Эстляндские дворяне стекаются в Петербург. – Граф Ферзен валяется пьяный в канаве.

Когда Петр I основал в 1703 году Петербург, он прорубил окно в Европу. Когда в 1710 году он присоединил к Петербургу еще и Таллин с Ригой, то распахнул ворота в Европу настежь. Ну и стоит ли удивляться, что в распахнутые ворота «по Балтическим волнам» в Россию хлынули не только товары в обмен на лес и сало (аналоги теперешних нефти и газа), но и разнообразные европейские интриги, в которых России отводилась роль хорошо если младшего партнера, а чаще всего объекта применения. Первую такую интригу, определившую судьбу России на много десятилетий вперед, завязали при непосредственном участии дворянской корпорации эстляндского рыцарства. Во время Северной войны датский король воспользовался случаем, чтобы герцогство Шлезвиг у Гольштейна отнять. Россия должна была помочь голштинским герцогам вернуть Шлезвиг под свою власть.

Герцог Голштинский Карл Фридрих был племянником Карла XII и его самым очевидным наследником. Он жил и воспитывался в Швеции. Карл XII придерживался, как теперь говорят, нетрадиционной сексуальной ориентации и обществу женщин предпочитал общество хорошеньких мальчиков (случайно или нет, но из числа эстляндских дворян), и соответственно своих детей не имел. В 1718 году Карл XII погиб при невыясненных обстоятельствах при осаде датской крепости Фридрихсгалль (ныне крепость Фредрикстен в норвежском городе Халден). Герцог Голштинский уже готовился взойти на шведский трон, так как предполагал, что место шведского короля ему гарантировано уважением к воле Карла XII. Напрасно генерал-фельдмаршал Дюкер, уроженец мызы Мейрис (эст. Мяяри), настаивал, чтобы он активно вступил в действия для закрепления своих прав. «Узнав о смерти дяди, молодой этот принц, убитый горестью, заперся в своей палатке. Напрасно те из генералов, которые были преданы ему, старались добиться возможности говорить с ним. Дюкер умолял фаворита его Ренсдорфа уговорить принца явиться перед армиею и уверял, что заставит немедленно провозгласить его королем. Ренсдорф входил к своему государю, но вышел от него с ответом, что он неутешен и не может ни с кем говорить. „В таком случае, – сказал Дюкер, – пусть будет что будет"… Льстецы, которые всегда обманывают государей и их любимцев, уверили Карла-Фридриха и Ренсдорфа, что шведский народ обожает потомка Густавов, рожденного и воспитанного среди его. В этой уверенности неопытный принц не предпринимал ничего, думая, что гораздо более возьмет горестью о потере героя, чем желанием скорее завладеть его престолом. Такое промедление было спасением для шведской свободы. Иначе как осмелилась бы она поднять голову против монархической власти в виду короля, провозглашенного армиею и уже вступившего во все права своего предшественника?»[2]. Словом, прокатили герцога – шведский трон ему не достался. Нашлись в Швеции более могущественные силы, чем армия. Тут он снова впал в горесть и стал послушным орудием в руках интриганов. Когда, казалось, пропало все – и Шлезвиг, и шведская корона выскользнули из рук, комбинаторы европейской политики поспешили на помощь.

Герцог Карл Фридрих Голштинский.

Внезапно царь Петр I стал склоняться к миру со Швецией в пику союзнице Дании. «Для этого он решился воспользоваться комбинацией, предложенной некогда первым министром Швеции Герцем, – содействовать кандидатуре герцога Голштинского в качестве преемника Карла XII и выдать за него замуж одну из дочерей. Герцогу были сделаны от имени царя следующие предложения: „Его королевское высочество без промедления приедет в Россию и отдаст свою участь в руки царя; он сочетается браком с одною из царевен; царь не заключит мира без действительного восстановления Шлезвига и Голштинии и уступит герцогу, как скоро он прибудет в С. – Петербург, Ливонию и Эстонию, созвав в то же время сословия обеих провинций и предложив им избрать его своим государем". Шведы горели желанием снова присоединить эти области к своей короне, а потому обеспечением для герцога их обладания ему открылся верный путь к престолу (шведскому)»[3]. Путем такой комбинации царь приобретал мощную державу в союзники, высокородного родственника в зятья, а через него и наследника в собственной стране – внука, которого он расчитывал воспитать достойным продолжателем дела германизации и бюргеризации России.

За кулисами этой «интриги» стояли представители эстляндского дворянства, вернувших себе земельные владения, отобранные шведской властью, с помощью Петра I, но желающих оставаться все-таки поддаными шведского короля. Эту партию для простоты можно назвать «голштинцами». «Голштинцы» занимали ключевые посты в шведской придворной иерархии и очень сплоченно действовали в Петербурге, особенно через царицу Екатерину I, той, несомненно, очень хотелось видеть свою дочь королевой шведской. К числу наиболее видных представителей «голштинцев» можно отнести кланы фон Штакельбергов, фон Левенов, фон Розенов, фон Врангелей, фон Ферзенов, Сталь фон Гольштейнов, фон Вахтмейстеров – как говорится, какие все имена!

Луи Каравакк. Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны.

В1721 году герцог прибыл в Петербург в сопровождении своего двора и оставался здесь 5 лет. «Герцог держал приличный двор, имел посланников при всех королевских дворах Европы, при многих дворах германских и, наконец, содержал большое число бедных шведских офицеров, которые называли себя и действительно могли быть его приверженцами»[4]. К «бедным шведским офицерам» надо отнести, прежде всего, уроженцев прибалтийских губерний, видевших в герцоге своего нового государя и заступника в петербургских коридорах власти. Во главе герцогского двора находился первый министр Хеннинг Бассевиц, ему и приходилось содержать всю эту ораву и проталкивать интересы своего сюзерена. «Бедные шведские офицеры» составляли «голштинскую» партию в России: эстляндские дворяне, у кого в родственниках были высокопоставленные сановники шведского королевства, на них герцог Голштинский расчитывал опереться в борьбе за шведский трон и за Шлезвиг.

Ф. Берхгольц, камергер герцога Голштинского, вел дневник, куда скрупулезно и бесстрастно записывал все подробности пребывания герцога в Петербурге. В записи от 6—7 апреля 1723 года рисует типичную картинку времяпрепровождения «бедных шведских дворян» в Петербурге и главную цель их устремлений. «Приехавшие сюда накануне шведский генерал-майор Сталь и брат его, бывший лифляндский ландрат, были в этот день у его высочества с визитом и потому обедали у него вместе с генерал-лейтенантом Штакельбергом и молодым двоюродным братом его, Штакельбергом из Лифляндии. За столом пили-таки, но не слишком много… 7-го <апреля> герцогу представлялись молодой шведский камергер граф Вахтмейстер и зять его, полковник Розен (один из величайших фаворитов покойного короля, человек, как говорят, превосходнейший и честнейший)… Оба этих господина, только вчера приехавшие из Лифляндии, явились в Петербург с тою же целью, которая вызвала сюда всех уже прибывших или находящихся еще в дороге лифляндских дворян, именно чтоб просить об утверждении за ними их поместий и хлопотать при здешнем дворе еще о некоторых других предметах, касающихся до последних».[5]

Что же представляли из себя эти «бедные шведские офицеры», которые пили, ели и весело проводили время у голштинского герцога в Петербурге и заодно хлопотали в пользу своих эстляндских имений? Думаете, какие-нибудь безногие шведские капитаны Копейкины приехали униженно милости просить?

Упомянутый генерал-лейтенант Карл Адам фон Штакельберг – это достойнейший из достойнейших. Последний шведский губернатор острова Эзель (эст. Сааремаа), шведский барон. В 1722 году он женился на графине Бонде, племяннице оберкамергера герцога Голштинского. Эта женитьба и вывела его на роль неофициального главы партии «голштинцев» в России. Генерал-поручик шведской службы, он перешел в русское подданство и незамедлительно был утвержден Петром I в том же звании русской армии. При шведах он владел имением Пиддул (Пидула) на острове Эзель (Сааремаа) и десятком других имений на материковой части Эстонии. Ему и ходатайствовать не пришлось – имения были ему возвращены автоматически.

А. Владимиров. Невский проспект в петровское время. 1903 г. Из частной коллекции.

Отто Вильгельм Сталь (фон Гольштейн), тот самый, что пил со Штакельбергом, «но не слишком много», – тоже на капитана Копейкина не тянет. Представитель виднейшего эстляндского семейства на службе шведских королей. Конечно, милостями был не обделен и в Швеции. Шведский барон, генерал-майор. Имения в Эстляндии у него как у шведского подданного да высокого рангом военачальника враждебного войска реквизировали русские власти во время войны. Но теперь герцог Голштинский в Петербурге – почти наследник престола Российской империи. А барон Отто был доверенным лицом вдовствующей герцогини Голштинской, его матери. Доставлял письма Карла XII к сестре. Да такую заслугу – может ли наследник русского трона забыть? А отец его – Якоб Сталь фон Гольштейн, инженер-генерал шведской армии? Сколько крепостей против русских построил! А брат Богуслав – шведский фельдмаршал? Такому человеку в Петербурге царицы Екатерины Алексеевны всегда рады были. Отто Вильгельм Сталь фон Гольштейн – кандидат достойный если не в русские министры, то в камергеры принцессы Анны Петровны обязательно. Ну и мызы, конечно, вернули. Не ему самому, но племяннику. А в министры второго племянника определили потом – штатс-конторой заведывать, то есть расходами российского государства.

Господский дом мызы Ания близ Ревеля. Июль 2010 г. Фото автора.

Третий из упомянутых, шведский граф Аксель Вильгельм фон Вахтмейстер, приехал в Петербург «отыскивать» в свою пользу имение Ваемла на острове Даго (эст. Хийумаа). Сын шведского генерал-адмирала, племянник президента шведской военной коллегии, говоря современным языком, министра обороны Швеции. Многочисленные источники дружно называют Акселя Вахтмейстера самым любимым партнером короля Карла по утехам в постели – можете представить себе объем милостей, которыми графа Акселя фон Вахтмейстера осыпали… Впоследствии он, впрочем, женился на дочери первого министра, графине Бассевиц. Такого человека герцог не мог не осчастливить своим вниманием. «Граф Бонде прочел нам распоряжение, по которому граф Вахтмейстер назначался камергером, с тем чтоб по старшинству ему считаться моложе Брюммера и старше меня <Берхгольца>, потому что Брюммер еще в шведской службе был старше его; я же, как уж сказано выше, подчинился этому распоряжению по желанию герцога. В 10 часов мы пошли к его королевскому высочеству, который вручил графу Вахтмейстеру камергерский ключ»[6]. И в просьбе камергера его шведского королевского высочества герцога Голштинского – разве могла царица Екатерина Алексеевна отказать? Отдали Вахтмейстерам половину острова Даго в наследственное владение, хотя продолжали они оставаться иностранными подданными.

П. Пикарт. Санкт-Петербург. 1704 г.

Следующий «бедный шведский офицер» в числе ходоков к герцогу Голштинскому в Петербург – Густав Фредерик фон Розен (1688, Ревель – 1769, Стокгольм), основоположник шведского графского рода фон Розен. Именно он сопровождал Карла XII в бегстве после битвы под Полтавой, за храбрость отмечен королем и произведен в генерал-адъютанты. Отобрали у него русские военные власти имение Зонорм (эст. Роосна) в Эстляндии за его подвиги во славу шведского короля. Но – онже еще в 1716 году назначается вице-директором шведского адмиралтейства, обер-комендантом крепостей Карлскрона и Карлсхамн. В 1722 году произведен королевой Ульрикой в генерал-майоры, и карьера его только начиналась. Впоследствии получил титул барона (1731 г.) и графа (1751 г.) Шведского королевства, назначен генерал-губернатором Финляндии – от русских оборонять. Такого человека – как же могли обойти милостью в Петербурге в 1723 году? Вернули имения, пусть не ему лично – брату. Брат – ландрат Ганс фон Розен – был в дальнейшем реальным правителем Эстляндии при номинальных русских генерал-губернаторах. «До 1755 года гражданских губернаторов в Эстляндии не было, и она управлялась генерал-губернаторами при непосредственном содействии вице-губернаторов… Но так как почти все эти генерал-губернаторы большею частью не жили в Эстляндии, а находились в Петербурге, или в другом месте при иных еще обязанностях, то самою губернею, на время отсутствия их, заведывали обыкновенно вице-губернаторы, коими и были: 1) Барон Фридрих фон Левен. 2) Ландрат, барон Ганс фон Розен…».[7]

Подобных ходоков насчитывались сотни. Всем герцог помогал, никому не отказывал. Сложнее всего ситуация с имением сложилась у шведского графа Ганса фон Ферзена. Сын шведского генерал-фельдцейхмейстера, то есть главнокомандующего артиллерийскими войсками, сам высокопоставленный шведский военачальник (генерал-поручик, бывший шведский комендант Нарвы), зимой 1722 года тоже прибыл в Петербург «отыскивать» свое поместье Маарт (эст. Маарду). А поместье-то царь конфисковал в пользу жены. Можно ли даже помыслить, чтобы назад свое имение требовать – у кого, у самой царицы! – а вот поди ж ты: «Презабавно было смотреть, как шведский граф Ферзен возился с старым обер-прокурором Писаревым, с которым в этот день всюду разъезжал и везде садился рядом: он постоянно уговаривал его пить, между тем как тот вовсе не был расположен отвечать ему. Граф приехал сюда отыскивать чего-то в пользу своих поместий и потому мастерски подделывается к старым русским и называет братьями всех прокуроров и секретарей, из которых этот обер-прокурор главный; к тому же с последним он только и может еще несколько объясняться, потому что тот в Германии научился немного говорить по-немецки…Когда герцог хотел ехать домой, подошел обер-прокурор Писарев и просил его оказать ему милость – заехать в этот вечер еще на минуту и к нему. Хотя его королевское высочество во весь вечер не очень-то был доволен им за множество затруднений… однако ж не хотел отказать ему… и потому поехал к нему с своею свитою и с графом Ферзеном, даже посадил его в свои сани. По приезде нашем туда нас угощали разными фруктами в сахаре, из которых почти ничего нельзя было есть, и дочь хозяина, девушка лет 15 или 16, но с виду еще очень глупая и простая, должна была, по здешнему обычаю (вместо своей больной матери), разносить всем и каждому сперва водку, потом вино…». Шутка ли – сначала водку, потом вино… Не мудрено, что далее «граф Ферзен был навеселе и приставал к герцогу, чтобы еще куда-нибудь ехать… причем Ферзен выпросил себе позволение ехать с его высочеством в одних санях и быть у него кучером. Но эта затея едва не кончилась очень дурно: в то самое время, как мы скакали довольно быстро, навстречу нам попались какие-то сани, и он опрокинул его высочество на таком скверном месте, что легко могло случиться большое несчастье. Сани упали на сторону графа, и он попал под них, так что его сначала приняли за шинель и оставили в этом положении, тем более, что сани свалились с деревянной мостовой в яму глубиною локтя в полтора, где шинель как раз накрыла его. Все мы немало перепугались».[8]

Приняли валявшегося без чувств в петербургской придорожной канаве пьяного графа, председателя стокгольмского надворного суда, за шинель… О темпоро, о морес! Ну и что вы думаете – водка ли с вином помогли, или герцог – а отыскал-таки граф Ферзен свою пользу. Сенат издал указ, чтобы реквизированную в пользу императрицы мызу Маарт под Ревелем у графа казна выкупила. Получилось, что у него мызу не отняли, но он ее добровольно продал.

Граф Ферзен вернулся довольный в Швецию. Сын сего веселого графа Аксель фон Ферзен был инициатором создания партии Шляп в Швеции – политического крыла «голштинцев». Внук же оказался доверенным лицом французской королевы Марии Антуанетты (некоторые упорно называют их любовниками) и до последнего боролся, чтобы спасти ее от гильотины. Впрочем, это уже другая история другой страны…

Эстляндские родственники Екатерины Алексеевны.

Родство имело исключительное значение в традиционных обществах, особенно с имущественной стороны. Король Сигизмунд гарантировал эстляндцам права наследования до пятого колена – по мужской линии среди законнорожденных потомков. Например, скончался какой-нибудь граф Остен-Сакен. А у него детей нет. И братьев нет. И у его отца братьев нет. И у деда братьев нет. Докажешь, что ты его родственник не дальше пятиюродного брата, – получишь его имущество по наледству. А то и титул.

Став в 1712 году законной супругой Петра I и царицей, Екатерина Алексеевна неизбежно начинает покровительствовать своим родственникам. Как не порадеть родному человечку? Но собственных родителей, родных братьев и сестер она не помнила, поскольку сызмальства росла в доме пастора Глюка. Поэтому первым объектом родственного попечения стали «родственники» царицы по линии семьи пастора. У пастора было двое сыновей – Кристиан Бернард и Эрнст Готлиб. Названные братья царицы. Могли Глюки стать виднейшими сановниками империи, но не стали – что даже странно. Ранняя смерть благодетельницы помешала.

По линии Кристиана Бернарда в состав русской знати вошли Фитингофы из имения Коссэ (эст. Вийтина) и Гельмерсены из имения Дукерсгоф (эст. Каммери). Пусть по женской линии, но легло на них счастье стать родственниками царского дома. Иван Федорович (Отто Герман) фон Фитингоф был очень богат, владел многими поместьями по всему остзейскому краю. Прибрал к рукам даже Мариенбург (лат. Алуксне) – город, где прошло детство Екатерины Алексеевны. За богатство и влияние его прозвали «полукоролем» Лифляндским. Вызванный Екатериной II в Петербург в 1787 году, он был назначен главным директором медицинской коллегии, то есть, говоря современным языком, министром здравоохранения.

Обычаи того времени требовали (а средства барона позволяли) возведения особняка в столице империи. Он и построил его, да по проекту придворного архитектора Дж. Кваренги, да и не где-нибудь, а на углу Гороховой улицы и Адмиралтейского проспекта – с видом на Зимний дворец. Одно слово, полукороль. Роскошь, которой окружил себя этот вельможа, приводила современников в трепет. Архитектор дерптского университета И. В. Краузе, посетивший Фитингофа в Петербурге в 1790 году, так передавал свои восторженные впечатления от посещения жилища екатерининского министра: «Только здесь я понял, что такое роскошная опочивальня. Ротонда, великолепная кровать в нише… особенно же прекрасны огромные зеркала, отражающие все, что возлежит на этом ложе; наслаждению служат здесь всевозможные средства. То же самое и в бельэтаже, вплоть до находящегося там туалета…».[9]

Фиксационный чертеж (начала 1840-х гг.) фасада особняка И. Ф. Фитингофа.

«Полукороль» Лифляндии, руководитель остзейского масонства, как водится у просвещенных людей, очень увлекался магией и покровительствовал небезызвестному шарлатану Калиостро. Дочь его Барбара-Юлиана, воспитанная в соответствующем духе, стала впоследствии знаменитой проповедницей мистицизма – гремучей смеси гернгутерского благочестия и иллюминатского мракобесия. Баловалась она и предсказаниями. Рассказывают, что в этом доме она однажды имела видение: по стенам ее комнаты будто бы стекала кровь. В ужасе она сбежала из своего шикарного будуара на первый этаж, и привиделось ей, что и там на полу стоят лужи крови. В чем-чем, а здесь в предвидении ей не откажешь. Спустя сто лет с небольшим ее латышские земляки действительно залили здание кровью, когда Ф. Э. Дзержинский выбрал здание под штаб-квартиру чекистов.

Особняк И. Ф. Фитингофа (дом губернских присутственных мест). 1790 г., арх. Дж. Кваренги. Фото 2008 г.

Портрет Б. Ю. Криденер с сыном, 1784 г. Фрагмент репродукции с портрета Ангелики Кауфман.

Родоначальнику петербургской ветви рода Гельмерсен посчастливилось быть братом – будьте внимательны – первой жены Кристиана Бернарда Глюка, старшего сына пастора. Поэтому-то Гельмерсены из Дукерсгофа (эст. Каммери) считались в родстве с Романовыми, что гарантировало им место в составе высшей знати империи. Отто Фридрих Гельмерсен (1728—1785), «племянник» Екатерины Алексеевны, был назначен наместником Эзельским и жил в аренсбургском замке на положении почти что главы отдельного государства. Среди представителей династии выделяется Григорий Гельмерсен – выдающий русский геолог, директор Горного института в Петербурге. Гельмерсены к началу XX века обрусели. Как настоящие русские интеллигенты остались в 1917 году Петрограде «слушать музыку революции» – и для чего же? Чтобы сгинуть на Беломорканале… Василий (Вильгельм) фон Гельмерсен – филолог, художник-силуэтист, обожал Пушкина. Он пытался выжить при новой власти, но – «вычищен» в 1929 году из Академии наук и препровожден на Соловки. «В бараке для актеров помещалось до ста человек. Здесь жили и работники редакции газеты „Перековка". Среди них были исключительно интересные люди: литераторы, философы, ученые. Особенно запомнился художник Гельмерсен Василий Васильевич – бывший библиотекарь царя, маленький, худенький старичок лет 90, всегда улыбающийся, приветливый, остроумный, энергичный. Он когда-то был почетным членом разных заграничных академий, магистр, доктор-филолог, свободно владел многими иностранными языками, потрясающе знал историю всех времен и народов, мог часами наизусть цитировать главы из Библии, декламировал Державина, Пушкина, Блока и еще вырезал ножницами из черной бумаги стилизованные силуэты из „Евгения Онегина": Татьяна, Ольга, Ленский… С закрытыми глазами!»[10]. Как, однако, далеко зашло за два века жизни Гельмерсенов в России их погружение в русскую среду. Не перековать было даже на ударной стройке строительства социализма. Библию и Пушкина цитировал Василий Васильевич. Ну и расстреляли его в 1937 году. К юбилею поэта, так сказать.

Катарина фон Бон, жена петровского министра обороны (урожд. Рейтерн), и супруга пастора Глюка, приемная мать императрицы (урожд. Рейтерн). Обе из Риги. Обе из купеческих голштинских семей. Чем не подходящая кандидатура в родственники? Что ж, стали и Рейтерны крупными русскими аристократами. Министр финансов Михаил Христофорович фон Рейтерн унаследовал купеческую жилку своих предков. Стал министром финансов в труднейшее пореформенное время. Только-только кончилась неудачная Крымская война. Крестьян освободили из крепостной зависимости. В России капитализм надвигается: банки, тресты, биржевые игры. Ничего, кажется, справился «Егор Гайдар» своего времени.

Говорили, император Александр III не взлюбил Михаила Христофоровича как эстляндского немца за то, что он критиковал затраты на войну с Турцией в 1877—1878 годах. Когда Рейтерн сказал ему, что не может найти средства на войну, Александр, тогда еще наследник престола, писал: «И это называется русский министр финансов, понимающий интересы и достоинство России, да к черту этого поганого немца. Слава Богу найдется на матушке России из 8 000 0000 жителей хотя один министр финансов настоящий!» Ну, конечно, нашелся – и еще какой настоящий и, может быть, даже русский – а именно Самуил Грейг, внук адмирала, похороненного в Ревельском Домском соборе.

Замок наместника Эзельского Современный вид. Фото автора.

Саркофаги адмиралов И. Крузенштерна и С. Грейга в Домском соборе в Таллине под сенью Андреевского флага. Саркофаг С. Грейга выполнен по эскизу Дж. Кваренги.

Строптивого министра из «поганых немцев» переместили на должность… премьер-министра. Графский титул получил от императора. Состояние позволило наследникам возвести в эстляндской глуши замок в стиле британских королевских резиденций (а-ля Балморал). Пережила эта громада и революции, и войны. Сейчас замок стоит пустой, разрушается. В маленькой Эстонии никому не по карману содержать такие замки.

Или вот еще история воплощенной русской мечты. Буссо Фредеричи (позднее фамилия трансформировалась в Фридерици), происхождения туманного, бухгалтеру то ли из Италии, то ли из Германии повезло вовремя приехать в Петербург и здесь жениться на дочери «генеральши фон Бон», урожденной Рейтерн. Ее только-только царской родственницей признали. Отсюда, понятно, ее супругу один шаг до эстляндского дворянства и пара шагов до генеральского звания. Вот так бухгалтер и стал русским генерал-поручиком. Так делались карьеры при царице Екатерине Алексеевне, и при дочери ее Елизавете Петровне. Раз попавши в придворную обойму, очень трудно из нее выскочить.

Замок в поместье Алатскиви. Современный вид. 2005 г. Фото автора.

Представитель следующего поколения Ермолай Карлович Фридерици, уже, понятно, эстляндский дворянин плюс герой кругосветного плавания и войн с Наполеоном, назначается комендантом царской резиденции в Павловске. С 1820 по 1869 год – почти 50 лет! – распоряжался он в городе как директор и комендант. Трудно перечислить все объекты, которые появились в городе его радением, упомяну лишь Никольские ворота, библиотеку Марии Федоровны[11], Павловский вокзал. Каждый день видеть царя, императрицу, истину им с улыбкой говорить – о погоде там, о видах на урожай. Дети вместе в парке играют. Идиллия. Волей неволей, а к XX веку и породнишься. Испытания революции проверяют преданность слуг. Вдова его внука в 1918 году в Ялте вышла замуж за великого князя Андрея Александровича, и дети Фредерици росли в доме великих князей.

«Названых» сестер у царицы Екатерины Алексеевны было несколько. Вместе с ней они попали к русским в плен. Не забыла Екатерина и их тоже. Пополнили состав высшей русской знати их потомки. Елизавете Глюк посчастливилось выходить замуж, когда Екатерина Алексеевна уже стала официальной царицей в России и вошла во вкус роли благодетельницы. В 1715 году она выдала Елизавету за русского морского капитана французского происхождения Никиту Вильбоа (Франсуа Гийом де Вильбуа).

Свадьбу «названой» сестры царицы праздновали в императорском дворце, Елизавету Вильбоа произвели в статс-дамы петербургского двора, а Никита Вильбоа пошел вверх по карьерной лестнице. Кристине Глюк, «матери» царицы, на радостях выделили мызу Айа (эст. Ахья) в Дерптском уезде. Как пишет Гельбиг, «Вильбуа обладал горячей кровью и приятностью своей нации, но, кажется, не отличался ни особыми познаниями, ни заслугами»[12]. Действительно, трудно сказать, какие реальные победы или заслуги имел он на военно-морском поприще. Тем не менее Никита Петрович пробыл на русской службе почти 50 лет, благополучно пережив четырех царей, смены политического курса и прочее. В чине вице-адмирала он вышел в отставку около 1747 года с поста командира Кронштадтского порта и уехал в имение тещи Айя (Ахья), где дожил до глубокой старости. С его именем связывают «Записки Вильбуа», или «Анекдоты о российском дворе». Они состоят из пяти частей, в которых рассказывается много интересных деталей о жизни российского общества при Петре I, и в первую очередь о судьбе его близких (царицы Евдокии Лопухиной, Екатерине I и Александре Меншикове). Семейство Вильбоа прочно укоренилось в Эстляндии и Лифляндии, и его представителям довелось оказать немало услуг своим землякам благодаря связям в Петербурге.

Нет конца этим счастливым облагодетельствованиям. Кого замуж выдали, кого имением наградили, кого в генералы произвели. Там и Нироды, и Кошкули, и Липгарты, и Криденеры… Если до пятого колена считать, то, почитай, половина эстляндского рыцарства в родственниках у царской семьи окажется. И это только по линии Екатерины Алексеевны! Пока речь шла только о пожалованиях, о распределении наград и должностей, все было красиво, в стиле мексиканских сериалов. Но родство – еще и политический инструмент чудовищной силы. Народ в России доверчивый до легковерия. То в чудесно спасшегося царевича Дмитрия поверит, то в царя Петра Федоровича. А тут – царица-чужестранка, семьи не помнит. Таит такая неопределенность опасности для престола. Того и гляди родственники найдутся какие-нибудь неподходящие. Например, муж. Появился один претендент на родство из пленных шведов, некто Крузе Иоганн – будто бы признал в Екатерине свою неверную женушку. Случилось это в 1710 году, Екатерина еще не стала царицей, но уже была матерью Анны и Елизаветы, поэтому муженька, подлинного или мнимого, быстро отправили в Сибирь, где он и сгинул.

Здание Павловского вокзала. (Не сохранилось).

Павловск. Никольские ворота.

В 1724 году состоялось обручение дочери Петра I и Екатерины Алексеевны Анны Петровны и герцога Голштинского. В том же 1724 г. Швеция заключила с Россией договор о дружбе, в котором обе страны обязались содействовать возвращению герцогу Шлезвига. Зачем еще Швеции с Россией дружить, кроме как ради Шлезвига? Герцога признали «королевским высочеством» в Швеции: решением Рискдага зафиксировали права Карла-Фридриха на титул, пенсию и на престолонаследие. Казалось, все шло по намеченному плану. Россия вот-вот войдет в состав герцогства Голштинского, объединится со Швецией и Шлезвиг будет отвоеван у ненавистной Дании соединенными силами обоих государств.

И тут случилось чудо. В 1724 году «нашлись» наконец кровные родственники Екатерины. По сравнению с этой историей воссоединения родных, разлученных почти сразу после рождения, любые мексиканские сериалы – просто детский лепет. Дело было так: будто бы некий польский путешественник разглядел в пьяном кучере на одном из постоялых дворов Курляндии такое сходство с русской императрицей, что незамедлительно сообщил об этом куда следует. Кучера захватили, допросили – и из рассказов пьянчужки стало доподлинно понятно, что он-то и есть самый что ни на есть родной брат царицы. Кучера звали Карл, и был он сыном некоего Самуила Скаврона, беглого слуги Владислава Сапеги, минского воеводы. Тот как раз готовился породниться с князем Меншиковым, и это обстоятельство, похоже, стало решающим аргументом в пользу истинности предложенной версии. Выходило, что царица Екатерина Алексеевна, она же Марта Самуиловна Скавронская, – дочь беглого слуги, и по законам того времени хозяева могли претендовать на свою утраченную собственность.

Сам автор исторических анекдотов Н. Вильбоа или его анонимный публикатор, поведавший миру эту душещипательную, но малоправдоподобную историю, называет чудесное обретение императрицей Екатериной братьев и сестер «интригой», то есть вымыслом, – и это уже тем более вероятно, что нам известно умение поляков находить к своей выгоде родственников царской семьи, будь то Лжедмитрий или княжна Тараканова. Вопрос лишь в том, против кого была направлена интрига. Возможно, авторы интриги стремились скомпрометировать низким происхождением невесту и отвратить тем самым герцога Голштинского от намеченного бракосочетания. Возможно, в этом деле были как-то замешаны корыстные интересы светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.

Господский дом мызы Айя (эст. Ахья). Построен в конце 1740-х гг. Предположительно по проекту Б. Расстрелли. Современный вид.

Но царь Петр незамедлительно поверил словам кучера, повелел привезти его в Петербург, встретился сначала сам с ним, затем привел на встречу Екатерину. «Беседа происходила у амбразуры окна, где царица, сидя в кресле, слышала все, что говорилось. Царь, по мере того как бедный Скавронский отвечал, старался привлечь внимание государыни, говоря ей с видом притворной доброты: „Екатерина, послушай-ка это! Ну как, тебе это ни о чем не говорит?" Она ответила, изменившись в лице и заикаясь: „Но…". Царь перебил ее: „Но если ты этого не понимаешь, то я хорошо понял, что этот человек – твой брат". „Ну, – сказал он Карлу, – целуй сейчас же подол ее платья и руку как императрице, а затем обними ее как сестру"»[13]. Екатерина, которая осталась сиротой в двухлетнем возрасте и была воспитана чужими людьми, естественно, не могла помнить никого из своих кровных родственников. Но она не могла не повиноваться, если сам Петр повелел ей считать этого незнакомого мужика своим братом. Через Карла, видимо, вышли на других родственников, их Екатерина и знать не знала, и, вероятно, предпочла бы и дальше не знать.

В конце 1726 года Карла Скавронского, его жену, которую на русский манер стали называть Марией Ивановной, и их детей перевели в Петербург, где императрица «подарила ему роскошный и богато меблированный дом с окнами на Неву»[14] – на Миллионной улице. 5 января 1727 году кучер Карл и его потомство возводятся в графское достоинство Российской империи. Отзывы современников о графе Карле Скавронском и его жене «единодушны и однообразны: даже на фоне распущенного и вечно пьяного окружения Екатерины I они прослыли сугубыми пьяницами, а Мария Ивановна, как деликатно заметил историк Гельбиг, прославилась еще и „необузданными излишествами относительно мущин"».[15]

Екатерина I.

Провозглашение Екатерины I императрицей Всероссийской. Гравюра XIX в.

«Интрига» с обретением низкородных родственников Екатерины не отвратила герцога от намерения жениться на Анне Петровне. Интриганы целей не достигли. На кону – Шлезвиг и шведский трон. Подумаешь, дядя – простолюдин и пьяница. Вон, сам председатель стокгольмского надворного суда в канаве пьяный валялся. Однако, не дождавшись свадьбы, Петр I умер, не назначив преемника. По всем многовековым правилам трон должен был перейти к его единственному внуку Петру – сыну казненного царевича Алексея. По праву первородства. Но это могло означать крушение планов «голштинской» партии – всех бесчисленных «бедных шведских офицеров» и эстляндских «родственников» Екатерины Алексеевны по линии пастора Глюка. Настало время их решительных действий. На самого герцога, впрочем, никто уже не рассчитывал – он мог теперь спокойно запираться в палатке. Первый министр Гольштейна X. Бассевиц организовал вооруженную демонстрацию в Петербурге в поддержку Екатерины Алексеевны. «Бассевиц был человек хитрый, искусный в интригах и предприимчивый: он составил план действия, подстегнул честолюбие Меншикова…»[16]. Даже фраза Петра I перед смертью «Отдайте все…» считается выдумкой Бассевица.

В конце концов, провозгласили новой правительницей России Екатерину Алексеевну с титулом императрицы. Фактически это был пусть и бескровный, но дворцовый переворот. Свадьба герцога была спасена. Бассевиц в награду получил титул графа, поместья в Эстляндии и незамедлительно зачислен в ряды эстляндского рыцарства. Герцог вскоре официально сочетался браком с царевной Анной и фактически становился правителем России, поскольку основная цель императрицы Екатерины I состояла в том, чтобы удержать трон в нужных руках до рождения внука, следующего герцога Голштинского.

Но Екатерина сделала больше – она активизировала действия против Дании. Шлезвиг стал главным объектом устремлений русской политики. Надолго. Императрица выдвинула «настоятельное требование о возвращении Шлезвига зятю и приказала вооружить мощный флот»[17]. В 1726 году в Ревеле сосредоточили русский десантный корпус, который предполагалось переместить на кораблях к Копенгагену. Однако Англия выслала эскадру в Балтийское море. В Европе создались две коалиции, и вопрос о Шлезвиге грозил перерасти в большую общеевропейскую войну. Императрица скончалась в 1727 году в разгар военных приготовлений, и обстановка разрешилась без военных столкновений. На этот раз. Но уже в 1725 году трудно было дать ответ на вопрос, кто кого присоединил – Россия Эстляндию или Эстляндия Россию. Скорее уж Эстляндия присоединила Россию к Гольштейну

В отечестве своем был писарь. Генрих Фик. – Эстляндское дворянское звание уравновешивает тяжкое обязательство жить в России.

У Петра, по мнению российских историков, замыслы были гениальные. Сложился даже стереотипный оборот речи – «по гениальному замыслу Петра»… Рискнем ли мы противоречить традиции? Итак, по гениальному замыслу Петра Россия должна была войти в состав герцогства Голштинского и объединиться под властью одного государя со Швецией. Это, в свою очередь, предполагало систему управления страной, унифицированную со шведскими стандартами. Старомосковские приказы явно не годились, требовалось что-то новое, прогрессивное, европейское.

Но царь столкнулся с проблемой, с которой сталкиваются все реформаторы в России, – нет готовых управленческих решений, нет также и квалифицированных кадров. Тут судьба в лице Хеннинга Бассевица, премьер-министра Гольштейна, как мы уже знаем, «человека хитрого, искусного в интригах и предприимчивого», представила царю «камералиста-практика» Генриха Клауса Фика. Что такое «камералист», да еще и «практик», современному человеку абсолютно точно понять трудно. В XVIII веке камералистами называли экономистов, состоявших на службе у немецких князьков и «изобретавших средства к умножению государственных доходов без отягощения подданных». В широком смысле слово «камералист» можно толковать как «управленец». Генрих Фик состоял на службе у голштинского герцога комиссаром в заштатном городишке, где он «отправлял юстицкие, экономические и полицейские дела», все сразу. В отечестве своем был, как говорится, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Петр I обрадовался: понятное дело, раз управился с «юстицкими, экономическими и полицейскими делами» в Экернферде (все слышали о таком?), то уж с Россией справится обязательно. И незамедлительно принял Фика на российскую службу.

Вообще-то Генрих Фик начинал свою служебную карьеру в Пернау (Пярну) квартирмейстером Лифляндского пехотного полка шведской армии. После разгрома шведов в Прибалтике в 1710 году он вернулся на родину в Голштинию и уже оттуда прибыл в Петербург по рекомендации Бассевица и по приглашению петровского уполномоченного генерала Вейде в 1715 году. То есть камералистской практике его от силы было лет пять стажа. Словом, уже надо готовиться к худшему. Вот-вот грянет скандал, гениальный замысел Петра провалится.

Замок Оберпален. (эст. Пыльтса-маа). Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Но подождите опасаться. Судьба делает крутой поворот – нет, Генрих Фик вовсе не становится канцелярской крысой в приказе, его направляют с тайной миссией и с датским паспортом для изучения системы государственного управления в Швецию. В Швеции он действует год, после чего вывозит в Россию «несколько сот регламентов и разных ведомостей»[18]. Не камералист, а прямо Штирлиц какой-то. Такая осведомленность достаточно мелкого иностранного чиновника в делах государственного управления, особенно в тайных, не вполне объяснима. Скорее всего, Генрих Фик играл роль всего лишь связного, в Швеции его ждали более высокопоставленные и осведомленные «камералисты-практики» (не обошлось, конечно, без «голштинцев»), они-то и снабдили его необходимыми сведениями.

Фику оставалось доставить документы в Петербург, что он выполнил блестяще, по легенде, спрятав их на всякий случай в складки платья своей жены. Платья тогда громоздкие были, широкие. Представляете, как шуршало платье бедной фрау Фик, когда она грузилась на корабль? В соответствии с его «разведывательными» данными и при его непосредственном руководстве в России в 1717—1720 годах осуществляется административная реформа в соответствии со шведскими образцами, в частности, введены коллегии в качестве центральных учереждений исполнительной власти, усовершенствована судебная система, введено территориально-административное деление на губернии и осуществлено много других полезных начинаний.

И здесь приходится признать, что недостаток практического опыта не отразился на деятельности камералиста в Петербурге. Очевидно, господин Фик обладал бесспорным организаторским талантом, поскольку фактически единолично осуществил глубокую реформу управления чужой, гигантской, неповоротливой страной. За заслуги Генрих Фик награждается дворянством и целой областью на территории современной Эстонии, включавшей 10 мыз, с центром в старинном замке Оберпален (Пыльтсамаа).

Если вам уже знакомы
Достопамятные томы,
В коих мудрый Карамзин,
Ученик бессмертной Клии,
Описал войны России
Средь Ливонии долин —
Вам известен Оберпален… [19]

Расположенный на полпути между Ревелем и Дерптом, Оберпален был некогда столицей средневекового Ливонского королевства, которое царь Иван Грозный выделил своему зятю герцогу Магнусу. В XVII веке здесь находилась резиденция шведского фельдмаршала Генриха Врангеля и его потомков. В общем – далеко не рядовое поместье. С историческим подтекстом. Но и Генрих Фик получил имение в благодарность за свершения, тоже далеко не рядовые. А кроме того, он де не желал присягать Петру и принимать российское подданство (отказался от «тяжкого обязательства остаться навсегда в России») просто так, но соглашался на это, если «будет принят за вассала государева» и ему «будут пожалованы местности в Лифляндии или Эстляндии, и если он и его потомки будут пользоваться преимуществами лифляндского или эстляндского дворянства». На русское не соглашался, стервец, исключительно на эстляндское. Да оно и понятно – ведь сам Петр обещал передать в скором времени провинции в руки герцога, наследного принца шведского. Чтобы удержать камералиста, Петр удовлетворил все его просьбы. Из голштинского горожанина Г. Фик превратился в эстляндского помещика.

Это обстоятельство, кстати, сыграло с ним злую шутку, поскольку «амт Оберпален», пожалованный ему Петром I, до Северной войны принадлежал шведскому генерал-фельдмаршалу Дюкеру, оказавшему столь значительную поддержку герцогу. При помощи последнего большую часть земель Дюкеру возвратила царица Екатерина I. Остался Генрих Фик «с тяжким обязательством», но без Оберпалена.

Замок Оберпален (эст. Пыльтсамаа). Внутри крепости. Июль 2010 г. Фото автора.

Горька судьба реформатора в России, это вам могли бы подтвердить и Чубайс, и Гайдар. Вот так, стараешься, стараешься… Петр дал, а Екатерина отняла… Обидно, что с подачи своего же, герцога Голштинского. Чтобы как-то подсластить пилюлю, Екатерина I назначила Генриха Фика на должность вице-президента Коммерц-коллегии: раз камералист, то докажи на деле, что ты можешь на практике увеличить доходы казны «без отягощения подданных». А заодно и свои собственные. Фик доказал. Как сообщил Гельбиг, известный собиратель сплетен XVIII века, «его стараниями…ежегодный таможенный доход увеличился на 200 000 рублей»[20]. Он обладал несомненной коммерческой хваткой. Даже в сибирской ссылке, которая ему предстояла, занялся Фик торговлей и использовал для целей коммерции своих охранников.

Исключительная роль принадлежит Генриху Фику в послепетровских перестроечных комбинациях властных структур в России. «Мысль о необходимости учредить, для завершения коллегиальной реформы, „Высокий тайный совет", высказана была Фиком еще в 1723 году, в записке, поданной в сенат 9 ноября. Игравший в замысле верховников видную роль кн. Д. М. Голицын находился до известной степени в этом деле под влиянием Фика… Фик внушил ему, по собственному заявлению, расположение к лифляндским правам и привилегиям и к шведской олигархической конституции»[21]. Речь шла о копировании административной структуры непосредственно из Гольштейна, где Верховный тайный совет нес на себе функцию канцелярии премьер-министра, а его председатель Хеннинг Бассевиц был фактическим руководителем страны при номинальном главе государства в лице герцога. По идее Г. Фика, Верховный тайный совет в России создавался для герцога Голштинского в качестве премьер-министра при императрице Екатерине I. «17 февраля Макаров объявил в Верховном тайном совете, что „ее величества соизволение есть, дабы его королевское высочество герцог Голштинский присутствовал в (Верховном тайном) совете, когда ему донесут, что бытность его потребна…" 23 февраля герцог явился в заседание Совета и просил о занесении в протокол заявления его, что он хочет быть принят в Совете как член и товарищ, что он не хочет и не может один сам собой ничего определять и брать на себя, но желает вместе с другими членами советом и делом служить благу ее императорского величества и общему; герцог просит членов Совета при каждом деле объявлять свободно и откровенно свое мнение, что будет ему особенно приятно, тем более что он в русских делах еще неопытен. Как бы то ни было, однако герцог, как член царского дома заняв первое место, оттеснил светлейшего князя на второе»[22]. Не хочет и не может один сам собою ничего определять и брать на себя… Представляю, как всполошился светлейший князь Меншиков. Всплеснул, наверно, руками, приговаривая: «А не много ли ты на себя берешь?»

А. Д. Меншиков.

Анна Иоанновна.

Идея прижилась и, как часто бывает, пережила непосредственный контекст своего возникновения. Подброшенная Г. Фиком российским вельможам идея ограничения самодержавной власти в пользу олигархического совета, столь умело утвержденная в Швеции в 1720 году путем ликвидации несговорчивого Карла XII, стала отправным пунктом замыслов по ограничению самодержавной власти монарха некими кондициями, то есть условиями, на которых члены Верховного тайного совета пригласили в 1730 году Анну Иоанновну, герцогиню Курляндскую, на русский престол. «Составленные верховниками ограничительные пункты Фик читал вслух в своей коллегии, в присутствии чиновников, и радовался, говоря, что „российская империя ныне стала сестрицею Швеции и Польши"»[23]. Читал вслух… Эхе-хе. Как говаривал господин Фамусов: «Вот молодость!.. читать!.. а после – хвать!..». Анна Иоанновна пообтерлась в столице, затем кондиции публично разорвала, а тех, кто их поддержал, признала изменниками. За факт публичного чтения и похвалы кондиций Фика арестовали, осудили на «вечную ссылку» и отправили так далеко в Сибирь, что для его освобождения после воцарения Елизаветы только на поиски сосланного ушло почти два года. Наверное, тогда Генрих Фик горько пожалел, что дал себя уговорить и принял «тяжкое обязательство остаться навсегда в России»…

Елизавета Петровна возвратила Генриха Фика из ссылки и вернула ему конфискованные поместья в Эстонии. «Дэн Сяо пин» петровских административных реформ и «серый кардинал» царствования императрицы Екатерины I в новую эпоху уже не вернул себе прежнего положения. Он поселился в замке Оберпален и занялся любимым занятием – коммерцией: основал несколько производств, включая мануфактуры по производству крахмала, стекла, выделыванию кожи. Замок зажил при нем новой жизнью, далекой, прямо скажем, от рыцарской старины и аристократических устоев.

Руины замка Оберпален (эст. Пыльтсамаа). Июль 2010 г. Фото автора.

Но камералиста век недолог. Тем более в России. Генрих Фик скончался в Оберпалене в 1750 году. От брака с Хеленой Крузе имел 5 дочерей. Они удачно вышли замуж и стали основательницами по материнской линии нескольких династий эстляндского и лифляндского дворянства – фон Фитингоф, фон Лилиенфельд, фон Бок. Поместье Оберпален он разделил между двумя младшими – Кристиной и Авророй. Внук Авроры Фик, в замужестве майорши Лау, Александр Владимирович фон Паткуль станет другом детства императора Александра II и будет состоять в должности обер-полицеймейстера Петербурга в начале 1860-х годов. Замок Оберпален в 1790-х годах перешел в собственность графа Бобринского, а от него – к князьям Гагариным. Они владели поместьем и замком вплоть до образования независимой Эстонской республики и реквизиции земельной собственности эстонскими властями в 1919 году. Дворец и церковь в замке были разрушены в ходе боевых действий в 1941 году.

Вид прекрасный недалеко
На равнине, из садов
Нам открылся одинокой
Белокаменной, высокой,
С головой до облаков,
Оберпален, замок древний.
Жаль, что он среди степей:
Не картинные деревни,
Ее роскошный вид попей,
Лишь чухонские харчевни
Окружают замок сей.[24]

Е. Лансере. «Петербург в начале XVIII столетия».

Верховный тайный совет как соперник самодержавия не долго продержался. Другое детище Генриха Фика оказалось долговечнее. Коллегии существовали в России как самостоятельные учереждения почти сто лет – до эпохи Александра I, а позднее стали частью управленческого аппарата министерств.

В соответствии с рекомендациями Генриха Фика, царь «по примерам других христианских областей Всемилостивейше намерение восприяти изволил… надлежащие государственные коллегии учредить. А именно: иностранных дел, камер-, юстиц-, ревизион-, воинскую, адмиралтейскую, коммерц-, штатс-контор, берг– и мануфактур-коллегии». 10 штук. С Сенатом и Синодом будет 12 – вместо 44 приказов в допетровскую эпоху. Иначе как административной революцией и не назовешь! Одни названия какие важные – штатс-контор! Берг– и мануфактур! Секретные данные, которые Фик добыл и вывез из Швеции якобы с риском для жизни, эти пресловутые «несколько сот регламентов и разных ведомостей», касались прежде всего структуры и штатного расписания коллегий. «Каждая из них состояла из присутствия и канцелярии… Присутствие составляли: президент, назначавшийся самим государем, вице-президент, назначавшийся Сенатом, 4 (иногда 5) советника и 4 (в некоторых коллегиях 5) асессора… Президент, главное лицо в коллегии, был обязан прежде всего наблюдать за немедленным исполнением указов государя и Сената, однако он не имел права предпринимать какие-либо решения без согласия прочих членов, „понеже коллегии устроены для того, дабы каждая с совету и приговору всех своей коллегии делала". Присутствие собиралось в специально предназначенной для этого комнате, посреди которой стоял покрытый сукном и украшенный зеркалом стол; на одном конце его сидел президент, а справа и слева от него размещались прочие члены по старшинству; за особыми столами сидели секретарь и нотариус… Начальником канцелярии в коллегии был секретарь, принимавший все просьбы и составлявший важные документы. Кроме него в канцелярии находились: нотариус, актуариус, переводчик, регистратор и несколько низших чиновников. Первый составлял протокол всех дел, решавшихся в коллегии; в обязанности второго входило ведение журнала всей поступающей документации и заведование хозяйственной частью; третий переводил с иностранных языков и, наконец, последний вел всю документацию, для чего имел две книги: одну – в которую по окончании года вносилось содержание всех решенных дел, и другую, так называемую регистратуру, делившуюся, в свою очередь, на четыре книги»[25]. Бесценные, в общем, сведения добыл Генрих Фик с риском для жизни. Взять хотя бы вот этот стол с зеленым сукном и четыре книги…

Для упомянутых 10 коллегий, а также Сената с Синодом стали строить репрезентативный офисный центр на стрелке Васильевского острова. Ныне главное здание Петербургского университета, единое по всей протяженности, по замыслу Д. Трезини, первоначально состояло из нескольких раздельных корпусов – по одному для каждой коллегии. «Вытянутое здание обращено торцовым фасадом к Неве и разделено на самостоятельные, но одинаковые по размерам трехэтажные корпуса. В XVIII веке каждый корпус был перекрыт отдельной крышей и имел свой вход. Все они объединялись в единую прямолинейную композицию (общая длина – около 400 метров). Фасады идентично обработаны в духе петровского стиля. Они были окрашены в оранжево-красный цвет, на фоне которого рельефно выделялись белые пилястры, лопатки, наличники окон. Что касается интерьеров, то о них можно судить по сохранившемуся залу Сената (Петровскому залу), наиболее богато декорированному… Сохранившиеся в Петровском зале скульптурные украшения стен и потолка были выполнены в 1736 году мастером И. Росси»[26]. Здания достроили только к 1742 году. К этому времени много воды утекло в реке Неве. К концу XVIII века здесь располагались только архив Сената, Святейший Синод и Римско-Католическая духовная коллегия.

На ловлю счастья и чинов. – Эстляндские дворяне как менеджеры петровских реформ.

Учреждение коллегий, реформа армии и создание флота потребовали кадровой революции и массированного импорта квалифицированных специалистов, прежде всего высшего и среднего звена. По сути дела, это было второе призвание варягов. И они пришли, тем более что многим далеко и ходить не надо было. Эстляндские дворяне с готовностью откликнулись на призыв царя и своего, уже обещанного им герцога, и поспешили в Петербург не только отыскивать старые имения и льготы, но и новые должности и почести. Петр I в 1717 году собственноручно набросал примерный штатный состав колллегий: «Русские: президент, вице-президент (русской или иноземец); 4 коллегии советника, 4 коллегии асессоры, 1 секретарь, 1 натарий, 1 актуарий, 1 регистратор, 1 переводчик; подьячие 3-х статей. Иноземцы: 1 советник или асессор, 1 секретарь, шкрейвер»[27] (шкрейвер. – то есть писарь. – С. Г.). Петр I сознательно поощрял двойную администрацию, когда из-за спины номинальных русских руководителей (президент) реально делами управляли приглашенные иностранные специалисты (вице-президент). Из 10 коллегий, созданных при Петре I, эстляндцы или лица, чьи «потомки пользовались преимуществами лифляндского или эстляндского дворянства», получили посты вице-президента в четырех. А считая самого Г. Фика – в 5 коллегиях, то есть управляли 50 % государственных дел России.

Сказано было о «бедных шведских офицерах». Сказано было и об эстляндских родственниках новой императрицы. О камералисте-практике много говорилось. Отчего же не сказать тогда уж и о «варягах», которым идеи камералиста пришлось в Петербурге претворять в жизнь? Между ними интересные типажи попадаются…

Вот, например, центральное звено любой государственной машины – налоговое ведомство. Многие институты, актуальные во время оно, ушли в прошлое. Ведомства, отвечающие за поступления в казну, только укрепились и упрочили свое положение. Российская налоговая служба в XXI веке считает свою историю со времен основания Петром I Камер-коллегии. Камер-коллегия ведала казенными подрядами и откупами, продажей казенных товаров, казенными винокуренными заводами, рыбными ловлями и сальными промыслами, строительством казенных зданий, дорог и мостов, а также таможенными сборами. Не только благополучие правящей верхушки, но армия и флот, строительство крепостей и дворцов – все зависело от количества денег, поступивших в казну усилиями Камер-коллегии и ее эстляндского менеджера. Понятно, что природные русские не смогли бы управиться ни с рыбными ловлями, ни с сальными промыслами, ни тем более – с казенными винокуренными заводами. Кого же, вы думаете, царь-реформатор определил на должность управляющего вице-президента при номинальном президенте князе Д. Голицыне? Кому доверил собирать доходы для государства, в том числе и для войны со Швецией? Может быть, камералисту-практику Г. Фику? Ему бы и карты, что называется, в руки. Но – нет. Несчастный голштинец оставался всего лишь советником в Камер-коллегии до смерти Петра. На должность вице-президента нашлась кандидатура, в глазах царя более достойная, – шведский барон Магнус Вильгельм фон Нирот, полковник шведской армии. Ну, разумеется, эстляндец.

Фрагмент диарамы «Разгром шведского десанта на о. Котлин в 1705 году».

Учебники истории, пожалуй, незаслуженно обходят молчанием сего «птенца гнезда Петрова». Между тем он выделяется нестандартной судьбой даже на фоне прочих авантюристов своего века. Магнус фон Нирот родился в 1663 году, вероятно, в имении матери Альп (эст. Альбу) в центральной Эстляндии. Где учился, где рос – наличные данные не позволяют сказать. Известно, что юношей поступил на военную службу в Швеции. Король Карл XI тогда свою «перестройку» осуществлял и в европейских делах не последнее участие принимал. В 24-летнем возрасте получил Магнус Вильгельм от шведского короля Карла XI титул барона – даже в либеральной Швеции баронскими титулами не разбрасываются. Возможно, сыграли роль родственные связи, возможно – заслуги перед государством. Во всяком случае, в 1688 году, в год Славной революции в Англии и Девятилетней войны на континенте, он 25-летним произведен в полковники шведской армии.

Шведы тогда много воевали в Европе. Кто тогда был за кого, за что воевали, понять трудно. Вчерашние союзники вдруг становились противниками и ожесточенно воевали друг против друга. Барон Нирот принимал участие в Девятилетней войне на территории Голландии, командуя полком из немецких подданных Карла XI. Неизвестно, что да как, но только и Северную войну в 1700 году он так же полковником и встретил, да так полковником и остался. Из всех шведских военачальников именно полковник фон Нирот, наверное, ближе всех подобрался к Петербургу. В июне 1705 года он командовал шведским десантом на остров Котлин. «4 июня часть шведских кораблей безрезультатно бомбардировала Кроншлот. Через несколько часов шведы отошли и стали на якорь на южном фарватере в пяти верстах от Кроншлота. На следующий день часть шведских кораблей попыталась высадить десант в западной части Котлина. К берегу подошли 80 лодок с десантом под командованием полковника Нирода. Однако их встретила картечь с батареи Толбухина и ружейный огонь пехоты, засевшей в окопах. Десантники в беспорядке бросились к лодкам. Потери шведов составили 40 человек убитыми и 31 пленными».[28]

Дальнейшая военная карьера полковника барона Магнуса Вильгельма фон Нирота (Нирода) развивалась в шведском гарнизоне Ревеля, под началом губернатора, прославленного его родственника графа Карла фон Нирота. К осени 1710 года русские войска обложили Ревель со всех сторон. Помощи от короля, разгромленного под Полтавой и запертого в далекой Турции, ждать не приходилось. В общем, перед обороняющимися возникла дилемма – или претерпеть все традиционные способы ведения войны, свойственные старинным русским воеводам, или поверить царю Петру и сдаться. В городе начался голод, свирепствовала эпидемия чумы. Жутко было. На раздумья времени не оставалось. В итоге, барон фон Нирот город сдал. Началась у барона новая жизнь, человеколюбивая. Женился. Ему бы в поместья да заняться хозяйством. Детей воспитывать. Возраст уже солидный – к 50 годам. Да вот незадача, не дал Бог детей. Тогда полковник в отставке барон фон Нирот, бывалый вояка и морской десантник, решил посвятить себя воспитанию чужих детей.

В своем имении Альп (Альбу) он основал Рыцарскую академию для мальчиков-сирот из бедных дворянских семей. В программу входили немецкий, французский и латинский языки, история, филисофия, математика, география, архитектура, рисование, политес, а также танцы, фехтование и верховая езда. В общем, все, что любил и ценил сам, все, что хотел бы передать своим собственным, но так никогда и не родившимся сыновьям. Почти университетский курс. Даже архитектура. Набрал он воспитанников более 20, точнее современникам как-то и не сосчитать было. Для воспитанников выписали учителей из Германии. А во главе всех учителей местный пастор. На содержание академии шли доходы от четырех имений барона. Так в России за несколько лет до основания Петербургской академии наук и при ней гимназии появилась первая академия.

Инициатива была замечена. В Альп (Альбу) прибыли с ознакомительной поездкой кабинет-секретарь Петра I Макаров и главный православный иерей при дворе царя Феофан Прокопович. Феофан потом разродился похвальным словом на похвальное начинание барона – в том смысле, что-де Русь богата талантливыми людьми, но они все, как драгоценные металлы, в земле были зарыты, и лишь в эпоху Петра их стали извлекать, гранить и обрабатывать и т. д.[29]. И Петру приятно, и барону слава. И так прославился барон на просветительско-благотворительной ниве, что определили его в главные камералисты России. Такой человек справится с рыбными ловлями и с казенными винокуренными заводами. Ну и родство с Фридрихом Левеном, вице-губернатором Эстляндии, свою роль сыграло и немалую – у того половина шведского двора в родственниках, братья все сплошь в «голштинской партии» в Швеции состоят. Разве можно сомневаться в человеке, у которого в зятьях сам Фридрих фон Левен? Все доходы в России сосчитает, в казну внесет, себе не оставит и врагу тайны не расскажет. Так и стал барон в Петербурге жить-поживать на должности вице-президента Камер-коллегии, для России добра наживать, а купно с президентом своей коллегии Д. Голицыным и советником Фиком проекты Верховного тайного совета сочинять. Любил ведь философию с политесами.

Господский дом мызы Альп (эст. Алъбу). Ноябрь 2005 г. Фото автора.

Князь Д. Голицын – главный радетель конституционных проектов из числа собственно русских сподвижников Петра. За них и поплатился при царице Анне, умер в 1737 в Шлиссельбургской крепости. Барон Нирот, так ловко обтачивавший грубые камни русской души, тоже ушел с государственного поста – кажется, обошлось без репрессий, но его ждало разочарование другого рода. Вернулся к воспитанникам в Альп, глядь – а ведь сам в долгах как в шелках. Собака-управляющий обокрал…

Карл фон Бреверн.

Доходило до того, что пастор Вреде, директор школы, должен был на управляющего в суд подавать. Пока барон радел в Петербурге над государственными доходами, собственные уронил. Не на что стало школу содержать. Воспитанников разогнали. Говорят, некоторые потом устроились в жизни, все-таки французской грамоте обучены. В 1738 году пришлось в конце концов барону Нироту имение продать за 18 000 рейхсталеров барону Врангелю, да и те деньги еще через суд востребовать. В разгар тяжбы человеколюбивый барон скончался.

Герман Бреверн – вице-президент Юстиц-коллегии, немаловажного звена в управленческом аппарате новой России. Рейтерны и Бреверны – представители рижского купеческого патрициата, которые получили шведское дворянство в конце XVII века. Герман Бреверн женат на Катарине Рейтерн, которую в родственницы Екатерине Алексеевне определили. Удачная для карьерного роста женитьба счастливо соединялась с европейской ученостью – Герман Бреверн закончил университет в Германии. Немец, грамотей, да еще из хорошей семьи – вот вам и портрет топ-менеджера петровских реформ, который должен был обеспечить превращение Московской Руси в Российскую империю, провинцию герцогства Голштинского. В 1717 году при образовании системы коллегий Генриха Бреверна произвели в сан действительного статского советника и назначили вице-президентом новообразованной Юстиц-коллегии. «Он же юстиц-коллегию и устраивал, совместно с юстиц-ратом Сигизмундом Адамом фон Вольфом»[30]. А вопросы пришлось решать актуальнейшие: «Сколько числом при той же коллегии советников и иных чиновных людей: по тому же свейскому Уставу содержать, по данным реэстрам вице-президента и советника Фика, и к тем же делам писарей… понеже в государстве Российском перед Швециею в поместных и в судных делах есть умножение великое?»[31]. То есть в русской Юстиц-коллегии штатный состав должен быть один в один со шведским, как «регламентах», которые Г. Фик выкрал из Швеции, или допустимы вольности, поскольку в России одного «шкрейвера» явно мало?

По кончине Германа Бреверна его старший сын Карл унаследовал в Петербурге положение отца и дом на Васильевском острове, нынешний участок № 43 по 2-й линии. На месте здания школы стоял одноэтажный деревянный дом на каменном подвале, который называли «Боновым домом» (по имени его отчима генерала фон Бона), или «домом Бреверна». Карл фон Бреверн играл важную роль и при Анне Иоанновне, при царице Елизавете вырос до звания конференц-министра – лишнее доказательство того, что немец-грамотей для любой власти потребен.

Бреверны владели десятком имений в Эстляндии вплоть до революции и исправно поставляли военных и прочих деятелей в Петербург. Из потомков петровского министра юстиции можно назвать известного русского дипломата и пушкиниста, графа Николая Бреверн де ла Гарди. Вы сомневаетесь, что он русский? Напрасно. Допустим, ваша фамилия Иванов. У вас есть автографы Жуковского? А у графа Николая Бреверн де ла Гарди были. Внук Сашеньки Протасовой (баллада «Светлана» ей посвящена; помните, наверное, хотя бы вступление: «Раз в крещенский вечерок / девушки гадали…»), он хранил в семейных архивах автографы В. А. Жуковского, переписку бабушки с учителем Пушкина и передал эти бесценные реликвии Пушкинскому Дому.

Пушкинский Дом.

Граф владел великолепным домом в Гапсале (эст. Хаапсалу). Там останавливались члены царской семьи, когда приезжали на курорт. Великий князь Кирилл Владимирович вспоминал: «В детстве из-за чрезвычайно жесткой воды в Царском мы страдали кожными заболеваниями. Она была настолько плоха, что мягкую невскую воду специально привозили для отца из Санкт-Петербурга, а нас дважды возили на лечение в Хаапсалу, прекрасную водолечебницу в Эстляндии, известную своими грязями… Мы остановились в доме, любезно предоставленном в наше распоряжение двумя очень милыми старыми девами, графинями Бреверн де ла Гарди, которые иногда навещали нас»[32]. Услышим еще про Гапсаль и про этот дом.

Юриспруденция очень привлекала эстляндскую молодежь – до XX века включительно. Из среды юристов много политиков вышло, борцов за свободу. Кто остзейские привилегии отстаивал, кто независимую Эстонию. Следующим вице-президентом Юстиц-коллегии, на месте рано скончавшегося Германа Бреверна, стал также образованный купеческий сын Сигизмунд Адам Вольф, нотариус нарвского магистрата. В юности, еще при оккупации Нарвы русскими, ему повезло – не выслали его «в недро России», но «был взят» (приглашен или таки взят?) воспитателем к детям Меншикова. Это обстоятельство, понятно, обеспечило ему карьеру в Петербурге, а семье – всяческое благоприятствование в торговых делах, фактически доступ к русской казне. Вольфы принадлежали к прослойке нарвского купечества, сумевшей детскую тягу русского царя Петра к немецкой бюргерской цивилизации претворить в конкретные и весьма значительные состояния.

Гапсапь (эст. Хаапсалу), курзал. Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Пока Сигизмунд Адам Вольф устраивал Юстиц-коллегию и разбирался, сколько «шкрейверов» будет достаточно для России, брат его Якоб в течение 20 лет состоял исключительным поставщиком английского сукна для русской армии и, несметно обогатившись, занялся ростовщичеством. Он ссужал деньги знатнейшим сановникам империи. Известен факт, что в 1744 году он выдал канцлеру Бестужеву 40 000 рублей разом – астрономическая по тем временам сумма. Братьям Вольф принадлежали обширные земельные владения как в столице, так и в Прибалтике.

Якоб Вольф владел участком по современному адресу Каменно-островский пр., 21 (ныне на этом месте здание Александровского лицея). Здесь у него находилась большая двухэтажная дача с обширным садом. Две близлежащие улицы даже назвали по его имени – Большая и Малая Вульфовы (советские названия – улицы Чапаева и Котовского). Мало олигарху богатства, так еще и в топонимику столицы влез! Сигизмунд Адам получил от императрицы Екатерины I поместье Лустифер (эст. Лустивере) в Эстляндии, где выстроил барочный господский дом (существовал до 1880-х). Среди его потомков – генерал от инфантерии барон Карл Вольф, директор Императорского фарфорового завода, депутат Государственной думы барон Николай Вольф.

Александровский лицей. Современное фото.

Адмиралтейств-коллегия – пожалуй, самое знаковое ведомство в петровских преобразованиях. Петербург – «окно в Европу». Флот – любимое детище Петра I. Не было до Петра у России флота, не было соответствующего ведомства. Приходилось с нуля создавать – и флот, и его управление, и береговую инфраструктуру. В Петербурге на месте нынешнего здания Адмиралтейства была когда-то крепость. Вокруг нее – ров, крепостные валы. Сейчас вместо них – парк и площади. Много мест в Петербурге связано с адмиралтейским ведомством. Адмиралтейский проспект. Адмиралтейские верфи. Смольный – где корабли смолили. Пеньковый буян. Кронштадт – город-крепость. Стапели, гавани, якоря, пушки. Парусина, канаты. Доски надо напилить, высушить. Маяки. Фарватеры. Компасы, атласы. Адмиралтейских контор по всей стране 11 штук. Каждую нужно построить, укрепить, укомплектовать. Штаты составить, регламенты. Людей нужных найти, обучить. Да все это – в условиях войны. Как задумаешься, голова кругом может пойти.

Тучков буян – бывший склад пеньки. Легендарное название – «дворец Бирона». Арх. А. Ринальди. Июль 2010 г. Фото автора.

Как удавалось все успеть? Все это хозяйство свалилось на голову адмирала Петра Сиверса.

Он стал вице-президентом Адмиралтейств-коллегий взамен скончавшегося Корнелия Крюйса в 1727 году. Номинальный русский президент Адмиралтейств-коллегий граф Апраксин после смерти царя Петра в Москву уехал. Нет Петра – не нужен и флот стал. Царь Петр II по морям ходить не особо стремился. И неизвестно, что сложнее – создать флот на пустом месте, но при заинтересованном участии высшей власти, или поддерживать хозяйство тогда, когда интерес угас.

К концу 1728 года скончался и Апраксин. Остался Сиверс по старшинству главным. Вроде как уже полноценный президент коллегии в звании первого адмирала флота. Сам себе и звание присвоил. «2 января 1728 г. Сивере приехал рано утром в присутствие Адмиралтейств-коллегий и приказал записать в журнал, что он, на основании Адмиралтейств-регламента, как первый адмирал флота, будет заседать на президентском месте и подписывать свою фамилию славяно-русскими буквами, а не латинскими, как прежде. Это постановление Сиверса было беспрекословно подписано всеми членами коллегии»[33]. Странная довольно привилегия – если вице-адмирал или шаутбенахт какой-нибудь, то подписывайся как хочешь, латиницей на родном языке. Ну а уж если сам себя выбрал первым адмиралом флота и на президентском месте заседаешь, то получи и почетное право на кириллице подпись ставить. Кириллица – как маршальский жезл, что ли, ценилась?

С этого времени и до начала 1732 года начинается «безотчетное» управление военно-морским делом в России адмиралом Сиверсом. А в 1732 году отправили его в отставку и повелели жить безвыездно в деревне. Дом в Петербурге отобрали. Пострадал адмирал от императрицы Анны. Гадают до сих пор историки, что было причиной опалы. Кто интригами объясняет, кто «симпатией к голштинскому принцу». Не спешил, дескать, свое военно-морское ведомство к присяге на верность императрице Анне привести. «Не пил здоровье императрицы» и где-то кондиции за шкафом прятал. Так-то оно так, но, может быть, дело проще обстояло. В период своего «безотчетного» управления адмиралтейским ведомством затеял адмирал строительство масштабное в Кронштадте: канал, док, гавань. Денег требовал все больше и больше. И все – без отчета. Стал в итоге в казне недостаток средств ощущаться. 117 тысяч рублей закопал адмирал в строительные работы, а ему все мало. Казна говорит – нет денег. Адмирал тогда: «Давайте мне все кабацкие и таможенные сборы в Кронштадте». Отдали и сборы. Адмирал все роет и роет. Опять денег нет. И отчета нет. А он опять за свое – требует инвестиций. Машину какую-то надумал покупать, что ли, тысяч за двести. Отберите, говорит, пивную и медовую монополию у купцов в Кронштадте и мне отдайте – строительства канала и гавани ради. Отдали и монополию. Куда деваться – птенец гнезда Петрова, и подпись не как-нибудь, славяно-русскими буквами ставит. Не каждый шкрейвер еще и разберет, чего он там накарябал. Копал, копал адмирал, пивом, медом торговал, но пришлось ему в конце концов перед новыми властями отчет держать. Год императрица Анна у власти была, пока, наконец, задались вопросом – нет, не куда деньги дел, а – внимание! – по чьему указу делаются работы? Пришлось признаться адмиралу, что вроде как по изустному повелению царя Петра еще первого. Ну, тогда подумали-подумали и решили ретивого адмирала устранить. На пивную монополию да таможенные сборы в портовом городе Кронштадте и других охотников много найдется. Отправили его в имения жить. А дом в Петербурге отобрали в погашение трех тысяч долга перед казной. За остальные, видимо, отчитался.

В знак благоволения к репрессированному прежним режимом сподвижнику своего отца Елизавета Петровна подарила его вдове имения в Эстляндии. 10 августа 1744 года дала Адмиралтейств-коллегии следующий указ: «Жене адмирала Сиверса Софии Елисавете Нумере и детям ее отдать в вечное владение вместо заслуженного мужем ее жалованья лифляндскую мызу Екзекали (Эйзекюль, эст. Ыйзу – С. Г.) и кронштадтский флагманский каменный дом»[34]. Стали-таки потомки адмирала пользоваться преимуществами эстляндского дворянства. Хозяйством занялись. Много среди эстляндских потомков адмирала людей достойных – одних генералов и адмиралов российской армии и флота наберется как минимум восемь. Яков Сиверс – один из тех русских генералов, которые перешли на сторону большевиков, помогли им справиться с врагами и впоследствии были теми же большевиками ликвидированы (дело «Весна» 1931 г.). Из приспособившихся к новому режиму можно назвать Аркадия Сиверса – кандидата наук, профессора, изобретателя, яркого представителя питерской технической интеллигенции на службе советской власти.

Эстляндцы при дворе российских императоров в XVIII веке. – Зарисовки семейных судеб. – Эстонцы как вещь.

Короля, как известно, играет свита. Или двор. По определению А. Мосолова, бывшего много лет начальником канцелярии Министерства двора, «главною функцией двора является поддержание престижа монарха»[35]. Кроме того, двор ведал ежедневным обиходом семьи правителя. Причем заведование обиходом было хронологически первой функцией двора. При царе Борисе Годунове числилось при дворе дворовых людей всех чинов: «ключники, стряпчие, сытники, подключники; конюшенного приказу приказчики, конюхи, стремянные, стряпчие; ловчего пути охотники и конные псари; сокольничья пути кречетники, сокольники, ястребники, трубники и сурначи»[36]. Когда-то, давно, конечно, в московском царстве, тридесятом государстве, постельничий действительно следил за чистотой, убранством и сохранностью царской постели и охранял ее от колдунов; стряпчий облачал государя и приносил особую присягу, в которой клялся в царскую «стряпню» (полотенца, платья и пр.) «никакого зелья и коренья лихого не положити». Когда Россия должна была стать частью герцогства Голштинского, от этого анахронизма пришлось избавиться.

После петровской модернизации эстляндцы полюбили службу при русском дворе. Эстляндцы или иные зарубежные выходцы, которые хотели службу в Петербурге соединять с преимуществами эстляндского шляхетства. Они оказали существенное воздействие на формирование структуры круга приближенных к монархам и заметно обогатили терминологию наименований придворных различных иерархических уровней. Постельничий стал обер-камергером, то есть старшим комнатным господином. Гораздо приличнее звучит, чем постельничий. Официально обер-камергер руководил придворными кавалерами и представлял членам императорской фамилии тех, кто получил право на аудиенцию. При русских императрицах XVIII века обер-камергеры, они же постельничие, составляли им компанию в постели. Эстлив-курляндцы любили эту должность. Например, обер-камергер Левенвольде был постельничим Екатерины I, обер-камергер Бирон был постельничим Анны Иоанновны. Заместителем постельничего в Древней Руси был стряпчий с ключом. При Петре I эту должность переименовали в камергера, то есть комнатного господина. По примеру голштинского двора камергеру двора петербургского поручили заведовать личной казной монарха, ключ от которой камергер всегда носил с собой. Впоследствии звание камергера стало почетным пожалованием или верхней ступенькой в карьере придворных выдвиженцев, которых много было при Петре, например из его денщиков.

Для дам в петровской иерархии придворных чинов тоже нашлись места регламентированные. Во главе их поставлена была обер-гофмейстерина ее величества; действительные статс-дамы (то есть «действительно обретающиеся в чинах своих») следуют по Табели за женами действительных тайных советников, действительные камер-девицы приравнены к женам президентов от коллегий, гоф-дамы – к женам бригадиров, гоф-девицы – к женам полковников. То есть бригадирша – еще не должность, но уже официальное звание. Екатерина Алексеевна была происхождения незнатного, и родовитые русские боярыни не торопились к ней в услужение. Поскольку она – родом из Прибалтики, то и придворные дамы многие за ней оттуда же приехали, иногда, впрочем, не по своей воле. «Около Екатерины не группировались жены бояр и стольников, не было при ней и дворцовых боярышень. Весь ея придворный женский штат состоял из нескольких немок-прислужниц, носивших прозвания камер-медхен и камер-фрау… девица Крамер, Устинья Петровна Гринвальд и Яганна Петрова широко эксплуатировали расположением к себе Екатерины и были влиятельными личностями»[37]. Девица Крамер – Анна Регина, по-русски Анна Ивановна, во многом прошла путь самой императрицы. Была она дочерью нарвского обер-фискала (налогового инспектора вкупе со стукачом) Бенедикта Крамера. Десятилетней девочкой ее захватили в русский плен («по взятии россиянами отечественнаго ея города была вывезена в недро России»).[38]

Тут пошла она по рукам, от одного боярина к другому (то в Вологду, то в Казань «к генералу Апраксину; от него была она послана в Петербург к генералу Балку в подарок, который спустя несколько времени отдал ее гоф-фрейлине Гамильтон»[39]) – так начиналась карьера «влиятельной личности». Что довелось ей испытать, каких издевательств натерпеться, можно только догадываться. В 1714 или 1716 году, ближе к 20-летию, вошла она в штат прислужниц, или скорее даже наперсниц, русской царицы, и выдвинулась на передние роли при дворе. После убийства царевича Алексея клевретами Петра I именно Анне довелось обмывать и одевать тело несчастного в Петропавловской крепости.

Н. Зауэрвейд. Петр I усмиряет ожесточенных солдат своих при взятии Нарвы в 1704 г. (1859).

Л. Каравак. 1722 г. Наталья Алексеевна (справа) в образе Дианы в 8-летнем возрасте с братом, будущим Петром II, в образе Аполлона.

При воцарении Екатерины I пошла она в гору. «Девица Крамер занималась придворными интригами в высшем кругу тогдашняго общества»[40]. Комментаторы не шибко жалуют нравы женской половины Петербургского двора петровского времени. По описаниям, он больше походил на притон, нежели двор европейского монарха, который долженствовал поддержать его престиж. Говорится о том, что при дворе у императрицы оная девица Крамер близко сошлась с «другой пройдохой», некоей немкой Каро, проституткой из борделя в Гамбурге, привезенной в Петербург кем-то из дипломатов. Куда же деваться проститутке из гамбургского борделя в новопостроенном граде Петербурге? Разумеется, ко двору императрицы. Девицу Крамер пристроили гофмейстериной двора Натальи Алексеевны, старшей сестры будущего императора Петра II. Ну и девку Каро туда же впридачу Екатерина продемонстрировала тем самым степень небрежения к потомству Петра от первого брака. Так измывались над сиротами. Если бы не Герхард Иоганн фон Левенвольде, обер-гофмейстер двора их матери, принцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской, то, наверное, совсем извели бы их. С Левенвольде считались – как-никак, эстляндец (из имения Малла близ Ревеля). Сам государь отличал его – за то, что убедил эстляндское рыцарство Петру I присягнуть. И при Венском дворе принят. С другой стороны, зять могущественного фон Левена, который при шведском дворе в фаворе. Царевна Наталья, по отзыву посла испанского герцога де Лириа, «украшалась всеми возможными хорошими качествами; не была красавицею – но что значит красота, когда сердце совершенно! Она была покровительницею иностранцев и говорила очень хорошо на французском и немецком языках, была идолом всех честным людей, перлом России – словом так совершенна, что бог не дозволил ей жить долго на сем свете».[41]

Меншиков не особо выказывал уважение к детям убитого царевича Алексея. Светлейший обкрадывал их тоже. За что и поплатился. Опала и ссылка князя Меншикова последовали за тем, что он присвоил себе 9000 золотых червонцев, подаренных Петром II старшей сестре. Вскоре после этого девочка умерла – в 1728 году. Кстати, через год умирающий Петр II в бреду приказал заложить сани, «чтобы скакать к Наталье». По смерти принцессы Натальи вскрылось вдруг отсутствие фамильных драгоценностей – золотых украшений, драгоценных камней. Розыскали. Распознали. Оказалось, гофмейстерина Анна, не долго сомневаясь, прибрала к рукам. Прямо у гроба своей госпожи. Вместе с бывшей проституткой постарались. Бедовые девки были. Школу жизни суровую прошли, прежде чем ко двору попасть. Пришлось ей «отъехать в свои имения» – подаренную ей Екатериной I мызу Йоала близ Нарвы. Там, по сказанию современников, «провождая спокойную жизнь, умерла в 1770 году, имея от роду 76 лет»[42]. В общем, осталась верна лютеранству и Бог привел ее домой. И стала она образцовой купчихой в Нарве. Выторговала по старой памяти у царицы Анны привилегию своим братьям – исключительную монополию лужский лес вывозить за границу. Так и пошел знаменитый купеческий, а потом и баронский род Крамеров. Возглавляли Крамеры многие торговые предприятия в столице империи, вели коммерческие дела членов царствующей династии. Пушнину ли на Аляске добывать, железную ли дорогу в Павловск построить – царям вроде самим не с руки было, нарвским купцам Крамерам доверяли.

Вплоть до конца XVIII века дворцовое хозяйство было натуральным, то есть все предметы, необходимые для обихода, включая пищу, посуду, мебель и прочие снедь и скарб («стряпню»), производились в деревнях и мастерских, принадлежащих царю.

Главными учреждениями придворного ведомства этого времени были Придворная контора и Главная дворцовая канцелярия. Понять причины создания двух разных органов для выполнения фактически одной и той же функции вне контекста эпохи уже невозможно. Вероятно, они создавались разными монархами как синекуры для своих фаворитов. Новому фавориту – новая синекура. Ну-ка – возглавлять хозяйственные дела всего царского домена. Тут хочешь не хочешь, к рукам много прилипнет. Желающих поуправлять хватало, наверное, так что царям пришлось разделить сферы освоения государственных доходов.

Эстляндцы и тут кстати пришлись. Например, семья Розенов. Папаша – Георг-Густав фон Розен – один из тех уроженцев остзейского края, что принадлежали к когорте небезызвестного Паткуля. Готовы были продать свою шпагу даже варварскому царю Московскому, чтобы вернуть земельную собственность, отобранную в шведскую казну. Георг-Густав родился на мызе Шенангерн (эст. Крааби) на юге современной Эстонии и 17-летним покинул родные края «от преследований шведского правительства». Сначала уехал в Европу искать чинов и наград. По матери он принадлежал к известному австрийскому роду Виндишгрец, так что тянуло его в Австрию. Оттуда перешел на службу в Данию. Потом – к Петру I. Если коротко, Георг Густав фон Розен – авантюрист и интриган. Типичный птенец гнезда Петрова. Наверное, вы и не слыхали о таком. Неудивительно. Если всех птенцов гнезда Петрова учебники перечислять начнут, всяких Древников и Розенов, русскому человеку тоскливо станет от пестроты эстляндских имен и фамилий.

Итак, генерал-поручик (!) русской армии Георг Густав фон Розен командовал 20-тысячным корпусом русской армии в Курляндии и Польше в кампанию 1705 года. Но не заслугами своими на офицерском поприще знаменит был, скорее связями в Вене. Как пишет Бантыш-Каменский в своей биографии фельдмаршала Меншикова, «любовь Петра Великого к Меншикову до того простиралась, что еще в 1703 году отправлен был в Вену генерал-поручик Розен для исходатайствования ему княжеского звания». В общем, Розен-отец использовался, прежде всего, как связной для деликатных поручений к Венскому двору. Харктера он был явно экстравагантного. Подрался (на дуэли?) с генералом Эвальдом Ренне, первым комендантом крепости Санкт-Петербурх. Тот тоже из эстляндских птенцов гнезда Петрова. Ну и убежал опять в Вену, бросил пить, кутить, воевать – ушел в монастырь. В Вене ему больше нравилось жить, чем в Петербурге. Монахом в венском монастыре лучше, чем генералом при Петре.

Царица Анна Иоанновна поручила управлять придворной конторой братьям Розенам, сыновьям скандального генерал-поручика. Старший сын венского интригана Иоганн Густав фон Розен назначается в 1732 году императрицей Анной Иоанновной генерал-директором «всех дворцовых волостей и вотчин». Выражаясь современным российским языком, стал он председателем госкорпорации по управлению императорскими земельными активами. Управлял, видимо, так себе, потому что в 1733 году повелено было отпускать из Штатс-контор-коллегии (то есть из государственного бюджета) в Придворную контору на содержание высочайшего двора по 260 000 рублей в год. Так что не впервой латать прорехи управленческих экспериментов бюджетными финансовыми вливаниями.

Зато руководил конторой не без пользы для себя – обзавелся земельной собственностью в Эстляндии, например имение Кийкель (эст. Кийкла) близ Нарвы приобрел. Финал эксперимента был закономерен для любого предприятия, которым управляют государственные чиновники с обязанностью «надлежащее смотрение и экономию производить». Уличен был во взяточничестве и отстранен от должности барон фон Розен, а затем как будто речь пошла о предании его суду ввиду «показанных на него с крестьян дворцовых деревень взяток и многотысящных упущений денежных и прочих доходов»[43]. Сильное обвинение против представителя венской группировки!

Господский дом имения Кийкелъ (эст. Кийкла). Июль 2010 г. Фото автора.

Что же надо было совершить, сколько, грубо говоря, «нахапать», чтобы даже у Анны Иоанновны терпение лопнуло? И что же, думаете, попал в застенок Тайной канцелярии коррупционер? На дыбу и плаху? Результат попыток решительной борьбы с коррупцией во времена императрицы Анны оказался куда как банальным. Следствие тянулось так долго, что обкраденная императрица скончалась раньше, чем восторжествовало правосудие, к власти в Петербурге пришла Брауншвейгская чета, позиции австрийского лобби в Петербурге еще более укрепились, и недавно еще состоявший под следствием преступник, взяточник и коррупционер Иоганн Густав барон фон Розен был не просто амнистирован (26 января 1741 г.), но возвращен к своим прежним обязанностям генерал-директора по всем дворцовым волостям и вотчинам с прежним рангом и жалованием армейского генерал-майора. Продолжил, в общем, «надлежащее смотрение и экономию производить». Отставленный вторично при Елизавете, барон Розен мирно скончался в 1752 году. Не слышно, чтобы русская императрица его преследовала. Потомки взяточника и казнокрада много пользы принесли отечеству. Спасибо заплечных дел мастерам Следственной канцелярии, что спустили дело против Иоганна Густава фон Розена в 1739 году на тормозах. Особенно постарался искупить вину пращура геолог Михаил Федорович фон Розен (1902—1989 Ленинград). Он рассчитал запасы золота на Алтае в районе бывших рудников императорского Кабинета. Сосланный на Алтай как сын врага народа, он непосредственно участвовал в разработке месторождений алтайского золота в 1941—1951 годах, чем существенно пополнил запасы сталинской казны. С лихвой вернул долги за своего проштрафившегося предка. Михаилу Розену разрешили вернуться европейскую Россию, и он скончался в Ленинграде в 1989 году. В конце жизни он передал в коллекцию Русского музея портреты своих предков из эстляндского имения Кийкель (Кийкла).

Господский дом имения Ментак (эст. Мяэтагузе). Июль 2010 г. Фото автора.

Барон Отто Фабиан фон Розен, брат разоблаченного коррупционера, генерал-майор, состоял инспектором императорских поместий на Украине. То есть под началом брата в госкорпорации управления царскими активами производил «надлежащую экономию» в наиболее плодородных регионах империи. Этот чиновник был виртуозом своего дела. Теоретиком эскплуатации крестьянского труда. Надо сказать, что управлял украинскими поместьями барон Отто Фабиан вовсе не из Киева, а из Петербурга и своего эстляндского захолустья, где тоже немало потрудился над вопросами эффективного менеджмента. В 1739 году он составил документ, получивший название «Декларация Розена», – манифест крепостного права в Прибалтике. При упоминании этого документа эстонцев до сих пор бросает в дрожь.

«В 1739 г. в связи с запросом царского правительства о том, насколько далеко по местным законам распространяется власть помещика на крестьян… бароном Розеном были составлены ответы, получившие известность как „Декларация барона Розена". В ней подчеркивалось, что крестьяне попали в полную крепостную зависимость еще во время захвата страны Немецким (Тевтонским) орденом. В качестве крепостных рабов они переходили по наследству, продавались, дарились, закладывались, а в случае бегства хозяин мог требовать их возвращения. Право собственности помещика распространялось также и на имущество крестьянина, и на то, что он производил своим трудом. Размеры повинностей помещик устанавливал по своему усмотрению»[44]. В этом документе вызывает особое восхищение доказательная база: «Барон Розен подчеркивал, что эти права настолько общеизвестны и общепризнанны, что не нуждаются ни в каких особых доказательствах». На основании этого документа эстонцев почти сто лет продавали как вещь, а все имущество крестьянина, включая сельскохозяйственный инвентарь, дотоле составлявшее его неоспоримую собственность, единым росчерком пера переходило к помещику. Например, есть у крестьянина Яана мельница, а сам Яан вроде как помещику принадлежит. На основании «Декларации Розена» помещик мог продать Яана отдельно, мельницу отдельно. И весь сказ. Понятно, что при такой постановке вопроса эстонцы появлялись в Петербурге крайне редко – обычно как слуги вместе со своими господами.

Монетный двор в Петропавловской крепости. Июль 2010 г. Фото автора.

Принципы, изложенные в «Декларации», помогли Отто Фабиану управляться с экономией в свою пользу. Он передал детям довольно обширные земельные владения на востоке Эстляндии, центром которых было имение Ментак (эст. Мяэтагузе). К концу XVIII века владельцем имения был его внук Евгений-Октавиан фон Розен, достаточно состоятельный помещик (900 душ), активный деятель дворянского самоуправления Эстляндии.

Евгений фон Розен занимался винокурением, сбывал водку в Нарве. На этом бизнесе многие бароны поднялись. Его сын Андрей, тогда нарвский гимназист, должен был доставлять домой из Нарвы деньги, полученные от продажи водки, зашитыми в карман куртки. «Праздники Рождества и Пасхи и каникулы проводил я у родителей в деревне, в Ментаке. Поездки эти для меня очень памятны: летом случалось путешествовать с обратными подводами, доставлявшими вино в Нарву, а мне поручено было получить деньги. Для большей предосторожности просил я зашить эти деньги в боковой карман моей куртки, которую не снимал до прибытия домой. Ночлег бывал под шатром небесным, близ большой дороги, где местность позволяла иметь подножный корм. Вокруг огромного костра помещался я с мужиками; огонь, звезды, предстоящая радость скорого свидания удаляли сон, хотя монотонный напев эстонца „ай-ду, ай-ду, ай-ду" с малыми переливами голоса и его монотонная беседа могли легко клонить ко сну. Всегдашний разговор крестьян, тогда еще крепостных людей, имел главным и исключительным предметом живот и пищу».[45]

При всем уважении к мемуаристу-декабристу – не только монотонно запоешь «ай-ду, ай-ду, ай-ду», но волком на луну выть станешь, когда тебя прадед твоего господина вещью беправной объявил и все твое имущество на себя переписал. Так и жили они, сердешные, по хуторам, на положении вещи бессловесной, пока Александр III баронов не поприжал.

При образовании Главной дворцовой канцелярии в 1724 году ей поручалось «ведать во всех губерниях… дворцовые и конюшенные волости» (то есть управлять делами домена царской семьи), а также «верхнее надсмотрение над всеми дворцовыми строениями и над служащими при дворе»[46]. Ей подчинялись провиантская контора, обеспечивавшая императора продовольствием, интендантских дел и камер-цалмейстерская конторы, заведовавшие дворцовым и парковым строительством, декоративной отделкой дворцов и меблированием. Управление этим дворцовым хозяйством через Главную дворцовую канцелярию осуществлял (обер)-гофмейстер, или дворецкий. В его же обязанности входило и управление штатом придворных слуг. Эта сторона придворной службы была наиболее ответственной. Оклад (обер)-гофмейстера колебался от 2500 до 4500 руб в год.[47]

При Елизавете Петровне Главная дворцовая канцелярия выдвинулась на первый план в системе учереждений, ведавших придворным хозяйством. Стали думать, кому поручить такой ответственный фронт работ – вместо баронов Розенов, доверия не оправдавших. Кто достоин 4500 рублей получать – деньги немалые? Чтобы и дворцовые и конюшенные волости ведать, и над дворцовыми строениями досматривать. Строений при Елизавете немало прибавилось – и Летний, и Зимний дворцы, и Большой Петергофский, и новый Царскосельский, что глаз золотом слепил. Понятно, Иванов-Петров-Сидоров не годился. Императрица поручила свое хозяйство достойнейшему человеку, естественно, из эстляндцев. Кристиан Вильгельм Миних, младший брат фельдмаршала, приехал в Россию из Ольденбурга только в начале 1730-х годов, когда брат был в зените фавора при императрице Анне. Сплетники утверждали, что был Кристиан Вильгельм сущей посредственностью, ничего серьезного не достиг и только болтался под ногами. Утверждение, кажется, несправедливое, по крайней мере во второй части. Иметь брата министра обороны Российской империи, а затем и премьер-министра, и не получить солидной должности – это не по-русски. Руководил он Монетным двором империи – должность, согласитесь, отнюдь не эфемерная.

Дом Розенов в Таллине. Июль 2010 г. Фото автора.

Опала брата при воцарении Елизаветы его не коснулась. Причиной тому – маленькая услуга, оказанная Елизавете. «В царствование Анны близ дворца вспыхнул пожар. Императрица отправилась его смотреть, в сопровождении принцессы Анны (матери императора Ивана III) и Елисаветы. Стужа была жестокая, а оне так поспешно вышли из дворца, что забыли надеть шубы. Первыя две вскоре согрелись, благодаря усердию придворных, прибежавших вслед за ними и оспаривавших друг у друга честь служить им своими шубами. Одна Елисавета дрожала от холода: никто не смел предложить ей шубу из боязни быть заподозренным в тайных сношениях с нею, окруженною подозрительным и бдительным надзором. Частию из сожаления, частию из желая попытать счастья, Миних предложил ей свою шубу. Эта любезность, опасная для всех других, была едва замечена врагами и преследователями Елисаветы, на которую посредственность Миниха не бросала никакой тени. Но Елисавета была тронута его поступком. По своем воцарении, она дала ему помещение во дворце, с должностью гофмаршала».[48]

Замерзла Елизавета на пожаре, а Миних-младший – тут как тут со своей шубой: не изволите ли, ваше высочество, погреться? Маленькие услуги делают иногда большие вещи. Говорили, что он возгордился потом очень, стал похож на павлина. Не было зеркала во дворце, чтобы он мимо прошел, не охорашиваясь. Этакий дворецкий Мальволио на петербургский манер. Екатерина II вспоминала впоследствии о своей жизни при дворе Елизаветы, что Миних «удивил ее странной манерой говорить лишь с закрытыми глазами и очень медленно. Впрочем, – пишет она далее в своих Записках, – это был человек очень образованный и очень честный, хоть и педант немного; потом он стал потехой всего двора из-за странной мании читать каждому письма своей жены; он начинал с императрицы и кончал пажами, если не находил других слушателей».[49]

Елизавета ценила в нем именно честность и педантизм. Мог ведь неправильно золото от породы отделить. Мог монету попортить. Над конюшенными волостями недосмотреть. Но не было претензий к Кристиану Вильгельму. Он получил в подарок от императрицы эстляндские имения брата близ Дерпта, Луниа (эст. Луунья) и Мойзекац (эст. Моосте), так что и ему удалось соединить выгоды службы при русском дворе с преимуществами эстляндского шляхетства. К. В. Миних скончался в 1768 году и похоронен в часовне у стены церкви Св. Иоанна в Дерпте, которую он построил еще в 1746 году в качестве семейной усыпальницы. Купил землю у прихода за 50 рублей серебром – десять футов в длину и 11 в ширину.

Церковь Святого Яна в Тарту с усыпальницей К. В. Миниха. Февраль 2010 г. Фото автора.

Дело Петра I живет и побеждает при Анне Иоанновне и графе Минихе. – Константинополь вытесняет Шлезвиг. – Эстляндские дворяне плетут заговор в пользу сюзерена, лежащего в Киле под «балдахиной на подушке, к которой приколота была каруна с алмазами». – Национальная русская революция ноября 1741 года.

Не ходит прямыми путями интрига. Честолюбие Меншикова, некогда столь удачно «возбужденное» Бассевицем зимой 1725 года, не унималось. Если оказалось так легко играть русским троном в пользу бывшей наложницы, то что мешает светлейшему князю повернуть трон в пользу, например, родной дочери? В общем, уже в 1726 году состоялся контрпереворот, голштинскую чету выпроводили из России в Киль. Началась традиционная междоусобная возня российских кланов. В результате череды смещений и переворотов к власти в Петербурге в 1730 году пришла конкурирующая с эстляндским рыцарством курляндская группировка остзейского дворянства. Бирон.

В официальной российской историографии период царствования Анны Иоанновны, племянницы Петра I, называется «бироновщина», или «период немецкого засилья». Осуществилась мечта Петра I – германизация русской жизни приобрела уже вполне отчетливые черты в столице и необратимый характер по всей территории империи. Расцвел Петербург. Приобрел свой строгий, стройный вид. При царице Анне Иоанновне учреждается Комиссия о санкт-петербургском строении во главе с графом Бурхардом Минихом. Комиссия утвердила новый план развития города, зафиксировала административное деление на 5 частей: Адмиралтейскую, Васильевскую, Петербургскую, Литейную, Московскую – оно сохранилось в общих чертах и в XXI веке. Комиссия же систематизировала улицы города и зарегистрировала их официальные названия. Большая Невская перспектива получила свое название – Невский проспект, которое не смогли отменить даже большевики. По предложению Комиссии проложили новые улицы (Садовая улица, Владимирский и Загородный проспекты). Лучевые перспективы и пересекающие их улицы были увязаны с изгибами рек Фонтанки, Мойки и Кривуши. Улицы должны быть широкими, дома на главных магистралях – каменными. Так под руководством Б. К. Миниха сформировался геометрически строгий облик старого Петербурга, составляющий его главную отличительную черту.

Новое время выдвинуло новых героев. Бурхард Миних – главный из них. «Личность Миниха – бесспорно одна из самых замечательных в ряду деятелей русской истории…

Искусный водопроводитель, мудрый администратор, непобедимый полководец, он, куда только ни ставила его судьба, везде являлся достойным продолжателем Петра Великого, к памяти которого до гробовой доски сохранял благоговейное уважение».[50]

Старо-Ладожский канал.

Б. К. Миних.

Крупнейший деятель царствования Анны Иоанновны, премьер-министр правительства России (1741), Бурхард Кристофор Миних происходил из бедной ольденбургской семьи и всего достиг собственным умом, усердием и талантом. Он был приглашен на русскую службу как инженер-гидростроитель для постройки Ладожского канала, который русские строили-строили, да никак не могли построить (тот самый Писарев, что с графом Ферзеном вынужден был возиться). Будто бы в то время Петербург испытывал недостаток продовольствия из-за нестабильного подвоза по причине бурного нрава Ладожского озера, и канал нужен был как некая дорога жизни, чтобы барки с провиантом и строительными материалами могли беспрепятственно обходить Ладогу. Миних приехал – и построил. Копать, конечно, было кому и без Миниха. Но надо было с умом копать. Глубины соблюсти, перепады высот. Инженерный расчет требовался. Канал был крупнейшим гидротехническим сооружением того времени в мире – 117 километров, со шлюзами и мостами. Тут, как водится, захотел Миних соединить свою службу российским императорам с преимуществами лифляндского и эстляндского дворянства. Захотел – получи. Пожалованы были ему с графским титулом «многие земли» в Эстляндии близ Дерпта.

Не успел Миних одну петровскую идею, почти загубленную фаворитами царя, осуществить, ему другая, еще более неподъемная задача ставится. Царь Петр I умер, Екатерина Алексеевна скончалась. Петр II в Москву переехал. Петербург вроде как и не нужен стал. Оставили Миниха в городе главным – пущай дальше в болотах копается, раз любитель такой. Так они с адмиралом Сиверсом и копошились – один в Кронштадте землю роет, другой под Шлиссельбургом. Но – сумел Миних поддержать функционирование Петербурга по возвращении столицы в Москву при Петре II (1728—1730). «Начальствование над городом и оставшимися в нем войсками поручено было генерал-фельдцейхмейстеру Миниху, человеку с основательными военными знаниями, деятельному, настойчивому и распорядительному… Деятельный Миних всячески старался поддерживать опустевшую столицу. Он неутомимо давал обеды, балы, празднества в торжественные дни, делал смотры войскам, парады при спуске судов»[51]. Б. X. Миних прибрел участок на современном Невском проспекте и сам спроектировал здание кирхи для многочисленной лютеранской общины Петербурга, крупнейшее на то время после Петропавловского собора каменное церковное здание в городе. Он же заложил первый камень в основание кирхи, разумеется, во имя апостола Петра, разумеется, в Петров день 29 июня 1728 г.

Анна Иоанновна предоставила простор организаторскому таланту Миниха. Неизвестно, что произошло бы с петровскими начинаниями, если бы Бурхард Миних не развил их и не усовершенствовал. Генерал-фельдцейхмейстер, то есть командующий всей артиллерией и инженерными войсками империи, затем президент военной коллегии, то есть военный министр (1730 г.), генерал-фельдмаршал (1732 г.), Миних провел блестящую реформу вооруженных сил России. При нем модернизировали или построили с нуля 50 крепостей, включая Петропавловскую и Кронштадт. Он создал новый род войск – саперные полки. Он же, кстати, сначала спас арапа Петра Великого – Абрама Ганнибала, а потом и содействовал его карьере. «Миних спас Ганибала, отправя его тайно в Ревельскую деревню, где и жил он около десяти лет в поминутном беспокойстве…».[52]

Миних составил новые штаты для армии, заменившие петровскую «табель» 1704 года, ввел в армии корпус тяжелой конницы (12 кирасирских полков, включая лейб-гвардии Конный полк), а также создал первые гусарские части. Наконец, Миних отменил многие петровские (!) привилегии для иностранных офицеров, включая и эстляндцев (!!), которыми Петр I когда-то заманивал их на службу, в том числе двойные против русских офицеров жалованья.

Петрикирхе. Январь 2009 г. Фото автора.

Чтобы впредь сократить зависимость России от «импорта» иностранных военных специалистов, Б. Миних основал регулярное обучение офицерского корпуса и учредил Кадетский корпус, как сказано в императорской указе, для «двухсот шляхетских детей от тринадцати до осьмнадцати лет, как Российских, так и Лифляндских и Эстляндских провинций», которые обучались бы «арифметике, геометрии, рисованию, фортификации, артиллерии, шпажному действу, на лошадях ездить и прочим к воинскому искусству потребным наукам»[53]. Результаты благотворных реформ не замедлили сказаться.

В разгар споров о правомерности императорского титула для российских монархов Миних сформулировал Константинопольский проект: изгнание турок из Константинополя и коронование императорской короной русского императора. Он не только составил план кампании, но и был близок к его осуществлению – впервые проник в Крым и разорил гнездо степняков. Веками держали они Русь в страхе, веками нападали оттуда на Русь и безнаказанно скрывались на полуострове. Неумелые попытки русских командиров противодействовать – командир впереди, на лихом коне, – всегда оканчивались в лучшем случае безрезультатно. Тут за дело берется эстляндец-фельдмаршал со своей немецкой педантичностью, планы строит, диспозиции, «Die erste Kolonne marschiert… Die zweite Kolonne marschiert…»: «1736. Азов будет наш; мы овладеем Доном, Днепром, Перекопом… год 1737. Е. и. в. полностью подчинит себе Крым… 1738. Е. и. в. подчинит себе Молдавию и Валахию, стонущие под турецким игом… год 1739. Знамена и штандарты Е. и. в. будут водружены в Константинополе. В самой первой, древнейшей греко-христианской церкви, в знаменитом восточном храме Св. Софии в Константинополе, она будет коронована как императрица греческая и дарует мир… И кто тогда спросит, чей по праву титул? Того, кто коронован и помазан во Франкфурте или в Стамбуле?».

Ну и готово дело – и Крым взят, и путь на Константинополь открыт. 17 августа 1739 года Миних у Ставучан разгромил превосходящее войско турок и взял убедительный реванш за поражение Петра I в 1711 на том же Пруте – 90 тысяч турок Вели-паши бежали, Колчак-паша в плен сдался, русские потеряли только 13 (!) человек убитыми. Хотин – крепость, вырубленная в скале, сдался без боя. Ломоносов пишет оду: «Восторг внезапный ум пленил…». Путь на Константинополь открыт, но австрийские «союзники» спешат заключить мир с турками. Им совсем не хочется, чтобы российская императрица короновалась в Константинополе. Не достался Константинополь России. Остался императорский титул для России как будто незаконным. Но идея сформулирована. Совсем скоро вытеснит балканский проект герцогство Шлезвиг из внешнеполитических устремлений российских императоров.

Фельдмаршал пережил опалу, ссылку, но не сломился. Возвращенный в Петербург Петром III, он и через двадцать лет стал заметной фигурой на политическом Олимпе. Последним его проектом стало строительство дамбы через Финский залив. Неисправимый прожектер! Опередил время на 200 лет. Фельдмаршал скончался в 1767 году в возрасте 84 лет. Он был первоначально погребен в церкви Св. Петра на Невском проспекте. Впоследствии прах перенесли в имение Луниа (Луунья) близ Дерпта. На месте его упокоения в советское время построили свинарник. Потомки не были благодарны – политические интересы заслонили объективную оценку. В вину Миниху-полководцу в основном вменяется большое количество погибших, не щадил-де людей – так и гуляет этот тезис по исторической литературе, невзирая на лишь 13 погибших в битве при Ставучанах.

Парк мызы Луниа(эст. Луунья), где похоронен фельдмаршал Б. Миних. Июль 2010 г. Фото автора.

Однако при всех успехах петровского дела германизации России в 1730-е годы, при расцвете Петербурга, перспектива возвращения Шлезвига под власть голштинского герцога максимально отдалилась. Эстляндцы ориентировались на Швецию, курляндцы исторически – на Польшу, политически – на Австрию. «Прежнее прямое участие петербургского кабинета в распрях герцога Голштинского с королем датским обратилось в посредничество, к которому приступил и немецкий император. Герцогу предложили отступиться от спорной половины Шлезвига за 1 миллион рейхсталеров…»[54]. Герцог хоть и нуждался в деньгах, отверг этот вариант. И умер. Эстляндское рыцарство затаилось. Но от своих устремлений не отказалось. Шлезвиг ждал вовзращения к Гольштейну Остзейские провинции жаждали возвращения под власть Швеции. На смену интриге пришел заговор.

XVIII век – эпоха заговоров, переворотов и революций. Сторонники свергнутого английского короля Якова II Стюарта создали разветвленную секретную организацию «якобитов» (не путать с якобинцами!), дважды – в 1715 и 1745 годах – поднимали открытые вооруженные восстания против английских королей, плели бесчисленные заговоры, опутали своими ячейками всю Европу и под конец, кажется, забыли, за что вообще идет борьба – главное бороться. В 1747 году в Лондоне состоялась последняя публичная казнь на площади перед Тауэром – обезглавили одного из предводителей шотландских якобитов лорда Саймона Фрейзера. Якобиты не добились цели, но совершенная структура их тайных обществ до сих пор будоражит умы сторонников теории заговоров.

Не менее увлекательно развивался заговор «голштинцев» в России и Швеции, незаслуженно забытый – и это при том (а может быть, именно потому), что «голштинцы» в отличие от якобитов целей своих достигли. А задача у них оказалась едва ли не сложнее задачи якобитов. Якобитам надо было восстановить на троне законного короля в одной стране, и в своей борьбе они открыто провозглашали этот лозунг и опирались на поддержку сочувствующих соседей. «Голштинцам» требовалось посадить своего кандидата на троне двух государств! И как-то так исподволь, чтобы не только головы не лишиться, но и постов. Фактически они плели заговор в двух странах в пользу третьей. Их теория считала герцога Голштинского законным наследником престола как в России, где престол достался курляндцам, так и в Швеции, где король Фредерик I Гессенский узурпировал трон.

Руководителями «голштинского» заговора были эстляндские дворяне по обе стороны Балтийского моря. Итак, о чем же они радели? Анна Петровна произвела на свет наследника зимой 1727/28 года. О подробностях непродолжительной жизни ее в Киле, столице Гольштейна, о рождении «голштинского принца» известно из своеобразных документов эпохи – письмах, которые Марфа Шепелева, подруга и «кузына» (внучка пастора Глюка) Елизаветы, посылала царевне в Царское Село (цитирую с сохранением авторской орфографии в той мере, пока это не препятстует пониманию): «1727 году, декабря 11 дня. Киль. Всемилостивеишая государыня цесаревна и матушка моя. Данашу я вашему высочеству, что их высочество, слава богу, в добром здаровьи, и нова ражденой принц (то есть новорожденный внук Петра I. – С. Г.) слава богу, в добром здаровьи, только кришит. Данашу я вашему высочеству, что у нас севодьни все пьяни; боле данасить нечаво неимею, точию остаюсь веръная ваша раба и дочь и кузына Мавра Шепелева». В самом деле, главное сказано, чего ж еще. Но нет, даже Мавра сообразила, что хорошо бы все-так расшифровать, отчего «все пьяны» в Киле. «А как радила ваша сестрица, то трожди палили ис пушек, и ездили па улицам трубачи и политавдры, и потом пришли все кавалеры и дами поздравлять; а как будут крестить, то я вашему высочеству отпишу обо въсем, как будит и каво станут переменять чини – а надеюсь, что многих станут переменять чини…» Естественно, рождение сына и наследника послужло грандиозным поводом для празднования и чинопроизводства, что представляло из себя, в свою очередь, главный интерес для дам-корреспонденток на обоих концах Балтийского моря. Попутно отметим, что о племяннике Марфа соизволила сообщить Елизавете лишь одну подробность – что он «кришит». Справедливости ради надо сказать, что корреспонденткам не было в ту пору еще и 20 лет.

Вскоре состоялось крещение новорожденного. Летит в Петербург следующая грамотка. «Киль, февраля 12 дня, 1728 году. Всемилостивеишая государыня цесаревна и матушка моя. Данашу я вашему высочеству, что их высочество, слава богу, в добром здаровьи. Данашу я вашему высочеству объ церемони: сперъва шли камар-юнъкары и гоф-юнкары, потом несли камеръгеры балдахину, а именно: Беръхольц, Старк, Гилденкруг, Цеих; под балдахиною несли на падушки принца два таиния советников, а именно: Клоизеляемн (?) да Басовыч; тои же падушки приколота была каруна с алмазами; по бакам шли, по праву руку Авдотья Ильинишна; по леву сторону граф Бонша (графиня Бонде. – С. Г.); …за цесаря (германского императора. – С. Г.) стал Бишов; за императора (Петра II. – С. Г.) принц Август; за каралеву шветцкую и за вас стала Басовыца жена. И как вошли церковь, то заиграла, музыка и дамы шли по своем ранъгам; и как акрестити, то палили из 131 пушки… Потом жаловали в чини Бримера шлос хоп ман (Брюммер произведен в шлосс-гауптманы, то есть комендантом Кильского замка. – С. Г.); Вахъмейстер обор егар меистер (граф Аксель Вахтмейстер произведен в оберегермейстеры. – С. Г.); Кетен, бурх-камаргер и Басовыч маладои титуляръной камаръгер (сын графа Бассевица возведен в титулярные камергеры. – С. Г.) от герцуговои сторони, а у цесаревни сталмейстер Кулубарс камер юнкар (камер-юнкер Каульбарс назначен шталмейстером со стороны Анны Петровны. – С. Г.) и Самароков камар юнкар; Шувалов – гоф юнкар… Инова вашему высочеству данаситъ ничаво не имею, точию остаюсь веръная ваша раба и дочь Мавра Шепелева. Киль, февраля 19-го дня, 1728 году. Дами все были в робах. Ещеш данашу у графа Бонду сын умер. Еще два дни будит банкет».

В общем, все понятно. Дамы в робах. Младенец под «балдахиной». Вахтмейстера – в обер-егермейстеры. А у графа Бонду сын помер. Весело… Из перечисленных господ, кстати, Вахтмейстер, Бриммер и Каульбарс (тот самый генерал-адьютант со штуцером, из которого якобы застрелили Карла XII, – впоследствии шведский барон и генерал-лейтенант) были представителями эстляндского рыцарства. Крестили новорожденного в честь его высокородных родственников с обеих сторон – Карл Петр Ульрих (Карл в честь Карла XII, Петр – в честь Петра I и Ульрих – в честь «каралевы шветцкой» Ульрики Элеоноры).

Разумеется, давались балы и пиры. «Ещеш данашу, что у нас были бали через день, а последънои был бал у графа Басовыца; и танцавали мы там до десятова чесу утра, и не удаволились вкомнатах танцвать, так стали польскои танцавать (в) поварни и в погребе… и все дами килския также танцавали, а графша Кастель, старая лет 50, охотница велика танцавать, и перетанцавала всих дам, маладих перетанцавала…» и т. д.[55] Интересно, как выглядели танцы в погребе? На одном из фейерверков в честь рождения сына Анна Петровна простудилась и скончалась. Заметили ли это придворные? Или банкет продолжался? Отец ребенка и сам недолго жил. В 13 лет остался Карл Петер Ульрих круглым сиротой.

Тонкая ниточка, но заговор получил своего – по якобитской терминологии – «молодого претендента». Памятуя о печальной судьбе его и сына его, не напрасно ли выжил сиротка?

А в 1740 году умерла бездетная царица Анна. Она назначила преемницей свою племянницу Анну Леопольдовну Мекленбургскую. В Петербурге снова начались брожения, настала пора действовать. Пружина заговора распрямилась. На первом этапе предстояло привести к власти в Петербурге цесаревну Елизавету. Ее задача один в один совпадала с задачей Екатерины Алексеевны в 1725 году – сохранить трон в России для голштинского герцога. На втором этапе голштинская династия должна была утвердиться в Швеции. Для этого предполагалось использовать ресурсы покоренной России. Забегая вперед, скажу – план удалось выполнить на 100 %.

«Искусные в интригах» люди в Петербурге «подстегивали самолюбие» Елизаветы. Ее особенно подстегивать и не требовалось – честолюбива была с детства. А ее обижали жестоко. «За обедом при дворе по случаю дня рождения императора принц Антон и брат его были посажены за стол обер-гофмаршалом, а она – простым гофмаршалом»[56]. Куда это годится? Разгневанная Елизавета клялась своим иностранным покровителям, что «предприятие» будет иметь «счастливый успех», потому что в Ливонии все недовольны и преданы ей[57]. Насчет Ливонии – кто бы, как говорится, сомневался, но, кажется, маловато будет, чтобы национальную революцию объявлять. В Петербург срочно прибыл чрезвычайный шведский посол Эрих Матиас фон Нолькен, естественно, «голштинец». Он принадлежал к «голштинцам» по рождению – его отец был владельцем имений на острове Эзель (Сааремаа), а мать приходилась родной сестрой руководителю «голштинцев» генерал-поручику Карлу Адаму фон Штакельбергу Шведские источники весьма высоко оценивают вклад Эриха фон Нолькена в дело антироссийского шпионажа – он еще в 1725 году обретался «на собственный счет» в Петербурге, где якобы раскрыл некие важные переговоры между Россией и Пруссией. Сын его впоследствии служил послом в Петербурге при Екатерине II. Потомки же вообще переселились в Эстляндию при Александре I. К ним по наследству перешли гигантские владения Минихов близ Дерпта.

Преображенский собор.

По общеизвестным данным, осенью 1740 года Нолькен предложил Елизавете следующий план: цесаревна подписывает обращение-обязательство к шведскому королю с просьбой помочь ей взойти на престол, а король затевает войну против России, наступает на Петербург и тем самым облегчает переворот в пользу Елизаветы. Для исполнения плана он дает ей сто тысяч экю, а она обещает в случае успеха предприятия передать Швеции Остзейские провинции, утраченные по Ништадскому миру 1721 года. Поладили так: Елизавета приняла план и деньги, но документ подписать отказалась, резонно возражая, что крайне опасно излагать на бумаге столь важную тайну, и ограничилась устными заверениями.[58]

Во исполнение договора партия Шляп – политическое крыло «голштинцев» – действительно организовала объявление Швецией войны России «за устранение потомства Петра Великого» (царевны Елизаветы и герцога Голштинского) от русского престола и за «власть, которую иностранцы захватили над русской нацией». Кажется, именно «голштинцы» – Карл Адам Штакельберг и его штаб – сформулировали этот тезис о перевороте Елизаветы как о некоей национально-освободительной революции, положившей конец «немецкому засилью», тезис, который до сих пор гуляет не только по художественным произведениям, но и в научных монографиях.

На полученные от «голштинцев» деньги Елизавета взбунтовала Преображенский полк. Прошедшие у нее на глазах перевороты научили ее, что достаточно лишь горстки верных гвардейцев, чтобы захватить власть в Петербурге – ну соответственно и во всей стране. 24 ноября 1741 года ближе к полуночи Елизавета явилась в казармы Преображенского полка. Там она обратилась к своим приверженцам: «Други мои! Как вы служили отцу моему, то при нынешнем случае и мне послужите верностью вашею!»… Купленные на деньги «голштинцев» 300 солдат-преображенцев дружно прокричали «ура!» и ринулись на штурм императорской резиденции. Солдаты нервничали, спешили, цесаревна с трудом шла по снегу. Вот тогда-то гренадеры подхватили ее на свои широкие плечи и внесли в Зимний дворец.

Где новый Михаил Ромм? Или Михалков Никита? Это вам не Ленин в октябре, это русская национально-освободительная революция с саксонцем-гренадером Грюнштейном в первых рядах (скоро посадят и Грюнштейна, революция пожирает своих детей). К утру 25 ноября 1741 года советник Карл фон Бреверн известил мир манифестом, что в России новая власть – Елизавета вступила на престол «по законному праву, по близости крови к самодержавным родителям». Эстляндская группировка одолела курляндцев. «Когда я итожу то, что прожил и роюсь в днях, ярчайший где? Я вспоминаю одно и то же – 25-е, первый день…» Трудно отделаться от мысли, что революции в Петербурге делаются по лекалу.

Голштинцы утверждаются в России и завоевывают Швецию.

Несправедливо было бы не сказать, как голштинцы приобрели также шведский престол с помощью России. Российские источники традиционно интерпретируют войну 1741—1743 годов как попытку шведского реванша за поражение в Северной войне. Дескать, шведы хотели вернуть себе и Выборг, и Прибалтику, и вообще отодвинуть границу до Архангельска, а Петербург сравнять с землей. Агрессию совершили. Спорить не приходится, хотели отнять. Но уже профессору Соловьеву было известно, что напали по согласованию с Елизаветой Петровной и действовали в ее поддержку. Русскому послу в Стокгольме было предъявлено объявление войны 28 июля 1741 года. Что же дальше сделал «агрессор», чтобы стереть Петербург с лица земли? Ровным счетом, ни-че-го. Наоборот, русская армия вторглась в Финляндию и безжалостно стерла с лица земли шведскую тогда крепость Вильманстранд (фин. Лаппенранта), жителей которой фельдмаршал Ласси выслал пленниками в Россию, а отряды казаков и калмыков «сожгли несколько десятков финских деревень»[59]. Словом, все по традиции – «со всею жестокостью, свойственной старинным русским воеводам при вторжении в неприятельскую землю».[60]

Может быть, после этого «агрессор» наконец предпринял какие-то действия, которые дают право российским историкам его так называть? «В начале сентября в Финляндию прибыл граф Левенгаупт. Он собрал оставшиеся шведские войска и устроил им смотр. Всего в строю оказалось 23 700 человек. На этом активные боевые действия в Финляндии закончились»[61]. Это не шутка. Боевые действия со стороны шведов в кампанию 1741 года действительно закончились строевым смотром.

Когда читаешь описание Русско-шведской войны 1741—1743 годов, создается впечатление какой-то инсценировки. «Без боя сдали…», «сожгли и без боя отступили…» – наиболее характерные выписки из фронтовых сводок о действиях «агрессора». Если до вступления на трон Елизаветы шведы еще пытались обороняться от наступающих русских войск, то потом они вообще воевать перестали. В 1742 году без единого сражения русские заняли всю Финляндию и разоружили шведскую армию. 24 августа 1742 года 17 тысяч шведов в Гельсингфорсе без боя сдались на милость противника, едва ли не меньшего числом. И, впрочем, были действительно милостиво посажены на корабли и отправлены по домам. Такое же впечатление инсценировки, видимо, создалось и у сановников в Стокгольме, потому что шведских военачальников Левенгаупта и Будденброка вызвали в столицу Швеции «для объяснений», где арестовали и приговорили к смерной казни. Будденброк, родом лифляндец, как старый воин, просил, чтобы его расстреляли, но ему все-таки отрубили голову. Левенгаупт бежал из тюрьмы в ночь перед казнью, но его поймали и все равно казнили.

Уступчивость шведских военачальников в Финляндии объясняется закулисными маневрами «голштинцев» в столицах обоих воюющих государств. Неспроста сын Карла Адама фон Штакельберга служил адьютантом у графа Левенгаупта (кстати, и Будденброк тоже приходился родственником эзельскому экс-губернатору). Ожидались выборы наследника бездетному королю Фредерику Гессенскому. Датский король активизировал попытки обеспечить шведский трон для своего сына. В этом случае неизбежно было бы объединение Швеции и Дании, и шансы отобрать Шлезвиг у Дании катастрофически уменьшались. «Голштинцы» стремились обеспечить избрание нужного кандидата, используя тактику «поражения своего правительства».

В преддверии выборов в июне 1743 года в тогдашней столице Финляндии городе Або (фин. Турку) состоялись переговоры между делегациями воюющих сторон. Русскую делегацию возглавлял барон Потт фон Люберас, приглашенный Петром шведский специалист-фортификатор, эстляндский помещик. Шведскую делегацию составляли известный сторонник герцога Голштинского Цедеркрейц и все тот же Э. М. Нолькен, который план переворота с Елизаветой согласовывал. В срочном порядке делегации выработали некий Уверительный акт между Россией и Швецией. Вообще-то это должен был быть мирный договор, который фиксировал бы итоги войны. Но Уверительный акт создавался для другой цели: документ намекает шведской стороне, кого надо избрать наследником. Если изберете наследником шведского престола принца Адольфа Фредерика, регента герцогства Гольштейн, епископа Любекского, то Елизавета возвратит Швеции Финляндию. Этот документ Елизавета впоследствии подписала. Не такой, конечно, это документ, который Нолькен испрашивал у Елизаветы в 1740 году в обмен на денежные субсидии. В силу обстоятельств Елизавета возвращала шведам не Прибалтику, но Финляндию. Перехитрила.

Еще в ходе переговоров русские военачальники советовали ей Финляндию не отдавать, но создать на ее территории независимое государство либо вообще присоединить к империи. Глупые, они не знали, на каких условиях делалась национальная русская революция всего за несколько месяцев до того. «Однако тем временем при дворе Елизаветы сформировалась партия сторонников Адольфа. Видную роль среди них играли Брюммер (гофмаршал наследника Петра), лейб-медик Лесток, тайный советник Бреверн и др. О таких Румянцев писал в Петербург Бестужеву, что им „в том нужды нет, хотя бы мы и Новгород отдали, только бы его герцог королем избран был. В конце концов кучка иностранцев убедила императрицу уступить шведам"»[62]. Ну вот, как говорится, и приехали. Революцию делали, чтоб скинуть «власть, которую иностранцы захватили над русской нацией». А спустя всего несколько месяцев опять – «кучка иностранцев» в Петербурге верховодит. Эстляндцы – фон Брюммер, фон Бреверн. Ради герцога стараются…

Не успели еще чернила высохнуть на Уверительном акте, как в Швеции созывается риксдаг – съезд народных представителей – именно с целью избрать наследника престола. Сторонники альтернативного кандидата – принца датского – устроили какую-то маловразумительную, но шумную демонстрацию в самом Стокгольме. Накануне заседания риксдага они привели в столицу толпу вооруженных крестьян – митинговать на майдане Норрмальмсторг за своего кандидата… Шведский исторический фольклор отметил опереточность этого мероприятия метким обозначением «Большой даларнской пляски». Официально это событие обычно называют «восстанием в Далекарлии». Войско восставших беспрепятственно прибыло в Стокгольм, где начались погромы и перестрелки. Не то чтобы национальная шведская революция, но что-то похожее. «Уверительный акт» едва успели вовремя привезти в Стокгольм, потому что «далекарлийские крестьяне в числе осьми тысяч ворвались 22 июня в столицу, с тем чтоб провозгласить наследником принца Датского; картечи заставили крестьян разбежаться[63]. Не очень, кажется, демократично обошлись в демократической Швеции с волеизъявлением народа.

Парк и строения мызы Фалль (эст. Кейла-Йоа). Современный вид. Апрель 2010 г. Фото автора.

Непонятную роль в этом действе играл один из «голштинских» активистов среднего звена Вильгельм фон Врангель (1695, Ревель – 1774, Ревель), майор шведской армии, вернувшийся с войны после капитуляции Гельсингфорса. Он родился в Эстляндии и владел имением Фалль (эст. Кейла-Йоа), то есть Водопадное, близ Ревеля. Перебравшись по окончании Северной войны в Швецию, он основал там родовую линию шведских баронов Врангель. Поскольку, перефразируя классику, Врангелей всегда много, то этих баронов звали «Врангели из Фалля».

Он был военным советником при этом опереточном войске, но как-то так хитро замешкался в решающий день с выступлением, что дал королю Фредрику возможность сгруппировать свои силы. Его арестовали 22 июня 1743 года и приговорили к «20 дням на хлебе и воде» и пожизенному заключению в Варбергской крепости. Как только «голштинского» кандидата короновали королем шведским, Вильгельма Врангеля незамедлительно помиловали. Он вернулся в Эстонию, и скончался в Ревеле в 1774 году.

Ну вот, на фоне «плясок» с перестрелками 23 июня 1743 года король Фредрик и риксдаг единогласно избрали «коронным наследником» принца Адольфа Фридриха.

Немало содействовал успеху «предприятия» русский эмиссар Клаус Фридрих (он же Николай Андреевич) фон Корф (не путать с Иоганном Альбрехтом Корфом, тогдашним русским посланником в Дании!). Как сказано в биографии барона и кавалера, «Николай Андреевич Корф присутствовал все это время в Королевстве Швеция и непрестанно сообщал Императрице Всероссийской о всех тонкостях сложных переговоров, что позволило в конце концов урегулировать русско-шведские отношения…»[64]. В то время государства не особо скрывали подоплеки свободных выборов и даже простодушно делились сведениями о тех суммах, которые вносили в пользу местных «патриотов» из числа своих клиентов. Елизавета дала на поддержку своего шведского протеже 40 000 рублей. Николай Андреевич Корф должен был этими средствами разумно распорядиться, так как «при сеймах в этой стране много помогают деньги». Вот и все тонкости. Хотя французы давали в 8 раз больше, но Елизавета выставила на кон также Финляндию, она и перевесила. Сделали правильный выбор депутаты – подписала Россия со Швецией уже полноценный мирный договор.

Сразу после выборов граф Аксель фон Левен, губернатор шведской Померании, двоюродный брат эстляндского губернатора, выехал в Любек пригласить Адольфа Фридриха в Швецию. Елизавета выдала герцогу подъемные 50 000 рублей на дорогу. Довольные результатом стокгольмских выборов, стороны подписали настоящий мирный договор, по которому Финляндию вернули «агрессору». Россия и Швеция объединялись под скипетром одной династии. «Голштинцы» победили. Поддержка Швеции в предстоящей борьбе за Шлезвиг была обеспечена.

Предстояло России ополчиться на Данию за Шлезвиг. Но в самом Петербурге нашлись у Дании доброхоты. Первым из них был канцлер А. Бестужев-Рюмин, тот как раз в это время приобрел неограниченное влияние в международных, да и внутренних делах России. Его влияние сопоставимо с влиянием Александра Меншикова при дворе Екатерины I. Недаром имел он звание канцлера, то есть не просто министра иностранных дел, но как бы первого министра. Деятельность его оценивается по-разному. Многие комментаторы следуют за профессором Соловьевым, который, кажется, из-за одной только русской фамилии канцлера выставляет его русским патриотом, вступившим чуть не в одиночку в борьбу с иностранным влиянием. Другие считают его обычным для XVIII века беспринципным интриганом, который обслуживал весьма небескорыстно для себя лично и за счет России интересы других европейских государств. «Все современники говорили, что Бестужев брал от дипломатов взятки. Теперь мы даже хорошо знаем, от кого именно, и даже более того – знаем, как, жалуясь на беспросветную нужду, канцлер вымогал у них деньги. Тогда многие сановники состояли на содержании иностранных дворов. Но у Бестужева в этом деле был свой простой секрет – он не брал взятки от врагов (французов и пруссаков), а только от друзей (австрийцев и англичан)».[65]

В фаворе у императрицы Елизаветы Бестужев оказался в связи со смутной историей о духовном завещании Екатерины I, которое он будто бы нашел в Киле в бытность посланником в Дании. Завещание закрепляло престолонаследие за дочерьми Петра и Екатерины и за голштинским герцогом. В день коронации Бестужева произвели в графы и кавалеры ордена Андрея Первозванного. Медлительность Бестужева привела к тому, что ареной противоборства Гольштейна с Данией за Шлезвиг силами России стала все та же Швеция. Опасались наступления датской армии на Стокгольм после выборов наследника. Русский галерный флот выступил из Ревеля с десантной пехотой на борту осенью 1743 года. «30 ноября два русских полка, Ростовский и Казанский, имели торжественный вход в Стокгольм с музыкою и распущенными знаменами. Старый король выражал большое удовольствие, и все удивлялись бодрому и военно-храброму виду солдат, которые, несмотря на продолжительное и трудное пребывание на галерах, шли бодро и в хорошем порядке»[66]. Ограниченный российский воинский контингент в Швеции зимовал с ноября 1743 под Стокгольмом, и вернулся домой только к лету следующего года. Обошлось без открытой войны с Данией. Шлезвиг остался в руках датчан, российская политика – в руках А. Бестужева. Стало понятно, что при его правлении Шлезвига не вернуть. В борьбе за Шлезвиг наступила интермедия – Гольштейн выиграл только первый акт, и то слишком большими силами. Требовалось утвердиться на завоеванной территории.

Избранный наследником в Швеции голштинский принц Адольф Фридрих вступил на трон в 1751 году и правил 20 лет. Он основал династию, которая правила в Швеции до 1818 года. Голштинская династия правила в России до 1917 года под фамилией Романовы.

Растрелли на службе выдвиженцев.

Елизавета мало ездила по стране – разве что в Москву да Киев на богомолье. Тем более показательна ее поездка в Ревель, в столицу своих сторонников в России в 1746 году. Вместе с ней путешествие совершили великий князь и наследник Петр Федорович, его супруга Екатерина, а также дядя Петра герцог Адольф Фридрих, избранный наследником шведского трона. В Ревеле императрица и ее спутники остановились в Екатеринентальском дворце, отремонтированном по такому случаю.

Эстляндцы постарались на славу принять дочь Петра. «На встречу ей выехали верхами Черноголовые, то есть дружина молодых купцов и прикащиков, в голубых кафтанах, палевых куртках и черных с перьями шляпах; они приветствовали ее и сопровождали до Екатериненталя, где стали в шеренгу и после троекратных выстрелов направились назад в город, откуда явились также к приему высоких гостей члены магистрата и большой гильдии. На другой день представлялось съехавшееся в Ревель Эстляндское рыцарство, ландрат фон Штакельберг из Мексгофа обратился к ея величеству, а затем к великому князю и его супруге, с краткими, но прекрасно сочиненными речами. Этому ученому и умному, видавшему свет, господину, вместе с его супругою, которую государыня обняла и облобызала, были оказаны особыя почести»[67]. Не мудрено. Особые почести, конечно, не за пустые речи оказывались. Ученый и умный господин был кузеном барона Эриха Нолькена, от которого Елизавета получила 100 000 золотом для совершения национальной русской революции. В знак благодарности за поддержку эстляндцев в возведении ее на русский трон Елизавета подарила 8000 рублей городу Пернау (Пярну) для постройки каменной церкви. Церковь построили к 1750 году и освятили, естественно, в память святой Елизаветы. Специалисты называют ее уникальной, потому что фасад и шпиль постройки были оформлены в стиле барокко.

Дворецв Екатеринентале (эст. Кадриорге) в Таллине. Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Церковь Святой Елизаветы в Пярну. Июль 2010 г. Фото автора.

Барокко в переводе с итальянского означает – «склонный к излишествам». Очень правильное определение. Покуда великий князь Петр Федорович взрослел, тетенька могла вволю насладиться правлением. При Елизавете во многом возобновились нравы двора ее матери, мужем (тайным) русской императрицы из ливонских крестьян становится украинский пастушок (А. Разумовский). Власть и деньги оказались в руках фаворитов. Дочь служанки, Елизавета простодушно тянулась к блеску золота и драгоценностей, и двор ее также. Как нельзя более ее вкусам подходила вычурность барокко, низведенная до аляповатости рококо. Если эпоху царицы Анны в архитектурном отношении можно охарактеризовать как время концептуальных решений, определивших развитие Петербурга на десятилетия, если не на века, то эпоху Елизаветы характеризует создание сооружений, концентрированно выражающих расцвет стиля русского барокко:

масштабность и напыщенность. Придворный архитектор Б. Растрелли принялся по заказу императрицы и ее приближенных наполнять столицу империи и ее окрестности дворцами и постройками, бьющими в глаза кричащей демонстрацией богатства и составляющими ныне костяк петербургской имперской архитектуры. Из них к началу XXI века уцелели:

а) Основная императорская резиденция, так называемый Зимний дворец – четвертый уже по счету со времен Петра. Дворец строился долго и стоил дорого. По некоторым данным, его стоимость составила астрономическую сумму «2 622 020 рублей, 19 и 3/4 копеек»[68]. Вот эти три четвертых копейки особенно впечатляют. Как в скобках маленькое «б» в названии партии большевиков. Елизавете Петровне не удалось в нем поселиться, поскольку он был еще не отделан к моменту ее кончины.

б) Большой дворец в наследственном загородном имении Царское Село. Елизавета получила Царское Село вместе с Пупковым в 1728 году от Петра II. Там она и жила вдали от двора. Сюда же она приехала после коронации в Москве, и здесь был устроен праздник. Указ о строительстве в Царском Селе дворца, «приличиствующего императрице», подписан в 1744 году. «Растрелли сделал все, чего требовала изысканная роскошь того времени: на одни наружные украшения кариатид до баллюстрады, ваз и статуй на крыше было употреблено шесть пудов, 17 фунтов и два золотника червонного золота. По рассказам современников, прежде, при ярком солнечном сиянии, на дворец с открытыми глазами никак и смотреть было невозможно».[69]

Зимний дворец. Начало XIX в.

Фрагмент раззолоченного интерьера в Большом дворце в Царском Селе. Фото любезно предоставлено Дж. Коллманом из Стенфордского ун-та (США).

в) Большой дворец в Петергофе. Б. Растрелли построил его практически заново. «Здешний дворец тогда строился… завтра ломали то, что сделано было сегодня. Дом этот был шесть раз разрушен до основания и вновь выстроен… целы счета на миллион шестьсот тысяч рублей»[70]. Всего-то. Елизавета придирчиво требовала максимальной роскоши в оформлении интерьеров. «При утверждении эскизов зал, где предполагалось принимать столичное купечество, она повелела „как можно более вызолотить", пояснив: „Торговые люди ведь любят золото…" Впрочем, и сама государыня обнаружила немалую любовь к роскоши, и в последние свои годы с особенной гордостью подчеркивала, что Петергофский дворец ничем не уступает Версальскому».[71]

Большой дворец и фонтаны Петергофа. Июль 2010 г. Фото автора.

Дворец графов Воронцовых на ул. Садовой.

Эстляндские и лифляндские родственники и протеже императрицы получили высокие российские чины. Скавронские составляли ближайшее окружение Елизаветы еще в 1730-х годах и неизбежно оказались облагодетельствованными при ее воцарении. Династия не продолжилась, но среди женской половины Скавронских было немало колоритных фигур. Тот же Гельбиг дает убийственно совершенную в своей лаконичной простоте характеристику дочери кучера Карла: «Анна Карловна вышла замуж за графа Михаила Воронцова, умершего великим канцлером. Она была статс-дамой императрицы Елизаветы и Екатерины II и кавалерственной дамой ордена Св. Екатерины. Эта графиня Воронцова была прелестная женщина, но любила выпить» [72] (выделено мной. – С. Г.). Очевидно, и второе поколение графов Скавронских все еще несло на себе отпечаток происхождения из ливонских крестьян. Растрелли возвел в 1757 году для Воронцовых дворец на Садовой улице.

«Последняя Скавронская», урожденая графиня Юлия фон дер Пален, с 1825 года – графиня Самойлова, унаследовала титул и богатство нескольких семейств. Ее дед по отцу, граф Петр фон дер Пален, родился близ Ревеля на мызе Пальмс (эст. Пальмсе). Он был генерал-губернатором Петербурга при императоре Павле и сильно содействовал его свержению. Мать Юлии, урожденная графиня Мария Скавронская, бросила мужа и ребенка и отправилась в Париж. Все те же необузданные излишества относительно «мущин», облагороженные куртуазным воспитанием. Наследственное… Юлия росла в доме своей бабушки графини Екатерины Скавронской и ее второго мужа графа Юлия Помпеевича Литта-Висконти-Арезе, бывшего гроссмейстера Мальтийского ордена и богатейшего вельможи павловского и последующих царствований. Достаточно сказать, что одна из двух мадонн кисти Леонардо в собрании Эрмитажа носит его имя – граф был наследником владетельных герцогов Миланских. Графиня Юлия повадками явно пошла по стопам женщин династии Скавронских, вела экстравагантный образ жизни, жила в свободном браке с художником Карлом Брюлловым, который ее запечатлел на нескольких картинах. «Ей нет соперниц, нет подруг, / красавиц наших бледный круг в ее сиянье исчезает…».[73]

В 1830 году графиня Юлия заказывает проект своей дачи в Графской Славянке Александру Брюллову, тот вошел тогда в архитектурную моду. «Мне дорого иметь архитектором того, кто носит имя Брюллова… И потому я жду Вашего согласия на постройку моего дома и позволю себе тогда прислать Вам все нужные указания. Скульптуру и живопись взяли на себя С. Гальберг и С. Щедрин». Коротко и ясно. И попробуй отказать. Построенная по проекту Александра Брюллова дача графини в Графской Славянке стала центром салонной жизни Петербурга. Будто бы Царское Село опустело, потому что светские львы и дипломаты предпочли ее общество обществу царской семьи. Царь попробовал образумить графиню, чтобы не забывалась. «Какие недоразумения между родственниками?» – парировала графиня. Тогда последовало настоятельное предложение дачу продать.

К. Брюллов. Графиня Самойлова, удаляющаяся с бала.

Предложение царя равносильно приказу, и вскоре дачу выкупил Николай I. Даже название поменяли – Графская стала именоваться Царской Славянкой. Графиня Юлия не унималась: «Скажите императору, что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой». Заносчива была. Плохо кончила. Излишества насчет мужчин подвели. Не подумайте чего лишнего – тривиально обобрали поклонники. Дачу разгромили в годы революции. Пропали и Брюллов, и Гальберг, и Щедрин. Царскую Славянку переименовали в поселок с показательным названием Коммунар.

Дом Энгельгардта (бывший Вильбоа), Невский пр., 30. С акварели Садовникова.

Когда Елизавета Петровна пришла к власти, она стремилась облагодетельствовать не только кровных родственников своей матери (Скавронские, Гендриковы, Ефимовские), но и внуков пастора Глюка, вместе с ними она росла и считала их братьями и сестрами.

Сын Никиты Петровича Вильбоа и Елизаветы Глюк Александр Гийом де Вильбоа был прежде всего талантливым военным инженером. В августе 1739 года он зачислен сержантом в лейб-гвардии бомбардирскую роту. Ему было 23 года – староват уже для сержанта. Воцарение Елизаветы поправило положение. В 1744 году – он уже полковник! Пройти за пять лет все чины от сержанта до полковника – это, пожалуй, многовато даже для «времени славного Элизабет». Вот что значит быть «двоюродным братом» императрицы.

Александр Вильбоа был пожалован в камер-юнкеры молодой великой княгини Екатерины: «Во время последних зимних месяцев и частых придворных балов и маскарадов при дворе снова появились двое прежних моих камер-юнкеров, назначенных полковниками в армию, Александр Вильбуа и граф Захар Чернышев; так как они искренне были ко мне привязаны, то я была очень рада их видеть и сообразно с этим приняла их; они, со своей стороны, пользовались каждым случаем, когда могли дать доказательства своего искреннего расположения». Эта обоюдная привязанность великой княгини и камер-юнкеров послужила поводом к тому, что Александра Вильбоа на всякий случай от греха подальше отправили в армию выполнять прямые обязанности офицера.

Он принял участие в Семилетней войне. В битве при Гросс-Егерсдорфе генерал-майора А. Вильбоа ранили (по донесению Апраксина, «генерал-майор Вильбуа хотя и ранен был в голове, однако до окончания всего дела с лошади не сошел»), за отвагу награждается орденом Александра Невского. С воцарением Петра III в феврале 1762 года генерал-поручик Александр Вильбоа был назначен генерал-фельдцейхмейстером, то есть главой артиллерийского ведомства Российской империи и членом Военной коллегии, – ну и, конечно, пополнил ряды клиентов Б. Растрелли. К периоду возвышения относится строительство его репрезентативного особняка на Невском пр., 30, по проекту придворного архитектора. Хозяин, впрочем, недолго наслаждался своим жилищем в центре столицы и в связи со своей вынужденной отставкой в 1766 году продал его князю А. М. Голицыну, а тот в 1799 году продал его купцу-миллионеру М. С. Кусовникову, чья дочь О. М. Кусовникова вышла замуж за полковника В. В. Энгельгардта. Позднее владелецы менялись, но в городскую топонимику здание вошло как «дом Энгельгардта».

В 1765 году Александр Вильбоа вынужден был просить об отставке, официально – по состоянию здоровья от последствий тяжелого ранения («ранен в голове»), фактически потому, что на его место претендовал бывший его подчиненный Григорий Орлов, фаворит императрицы. А. Н. Вильбоа уехал, как было принято говорить, в свои поместья близ Дерпта (Тарту). От досады шпынял там своих крепостных эстонцев, они прозвали его «злым генералом», по-эстонски «kuri kindral». Так и пошло потом название мызы – Куриста да Куриста, в смысле – «злое место». Там он и скончался в 1781 году и был похоронен на кладбище при приходской церкви в Вендене (эст. Вынну). Над могилой возвели склеп, ныне заброшенный, но все равно впечатляет – сразу видно, что не рядовой помещик здесь упокоился.

Часовня на могиле генерала А. Вильбоа. Старое кладбище Вынну. Июль 2010 г. Фото автора.

Портрет графа К. Сиверса.

Клиентом Б. Растрелли оказался и граф Карл фон Сиверс, фаворит императрицы Елизаветы, генерал-аншеф при Петре III, обер-гофмаршал императрицы Екатерины II. Он принадлежал к той ветви голштинских Сиверсов, которые не имели отношения к адмиралу Петру Ивановичу, но самостоятельно выдвинулись при национальной русской императрице, к голштинцам испытывавшей привязанность несказуемую. Биография Карла фон Сиверса представляет собой яркую иллюстрацию русской поговорки «из грязи – в князи», столь часто воплощавшейся в реальности в русской истории XVIII века. Камердинер помещика фон Тизенгаузена из Везенберга (эст. Раквере), он прибыл в Петербург и «за хорошие манеры» через служанок (!) попал ко двору Елизаветы Петровны, тогда опальной великой княжны. По официальной версии, Карл был хорош собой, умен и умел играть на скрипке – что доставило ему место подле Елизаветы «пить утром кофе» (кофешенк Елизаветы, 1735 г.). «Так как он отличался приятною наружностью и притом глядел здоровяком, то постепенно повышался на должностях придворнаго лакея, прислужника за императорским столом, старшего лакея, затем камер-юнкера, камергера и наконец гофмаршала… И вот теперь он проживает в своих великолепных поместьях, одним из первых Русских вельмож»[74]. Как делались карьеры!

Вполне вероятно, однако, что его появление при дворе Елизаветы и последующее возвышение не были случайными и сопрягались со способностью быстро выполнять деликатные поручения разного рода. Злые языки утвеждают, что Карл Сиверс доставил энную сумму от эстляндских помещиков для нужд своей покровительницы. Врут, наверное. Впрочем, кофе пить по утрам рядом с принцессой – дорогого стоит. В прямом и переносном смысле. Явно мало одного умения на скрипке играть. После ее восшествия на престол он назначается камер-юнкером к наследнику. Вскоре он успешно выполнил новое деликатное поручение – повидал будущую невесту великого князя и привез ее портрет.

Расположение Екатерины II к Карлу Сиверсу, проявляемое даже после свержения Петра III, объясняется той положительной ролью, которую граф Сиверс сыграл в деле ее обручения с русским великим князем. Карл Сиверс был особенно отличаем русской императрицей Елизаветой, так как женился на госпоже Крузе, внучке голштинского садовника ее сестры.

Ближний круг приближенных царицы составили голштинские дамы разного происхождения. Как сообщает Екатерина II, вся отрасль фрейлинского дела при дворе императрицы Елизаветы находилась под голштинским управлением. Фрейлины ее величества находились «под надзором некоей госпожи Шмидт, жены придворного трубача. Эта Шмидт была финляндка по происхождению, необычайно толстая и массивная; притом бой-баба, всецело сохранившая простой и грубый тон своего первобытного положения. Она, однако, играла роль при дворе и была под непосредственным покровительством старых немецких, финских и шведских камер-фрау императрицы, а следовательно, и гофмаршала Сиверса, который был сам финляндец и женат на дочери г-жи Крузе, сестры одной из первых любимиц»[75]. Был он на самом деле эстляндец голштинского происхождения, но имел поместья также и в Финляндии.

Центральное здание больницы Фореля хранит черты дворца графа «де Сиверса».

Благосклонность к себе всех правителей России от Елизаветы до Екатерины II Карл Сиверс сумел превратить в довольно сушественное состояние. Он владел Красносельской бумажной мануфактурой, имениями Сельцо и Муратове по Нарвской дороге. В 1745 году он произведен в бароны, в 1760 – в графы Священной Римской империи. В 1746 году ему пожалована мыза Вайвара под Нарвой, которую Карл фон Сиверс задумал превратить в столицу своих владений и переименовал в Сиверсгоф. Он приобрел еще с десяток поместий в Эстляндии и Лифляндии, так что все сыновья получили богатое наследство, а дочери – приданое. В 1761 году Б. Растрелли возвел для него дворец на подъезде к Петербургу по Петергофской дороге. Судя по сохранившимся чертежам, это был одноэтажный дом на высоком цоколе и с высоким мезонином. «Здание было возведено в стиле зрелого барокко, со всеми его атрибутами – сложно прорисованными наличниками, картушами, фигурными решетками, декоративной скульптурой и вазами на фасаде»[76]. Позднее основательно перестроенное здание передается больнице для душевнобольных, известной также как «больница Фореля».

После Второй мировой войны остатки разрушенной больницы вошли в состав главного корпуса Кировского жилгородка. Говорят, от построек XVIII века сохранились только соединительные галереи с колоннами. Кажется, эти колонны и задали основное настроение всего комплекса – такова сила растреллиева архитектурного гения. Нужно обладать достаточно богатой фантазией, чтобы в сталинском ампире середины XX века видеть черты, восходящие к высокому барокко середины века XVIII, но – находят: «Старые каменные дачи-дворцы, как правило, поставленные под обрывом верхней террасы, перестраивались, подвергались разрушениям, те же из них, которые были восстановлены, дают некоторое представление об архитектуре старой петергофской першпективы. В современных границах города это – центральное здание „Кировского городка" на проспекте Стачек (дворец графа де Сиверса, построенный в 1761 году Б. Ф. Растрелли, неоднократно перестраивавшийся)…»[77]. Несомненно одно: колонн хватило, чтобы предотвратить превращение этого петербургского уголка в стандартные новостройки Юго-Запада.

Смольный собор. Современное фото.

Старшая дочь графа Елизавета, крестница императрицы, вышла замуж за его племянника Якова, стараниями тестя ставшего генерал-поручиком, послом в Польше, губернатором и кавалером высших российских орденов. Гигантские владения графа Карла Сиверса в Петергофском уезде (Сельцо, Лопатино, Гадебуш, в русском варианте – Готобужа) достались младшей внучке Елизавете, в замужестве баронессе Икскюль. Была эпоха просвящения и свободных нравов. Пока Яков Ефимович исполнял свои государственные обязанности, графиня заводила многочисленные романы. Излишества относительно мужчин дали себя знать предсказумым образом – супруги развелись. Елизавета родила в Ревеле еще одну дочь от связи с князем Андреем Вяземским. Девочку окрестили Екатериной и дали фамилию Колыванова. Впоследствии она стала женой историка Карамзина.

На месте «Смольного дома» царевны, где принцесса Елизавета пила кофе с Карлом Сиверсом по утрам и встречалась с эмиссарами «голштинцев», она повелела построить монастырь. Последнее творение Б. Растрелли в России – Смольный собор – приводит в восторг многих зрителей. «Смольный монастырь вообще наиболее совершенное создание его гения, развернувшегося здесь во всю ширину. Это не только лучшая жемчужина в творчестве Растрелли, это и наиболее „русское" из его произведений… Глядя на <него>, нельзя не почувствовать, что здесь „русским духом пахнет", что человек, в голове которого родилась эта архитектурная сказка, бывал и в Ростове, и у Троицы Сергия, и русские города-лубки, монастыри-сказки произвели на него глубокое впечатление».[78]

В Смольном соборе, охраняемом как памятник архитектуры мирового значения, в советское время сначала размещался склад, к 1980-м годам он превратился в некий концертно-выставочный зал. Фальш его пустынного интерьера оставляла неприятный осадок у всякого, кто заходил в этот зал, и как будто сьедала первоначальный восторг от лицезрения внешних форм храма. Пожалуй, лучше всего это настроение тягостного опустошения от посещения напоказ оштукатуренного, но лишенного жизни храма выразил один из младших представителей Серебряного века русской поэзии эстонец Юрий Иваск, на склоне лет допущенный на родину:

Я аукну в купон растреллиев
И седую крысу вспугну.
Поздно. Внуки давно расстреляны.
Я люблю другую страну.[79]

Растрелли уехал. Барокко уступило место классицизму. На место Растрелли заступил Ринальди.

Портрет графа Я. Сиверса.

Неоцененные заслуги обер-гофмаршала Брюммера.

Царица Елизавета, хотя была русской императрицей, все же оставалась при этом «дщерью» Петровой и положила себе за правило следовать курсом отца на голштинизацию России. Елизавете было 32 года, когда она взошла на трон, конечно, многовато для невесты по стандартам XVIII века, но с ее приданым она могла бы легко найти мужа даже и в таком возрасте. И ребенка родить, и трон ему оставить. Гибкая система престолонаследия в России после Петра вполне допускала такой вариант. Но Елизавета с самого начала с непреклонностью самопожертвования отказала себе в этом вполне естественном желании. Первым делом новая русская национальная императрица Елизавета вызвала в Россию племянника, Карла Петера Ульриха Голштинского, и официально провозгласила его наследником трона.

Незамедлительно по вступлению на престол Елизавета отправила в Киль своего зятя Николая фон Корфа привезти наследника в Петербург. Барон Николай был женат на Екатерине Карловне Скавронской, двоюродной сестре императрицы. Не подумайте, что карьерист. В 1740 году женился – до революции. В то время это был достаточно мужественный поступок. Елизавета – под подозрением, и небезосновательно. Неизвестно еще, как карты лягут. Мог барон Николай из-за такого родства и пострадать. Да и невеста не ахти какова – дочь кучера-пьянчужки. Не женитьба, а подвиг. Наперекор опасностям и сословным предрассудкам женился. Но – не прогадал барон.

С 1741 года последовал карьерный взлет. Выпало ему наследника в Россию доставить да невредимого через враждебные страны перевезти. Выбор был вряд ли случаен: из всех родственников императрицы в 1741 году, пожалуй, только Николай фон Корф подходил для такого щекотливого поручения – воспитан, образован, офицер и, что немаловажно, благородного происхождения из старинного прибалтийско-немецкого рода, а уж самое замечательное достоинство – немец до мозга костей, так что и в 1741 году, и много позднее «хотя всю свою жизнь в России препроводил и до старости дожил, но не умел не только писать по-русски, но даже подписывать свое имя, а подписывал оное по-немецки»[80]. Императрица – русская, а здесь снова – «кучкой иностранцев» попахивает.

Герцог, хоть и отрок 13 лет, но, однако, уже возраста вполне сознательного, мог и закапризничать, и отказаться от высокой милости ехать в Россию к тете – вот был бы конфуз. Главное, могли отказаться от его имени регенты и воспитатели, в видах собственной выгоды или высокой политики. Но не отказались, а согласились и даже очень быстро. Уже один факт безропотного согласия герцогского двора поменять перспективу наследования в Стокгольме (где королю было 65 лет) на жизнь в Петербурге (где императрице, еще не прочно утвердившейся у власти, было 32 года) и ждать очереди властвовать оставалось весьма продолжительно – уже один только этот факт говорит о силе «пружин», к такому решению подталкивавших, как, впрочем, и о сумме средств из русской казны, тут задействованных.

С завидным упорством, несмотря ни на какие затруднения, Елизавета пестовала наследника в племяннике. По желанию отца и по завещанию матери, российский трон должен был достаться герцогу Голштинскому, и если им оказался непутевый Карл Петер Ульрих – значит, так тому и быть. 28 ноября 1741 года, на третий день царствования, Елизавета Петровна издала обстоятельный манифест с изложением программы действий. Герцог Голштинский провозглашался истинным наследником российского престола, но так как был он не православный, то Елизавета брала трудное бремя управления Россией на себя – пока тот не примет святого крещения. В российской историографии царствование Петра III проходит эпизодом на фоне славного времени Елизаветы. Был, дескать, и такой курьез, но, к счастью, скоро закончился. На самом деле Россия уже на третий день ее правления стала частью Голштинского герцогства. Период с 1741 по 1762 год справедливее было бы называть правлением герцога Голштинского при регенстве его тетки Елизаветы.

Барон Корф справился с поручением и благополучно довез юного герцога до Петербурга, куда прибыли 5 февраля 1742 года в сопровождении голштинской свиты во главе с эстляндцами Фридрихом Брюммером, обер-гофмаршалом, и Готшалком Дюкером, игравшем роль опекуна малолетнего «графа Дюкера» – под этим псевдонимом ехал сам герцог. Неизвестно, какие чувства испытали при встрече тетя с племянником – ни разу ведь не виделись до того. Но была тут обязательная перемена чинов и прочие придворные радости: «Императрица немедленно надела на племянника Андреевскую ленту с бриллиантового звездою, а герцог дал учрежденный отцом его орден Св. Анны Разумовскому и Воронцову. 10 февраля праздновалось рождение герцога: ему исполнилось 14 лет»[81] – 14 лет со дня, когда жива еще была мать, когда лежал он на подушке «под балдахиною», не подозревая о том, сколько вокруг него развернется интриг и заговоров и какая печальная уготована ему кончина. Эх, знал бы, где соломки подстелить, – не ездил бы в Петербург. Перемена чинов коснулась и майора Корфа – высочайше пожалован был чином камергера императорского двора, то есть чином, соответствующим званию генерал-майора по Табели о рангах! Из майоров – в генерал-майоры! О, время славное Елизаветы!

Г. X. Гроот. Герцог Голштинский Карл Петер Ульрих, Великий князь Петр Федорович. 1743 г.

Начинается второе пришествие эстляндцев в Петербург. Воспитатель великого князя Петра Федоровича, обер-гофмаршал двора голштинского герцога, граф (1744 г.), кавалер орденов российских Андрея Первозванного и Александра Невского, Отто Фридрих фон Брюммер открывает длинную вереницу эстляндских и лифляндских воспитателей царских детей. Он родился на мызе Вайкюль (эст. Ваекюла) в 1690 году. В ходе Северной войны Брюммеры переселились в Швецию, откуда уже Отто Фридрих поступил на службу к герцогу Голштинскому. Кажется, залогом его успеха при голштинском дворе было близкое родство со шведским фельдмаршалом Дюкером, «оказавшем значительные услуги герцогу». Первый раз Брюммер прибыл в Петербург еще во времена Петра I в свите отца великого князя. Во время царствования Екатерины I он назначается камергером ко двору Елизаветы Петровны («Для служения протчих персон от крови назначены все камергеры, а именно: у государыни цесаревны Елизабет – Камергер Брюммер…»[82]) и с тех пор пользовался ее благосклонностью.

Велики заслуги обер-гофмаршала перед государством российским и русской историей. Заслуга первая: дурным воспитанием испортил характер наследника. Заслуга, конечно, не в том, что испортил, а в том, какие последствия из этого вышли. По воспоминаниям Я. Штелина, воспитательные меры Брюммера не то что не соответствовали принципам педагогики, но и выходили за рамки приличия в отношениях не только между подданным и господином, но и даже между двумя благородными людьми. «Брюммер и в России продолжал обращаться с своим воспитанником как нельзя хуже: презрительно, деспотически, бранил неприличными словами, то выходил из себя, то низко ласкался. Однажды он до того забылся, что подбежал с кулаками к Петру, едва Штелин успел броситься между ними…»[83]. Строгий был воспитатель, употреблял и розги.

Канцлер А. Бестужев распускал слухи, что Брюммер нарочно испортил своего подопечного дурным воспитанием, когда узнал, что Елизавета решила объявить своего племянника наследником российского престола: «…Приложил столько же старания испортить ум и сердце своего воспитанника, сколько заботился раньше сделать его достойным шведской короны»[84]. Бестужев много чего утверждал, чтобы угодить своим датским друзьям. Но допустим, испортил преднамеренно. Эх, дескать, не дасталось Швеции такое сокровище, ну так пусть же России будет хуже. И так это стало очевидно впоследствии, что даже императрица Елизавета пожалела о своем выборе. «Характер и поведение племянника сильно огорчали императрицу; она не могла провести с ним четверти часа спокойно, не почувствовав досады, гнева или печали; в обществе близких людей, когда речь заходила об нем, Елисавета с горькими слезами жаловалась на несчастье иметь такого наследника; будучи вспыльчива, она не разбирала слов для выражения своей досады на Петра»[85]. Так вот тетушка и плакала от испорченного характера своего племянника все 20 лет своего царствования, но ни разу почему-то не подумала его из наследников убрать.

За императрицу это сделали ее подчиненные. «Но что заставляло Елисавету раздражаться и плакать, то заставляло других сильно задумываться насчет будущего России. Канцлер Бестужев не видал ничего хорошего ни для России, ни для себя (NB! – Тут ключевое слово, кажется, «для себя». – С. Г.) в этом будущем… Бестужев не сомневался, что Петр, как скоро сделается императором, возвратит шведам часть завоеваний Петра Великого, чтоб только с их помощью завоевать у Дании Шлезвиг»[86]. То есть сделает именно то, что подразумевал еще Петр I, приглашая голштинского герцога себе в зятья. То, ради чего эстляндские дворяне Елизавету на престол возвели, потратив столько хлопот, времени и денег. В общем, призадумался канцлер и придумал комбинацию, как такое несчастье предотвратить. Чтоб Шлезвиг за Данией впредь остался. И чтобы самому не прогадать. От усердия, правда, пострадал. Но замысел осуществился. Что он такое придумал, увидим позднее.

Ну вот, а теперь представьте, что было бы, если бы не испортил Брюммер наследника дурным воспитанием? Представляете – не плакала бы Елизавета от дурного характера племянника. Не предала бы жена. Не возненавидели бы его гвардейцы. Не забеспокоились бы датчане. Словом, остался бы сидеть на троне царь Петр III долго. Что стало бы с Россией? Представить страшно. Даже «Капитанской дочки» не было бы. Благодарить надо господина Брюммера, что он дурным воспитанием наследника разбудил бдительность господина Бестужева. Не поблагодарили. Более того, выгнали, можно сказать, взашей. Парадокс. Но эту заслугу, по крайней мере, отметили историки.

Вторая заслуга Брюммера перед русской историей беспримерна, хотя и прошла абсолютно незамеченной современниками и потомками. И за нее не поблагодарил никто. Именно он есть настоящий виновник приглашения принцессы Ангальт-Цербстской, будущей императрицы Екатерины II, в Россию. Как только стало известно о назначении герцога наследником русского престола, многие европейские столицы озаботились выбором потенциальной супруги наследнику. Интересы голштинской партии и эстляндских дворян диктовали такой выбор невесты для наследника российского престола, который прочно закреплял бы российскую корону в руках голштинского дома. «Брюммер и Лесток… представили царице, что принцесса из сильного дома едва ли будет склонна к послушанию, надобно избрать такую, для которой бы брак был подлинным счастьем. Употребили и духовных лиц для внушения, что принцесса-католичка будет опаснее для православия, чем протестантка, и предложили принцессу Цербстскую»[87]. То есть именно Брюммеру принадлежала идея женить великого князя Петра Федоровича, голштинского герцога, на его двоюродной сестре Фике, «принцессе Цербстской» по отцу, но принцессе голштинской по матери.

Царицу Елизавету долго уговаривать не пришлось. Императрица быстро санкционировала выбор гг. Лестока и Брюммера.

Г. X. Гроот. Петр Федорович и Екатерина Алексеевна. 1745 г.

В самом деле, не Дуню Лопухину или Марфу Собакину какую-нибудь русскому великому князю в жены предлагать, не для того «немецкое засилье» свергали, бироновщину. Брюммер в письме к принцессе-матери от 17 декабря 1743 года нового стиля сам излагал побудительные мотивы: «Надеюсь, ваша светлость вполне уверены, что с самого приезда моего в Россию я не перестаю трудиться для счастья и величия наияснейшего герцогского дома (голштинского). Успел ли я в этом или нет, пусть судят другие». Успел, успел.

Но другие стали судить потом однобоко. «Питая давнее глубокопочитание к особе вашей светлости и всегда желая уверить ее в моем уважении на деле более, чем пустыми словами, я думал дни и ночи, нельзя ли сделать что-нибудь блистательное в пользу вашей светлости и вашей знаменитой фамилии. Зная великодушие вашего сердца и благородство ваших чувств, я не колеблюсь ни минуты открыть вашей светлости дело, которое прошу содержать в глубочайшей тайне, по крайней мере, на первое время. В продолжение двух лет, как я нахожусь при этом дворе, я имел часто случай говорить ее императорскому величеству о вашей светлости и о ваших достоинствах. Я долго ходил около сосуда и употреблял разные каналы, чтоб довести дело до желанного конца. После долгих трудов, наконец, думаю, я успел, нашел именно то, что пополнит и закрепит совершенное счастье герцогского дома… (выделено мной. – С. Г.)»

«Ходил около сосуда, употреблял разные каналы» – как стелет, стервец! Ай да Брюммер, ай да…! «По приказанию ее императорского величества я должен вам внушить, чтоб ваша светлость в сопровождении старшей дочери немедленно приехали в Россию. Ваша светлость, конечно, поймете, почему ее величество так сильно желает видеть вас здесь как можно скорее, равно как и принцессу, вашу дочь, о которой рассказывается так много хорошего»[88]. Ну, конечно же, их светлость сразу поняли – потомки вот подкачали. До сих пор думают, что Петр III встретил свою строптивую избранницу случайно, где-нибудь на балу. Никак не хотят признать, что величайшую русскую императрицу подарил Петербургу эстляндский дворянин исключительно в видах закрепления «совершенного счастья» голштинского герцогского дома. Благодаря стараниям эстляндского голштинца российский трон даже при столь бурном разводе царственных супругов, случившемся в 1762 году в Петербурге, сохранился за отпрыском голштинского дома, в руках внучки голштинского герцога. Соответственно интересы голштинского герцогства остались среди приоритетов российской политики.

За устройство брака герцога Голштинского и принцессы Ангальт-Цербстской Отто фон Брюммер был пожалован в графское достоинство Священной Римской империи. Но в середине 1740-х годов ему пришлось вторично покинуть Россию из-за интриг канцлера Алексея Бестужева. Он жил и скончался в 1752 году в Висмаре, шведской провинции на территории Померании.

В Петербурге снова переворачивают трон из-за Шлезвига. – Дальнейшая судьба герцогского дома.

Двор наследника стал истинным центром сосредоточения голштинцев и эстляндцев. Штакельберги, Ребиндеры, Мантейфели, Левены, Врангели, Дельвиги, Эссены, Фитингофы и проч. и проч. заняли почетные места в голштинской придворной иерархии и вошли в состав российской элиты – к неудовольствию собственно русских аристократов. Неудовольствие проскальзывает в воспоминаниях современников. «Любимое удовольствие великого князя состояло в том, чтоб курить табак с голштинцами. Эти офицеры были большею частью капралами и сержантами в прусской службе; это была сволочь, сыновья немецких сапожников»[89]. Резко. Подразумевается, что сами критики были эталоном аристократизма.

При посредничестве эстляндских дворян, группировавшихся вокруг великого князя, в Петербург проникали разные прогрессивные западные идеи, например о вреде крепостничества. Считается, например, что командир голштинской гвардии барон Густав фон Левен познакомил наследника с идеями пастора Эйзена, который критиковал патриархальные, почти рабовладельческие отношения между помещиками и крепостными крестьянами. С подачи пастора Эйзена вошло в моду в Эстляндии, а потом и по России «ярмо барщины старинной оброком легким заменять». Например, императрица Екатерина II перевела крестьян в ропшинском имении на денежную ренту (оброк) с помощью пастора из кирхи в Торма на Дерптской дороге.

Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин получил образование за границей. Начинал он учиться в Копенгагене, в «датской шляхетской академии». Копенгаген и сейчас завораживает приезжих. А представьте юношу, неопытного, с пылкой душой, который только-только от родительского дома впервые выбрался самостоятельно в свет. Из московской Руси да в просвященную Европу. Да и возраст чувствительный – 16 лет. История не сохранила имя той, которая повстречалась Алеше Бестужеву в Копенгагене. Но на всю жизнь полюбил Данию будущий канцлер Российской империи. Привязанность к женщине часто толкает мужчин на нерациональные поступки. А историки потом гадают – что да как. Почему граф всем странам предпочитал Данию? Шерше ля фам, как говорят французы, – ищите женщину.

Граф как человек, наделенный разносторонними дарованиями, любил, например, химию. Так потом всю жизнь и «химичил». В Копенгагене же и капли некие изобрел – «бестужевскими» назывались – укрепляющего и возбуждающего действия препарат. Для получения чудодейственного средства растворяют 1 часть полуторахлористого железа в 12 частях смеси спирта с эфиром, жидкость разливают в склянки из белого стекла, закупоривают и подвергают действию солнечного света, пока раствор совершенно не обесцветится; препарат затем ставят в темное место и по временам откупоривают пробку склянки, пока жидкость не окрасится в желтоватый цвет. В таком виде и пьют. Представляете – 12 частей спирта с эфиром. Возбудишься неизбежно.

Канцлер Данию любил, Голштинию не любил. За это наследник престола его тоже не любил. И ничего хорошего графу ждать не приходилось. Вот как-то напился граф своих капель, возбудился и придумал заменить наследника на наследницу. Нашел, так сказать, женщину своей мечты. По рассказу императрицы Екатерины II, он составил проект «доставить ей участие в правлении ее супруга». Не бескорыстно, конечно. Взамен граф хотел получить три коллегии в управление – иностранных дел, военную и адмиралтейскую. То есть возглавить силовые ведомства, а заодно и внешние сношения империи. Фактически – продлить свое пребывание при кормиле власти в России по кончине императрицы Елизаветы. Что это было за «участие», каким образом предполагалось его доставить, про то умолчала государыня. Но интрига раскрылась. Екатерина на коленях вымолила у Елизаветы прощение. Бестужева схватили и сослали. Дания после падения Бестужева паниковала. Неотвратимо надвигался тот час, когда герцог Голштинский должен был вступить на русский престол и повести войну за Шлезвиг до последнего русского солдата. Паника дошла до того, что датский посол 11 июля 1761 года ровно в 9.00 явился к канцлеру Воронцову и передал ему устное, но настоятельное внушение, что «его датское величество будет уже почитать великого князя явным себе неприятелем и потому станет принимать меры свои против как его высочества, так и Российской империи».[90]

Представляете, как смеялись сановники в Петербурге? Дания против России – и меры принимать! Но хорошо смеется тот, кто смеется последний… Датский король не ошибся. Наследовав трон по смерти Елизаветы, Петр III незамедлительно хотел идти войной на Данию. «Император имел сердечное желание вернуть герцогство Шлезвиг-Голштинское… Было также и нечто восторженное и в той поспешности, с которой он хотел выступить с российской армией, чтобы возвратить герцогство Шлезвигское и начать войну с королем Дании, которого нужно было, как он говорил, низложить и сослать в Малабар»[91]. А где же обещанные меры?

Ропша. Фото 2008 г.

Граф А. Бестужев.

Но идеи канцлера Бестужева жили и, как оказалось, побеждали. Когда внук Петра I герцог Голштинский, по совместительству – император всероссийский, собрался уже в поход, в Петербурге началась очередная национальная революция. Вдруг. Совершенно неожиданно. Так же, как в ноябре 1741 года. Так же, как в феврале 1917 года. Надо бы на войну, а гвардейцы – давай кричать: император-де изменник! На войну не пойдем, будем свободу защищать!

Фактически это была контрреволюция – переворот с целями, противоположными ноябрьской революции Елизаветы Петровны в 1741 году. Основной целью переворота 1741 года возращение Шлезвига герцогу Голштинскому за счет опоры на российские материальные и человеческие ресурсы. Главная цель переворота 1762 года – сохранение Шлезвига в руках датского короля. В третий раз в Петербурге трон «перевернули» за каких-то тридцать пять лет – все из-за Шлезвига. Король датский в своей ноте не соврал – он «принял свои меры „против как его высочества, так и Российской империи"».

Хотя российская историография выставляет переворот Екатерины II как некое спонтанное возмущение русской гвардии из патриотических побуждений против императора-иностранца, очевидно, что за организаторами переворота стояли Дания и ее союзница Англия. Дания еще в самом начале правления Елизаветы думала «принимать меры». «Принимая во внимание слабость короля датского и отсутствие всякой надежды на помощь какой-нибудь иностранной державы, надобно опасаться, что он надеется на какую-нибудь революцию в России. О такой революции приходят слухи со всех сторон, как уже ее величеству отсюда много раз было сообщено…»[92]. Кем сообщено? Да французскими друзьями герцога Голштинского. Благодаря этим предупреждениям иностранных друзей и путем репрессий Елизавете тогда удалось подавить инакомыслие и удерживать власть почти 20 лет.

В. Эриксен. Екатерина II. 1762 г.

В 1762 году, однако, при либеральном государе Петре III датская угроза «принимать меры свои против как его высочества, так и Российской империи», оказалась реальностью. Еще Фридрих Великий предупреждал Петра Федоровича о пагубном влиянии иностранных послов в Петербурге. Он советовал императору убрать их из столицы под благовидным предлогом, например, взять их в обозе армии в Померанию: «Для большей безопасности надобно заставить также всех иностранных министров следовать за вами, этим вы уничтожите в России все семена возмущения и интриги, а чтоб все эти господа не были вам в тягость, вы можете всегда их отправить в Росток, или Висмар, или в какое-нибудь другое место позади армии, чтоб они не могли передавать датчанам ваших планов. Я не сомневаюсь также, что вы оставите в России верных надсмотрщиков, на которых можете положиться, голштинцев или ливонцев, которые зорко будут за всем наблюдать и предупреждать малейшее движение»[93]. Практика показала, что надежды на таких надсмотрщиков не оправдали себя. Голштинский герцог, который питал к барону Николаю фон Корфу понятные симпатии с 14-летнего возраста, назначил его в марте 1762 года «над всеми полициями» командиром. Получается, что барон Корф несет главную должностную ответственность за то, что анти-голштинский заговор 1762 года не раскрыли и не предотвратили. Но что можно было поделать, если император сам отменил сыскную канцелярию и пытки? Одно дело пикеты против пьянства и драк, другое – заговоры против государя. Эх, как ни крути, а курляндец – это не эстляндец… Впрочем, эстляндцы тоже разделились. Дезориентировались. Разлад ведь был не между императором и бунтовщиками из какой-нибудь Далекарлии. Разлад был между императором и императрицей. Между герцогом и герцогиней Голштинскими. А может, милые бранятся – только тешатся? К кому пристать, кого поддержать? Как отмечает Гельбиг, «Александр Вильбуа… мог верной преданностью своему государю уничтожить революцию в самом ее начале», но Екатерина переманила его на свою сторону одной лишь улыбкой. Шерше ля фам! Все публикаторы сплетен, или анекдотов, по российской истории XVIII века сходятся в том, что Вильбоа не был заговорщиком, и мог бы сохранить Петра III у власти, если бы в решающий момент старая симпатия к Екатерине не перевесила лояльности к государю, поставившего его на высокие посты. «Орлов бежал к артиллерии, войску многочисленному, опасному, которого все почти солдаты носили знаки отличия за кровавые брани против короля прусского. Он воображал, что звание казначея давало ему столько доверенности и они тотчас примутся для него за оружие; но они отказались повиноваться и ожидали приказания от своего генерала. Это был Вильбуа, французский эмигрант, главнокомандующий артиллериею и инженерами, человек отличной храбрости и редкой честности. Любимый несколько лет Екатериной, он надеялся быть таковым и вперед»[94]. Чудак. Для женщины прошлого нет, разлюбила – и стал ей чужой. Езжай, брат, в имения – станешь пить да раздумывать, не стоит ли собаку купить…

Петр III.

Дворец Монплезир в Нижнем саду Петергофа. В июле 1762 года – резиденция Екатерины Алексеевны. Отсюда она бежала в Петербург, чтобы начать революцию. Июль 2010 г. Фото автора.

Во время революции Петр III находился в Петергофе. «Император находился в нижнем, ближе к Неве, Петергофском саду. Он сидел на стуле. Рядом с ним графиня Воронцова. Она плакала. Он казался довольно спокоен, но несколько бледен»[95]. Фельдмаршал Бурхард Миних, остававшийся верным Петру III, предлагал действовать. После неудачной попытки захватить Кронштадт он предложил отступать в Ревель. В Нарве стояли драгуны полка герцога Августа. «Мундир синий, с воротником, обшлагами и лацканами черными, подбоем красным и аксельбантом и шлейфами желтыми: камзол и штаны белые; пуговицы медныя; галстук красный, с белою каемкою; на шляпе галун и пуговица желтые, петлица и верхняя кисть белыя, нижния кисти и кисть у темляка трех цветов: синяго, белаго и краснаго». Понятное дело, эстляндские дворяне при поддержке таких красавцев сумели бы защитить своего сюзерена или, по крайней мере, переправить его дальше в Европу. Но Петр III был слишком мягок, дал себя свергнуть, как ребенок, которого взрослые отправили спать. Кажется, большую роль сыграла тут привязанность к Елизавете Воронцовой, с которой он не захотел расстаться. Шерше ля фам!

Голштинская гвардия императора, размещенная в Ораниенбауме, готова была сражаться. Современник вспоминает:

Петерштадт. Дворец Петра III. Июль 2010 г. Фото автора.

«1762 года, 28 Июня (9 Июля), в 11 ч. утра Его Всероссийское Императорское Величество Петр Ш-й отправился из Ораниенбаума в Петербург с тем, чтобы там следующий день, в Субботу, весело отпраздновать день своих имянин… Когда Государь отъехал, я пошел к себе на квартиру в казармы, перед небольшою крепостью, так называемым Петерштатом. Это была крепостца, которую Государь устроил для своего удовольствия, недалеко от Ораниенбургскаго дворца. Я скинул верхнюю одежду и помышлял о том, где мне пообедать, так как тут ничего не было, кроме хлеба и немного молока. Вдруг мчится кто-то стремя голову мимо казарм к Петерштату. Я разсмотрел, что это был генерал-адъютант Гудович. Он также быстро поехал назад. Тотчас послышался барабанный бой и тревога. Мне подумалось, что Государь захотел узнать, во сколько минут солдаты могут вооружиться; но скоро сделалось известно, что в Петербурге возстание. Больше нам нечего было разузнавать, так как с некотораго времени мы уже не переставали ожидать такого несчастия. Тут все пришло в безпорядок. Бросились к пушкам, достали острых патронов и хватались за все, чем бы защищаться. Император проехал от Ораниенбаума всего четверть мили, как ему доложили, что возстание общее, что он низложен и что Императрица супруга его провозглашена царствующею монархинею. Император тотчас приказал Гудовичу ехать назад и выслать находившияся в Ораниенбауме Голштинския войска в Петергоф. Их всего было вооруженных 800 человек, почти без всяких военных запасов, и это против 14 тысяч Русскаго войска! Мы готовы были пожертвовать нашею жизнию, тогда как у тех говорила же совесть о том, что они изменили своему государю».[96]

Как будто были возможность и решимость организовать оборону, но «главным командиром нашей злосчастной толпы был генерал Ловен, из эстляндскаго дворянства, совсем неспособный действовать в таких обстоятельствах… Император главным образом приказывал, чтобы наши не начинали стрелять. Я передал о том генералу Ловену. Он был в смущении, и я, как и другие, убедился, что гораздо труднее исполнить генеральскую должность, нежели носить генеральское имя»[97]. Вроде как упрек проскальзывает. А чего тут упрекать, если сам император дал приказ не стрелять? Любой тут в смущение придет – как с 800 солдатами обороняться от 14 тысяч и при этом не стрелять. Император как мягкий человек принял решение скорее сдаться, нежели посылать верных солдат на верную гибель. Он сам отплыл в Кронштадт, а гвардейцам приказал возвращаться в Ораниенбаум.

Тут пришлось им помучаться. По сообщению флигель-адъютанта императора Давида Сиверса, «в два часа по полудни… прибыл русский генерал Суворов с конногвардейцами и гусарским отрядом и потребовал, чтобы сдано было все вооружение. Сначала отобрали его у офицеров, а потом все Голштинское войско было согнано в крепостцу Петерштат, откуда уже никого не выпускали. Этот жалкий Суворов держался правил стародавней русской подлой жестокости. Когда обезоруженных немцев уводили в крепостцу, он развлекался тем, что шпагою сбивал у офицеров шапки с голов и при этом еще жаловался, что ему мало оказывают уважения. За тем он начал разыскивать, сколько у кого запасено денег, пожитков и драгоценностей».

Давид фон Сиверс родился в 1732 году в имении Застама (эст. Сястна) близ Гапсаля, где его отец служил управляющим. Он сделал головокружительную карьеру благодаря женитьбе на единокровной сестре Петра Федоровича. К 30 годам он был флигель-адьютантом императора, полковником Драгунского полка принца Георга Голштинского («мундир белый, с воротником, лацканами и обшлагами черными, подбоем бланжевым и аксельбантом желтым; камзол бланжевый; штаны лосинныя; пуговицы желтыя; галстук черный, с белою обшивкою; на шляпе галун и петлица желтые, кокарда черная, кисти черныя с белым; на погонной перевязи темныя полоски черныя; обшивка чапрака и чушек оранжевая»[98]), впоследствии датским конференц-советником.

А. Бенуа Кладбище. 1896—1897 гг.

Замок Robe (эст. Колувере) близ Гапсаля. Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Записки Давида Сиверса, сохранившие свидетельства со стороны приверженцев императора об очередной русской национальной революции, хоть и написаны много лет спустя, заслуживают, по мнению публикатора П. Бартенева, доверия, поскольку «он был человек прямой, благодушный и набожный». Ну перепутал Финский залив с Невой – экие мелочи. По его воспоминаниям, после издевательств и мародерства голштинцев и эстляндцев отпустили восвояси – обошлось, кажется, без кровопролития. Впрочем, жители Мартышкино убеждены, что без кровопролития не обошлось, часть безоружных пленных голштинцев перебили. Позднее над их могилой по приказу великого князя Павла был построен склеп с говорящей надписью «Мученики», склеп изучал и зарисовал живший в 1890-х годах на даче в Мартышкино А. Н. Бенуа: «Он имел форму усеченной пирамиды, покоившейся на как бы вросших в землю дорических колоннах; пирамида на четырех углах основания была уставлена задрапированными урнами. Все это из сурового, почерневшего от времени гранита. На черной же доске, пригвожденной на недосягаемой высоте к передней стенке мавзолея, значилась надпись, смысл которой, к сожалению, было невозможно угадать, так как три четверти ее бронзовых золоченых букв выпали и пропали. Достаточно, впрочем, было одного слова Martyri (мученики), оставшегося целым, чтобы обострить любопытство до крайности»[99]. А. Н. Бенуа предполагал, что в склепе могли быть похоронены голштинские офицеры, погибшие в дни переворота 1762 года. В 1960-х годах склеп разрушили.

Мыза Кольк (эст. Кольга). Старое здание господского дома. Июль 2010 г. Фото автора.

Судьба эстляндских дворян из окружения императора Петра III сложилась по разному. Герцог Петер Гольштейн-Бек, один из самых приближенных, губернатор Петербурга при Петре III, вернулся в Ревель, где продолжал выполнять обязанности губернатора. Увидим еще, как обошлась судьба с его потомками. Петр Бредаль, обер-егермейстер Петра, получил от Екатерины в подарок имение Гросс-Улила (эст. Сууре-Уллила) близ Дерпта, где жил и скончался. Граф Стенбок со своей голштинской женой выехал в родовое имение Кольк (эст. Кольга) близ Ревеля. Императрица посетила их в 1766 году.

Фланкирующая башня Большого дворца в Ораниенбауме. Июль 2010 г. Фото автора.

Сильнее всего пострадал генерал-майор, командир гвардии Густав фон Левен. Хотя никогда не принимал участия в военных действиях, зато в службе при дворе был тертым калачом. Густав фон Левен родился в Ревеле в 1690 году. С детства входил он в ближайшее окружение Петра I и герцога Голштинского. Густав фон Левен был женат на дочери знаменитого Вольмара фон Шлиппенбаха («сдается пылкий Шлиппенбах…»), тот играл выдающуюся роль в российском административном аппарате при Петре I. Эстляндские дворяне избрали его своим предводителем в 1734 году – не столько в силу каких-то военных заслуг, сколько в силу той роли, которую бароны фон Левен, его ближайшие родственники, играли тогда в Швеции (Аксель фон Левен, генерал, зять премьер-министра Горна, один из руководителей партии Шляп, политического крыла голштинцев в Швеции). Густав фон Левен владел средневековым замком Лоде (эст. Колувере) близ Гапсаля и еще несколькими крупными имениями в Эстляндии.

Он тоже уехал в свои эстляндские поместья. Но Екатерина быстро отобрала их под разными предлогами. Эстляндское рыцарство Петр III облагодетельствовал. Помимо безусловного подтверждения всех привилегий император выдал рыцарству еще и льготный заем в 50 тысяч рублей. Из которых 30 тысяч достались кому? Правильно, барону Левену. А Екатерина II, взойдя на трон, потребовала сразу денежки вернуть. Как же вернуть, если они давно потрачены, ну и пришлось продать замок Григорию Орлову.

Отто Кристиан Энгельбрехт фон Штакельберг – внук Карла Адама, предводителя «голштинской» группировки эстляндских дворян, – возглавлял гвардейскую кавалерию Карла Петера Ульриха, лейб-драгунский полк. Милостями был осыпан превеликими. После переворота 1762 года он жил в своих эстляндских поместьях. Фамильные хроники живописуют Отто Кристиана Энгельбрехта как образованного мецената, собиравшего коллекцию произведений искусства. Он был женат на дочери Готшалка Дюкера. Супруги превратили мызу Фена (Вяяна) в центр своих владений. В 1780-х годах выстроили новое здание господского дома в имении (по проекту, как утверждается, неизвестного итальянского архитектора), оно до сих пор впечатляет своими формами и стилем – не говоря о людях того времени! Неоднократно обращали внимание на сходство форм усадебного дома имения Фена и Большого дворца в Ораниенбауме: удлиненный фасад, члененный рустованными оконными проемами, и обязательная колоннада вокруг центрального входа. Ощущается попытка обыграть уступы рельефа местности. Особое сходство придают фланкирующие башни, без них здание в Вяяна напоминало бы казарму.

Господский дом мызы Фен (эст. Вяяна). Вид на фланкирующую башню. Апрель 2010 г. Фото автора.

Потомки Отто Кристиана Энгельбрехта фон Штакельберга занимали исключительно высокое положение в Петербурге, особенно после того, как его внук Карл женился на Эмилии Гауке. Запутанная династическая история. Один из первых матримониальных скандалов в царском семействе. Шурин наследника российского престола герцог Александр Гессенский увлекся фрейлиной императрицы Юлией Гауке, мало того – женился на ней в 1851 году. Соответственно и Карл Штакельберг становился родственником царской семьи. Да еще каким близким – муж сестры жены брата будущей императрицы! Одним словом, свояк будущего императора. Юлия и герцог Александр подверглись опале и были высланы из России. Отец оскандалившегося герцога, однако, не пристыдил шалуна и не аннулировал его брак. Он сделал Юлию герцогиней Баттенберг. Так и пошли герцоги Баттенберги, впоследствии – Маунтбаттены. Чтобы устранить возможную тень, которую «бедные» родственники могли бросить на императрицу Марию Александровну и ее потомство, их сделали богатыми и знатными. Александр II завоевал для племянника Болгарию и сделал его царем. Теперь уже не скажут, что русский царь – кузен выскочки, чей дед был цыганом-брадобреем в Варшаве. Скажут – кузен царя Болгарского.

Не забыли и Штакельбергов. Карл Штакельберг был произведен в генералы и назначен командовать лейб-гвардии кирасирами ее величества, расквартированными в Гатчине. Его многочисленные эстляндские родственники отправились в Болгарию помогать «братьям-славянам» управляться в новом государстве. Например, Александр фон Каульбарс из имения Меддерс (эст. Мыдрику) был назначен министром обороны Болгарии. А когда наследник русского престола Николай Александрович женился на гессенской принцессе, Штакельберги превратились почти что в боковую ветвь царской семьи. Ниже генерала им уже никак нельзя быть на русской службе.

Константин Карлович Штакельберг (1848, Стрельна – 1925, Таллин) был одаренным музыкантом. Сделали его руководителем придворного оркестра, дали звание генерал от кавалерии (!). Ниже никак нельзя – троюродный брат царя российского, кузен царя Болгарского. Именно Константин Штакельберг основал коллекцию музыкальных инструментов при Зимнем дворце, которая теперь превратилась в самостоятельный музей, размещенный ныне в Шереметевском дворце на наб. р. Фонтанки.

Господский дом мызы Педдес (эст. Кальви). Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Его брат Георгий (1851, Санкт-Петербург – 1913, Усть-Нарва) музыкальностью не был отмечен. Служил себе в армии, шел, так сказать, по стопам отца. Так бы и служил поступательно на церемониальных должностях. Но – родство обязывает. Сделали его военачальником. Генерал от кавалерии, он командовал Сибирским корпусом русской армии во время Русско-японской войны и принял на себя много упреков в связи с ее плачевным для России исходом.

Наконец, младший брат Николай фон Штакельберг (1862, Гатчина – 1943) по военной стезе не пошел. Его поставили церемониймейстером Высочайших дворов в звании действительного статского советника. В 1900-х годах он унаследовал мызу Пёддес (Кальви) на северном побережье Эстляндии и возвел здесь господский дом, скорее напоминающий королевский дворец, нежели жилище провинциального помещика. Архитектору В. Карповичу удалось передать главную мысль – подчеркнуть формами и объемом здания родство владельца с царской династией, а также герцогами Гессен-Дармштадтскими и английским королевским домом.

А в 1762 году в России оказалось одновременно два низвергнутых императора на положении узников. Многовато. Чревато революциями. Герцога Голштинского, российского императора Петра III, убили в Ропше несколько дней спустя после переворота. Императора Ивана VI, герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского, убили в Шлиссельбурге при неясных обстоятельствах в 1764 году. После этого у Екатерины не оставалось потенциальных соперников в борьбе за трон – кроме собственного сына. Она правила в России безраздельно до кончины в 1796 году – еще 34 года.

Король датский Фредерик V, которого так и не удалось сослать в Малабар, счастливый обладатель Шлезвига, скончался в 1766 году в возрасте всего лишь 43 лет, как говорят, от последствий беспробудного пьянства. На четыре года всего-то пережил соперника. Его вдова Юлиана Мария, урожденная герцогиня Брауншвейг-Вольфенбюттельская, узурпировала власть в Дании. Она, кстати, добилась, чтобы племянников – оставшихся в живых детей Анны Леопольдовны, переселили из Холмогорского заточения в Данию.

Женщины, захватившие власть в России и Дании, поделили Шлезвиг мирно. В 1767 году подписан трактат, в соответствии с которым герцоги Голштинские, по совместительству – российские императоры отрекались от претензий не только на Шлезвиг, но и на Гольштейн, тот оставался во владении датского короля; взамен Дания отдавала территории Ольденбург и Дальменгорст, а их Екатерина II, в свою очередь, уступала во владение младшей линии герцогского дома. Это был крупнейший обмен земельными владениями в XVIII веке в Европе. Да что там, крупнейшее событие во всей новейшей русской истории. Россия получала независимость от Гольштейна!

К моменту размена территориями два поколения эстляндских дворян выросли в состоянии подданства русским царям. Они проиграли борьбу за Шлезвиг, но выиграли в другом. Поддержав притязания голштинских герцогов в их борьбе с датчанами за российский и шведский трон, эстляндские дворяне добились того, что на троне в Швеции и в России утвердилась династия герцогов Голштинских. Более того, их непосредственным правителем был наследный принц настоящего немецкого княжества. Несколько десятилетий российская губерния Эстляндия находилась как бы в унии с герцогством Ольденбургским. Как в Англии наследник престола носит титул принца Уэльского, так в Ольденбурге наследник престола был генерал-губернатором Эстляндским. Наследные герцоги Ольденбургские вообще вышли из Эстляндии.

Королева датская Юлиана Мария. В 1766—1784 фактический регент Дании при психически больном пасынке, короле Кристиане VII.

Невельский замок – резиденция губернаторов эстляндских. Июль 2010 г. Фото автора.

Принцы Павел и Петр Ольденбургские. 1790-е гг.

Будущему герцогу Ольденбургскому Петру Фридриху Людвигу было только 7 лет, когда случилась революция 1762 года. Он приходился кузеном наследнику русского престола царевичу Павлу Петровичу и поэтому находился под покровительством царицы Екатерины II. Его оставили жить и учиться в Ревеле под присмотром двоюродного деда по матери герцога Петра Августа Гольштейн-Бекского, генерал-губернатора Эстляндии. На средства российской казны для ольденбургских родственников царской семьи в Ревеле возвели представительный дворец на Вышгороде, ныне занятый парламентом Эстонской республики. Герцог Петр Фридрих Ольденбургский прожил в России 23 года. Его воспитывал эстляндский дворянин Карл Фридрих фон Стааль. Герцог Петр выехал в Ольденбург, где вступил во власть в 1823 году. Оба его сына выросли также в России и поочередно управляли Эстляндией в начале XIX века.

Здание Училища правоведения.

Старший сын герцог Павел (Пауль Фридрих Август, с 1829 по 1853 год – великий герцог Ольденбургский Фридрих Август I) – управлял Эстляндией как генерал-губернатор в 1811—1816 годах – с перерывом на войну с Наполеоном. Собственно, Отечественная война 1812 года между Россией и Францией именно из-за него и началась. Не верите? Почитайте хотя бы Льва Толстого: «С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления. Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события была обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому..»[100]. Пришлось России наконец и повоевать – пусть не за Шлезвиг, за Ольденбург, но зато с кем! – со всей Европой во главе с Наполеоном!

После войны, когда за обиду отомстили, пришлось герцогу Ольденбургскому наполеоновские реформы подтвердить. Из них главная – освобождение крестьян. И не только в Ольденбурге. Герцог был администратором в Эстляндии. По его инициативе и непосредственном участии проводилась крестьянская реформа в провинции, и эстонцы-крестьяне получили личную свободу от немцев-помещиков. Хоть и с опозданием, но победили идеи пастора Эйзена на одном, отдельно взятом клочке Российской империи. Стал тикать счетчик, когда примеру Эстляндии последует вся Россия. И через каких-нибудь сто лет – для мировой истории пустяшный промежуток времени – отнимут бывшие крепостные у своих господ и власть, и привилегии, и землю. Уж не придется больше «ай-ду, ай-ду, ай-ду» по ночам напевать безысходно.

Младший брат ольденбургско-эстляндского администратора герцог Петр (Георгий Петрович) был женат на своей двоюродной сестре, великой княгине Екатерине Павловне. Из-за нее, собственно, весь европейский скандал и разгорелся. Современники говорят, что имела Екатерина Павловна влияние на брата, царя Александра I, огромное. А тут – такая обида. У свояка государство отнял корсиканец! Соответственно и она получается уже не свояченица владетельного государя, а так – ни то ни се, неудачница. Шведский трон ускользнул в 1809 году. А теперь и Ольденбургское герцогство отняли. Надавила она на брата. Пришлось тому с Наполеоном отношения выяснять всерьез. Ну и «совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». Женщины с именем Екатерина играли значительную роль в истории Государства Российского.

Хотя не досталось сыну ее принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому ни герцогства, ни княжества какого-нибудь захудалого, не дали ему пропасть российские родственники из старшей линии Гольштейн-готторпского дома. Император Николай I вызвал герцога Петра Георгиевича в Россию. Так и пошла династия российских принцев Ольденбургских, боковая ветвь императорской фамилии. У герцога Петра было достаточно ума, чтобы не вмешиваться в крупные политические проблемы, но достаточно состояния, чтобы оставить по себе заметную память в Петербурге. Вероятно, по обстоятельствам личной судьбы (круглый сирота с 6 лет) он очень много сделал как благотворитель. Он жил в бывшем дворце Бецкого, перестроенном для него в 1830-х годах архитектором Стасовым. На свои средства герцог учредил Императорское училище правоведения. Для этого в 1835 году он выкупил дом Неплюева на Фонтанке за 700 тысяч рублей и заказал его престройку архитектору Мельникову. Перестройка обошлась герцогу более чем в 1 миллион рублей. Другие постройки, связанные с жизнью герцога в Петербурге (дача на Каменном острове, а также могила в Троице-Сергиевой лавре и памятник перед Мариинской больницей), разрушили в советское время.

После отъезда Петра Ольденбургского в Германию особый статус прибалтийских губерний, в том числе дворянское самоуправление в Эстляндии, были упразднены. Изменившаяся обстановка диктовала эстляндцам новые правила игры: добиваться как можно более богатых наград и почестей лично для себя в Петербурге и отстаивать автономные права корпорации, ее полномочия и привилегии на исторически подвластной территории. Петербург был им не чужд – здесь они всегда оставались на первых ролях. Центром притяжения эстляндских дворян снова стал наследник престола – великий князь Павел Петрович. Он должен был восстановить нарушенную его матерью историческую обособленность остзейского края. Его и воспитывал в соответствующем духе Карл Магнус Остен-Сакен с острова Эзель (Сааремаа). К наследнику в Гатчину потянулись отпрыски эстляндских помещиков. Петр Алексеевич фон дер Пален, например…

Примечания:

1

Белинский В. Г. Собрание сочинений: В 3 т. Т. II. Текст цитируется по сайту: http: // az.lib.ru./b/belinskij.

2

Бассевич Г.-Ф. Записки, служащие в пояснению некоторых событий из времени царствования Петра Великого // Юность державы. М.: Фонд Сергея Дубова, 2000. С. 369.

3

Там же. С. 379.

4

Там же. С. 382.

5

Берхгольц В. Ф. Дневник. 1721—1725 гг. Текст на сайте воспроизводится по изданию: «Неистовый реформатор». М.: Фонд Сергея Дубова, 2000. http://www.voslit.info.

6

Там же.

7

Годунов В. И. 1710—1910 гг. Краткий очерк истории Эстляндии к 200-летнему юбилею завоевания ее Россией. Ревель, 1910. Текст приводится по сайту: http: //www genealogia.ee.

8

БерхгольцВ. Ф. Дневник. 1721—1725 гг. Текст на сайте воспроизводится по изданию: «Неистовый реформатор». М.: Фонд Сергея Дубова, 2000. http://www.vostlit.info.

9

Цит. по: Тайнуллин М., Бобылева В. Эстонская Пушкиниана. Таллинн, 1999. С. 286.

10

Дворжецкий В. Я. Пути больших этапов. Текст приводится по сайту: http: // www. dvorjetsky.ru.

11

См., напр., письмо Марии Федоровны управляющему Павловским городовым правлением Е. К. Фридерици: «Ермолай Карлович! Апробовав сделанный архитектором Росси план и фасад надстройки предполагаемой при Павловском дворце над расписанною декоратором Гонзагом Галлерею, для помещения там Главной моей библиотеки, я прошу приступить немедленно к производству работ, дабы в скорейшем по возможности времени привести сию надстройку к окончанию», http://www.allmuseums.spb.ru.

12

Тельбиг Г. фон. Русские избранники. М., 1999. С. 80. Текст приводится по сайту: http://mikvl.narod.ru.

13

Вильбуа Н. Рассказы о российском дворе // Вопросы истории. 1992. № 1.

14

Балязин В. Самодержцы. Любовные истории царского дома. М. Т. 1. С. 177.

15

Там же.

16

Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. Петрозаводск, 1997. С. 522.

17

Там же. С. 524, 525.

18

Павлов-Сильванский Н. П. Статья о Г. Фике в Русском биографическом словаре под редакцией А. А. Половцова, том «Фабер – Цявловский». Текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru.

19

Языков Н. М. Чувствительное путешествие в Ревель. Текст приводится по сайту: http://www.yazikov.org.

20

Тельбиг Г. фон. Русские избранники. М., 1999. С. 80. Текст приводится по сайту: http: http://mikvl.narod.ru.

21

Павлов-Сильванский Н. П. Статья о Г. Фике в Русском биографическом словаре под редакцией А. А. Половцова, том «Фабер – Цявловский». Текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru.

22

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 18. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

23

Павлов-Сильванский Н. П. Статья о г. Фике в русском биографическом словаре под редакцией а. а. половцова, том «Фабер – цявловский». текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru.

24

Языков Н. М. Чувствительное путешествие в ревель. текст приводится по сайту: http://www.yazikov.org.

25

Дедюхова И. А. Структурная перестройка государственного аппрата россии к середине XIX века. текст приводится по сайту: http://deduhova.ru.

26

Пелевин Ю. А. двенадцати коллегий здание в Санкт-петербурге. архитектор д. а. трезини. 1722—1742. текст приводится по сайту: http://artclassic.edu.ru.

27

Полное собрание законов российской империи. Собрание первое. 1649—1825 гг. Спб., 1830. № 3129. т. V. С. 525.

28

Широкорад А. Б. Северные войны россии / под общ. ред. а. е. тараса. м.: издательство «ACT»; мн.: Харвест, 2001. текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.

29

«Адже русь дуже багата найкращими людьми, але вони, все ще як дорогоцінні метали досі в землі зариті лежали; багато ще, чого не вистачає, вона позичає, топить і обробляє». Феофан Прокопович. Філософські твори. т. III. текст цитируется по сайту: http://izbornyk.org.

30

Русский биографический словарь под редакцией а. а. половцова, том «бетанкур – бякстер». С. 337. текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru.

31

Полное собрание законов российской империи. Собрание первое. 1649—1825 гг. № 3202 (об устройстве судебных мест по примеру Швеции…). т. V. С. 579.

32

Великий князь кирилл владимирович. моя жизнь на службе россии. гл. I. детство. текст цитируется по сайту: http://monarhist-spb.narod.ru.

33

Павлов-Сильванский Н. П. Статья о п. Сиверсе в русском биографическом словаре под редакцией а. а. половцова, том «Сабанеев – Смыслов». текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru.

34

Там ж е

35

Мосолов А. А. при дворе последнего императора. Спб., 1992. С. 187.

36

«Дворовые люди» // Энциклопедический словарь брокгауза и ефрона. т. 10 (19): давенпорт – десмин. 1893 г.

37

Есипов Г. яганна петрова, камер-медхен екатерины I-й // исторический вестник. 1880. № 3. текст цитируется по сайту: http://mikv1.narod.ru.

38

Штелин Я. подлинные анекдоты петра великаго, слышанные из уст знатных особ в москве и Санктпетербурге, изданные в свет яковом фон Штелиным, а на российской язык переведенные карлом рембовским. изд. 2-е. м., 1787. текст цитируется по сайту: http://on-island.net.

39

Там же

40

Есипов Г. яганна петрова, камер-медхен екатерины I-й // исторический вестник. 1880. № 3. текст цитируется по сайту: http://mikv1.narod.ru.

41

ГерцогЛирийский. записки о пребывании при императорском российском дворе в звании посла короля испанского. текст цитируется по сайту: http://www.vostlit.info.

42

Штелин Я. подлинные анекдоты петра великаго, слышанные из уст знатных особ в москве и Санктпетербурге, изданные в свет яковом фон Штелиным, а на российской язык переведенные карлом рембовским. изд. 2-е. м., 1787. текст цитируется по сайту: http://on-island.net.

43

Русский биографический словарь под редакцией А. А. Половцова, том «Рейтерн – Рольцберг». Текст приводится по сайту: http://www.rulex.ru

44

Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси. «Православие в Эстонии». Цитируется по сайту: http://www.sedmitza.ru.

45

Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1984. Текст цитируется по сайту: http://www.hrono.ru.

46

Указ Сената цит. по: Индова Е. И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII в. М., 1964. С. 293, 294.

47

Индова Е. И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII в. М., 1964. С. 297.

48

Анекдоты прошлого столетия. (Извлечение из книг Шерера) // Русский архив, 1877. Кн. 3. Вып. 9. С. 166—179.

49

Екатерина II. Записки. СПб., 1907. С. 40.

50

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. 1888. Т. VII. С. 103.

51

Авсеенко В. LИстория города Ст. – Петербурга в лицах и картинках в 1703—1903: Исторический очерк. СПб., 1992. С. 66, 67.

52

Пушкин А. С. Автобиография.

53

Цит по: Хазин О. Пажи, кадеты, юнкера. Текст цитируется по сайту: http://www.gumer.info.

54

Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. Петрозаводск, 1997. С. 542.

55

Шепелева М. Е. Письма Мавры Егоровны Шепелевой к цесаревне Елисавете Петровне. 1727—1728 / Сообщ. И. А. Чистович // Русская старина. 1870. Т. 1. Изд. 3-е. СПб., 1875. С. 410—414.

56

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. Текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

57

Там же.

58

О подробностях этой торговли см., например, Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. «Отказываясь дать письменное обязательство, цесаревна уверяла Нолькена в своей благодарности Швеции за ее доброе расположение, уверяла, что первые движения с шведской стороны произведут немедленное действие в России» и т. д. Текст приводится по сайту http: // www. krotov.info.

59

Широкорад А. Б. Северные войны России / Под общ. ред. А. Е. Тараса. М.; Мн., 2001. Текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.

60

Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. Петрозаводск, 1997. С. 473.

61

Широкорад А. Б. Северные войны России / Под общ. ред. А. Е. Тараса. М.; Мн., 2001. Текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.

62

Там же.

63

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. Текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

64

Федорченко В. Императорский дом. Выдающиеся сановники. Т. 2. Текст цитируется по сайту: http://www.otechestvo.org.

65

Анисимов Е. Канцлер Бестужев-Рюмин, или секрет «бестужевских капель». Дело. 16.9.2002. Текст цитируется по сайту: www.c-cafe.ru.

66

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. Текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

67

Эце Ф.-Х. Императрица Елизавета Петровна в Ревеле в 1746 г. (Отрывки) / Сообщ. А. А. Чумиков // Русская старина. 1885. Т. 46. № 5. С. 417—420.

68

Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1996. С. 172.

69

Там же. С. 454.

70

Екатерина II. Записки. СПб., 1907. С. 120, 121.

71

Авсеенко В. L, Вознесенский А. В. История Санкт-Петербурга. XVIII—XX вв. Текст цитируется по сайту: http://www.peterlife.ru.

72

Гельбиг Г. фон. русские избранники. м., 1999. текст приводится по сайту: mikv1.narod.ru.

73

Пушкин А. С. красавица.

74

Анекдоты прошлого столетия (извлечение из книг Шерера) / пер. и. в. Шпажинского // русский архив, 1877. кн. 3. вып. 12. С. 375—388.

75

Императрица екатерина II. мемуары. из книги «о величии россии». м., 2003. текст цитируется по сайту: http://az.lib.

76

Горбатенко С. Б. петергофская дорога: историко-архитектурный путеводитель. Спб., 2001.

77

Захаров О. Н. аpхитектуpные паноpамы невских беpегов. л., 1984. С. 282.

78

Грабарь И. Э. история русского искусства. т. 3. архитектура. м., 1910. С. 208.

79

T e New review: Novyi zhurnal: Volumes 92, 93, 1968, New York, NY.

80

Болотов А. Т. записки а. т. болотова, написанные самим им для своих потомков. калининград, 1990. текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.

81

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 21. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

82

Берхгольц Ф.-В. дневник. 1721—1725 гг. приложение V. текст на сайте воспроизводится по изданию: неистовый реформатор. м.: Фонд Сергея дубова, 2000.

83

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 24. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

84

Императрица екатерина II. мемуары // о величии россии. м.: ЭкСмо, 2003. текст цитируется по сайту: http://az.lib.ru.

85

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 24. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

86

Там же

87

Там же. т. 21. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

88

Там же

89

Дашкова Е. Р. цит. по: Соловьев С.М. история россии с древнейших времен. т. 21. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

90

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 21. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info

91

Миних Б. очерк управления российской империи. перевороты и войны. м.: Фонд Сергея дубова, 1997. текст цитируется по сайту: http://www.vostlit.info.

92

Соловьев С. М. история россии с древнейших времен. т. 21. текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.

93

Там же. т. 25.

94

Рюльер К.-К. история и анекдоты революции в россии в 1762 г. в книге «россия XVIII в. глазами иностранцев». л., 1989. текст цитируется по сайту: http://www.vostlit. info.

95

Сиверс Д. Р. записки д. р. Сиверса / примеч. п. и. бартенева // русский архив. 1909. кн. 2. вып. 7. С. 518—526.

96

Там же

97

Там же

98

Историческое описанiе одежды и вооруженiя россiйскихъ войскъ. 1899. т. 3. С. 114—141. текст цитируется по сайту: http://listat.ru.

99

Бенуа А. Н. мои воспоминания. м., 1980.

100

Толстой Л. Н. война и мир. т. 3. текст цитируется по сайту: http://az.lib.ru.