проявляет активность, и его отношения с сотрудниками фон Папена постепенно теплеют. Он по-дружески предупреждает их, чтобы они были осторожны в своих телефонных разговорах, которые, по его словам, прослушиваются СД. Однако это не мешает ему посылать подробные отчеты Гейдриху и Гиммлеру, всемогущим руководителям секретных служб нацистов, которым не подчиняется только абвер (армейская разведка). Гиммлер и Гейдрих, в свою очередь, прежде чем отослать эти отчеты Гитлеру, вносят в них поправки, отвечающие их собственным целям. Отчеты подтверждают опасения Гитлера, до которого доходят слухи о замыслах Рема. В консервативных кругах проекты Рема вызывают тревогу; в других рассматривается возможность сотрудничества со штурмовиками. Люди Гейдриха доказали, что определенные представители консервативного мира поддерживают связь с принцем Августом-Вильгельмом, прусским депутатом рейхстага от нацистов и генерал-майором СА. Август-Вильгельм – сын последнего императора, брат наследника престола. Монархисты убеждены, что наследником фельдмаршала Гинденбурга должен стать именно он. Таким образом, судьба СА тоже зависит от смерти старого рейхспрезидента. Папок с отчетами СД и гестапо на столе Гитлера становится все больше и больше. Гинденбург уже сделал свое политическое завещание, на которое подтолкнул его Папен. Францхен, согласно свидетельствам, собранным агентами СД, без труда убедил Гинденбурга выразить желание о восстановлении после его смерти монархии. В отчетах гестапо говорится, что завещание президента было подписано 11 мая. Но канцлера больше беспокоят другие слухи, которые доходят до него через Гейдриха и Гиммлера. Уже составлены списки членов нового кабинета министров. Английский историк сэр Джон В. Уилер-Беннет, живущий в Берлине, часто посещает политические кафе столицы, где встречается с многими выдающимися фигурами Германии. Однажды, в одном из баров, человек, с которым он беседовал, показал ему листок бумаги, на котором были написаны фамилии будущих членов правительства. Не обращая внимания на проходящих мимо их стола официантов, он дает характеристику этих людей Уилер-Беннету. Хорошо известно, что официанты этого бара – сотрудники гестапо. Поэтому Гейдрих может назвать конкретные имена: Рем вступит в союз с генералом фон Шлейхером, который хочет избавиться от фон Папена, министром экономики станет Грегор Штрассер, министром обороны – Рем. СА войдет в состав рейхсвера, и Брюнинг получит министерство иностранных дел. Гитлер останется канцлером, основными жертвами перемен станут Папен и Геринг. Уилер-Беннет вспоминает, что «Берлин был полон этими слухами, по рукам ходили отпечатанные на машинке листы с предполагаемым составом нового кабинета, причем все это делалось с такой беспечностью, что иностранные наблюдатели просто содрогались». Гейдрих и Гиммлер быстро и без труда собирают нужную информацию. Они даже объявляют, что Шлейхер и его помощник, генерал фон Бредов, поддерживают контакты с французскими эмиссарами. Генералу Шлейхеру – бывшему политическому руководителю рейхсвера, который состоит в дружеских отношениях с Гинденбургом и обладает властью ставить и смещать канцлеров, бывшему канцлеру Германии – все надоело. С января 1933 года он живет, уединившись на своей вилле в Нейбабельсберге на берегу озера Ванзее. Смыслом его жизни, похоже, стали молодая жена и дочь. Тем не менее он поддерживает контакты с генералами Бредовом и Хаммерштейном, которые информируют его о склоках, раздирающих нацистскую партию, и ее неуверенности в завтрашнем дне. Он надеется снова стать главной политической фигурой страны и с весны опять начинает посещать обеды и собрания и строить планы. Видел ли он Штрассера и Рема? На приеме, который давал румынский министр, он долго беседовал с французским послом – об этом разговоре сообщили Гейдриху несколько его агентов. Его значение еще возрастет, когда Андре Франсуа-Понсе и генерал встретятся снова. «Я хорошо знал Шлейхера, – напишет позже Франсуа-Понсе. – Последний раз я встретил его в понедельник на Пасхальной неделе (2 апреля); мы провели вместе день в деревне. Он обычно говорил со мной совершенно свободно, никогда не сообщая ничего того, что могло бы ввести меня в заблуждение или обмануть. В этот раз он, как и раньше, не скрывал своего неодобрения нынешнего режима, но не произнес ни единого слова, которое могло бы заставить меня предположить, что он строит какие-нибудь планы его свержения или участвует в каком-нибудь заговоре. Он никогда не разговаривал как предатель своей страны и всякий раз, упоминая Рема, делал это с презрением и отвращением». Но агентам СД нет никакого дела до реальных намерений Шлейхера. Они следят за ним, как следят и за Бредовом, который живет недалеко от французской границы. Когда Бредов отправился в Париж, его даже ссадили с поезда на границе. В его багаже было найдено письмо к одному из выдающихся французских деятелей. Бредов позвонил Бломбергу, но и это его не спасло. Бломберг, министр рейхсвера, не захотел вмешиваться в это дело. Конечно же у человека вроде Гитлера, всегда внутренне готового к неприятностям, все эти признаки – а Гейдрих не покладая рук отыскивает все новые и новые – не могли не вызвать беспокойства. Фюрер знает, что потерять власть очень легко и что его могут сместить. Может быть, его противники ищут поддержку у французов? О чем беседовали Шлейхер и Франсуа-Понсе? Немецкий посол в Париже сообщил ему о том, что 9 мая министр иностранных дел Франции Луи Барту сделал «сенсационные заявления о ситуации, сложившейся в Германии» перед комиссией иностранных дел палаты депутатов. На что надеются французы? Кто их информирует? Неужели Шлейхер работает на них? Гиммлер и Гейдрих интерпретируют любую подробность в поддержку своего убеждения, что Рем и СА представляют угрозу существованию рейха. Но постепенно вокруг этого ядра мастерами из гестапо и СС формируется конгломерат других опасностей – опасностей, которые олицетворяют несколько человек: советники Папена, Юнг и Бозе, а также генералы Шлейхер и Бредов. Как и Геринг, Гиммлер и Гейдрих добавляют к своему списку новые имена: тут и католики, вроде доктора Клаузенера, потенциально опасные свидетели и офицер СА. Итак, дело дошло до составления списков, этим занимаются доверенные агенты Гиммлера и Гейдриха. Один из них занимает должность новую для Третьего рейха – он начальник концентрационного лагеря в Дахау, одного из тех лагерей, которые были созданы рейхсфюрером СС и вскоре распространятся по всей Германии. Теодор Эйке – оберфюрер СС, в его присутствии узники должны стоять по стойке «смирно», как солдаты, держа в руках свои шапки. Среди заключенных больше всего коммунистов и членов оппозиции левого крыла, но, когда Гейдрих встречается с Эйке и просит его подготовить отряд эсэсовцев для быстрых действий против СА, оберфюрер не задает никаких вопросов. Он сразу же начинает составлять план действий. Вместе с агентами СД он составляет списки людей, которые должны быть уничтожены. Эти мрачные бумаги циркулируют между офицерами гестапо и Геринга. В них добавляют или из них вычеркивают имена, в зависимости от симпатий или опасений дня. Геринг стирает имя Рудольфа Дильса, бывшего руководителя гестапо, которого Гейдрих и Гиммлер внесли в один из списков. Бец пытается спасти обергруппенфюрера Шнейдгубера, но Бец всего лишь агент СД, не имеющий авторитета у Геринга, – имя Шнейдгубера остается в списке. Что делать с этими списками? Гейдрих убедил Гиммлера, что есть только одно решение – ликвидация Рема и его клики, всей оппозиции. Потом он добился поддержки Геринга, в которой он нуждался для осуществления этого решения. Геринг уже решил для себя, что надо сотрудничать с генералом фон Рейхенау, СС и гестапо. Фон Рейхенау, руководителя рейхсвера, все чаще и чаще видят на Принц-Альбрехт-штрассе, в кабинетах гестапо. Рейхенау, занимающий такое высокое положение, может оказаться очень полезным. Ему будет нетрудно передать в распоряжение СС оружие, транспорт и казармы рейхсвера. А отчеты абвера, которые ложатся на стол канцлера, можно будет «привести в соответствие» с отчетами гестапо и СС. План Гейдриха понравился Рейхенау. Если против СА надо будет предпринять решительные действия, этим займется СС. Рейхсвер тайно поможет им и пожнет плоды операции. Если СА будут ликвидированы, рейхсвер станет реальной силой в Третьем рейхе, и Гитлеру придется уступить требованиям Офицерского корпуса. Выбор рейхсвера16 мая маленький городок Бад-Нейхейм был наполнен правительственными автомобилями. Инспекторы рейхсвера и высокопоставленные офицеры с Бендлерштрассе выбрали этот город, окруженный полями и лесами Веттерау и защищенный от ветра склонами Таунуса, как место для своей встречи. Председателем был генерал фон Фрич, сидевший с царственным видом офицера Генерального штаба. Явились все, кто занимал в рейхсвере сколько-нибудь значимый пост. Все решения, принятые здесь, должны были стать обязательными для Офицерского корпуса. Присутствовали также Бломберг и Рейхенау. Генерал фон Фрич сразу же приступает к главной теме дискуссии – кого рейхсвер видит в роли преемника фельдмаршала Гинденбурга? Офицеры называют несколько имен, которые произносятся всеми: Риттер фон Эпп или наследник престола. Рейхенау выступает первым, за ним Бломберг. Оба – сторонники Гитлера. Рейхенау подчеркивает опасность, исходящую от СА, и замечает, что Гитлер готов избавить Германию от штурмовиков в обмен на пост президента. С этого момента дальнейшее обсуждение становится бессмысленным, поскольку все понимают: рейхсвер, сердце и душа рейха, готов поддержать Гитлера. Когда служебные машины с вымпелами генералов Бломберга, Фрича и Рейхенау уезжают по узкой дороге из Бад-Нейхейма в сторону Франкфурта, все понимают, что сделан очень важный шаг. Никто из пациентов, лечащихся здесь и наблюдающих с обсаженных деревьями тротуаров за отъездом этих машин, даже не догадывается, что за Германию снова принял решение рейхсвер. 25 мая выходит новое издание книги Фрича «Обязанности немецкого солдата» – настольной книги всех служащих рейхсвера. Это армейский требник, кодекс солдатской чести, который призывникам предстоит научиться уважать. «Военная служба – почетная служба немецкому народу», – гласит новая редакция текста. Раньше здесь писалось, что рейхсвер служит государству. «Народ» – еще одно новшество, которое нацисты ввели в рейхсвер, вслед за орлами и свастикой на форме. Совещание в Бад-Нейхейме дало свои плоды менее через две недели. Примерно в то же самое время (к концу мая 1934 года) во время встреч, прогулок по берлинским окрестностям и обедов в маленьких ресторанчиках два бывших канцлера, Брюнинг и Шлейхер, решают, что надо быть крайне осторожными. Их осведомители заявили, что получили информацию от людей, входивших в окружение Геринга, которые намекнули, что сам Геринг знает об ее утечке. Брюнингу и Шлейхеру осторожно дали понять, что готовится расправа и списки жертв уже составлены, только пока еще не известен их полный перечень. Бывших канцлеров предупредили, что их имена тоже внесены в этот список, и посоветовали уехать из Берлина. Брюнинг, который хорошо понимал, что представляют собой нацисты, не теряет времени. Изменив внешность, он без труда покидает Германию. Генерал Шлейхер просто пожимает плечами. По настоянию друзей он соглашается отправиться на озеро Штарнберг и провести там отпуск. Но он не допускает и мысли о том, чтобы он, офицер рейхсвера, бежал из своей страны. Более того, он отказывается верить, что опасность действительно существует. Он верит в свои силы и убежден – его, как генерала рейхсвера, тронуть не посмеют. Он не понимает одного: у армии сейчас одна задача – избавиться от СА. Благодаря докладам Гейдриха Гитлер узнает, что СА покупают за границей оружие, в первую очередь пулеметы. Гитлер отказывается верить в это, но Гиммлер и Гейдрих настаивают: один из эсэсовцев, генерал-майор Фридрих Вильгельм Крюгер, бывший курсант кадетского училища, работает в СА. Крюгер уволился из армии в 1920 году и вступил в СС в 1934-м. Сейчас он служит офицером связи между рейхсвером и СА. В СА он отвечает за обучение новобранцев – так рейхсвер, обходя условия Версальского договора, готовит пополнение для своих рядов в масштабе всей страны. Крюгер очень быстро превзошел военных в своем презрении к СА и был убежден, что Генеральный штаб СА в Мюнхене – это «свинарник» и что «надо очистить эти конюшни». Кроме всего прочего, он еще и шпион Гиммлера, и задача, которую поставил перед ним шеф, – испортить отношения между СА и рейхсвером. В его докладах, с которыми Гейдрих познакомил фюрера, указываются склады оружия в Берлине, Мюнхене и Силезии. Но Гитлер все еще не верит, и Гейдрих приводит дополнительные доказательства: оружие закупается в Льеже и регистрируется как груз для Аравии. Глава СД информирован даже лучше, чем Гиммлер, поскольку руководство СА, закупая оружие, часто делает это от лица рейхсвера, на деньги абвера и с его помощью. Провокации, ловушки, дезинформация – все пускается в ход, чтобы свалить СА, чтобы убедить Гитлера начать действовать. Организуется даже специальная операция. Агент в штатском натыкается на штабель ящиков на платформе грузовой станции. Один ящик падает и разбивается, из него высыпаются детали пулемета. Груз адресован руководителю СА Рему. Еще одна находка: военный комендант станции Штеттин фельдмаршал Федор фон Бок тоже (совершенно случайно) вскрывает груз, адресованный Рему. В нем бельгийские винтовки и пулеметы. Доклады агентов СД и абвера ложатся на стол Гитлера. Кажется, что доказательств больше чем достаточно. Но надо ждать решения Гитлера. Сами штурмовики с надеждой смотрят на Гитлера, поскольку в СА еще доверяют ему. Но и до них уже дошли слухи о циркулирующих повсюду списках. Они догадались обо всем по тому отношению, которое демонстрируют к СА военные, по их высокомерию, недоверию и там, где это возможно, жестокости, проявляемой безо всяких колебаний. Но разве Гитлер сможет порвать с Ремом, своим старым другом и соратником? Это было бы противоестественно. Пока Рем жив, штурмовикам нечего бояться. Опасность исходит от таких людей, как Геринг и Папен. Сержанты штурмовых отрядов ненавидят этих высокопоставленных нацистов, которые присоединились к их борьбе в самый последний момент. В отличие от них Гитлер, как и Рем, мечтает о второй революции. И ему мешают только «реакционеры» – Геринг и рейхсвер. Обязанность штурмовиков заключается в том, чтобы охранять Гитлера – Гитлера, который видит, как на его столе растет стопка докладов Гейдриха и Гиммлера, порочащих СА, Гитлера, приговора которого все с таким нетерпением ждут. ГЛАВА 6Суббота 30 июня 1934 года Бад-Годесберг, отель «Дреесен» Приближается час 0 Над долиной Рейна и городом Годесбергом царит ночной покой. Легкий ветерок, дующий обычно с реки и доносящий сюда слабые отдаленные звуки, утих, и с долины на окружающие горы медленно наползает умиротворяющее спокойствие, простирающееся до самого горизонта. На полпути к вершине сияет островок белого света – это отель «Дреесен», окруженный тишиной и плотной темнотой тихой сельской ночи. Добровольцы Трудового корпуса, несколько раз прокричав «Зиг хайль!», ушли. Удалились и оркестранты, и факелоносцы. Остались только полицейские в своих длинных кожаных плащах. Они отмеривают сто шагов по краю освещенной зоны, исчезая во тьме, а потом опять появляются. В окнах верхних этажей отеля кое-где горит свет. Терраса слабо освещена небольшими прожекторами, спрятанными на грядках среди цветов; освещенные зоны не везде пересекаются. И в этой полутьме, в которой свет рассеивается и висит в воздухе, словно не желающее оседать облако пыли, группа людей молча ждет решения Гитлера. Лицо Гитлера приобрело серый оттенок, под глазами набрякли мешки. Его невидящий взгляд устремлен во тьму – это взгляд человека, который ждет и колеблется. Рядом с ним сидит Геббельс и, не скрывая своего беспокойства, смотрит на него. Когда появляется обер-лейтенант Брюкнер, Гитлер встает. Брюкнер сообщает ему, что в Мюнхен прибыл группенфюрер СС Зепп Дитрих и, подчиняясь приказу Гитлера, позвонил оттуда. Сейчас он на связи, ожидает инструкций. Гитлер отбрасывает все сомнения и, выкрикнув резким, даже грубым голосом приказы, по-видимому, обретает уверенность, словно звук собственного голоса вселяет в него веру в свои силы. Отряд личной охраны, лейбштандарт СС «Адольф Гитлер», наверное, уже прибыл в Кауферинг. Группенфюрер Зепп Дитрих должен немедленно отправиться в Кауферинг, взять с собой две роты и ехать в Бад-Висзее. Прежде чем бежать к телефону, Брюкнер повторяет приказ: лейбштандарт, Бад-Висзее. Слова Гитлера возвращаются к нему усиленными, словно эхо. Они снова звучат оттуда, где неподалеку от террасы стоит телефон, – Брюкнеру приходится кричать в трубку. И снова наступает тишина – та самая тишина, которая объяла Бад-Висзее и пансионат «Ханзельбауэр», где спят Рем и другие руководители СА. Никто не комментирует только что отданные Гитлером приказы. Геббельс, выпрямившись, сидит на стуле и нервно улыбается, по бокам его рта залегли две глубокие морщины. Гитлер стоит. Он просит кого-то принести его кожаное пальто и, набросив его на плечи, начинает ходить по террасе взад и вперед. Зепп Дитрих уже покинул Мюнхен. Машина, переданная в его распоряжение штаб-квартирой СС в Мюнхене, личной вотчиной Гейдриха и Гиммлера, едет мимо сырых полей, освещая фарами цветущие яблони. Дорога на Кауферинг пустынна. Дитрих приказывает шоферу выключить дальний свет фар, и тот тут же выполняет приказ. Дитриха сопровождает офицер СС, они оба молчат. В Мюнхене эсэсовцы из лейбштандарта, не раздеваясь, лежат на кроватях, которые выдал им рейхсвер. Эти люди не задают вопросов – они просто выполняют приказы. Вся эта операция хорошо организована и, по-видимому, запланирована заранее. Эсэсовцы уже несколько дней находятся в состоянии боевой готовности. Им объяснили, что миссия, которую им предстоит выполнить, потребует от них абсолютной преданности Гитлеру. Сначала они ждали в Берлине. Машины транспортного подразделения рейхсвера, размещенного в Людвигсбурге, привезли их из столицы сюда. И вот они лежат сейчас и дремлют, готовые выполнить любой приказ, в то время как группенфюрер Зепп Дитрих едет к ним в темноте ночи. В зале отеля «Дреесен» снова звонит телефон. Это рейхсфюрер СС Гиммлер; он звонит из штаб-квартиры гестапо. Слушая Гиммлера, Гитлер все сильнее нервничает. Он отвечает односложно, а бросив трубку, начинает орать. Глаза его блестят. Он выплескивает все свое раздражение на Геббельса. Время подходит к половине первого ночи. Гитлер объясняет, что Гиммлер сообщил ему, что Генеральный штаб СА в Берлине собирается объявить сегодня, в субботу, в четыре часа утра, боевую тревогу. В пять часов штурмовики должны будут занять правительственные учреждения. «Это – путч!» – кричит Гитлер, ругаясь и повторяя слово «путч» несколько раз. «Эрнст, оказывается, не уехал в Висзее, как собирался». Он, должно быть, и возглавит путч. «Им было велено приступать к активным действиям». Гитлер ругается все сильнее. Геббельс подходит ближе, тоже ругая СА. Разве Штеннес, руководитель берлинских штурмовиков, не восставал еще в 1931 году против руководства партии? Тихим голосом Геббельс напоминает Гитлеру о памфлете СА, появившемся на улицах Берлина 1 апреля 1931 года, в котором утверждалось, что нацистская партия и ее лидеры предали СА и национал-социализм. И вот снова бунт, только на этот раз гораздо более опасный! Гитлер нервничает все сильнее и сильнее. На его лице отражается тревога и жестокость. Он ни минуты не сомневается в правдивости сообщения Гиммлера. Однако Геббельс, который приехал позже, знает, что Карл Эрнст отправился в Бремен, откуда на пароходе собирался отплыть на Тенериф и Мадейру, где он планировал провести свой медовый месяц. Но Гитлеру он об этом не говорит. Проходит несколько минут, и около часу ночи снова звонит телефон. Гитлер берет трубку. Это Адольф Вагнер, гаулейтер и министр внутренних дел Баварии. Он звонит из своего министерства. В Мюнхене штурмовики вышли на улицы, выкрикивая враждебные фюреру и рейхсверу лозунги. Баварские штурмовики, должно быть, получили те же самые приказы, что и мюнхенские. «Все это было запланировано заранее», – говорит Гитлер. Он ругает лидеров СА, называет их подонками, предателями. Итак, шторм разразился. Геббельс с одобрением слушает Гитлера, который говорит о возмездии, беспокойно меряя шагами террасу. Рем сладко спит в Бад-Висзее, а штурмовики Мюнхена – в своих казармах. Правда, одна группа штурмовиков вчера вечером устроила демонстрацию. Они возмущались позицией, занятой рейхсвером, но офицеры СА быстро разогнали эту демонстрацию. Один из офицеров, стоя в машине на Кенигплац, закричал своим штурмовикам: «Отправляйтесь в свои казармы и ждите решения фюрера! Что бы ни случилось – распустит ли нас Адольф Гитлер, позволит ли и дальше носить нашу форму или велит снять ее – мы всегда будем с ним и за него». Демонстрация закончилась криками «Хайль Гитлер!». Но Вагнер сообщил фюреру о восстании СА, и Гитлера обуял приступ ярости, усиленный недосыпанием. Он выкрикивает имя Рема, которое тонет в потоке оскорблений. Неожиданно Гитлер кричит: «Мы должны немедленно ехать в Мюнхен, а оттуда в Бад-Висзее!» После долгих колебаний Гитлер наконец принял решение. Позже, 13 июля, он заявит: «У меня не было другого выбора. Мне стало ясно, что только один человек сможет остановить Рема. Он меня предал, и только я мог призвать его к ответу». Приговор Гитлера произнесен, и ловушка, тщательно подготовленная для СА многими людьми противоположных интересов и целей, захлопнулась. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|