Глава XIV

Завещанное королевство

В Англии уже два года царствовал Генрих V — с самого дня смерти, 20 марта 1413 г., своего отца Генриха IV Ланкастера, победителя Ричарда II. Первый из Ланкастеров в отношении расколотой Франции проводил политику «качелей», исходя из самого очевидного прагматизма. Генрих IV вступал в союз с тем — будь то герцог Бургундский или Орлеанский, — кто давал ему возможность для интервенции. Второй Ланкастер был не из тех, кто дожидается удобного случая.

Этот король, готовый царствовать, был склонен к холодному расчету. Его отец стал королем без подготовки. Генрих V искусству править и командовать учился десять лет. В качестве принца Уэльского он сражался на границе. Он контролировал крепость Кале. Он заседал в Совете, где решались вопросы континентальных союзов. И он примечательным образом сумел обеспечить себе поддержку со стороны своего брата Джона, герцога Бедфорда.

Со времени восшествия на престол он начал выстраивать систематический план акции против Франции. Эта акция включала дипломатическую стадию с целью возложить вину на Валуа и неизбежную военную стадию. Цели ставились обширные: отвоевать земли, занятые в начале XIII в. Филиппом Августом, и наложить руку на земли, уступленные Эдуарду III в 1360 г. по договору в Бретиньи-Кале и в конечном счете отвоеванные Карлом V после десятилетней борьбы, которую англичане по-прежнему считали нарушением договора. Генрих V Ланкастер зарился не менее чем на половину королевства Валуа от Нормандии до Пиренеев.

Главным в построении Ланкастера было масштабное притязание, которое долго колебался выдвинуть Эдуард III, даром что сам был внуком французского короля: Генрих V перенимал права Изабеллы Французской на наследие Капетингов. Как в свое время Наваррец, он делал вид, что он не столько враг Франции, сколько соперник Валуа в борьбе за корону Капетингов.

Эта позиция делала из него поборника права, справедливости, мира. Если придется прибегнуть к оружию, если начнется война, вина за это будет возложена на узурпатора Валуа. Призывая в свидетели Бога и его святых, англичанин сообщил это Иоанну Бесстрашному, а потом правительству Карла VI. Чтобы укрепить свои права на французскую корону, он попросил у Валуа руки его дочери Екатерины. Поведение Генриха V, внешне парадоксальное, было чрезвычайно последовательным. Но у него не могло быть во Франции ни одного юриста, чтобы подтвердить эти выводы.

1414 год был потрачен на бесполезный диалог через Ла-Манш. Правительство Карла VI делало вид, что участвует в игре. Ему нужно было выиграть время. Обещали независимое герцогство Аквитанию. Говорили об окончательной выплате выкупа за Иоанна Доброго. Готовились к свадьбе Екатерины. Приданое ожидалось значительное: два миллиона франков.

В начале 1415 г. Генрих V был уверен, что французы не уступят в одном: ни в коем случае не отдадут ему Нормандию. Советники Карла VI очень хорошо знали, чего стоило Капетингам в XI и XII вв. отсутствие выхода к морю. В феврале англичане подготовили армейские палатки, набрали войска, пересмотрели устав походной службы. В апреле для переправы был готов флот. Зафрахтовали даже голландские суда, чтобы собрать нужное количество.

Англичанин искал войны. Никто не мог обманываться в этом отношении, и меньше всех послы, направленные в июне в Винчестер арманьякским правительством. Они наконец предложили ему руку Екатерины вместе с приданым в 850 тыс. экю и большей частью Аквитании. Генрих V хотел не этого. Он намеренно сорвал соглашение, потребовав чрезмерных гарантий и слишком коротких сроков выплаты, чтобы французское казначейство могло их выдержать. Посланцы Карла VI ожидали этого хода, и у них были жесткие инструкции. Они почти оскорбили англичанина: в их речах промелькнула тень Ричарда II. Король, который на самом деле король Франции, не будет иметь дело с принцем, который на самом деле не король Англии.

Генрих V попросил их удалиться и уточнил, что вскоре последует за ними во Францию. 28 июля он направил Карлу VI ультиматум. 11 августа он отплыл из Портсмута.

Английский флот причалил к самой оконечности правого берега устья Сены, в местности под названием Шеф-де-Ко. Две тысячи латников, шесть тысяч лучников, итого, возможно, двенадцать тысяч человек высадились беспрепятственно. Это было завоевание, а не налет.

Основные силы этой армии под командованием короля и герцога Кларенса осадили Арфлёр. Несколько отрядов рыскали по земле Ко, утверждая свое присутствие. Генрих IV велел зачитывать прокламацию для нормандцев: он пришел вернуть им вольности. Ссылка на свободы времен Людовика Святого была ловким ходом. Англичанин сознательно забывал, что Людовик Святой придал в Нормандии прочную организацию тому, что завоевал его дед Филипп Август.

Арфлёр был ключом к навигации по Сене, а значит, к поступлению в Париж и Руан продуктов, перевозимых морем. Соляной амбар Арфлёра, снабжавший большую часть Парижского бассейна, был одним из первых во Франции. Более века деловому процветанию здесь способствовали испанская и португальская колонии. Рейд был надежным, а порт — хорошо оборудованным. Арфлёр мог стать вторым Кале. Генрих V не скрывал этих планов.

Правительство Карла VI не ожидало столь внезапного нападения на внешнюю гавань Сены. Уже привыкли, что англичане приходят через Котантен — по давнему маршруту, который некогда сделал для них удобным Жоффруа д'Аркур, — или через свой плацдарм Кале. Поэтому Арфлёр был защищен не лучшим образом — численность его гарнизона составляла сто копий, а прибытие 18 августа сира де Гокура и его отряда увеличило ее до четырехсот. В середине сентября Гокур послал к королю и дофину надежных гонцов; ему ответили, чтобы в ближайшем будущем он ничего не ждал, потому что королевская армия не готова.

Это значило, что нет смысла долго выдерживать блокаду и канонаду, особенно убийственную для маленького городка, где ни один дом не был достаточно удален от городской стены, чтобы при стрельбе в него не могли попасть. Каждую ночь жители на скорую руку чинили стены, которые днем разрушал град ядер, но такой героизм был чреват резней, какой можно было ожидать в тот день, когда англичане ворвутся в город. Мысль, что осада Арфлёра по меньшей мере задерживает англичан в самом начале набега и ослабляет их — тем более что осаждающих косила дизентерия, — ни на миг не приходила в голову Гокуру и его людям. Этот смельчак, которого мы снова встретим в Орлеане во времена Жанны д'Арк, превосходно владел мечом, но стратегом был посредственным. Он сделал попытку прорваться силой, но неудачно. 22 сентября он запросил у англичан условия сдачи.

Генрих V условий не ставил. Он холодно потребовал ключи от города, изгнал все население, конфисковал все, что можно было найти в домах, и благочестиво помолился в церкви Сен-Мартен. Латники должны были клясться своим именем и честью, что до 11 ноября придут в Кале, чтобы стать пленниками. Генрих V пока что не отягощал себя пленными, которых надо было бы кормить и конвоировать.

Осада продлилась больше месяца, а на то, чтобы занять новую английскую крепость, потребовалось три недели. Англичанин понял, что уже не успеет завоевать Францию до зимы. Он хорошо знал, что за несколько дней Париж не возьмет. Поэтому он перенес на следующую весну широкое наступление, которое, может быть, никогда и не мечтал закончить за одну кампанию, но нельзя полагать, что рассчитывал запросто его подготовить, коль скоро в августе были задействованы столь значительные средства. 8 октября Генрих V отдал приказ идти в Кале. Поход 1415 г. по крайней мере окупился приобретением превосходного плацдарма в Нормандии.

Преимущества набега в направлении Кале состояли и в том, что англичане попутно сеяли панику и выражали пренебрежение к Валуа. Они вновь прибегли к основному принципу кампании Эдуарда III в 1346 г.: отходить по дороге, как можно более близкой к побережью, делая вид, что контролируешь местность.

Тем временем заканчивался сбор армии Карла VI. Когда Генрих V покидал Арфлёр, французы уже были при оружии в Руане. Но они были разобщены. Герцоги Бургундский и Орлеанский старались вести себя похитрей с тех пор, как узнали о высадке англичан, и Карл VI никак не мог сблизить их позиции. Герцог Орлеанский и его тесть Бернар д'Арманьяк пытались не допустить, чтобы в армии присутствовал Иоанн Бесстрашный, вполне обоснованно опасаясь, что он воспользуется ситуацией и за пределами Парижа вновь возьмет власть, которую потерял, надоев парижским горожанам. Арманьяк по-настоящему стремился к одному — держать Бургундца как можно дальше от короля и дофина. Но против бургундских войск никто не возражал: пусть герцог Бургундский пришлет свой контингент. И арманьякское правительство в равной мере обязало герцогов Бургундского и Орлеанского выделить по пятьсот латников и триста арбалетчиков.

Иоанн Бесстрашный наотрез отказался. Он выполнит свой долг крупного вассала. Честь не позволяет ему оставаться дома, когда кто-то нападает на короля. Отметим, что он напрочь забыл об условиях одного договора, заключенного недавно…

Арманьяк поддержал мнение короля. Герцог Бургундский сделал логичный вывод: если он в армии короля лишний, то и его войска там лишние. Он запретил своему сыну, будущему Филиппу Доброму, присоединяться к королю. Хуже того, в то время как англичане шли вдоль Соммы, Иоанн Бесстрашный передал пикардийской знати, чтобы она не бралась за оружие. Здесь Генрих V уже выиграл партию.

Он собирался перейти Сомму тем же бродом Белое пятно (Блан Так), который когда-то спас Эдуарда III. Но отказался от этой мысли, когда ему сказали — похоже, эта информация была ложной, — что брод усиленно охраняется. Поэтому, перейдя реку 19 октября выше Вуайенна, 24 октября он достиг Мезонселля. Там-то весть о неизбежном подходе французов и вынудила его прервать марш на Кале — марш, который под проливным дождем превращался в отступление. Французы имели численное преимущество. Если англичане не хотели, чтобы их перебили на марше, им надо было готовиться к сражению. Впрочем, армия Карла VI перекрыла дорогу на Кале: сосредоточившись на небольшом плато, отделявшем Азенкур от Трамкура, французы составляли огромную массу.

Англичане приближались только с одной стороны и увязали в земле, тяжелой от природы и размокшей в тот день от дождя. Тем не менее конница короля Франции выстроилась в каре, исключив для себя на выбранном поле боя всякую возможность маневрировать. Более того, дождь вынудил латников, чьи движения были скованы доспехами, всю ночь оставаться в седлах. К утру люди и животные уже изнемогали. Англичане, находясь на расстоянии двух полетов стрелы, провели ночь в палатках, уверенные, что французы не станут атаковать по грязи.

Среди французов был один старый принц, переживший в детстве первые часы поражения при Пуатье. Речь идет об Иоанне Беррийском. Он посоветовал не принимать сражения. Самое большее, чего добился сын Иоанна Доброго, — исключения той опасности для короны, какой она подверглась шестьдесят лет назад: короля и дофина не допустили к битве.

Утром 25 октября 1415 г. обе армии поначалу выжидали. Прошло три-четыре часа. Генрих V выстроил свою конницу в боевой порядок. Обозы отправили в тыл, в деревни. Капелланы прочли молитвы. Тем временем французы укорачивали свои копья, учитывая особенности территории. Уже знали, что грязь не даст возможности для кавалерийской атаки с длинными копьями. Сделав это, французская конница встала в ожидании.

В одиннадцать англичанин дал приказ к атаке. Он расположил армию очень широким фронтом. Пользуясь своей подвижностью, лучники шныряли повсюду, прячась за деревьями и даже за кольями, которые они носили с собой и втыкали в землю, чтобы стрелять из-за них. Гекатомба французского рыцарства, начавшись под стрелами, была завершена мечами и топорами английских латников, которым их диспозиция дала возможность всем вместе атаковать французскую «баталию», неповоротливую из-за слишком тесного построения. В большинстве французы не могли даже развернуться, чтобы использовать свое оружие. Это было не сражение, это были давка и резня.

К вечеру земля была усеяна трупами. Среди убитых было и несколько англичан, в том числе герцог Йорк, двоюродный дед короля Генриха V. Но в битве полегли тысячи французов: оба брата Иоанна Бесстрашного — герцог Антуан Брабантский и граф Филипп Неверский, герцог Иоанн Алансонский — потомок Карла Валуа, Эдуард, герцог Барский — некогда жертва кабошьенов. Погиб и коннетабль Шарль д'Альбре, граф де Дрё. Он отчасти нес ответственность за стратегическую ошибку, какой было это боевое построение.

Генрих V не хотел обременять себя пленными и отдал приказ казнить французов, которые, раненые или нет, сдались и теперь полагали, что выпутались из беды ценой выкупа. На некоторое уважение право получили только принцы, выкуп за которых мог пополнить казну в Винчестере. Это были герцоги Орлеанский и Бурбонский.

Англичане были недовольны своим королем, который тем самым лишил их выгод от победы. Самые утонченные сочли, что такая расправа с пленными противоречит рыцарской этике. Самые приземленные отметили, что пленники короля обузой почему-то не оказались.

Тем не менее были и такие французы, для которых этот день оказался удачным. За армией, как всегда, шли мародеры, подбирая, что плохо лежит и что оставили солдаты. Во время сражения они заметили, что английский обоз слабо охраняется после того, как линия атаки удалилась в направлении французской армии. Пока у латников хватало дел впереди, мародеры бесцеремонно расхищали багаж победителей. К вечеру оказалось, что пропала корона Генриха V.

Бойня при Азенкуре не принесла принципиальных изменений в англо-французские отношения. Генрих V 16 ноября отплыл из Кале. Но это поражение перевернуло соотношение политических сил внутри Французского королевства. Герцоги Орлеанский, Бурбонский и несколько других вышли из игры, а старый герцог Беррийский впал в уныние. Бернар д'Арманьяк, назначенный 31 декабря коннетаблем, по-прежнему контролировал Париж, но при безвластной королеве, больном короле, новом неопытном дофине единственным умелым политиком остался Иоанн Бесстрашный.

В начале декабря он собрал армию, которой не дал присоединиться к армии короля и тем самым создал угрозу для столицы. Его солдаты разоряли сельскую местность. Герцог остановился в Ланьи, не решаясь напасть на столицу, где арманьяки были готовы дорого продать свою жизнь.

Арманьяки и бургундцы начали мериться силами во всех деревнях Иль-де-Франса и Шампани. В самом Париже близость бургундской армии только обострила реакцию арманьяков. В городе уже не смели произносить даже имя герцога Бургундского.

На повседневной жизни парижан тяжело сказывалась политическая ситуация. Вешали за хранение оружия или за оставленный на подоконнике горшок с цветами, который можно было использовать как метательный снаряд против сержантов короля. На свадебные трапезы следовало приглашать человека, которому платило правительство — и которого кормил жених, — для контроля, чтобы «ни о чем не шептались». Иначе говоря, чтобы самое безобидное собрание родни не обернулось заговором, надо было приглашать шпика.

В деревнях поведение крестьян диктовал всего один страх — перед военными, чьи бы они ни были. Вернулось время больших набегов, а во что они обходятся среднему виллану, было известно. Все, кто видел для себя непосредственную опасность, бросали риги и скот, чтобы искать убежища в городе. Париж, Руан, Амьен со дня на день могли оказаться перенаселенными. Безопасности от этого не прибавлялось, а ситуация со снабжением становилась критической.

Арманьякское правительство пыталось принимать ответные меры. Однако они терпели провал. Наступление на Арфлёр в 1416 г. не удалось. Дипломатические контакты с римским королем Сигизмундом Люксембургским привели в марте 1416 г. только к поездке будущего императора в Париж, где он вел себя как властитель, после чего он поехал в Лондон и вступил в соглашение с Генрихом V. Парижский горожанин был шокирован, что на мессе в соборе Парижской Богоматери Сигизмунд не сделал никаких приношений и посчитал себя щедрым, оставив экю детям-хористам. Римский король принял у себя жен нотаблей и предоставил им в изобилии напитков, а потом подарил каждой по дешевому кольцу. Парижанин счел, что к нему проявили пренебрежение. Узнав о Кентерберийском договоре, он посчитал себя обманутым: Сигизмунд и Генрих V подписали соглашение о завоевании Франции.

В тот же день, когда оба суверена вели переговоры в Кентербери, 15 августа 1416 г., французский флот — состоящий в основном из генуэзских кораблей — был обращен в бегство в бухте Сены. Арфлёр остался в руках англичан.

Иоанн Бесстрашный извлек уроки из этой ситуации. Забыв о братьях, погибших при Азенкуре, он предложит свою дружбу Генриху V. В октябре оба принца провели неделю вместе. Герцог Бургундский сделал решающий шаг в своей политике отказа от прав Валуа — он признал право Ланкастера и его преемников.

Того, кто по праву король Франции, и тех, кто по праву будут королями Франции.

Вскоре было подписано соглашение ограниченных масштабов: Иоанн обязывался вмешаться только в момент, когда дело явно будет идти к победе. По крайней мере, английский король мог продолжать действовать, не опасаясь, что против него поднимется вся мощь Бургундского государства.

Иоанн Бесстрашный, признавая «права» англичанина, проигнорировал по меньшей мере один факт: он сам принадлежал к роду Валуа и не был бы герцогом Бургундским, если бы век назад Филиппу Валуа предпочли Изабеллу.

29 июня 1417 г, под Ла-Уг был разбит французский флот. На тридцать лет англичане стали хозяевами Ла-Манша. Путь в Нормандию был свободен. 1 августа Генрих V высадился снова, на сей раз в Трувиле, с армией, численность которой составляла около десяти тысяч человек. Как ранее в Арфлёре, он изгнал жителей Кана, оказавших сопротивление. Прибыв на сей раз из-за Ла-Манша, англичане устроили в Кане центр управления территориями, которые они начали завоевывать. Генрих V больше не искал быстрой славы в недолгом набеге. Пришло время завоевания или, скорей, отвоевания.

События развивались очень быстро. В октябре пали Аржантан и Алансон. Стараясь избежать вторжения, которое ему, кстати, не угрожало, герцог Бретонский заключил в ноябре мир с победителем. Иоланда Арагонская, королева Сицилии и герцогиня Анжуйская, также заключила соглашение с англичанином, чтобы защитить наследие самого младшего сына, будущего Карла Менского. Падение Фалеза и Эврё в начале 1418 г, ознаменовало полнее завоевание Западной Нормандии. Только крепость Шербур еще держалась. Поэтому Генрих V мог снова обратить взоры к Сене. 23 июня он занял Лувье.

С осени 1411 г. Иоанн Бесстрашный снова зарился на Париж. Он знал о растущей непопулярности Бернара д'Арманьяка и его сторонников, тирания которых принесла Парижу только долгую череду бедствий и страхов. Жизнь города была парализована — как настоящим осадным положением, так и падением стоимости монеты. Золотая марка — парижская марка весила 244,75 современных грамма — от шестидесяти — шестидесяти пяти турских ливров при Карле V и Карле VI дошла более чем до ста ливров после мая 1417 г. Серебряная марка от шести ливров поднялась до одиннадцати. Новая золотая монета, мутон, была скверной, ее уже делали не из чистого золота, и она весила на треть меньше при почти той же стоимости. Что касается серебряной флоретты, ее действительная стоимость не достигала и половины стоимости последних грошей, выпущенных бургундским правительством до реакции 1413 г.

Во всех кругах общества наперебой распускали самые ошеломительные слухи. Разве не рассказывали, что арманьяки сделали себе боевые секиры и доспехи черного цвета, чтобы верней совершать ночные злодейства? Фактически правительство Бернара д'Арманьяка и его заложника, нового дофина Карла, совсем выпустило из рук бразды правления. Оно жило в кредит — принудительный, близкий к вымогательству. Иоанн Бесстрашный счел за благо разыграть карту, уже разыгранную его отцом против Людовика Орлеанского: он объявил, что отменит налоги.

Потом он поехал в Тур к королеве Изабелле Баварской, которую дофин Карл и его сообщник Бернар д'Арманьяк сочли уместным удалить из Парижа. Последнее время Изабелла чувствовала себя подзабытой. Она не отказалась вступить в игру на стороне герцога Бургундского. Оба обосновались в Труа. Поскольку Карл VI пока что полностью «отсутствовал», Изабелла официально объявила, что наделяет властью себя:

Милостью Божьей королева Франции, по причине захвата моего государя короля осуществляющая управление и руководство оным королевством.

Герцог Бургундский знал, что ситуация нестабильна. Он решил, что пора вступить в переговоры с противниками. Близ Монтеро состоялась конференция под председательством легатов, которых послал новый папа Мартин V, избранный в ноябре 1417 г. вновь объединенной церковью. На миг можно было поверить, что наступил мир. В момент заключения договора Бернар д'Арманьяк уклонился от его подписания.

В Париже настроение вновь переменилось в пользу Иоанна Бесстрашного. Один из недовольных, купец Перрине Леклерк, сговорился с Вилье де л'Иль-Адамом, одним из капитанов, рыскавшим по окрестности на службе герцога Бургундского. Отец Перрине охранял ворота Сен-Жермен-де-Пре; в ночь с 28 на 29 мая он открыл эти ворота. Ранним утром, когда ошарашенные парижане проснулись от громкого шума, бургундцы уже стали хозяевами города, прежде чем арманьяки успели организовать сопротивление. Коннетабль Бернар д'Арманьяк укрылся у соседей, но его все-таки арестовали.

Парижский прево Танги дю Шатель как раз успел похитить дофина Карла, донести его на руках — а молодому человеку все-таки было шестнадцать лет — до Бастилии, а потом организовать его побег в Мелён. Карлу предстояло вновь увидеть свою столицу только через девятнадцать лет. До этого он станет буржским королем.

Несмотря на присутствие в Париже короля, которого победители-бургундцы провели по улицам с громкими приветственными криками, словно действительно освободили его от деспотической опеки арманьяков, столицу охватила анархия. Л'Иль-Адам оказался неспособен утихомирить своих людей и не имел никакой власти над парижанами. Иоанн Бесстрашный прислал своего доверенного юриста, адвоката Филиппа де Морвилье, который недавно в Амьене возглавлял парламент, учрежденный Изабеллой на время господства арманьяков в Париже. Морвилье смог только констатировать наличие беспорядка. Во всяком случае, он извлек из этого личную выгоду: 22 июля 1418 г. его назначили первым президентом Парижского парламента. Умелый юрист, автор трактата о муниципальных институтах Амьена, Морвилье никогда прежде не заседал в парламенте в качестве советника. Однако он почти двадцать лет будет направлять судьбы этого суда, где, надо сказать, при своих должностях осталась немалая часть советников, входивших в парламент Карла VI — парламент, часто пытавшийся сторониться политических баталий.

Герцог Иоанн воздержался от личного приезда. Как он был в Труа, так там и остался. Несомненно, его не удручала резня его врагов, против которой он бы не смог не выразить протеста, если бы присутствовал в Париже; его сторонники отнюдь не сказали бы ему за это спасибо. Иоанн Бесстрашный уже пережил неловкую ситуацию при кабошьенах. Через пять лет он предпочел остаться в стороне.

12 июня с ложного слуха о контрнаступлении арманьяков начался первый революционный день. Парижское простонародье пошло отворять тюрьмы. Как и в 1413 г., мясники были не последними из тех, кто возглавлял штурм и резал арманьяков, которых две недели защищала тюрьма. Среди жертв оказались коннетабль Бернар д'Арманьяк, канцлер Анри де Марль, первый президент Робер Може. Погиб и брат канцлера, епископ Кутаисский Жан де Марль.

В Шатле узники оказали слабое сопротивление. Их стали выкуривать. Они прыгали из окон, и их принимали на копья.

В целом погибших будет насчитано несколько сотен, и многие из них были всего лишь сторонниками «мира», резкое раздражение которых привело пять лет назад к антибургундской реакции. Убитые магистры, вероятно, были из числа тех, без которых не упразднили бы «кабошьенский» ордонанс.

Самые сомнительные элементы парижского населения, неизбежные любители ловить рыбку в мутной воде, очень быстро смешались с теми, для кого сведение счетов уже переходило в кровавое празднество. Вспарывали животы беременным женщинам, совершали надругательства над трупами и по-всякому веселились в том же роде.

Иоанн Бесстрашный прибыл 14 июля. Он привез королеву. Радость взяла верх над злобой. Кричали: «Рождество!» Если бы Руану тогда же не угрожали англичане, в Париже можно было подумать, что вернулся мир. Впрочем, правительство бургундцев немедля начало организовывать жизнь во Франции, словно ничего не случилось. На все вакантные места в суде, финансах и королевской администрации назначили новых людей. Советники, казначеи, бальи — среди них появлялись как новые лица, так и знакомые раньше. Но, казалось, арманьяки уже принадлежат прошлому. Коннетабль был убит, дофин Карл практически неизвестен. Танги дю Шатель и несколько его соратников вдали от столицы представляли собой все, что осталось от бывшей партии герцога Орлеанского.

Новая тревога вечером 20 августа 1418 г. привела к тому, что 21-го начался новый революционный день. На сей раз у мятежников была организация, как в 1413 г. Роль, некогда сыгранную Кабошем, теперь взял на себя палач, некий Капелюш. Он специализировался на убийствах женщин. Удовольствие, которое он от этого получал, побуждало его без малейших оснований убивать невиновных, которых никто не смел защищать.

Кабош, однако, теперь был на привилегированном положении. Он занимал весьма важную должность при дворе герцога Бургундского. Он больше не желал впутываться в народные волнения.

У Иоанна Бесстрашного все-таки хватило смелости отреагировать. Он приказал немедля арестовать Капелюша, который вызвал у него раздражение своей фамильярностью и особенно тем, что некстати предложил ему кубок вина. Герцог Бургундский отнюдь не брезговал демагогией, но терпеть не мог, когда с ним обращаются как с простым человеком. Был назначен новый палач, начавший профессиональную деятельность с того, что отрубил голову Капелюшу. Тот сам наточил топор и щедро одарил преемника советами.

Едва прекратилась резня, как вспыхнула эпидемия оспы. Только в больнице Отель-Дье умерли 5311 больных. Хронисты говорили о пятидесяти, восьмидесяти и даже ста тысячах умерших. Даже с учетом преувеличений можно допустить, что оспа унесла десятки тысяч парижан. Герцог Бургундский контролировал столицу, но она была обескровлена.

Враждебность к фиску — той и другой сторон — ранее вызвала волну ксенофобии, оправдываемую прибылями, которые получали некоторые крупные тосканские и генуэзские купцы, в качестве откупщиков вошедшие в фискальный механизм как его составная часть. Многие «ломбардцы» были убиты или оказались в опасности в 1413 г., другие — в 1418-м. Видя, что эпидемия усиливает экономическую катастрофу, какой стали гибель, изгнания и поспешные отъезды людей, которые были их крупными клиентами и торговыми партнерами, выжившие приняли решение уехать. В начале XIV в. Париж принял эстафету от шампанских ярмарок в качестве одного из деловых центров Западной Европы; отъезд ломбардцев в 1418–1420 гг. способствовал упадку этой репутации.

Тем временем Руан держался против англичан. Но с начала 1418 г. он был занят бургундцами, и его оборона велась от имени герцога Бургундского — оборона, в которой блистательно участвовал и парижский контингент. Город был хорошо оснащен артиллерией, и гарнизон достаточно силен, чтобы отражать штурмы англичан. Но время работало против Руана. Англичане перекрыли Сену, возвели вдоль всей городской стены циркумвалационную стену, состоящую из насыпи, рва и палисада. Руанцы могли взять верх, только если бы Иоанн Бесстрашный ударил осаждающим в тыл.

У Иоанна Бесстрашного было слишком много дел в Париже. Он позволил Руану как можно дольше сдерживать силы английского короля. Даже когда в ноябре он подошел к Понтуазу с небольшой армией, он явно не намеревался ввязываться в активную борьбу с англичанами. На Совете, в декабре, все согласились: для Руана уже ничего нельзя сделать.

Кардинал Орсини потерпел неудачу прошлой весной при попытке примирить герцога Бургундского и дофина. Все-таки желая одержать какую-то дипломатическую победу, он попытался выступить посредником в деле руанцев. Он повидался с Генрихом V, отчитал его, показал портрет привлекательной Екатерины Французской, которая в 1415 г. едва не стала королевой Англии и оставалась девушкой на выданье. Генрих V отклонил предложения легата.

Англичанин мог чваниться. Только что, 29 сентября, капитулировал Шербур. Генрих V знал, что Руану надеяться не на что, и допускал, что у других городов королевства есть представление, что их ждет, если они не пожелают открыть ворота перед тем, кто представляет себя в качестве короля Франции. Это мнение относилось как к парижанам, так и к остальным.

Жизнь в Руане была воплощенным кошмаром. Голод был таким, что продавали мышей. Защитники хотели сократить число ртов и изгнали женщин, детей и стариков. Генрих V отказался их пропустить. Дело было в декабре. Несчастные в большинстве насмерть замерзли во рвах.

В начало января нотабли запросили у короля Англии условия сдачи. У него условий не было. Некоторые говорили, что надо прорваться массой, а перед этим поджечь город. Но это было бы коллективным самоубийством. Руанцы отказались от этой идеи, не зная, что в конечном счете она им поможет. Ведь о ней прознал Генрих V и встревожился: ему был нужен город, а не зола. Архиепископ Кентерберийский Генри Чичли воспользовался настроением своего короля, чтобы подтолкнуть его к соглашению. Англичане и руанцы спорили четыре дня и четыре ночи. 19 января Руан наконец капитулировал. Жителям это обошлось в триста тысяч экю, которые следовало выплатить в течение десяти лет. Навстречу победителю вышла процессия духовенства. Бургундского капитана, командовавшего обороной, повесили.

Победа Генриха V была блестящей. Он сумел добиться того, что не удалось шестьдесят лет назад великому Эдуарду III. И он накапливал капитал ненависти к себе, по процентам с которого придется расплачиваться его брату Бедфорду.

В то время как англичане заняли остальную часть Нормандии, не вызвав другой реакции, оба правительства Карла VI по-прежнему противостояли друг другу. Каждое имело видимость легитимности, и как дофин, так и королева присвоили себе титул наместника отсутствующего короля. За одного был Центр и Запад Франции, а прежде всего Юг. За другую — в основном Восток и Север. Поэтому вариант, что победу может дать соотношение сил, исключался. Но представлялось бесспорным, что англичане, занимая город за городом, так и будут пользоваться параличом власти из-за ее раскола. Весной 1419 г. Иоанн Бесстрашный попытался пойти на переговоры.

Он обратился сначала к Генриху V, предложив ему все территории, некогда уступленные по договору Бретиньи — Кале. Он добавил к ним Нормандию, которой Ланкастер уже владел три года после завоевания. Изабелла Баварская одобрила это предложение. 30 мая 1419 г. все прибыли в лагерь, разбитый близ Понтуаза. Присутствовали Генрих V, королева Изабелла, герцог Бургундский и даже принцесса Екатерина, по-прежнему готовая выйти замуж за англичанина, если будет принято такое решение. Карл VI, как раз переживавший приступ болезни, остался в Понтуазе.

Соглашение не состоялось из-за частностей и из-за последнего хода дофина Карла. Он, увидев, что остается в изоляции, попытался срочно заключить свой мир с Иоанном Бесстрашным. Его посланцы достигли Понтуаза как раз тогда, когда Изабелла в последний раз ощутила сомнение, стоит ли заключать союз с Англией или, вернее, платить за него такую цену.

В Совете большинство выступало за договоренность с англичанами, а не с дофином. Угрозу представлял Генрих V, и только он. Лучше оставить ему то, чем он уже владеет, и отдать то, чем владели его предки, чем он заберет все остальное. Ценой половины Франции покупали право сохранить вторую половину. Главное требование Ланкастера — французская корона — не обсуждалось. Изабелла и герцог Иоанн хорошо знали: уступая Нормандию и Аквитанию, они спасают основное.

Это была реалистичная политика. Правительство дофина поддерживала добрая часть Франции, но его администрация пока была в зачаточном состоянии, и он не получал от этой Франции ни налогов, ни армии. Дофину Карлу — будущему Карлу VII — было нечего противопоставить Ланкастеру. Зато последний мог помочь подавить дофина, а значит, восстановить единство. Как сказал при всем Совете канцлер Бургундии Никола Ролен: союз с Англией принесет мир, а примирение с дофином — нет.

Напрасно некоторые советники приводили старые аргументы Карла V против договора в Бретиньи. Юрист Жан Рапиу, только что назначенный президентом парламента, напомнил, что королевский домен неотчуждаем, и проанализировал генеалогию Ланкастера: даже если бы корона передавалась по женской линии, Генрих V — не старший из потомков Изабеллы Французской, дочери Филиппа Красивого. В самом деле, обстоятельства восхождения Генриха V на английский престол мало помогали легистам обосновать его права на корону Франции.

Политики поддержали Ролена: нужно покончить с войной. Может быть, они приняли бы решение, если бы Генрих V, раздраженный проволочками собеседников, сам не прервал переговоры, подняв требования. Совет Изабеллы решил снова связаться с дофином. Иоанн Бесстрашный в тот момент уже не возражал. Плохой мир лучше доброй ссоры.

Поэтому герцог Бургундский уехал от англичанина и прибыл в Мелён. 8 июля он встретился с дофином Карлом. Разговор был тягостным. Герцог еще колебался, стоит ли ему по-настоящему ввязываться в это дело.

С ним говорить — все равно что с глухим ослом.

11 июля 1419 г. спор ожесточился. Противников успокоила одна придворная дама королевы Изабеллы, близкая как к герцогу, так и к дофину. Они поклялись, что хотят мира. Они договорились вместе изгнать англичан. Текст соглашения был крайне спешно доставлен Карлу VI, который в Понтуазе 19 июля ратифицировал его. Благодарственные процессии по всему королевству ознаменовали зарождение надежды.

Женщине было не под силу изменить характер Иоанна Бесстрашного. Клянясь дофину в приверженности миру, он в то же время сохранял надежду заключить договор против дофина с Ланкастером. 31 июля Генрих V занял Понтуаз. Герцог Бургундский и Карл VI перебрались в Труа, и Иоанн Бесстрашный начал готовить новое свидание с дофином, предусмотренное на 26 августа в Монтеро.

Герцог желал не просто встретиться с соперником. Он хотел завлечь молодого Карла в Труа и тем самым вернуть на место. Что сможет сделать дофин в присутствии короля и королевы? Герцог Бургундский в те дни был очень уверен в своей власти над Карлом VI.

После ряда отсрочек встреча в Монтеро состоялась 10 сентября 1419 г. Часть моста посредине обнесли ограждением. Туда вошли герцог и дофин, при каждом было несколько спутников. Основные силы отрядов каждого ждали на том и другом берегах. Принцы обменялись не одной резкостью. Напряжение нарастало. Каждый держал руку на эфесе меча. Окружение было взвинчено. В какой-то миг терпение лопнуло. Танги дю Шатель отодвинул дофина. Началась схватка. Иоанна Бесстрашного зарубили.

У каждого очевидца была своя версия трагедии. По общему мнению, смертельный удар нанес Танги дю Шатель.

После этого события развивались очень быстро. Партия Бургундца сплотилась вокруг нового герцога Филиппа и его матери, герцогини Маргариты. Идею соглашения с дофином очень скоро отвергли, хотя Карл думал о нем всерьез. Бургундцы готовились к мести. Новый герцог пожал плечами, когда инквизитор Реймса во время торжественной службы, проводимой в Сен-Вааст-д'Аррас в память Иоанна Бесстрашного, публично посоветовал ему положиться на королевское правосудие.

Партия мести отныне была единодушна: их цель достижима только в союзе с англичанами. Генрих V, видя, что перед ним открываются новые перспективы, о которых он не мог даже мечтать, воздерживался от того, чтобы форсировать какие бы то ни было события. Альтернатива, вставшая перед бургундцами после захвата особы короля и столицы, разрешилась сама собой. 12 сентября парижские горожане поклялись мстить за герцога Иоанна всеми средствами и для этого найти общий язык с англичанами. Поскольку Иоанна убили во время переговоров, это в достаточной мере доказывало, что договариваться с арманьяками бесполезно.

Лишь немногие вспоминали, что Иоанн Бесстрашный двенадцать лет назад сам был заказчиком другого убийства. У Карла Орлеанского, находящегося в английском плену после Азенкура, друзей осталось мало, и даже друзья его отца, как сама королева Изабелла, давно переметнулись на другую сторону.

Франко-бургундские послы и послы Генриха V встретились в ноябре в Аррасе. 2 декабря завершились предварительные переговоры, результаты которых оба короля ратифицировали 25 декабря. В Труа в январе 1420 г. произошла новая встреча. Договоренность считалась уже делом решенным.

20 мая в Труа прибыл Генрих V. Был подписан — наконец — брачный контракт с Екатериной Французской. После столь долгого ожидания она пробыла королевой два года. Когда она повторно выходила за Оуэна Тюдора, никто бы не догадался, что ее внук станет первым королем из династии Тюдоров — Генрихом VII.

Договор был скреплен печатями 21 мая. Он делал Генриха V сыном Карла VI и Изабеллы. Формулировка была двусмысленной: он был сыном, потому что был зятем, но его права в традиции Капетингов и Валуа были правами сына, а не зятя.

В силу брачного союза, заключенного во благо мира между нашим сыном, королем Генрихом, и нашей дражайшей и горячо любимой дочерью Екатериной, он стал нашим сыном и сыном нашей дражайшей и горячо любимой супруги, королевы…

После нашей кончины и со времени оной французская корона и Французское королевство со всеми его правами и всем, что ему причитается, навсегда останутся за нашим сыном королем Генрихом и его прямыми наследниками…

При нашей жизни наш сын король Генрих не станет устно или письменно именовать себя королем Франции и не потребует от других так устно или письменно именовать себя, но воздержится от присвоения оного титула, покуда мы живы…

При нашей жизни мы станем называть и именовать нашего сына короля Генриха устно и письменно на французском языке следующим образом: наш дражайший сын Генрих, король Англии, наследник Франции.

Каким бы скандальным договор в Труа с самого начала ни казался многим юристам и большинству обычных людей, склонным удивляться, что король Франции мог так распорядиться короной, — в отношении которой юристы Карла VII покажут, что она не принадлежит суверену как собственность, — этот договор, назначая зятя наследником, не вводил чего-то абсолютно чуждого менталитету людей, привычных к феодальным реалиям. Граф Анжуйский стал королем Иерусалимским, женившись на наследнице престола. Один португальский принц, Ферран, таким же образом оказался графом Фландрским. Капетинг Карл Валуа сделался императором Восточной Римской империи, потому что женился на даме из рода Куртене. И герцог Бургундский стал графом Фландрским только благодаря браку Филиппа Храброго и Маргариты, дочери Людовика Мальского…

Все эти случаи, когда зять наследовал тестю, имели общее династическое основание — отсутствие сына. Таким образом, договор в Труа игнорировал права дофина Карла.

Принимая во внимание ужасные и огромные преступления и проступки, совершенные во Французском королевстве Карлом, так называемым дофином Вьеннским…

Не было сказано, что Карл — не сын Карла VI и Изабеллы, и она отнюдь не утверждала, как слишком часто говорили, что дофин был бастардом. Но он был только «так называемым» дофином, и это значило, что на самом деле он таковым не был. Заключая, что договор в Труа делает из будущего Карла VII бастарда, общественное мнение не ошибалось.

Уния обоих королевств была чисто личной. Королем в ней предстояло быть одному Ланкастеру, но тем не менее Французское королевство оставалось отдельным от Английского. Каждое королевство сохраняло свои институты, свое право, свои ресурсы, свою монету. Земли, которые король Англии продолжит завоевывать у дофина, отойдут к Французскому королевству, а не к Английскому. За исключением только Нормандии, которая оставалась за Генрихом V как вотчина.

Никто не питал иллюзий насчет состояния короля Карла VI. Договор в Труа давал Генриху V возможность уже теперь управлять своим будущим Французским королевством, взимать налоги, назначать чиновников. Короче говоря, Генрих V был регентом Франции. Казалось, разногласие, возникшее в 1328 г. из-за общего пренебрежения наследственными правами Изабеллы, сестры последних Капетингов, наконец удалось уладить.

Итак, король Франции и его новый наследник совместно заняли Санс, потом Монтеро и наконец Мелён, который все-таки держался четыре месяца. 1 декабря оба короля и обе королевы — мать и дочь — торжественно вступили в Париж. Горожане рукоплескали. Перед Дворцом разыграли «Страсти Господни». В соборе Парижской Богоматери прозвучал «Те Deum». Карл VI вернулся во дворец Сен-Поль. Генрих V разместился в Лувре: крепость была надежней.

Разумеется, не все были готовы принять ситуацию, когда король Франции распоряжается своей короной как обычным наследством. Многих это смутило. Такого еще не видели. Но это поколение повидало немало того, что удивило бы современников Карла V. Король, лишающий сына наследства, — неслыханный случай. Но разве все не наслышались о безумном короле, раз пятнадцать «отсутствовавшем» в собственном правительстве, короле, ставшем в зрелом возрасте игрушкой разных клик, готовых на убийство, чтобы проникнуть в Совет? Горожане, кричавшие «Рождество!» во время проезда обоих королей, просто-напросто приветствовали приход мира. Многим большего было и не надо.

Через четыре дня созвали собрание, определив его как Генеральные штаты. Карл VI заверил, что согласился на договор в Труа по свободной воле. Депутаты совещались до 10 декабря, а потом заявили, что одобряют мир. Генрих V велел составить текст клятвы баронов; каждый должен был скрепить ее своей печатью, прежде чем покинуть Париж. Ее нарушение делало бы их вероломными вассалами.

Магистры университета сочли, что пора заговорить о своих привилегиях. Их приняли неласково. Они в любом случае опоздали. Перейти теперь в другой лагерь означало изменить.

Тем не менее война продолжалась: ситуация не могла удовлетворить ни тех, ни других. Опираясь на Бургундию, Генрих V хотел править всем будущим королевством. Дофин Карл, одно время укрепив свои позиции союзом с Бретанью и твердо рассчитывая на Лангедок, по которому только что с большой пользой проехал, тоже намеревался царствовать над всем королевством своих предков. Весной 1421 г. арманьякская армия разбила англичан при Боже; в схватке был убит Кларенс. Но, пока армия дофина осаждала Шартр, армия Ланкастера заняла Дрё и Эпернон. Весной 1422 г. в руки англичан попали Мо, Компьень и Санлис. Казалось, военное счастье благоволит Карлу VI и его зятю Генриху V. Эту тенденцию прервет смерть.

31 августа 1422 г. король Англии умер в Венсенне от внутреннего кровоизлияния. На смертном одре он посоветовал брату Джону Бедфорду и всем его приближенным, которые разделят его ответственность, всегда сохранять союз с Бургундией. Более того, Генрих V пожелал, чтобы Бедфорд позволил Филиппу Доброму править от имени ребенка, который станет королем в десять месяцев, — сына от столь долгожданного брака Генриха V и Екатерины. Бедфорд внял только второй воле умирающего: пусть он возьмет на себя управление Францией, только если этого не захочет Бургундец. Бедфорд решил, что Бургундец этого не хочет.

Умирая, второй Ланкастер помудрел: прежде чем поклясться, что его последним желанием было пойти в крестовый поход, после того как он даст Франции мир, он попросил тех, кто возьмется за дела, не заключать мир с так называемым дофином, не сохранив хотя бы завоеванную им Нормандию. Эти слова изобличали его собственное отречение от французской короны. Оставаясь в последние мгновения реалистом, Генрих V косвенно признал легитимность будущего Карла VII.

Тело покойного сварили. Первая похоронная служба состоялась в Сен-Дени 16 сентября. Через два месяца тело Генриха V было в Вестминстере.

Тем временем слабел и Карл VI. Он умер 21 октября почти в бедности. Бедфорд стал регентом от имени юного Генриха VI. Регент находился в Лондоне, занимаясь похоронами брата. Несчастному Карлу VI пришлось ждать возвращения герцога Бедфорда, чтобы и его в свою очередь похоронили.

Филипп Бургундский уже принял решение: его судьба не связана ни с Лондоном, ни с Парижем. Он не тронулся с места.