Глава 17

Время истекает

14 февраля III танковый корпус Брейта продвинулся незначительно, таким образом увеличив объем грузов, который необходимо было доставить группе Штеммермана в «мешок». Чтобы помочь самолетам найти место сброса грузов, были разожжены три костра в форме треугольника. Люфтваффе просило, чтобы район сброса освещали фары автомобилей, но им было так трудно преодолевать грязь, что правильно расположить машины не удалось. Костры, вероятно, оказали некоторую помощь экипажам самолетов, поскольку 44 самолета из 74 выделенных для решения этой задачи сбросили свой груз, состоявший из 20 тонн боеприпасов и 18 кубометров горючего. Эти запасы были очень кстати, но если учесть, что лишь одна дивизия могла легко истратить за день боев в два раза больше боеприпасов, становится понятнее, насколько шатким было положение окруженных войск. В окружении находились шесть дивизий, пусть и гораздо меньшей численности, чем предусматривалось их штатами. В течение ночи погода все больше ухудшалась, сделав невозможным полеты остальных самолетов, готовившихся сбрасывать грузы для группы Штеммермана[190].

Грязь также не позволила XXXXVII танковому корпусу оказывать серьезное давление на войска 2-го Украинского фронта. Фон Форман видел, что расход горючего у его танков из-за распутицы в пять раз превышает норму. При нынешнем состоянии местности танки расходовали одну полную заправку на 18 километров. Прочие машины вообще практически не могли сдвинуться с места, и на организацию серьезной атаки просто не хватало горючего. В связи с этим XXXXVII танковый корпус просто не мог воспользоваться ослаблением советской обороны, вызванным переброской большей части танков Ротмистрова в район между III танковым корпусом и группой Штеммермана.

Уже утром солдаты Штеммермана предполагали, что им понадобятся все боеприпасы, которые были в их распоряжении. Шум приближающихся советских танков слышался южнее и восточнее Новой Буды. Возможно, они принадлежали 29-му танковому корпусу, который был направлен на поддержку 202-й, 254-й и 62-й стрелковых дивизий, уже сражавшихся в районе Комаровка — Новая Буда.

Советские танки скоро были брошены в бой за важные села в юго-западной части внутреннего фронта окружения, где немцы пытались прорваться на юго-запад. Ни одна из сторон за этот день не добилась решительного успеха, потери все росли. Лиеб докладывал, что в окружении находилось около 2000 раненых. С ними нужно было что-то делать, поскольку кольцо окружения постепенно сдвигалось на юго-запад, и его восточный и северный участки обороны окруженных войск оттягивались назад. Поначалу была надежда, что это позволит высвободить дополнительные части для наращивания атак навстречу III танковому корпусу, но к нынешнему моменту подошедшие силы лишь компенсировали потери, понесенные частями, уже введенными в бой. Нехватка боеприпасов заметно сдерживали немцев. Атака Хильков была запланирована на полдень, но ее пришлось отложить из-за недостатка боеприпасов. Таким образом, к концу дня немцы занимали практически те же позиции, что и в начале, и этот результат, вероятно, радовал Конева гораздо больше, чем его противников.

Командование группы армий «Юг» было чрезвычайно обеспокоено положением группы Штеммермана, и в 18:05 Вёлер позвонил фон Манштейну, чтобы кратко описать обстановку. Фон Манштейн ответил: «Это первый день, когда группа Штеммермана не продвинулась ни на шаг».

Вёлер сказал: «Во второй половине дня я приказал Штеммерману собрать вместе все силы, чтобы нарастить атакующую группировку, и что все войска севернее Роси должны быть отведены на ее южный берег. Из-за недостатка горючего и боеприпасов, вызванного невозможностью подвоза по воздуху из-за плохих погодных условий, передвижения войск в „мешке“ затруднены».

«Отвод войск на южный берег Роси — это последний маневр, который сможет выполнить Штеммерман, — сказал Манштейн. — После этого он безоговорочно должен идти на прорыв».

«Я уже несколько раз приказывал Штеммерману прорываться. Возможно, Лиеб более активен», — ответил Вёлер.

«Хорошо, в таком случае, возможно, будет лучше передать командование над всеми силами Лиебу. Группе Штеммермана нужно дать ясно понять, что она должна прорываться на Журжинцы своими силами. Сколько людей сейчас находятся в котле?»

«Пятьдесят четыре тысячи».

«Нельзя ли усилить 11-ю танковую дивизию?» — спросил фон Манштейн.

«К сожалению, нет, и в настоящий момент практически невозможно осуществлять снабжение 11-й танковой дивизии».

«Я хотел бы попросить вас рассмотреть вопрос о том, можно ли высвободить 3-ю танковую дивизию».

«Увы, на данный момент это невозможно», — ответил Вёлер.

На этом разговор закончился, и, кажется, Вёлер был прав, когда он говорил о невозможности высвобождения 3-й танковой дивизии. Даже если бы это было сделано, при имеющемся состоянии дорог на это потребовалось бы несколько дней. К тому времени судьба группы Штеммермана в любом случае уже была бы решена. Есть некоторая усмешка судьбы в том, что Вёлера, который еще недавно заставлял наступать сопротивлявшегося фон Формана, теперь понукал его собственный начальник, возможно считавший, что Вёлеру не хватает энергичности. Однако распутица была очень весомой помехой, и чем ближе командир оказывался к передовым войскам и их борьбе с грязью, тем более реалистично он начинал смотреть на ситуацию.

Прочие подкрепления уже рассматривались и обсуждались ранее, прежде всего 2-я парашютная дивизия. Позже тем же вечером Буссе позвонил Шпейделю и предложил, чтобы эта дивизия была использована для смены 3-й танковой дивизии. Поскольку создавалось впечатление, что советский 20-й танковый корпус был выведен со своих позиций и переброшен северо-западнее, было бы желательно освободить 3-ю танковую дивизию для решения других задач. Шпейдель ответил, что для прибытия 3-й парашютной дивизии понадобится около 10 дней. Единственное, что можно было сделать в данное время, — отправить два батальона с резервами в боевую группу Хаака.

Отсутствие продвижения 14 февраля стало большим разочарованием для всех солдат окруженной группировки. К этому времени сведения о потере корсуньского аэродрома, должно быть, уже были хорошо известны, выводы были очевидны. Если спасение не последует в ближайшее время, все будет потеряно. Генерал Штеммерман хорошо осознавал серьезность положения и понимал, что если танки III танкового не прорвут кольцо 15 февраля, нужно будет ожидать кризиса. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к подобному заключению. XI и XXXXII армейские корпуса были сжаты на небольшой продолговатой территории с неразвитой дорожной сетью, ослабленной распутицей и заполненной автомобилями и повозками. На многих из них везли раненых, которым приходилось по нескольку часов проводить в пробках, но доставить их в Шендеровку было необходимо, так как днем позже немцы должны были покинуть Стеблев.

Боевые действия тоже шли не слишком успешно для окруженных войск. 72-я дивизия продолжала наступать из района Хильков, но в итоге не имела продвижения, поскольку советские войска проводили контратаки. Советская атака под Новой Будой угрожала отрезать один из батальонов полка «Германия» дивизии СС «Викинг», который только что сменил бригаду СС «Валлония». Поскольку советскую пехоту сопровождали танки, у нее имелись неплохие шансы выбить немцев из села. Однако оставшиеся танки Pz-IV дивизии СС «Викинг» были поблизости и предотвратили эту угрозу.

И снова ни одна из сторон не имела явного преимущества, но так как время работало против немцев, Конев мог оставаться вполне удовлетворен сложившимся положением. Возможно, он не слишком беспокоился и об обстановке на внешнем фронте окружения, хотя части фон Формана утром возобновили атаки. На этот раз атаковала боевая группа Хаака, поддержанная танками 11-й танковой дивизии, захватившей территорию юго-западнее Звенигородки неподалеку от высоты 204,8, к которой танки дивизии вышли 12 февраля. Впрочем, успехи немцев были скромными, к тому же активные действия затруднила начавшаяся пурга. В любом случае, количество немецких танков в этом районе было очень небольшим. На бумаге они могли выглядеть впечатляюще, поскольку в этом районе действовали два танковых полка, 4-й танковый полк из 13-й танковой дивизии и 15-й танковый полк из 11-й танковой дивизии, усиленные одним батальоном «Пантер» (1-й батальон 26-го танкового полка) и двумя частями штурмовых орудий (8-й танковый батальон и 911-й дивизион штурмовых орудий). Однако все эти части вместе насчитывали шесть танков и три штурмовых орудия, готовых к бою. А если бы эти части были полностью укомплектованы, в сумме они располагали бы 500 танками и штурмовыми орудиями.

При столь незначительной численности бронетехники у немецкой стороны становится ясным, что Конев не слишком рисковал, принимая решение на переброску 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова. К тому же увеличения количества немецких танков в ближайшее время ожидать не приходилось. Отсутствие запасных частей делало невозможным восстановление многих поврежденных танков в ремонтных мастерских, а поставки новых танков с заводов в сложившихся условиях были невозможны. Но не только машины работали на пределе своих возможностей. Солдаты тоже были изнурены. Они были крайне переутомлены, и многие впадали в апатию. По сути, силы войск фон Формана были исчерпаны, а сам фон Форман подумывал о перемещении своего командного пункта глубже в тыл, против чего резко возражал Вёлер. Учитывая слабость XXXXVII танкового корпуса и огромные трудности с организацией снабжения, представляется сомнительным, что фон Форман мог внести существенный вклад в спасение группы Штеммермана независимо от того, где он находился.

Как отмечалось выше, III танковый корпус 14 февраля продвинулся относительно недалеко. Температура упала, и начался мороз, что давало надежду на улучшение состояния дорог для проезда колесного транспорта. Однако во второй половине дня 14 февраля начались сильные снегопады, и продвигаться по дорогам было по-прежнему так же трудно для большинства машин немецких дивизий. Поэтому задача пробиваться к группе Штеммермана лежала на плечах экипажей немногочисленных боеспособных танков 1-й танковой дивизии, полка Беке и боевой группы Питша, конечно, при условии, что на передовую удастся доставить боеприпасы и горючее.

Ранним утром 15 февраля Брейт и Бак, вылетевшие на «Физилере-Шторхе», прибыли на командный пункт Беке. Генералы передали приказание, требовавшее перемещение полка Беке южнее с целью организации атаки в районе Лысянки. Это решение вряд ли удивило Беке, он и сам уже выяснил, что территория восточнее Чесновки непроходима для танков. Имея очень небольшое количество машин — шесть «Тигров» и восемь «Пантер», он не мог отправить на юг много танков. Было решено, что «Пантеры» останутся в районе Чесновка — Хижинцы, но уйдут из Хижинцев, чтобы связать боем советские танки южнее Медвина, а «Тигры» направятся на юг, к Лысянке.

В первой половине дня «Тигры» под командованием Шерфа двинулись в путь на Лысянку. Почти сразу же один «Тигр» получил попадание в корму, снаряд пробил броню и попал в моторный отсек. Остальные «Тигры» приняли бой в условиях плохой видимости и заявили об уничтожении четырех Т-34 в течение короткого времени. На этом бой не кончился, поскольку советские танкисты попытались скрыться в складках местности. Однако им все же не удалось выйти из-под огня «Тигров», и экипажи немецких танков заявили еще о семи подбитых Т-34. Но и немцы понесли потери. У одного танка снаряд снес ленивец, а у другого была перебита гусеница. Оба эти танка оказались обездвижены. Танк Шерфа тоже получил попадание — советский снаряд сорвал запасные траки, закрепленные на боку башни, но в броню он ударил под таким углом, что не причинил больше никакого ущерба. Кроме того, в «Тигре», который был подбит в начале боя, двое членов экипажа были убиты и один был ранен.

Тем временем батальон «Пантер» танкового полка Беке также вступил в жаркий бой, когда примерно дюжина советских танков, по оценке немцев, атаковала их с севера. Атака была отбита, и немцы заявили об уничтожении восьми танков, но и сами имели потери. Три «Пантеры» были выведены из строя. У одной из них снаряд, срикошетив от маски пушки, вошел между башней и корпусом и заклинил башню.

Вдобавок к выведенным из строя танкам у немцев появилось несколько раненых. Их необходимо было вывезти в тыл, но выполнить это оказалось нелегко. Учитывая присутствие в районе советских танков, отправлять их на бронетранспортере без охраны танков было рискованно. А пока раненым приходилось ждать, на холоде и без пищи, наравне с солдатами, которые продолжали вести бой. С тех пор как полк Беке покинул Франковку, танкисты не получали пищи, кроме неприкосновенного запаса, хранившегося в танках. Они воевали, не имея возможности хотя бы раз выспаться многие недели, но все понимали, что их товарищи в окружении находятся в еще более тяжелых условиях.

В течение ночи саперы боевой группы Франка усилили мост в Лысянке. Теперь силам Франка было проще продолжить путь к окруженной группировке, но лишь если были бы доставлены боеприпасы и горючее. Во второй половине дня колонне со снабжением с сильным охранением, возглавляемой майором Фейгом, удалось пройти к Лысянке. Пока Фейг вел колонну к передовой, в Лысянке продолжался бой. К концу дня солдатам Франка удалось взять под контроль все село. Ночью боевая группа готовилась к атаке на хутор Октябрь.

Конечно, на планируемую атаку из Лысянки через Октябрь на Комаровку возлагались определенные надежды, но немецким командирам было ясно, что имеющиеся в наличии силы очень слабы. Боевая группа Питша усилила немецкую группировку в районе Лысянки лишь незначительно. Утром 15 февраля она насчитывала один танк Pz-IV и одно штурмовое орудие StuG-III, а также некоторое количество пехоты из 17-го разведывательного батальона. Эта боевая группа поддерживала боевую группу Франка в бою за северную часть Лысянки, но определенно требовались дополнительные силы. Обстановка на участке, занимаемом дивизией СС «Лейбштандарт», была уже не столь напряженной, как несколько дней назад, поэтому было принято решение направить часть ее сил в качестве подкрепления в район основного удара навстречу окруженным немецким войскам. Однако поредевший «Лейбштандарт» смог выделить только четыре единицы бронетехники: один StuG-III, один Pz-IV, одну «Пантеру» и один «Тигр». На броне танков поехали несколько пехотинцев. Труднопроходимая местность и дороги сильно осложнили их путь. Ближе к вечеру боевая группа добралась лишь до Шубиных Ставов. Она смогла бы принять участие в боевых действиях в районе Лысянки не раньше следующего дня. Фактически весь путь протяженностью всего 21 километр занял 36 часов.

При таких скудных подкреплениях для удара навстречу группе Штеммермана было ясно, что время, отведенное немцам на вызволение окруженных сил, подходит к концу. В то же время попытка прорыва изнутри была бы очень рискованной. Кроме того, она означала бы, что множество раненых придется оставить врагу, и, скорее всего, будет потеряно много тяжелого вооружения и техники, даже если все пройдет успешно. Если же прорыв из «мешка» не увенчается успехом, он может обернуться массовой кровавой бойней. Бои последних дней позволяли предположить, что советские силы по периметру кольца были усилены, что могло сделать прорыв крайне сложным. Тем не менее какой-либо реальной альтернативы прорыву больше не предвиделось.

Планы на прорыв, 15 февраля

Утром 15 февраля Штеммерман и Лиеб встретились, чтобы обсудить возможность прорыва. Ряд мер по подготовке к прорыву уже был принят. Были сожжены секретные бумаги, были уничтожены машины, которые не смогли бы сопровождать прорывающиеся войска из-за условий местности или отсутствия горючего. Было также уничтожено значительное количество тяжелого вооружения.

Вероятно, наиболее трудно далось решение оставить раненых. В Шендеровке скопилось около 2100 раненых, из которых состояние 1450 человек было таково, что они могли лишь лежать либо сидеть. Лиеб и Штеммерман согласились, что их придется оставить. Взять их с собой означало подвергать их риску быть брошенными без помощи, потому что машины, которые могли их принять, скорее всего, должны были застрять на пересеченной местности, особенно при преобладающей в эти дни плохой погоде. Поэтому было принято решение, что те, кто не мог идти самостоятельно, будут оставлены во временном госпитале вместе с медицинским персоналом. По одному врачу из каждой дивизии должны были остаться с ранеными. Оставалось надеяться лишь на то, что советские солдаты будут обращаться с ними достаточно гуманно.

Планом прорыва было предусмотрено, что корпус Лиеба в составе корпусной группы «Б», 72-й дивизии и дивизии СС «Викинг» пойдут впереди, а корпус Штеммермана в составе 57-й и 88-й дивизий будут двигаться сзади. Из района Комаровка — Хильки авангард будет прорываться через вражескую оборону по кратчайшему пути на Октябрь, где его должен будет ждать III танковый корпус. Прорыв будет начат 23:00 16 февраля в расчете на темноту и внезапность.

В принципе план выглядел простым, но, конечно, реализовать его было весьма трудно. Во второй половине дня Лиеб провел некоторое время в доме, занятом под его командный пункт. Оттуда он мог обозревать весь «мешок», если только видимость не ухудшали снегопады. На небольшой территории скопилось около 50 000 человек. Нелегко было перемещать такую массу войск, не раскрывая свои намерения противнику. Однако советскому командованию и так должно было быть очевидно, что немцам едва ли имеет смысл пытаться соединиться с основными силами иначе, чем по кратчайшему пути.

Солдаты Красной армии, попавшие в плен к немцам и пошедшие на сотрудничество с ними, известные как «хильфсвиллиге» — «желающие помогать», или сокращенно: «хиви» (Hilfswillige — HiWi), вызывали особое беспокойство. Сотни тысяч «хиви» служили в немецких частях на Восточном фронте. Неудивительно, что, попадая в руки к советским войскам, они рассматривались как предатели, поэтому у них было еще больше причин, чем у немцев, бояться советского плена. В батарее Антона Мейзера служили десять «хиви», но в начале февраля все они исчезли. Они неплохо несли свою службу у немцев, но, осознав, что два немецких корпуса окружены, они, по всей видимости, дезертировали. Мейзер понимал, что их наверняка расстреляют, попади они в плен, и предполагал, что они попытаются разыскать партизанские отряды и присоединиться к ним.

Общеизвестно, что война на советско-германском фронте сопровождалась многочисленными случаями жестокости и зверств против солдат и мирного населения. Возможно, это нашло свое отражение в заключительном абзаце приказа Штеммермана на прорыв: «Нарушения норм международного права не должны допускаться ни при каких обстоятельствах, иначе можно будет ожидать жестокого обращения противника с нашими ранеными».

Наличие боеприпасов, в особенности для стрелкового оружия, конечно, было важным предварительным условием для осуществления прорыва. Ночной бой с расчетом на внезапность не предусматривал широкого использования артиллерии, но если бы попытка прорыва пошла бы вразрез с планом, артиллерийская поддержка могла бы оказаться необходимой. К тому же, скорее всего, до начала прорыва еще предстояли бои, а войска Штеммермана уже испытывали острую нехватку боеприпасов и крайне нуждались в дополнительных поставках по воздуху.

Снаружи кольца окружения тоже принимались различные меры, чтобы встретить группу Штеммермана. Если бы в полосу III танкового корпуса удалось выйти всем 50 000 человек, то разместить их всех стало бы непростой задачей. Местное население было эвакуировано из сел вблизи линии фронта, чтобы обеспечить кров прорвавшимся солдатам. Для того чтобы справиться с ожидавшимся большим количеством раненых, были развернуты перевязочные пункты.

Возле передовой раненые должны были получить только первую помощь. Дальше их следовало как можно скорее отправить в тыл, где уже были подготовлены поезда, которые должны были развезти их по госпиталям. Проводилась также подготовка к эвакуации раненых по воздуху.

Советские силы накануне прорыва

Окажутся ли принятые немцами меры полезны, по крайней мере отчасти, зависело от советских войск. У Конева было три армии — 4-я гвардейская, 27-я и 52-я, задействованные на окружении двух немецких корпусов. 5-й гвардейский кавалерийский корпус вел боевые действия совместно с этими армиями уже более двух недель, а части 5-й гвардейской танковой армии только что прибыли в этот район. Однако эти части были истощены в результате продолжительных боев, в особенности корпуса танковой армии Ротмистрова. На вечер 15 февраля 20-й танковый корпус Лазарева насчитывал лишь шесть боеспособных танков. 29-й танковый корпус Кириченко был лишь немногим лучше, имея в своем составе 15 боеспособных танков.

И все же Конев располагал большим количеством сил, чем Штеммерман и Лиеб. Три армии по периметру окружения насчитывали 11 дивизий и поддерживались кавалерийским корпусом Селиванова и танковым корпусом Кириченко. Хотя сравнение, основанное на числе дивизий, всегда следует проводить с осторожностью, представляется несомненным, что советские силы вокруг «мешка» были сильнее окруженной группировки. К тому же, по всей видимости, наиболее сильные советские части, в частности танковые, находились между группой Штеммермана и III танковым корпусом. Шансы были не в пользу запланированного немцами прорыва, что, должно быть, понимали Конев и Жуков.

Сосредоточение для прорыва

До начала прорыва оставалось еще двадцать четыре часа. При лучших погодных условиях за это время могло произойти многое, но при имеющейся распутице, нехватке запасов и крайней усталости личного состава не приходилось ожидать существенных изменений сложившегося положения. С другой стороны, расстояние между группой Штеммермана и III танковым корпусом было настолько малым, что даже небольшие изменения могли иметь решающее значение. Особую важность представляли села Хильки, Комаровка и Новая Буда на юго-западном участке кольца окружения. Для каждой из сторон было важно взять их под контроль, что предвещало тяжелые бои, которые наверняка сократят запасы боеприпасов до опасно низкого уровня.

К счастью для немцев, Люфтваффе прикладывало значительные усилия для обеспечения доставки как можно большего количества грузов окруженным войскам. За 15 часов, с 15:00 15 февраля до 6:00 16 февраля, самолеты Ju-52 и Не-111 совершали многократные полеты для сброса грузов группе Штеммермана. Некоторые экипажи за этот короткий промежуток времени выполнили до семи вылетов. Их усилия не пропали даром — было сброшено 140 тонн боеприпасов, 57 кубометров горючего и другие ценные грузы. Генерал Лиеб записал в своем дневнике 16 февраля, что в результате действий Люфтваффе предыдущей ночью его корпус теперь гораздо лучше обеспечен боеприпасами.

Вероятно, немцы получили боеприпасы как раз вовремя. Вечером 15 февраля 105-й пехотный полк сосредоточился для ночной атаки на Хильки. Солдаты были изнурены, но важность атаки была ясна каждому, кто хотел выбраться из «мешка», и подразделения вышли на исходные позиции в назначенное время. После атаки Новой Буды четыре дня назад полк приобрел опыт ночных боев и сумел и этой ночью решить поставленную задачу, благо село обороняли не особенно большие силы противника. Утром началась советская контратака при поддержке бронетехники, но ее удалось отбить. Однако в 16:00 советские войска атаковали с большей решимостью и вновь при поддержке танков. Они проникли в юго-западную часть Хильков, но дальше им продвинуться не удалось. Майор Кестнер, командир 105-го полка, ввел в бой свой резерв, включая штурмовые орудия, и организовал контратаку. Вечером село снова было в руках немцев.

Южнее, в Комаровке, противники поменялись ролями. На рассвете 16 февраля село занимали немцы, но в середине дня из немецкого XI армейского корпуса докладывали, что советская пехота и танки вошли в село. Развернулись тяжелые бои за каждый дом, и во второй половине дня западная часть Комаровки оказалась занята советскими солдатами, а восточная все еще находилась под контролем немцев. В Новой Буде тоже шел серьезный бой, но солдаты из бригады СС «Валлония» и дивизии СС «Викинг» сумели удержать село в своих руках.

Таким образом, очертания критически важного юго-западного участка кольца окружения несколько изменились, но не настолько, чтобы это повлияло на немецкие планы организации прорыва. Однако Штеммерман не сомневался в том, что III танковому корпусу придется разбить советские войска, обороняющиеся северо-восточнее Лысянки. Самое большее, чего он рассчитывал добиться силами своей группы, — это прорвать внутренний фронт окружения, но не внешний. Его скептицизм, должно быть, усилил сомнения некоторых немецких командиров относительно способности Штеммермана руководить своей группой в таком исключительно трудном положении. В 10:00 фон Манштейн снова заявил Шпейделю, что он сомневается, хватит ли Штеммерману необходимой энергии и воли для проведения прорыва. Шпейдель ответил, что Вёлер уже приказал Лиебу возглавить немецкие войска при прорыве.

Как отмечалось выше, Вёлер испытывал сомнения и относительно прочих командиров. Утром он вылетел в Вербовец и оттуда продолжил путь в «Кюбельвагене», направившись в Ерки, где располагались командные пункты боевой группы Хаака и 11-й танковой дивизии. Там также присутствовали фон Форман и командиры 13-й и 14-й танковых дивизий, Микош и Унрейн. Собравшиеся офицеры сообщали, что их части испытывают острую нехватку не только боеприпасов и горючего, но и хлеба, ботинок, носков и прочего жизненно важного имущества. Солдаты просто полностью износились и измучились и сильно страдали от вшей, поскольку очередным последствием отсутствия нормального снабжения была невозможность соблюдать личную гигиену. К тому же число танков и тягачей, вышедших из строя из-за распутицы и отсутствия технического обслуживания и ремонта, было больше, чем когда-либо прежде. Вместе с инфекциями все эти факторы понизили боевые возможности до предельно низкого уровня.

Как мы уже видели, болезни сражали и командиров. Фон Витерсхейм, страдавший от «волынской лихорадки», держался на уколах, не оставляя поста командира 11-й танковой дивизии. Его начальник штаба майор Древе был поражен тем же заболеванием и переведен на постельный режим. Мартин Унрейн заболел какой-то разновидностью желудочной инфекции, но оставался на посту командира 14-й танковой дивизии, хотя был заметно ослаблен болезнью. Фон Формана миновали серьезные болезни, но он был простужен и, похоже, находился в состоянии крайнего нервного истощения, во всяком случае, такое впечатление сложилось у Вёлера. Несмотря на все трудности, Вёлер требовал, чтобы XXXXVII танковый корпус не прекращал атаки. В частности, необходимо было выбить противника с высоты 208,9 восточнее Звенигородки. Также следовало проводить ложные атаки в целях предотвращения дальнейшей переброски сил 2-го Украинского фронта в другие районы.

Олаф Элерс: происшествие под Юрковкой, 16 февраля

16 февраля интенсивность боев на участке XXXXVII танкового корпуса была низкой. На большей части линии фронта стояла тишина, но некоторые столкновения произошли в районе небольших холмов северо-западнее Юрковки. Немцы задействовали там сборные силы из остатков различных подразделений. Олаф Элерс был среди солдат 13-й танковой дивизии, принимавших участие в этом бою, и описал это событие в своем дневнике. Рано утром была сформирована боевая группа примерно из 60 человек, в которую вошел и он. Элерса как артиллерийского корректировщика сопровождал радист с радиооборудованием. Однако на немногих оставшихся машинах для Элерса и радиста места не хватило. Оба ящика с рациями удалось погрузить в бронетранспортер, но помимо этого в нем оставалось лишь одно место, которое мог занять либо Элерс, либо радист. Элерс решил, что будет лучше, если радист останется при своих рациях, а сам он пойдет пешком.

Вооруженный пистолетом, Элерс двигался по следам боевой группы, пробиваясь через снег, покрывавший вязкую грязь. Машины уже исчезли из вида, когда он услышал несомненные звуки боя. Это, должно быть, был очень короткий бой, потому что скоро наступила тишина. Элерс прошел еще некоторое расстояние и наткнулся на трупы советских солдат, убитых совсем недавно. Немецкие машины уехали вперед и уже скрылись за гребнем холма.

Элерс с утра ничего не ел, но рядом с одним из убитых солдат он нашел сумку с хлебом и сыром и захватил ее с собой. Прежде чем пойти дальше, он вооружился советским пистолетом-пулеметом, так как свой потерял несколько дней тому назад. Через несколько шагов он увидел тела еще двух советских солдат, но выглядели они странно — на снегу вокруг них не было никаких следов крови. Элерс ткнул один из трупов в ботинок своим новым оружием, и вдруг советский солдат вскочил с поднятыми руками, встал и второй «труп». Элерс понял, что эти молоденькие мальчики не собирались убивать его, хотя легко могли бы это сделать, пока он подходил к ним. Вместо этого они отбросили свое оружие и притворились мертвыми.

Неожиданно Элерс получил двух пленных и решил взять их с собой, поскольку он был нужен впереди. Оставить их было немыслимо, поскольку они могли вернуться в свою часть и сообщить о встреченной немецкой группе. Элерс понимал, что они могли бы его застрелить, но сам он не собирался этого делать, хотя раньше уже видел, как советские солдаты убивали сдавшихся немцев.

В сопровождении двух пленных Элерс продолжил трудный путь вперед. Прошагав еще полчаса, они встретили немецкий танк, загруженный убитыми и ранеными солдатами и не имевший места для двоих пленных. Элерсу со своими пленниками пришлось двигаться дальше.

После утомительного пути через снег, занявшего два с половиной часа, Элерс нашел свою боевую группу, которая занималась укреплением окопов, захваченных у советских войск, которые еще недавно держали здесь оборону, но ко времени прихода Элерса уже отошли. Пока Элерс шел к командному пункту, немцы с изумлением смотрели на двух советских солдат, которых Элерс привел с собой. Командный пункт находился в маленькой хате со снесенной крышей. Элерс передал пленных под охрану пехотинцу и подошел с докладом к лейтенанту, командовавшему боевой группой. Офицер сказал ему, что им придется подготовить круговую оборону, и наблюдательный пункт Элерса будет составной частью оборонительного периметра, поскольку на счету был каждый человек.

Элерс согласился и сказал, что мог бы использовать пленных для рытья окопов. Лейтенант не возражал и попросил Элерса поторопиться, поскольку контратаки противника можно было ожидать в любой момент. Когда Элерс попросил, чтобы пленных забрали в тыл, как только прибудет подходящая машина, лейтенант ответил, что, вероятно, это будет затруднительно, так как единственный доступный танк находился на пути в боевую группу, загруженный боеприпасами и пайками для личного состава, и после разгрузки должен был забрать раненых немецких солдат на перевязочный пункт.

Элерс, радист и двое пленных взялись за работу и успели уже немало, когда во второй половине дня началась пурга. Надеясь подойти незаметно под прикрытием снегопада, советские войска пошли в атаку против немецкой боевой группы, но Элерс наладил связь со своей батареей и вызвал артиллерийский огонь по приближающемуся врагу. Атака противника была остановлена огнем немецких гаубиц и пулеметов.

Хотя советскую атаку и удалось успешно отразить, скоро стало очевидно, что немецкие позиции практически отрезаны, поскольку противник простреливал местность позади высотки, которую занимали немцы. Танку, который должен был подвезти боеприпасы и продовольствие, пришлось ждать темноты, чтобы добраться до передовых позиций. Когда он приехал, стало ясно, что еды доставлено совсем немного, и пленники Элерса получили лишь немного хлеба. Надежды Элерса на то, что двоих пленных танк заберет в тыл, не оправдались, потому что места в нем не хватило даже на всех раненых немцев.

Примерно часом позже танк отправился назад с ранеными, а Элерса разыскал связной, который передал ему приказ лейтенанта о том, что пленных следует расстрелять. Элерс отправил связного назад, не дав ответа. У него не было намерения убивать пленных, и вместо этого он связался по рации со своим командиром капитаном Ивоном и описал ему ситуацию. Ивон ответил, что он лично добьется того, чтобы танк съездил к передовым позициям еще раз, или же найдет другую машину, которая вывезет пленных.

Ободренный обещанием командира, Элерс отправился на командный пункт к лейтенанту. Элерс сообщил ему, что двое советских солдат — его личные пленные и он сам несет ответственность за то, чтобы обеспечить им обращение в соответствии с международными конвенциями.

«Вы только послушайте! — воскликнул лейтенант, красуясь перед двумя унтер-офицерами, находившимися рядом с ним: — Но в соответствии с международными конвенциями запрещается и использовать военнопленных на земляных работах. — Лейтенант повернулся к Элерсу и сказал: — Господин обер-фенрих, я дал вам ясный приказ расстрелять пленных».

«Господин обер-лейтенант, — резко ответил Элерс, — вы не имеете права приказывать мне. Я направлен обеспечивать ваше взаимодействие с артиллерией, но я не ваш подчиненный».

«Вы слышали это? — обратился лейтенант к унтер-офицерам и снова повернулся к Элерсу: — Вы пока еще обер-фенрих, а не офицер, и вы отказываетесь подчиниться приказу офицера? Я доложу о вас, чтобы вы понесли наказание».

Однако Элерс не сдавался.

«Я нахожусь здесь в качестве офицера-наблюдателя, и на мне такой же Железный крест, как и на вас. А что касается артиллерийского огня, то здесь решаю не я. Каждый снаряд на счету, решение принимает только мой командир на батарее».

«Мы окружены, — ответил лейтенант. — И как командир опорного пункта я могу отдавать приказы любому, кто на нем находится, включая и вас, войти в состав его гарнизона. И я еще раз приказываю вам расстрелять пленных».

Элерс вернулся обратно в свой окоп и снова связался с капитаном Ивоном по рации. Выслушав рассказ Элерса о только что произошедшем, Ивон ответил, что он не имеет права препятствовать тому, чтобы Элерс вошел в состав гарнизона, но строго приказывает Элерсу и радисту ни при каких обстоятельствах не расстреливать пленных. В ходе этого разговора Элерс обратил внимание, что его пленники побледнели. Возможно, они что-то понимали по-немецки. К облегчению Элерса, оказалось, что командир полка, полковник Дауде, запретил расстреливать пленных, и с этой новостью Элерс вернулся в дом, где лейтенант ждал его донесения о выполнении расстрела.

Когда Элерс сообщил ему о приказе полковника Дауде, лейтенант сменил тактику: «Хорошо, я понимаю вашу проблему, но подумайте сами. Здесь, в этом доме, для пленных места нет. Даже если все раненые будут вывезены, освободившееся место нужно будет предоставить моим солдатам, чтобы они смогли передохнуть. Пока они могут только скрючиться в своих окопах, а о том, чтобы отправить пленных назад к русским, не может быть и речи. Кроме того, у нас слишком мало людей, чтобы приглядывать за пленными ночью. А что, если нас атакуют русские? Нас всего 42 человека, в бою будет нужен каждый солдат, ни одного нельзя будет выделить для охраны пленных».

«Мы можем связать пленных, чтобы не дать им сбежать».

«Что ж, если их связать, им придется лежать на земле. В этом случае к утру они замерзнут до смерти. Впрочем, я отменяю свой приказ о расстреле пленных. Вместо этого я приказываю вам передать их мне».

Элерс пошел к своему окопу, где застал радиста за разговором с капитаном Ивоном, который сказал, что пленных следует передать командиру опорного пункта, но командир полка занимается организацией их вывоза в тыл. Скрепя сердце Элерс повел пленных на командный пункт. Они вошли в дом, и Элерс, несколько приукрасив картину, доложил, что командир полка лично обеспечит машину, которая заберет пленных. Лейтенант сухо ответил, что так он и предполагал. Он приказал одному из унтер-офицеров позаботиться о пленных и вывести их наружу. Вскоре раздались два пистолетных выстрела. С тяжелым сердцем Элерс побрел назад, и, едва он дошел до своего окопа, начался минометный обстрел. Элерс приказал радисту запросить заградительный огонь по обе стороны их позиций.

Судьба попавших в плен на Восточном фронте очень часто была незавидной. В данной конкретной ситуации, кажется, изначально с пленными намеревались обращаться согласно требованиям международных конвенций, но все же в итоге они были расстреляны. Возможно, подобные обстоятельства повлияли на приказ Штеммермана на прорыв, в котором он подчеркивал, что нормы международного права не должны нарушаться. Во время прорыва было бы трудно вести пленных с собой. С другой стороны, не было особого риска в том, чтобы отпускать их, забрав их оружие. Едва ли они могли бы сообщить что-то ценное, выйдя к своим.

До начала прорыва дело обстояло совсем иначе, поскольку требовалось сохранить планы в секрете, но пока войска не пошли на прорыв, охранять пленных было сравнительно легко.

Немцы атакуют хутор Октябрь, 16 февраля

Штеммерман полагал необходимым, чтобы 1-я танковая дивизия разбила советские части, обороняющиеся северо-восточнее Лысянки. Конечно, и Брейт понимал важность занятия местности к северо-востоку от Лысянки и рано утром вылетел в село с намерением оставаться там до тех пор, пока солдаты группы Штеммермана не выйдут в место, где они будут в безопасности. «Физилер-Шторх» Брейта приземлился как раз, когда боевая группа Франка перешла в атаку в направлении хутора Октябрь.

Как мог видеть Брейт, атака началась не блестяще. Боевая группа Питша, которая должна была поддерживать Франка, состояла из одного танка Pz-IV, одного штурмового орудия StuG-III и 19 офицеров и солдат из 17-го разведывательного батальона. Однако StuG-III вышел из строя, даже не дойдя от исходной позиции до атаки, вдвое уменьшив силы боевой группы. К тому же начавшуюся атаку танков Т-34 пришлось отражать роте «Пантер», но в ходе боя две «Пантеры» провалились в небольшие овраги, укрытые снегом и потому невидимые для водителей танков. Оба танка в конце концов были возвращены в строй, но это потребовало немалых усилий.

Вскоре последовала еще одна советская атака. Немцы оценили силы атакующих примерно в три десятка Т-34. Обер-фельдфебель Штриппель с тремя «Пантерами» был направлен в контратаку. К счастью для него, к нему на подмогу подоспели подкрепления: сперва ему были приданы еще два танка, а через некоторое время еще два. С семью «Пантерами» Штриппель отбил атаку советских танков, заявив о не менее чем 27 подбитых в ходе этого боя Т-34 при лишь одной потерянной «Пантере». Каковы бы ни были реальные потери советских танкистов, этот успех позволил немцам организовать атаку Октября, что и было сделано после полудня[191].

Пока боевая группа Франка наступала на Октябрь, еще один немецкий отряд приближался с севера. Это был тяжелый танковый полк Беке, который атаковал высоту 239,0, находившуюся примерно в двух километрах северо-восточнее Октября. Силы полка Беке существенно уменьшились. На данный момент он состоял из двух взводов «Пантер» и двух взводов «Тигров» вместо прежних двух батальонов, по одному на каждый тип танков. В ходе атаки на высоту 239,0 «Пантеры» действовали справа, «Тигры» — слева.

Когда танки вышли в точку примерно в двух километрах севернее высоты 239,0, маленький отряд остановился, поскольку пикирующие бомбардировщики из эскадры «Иммельман» начали налет восточнее Октября. Самолеты также нанесли удар по лесополосе юго-восточнее Журжинцев. Оба эти района были удобны для скрытного размещения советских противотанковых пушек. Через 15 минут удары Люфтваффе завершились, и танки Беке пошли вперед. Вальтер Шерф, командовавший «Тиграми», почти сразу же услышал выстрелы пушек. Оказалось, что несколько Т-34 были обнаружены немцами и попали под огонь «Пантер», которые отразили атаку советских танков, после чего вступили в бой с противотанковыми пушками возле Октября.

«Тигры» Шерфа продвигались без происшествий, пока не приблизились к месту, которое недавно бомбили пикировщики. В нескольких местах было видно пламя, и Шерф сделал вывод, что пикировщики справились с поставленной задачей. Однако скоро выяснилось, что советские солдаты выдержали их удар. На опушке леса восточнее Октября уцелели несколько противотанковых пушек, и при приближении «Тигров» расчеты стали спешно разворачивать орудия в их сторону. К несчастью для артиллеристов, экипажи «Тигров» уже обнаружили пушки противника и имели явное преимущество в скорости поворота своих орудий. Немцы открыли огонь первыми и уничтожили противотанковые пушки. Началась огневая дуэль с Т-34, в которой один из «Тигров» получил попадание в моторный отсек и вспыхнул. Экипаж успел вовремя выскочить наружу, и почти сразу после этого в танке взорвались боеприпасы. После еще нескольких стычек с советскими танками «Тигры» достигли цели и организовали оборону на высоте 239,0.

Тем временем боевая группа Франка, получив от Люфтваффе горючее и боеприпасы, с боем продвигалась к Октябрю. Вместо того чтобы атаковать из Лысянки по прямой, Франк решил послать свои немногие танки и малочисленную пехоту в обход слева, чтобы взять Октябрь с севера. Несмотря на то что три «Пантеры» в ходе выполнения этого маневра увязли в болотах, прикрытых недавно выпавшим снегом, солдаты Франка упорно продвигались к Октябрю. Им удалось организовать слабый заслон на запад от Журжинцев, но очистить от противника лес восточнее Октября оказалось им не по силам.

К концу дня в боевой группе Франка оставалась едва ли дюжина боеспособных «Пантер». В пехотных ротах 2-го батальона 113-го моторизованного полка оставалось лишь по двенадцать человек. В Лысянке и вблизи нее также оставалось много танков, имевших незначительные повреждения или просто застрявших. Поскольку было очевидно, что позиции боевой группы Франка опасно обнажились, а состояние местности не оставляло надежды на быстрый ввод в строй поврежденных танков, многие обездвиженные танки были подготовлены к взрыву.

Существенно ослаблены были не только боевые группы Беке и Франка, были исчерпаны силы всего III танкового корпуса. В районе Лысянки требовалось больше сил, но единственным источником подкреплений могла стать только 1-я танковая дивизия СС. Однако, как отмечалось выше, хотя первые подразделения этой дивизии начали свой тяжелый путь 15 февраля, в назначенный район они стали прибывать только к вечеру 16 февраля. Несмотря на то что еще некоторые небольшие силы 1-й танковой дивизии СС находились в пути, их не стоило ждать быстро, учитывая состояние дорог.

Немецкие войска в районе Лысянки были не только очень малочисленны. Солдаты были изнурены напряжением боев, отсутствием сна и недостатком продовольствия. Передовые группы не видели горячей пищи уже половину недели, но в этот день Вальтера Шерфа ждал сюрприз. Беке попросил Шерфа прийти на свой полковой командный пункт и доложить о последнем бое. «Тигр» Шерфа находился всего в 400–500 метрах от командного пункта Беке. Механик-водитель Шерфа проехал в его сторону около 80 метров, дальше Шерф пошел пешком. Он прибыл на командный пункт, и разговор о боевых действиях занял всего несколько минут. Неожиданно перед Шерфом поставили тарелку жареной картошки с салом, и Беке предложил ему поесть. Оказалось, что картошка и сало были обнаружены в погребе.


Примечания:



1

Подробнее об этом в книге: N. Zetterling and A. Frankson, Kursk 1943. A Statistical Analysis. — Frank Cass, London, 2000.



19

Немцы также удерживали участок западного берега Днепра между Никополем и устьем.



190

Gerhard Donat. Der Munitionverbrauch im Zweiten Weltkrieg im operativen und taktischen Rahmen. — Biblio Verlag, Osnabriick 1992, c. 67–73.



191

Stoves. I Panzer Division, с. 518.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх