|
||||
|
Стратагема № 11. Сливовое дерево засыхает вместо персиковогоЧетыре иероглифа Современное китайское чтение: ли / дай / тао / цзян Перевод каждого иероглифа: сливовое дерево / вместо / персиковое дерево / засохнуть Связный перевод: Сливовое дерево засыхает вместо персикового. Перевод с учетом связываемого со стратагемой стихотворения: Сливовое дерево жертвует собой ради растущего рядом с ним персикового дерева, отдав за него свои корни на съедение насекомым. Сущность: а) С помощью обманного маневра пожертвовать собой, чтобы спасти другого. б) С помощью обманного маневра пожертвовать другим, чтобы спастись самому. в) С помощью обманного маневра пожертвовать другим, чтобы спасти третье лицо. г) Пожертвовать малым, чтобы выиграть нечто ценное. Стратагема козла отпущения, стратагема жертвенного агнца. 11.1. СтихотворениеФормулировка стратагемы восходит к собранию народных песен и баллад, изданному «Музыкальной палатой» Юэфу, основанной ханьским императором У Ди (140—87 до н. э.). Назначением «Музыкальной палаты» было записывать литературные и народные стихи и песни. Дошедшее до нас собрание Юэфу содержит главу о народных песнях Ханьской эпохи (206 до н. э. — 220 н. э.), исполнявшихся в сопровождении струнных и духовых инструментов.[165] В одной из песен, под названием «Кричит петух», имеется следующий пассаж: «Персиковое дерево растет у открытого колодца. Сливовое дерево растет рядом с персиковым деревом. Пришли насекомые и грызут корни персикового дерева. Сливовое дерево [жертвует собой, отдает свои корни насекомым и] засыхает вместо персикового дерева. Если деревья жертвуют собой друг за друга, разве могут братья забыть друг друга?» Для разъяснения этой стратагемы гонконгское издание воспользовалось историей, случившейся 2500 лет назад, приведенной в уже неоднократно упоминавшемся классическом конфуцианском трактате «Цзочжунь».[166] Этот памятник принадлежит к четырем конфуцианским канонам, доносящим до нас традиции X–VI столетий до н. э. 11.2. Под чужим флагомВэйский князь Сюань (718–700) имел связь с наложницей своего отца. Она родила ему сына по имени Цзицзы. Позже князь Сюань решил женить этого Цзицзы на Сюань Цзян, женщине из Ци. Но она была так прекрасна, что князь сам взял ее в жены. Она родила двух сыновей: кроткого Шоу и коварного Шо. Впоследствии Сюань Цзян и ее сын Шо оклеветали Цзицзы перед князем. Между прочим они утверждали, что Цзицзы не мог простить своему отцу, что тот отнял у него прекрасную Сюань Цзян. Наконец князь послал Цзицзы с поручением в Ци. Одновременно он послал разбойников, которые должны были настигнуть Цзицзы под Шэнем и убить. Шоу, добрый сын, любивший своего сводного брата Цзицзы, предупредил его и посоветовал спастись бегством. Но Цзицзы отверг его совет. Его объяснение дышит типично конфуцианской добродетелью безусловной сыновней покорности: «Если я не послушаюсь приказа отца, разве буду я заслуживать имени сына? Если бы существовали государства, где нет отцов, тогда я смог бы в них укрыться». Перед отъездом Цзицзы Шоу напоил его допьяна, забрал у него флаг наследного принца и сам отправился в путь. Разбойники приняли его за Цзицзы и убили. Вскоре на дороге показался Цзицзы и воскликнул: «Это меня должны были вы убить! Он ни в чем не виноват! Убейте меня!» Тогда разбойники убили и Цзицзы. В этой истории добрый Шоу играет роль сливового дерева. Однако Цзицзы, которого можно было бы сравнить с персиковым деревом, не принимает его жертвы. Имеется также история из XI в. н. э., в которой один из братьев готов принять на себя роль сливового дерева, но в отличие от изложенной выше у нее сравнительно благополучный конец. Под заглавием «Ди Цин спасает своего старшего брата с помощью стратагемы» эта история появилась в апрельском номере крупнейшего в Китае детского журнала «Эртун шидай» («Детство»). В Китае любое детское чтение имеет утилитарно-воспитательную направленность; в этом случае детям преподносилось стратагем-ное поведение в духе братской любви. 11.3. Как провели забиякуДи Цин (1008–1057) рано потерял родителей и жил со старшим братом Ди Су, бедным, но глубоко порядочным крестьянином. Однажды Ди Цин относил обед Ди Су, работавшему в поле. По дороге встречная женщина крикнула ему, что его брат дерется на берегу реки с Железным Лоханем. Железный Лохань был местный хулиган. В тот день он напился и пошел в поля искать, с кем бы подраться. У одного добропорядочного крестьянина он отнял и съел пампушку. Крестьянину это не понравилось, и он полез в драку. В результате схватки малорослый крестьянин оказался на земле. До сих пор Ди Су спокойно наблюдал происходящее, но тут рассердился и ударил Железного Лоханя кулаком. Так началась драка между Железным Лоханем и Ди Су, а они оба были люди сильные. Женщина как раз принесла в поле обед, увидела драку и поспешила за помощью. Когда Ди Цин прибыл на место происшествия, драка уже кончилась. Его брат Ди Су сидел на камне и тяжело дышал. Лоб его был изборожден заботой — он понимал, что попал в скверную историю. Ди Цин взглянул на реку и увидел, что Железный Лохань, не умевший плавать, отчаянно борется за свою жизнь. Ди Су толкнул его так, что тот упал в реку. Ди Цин знал, что, если парень утонет, его брату грозит большая опасность, по законам Сунской династии — смертная казнь. И Ди Цин бросился в воду, чтобы спасти Железного Лоханя. Тот неуверенно боролся с течением и уже совершенно выдохся. Вдруг он заметил, что к нему спешит помощь. Он протянул руки и изо всей силы вцепился в воротник ветхой рубахи Ди Цина. Др-р-р-р — и у него в руке остался жалкий клочок материи. Ди Цин ухватил тонущего за волосы и вытащил на берег. При этом он прошептал ему в ухо: «Я — Ди Су и спас тебе жизнь». Железный Лохань наглотался воды и был почти без сознания. Он неспособен был понять, кто спас его — Ди Цин или Ди Су. Едва достигнув берега, он упал в обморок и лежал как мертвый. «Ясно, я его убил, — сказал в ужасе Ди Су. — Я должен за это заплатить жизнью. Что же будет с тобой, братец?» И слезы покатились у него по щекам. «Брат, успокойся, я думаю, что он просто обессилел, он жив», — сказал Ди Цин. «Все равно плохи мои дела. Я явно повредил ему, и меня потребуют к ответу». Со всех сторон уже спешили односельчане. Они стали утешать Ди Су: «Не беспокойся, ты нападал в праведном гневе, чтобы помочь другому. Мы замолвим за тебя словечко». Тут появился местный староста. Он закричал: «Ди Су, император нашей династии издал закон, по которому тот, кто начнет драку и убьет противника, заплатит своей жизнью!» Ди Су молча встал и ждал, пока на него наденут наручники. «Стойте!» — крикнул тут младший брат. «Малыш, ты смеешь возражать?» — проговорил староста с каменным лицом. Ди Цин воскликнул: «Вы спутали капусту с репой. Точно установлено, что Железный Лохань обидел более слабого односельчанина. Я, разозлившись, из сочувствия стал помогать слабому. Этот хулиган был недостаточно предусмотрителен, да к тому же и пьян. Потом мой брат вытащил его на берег и тем спас ему жизнь». Староста с сомнением взглянул на Ди Цина и повернулся к толпе, как бы спрашивая: «Так ли?» Тут же некоторые сельчане отозвались: «Верно, мы можем подтвердить это». Ди Цин еще подбросил: «Видите, у него в руке воротник от моей рубашки». Староста наклонился и схватил Железного Лоханя за судорожно сжатую руку, в которой действительно был разодранный воротник. Тут староста велел заковать Ди Цина. Но тот воскликнул: «Еще не установлено, что Железный Лохань умер!» «Ну что ж, давайте это выясним», — волей-неволей приказал староста. Ди Цин выскочил вперед, уселся верхом на Железного Лоханя и стал массировать ему желудок. Вскоре Железный Лохань открыл рот, и оттуда пошла грязная вода. Тут он очнулся. В этот момент Ди Цин нагнулся над ним и что-то прошептал ему на ухо. Железный Лохань пошевелился, встал, на слабых ногах подошел к Ди Су, скрестив руки на груди, склонился перед ним и сказал: «Благодарю тебя за то, что ты спас мне жизнь». Сказал и поплелся прочь. Ди Су очень удивился. Надвигавшаяся на него буря внезапно рассосалась. Зеваки поняли, что глазеть больше не на что, и разошлись. По дороге домой Ди Су спросил Ди Цина: «Младший братец, я не могу понять, почему Железный Лохань, который дрался со мной не на жизнь, а на смерть, стал меня благодарить. Что произошло?» Ди Цин отвечал: «Когда Железный Лохань отнял у крестьянина пампушку, а затем подрался с ним и с тобой, он был сильно пьян. Он не может ничего об этом четко припомнить. Потом он упал в реку. Когда я вытаскивал его на берег, я обманул его, прошептав на ухо: «Я — Ди Су и спасаю тебя». Когда он приходил в сознание, я опять подсказал ему, что он должен поблагодарить Ди Су. Он так и сделал». Ди Су был изумлен искусством Ди Цина в применении стратагем, которое спасло его от бесчестья. Как пишут Ян Ю и Чэ Юньян в «Эртун шидай», Ди Цину было всего 15 лет. Неудивительно, что впоследствии он сделался выдающимся военачальником. Что он и в этом качестве не пренебрегал стратагемами, показывает история, уже приведенная выше (8.4: Десятидневный отдых Ди Цина). 11.4. Из истории «Ста дней реформ» 1898 гФормулировка Стратагемы № 11 использована — как в отношении братьев, так и в чисто поэтическом смысле — ученым, государственным деятелем и дипломатом Хуан Цзуньсянем (1848–1905) в стихотворении о событиях «Ста дней реформ» 1898 г.: Сливовое дерево засыхает за персиковое; Деяние младшего из братьев трогает до слез. Как поясняет Цянь Чжунлянь в комментарии к этим строкам, речь идет о Кан Гуанжэне (1867–1898), который после провала реформы его старшего брата Кан Ювэя (1858–1927), прогрессивного реформатора, покончил с собой в надежде, что из-за его смерти Китай пробудится к реформам.[167] 11.5. Подмененное платье короляВо время освободительной войны Вьетнама (1418–1427) при китайской династии Мин (1368–1644) вьетнамская армия под командованием крестьянина Ле Лоя в 1419 г. попала в окружение под Чилином (нынешняя провинция Тханьхоа в Центральном Вьетнаме). Тогда его подчиненный Ле Лай сказал Ле Лою: «Дайте мне вашу одежду! Нарядившись в нее, я выйду из лагеря». Когда китайцы увидели его, они приняли его за Ле Лоя, взяли в плен и убили. Благодаря этому настоящий Ле Лой смог спастись и впоследствии войти в историю как король Ле Тхай То, основатель вьетнамской династии Ле (1428–1793). Доныне пословица «Ле Лай спас короля» и название улицы — «улица Ле Лая» — в бывшем Сайгоне, нынешнем Хошимине призваны напоминать об этом вьетнамском применении Стратагемы № 11 (см.: Вьетнам су луоч (Очерк истории Вьетнама). Сайгон, 1971.T. 1.C.219). 11.6. Ненастоящий маркиз на гильотинеВ 1775 г. Шарль Сент-Эвремонд, почувствовав отвращение к тирании французской аристократии, и в особенности к своему дяде, маркизу Сент-Эвремонду, эмигрировал в Англию. Там он под именем Чарлза Дарнея преподавал французский язык. Позже он женился на Люси, единственной дочери французского врача Александра Манетта. Когда разразилась Великая французская революция, Шарль предпринял мужественную, но необдуманную попытку спасти от мести революционеров верного слугу своего семейства, для чего отправился в Париж. По доносу трактирщицы Дефарж, семью которой погубил дядя Шарля, Шарль был приговорен к смерти казни. Сам доктор Манетт, последовавший за ним в Париж вместе Люси, не сумел ему помочь, хотя был на хорошем счету у революционеров. Спасение Шарля организовал спешно прибывший в Париж из Лондона английский чиновник Сидней Картон. Поразительно схожий с Шарлем внешностью, Картон уговорил англичанина Барсада, поступившего к революционерам на службу и работавшего сторожем в тюрьме, впустить его в камеру Шарля за несколько часов до казни. Шарль, под воздействием могучей воли Картона, надел его сапоги поменялся с ним галстуками и дал снять у себя с волос ленту и взъерошить волосы так, как они обычно торчали на голове у Картона. Затем Картон с помощью наркотика погрузил Шарля в бессознательное состояние, поменялся с ним одеждой, завязал волосы лентой и вызвал Барсада, которому приказал отнести потерявшего сознание «англичанина» в приготовленную карету, где ожидали Люси Манетт, ее отец и ее дочь, а также английский банкир Джарвис Лорри. Лорри заранее получил от Картона его паспорт и пропуск. В качестве Сиднея Картона Шарль Сент-Эвремонд в бессознательном состоянии покинул Париж. Картон был гильотинирован вместо него.[168] Излишне было бы указывать на то, что, согласно китайскому стратагемному анализу, Сидней Картон сыграл роль сливового дерева, а Шарль Сент-Эвремонд — персикового. 11.7. Арест Чан КайшиПосле великого похода Красной армии (1934–1935) и ее прибытия в Северную Шаньси Чан Кайши (1887–1975) предпочел борьбу с «коммунистической опасностью» противостоянию захватившим Китай японцам. Поэтому он отправил в Сиань, столицу провинции Шаньси, группу генералов для действий против коммунистов; они должны были уничтожить вынесенные за пределы Яньани опорные пункты. Обладавшим наибольшей властью среди них был Чжан Сюэлян (род. 1898). Для тогдашней ситуации была характерна, с одной стороны, нарастающая волна патриотизма и призывов к борьбе с японцами, а также прекращению гражданской войны; с другой стороны, Коминтерн хотел организовать единый фронт коммунистов и некоммунистов. Таким образом, войска в Сиани находились под непосредственным воздействием лозунга, брошенного Компартией Китая: «Китайцы не должны убивать китайцев, но должны объединить все силы для борьбы против японцев». Чжан Сюэлян разделял эту точку зрения и в июне 1936 г. объединился с Чжоу Эньлаем (1898–1976), заключив с ним тайное соглашение о фактическом прекращении военных действий. В августе 1936 г. в штаб Чжан Сюэляна был послан неофициальный представитель Коммунистической партии Китая. Информация об этом достигла Нанкина, тогдашней столицы Китая, и побудила Чан Кайши в конце октября отправиться в Сиань, как раз в момент японского наступления в Суйюане.[169] Это наступление вызвало многочисленные антияпонские забастовки, прежде всего в Шанхае и Циндао. Военные представители из Гуанси и Гуандуна потребовали от Чан Кайши прекратить внутрикитайские стычки и организовать сопротивление Японии. Эти требования Чан Кайши отклонил, так же как и требование Чжан Сюэляна об образовании единого антияпонского фронта. Точно так же он отказался перевести хотя бы часть гарнизона из Сиани в Суйюань. 4 декабря, находясь в Сиани, Чан Кайши призвал ко всеобщему походу против коммунистов с 12 декабря, но его обращение к Чжан Сюэляну и Ян Хучэну, который в это время исполнял функцию так называемого комиссара примирения в Шаньси, не возымело успеха. Когда Чан Кайши 10 декабря 1936 г. лишил Чжан Сюэляна поста, оппозиция перешла в наступление. 12 декабря 1936 г. отборная группа личной гвардии Чжан Сюэляна арестовала Чан Кайши. Затем Чан Кайши было предъявлено восемь требований и указано на важность единого фронта против Японии. Арест Чан Кайши вызвал большой отклик в Китае и во всем мире. Руководство Коммунистической партии Китая немедленно направило в Сиань делегацию во главе с Чжоу Эньлаем. После долгих и сложных переговоров Чан Кайши принял поставленные ему требования и 25 декабря 1936 г. в сопровождении Чжан Сюэляна вернулся в Нанкин, где Чжан Сюэлян предстал перед судом, был лишен всех званий и приговорен к десятилетнему заключению. Это заключение уже после 1949 г. продолжалось на Тайване. Теперь (в 1988 г.) Чжан Сюэлян продолжает жить на Тайване как более или менее свободный человек.[170] Гонконгская книга о стратагемах предполагает, что Чжан Сюэлян взял на себя перед военным судом полную ответственность за захват Чан Кайши, чем спас своих сообщников, в особенности Ян Хучэна.[171] Как подчеркивает издатель гонконгской книги, этим благородным делом Чжан Сюэлян сходен со сливовым деревом, которое жертвует собой за персиковое. Но не во всех более чем многочисленных примерах использования Стратагемы № 11 сливовое дерево приносит свою жертву добровольно. По этому поводу можно привести один исторический и один литературный пример. 11.8. Пожар в ЧаншаВо второй половине 30-х годов, когда китайцы боролись с японскими захватчиками, губернатором провинции Хунань, имевшим резиденцию Чанша, был Чжан Чжичжун (1890–1969). В тайбэйской книге о стратагемах, в главе о стратагеме «Сливовое дерево засыхает вместо персикового дерева», приводятся детали некоего происшествия из хунаньских лет Чжан Чжичжуна, не попавшие в официальные исторические труды. После того как японцы в октябре 1938 г. захватили город Ухань (провинция Хубэй), положение Чанша, где находился Чжан Чжичжун, стало выглядеть шатким. На основании неверного толкования донесений Чжан Чжичжун решил, что японские войска уже заняли Синьцянхэ, находящийся всего в нескольких километрах от Чанша. В панике он приказал поджечь Чанша, чтобы таким образом разделаться с войсками противника, закрепившимися в Цинъе. И 12 ноября 1938 г. столица Хунани была охвачена пламенем. Пожар удалось потушить только 14 ноября; погибли более 30 000 жителей.[172] Но никаких японцев и в помине не было. Более точная разведка показала, что речь в предыдущем донесении шла о находящемся в нескольких дюжинах километров от Чанша опорном пункте Синьхэ, а не Синьцянхэ. Безрассудное сожжение Чанша возбудило всеобщее возмущение. Для Чжан Чжичжуна требовали смертной казни. Начальство начало расследование. Но Чжан Чжичжун защитился с помощью стратагемы. Он обратился к коменданту гарнизона Фэн Ти, начальнику полиции Вэнь Чжунфу и командиру группы безопасности Сю Куню: «Этот промах — наш общий. Мы не можем уйти от ответственности. Но если мы все окажемся под арестом, это будет конец. Потому лучше будет, если вы сейчас возьмете все на себя, а я отправлюсь в Центр и там приведу все в порядок. Наверняка еще можно спасти положение». Трое подчиненных согласились. Так Чжан Чжичжун избежал ответственности. Он отправился в Чунцин, тогдашнюю столицу Китая, где, конечно, ничего не стал предпринимать, чтобы спасти своих подчиненных, а, наоборот, еще подлил масла в огонь. По его настоянию они были расстреляны, и таким образом он избавился от свидетелей своего промаха. В этом случае три сливовых дерева были одурачены персиковым и принесены в жертву. А Чжан Чжичжун сделал впоследствии головокружительную карьеру в КНР. В «Энциклопедическом словаре новейшей истории Китая» (Пекин, 1985) вина за пожар в Чанша и казнь троих мнимо виновных приписана гоминьдановскому правительству, которое якобы свалило все с себя на трех козлов отпущения. О Чжан Чжичжуне сказано только, что он «также был наказан». 11.9. Вышитая туфелькаСтратагемой № 11 воспользовался также Пу Сунлин (1640–1715)[173] в своем знаменитом произведении — собрании 490 рассказов под заглавием «Странные истории из кабинета Ляо», в новелле «Яньчжи». Жил в Дунчане знахарь-ветеринар Бянь. Его дочь Яньчжи была образованна и красива, и он хотел выдать ее замуж за ученого. Но из-за его низкого положения и бедности это желание не могло исполниться. Так Яньчжи дожила до пятнадцати лет и все еще не была сговорена. В доме напротив жила госпожа Ван, супруга Гуна, подруга Яньчжи. Госпожа Ван была женщина легкомысленная и любила розыгрыши. Однажды, когда Яньчжи провожала бывшую у нее в гостях госпожу Ван до ворот, она увидела проходившего мимо молодого человека, одетого в белое. Яньчжи будто пламя охватило. Глаза ее следовали за юношей неотрывно. Когда он удалился, она еще раз взглянула ему вслед. Госпожа Ван заметила это. Она шутливо сказала Яньчжи, что это был бы для нее подходящий муж. Яньчжи покраснела, но ничего не ответила. Госпожа Ван сообщила, что раньше жила на той же улице, что и родители этого молодого человека, что его зовут E Цючжунь и что нет человека более покладистого и мягкого по характеру. У него умер отец, а недавно также и жена, поэтому он носит траур. Она могла бы обратиться к E Цючжуню и уговорить его просить через посредника руки Яньчжи. Яньчжи ничего не сказала, и госпожа Ван, смеясь, ушла домой. С тех пор прошло много дней, а ничего не происходило. Яньчжи начала сомневаться, выполнила ли госпожа Ван свое обещание. А может быть, она, Яньчжи, слишком низкого рода? Она начала грустить, ничего не ела и не вставала с постели. Тут к ней пришла в гости госпожа Ван. Она осведомилась о причине болезни. Яньчжи отвечала, что не имеет об этом понятия; после последнего посещения госпожи Ван она дурно себя почувствовала и теперь лежит при смерти и не знает, что будет с нею завтра. Госпожа Ван сказала, что ее муж уехал по делам и потому она еще не передала господину E весточки. Может быть, поэтому Яньчжи заболела? Услышав это, Яньчжи покраснела. Госпожа Ван пошутила: «Если твои дела обстоят так и ты из-за этого болеешь, что поделать! Я позову господина E прийти к тебе ночью, дабы вы с ним счастливо соединились. Он не сможет тебя отвергнуть». Яньчжи отвечала: «В нынешних обстоятельствах стыдиться мне нечего. Если мое положение не слишком для него низко и он пришлет посредника, ко мне тут же вернется здоровье. Но на личную встречу с ним я никак не могу согласиться». Госпожа Ван ушла от нее, покачивая головой. С юных лет госпожа Ван имела связь со своим соседом Суцзе. В замужестве она часто посещала Суцзе, когда ее муж бывал в отъезде. Как раз в это время Суцзе пришел к ней, и она рассказала ему историю Яньчжи в качестве забавного анекдота. Суцзе знал, что Яньчжи очень хороша собой. Он решил воспользоваться обстоятельствами, чтобы достигнуть своей цели, но, боясь ревности госпожи Ван, не выказал интереса, однако выведал у нее, как расположена комната Яньчжи. На следующую ночь он взобрался по стене к окошку Яньчжи и постучал в окно. «Кто там?» — спросила она. «Е Цючжунь». Яньчжи сказала: «Днем и ночью думаю я о вас, желая вместе с вами состариться и поседеть, но не наслаждения одной ночи. Если вы меня действительно любите, срочно пришлите посредника для законного заключения брака. Тайно же быть с вами наедине я не соглашусь». Суцзе ничего не оставалось, как для начала с нею согласиться. Однако он настаивал на том, чтобы хотя бы пожать ей руку в знак заключения брачного договора. Яньчжи не хватило духу противоречить ему во всем; она с трудом поднялась с постели и отворила окно. Суцзе ворвался в комнату, обнял ее и попытался принудить к любви. Яньчжи была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она упала на пол и тяжело дышала. Суцзе хотел поднять ее, но она пригрозила, что закричит. Суцзе боялся, что его ложь раскроется, и не решился больше ничего предпринять. Он лишь просил назначить день следующего свидания, Яньчжи сказала, что этим днем будет день их свадьбы. Тогда Суцзе схватил ее за ногу, сорвал вышитую туфельку и исчез. После этого он отправился прямо к госпоже Ван. В то время как он лежал у нее в постели, он вдруг вспомнил про туфельку и попытался нащупать ее у себя в рукаве, но напрасно. Туфли там не было. Он все обыскал, но безуспешно. Наконец пришлось ему во всем признаться госпоже Ван, но даже общими усилиями туфельку не нашли. На той же улице проживал один бездельник по имени Мао Да. Он одно время безуспешно ухаживал за госпожой Ван и знал о ее связи с Суцзе. Он хотел как-нибудь поймать их тепленькими, чтобы потом шантажировать госпожу Ван. Тем вечером он подошел к ее дому, открыл садовую калитку и на цыпочках прокрался в сад. Вдруг он наступил на что-то мягкое. Поднял: женская туфля! Мао Да подкрался к окну и услышал в точности, что рассказывал Суцзе о своем визите к Яньчжи. После этого он, удовлетворенный, ушел. Еще через несколько дней Мао Да вечером перебрался через стену сада при доме Яньчжи. Плохо ориентируясь, он оказался близ комнаты ее отца. Тот выглянул наружу и увидел мужчину. Отец сразу подумал, что тот явился к его дочери. Распалившись гневом, он схватил нож и выскочил наружу. Мао Да испугался и побежал. Только он хотел перебраться через стену, как отец его догнал. Мао Да повернулся и отнял у него нож. Тут еще мать Яньчжи подняла крик. Загнанный в угол, Мао Да убил отца Яньчжи и сбежал. Яньчжи прибежала с фонарем, увидела мертвого отца и рядом, у подножия стены, свою туфлю. Мать спросила ее о туфле, и она, плача, рассказала, как было дело, только не решилась вмешать госпожу Ван и говорила только о E Цючжуне. На следующий день окружной суд поднял дело против E Цючжуна. E был арестован; ему было всего 19 лет, и во многих отношениях он был как дитя. Когда его заковали, он ошалел от страха, а представ перед судом, не знал, что сказать. Он ничего не отрицал, а только дрожал. Суд все более убеждался, что E и есть преступник. Его подвергли допросу с пытками, так как в императорском Китае приговорить можно было только того, кто признался в преступлении. Молодой ученый не выдержал боли, взял все на себя и получил смертный приговор. Приговор был отправлен на утверждение высшей инстанции в Цзинань. Цзинаньский начальник полиции с первого взгляда на E усомнился в его виновности. Он тайно подсадил к нему в камеру агента, чтобы E получил возможность высказаться не под давлением. Полученная таким образом информация еще укрепила веру начальника полиции в невинность молодого человека. Очная ставка Яньчжи с E Цючжуном и последовавший допрос госпожи Ван навели наконец на след любовника госпожи Ван Суцзе. Тот признался в своей авантюре с Яньчжи, но отрицал, что убил ее отца. Но под пыткой он признал убийство и был приговорен к смерти. В отчаянии он письменно обратился к почтенному наместнику Ши Юшаню. Последний пришел к убеждению, что в деле концы с концами не сходятся, и затребовал к себе все бумаги. С помощью дальнейших допросов госпожи Ван Ши Юшань узнал имена еще нескольких мужчин, ухаживавших за ней, и среди них имя бездельника Мао Да, которого сразу же заподозрил в преступлении. Но поскольку Мао Да не сознавался, Ши Юшань сказал: «Теперь пусть духи храма покарают преступника». Все приятели госпожи Ван должны были с голыми спинами зайти в неосвещенный буддийский храм и встать у стенки. Там Ши Юшань объявил им: «На спине виновного дух поставит знак». Через некоторое время он вызвал всех мужчин из храма и осмотрел их спины. После этого он указал на Мао Да и сказал: «Ты — убийца». Дело в том, что Мао Да крепко прижимался спиной к вымазанной перед тем золой стене, чтобы дух не смог коснуться его спины. Так Ши Юшань добился от него признания. В решении суда Ши Юшань, в частности, утверждал, что Суцзе пытался засушить сливовое дерево вместо персикового, назвавшись E Цючжунем при ночном свидании с Яньчжи. Мао Да, по его выражению, будучи захвачен на месте преступления, попытался надеть шляпу Чжана вместо головного убора Ли — то есть свалить свое злодеяние на Суцзе, оставив там вышитую туфлю. До сих пор во всех приведенных примерах действовали две стороны. Либо сливовое дерево жертвовало собой ради персикового по собственному побуждению, либо персиковое вынуждало его к жертве. На следующем уровне интерпретации Стратагемы № 11 в действие вступает третья сила, которая навязывает одному из участников роль сливового дерева. 11.10. Утаенный наследникВ 607 г. до н. э. князь Лин из Цзинь (620–607) погиб от руки одного из представителей могущественного аристократического рода Чжао.[174] Любимца убитого князя Ту Аньцзя[175] преемник убитого князя Цзин через несколько лет назначил главным смотрителем Уголовной палаты. Тогда Ту Аньцзя решил отомстить за смерть своего покровителя, князя Лина, и истребить род Чжао. Один из военачальников, не одобрявший этого плана, выдал его главе рода Чжао. Тот не видел выхода из положения и решился пожертвовать своей жизнью, а свою беременную жену, принцессу из дома князя Цзина, отправил в княжеский дворец. Вскоре войска Ту Аньцзя взяли родовое гнездо рода Чжао и перебили все семейство. Спаслась только жена главы рода, отправленная во дворец. Вскоре она родила сына. Ту Аньцзя сразу же послал во дворец своих людей за младенцем, но матери удалось спрятать его. Ту Аньцзя подумал, что его увезли из дворца. Он приказал разыскать ребенка. Два верных вассала рода Чжао, Гунсунь Чуцзю и Чэн Ин, придумали, как спасти новорожденного, единственного наследника рода Чжао. Чэн Ин нашел мальчика того же возраста, Гунсунь Чуцзю поместил его в хижину в горах. Затем Чэн Ин выдал Ту Аньцзя их укрытие. Младенца и присматривавшего за ним Гунсунь Чуцзю нашли и убили. Ребенка из семьи Чжао после этого вернули во дворец и, не подвергая опасности, воспитали в безвестности. Когда ему исполнилось 15 лет, князь Цзин восстановил в правах семейство Чжао. Молодой Чжао открылся князю Цзину, и тот разрешил ему отомстить Ту Аньцзя. Ту Аньцзя был убит вместе со всем его родом. Эта история из гонконгской книги о стратагемах приводится в уже многократно цитированных «Исторических записках» Сыма Цяня. В эпоху Юань (1271–1368) ею воспользовался Цзи Цзюнсян в драме «Мудрое дитя Чжао».[176] Это одна из первых китайских пьес, переведенных на западные языки. Французский пересказ П. Премаре под названием «Сирота Чжао» вышел в книге «Description geographique, historique, chronologiqu, politique et physique de L'Empire de la Chine et de la Tartarie Chinois (T. 3. Париж, 1735), изданной иезуитом Жаном Батистом Дюгальдом (1674–1743).[177] Он вдохновил Вольтера (1694–1778) на трагедию «Китайский сирота».[178] Невинное дитя, отдавшее жизнь вместо спрятанного наследника, чтобы тот мог расти в безопасности, было назначено на роль сливового дерева вассалами Гунсунь Чуцзю и Чэн Ином. Одновременно добровольно взял на себя роль сливового дерева Гунсунь Чуцзю. Спасенное персиковое дерево — последний отпрыск рода Чжао. Что касается поведения Гунсунь Чуцзю, оно невольно заставляет вспомнить высказывание, приписываемое Конфуцию, которое соответствует конфуцианской добродетели абсолютной «верности»: «Если ты чей-то подданный и тебе могут отрубить голову вместо твоего владыки — пусть будет так». 11.11. Вечные страдания нежной душиВ октябре 1981 г. «Пекинская вечерняя газета» объявила, что в день национального праздника в Пекине будут давать оперу «Вечные страдания нежной души». Как сообщалось в статье, несколько лет назад в древнем погребении в Сиани был обнаружен полностью сохранившийся труп женщины в богатой одежде. Исследование показало, что женщина умерла в возрасте 30 лет от яда. Эта находка вдохновила Го Можо (1892–1978), писателя, поэта, драматурга, историка, филолога и археолога, внесшего в культуру современного Китая вклад, сравнимый с вкладом Гёте в немецкую культуру, на создание потрясающей истории. Одна из императриц династии Тан (618–907) не желала иметь детей. Она боялась, что потеряет таким образом свою привлекательность и тем самым влияние на мужа и свое могущество. Поэтому она приказала разыскать среди простонародья беременную женщину, чтобы (как выразилась «Пекинская вечерняя газета») заставить сливовое дерево засохнуть вместо персикового. Такую женщину, Фэн Сянло, нашли и насильно доставили в императорский дворец. Там она родила сына, и императрица представила его императору как законного наследника престола. Когда сын вырос, императрица испугалась, что тайна может раскрыться, и убедила его отравить свою настоящую мать. Эта история напоминает о загадочном случае с найденышем Каспаром Хаузером, который в действительности, видимо, был старшим сыном баденского великого герцога Карла и его супруги Стефании, приемной дочери Наполеона. Графиня фон Хохберг, глава Хохбергской линии Баденского дома, приказала тайно подменить в колыбели здорового младенца, наследовавшего баденский трон, на мертвого ребенка работницы. Настоящего принца отдали на воспитание, а подменышу устроили роскошные похороны. Во всяком случае, так интерпретируется эта история с точки зрения «теории принца», которую журнал «Шпигель» (№ 40 от 28.9.1987), вслед за книгой Ульрики Леонгардт «Prinz von Baden, genannt Kaspar Hauser» (Reinbeck, 1986), провозглашает «соответствующей основным фактам». Графиня фон Хохберг хотела таким образом с помощью своего придворного фаворита Генриха Давида фон Хенненхофера закрепить трон за собственными детьми, что ей и удалось. В межгосударственных отношениях доимперского Китая (до 221 г. до н. э.) одной из основных целей было не пасть жертвой стремления властителей наиболее могущественных государств к гегемонии. В такой обстановке многие становились персиковыми деревьями, чтобы не превратиться в сливовые. 11.12. Нерешительный владыкаВ эпоху «Сражающихся царств» (V–III вв. до н. э.) государство Хань, царь которого Сюаньхой (332–312) часто проявлял медлительность, находилось между двумя могущественными княжествами, Цинь и Чу. Царь Цинь в некоторый момент увидел в княжестве Чу соперника за гегемонию в стране. Он решил напасть на Чу. Но поперек дороги у него лежало царство Хань. Тогда он послал в Хань специалиста по заключению межгосударственных союзов Чжал И, чтобы склонить Хань к совместной войне против Чу. Царь Хань, однако, решил придерживаться нейтралитета в отношении обоих могучих соседей, Это разгневало царя Цинь, и он постановил захватить Хань. Это произошло в 317 г. до н. э. Войско Цинь, не встретив серьезного сопротивления, вторглось в Хань. В страхе и заботах призвал царь Хань своего советника Гун Чжунмина. Тот уклонился от прямых высказываний и вместо этого процитировал народную песню: «Сливовое дерево засыхает вместо персикового». Владыка Хань не понял намека. Тогда Гун Чжунмин указал на два дерева в царском саду и сказал: «Положим, маленькое дерево — персиковое, а большое — сливовое. На персиковое дерево внезапно напали насекомые. Если хочешь его спасти, единственная возможность — убедить насекомых напасть вместо персикового дерева на сливовое». Теперь царь Хань понял план Гун Чжунмина. Угрожающее Хань несчастье должно перекинуться на Чу, и Чу послужит жертвенным агнцем за Хань. Ради этого властитель Хань послал своего советника в Цинь. Цинь должно было получить по соглашению крупный город в государстве Хань и за это заключить военный союз против Чу. Об этом услышал царь Чу и призвал своего советника Чэнь Жэня. Тот рассмеялся и сказал: «Хань намеревается применить против нас стратагему «Засушить сливовое дерево вместо персикового». Так побьем же Хань его собственной стратагемой!» Царь Чу оценил план своего советника. Он, с одной стороны, подготовился к военному нападению, с другой стороны, распустил слух по всем соседним государствам, что Чу откликнулось на просьбу Хань о помощи и вводит в это государство войска содействия. Затем властитель Чу отправил в Хань эмиссара, который передал его владыке много ценных подарков и предложил ему союз против Цинь. Советник Хань отверг этот план, который мог привести только к тому, чтобы Хань положило свою голову за Чу. На это посланец Чу объявил, что Чу уже собрало всю армию, и поклялся, что Чу будет сражаться вместе с Хань до победы. Нерешительный властитель Хань принял эти слова чуского посланца за чистую монету. Он отверг старый план напасть на Чу вместе с Цинь. Царь Цинь сначала не поверил известию о союзе между Хань и Чу. Он послал в Хань и Чу переодетых купцами шпионов. Шпионы подтвердили новость. Разгневанный колебаниями владыки Хань, царь Цинь вошел в Хань еще до того, как Хань достигли войска Чу. Ханьская армия упорно сопротивлялась. Перед лицом совершенно критического положения Хань его царь отправил послов в Чу с просьбой о военной помощи. Царь Чу в точности по плану Чэнь Жэня выслал войска в направлении Хань, но только для вида, чтобы побудить Цинь овладеть Хань еще до того, как Хань нападет на Цинь вместе с войсками Чу. Властитель Чу послал гонцов в Хань с сообщением, что войска уже спешат на помощь. В действительности же он и не собирался поддерживать Хань. Войска Хань поджидали чускую армию, но та не пришла. Ханьские войска были деморализованы. Многие воины дезертировали. И тут Цинь повело генеральное наступление на Хань. Главные силы Хань потерпели поражение, и оно стало вассальным государством Цинь. После победы Цинь над Хань владыка Чу испугался нападения циньских войск. Но его советник Чэнь Жэнь полагал, что это напрасное беспокойство. Сливовое дерево уже было срублено, и тем самым существование персикового дерева было окончательно обеспечено. Советники властителя Цинь настаивали на походе против Чу. Но властитель Цинь был против. Война против Хань принесла определенные потери, войска Чу были хорошо подготовлены и в покое ожидали усталого противника. Поэтому владыка Цинь увел свою армию назад. Таким образом, стратагема Чэнь Жэня увенчалась полным успехом. Хань было принесено в жертву и тем упрочило безопасность Чу. Эта история взята из труда, относящегося к началу II столетия до н. э., «Планы Сражающихся царств»,[179] содержащего эпизоды из времен V–III вв. до н. э. Мы здесь привели текст не по древнему памятнику, а по новой версии из китайского комикса, вышедшего в 1982 г. в автономном районе Гуанси-Чжуан тиражом в 558 000 экземпляров. В приводившихся до сих пор примерах речь шла о том, чтобы приносить в жертву людей или жертвовать собой. Но Стратагема № 11 может пониматься и в более абстрактном смысле. Тогда «сливовое дерево» выступает как метафора любой жертвы. Примером такой интерпретации Стратагемы № 11 может служить следующая история, приведенная в пекинской книге о стратагемах 1987 г. Она происходит из уже неоднократно цитированных исторических записок Сыма Цяня. 11.13. Конские бега военачальника Тянь ЦзиВ эпоху «Сражающихся царств» военачальник Тянь Цзи часто бился об заклад с князем государства Ци, делая крупные ставки на скачках. Скачки в те времена состояли из трех заездов трех различных лошадей из одной конюшни. Тянь Цзи регулярно проигрывал. Однажды за ним проследовал Сунь Бинь, ученик Сунь-цзы, автора много раз уже упоминавшегося древнейшего военного трактата в мире. Сунь Бинь знал, что лошади Тянь Цзи уступают лошадям царского дома. Но и лошади Тянь Цзи, и лошади царского дома делились на три категории: хороших, средних и плохих. Когда вновь начались скачки с тремя последовательными заездами на трех различных лошадях, Сунь Бинь посоветовал Тянь Цзи, чтобы тот сначала выставил плохую лошадь против хорошей лошади царского дома, хорошую лошадь против средней царской лошади и, наконец, среднюю лошадь против плохой царской лошади. Тянь Цзи последовал этому совету и в результате один раз потерпел поражение — своей слабой лошади против хорошей царской, но два раза победил — с помощью своей хорошей лошади против средней царской и средней лошади против плохой царской — и выиграл соревнования. В данном случае «засушить сливовое дерево вместо персикового» означает на скачках пожертвовать своей плохой лошадью против лучшей лошади противника (сливовым деревом), чтобы лучшая и средняя лошади (персиковые деревья) выиграли скачки. Кроме того, может идти речь о частичной жертве в качестве цены за общий выигрыш. Если бы Тянь Цзи со своими в целом более плохими лошадьми ставил на полную победу и выставил свою наилучшую лошадь против лучшей лошади противника, среднюю против средней и плохую против плохой, то он, напротив, потерпел бы полное поражение. 11.14. План битвы военачальника Тянь ЦзиВ военном деле Сунь Бинь применил стратагему «Пожертвовать сливовым деревом вместо персикового» после избавления государства Чжао путем окружения столицы государства Вэй (см. 2.1). Окружив столицу Вэй, Сунь Бинь вынудил войска Вэй снять осаду Чжао и быстро двигаться на родину. Вэйские войска шли тремя колоннами, левой, средней и правой. Левая колонна была самая сильная, следующей была средняя, а правая — самая слабая. Тянь Цзи, военачальник циской армии, уже хотел применить изученный на скачках метод и разделил свое войско на три части, сильную, среднюю и слабую, после чего намеревался пустить слабую часть войска против сильной колонны противника, сильную — против средней, а среднюю — против слабой. Но Сунь Бинь объяснил, что сейчас не идет речь о том, чтобы победить в отношении два к одному, а о том, чтобы уничтожить как можно больше врагов, победив войско Вэй. Он предложил бросить слабый отряд против сильной колонны противника, а средними частями напасть на среднюю колонну противника. Таким образом создавался отрезок фронта с вражеским превосходством и отрезок фронта с равными силами. Однако таким образом Сунь Бинь ставил обе эти части войска под угрозу. Одновременно он предлагал молниеносное наступление сильной части войска на слабую колонну противника, с тем чтобы, одержав легкую победу, двинуться на помощь средней части войска и вместе расправиться со средней колонной противника. Затем сильная и средняя части войска объединяются со слабой, чтобы вместе победить сильную колонну противника. Таким образом оказался достигнут абсолютный перевес, обеспечивший циской армии победу в битве под Гуйлинем. 11.15. Расчеты танского императораКак сообщает Фань Вэньлань в своем «Кратком курсе китайской истории» (Пекин, 1978), подобной же тактикой воспользовался и император Тай-цзун (627–649). В гражданской войне, предшествовавшей основанию династии Тан (618–907), он приобрел богатый опыт и мог с первого взгляда улавливать сильные и слабые места военного формирования противника. Часто он посылал слабые части своего войска против сильных вражеских частей, а сильные части своего войска — против слабых вражеских частей. Под давлением сильного вражеского отряда слабая часть войска несколько отходила назад, а сильная часть прорывалась сквозь фронт слабой части противника. После этого сильная часть поворачивала и нападала сзади на сильную часть противника, которая в это время теснила слабую часть. В результате взятые в клещи вражеские воины почти полностью истреблялись. В качестве сливового дерева, которое приносится в жертву, здесь выступает слабая часть войска танского императора Тайцзуна. Спасенное персиковое дерево воплощает его в конечном счете победоносная армия. 11.16. Победа Красной армии на ДнепреОсенью 1943 г. во время битвы на Днепре две ударные группы 381-го стрелкового батальона пересекли реку к северу от Киева. После того как обе ударные группы заняли опорный пункт на другом берегу, их обнаружили немцы, разгадавшие советский план и собравшие вместе большое количество танков для контрнаступления. Советское командование молниеносно разобралось в новой боевой ситуации. С одной стороны, оно приказало обеим ударным группам, переправившимся через Днепр, не щадя жизни оборонять захваченный плацдарм и оказывать немцам упорное сопротивление, чтобы поддержать противника в заблуждении, что основные советские силы находятся на этом участке, и таким образом локализовать там немецкие войска. С другой стороны, главные силы 381-го стрелкового батальона были переформированы, включены в 38-ю наступавшую армию и откомандированы на новый участок, находившийся к югу от Киева. В то время как обе ударные группы были практически полностью уничтожены, советское командование без особенных трудностей организовало переправу через Днепр в этом другом месте и в результате получило более двадцати опорных пунктов на другом берегу. Как показывает этот пример, извлеченный из пекинской книги о стратагемах (1987), здесь неблагоприятные обстоятельства вынудили советскую сторону к применению Стратагемы № 11. Обе советские ударные группы представляют собой пожертвованное сливовое дерево, а спасенное персиковое дерево — это одерживающая наконец победу в данном эпизоде Советская армия. Как реагирует специалист, воспитанный на стандартах западного военного мышления, на этот пример, приводимый в пекинской книге о стратагемах (1987)? Смотри об этом статью редактора китайской газеты «Цзефан цзюнь бао»: «Пример не содержит никакого обманного маневра, а лишь нормальное явление в тактике: прорыв наступательного подразделения и новое наступление в другом направлении с подключением дополнительных сил». Таков комментарий бывшего главнокомандующего союзными силами НАТО по Европе. 11.17. Чудесное оружие слабейшегоЧто касается интерпретации Стратагемы № 11, представленной в последних примерах, китайские книги о стратагемах дают следующие объяснения. Соотношение сил на войне принадлежит к факторам, которые могут быть объективно и в большой степени математически оценены. Оно создает предпосылку для победы той или иной стороны. Но при использовании этих преимуществ или недостатков во время реальных военных действий наряду с объективным фактором существенную роль играет субъективный. К ведению боя с помощью объективных факторов (вооружение, технология, информация и т. д.) добавляется еще ведение боя посредством субъективных факторов (оценка ситуации, бдительность, быстрота реакции и т. п.). Благодаря правильному применению субъективных факторов собственные недостатки, обусловленные объективными факторами, можно обратить в преимущества. Решающую роль в победе или поражении играет оценка сильных и слабых мест у себя и противника. Она может дать в руки чудесное оружие, с помощью которого в целом более слабый может победить в целом более сильного. Это чудесное оружие — Стратагема № 11. Она применяется, когда проигрыш неизбежен: тогда следует пожертвовать малой частью ради превосходства в целом. Сформулированное Ван Цзисинем (VIII в. н. э.) в трех фразах извлечение из «Десяти тайных правил игры го»[180] гласит: «Возноси хвалу камням, если ты от этого выиграешь! Иди на маленькую потерю территории, если она сулит тебе большое приобретение территории. Есть такие опасные ситуации, в которых надо сдаваться!» Игра го тысячелетиями пользовалась успехом в Китае и проникла оттуда в Японию. В этой игре оба игрока стараются занять черными и белыми камешками как можно больше места на игральной доске. Таким образом, в этой игре внимание концентрируется на решающей битве, даже при опасности оказаться слабее во второстепенных схватках или потерпеть несколько частичных поражений. Такое отношение лежит в рамках того китайского воззрения, что имеет значение не победа в каждом отдельном противостоянии, но лишь победа в целом. Стратагема № 11 поможет, согласившись на частные потери, избежать общих и в конце одержать полную победу. Здесь речь идет о том, чтобы «выбрать важнейшую из двух предпосылок и легчайшее из двух последствий». С другой стороны, предварительное взвешивание предпосылок и последствий в наше время стало очень трудным. Поэтому китайцы подчеркивают важность связи военного искусства стратагем с изучением боевых операций. 11.18. Капиталистические договоры с пролетарской государственной властьюПреимущества, достигнутые с помощью сознательной военной жертвы, переносятся, естественно, и в область дипломатии. Так, мотив жертвы звучит в следующих фразах из комментария кантонской «Наньфан жибао» за июль 1979 г. об экономическом открытии Китая для зарубежных стран: «Чтобы в недалеком времени перестроить Китай в современное сильное социалистическое государство, мы должны заплатить определенную цену «за учение» [= «сливовое дерево»]. Но с точки зрения виднеющегося вдали будущего позволить зарубежным инвесторам получить определенную прибыль стоит». Что касается мотива сознательной жертвы в экономической области, здесь легко найти точки соприкосновения с Лениным. Пекинская газета «Гуанмин жибао» в августе 1978 г. цитировала, независимо от официального начала курса «политики открытых дверей» (декабрь 1978 г.), следующие его строки: «Если мы хотим товарообмена с заграницей — а мы его хотим, мы понимаем его необходимость, — наш основной интерес — возможно скорее получить из капиталистических стран те средства производства (паровозы машины, электрические аппараты), без которых восстановить нашу промышленность сколь-нибудь серьезно мы не сможем, а иногда и совсем не сможем, за недоступностью иметь для наших фабрик нужные машины. Надо подкупить капитализм сугубой прибылью [по китайской стратагеме = «сливовым деревом»]. Он получит лишнюю прибыль — бог с ней, с этой лишней прибылью, — мы [по китайской стратагеме = «персиковое дерево»] получим то основное, при помощи чего мы укрепимся, станем окончательно на ноги и экономически его победим». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 110) «Без оборудования его [восстановления хозяйства], без машин из капиталистических стран сделать этого скоро нельзя. И не жалко при этом лишней прибыли для капиталистов [= «сливовое дерево»], — лишь бы добиться [= «персиковому дереву»] этого восстановления». (Там же. С. 136–137) «Еще более это относится к концессиям: не производя никакой национализации, рабочее государство отдает в аренду определенные рудники, лесные участки, нефтяные промыслы иностранным капиталистам [= «сливовые деревья»], чтобы получить от них добавочное оборудование и машины, позволяющие нам [= «персиковому дереву»] ускорить восстановление советской крупной промышленности». (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 8) «…Мы должны сказать, что о продаже России капиталистам нет и речи, что речь идет о концессиях, причем каждый договор о концессиях обусловлен определенным сроком, определенным соглашением и обставлен всеми гарантиями, которые тщательно продуманы». (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 136) «Концессионер — это капиталист. Он ведет дело капиталистически, ради прибыли, он соглашается на договор с пролетарской властью ради получения экстренной прибыли, сверх обычной или ради получения сырья, которое иначе достать ему невозможно или крайне трудно [= «сливовые деревья»]. Советская власть [= «персиковые деревья»] получает выгоду в виде развития производительных сил, увеличения количества продуктов немедленно или в кратчайший срок». (Ленин В. И. полн. собр. соч. Т. 43. С. 223) «Политика открытых дверей» с ее расширением торговли с Западом казалась многим западным наблюдателям, по крайней мере сначала, чуть ли не распродажей Китая. Доброжелательные зарубежные крути испугались, что Китай может вновь потерять независимость, полученную такой дорогой ценой. Однако нельзя ли посмотреть на расцветающие все более пышным цветом китайские экономические контакты с Западом с точки зрения Стратагемы № 11? Жертвой — сливовым деревом, отданным на съедение насекомым, — здесь являются небольшая, строго рассчитанная часть китайской самостоятельности, некоторые концессии и связи с заграницей. С ее помощью получен значительно больший выигрыш — спасенное персиковое дерево: недостижимая без западной помощи модернизация Китая. Жертва в конце концов оказывается фиктивной, так как полученная прибыль явно перевешивает убытки. Стратагема сознательных, насколько это возможно, ограниченных жертв, разумеется, влияет и на тактику китайской стороны при заключении каждого отдельного договора. Невольно вспоминается изречение Конфуция: «Без терпимости в малом не выполнить великих планов». Заметим, что это «малое», по отношению к которому проявляется терпимость, мало лишь с точки зрения большого Китая, но, может быть, не так уж мало для его западных партнеров. 11.19. Мао и обнаженная натураНасколько универсально для китайцев «жертвенное» мышление, на котором основывается Стратагема № 11, видно из письма Мао к Дэн Сяопину от 18 июля 1965 г.: «…Изображение обнаженных моделей — мужского пола или женского, старых или молодых — основополагающая и необходимая техника в скульптуре и живописи. Не может быть и речи о том, чтобы уничтожить ее. Даже когда мы встречаем здесь негативные моменты, с этим следует смириться. Ради искусства [персикового дерева] мы не должны пугаться отдельных жертв». 11.20. Низменная повседневностьПри взгляде на «низменную повседневность» издатель гонконгской книги о стратагемах выдает следующее рассуждение о Стратагеме № 1: «Многие преступники работают с подставными лицами, чтобы самим скрываться на заднем плане, плести свою паутину и при неудаче пожертвовать головами этих лиц». Случается также часто, что «начальник сваливает на подчиненного собственный промах или ошибку, чтобы спасти свою шкуру, или же, наоборот, подчиненный берет на себя грехи начальника, чтобы спасти его». Пример такой жертвы подчиненного находим еще у древнекитайского философа Мо-цзы: «Когда в древности мудрецы на службе у царей совершали что-либо выдающееся, они обращали это на пользу владык, так что все, что было замечательно и прекрасно, связывалось с личностью господина, а вся клевета и досада — с личностью слуги. Итак, необремененность и покой приходились на долю властителя, заботы же и печали были уделом министра»[181].[182] Примечания:1 Саньшилю цзи (Ча ту бань). Цзюань 1 — 12. // 36 стратагем. Иллюстрированное издание. ТТ. 1 — 12. Сост. Ци Хунчжи, Лун Фэн. Изд. Шидай вэньи чубаньшэ. Чанчунь, 2001. В редколлегию этого издания входит 19 специалистов. 16 Ласкер Э. Учебник шахматной игры. Изд. 6-е. М., 1980. С. 193. 17 См.: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин. Мэй. Т. 1. М., 1977. С. 59–60. 18 Васильев К. В. Планы Сражающихся царств. М., 1968. С. 40. 165 Наиболее полно переводы на русский язык ханьских «юэфу» представлены в первом томе «Антологии китайской поэзии», изданной под редакцией Го Можо и Н. Т. Федоренко (М., 1957), где они занимают специальный раздел (с. 232–280). 166 См. первый комментарий к Стратагеме № 2. 167 Брат Кан Ювэя — Кан Гуанжэнь (Кан Юпу, Кан Юбо) — был одним из наиболее активных сподвижников великого китайского реформатора. В период нахождения Кан Ювэя у власти Кан Юпу принимал участие в подготовке различных правительственных документов и поддерживал контакты между реформаторами и столичной интеллигенцией. Заметной фигурой Кан Юпу был и в ходе движения против давнего обычая — бинтования ног женщинами Китая. Он не покончил с собой, как повторяет вслед за современным китайским комментатором Харро фон Зенгер, а был арестован 21 сентября 1898 г. и затем убит. Вот как описывает данное событие наиболее компетентный исследователь истории этого реформаторского движения, академик С. Л. Тихвинский: «После полудня 21 сентября отряд из 300 человек, возглавляемый командующим войсками Пекинского гарнизона маньчжуром Чун Ли, по приказу Цы Си окружил гостиницу наньхайского землячества в Пекине, где обычно проживал Кан Ювэй. Не найдя Кан Ювэя, они арестовали и увели с собой его брата Кан Юпу и его учеников — участников движения за реформы Чэнь Цзыляна и Цянь Цзюньбо (он же Цянь Вэйцзи), — а также двух слуг. На отдельных повозках их доставили в штаб гарнизона и там тотчас подвергли допросу, чтобы узнать, где находится Кан Ювэй. Арестованные показали, что Кан Ювэй выехал в Тяньцзинь, намереваясь затем следовать в Шанхай». Уже 28 сентября в числе других руководителей движения за реформы фактически без суда и следствия Кан Юпу был казнен по распоряжению императрицы Цы Си (см.: Тихвинский С. Л. Движение за реформы в Китае в конце XIX века. Изд. 2-е, дополненное. М., 1980. С. 193–194, 238, 240). 168 Печальная судьба маркиза д'Эвремонда является фабулой известного исторического романа Ч. Диккенса «Повесть о двух городах» (см.: Дик енс Ч. Собр. соч. Т. 22 / Пер. с англ. С. П. Боброва и М. П. Богословской. M., 1960). Два города — это Париж и Лондон. Роман был написан в апреле — ноябре 1859 г. под непосредственным воздействием Крымской войны. Ситуация в Англии накануне войны и в ходе ее грозила социальным взрывом. В романе Диккенс стремился показать положение в стране, полностью охваченной революцией. Диккенс был противником насилия, он сравнил «нормальное» общество — действие начинается за полтора десятилетия до первых революционных залпов во Франции — с тем, которое возникает в ходе катаклизма. Следует заметить, что это произведение художественными средствами развивало «антитеррористическую» направленность знаменитого труда Томаса Карлейля «Французская революция», который был настольной книгой Ч. Диккенса. 169 Сближение позиций Чжан Сюэляна и руководства КПК произошло в ходе его секретных переговоров с Чжоу Эньлаем, проходивших ночью в помещении церкви в Сиани. Сианьским событиям посвящена огромная литература. На основе ранее секретных документов перипетии «сианьского инцидента» наиболее подробно и глубоко проанализированы в новом фундаментальном исследовании академика С. Л. Тихвинского «Путь к объединению и независимости Китая» (М.: Институт Дальнего Востока РАН, 1995. Рукопись. С. 1016–1023). 170 Чжан Сюэлян, которому исполнился 91 год, в настоящее время живет у дочери в Сан-Франциско. Правительство КНР неоднократно приглашало его вернуться на родину, гарантируя ему возвращение имущества и высокий статус. 171 Перед бегством на Тайвань Чан Кайши расправился с Ян Ху-чэном. 172 Пожар в Чанша, погубивший, по разным сведениям, от 20 до 30 тысяч жителей и уничтоживший свыше 50 тысяч зданий, был результатом не только паники и необдуманных распоряжений Чжан Чжичжуна. Как отмечает С. Л. Тихвинский, «поздно ночью 12 ноября гоминьдановское командование, давно вынашивавшее авантюрный план устройства в каком-либо китайском городе огненной ловушки японским войскам по примеру пожара Москвы во время нашествия Наполеона в 1812 г., поверив непроверенным слухам о вступлении в Чанша японской армии, приказало поджечь город со всех сторон» (Тихвинский С.Л. Путь к объединению и независимости Китая. С. 638). В пламени пожара едва не погибли Чжоу Эньлай и E Цзяньин, участвовавшие 12 ноября в проходивших в Чанша торжествах, посвященных дню рождения Сунь Ятсена. Вообще же, такого рода «стратагемный поджог» является частью традиционного китайского военного искусства. В трактате Сунь-цзы имеется специальный раздел, посвященный использованию огня в боевых действиях. 173 По другим источникам, Пу Сунлин родился значительно раньше. Так, Н. Т. Федоренко в предисловии к переводам новелл Пу Сунлина, выполненным В. М. Алексеевым, отмечает: «Выдающийся китайский новеллист Пу Сунлин, писавший под псевдонимом Ляо Чжай, родился в провинции Шаньдун в 1622 году и умер в 1715 году» (Пу Сунлин (Ляо Чжай). Указ. соч. С. 7). 174 Лин-гун был убит в персиковом саду полководцем Чжао Чуанем, который мстил за преследования своего брата Чжао Дуня (см.: Сыма Цянь. Указ. соч. Т. 5. С. 169–170). 175 Комментируя содержание пьесы «Сирота Чжао», написанной на этот исторический сюжет, В. Ф. Сорокин замечает: «Существует неясность относительно правильного написания имени этого персонажа, поскольку наряду с односложной (Ту) есть и двусложная фамилия (Туань). Однако в IV акте сказано, что приемного сына этого персонажа звали Ту Чэн, поэтому мы принимаем написание Ту Аньгу» (Соpокин В. Ф. Указ. соч. С. 244). Как видим, имеются различия в написании не только для фамилии, но и для имени: Аньгу (Аньцзя), но наличие нескольких имен (данного в детстве и полученного позднее) — это довольно частое явление в старом Китае. 176 Полное название пьесы — «Сирота Чжао творит великую месть» (см. там же). 177 Труд бельгийца, иезуитского миссионера в Китае Ж. Б. Дю-гальда «Географическое, историческое, хронологическое, политическое и физическое описание Империи Китай и Китайской Тартарии» был хорошо известен в России в XVIII столетии. Тогда же отрывки из него были переведены и опубликованы (см.: Pассохин И. Известие о шелковых заводах, каким образом они учреждены в Китае, и о прочем туда принадлежащем, переведенное из дю-Галдова описания китайского государства. С приобщением некоторых от прапорщика и китайского языка переводчика Лариона Россохина, учиненных примечаний. — «Ежемесечные сочинения, к пользе и увеселению служащие». 1757. Май. С. 387–461). 178 Пьеса «Китайский сирота» была одним из произведений «китайского цикла» Вольтера, который вслед за Лейбницем пережил увлечение Китаем. О философских и исторических суждениях Вольтера, касающихся Китая, подробнее смотри прекрасную публикацию Г. И. Саркисовой «Вольтер о Китае и становление русского китаеведения» (в сб.: И не распалась связь времен… К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова. М., 1993. С. 100–135). Еще при жизни Вольтера в Российской академии наук был произведен специальный анализ его публикаций о Китае. Любопытно, что и в Китае китаеведческие эссе Вольтера не остались незамеченными; прибыв на Женевскую конференцию 1954 г., маршал Чэнь И первым делом посетил могилу Вольтера и написал посвященные великому французскому философу стихи. 179 См. второй комментарий к Введению. 180 Речь идет о китайских «облавных шашках» — «вэйци», которые послужили прототипом игры го. Основной принцип игры заключается в том, чтобы путем «занятия территории» создать для противника безвыходную позицию. В Китае эта игра всегда была очень популярна. Одним из сильнейших игроков страны в 50— 60-х годах был маршал Чэнь И, являвшийся министром иностранных дел КНР. 181 Немецкий перевод — X. Шмидт-Глинтцер. Дюссельдорф — Кёльн, 1975. — Прим. авт. 182 Мо-цзы (Mo Ди) (479–400 до н. э.) — глава школы моистов. Сам он и его последователи отражали взгляды служилого сословия. Отсюда в трактате Мо-цзы, являющемся плодом коллективного творчества, появилась даже специальная глава «Приближение служилых», своеобразный гимн служилому сословию, представители которого именуются «мудрыми». «Если, управляя царством, не заботиться о служилых, то страна будет потеряна» — вот основная посылка этой главы. В главе «Почитание мудрости» содержится и раздел, часть которого цитируется Зенгером. Он звучит следующим образом: «Древние совершенномудрые правители получали поддержку мудрых людей. Они назначали их на службу, награждали, давали им высокий пост и делали их знатными, разделяли землю и выделяли им надел земли, держали мудрого около себя всю жизнь. Только мудрый понимает замыслы благородного мужа и претворяет их. Мудрый всеми силами стремится выполнять порученное ему правителем дело и всю жизнь не чувствует усталости в делах… Мудрый человек делает так, чтобы правитель жил в радости и покое, а горе и печали он берет на себя» (Древнекитайская философия. Т. 1. С. 184). |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|