|
||||
|
Стратагема № 22. Запереть ворота, чтобы схватить вораЧетыре иероглифа Современное китайское чтение: Гуань / мэнь / чжо / цзэй Перевод каждого иероглифа: запирать / ворота / схватить / вор Связный перевод: Запереть ворота и поймать вора. Отрезать все отходы, чтобы окружить противника Сущность: Стратагема окружения; стратагема взятия в кольцо; стратагема блокирования 22.1. Не все ??? просто, как кажетсяСтратагема 22, подобно стратагеме 3 или 28, относится к тем уловкам из китайского списка хитростей, чей смысл непосредственно и незатейливо заключен в самом названии, в отсутствие всякого поэтического образа, без связи с какой-либо историей. Оба действия, на которых строится стратагема, изображаются крайне скупыми средствами: вначале запирают ворота, затем разделываются с непрошеным гостем, как показывает следующая заметка, впрочем, из западной газеты: «Завидное хладнокровие выказал житель Эглизау,[319] которому в пятницу ночью удалось запереть грабителя, проникшего в подвал его дома. Полиция, слегка повозившись, задержала этого человека» (Новая цюрихская газета, 31.10.1987, с. 11). Действия в стратагеме 22 совершенно противоположны тому, что представляет собой стратагема 16. Однако вполне возможно сочетание стратагемы 22 и ложного проведения стратагемы 16. Под «вором» в выражении стратагемы 22 зачастую подразумевается настоящий преступник, а вот «запирание ворот» нередко употребляется в переносном смысле для осуществляемого на открытой местности окружения. Стратагема 22 следует сразу за стратагемой 21, где на первый план выдвигается бегство и его сокрытие. В противоположность стратагеме 21 стратагема 22 не помогает бегству, а пресекает его. Если стратагема 21 предстает стратагемой крайности, используемой тем, кто оказался в положении слабой стороны, когда он почти попал в руки противника, стратагема 22 служит тому, кто находится в удобном положении сильной стороны. Стратагема 22 относится к категории стратагем выгоды, когда используют слабости, недостаток численности и обособленность противника, то обстоятельство, что он добровольно вторгся в сферу вашего влияния, и собственный потенциал, позволяющий отрезать противнику все пути к отступлению и нанести ему поражение. В отсутствие этих трех условий блокада противника может только навредить. По этой причине Чжугэ Лян (181–234), канцлер царства Шу, потерпел неудачу, когда вдали от родных мест при затрудненном снабжении на протяжении ста дней осаждал полководца вражеской армии Сыма И (179–251). Действие происходило у реки Хуай1. Длительная осада в итоге измотала силы не Сыма И, а Чжугэ Ляна [ «Троецарствие», гл. 103 и 104] (см. 14.6). В военном отношении «ворами» согласно трактату 36 стратагем (Сокровенная книга о военном искусстве) XVI–XVII вв. «являются, например, особые войска неприятеля или лазутчики, которым поручено действовать в нашем тылу» [ «Тридцать шесть стратагем: китайские секреты успеха». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Белые альвы, 2000, с. 117]. Их отличает сравнительно малая численность, высокая подвижность и быстрота, особый упор на уловки и, как следствие, большая разрушительная сила. Такого неприятеля необходимо как можно быстрее обезопасить, помня совет из Воинского искусства Сунь-цзы: «Если у тебя сил в десять раз больше, чем у противника, окружи его со всех сторон» [ «Сунь-цзы», 3.4 «Стратегия нападения» («Моу гун»): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 129]. Он уподобится «рыбе в неводе» («ван чжун чжи юй»). И его можно ловить, как «ловят черепаху в глиняном бочонке» («вэн чжун чжо бе»). «Десятикратное превосходство», согласно Цао Цао (155–220), который, несмотря на свою занятость полководца и политика, нашел время написать комментарий к Сунь-цзы, не следует понимать сугубо в численном выражении, а оценивать со стороны военачальника, учитывая такие обстоятельства, как полководческий талант своих и вражеских командиров, вооружение, боевой дух, временной фактор, вид местности и т. д. При наличии соответствующего превосходства и владении обстановкой стратагему 22 можно применить и против главных вражеских сил. В «Троецарствии» говорится о реке Вэйшуй — современная Вэйхэ (правый приток Хуанхэ) в провинции Шэньси. — Прим. пер. Следует избегать положения, когда «бешеная собака прыгает на стену» («гоу цзи тяо цян») либо «загнанная в угол кошка превращается в тигра» (генерал Александр Лебедь: Вельтвохе. Цюрих, 24.10.1996, с. 2), когда запертый «вор», доведенный до крайности, оказывается сродни вооруженному мечом безумцу из трактата по военному искусству IV в. до н. э. Вэй Ляо-цзы: «Когда на рыночную площадь нападает вооруженный мечом разбойник, все [находящиеся там] 10 000 человек сторонятся его. Почему? Не оттого, что он храбр, а 10 000 человек не такие [храбрецы]. Тогда почему? Отгого, что готовый умереть не сравнится с теми, кто дорожит жизнью» [ «Вэй Ляо-цзы», гл. 3 «О приказаниях» («Чжи тань»)]. Итак, окружение должно быть непреодолимым, «запертые ворота» — неприступными, а закрытое помещение — без прорех и лазеек. Неприятель должен быть настолько подавлен, чтобы у него и мысли не возникло решиться на отчаянную борьбу и произвести большие разрушения. Противника примерно одинаковой с вами силы не следует окружать, иначе возникает опасность «пустить к себе в дом волка» («инь лан жу ши»), который все там сокрушит. Равному по силе противнику нужно скорее противопоставить стратагему 16. Конечно, можно также создать благоприятные условия для взятия в кольцо противника, расчленив его силы. Тогда собственные силы сосредотачивают для создания превосходства на отдельном участке, благодаря чему такого противника «разбивают поодиночке» («гэ гэ цзи по»). Окруженного противника нужно лишить возможности прибегнуть к стратагемам. Он должен быть на виду. Самим же следует держаться в тени, совсем как поется в заключительных строках «Трехгрошовой оперы» Брехта: «Тех, кто на свету, видят, а тех, кто в тени, — нет».[320] Даже предоставляя противнику определенную свободу действий, вы должны ограничивать ее в соответствии со словами Лао-цзы: «Сеть природы редка, но ничего не пропускает» («Дао дэ цзин», гл. 73. Пер. Ян Хиншуна). Сообразно данным словам в некоторых обстоятельствах можно руководствоваться указанием Сунь-цзы: «Если ты окружен, выходи из положения с помощью хитрости» [ «Сунь-цзы», 8.2 «Девять изменений» («Цзю бянь»): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 167], открыть противнику мнимый путь к отступлению и тем самым привести в действие стратагему лишения силы 19. Противник подумает, что может спастись, и потому не будет «сопротивляться до последней крайности» (Ду My (803–850): [ «Сунь-цзы. У-цзы: Трактаты о военном искусстве». Пер. с кит. Н. Конрада. М. — СПб.: ACT, 2001, с. 219]). Следует, конечно, остерегаться, как бы противник на самом деле не ускользнул и не оказался в положении, представленном в военном трактате У-цзы, который приписывают вэйскому полководцу У Ци (ум. 381 до н. э.): «Предположите, что Вы спрятали на обширной равнине всего одного разбойника, но готового умереть. Тысяча человек станут ловить его, и все будут озираться во все стороны, как совы, оглядываться по сторонам, как волки. Ибо каждый из них будет бояться, что тот внезапно выскочит и убьет его. Поэтому достаточно одного человека, решившегося расстаться с жизнью, чтобы нагнать страх на тысячу человек» [ «У-цзы», 6.9 «О поощрении воинов» («Ли ши»): там же, с. 254]. Окружение противника может происходить напрямую, но также и окольными путями, когда полностью контролируют те условия, в которых пребывает противник. Исключается любое убежище, отрезается сношение с внешним миром, отсекаются пути снабжения. Далее, предусматривается, чтобы противник не мог воспользоваться хоть каким-то подвернувшимся случаем. Тем самым ему не оставляют ни времени, ни пространства предпринять что-либо. Запирание ворот, в зависимости от обстоятельств, происходит сразу — так, чтобы заподозривший неладное «вор» не мог тотчас покинуть дом, — либо чуть позже, когда вор уже захватил добычу и налицо сам состав преступления. Далее, запирание может происходить молниеносно, чтобы вор не мог просунуть ногу в дверную щель; но также может происходить и достаточно медленно. На глазах закрываемая «дверь», да еще с хлопаньем, может особо нагнать страх на запертого «вора», так что тот, смотришь, и сдастся безропотно. Закрывая же дверь тихо, мы избегаем опасности столкновения с немедленным отпором с его стороны. Пока противник все еще считает дверь открытой, он уверен, что выберется, и мы тем самым не даем укрепиться в нем решимости бороться до конца. Цель стратагемы 22 состоит в поимке вора. «Если у тебя сил в пять раз больше, чем у противника, нападай на него», говорится в Воинском искусстве Сунь-цзы [ «Сунь-цзы», 3–4 «Стратегия нападения» («Моу гун"): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 129]. При достаточной собственной силе можно задержать противника, пока тот не пришел в себя при виде запертых ворот и не предпринял ответных действий. Но можно позволить вору некоторое время бросаться на стену, и, когда он выбьется из сил, напасть на него. При военных столкновениях для проведения затяжного окружения руководствуются другими соображениями: выжидание, пока в стане отрезанного от внешнего мира противника не воцарится разлад, и тогда будет легче его одолеть. Если же окруженный противник оказывает ожесточенное сопротивление, можно посоветовать заманить его еще в ловушку, чтобы уже без особого труда обезвредить. Впрочем, за разъяснениями обращайтесь к 21.1 (раздел 2е). «Не забравшись в логово тигра, не добудешь тигренка» [ «Бужу ху-сюэ бу-дэ-ху-цзы»]. Эти слова, произнесенные военачальником Бань Чао [32—102; см. гл. 47 династийной хроники «Хоу Хань шу»] в 73 году перед ночной вылазкой и ставшие пословицей, указывают на то, что порой, особенно в военных стычках, приходится проникать в чужую «комнату». Но чтобы это не представляло собой просто отчаянную выходку, необходимо руководствоваться вторым из «Десяти секретов игры в облавные шашки» [«(Вэйци) ши цзюэ»]:[321] «Осторожно переходи чужие рубежи» [ «Жу цзе и хуань»]. При случае с помощью разведывательной стратагемы (см., например, стратагему 13) вражеская территория исследуется на предмет ее опасности. Обязательно нужно предусмотреть возможное бегство. Если в случае окружения противник неожиданно откроет путь отхода, необходимо, будучи командиром окруженного войска, отрезать эту возможность бегства и тем самым заручиться, что войско будет продолжать биться, не щадя живота своего. Это советует Ду My (803–853) в своем комментарии к Сунь-цзы [ «Сунь-цзы. У-цзы: Трактаты о военном искусстве». Пер. с кит. Н. Конрада. М.-СПб: ACT, 2001, с. 301–302]. И стратагема 22, и стратагема 28 нацелены на отрезание противнику пути отступления. Но в отличие от стратагемы 28 стратагема 22 перекрывает противнику все входы в то место, где он находится, и выходы из него. При применении стратагемы 22 противник сам засовывает голову в «пасть тигру», а при использовании стратагемы 28 он туда заманивается. Стратагема 22 направлена на захват и обезвреживание противника, тогда как посредством стратагемы 28 противника побуждают к действиям, необязательно связанным со сдачей в плен. К стратагеме 22 прибегают при наличии превосходства, тогда как стратагему 28 можно использовать и при обычных условиях. В ходе военных столкновений согласно китайским книгам по стратагемам такое бывает и в случае стратагемы 22, когда противника заманивают в заранее подготовленную западню (Sack). Но тогда, если быть точными, речь идет о сочетании стратагем 22 и 28. И здесь я советую обратиться к введению посвященного стратагеме 28 раздела. 22.2. Отец Конфуция подпирает ворота[322]Отец Конфуция Шулян Хэ (ум. 548 до н. э.) был храбрым воином царства Лу (в нынешней провинции Шаньду) [и являлся стражником (у ши)[323] ]. В 563 г. до н. э. он совершил запечатленный в конфуцианском классическом сочинении Цзо чжуань ратный подвиг, до сих пор вызывающий восхищение в Китае. В ту пору цзиньский государь Дао-гун (правил 572–558) боролся за господство в Поднебесной. Он призвал войска девяти зависимых государств, среди них Лу, и с их помощью хотел напасть сначала на Чжэн, а затем на Чу. Во главе луского войска стоял сановник Чжунсунь Ми, в подчинении которого находился среди прочих командиров и отец Конфуция. Во время похода луское войско должно было атаковать с севера находившийся под властью Чу город Биян. И тогда прославленный чжэнский полководец Юнь Бань — и здесь я следую рассказу в газете Освобождение [ «Цзефан жибао»], печатном органе шанхайского городского комитета КПК, от 15.01.1982, — приготовил стратагему. Она состояла в том, чтобы «завлечь неприятеля внутрь [собственных владений]» («инь ди шэнь жу»), а затем «запереть ворота, чтобы побить собаку» («гуань-мэнь да-гоу»). Юнь Бань открыл северные навесные ворота и выпустил несколько мелких отрядов, которые вели себя так, словно хотели завязать бой с напавшим неприятелем. Луское войско, по словам газеты, «тотчас клюнуло на уловку». Под предводительством двух командиров луские воины устремились к северным воротам Бия-на. За ними следовал и отец Конфуция. Оказавшись под воротами, он заметил, как они стали опускаться. Тут он догадался, что лусцы угодили в ловушку. Он тотчас бросает оба меча, что держал в руках, подставляет плечи под навесные ворота и кричит, как пишет газета, луским воинам: «Уловка! Уловка! Быстрее покидайте крепость!» Благодаря отваге и силе Шулян Хэ лускому отряду в последний миг удалось избежать печальной участи. Позже Биян все-таки пал. Отцу Конфуция Дао-гун преподнес в дар колесницу и кольчугу. 22.3. Запереть ворота и побить собакуПожалуй, даже чаще самого выражения «запереть ворота, чтобы схватить вора» в том же значении используется выражение «запереть ворота, чтобы побить собаку» («гуань мэнь да гоу»). «Собака» здесь олицетворяет «неприятеля», что отражает присущую не только Европе, но и Китаю и идущую с давних времен привычку изображать врага зверем. Как передают, Мао Цзэдун 13-09-1929 г. на военном совещании в Чжучжоу (провинция Хунань) сказал, что негоже «яйцами бить по камням» («и луань цзи ши») и с ограниченными силами идти на приступ города Наньчан, а следовало бы в своих советских районах «запереть ворота, чтобы побить собаку» (Жэньминь жибао. Пекин, 12.06.1981, с. 3). 22.4. Бить упавшую в воду собакуЭто известное выражение Лу Синя (1881–1936), самого знаменитого в Китайской Народной Республике писателя XX в. В связи со стратагемой 22 данное выражение касается расправы с запертым «вором» и означает: «полностью уничтожить загнанного в угол врага», «разделаться с ним». В написанном в 1925 г. очерке «Для «игры благородной» (fair-play) еще не настало время» [ «Лунь «фэйе полай» ингай хуань син» (нем. пер. см.: Вольфганг Кубин (Kubin). Lu Xuns Werke in sechs Banden, т. 5. Цюрих, 1994, с. 357 и след, [на рус. яз. см.:.Лу Синь. Собрание сочинений в 4 тт. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1955, т. 2. Пер. Л. Позднеевой, с. 26–38]) Лу Синь высказывается по поводу слов Линь Юйтана (1895–1976, см. Стратагемы, 1 т. Заключительная глава «Каталог 36 стратагем»), что нужно употребить все усилия для утверждения духа «благородной игры» в Китае. «Не бейте упавшую в воду собаку», — призывает Линь Юйтан своих соотечественников. «Вопрос об «упавшей в воду собаке» не так прост, он требует изучения — что это за собака и как она попала в воду? Здесь возможны три случая: во-первых, когда собака сама свалилась, во-вторых, когда ее кто-нибудь столкнул, и, в-третьих, когда ты сбил ее сам. Вмешаться в дело в двух первых случаях будет, конечно, глупостью, а может быть, даже трусостью. Но если ты сам боролся с собакой и сбил ее в воду, продолжай бить ее и там бамбуковым шестом. Это случай особый, и смешивать его с двумя первыми не следует. Говорят, что смелый боец не бьет поверженного врага. Не бить лежачего — пример, достойный подражания, но лишь при условии, что противник тоже отважный боец, что после поражения он одумается, раскается и больше не явится, а если придет мстить, то явно и открыто. Но к собаке это не относится, ее нельзя считать равным себе противником. Как бы бешено она ни лаяла, справедливость не доступна ее пониманию. Притом собака умеет плавать и, конечно, выплывет на берег. Не успеешь оглянуться, как она отряхнется, обрызгает тебя всего и, поджав хвост, убежит. Но это ее ничему не научит, она останется такой, как и прежде. Честные люди совершенно напрасно думают, что в воде собака получит крещение, раскается и больше не станет кусаться. Я считаю, что собаку, которая кусает людей, следует бить всегда и всюду — и в воде и на суше… Стоит ли жалеть упавшую в воду собаку? Ведь таких жалких, но вредных для человека существ найдется много. Холерные микробы, например, быстро размножаются. И хотя они кристально честны, доктора ни за что не хотят оставлять их в живых… «Честность — та же никчемность», — гласит народная поговорка. Сказано как будто чересчур зло, но когда вдумаешься, то поймешь, что это не подстрекательство к жестоким поступкам, а предостережение, в котором воплотился тяжелый многолетний опыт… Не добьешь упавшую в воду собаку — она тебя искусает. Так порядочные люди сами навлекают на себя беду». 22.5. Смертоносная теснинаМестный тиран из гоминьдановских властей, сопровождая со стражей верхом одного заключенного, въехал в теснину. Неожиданно с горного склона на них посыпались камни и воздух разрезали ружейные залпы с обеих сторон ущелья. Впереди путь преградила огромная каменная глыба, а двигаться назад было уже поздно. Тирана убили, его вооруженных стражей взяли в плен, а заключенный вновь обрел свободу. Обязан же своему освобождению он был Фан Чжиминю (1900–1935), одному из глубоко чтимых в КНР коммунистов-революционеров, чье столетие там отмечали в 1999 г. (Литературное собрание [Вэнь-хуэй бао]. Шанхай, 21.08.1999, с. 1). Эту историю под названием «Запереть ворота, чтобы побить собаку» поведал на своих страницах журнал Былое ([ «Гу ши хуэй»]. Шанхай, № 2, 1982). Подобное использование стратагемы 22 знакомо и швейцарской истории, о чем свидетельствует следующий пример. 22.6. Рыцари под градом камней и бревенАвстрийский герцог Леопольд Габсбургский, которому едва исполнилось 25 лет, решил укрепить и расширить свои исконные владения, для чего замыслил нанести мощный удар по Внутренней Швейцарии [союзу «лесных земель»]: одна часть войска должна была, переправившись через [Цугское] озеро, высадиться в Нидвальдене, другая, конная — через [горный перевал] Брюниг ударить в Обвальдене, а он сам с основными силами рыцарей и пехоты — проникнуть через теснину у горы Моргартен в [долину] Швиц. Когда на рассвете 15 ноября 1315 г. блистающая доспехами конница победоносно шествовала по узкому проходу между топями Эгерийского озера и крутым скатам отрога горы Моргартен, на них неожиданно сверху полетели камни и бревна, приведя в расстройство их ряды. К тому же перед рыцарским войском возникла засека из деревьев. Рыцари оказались в западне, после чего началось их жестокое избиение, так что герцогу Леопольду едва удалось унести ноги. 22.7. Бумажный вояка«Чжаоский Хуэй Вэнь-ван даровал Чжао Шэ титул Мафу-цзюнь, а Сюй Ли был назначен говэем [начальник военного приказа княжества]. Положение Чжао Шэ стало равным положению Лянь По и Линь Сянжу Линь (см. 33.17). Через четыре года чжаоский Хуэй Вэнь-ван скончался, княжеский престол занял его сын Сяо Чэн-ван (266 г. до н. э.). На седьмом году его правления (259 г. до н. э.) циньские и чжаоские войска сошлись под Чанпином. К этому времени Чжао Шэ уже не было в живых, а Линь Сянжу тяжело болел. Чжаоский правитель послал Лянь По командовать армией и ударить по циньцам. Циньская армия нанесла несколько поражений чжаоским войскам. Чжаосцы стали укреплять свои позиции, уклоняясь от боев. Циньцы не раз вызывали их на бой, но воины Лянь По не принимали вызова. Ко [двору] чжаоского вана прибыл циньский лазутчик, который сказал вану: «Циньский ван опасается только того, что вы поставите во главе армии Чжао Ко, сына Мафу-цзюня Чжао Шэ». Чжаоский ван, поверив этому, поставил [Чжао] Ко военачальником вместо Лянь По. Линь Сянжу, узнав об этом, сказал вану: «Вы, ван, знаете Ко лишь понаслышке, поставить его военачальником — все равно что играть на цине с приклеенными колками. Ко в состоянии только читать записи и книги, оставленные ему отцом, но он совсем не разбирается в смене жизненных обстоятельств». Чжаоский ван не прислушался [к его советам] и назначил [Чжао Ко] командующим войсками. С детских лет Чжао Ко, как никто другой во всей Поднебесной, любил читать книги о военном искусстве, рассуждать на военные темы. [Чжао Ко] нередко толковал об этом со своим отцом Чжао Шэ. Отец не отвергал его соображений, но и не хвалил его. Мать [Чжао] Ко спросила Шэ о причинах такого отношения, на что Шэ сказал: «Война — дело жизни и смерти, а Ко легко говорит о ней. Надо сделать так, чтобы Ко не поставили во главе войск Чжао; если же его назначат военачальником, он непременно доведет чжаоскую армию до разгрома». Как только мать узнала о назначении сына, она написала вану письмо, в котором говорилось: «Ко нельзя ставить военачальником». Ван спросил: «Почему?» Мать ответила: «Вначале я прислуживала его отцу. Когда он был военачальником, то своей едой и питьем обычно делился с десятками людей; у него были сотни друзей, и все то, чем вы, Великий ван, и ваши родичи одаривали его, он полностью раздавал своим воинам. Получив приказ о выступлении, он переставал интересоваться семейными делами. А ныне вы вдруг назначаете военачальником [Чжао Ко]. Он будет сидеть во время дворцовых приемов лицом к востоку, и военные и гражданские чиновники не посмеют глаз на него поднять. Все то золото и шелка, которые вы, ван, ему пожалуете, он будет складывать и прятать в своих кладовых, а ради постоянного дохода будет скупать поля и дома. Разве можно сравнить Чжао Ко с его отцом? Ведь отец и сын — люди разных устремлений. Прошу вас, ван, не назначать моего сына военачальником». Ван ответил: «Оставьте это, я уже принял решение». Мать Чжао Ко продолжала: «Коли ван все равно решил назначить его, я надеюсь, что, если он окажется негодным, меня не привлекут к ответственности за соучастие в преступлении». Ван дал на это согласие. Чжао Ко, встав на место Лянь По, начал менять в армии все порядки, смещать и заменять командиров. Военачальник циньцев Бай Ци, узнав про это, перегруппировал свои силы, прикинулся потерпевшим поражение и отошел, а затем неожиданным ударом перерезал пути подвоза продовольствия к чжа-осцам и разрезал армию Чжао надвое, так что ее воины оказались в тяжелом положении. Они голодали более 40 дней, и тогда Чжао Ко ввел свои отборные части и лично принял участие в рукопашной схватке. Во время боя стрелой, выпущенной циньским воином, Чжао Ко был убит, армия его была разбита, несколько сотен тысяч солдат сдались циньцам, и их всех закопали живыми в землю. Таким образом, общие потери чжаосцев составили 450 тысяч человек» [ «Ши цзи», гл. 81 «Жизнеописание Лянь По и Линь Сянжу»: Сыта Цянь. Исторические записки, т. 7. Пер. с кит. Р. Вяткина. М.: Наука, 1996, с. 255–256]. Битва под Чанпином, согласно китайским книгам по стратагемам, ясно показывает удачное использование стратагемы 22. Сам же Чжао Ко с его «умением» служит наглядным примером глупого поведения, характеризуемого китайским выражением «вести войну на бумаге» («чжи шан тань бин»), иначе говоря, «каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека». Схожим с битвой под Чанпином образом протекало случившееся несколько сот лет ранее сражение при Чэнпу (в нынешней провинции Шаньдун). Оно являет собой знаменитый пример из китайской истории победы слабейшей стороны. В 633 г. до н. э. чуский государь Чэн-ван (правил 671–626 гг.) с войсками союзных царств осадил [столицу] царства Сун. Сунский правитель призвал на помощь цзиньское государство. На следующий год цзиньские и чуские войска сошлись при Чэнпу. Цзиньское войско первым делом разведало слабые места чусцев, после чего смяло их левое крыло, состоявшее из войск царств Чэнь и Цзи. Одновременно главные цзиньские силы изобразили отход, побудив левую часть чуских войск их преследовать. Вскоре совершавшая ложное отступление цзиньская армия развернулась, взяла вместе с подкреплением в клещи чуское войско и уничтожила его. Средняя, основная часть чуского войска вынуждена была отступить. Таким образом цзиньский государь Вэнь-гун (правил 697–628) победил превосходящего противника. Здесь «неприятеля выманили, открыли западню, захлопнули дверцу и побили собаку», подытоживает китайский комментатор описываемых событий (Лао-Цзы. Пекин, 1976, с. 101). 22.8. Пять городов взять одним ударомКогда требуется прибегнуть к стратагеме 22, то, согласно пекинскому автору книги по стратагемам Ли Бинъяню, необходимо исходить из общей оценки положения и верного выбора времени и места запирания ворот. Свое мнение он подкрепляет событиями конца гражданской войны в Китае (1945–1949). С 12.09 по 2.11.1948 г. в ходе Ляоси-Шэньянской (Ляошэньской) операции велись ожесточенные бои на севере Китая (Южная Маньчжурия). Сосредоточенная там гоминьдановская армия численностью 550 тыс. человек располагалась в трех местах: в Чанчуне (ныне столица провинции Цзилинь), Шэньяне (или прежний Мукден, ныне расположенная на востоке столица провинции Ляонин) и Цзиньчжоу (на юго-западе провинции Ляонин). По указанию Мао Народно-освободительная армия вначале овладела Цзиньчжоу (см. 18.17). Тем самым было прервано сношение между находившимися на северо-востоке и в центральной части Китая гоминьдановскими войсками. Согласно Ли Бинъяню, для противника на северо-востоке сложилась ситуация, когда «заперли ворота для битья собаки». Одновременно с взятием Цзиньчжоу коммунисты захватили стратегическую инициативу в дальнейшей войне. Вражеское подкрепление, спешившее на помощь Цзиньчжоу из Шэньяна и Чанчуня, было уничтожено. Вследствие этого в гоминьдановских войсках, расположенных в Чанчуне, начались волнения, и это помогло Народно-освободительной армии занять Чанчунь (см. 9.3). Расположенные в Шэньяне гоминьдановские войска пытались было бежать на запад, но близ Большой Тигровой горы [Даху-шань] и Черной горы [Хэйшань] (на юго-западе провинции Ляонин) они были полностью уничтожены, после чего Шэньян сдался Народно-освободительной армии, которая тем самым ликвидировала данный участок фронта. Накануне последовавшей затем операции на таньцзянском направлении, начатой Народно-освободительной армией 5 декабря 1948 г., прикрывающие этот участок гоминьдановские войска, численностью более 60 тыс. человек, потрясенные поражением на ляоси-шэньянском направлении, намеревались бежать морем на юг или в сторону Внутренней Монголии. Для срыва этого плана северо-восточная полевая армия провела широкомасштабные действия по отрезанию путей отхода. Вражеские войска в пяти местах: Бэйпине (ныне Пекин в северной центральной части провинции Хэбэй), Тяньцзине (юго-восточнее Пекина, близ моря), Чжанцзякоу (иначе Калган, на юго-западе провинции Хэбэй), Тангу (восточнее Тяньцзиня) и Синь-баоане (на северо-востоке провинции Хэбэй) были отрезаны друг от друга и взяты в кольцо. Затем по образцу стратагемы 22 эти места были взяты. Первым 24 декабря 1948 г. пал Синьбао-ань. 14 января 1949 г. гоминьдановское командование окруженного города Тяньцзинь на предложение сложить оружие ответило отказом. Однако после двадцатидевятичасовой обороны пало 130 тыс. оборонявших Тяньцзинь воинов, а командование было взято в плен. После падения Тяньцзиня находившиеся в Бэйцзине гоминьдановские войска численностью свыше 200 тыс. человек оказались в безвыходном положении. 31 января 1949 г. они сдались без боя. Так победой Народно-освободительной армии закончилась Бэйпин-Тяньцзинь-Калганская операция. Только находившимся в Тангу 50 тыс. гоминьдановским воинам удалось бежать морем на юг. Война на севере Китая завершилась победой коммунистов, в том числе благодаря умелому использованию стратагемы 22. 22.9. Огромный флот в узком проливеКогда в 480 до н. э. началось решающее вооруженное противоборство между Афинами и наступавшими персами, ввиду подавляющего превосходства последних грекам пришлось считаться с угрозой, что персы могут окружить греческий флот в открытом море и затем уничтожить. Поэтому греки в соответствии с замыслом афинского военачальника Фемистокла (ок. 525–460 гг.) делали все, чтобы сражение состоялось в узком проливе между островом Саламин и побережьем Аттики, где могущественный персидский флот не мог развернуться. Но вопрос состоял в том, как побудить персов принять сражение именно там. «74. Воины на Истме трудились между тем с таким рвением, как будто спасение Эллады зависело только от них. Ведь одержать победу на море они вовсе не надеялись. Пелопоннесцами же у Саламина, несмотря на известие об этих работах, овладел страх. Они опасались не так за самих себя, как за Пелопоннес. Сначала люди тайно переговаривались друг с другом, дивясь безрассудству Еврибиада (начальник флота из спартанцев). Наконец недовольство прорвалось открыто. Созвали сходку и опять много толковали о том же: одни говорили, что нужно плыть к Пелопоннесу и там дать решительный бой за него, а не сражаться здесь за землю, уже захваченную врагом. Напротив, афиняне, эгинцы и мегарцы советовали остаться у Саламина и дать отпор врагу. 75. Когда Фемистокл увидел, что мнение пелопоннесцев стало одерживать верх, он незаметно покинул собрание. Выйдя из совета, он отправил на лодке одного человека с поручением в мидийский стан. Звали этого человека Сикинн, и был он слугой и учителем детей Фемистокла. Его-то Фемистокл после войны сделал феспийским гражданином (когда феспийцы принимали новых граждан) и богачом. Прибыв на лодке к военачальникам варваров (царю Ксерксу (около 519— 4б5), Сикинн сказал вот что: «Послал меня военачальник афинян тайно от прочих эллинов (он на стороне царя и желает победы скорее вам, чем эллинам) сказать вам, что эллины объяты страхом и думают бежать. Ныне у вас прекрасная возможность совершить величайший подвиг, если вы не допустите их бегства. Ведь у эллинов нет единства, и они не окажут сопротивления: вы увидите, как ваши друзья и враги [в их стане] станут сражаться друг с другом». После этого Сикинн тотчас же возвратился назад. 76. Варвары поверили этому сообщению» [Геродот. История. Книга восьмая. Пер. Г. Стратановского]. «Эта хитрость, — пишет ординарный профессор Мюнхенского университета Христиан Майер (Meier) в своей книге Athen: Ein Neubeginn der Weltgeschichte («Афины: новое начало мировой истории». Берлин, 1993, с. 28), — вполне достоверно засвидетельствована». Не получившая название у Майера хитрость представляет собой сочетание созидающей стратагемы 7 и провокационной стратагемы 13. Ксеркс посчитал сообщение достоверным. Главное, оно соответствовало его замыслам, поскольку тот крайне рассчитывал на быструю, по возможности блистательную победу. Он не сомневался в своем успехе. Ксеркс не был склонен проявлять особую осторожность. Что могли греки противопоставить его силе? Они были предупреждены о готовящемся нападении персов. Утром персы двинули в бой свой флот. Греки же «спокойно ждали утомленного противника» (стратагема 4), поскольку персам всю ночь пришлось сидеть на веслах, чтобы выстроиться в боевой порядок. Однако, когда появился оглашаемый боевыми криками персидский флот, среди греков возникло замешательство. «84. Прочие эллины хотели было уже грести назад и причалить к берегу, а Аминий из Паллены, афинянин, выйдя из строя, напал на вражеский корабль. Корабли сцепились и не могли разойтись. Поэтому другие корабли подошли на помощь Аминию и вступили в бой. Так, по афинскому преданию, началась битва» [Геродот. История. Книга восьмая.]. Возможно, грекам помогла тяжесть их судов, возможно, они действовали расторопней. «Очевидно, — считает Христиан Майер, — персидские корабли расположились слишком тесно, тем самым мешая друг другу». Греки, воспользовавшись возникшей во вражеском стане неразберихой, ворвались в расположение персов и, тараня, беря на абордаж их суда, высаживались на палубу. Персы потеряли огромное число кораблей (200 из 800) и большую часть находившихся там воинов. «89…У эллинов же было немного потерь: они умели плавать, и поэтому люди с разбитых кораблей, уцелевшие в рукопашной схватке, смогли переплыть на Саламин. Напротив, большинство варваров из-за неумения плавать нашло свою гибель в морской пучине» [Геродот. История. Книга восьмая]. К вечеру 27 (или 28) сентября греки одержали победу при Саламине. Расчет Фемистокла оказался верным Христиан Майер по поводу замысла Фемистокла сойтись с персами в Саламиновом проливе говорит о «дальновидном плане», о «невиданной по глубине стратегии», которая «в целом требовала от противостоящих сторон предвидеть слишком многое из того, что казалось очевидным» (Майер, с. 25 и след.). Давая достаточно верную характеристику хитрости, он все же не употребляет это слово в отношении задуманного Фемисток-лом необычного плана сражения. Он лишь дважды прибегает к нему, называя так тайное послание, которое Фемистокл через посредника передает персидскому царю. При этом речь идет о непредсказуемой, даже «грубой» хитрости. Но хитрость, пожалуй, и должна быть настолько простой, чтобы европеец мог ее воспринять. С точки зрения списка 36 стратагем удачный выбор Фемистоклом узкого Саламинского пролива как места морского сражения однозначно подпадает под действие стратагемы 22, которая, стало быть, сыграла решающую роль и в истории Запада (см. также: Эгон Флайг (Flaig). «Europa begann bei Salamis» («Европа берет начало у Саламина». Rechtshistorisches Journal. Франкфурт-на-Майне, № 13, 1994, с. 411 и след.). 22.10. В Большом каньоне с инопланетянами!36 тарелок, каждая поперечником 15 метров, запустил скрывшийся за Луной огромный космический корабль. Все они направились к важнейшим городам Земли и безжалостно уничтожили их. По приказу президента США против одной из этих тарелок из округа Ориндж [в южной Калифорнии] было поднято на высоту 11 тыс. футов 30 боевых самолетов. Однако космический монстр изрыгнул из себя 40 серебристых спутников-истребителей, походивших на скатов-рогачей и стрелявших сгустками энергии. За несколько секунд с американскими боевыми машинами было покончено, за исключением самолета Стива Хиллера, который совершает головоломный маневр. В течение пары секунд он разгоняется до двойной скорости звука, оказываясь вскоре над Большим каньоном, представлявшим его тайное оружие. Вплотную за ним следовал один из вражеских спутников. Стив заглушил двигатели, так что все остальные спутники пролетели над ним и скрылись. Затем он направил свой самолет к красным скалам, едва не касаясь крылом протекающей внизу реки Колорадо. Враг неотступно следовал за ним. Тогда Стив вновь включил двигатели и стал петлять между скал. Враг несколько раз открывал стрельбу. Стив шмыгнул в узкий боковой каньон. Перед ним выросла огромная каменная стена. Затем он открыл баки, выпустил с обеих сторон керосин, окутав тем самым врага облаком горючего. Затем включил зажигание, образовав позади себя огненный хвост. Но преследователь вынырнул из пламени как ни в чем не бывало. Стив направил машину на каменную стену, выпустив тормозной парашют, который обмотался вокруг носа ската, лишив того на какое-то мгновение обзора. Стив тем временем катапультировался, а вражеский спутник разбился о стену. «Пилот-инопланетянин заметил скалу лишь в последний миг. Он устремил свой скат вверх, но было поздно. Машина ударилась о нависшую над ней скалу и рухнула вниз с обломками скалы. Стив, опускаясь на парашюте, презрительно усмехнулся: «Мы, люди, все же лучше соображаем, нежели вы, вражье отродье». В чем же человек оказался более сообразительным в этой решающей сцене из фильма Ролана Эммериха (Emmerich) День независимости (Independence Day), сценарий которого печатала с продолжениями гамбургская газета Бильд в августе 1996 г., откуда я взял описание 2-й и 6-й частей? То, благодаря чему Стив Хиллер превзошел пришельца из космоса, заключалось не в технике, а в старой военной хитрости, в китайском списке 36 стратагем значащейся под номером 22. Стив Хеллер заманил врага в «комнату», о стену которой тот и разбился. Благодаря использованию стратагемы американцем теперь человечество располагало образцом вражеского космического корабля, без чего оказалась бы невозможной дальнейшая — тоже стратагемно подготовленная — победа над вторгнувшимися инопланетянами. 22.11. Арест «банды четырех»В Сишане, западном пригороде китайской столицы, в запретной военной зоне, созданной Военным советом ЦК КПК, обосновался тайный командный пункт, где был задуман и осуществлен осенью 1976 г. арест пресловутой «банды четырех» [ «сы жэнь бан»]. Главным действующим лицом здесь выступал маршал E Цзяньин (1897–1986), один из трех заместителей председателя Коммунистической партии Китая (КПК). Ввиду своего возраста и положения он располагал по всей стране широкой сетью осведомителей, особенно в армии. Однажды его навестил Ли Дэшэн [род. 1916], командующий расположенного северо-восточнее Пекина Шэньянского военного округа. E Цзяньин спросил его: «В стране создалось крайне критическое положение. Что для тебя важнее: решение организационных задач или занятие делом?» Такая трактовка вопроса поставила в тупик Ли Дэшэна. Понял ли он смысл сказанного? Чтобы лучше слышать E Цзяньина, он протянул руку к радиоприемнику, намереваясь его выключить. В то пришедшееся на 1976 год тревожное время E Цзяньин взял за обыкновение включать радио или магнитофон либо пускать воду из крана, чтобы создаваемый шум мог заглушить его собственный голос и голос собеседника. Таким образом он пытался бороться с прослушиванием. Стоило Ли Дэшэну выключить радио, как E Цзяньин включил его снова, да еще прибавив звук. Оттуда доносилась ария одной из играемых тогда немногих революционных образцовых опер. Понизив голос, он сказал: «Борьба, которая ныне разгорается, крайне опасна. Лучше пусть радио играет». И он вновь повторил свой вопрос, и не успел Ли Дэшэн открыть рот, как сам и ответил: «Я считаю более важным решение организационных задач». Теперь Ли Дэшэн все понял. Под «организационными задачами» E Цзяньин подразумевал вовсе не обычные организационные вопросы. Нет, речь в действительности шла о реорганизации партийного руководства, иначе говоря, о составе центральной власти. E Цзяньин хотел подобранными им словами намекнуть, что важнейшей задачей ныне является «утрясание» властных полномочий некоторых высокопоставленных лиц. Ли Дэшэн тотчас заявил о своем согласии, осторожно подбирая слова: «Решение организационных задач требует обстоятельности. Здесь нужна крайняя осторожность! Если от меня что-то требуется, я, конечно, исполню!» После многочисленных тайных встреч и разговоров со старыми соратниками E Цзяньин уверовал в осуществимость своих «организационных» мероприятий. Он ощущал огромную ответственность, которую возлагал на себя. Победить «банду четырех» было не под силу одному. Речь шла о борьбе в высших эшелонах Коммунистической партии Китая. Е Цзяньин понимал, что в первую очередь нужно заручиться поддержкой премьер-министра Хуа Гофэна [род. 1921]. Это, по его мнению, послужило бы основой для законных действий. В разговоре с Хуа Гофэном он убедился, что «банда четырех» тоже беспокоит его. «Товарищ Гофэн, — начал E Цзяньин, — кое-кто только и знает, что доставляет всем хлопоты. Заседания Политбюро порой нельзя бывает закончить. Так не может продолжаться. Надо искать выход». «Да, верно! — согласился Хуа Гофэн. — Однако только что скончался председатель Мао, и траурные мероприятия еще не завершены». — «И тем не менее откладывать далее нельзя. Они все больше наглеют!» — сказал прямо E Цзяньин. Он поведал о происках вдовы Мао Цзян Цин [1914–1991], шанхайского рабочего вожака Ван Хунвэня [1932–1992], главного идеолога Чжан Чуньцяо [род. 1917] и пропагандиста Яо Вэньюаня [род. 1932]. Упомянул о прежних спорах внутри КПК и указал на то, что следует извлечь уроки из случившегося в СССР после смерти Сталина. «Они всеми силами рвутся к власти. Председателя Мао больше нет. Так что теперь ты должен возглавить борьбу с ними!» Хуа Гофэн ответил не сразу. Он погрузился в раздумья. А Е Цзяньин продолжал говорить, напомнив ему о неоднократной критике со стороны Мао «шанхайской клики» и сумел, наконец, уломать Хуа Гофэна. Тот сказал: «Ты знаешь, что стоит за мной. В представлении старших товарищей я юнец. И все же это не значит, что я не осмелился бы бороться с парой людей. Только вот я не уверен, поддержат ли меня ветераны». E Цзяньин развеял сомнения Хуа Гофэна: «Стоит тебе начать борьбу, и все тебя поддержат!» Таким образом, Хуа Гофэн примкнул к E Цзяньину, но в конце разговора сказал: «Положение крайне запутанное. Мне нужно хорошенько обдумать дальнейшие шаги». Следующего союзника E Цзяньин нашел в лице Ван Дунсина [род. 1916], члена ЦК КПК, который отвечал за безопасность Мао Цзэдуна, когда тот был жив. Он по-прежнему имел большой вес благодаря своему влиянию среди расквартированного в Пекине специального подразделения, охранявшего правительственные учреждения и высших лидеров страны. Ван Дунсин с готовностью откликнулся на призыв. В последующие дни Цзян Цин, вдова Мао, пыталась завладеть всеми бумагами, оставшимися после Мао Цзэдуна. По этому поводу она вела многочасовые споры с Хуа Гофэном. Тот увидел, что Цзян Цин пытается представить в свою пользу раздобытые ею тем временем два документа. Между тем Ван Хунвэнь пытался настроить Шанхай против Хуа Гофэна, упрекая того в непочтительном отношении к телу покойного. Очевидно, что Хуа Гофэн должен был предстать в глазах общественности противником Мао, что в ту пору считалось тяжким преступлением. Тем самым и для Хуа Гофэна решение «организационного" вопроса становилось все более насущным. Но как следовало действовать? Так нервно и проходили для обеих сторон дни, когда E Цзяньин собирал вокруг себя прежде всего старых партийных товарищей, особенно в армейских кругах, а «банда четырех» обрабатывала народную милицию в Шанхае и Пекине и наращивала мощь своей пропаганды в средствах массовой информации. 4 октября 1976 г. на первой странице пекинской газеты Гуанмин жибао появилась написанная рупором «банды четырех», группой пекинских писателей, выступавших под общим псевдонимом Лян Сяо, статья «Неизменно следовать начертанным председателем Мао курсом». Хуа Гофэн крайне встревожился, прочитав ее. Там, например, были нападки на «ревизионистского босса», под которым мог подразумеваться только он. Обеспокоенный, он пришел к E Цзяньину, и тот сказал: «Чего военный человек чаще всего остерегается, так это не упустить верного момента для наступления. Мы должны ударить первыми и тем самым одолеть других («сянь фа чжи жэнь»), а также собственной расторопностью наказать их за медлительность («и куай да мань»). Иначе упустим удобный случай и лишимся инициативы». Хуа Гофэн весь напрягся, помолчал, а затем сказал: «Маршал Е, когда нужно выступать? Ваше решение!» — «Не позднее послезавтра», — прозвучал ответ. Хуа Гофэн согласился. Хуа Гофэн уже заранее продумал, что можно предпринять. Созвать заседание Политбюро? Нет, отпадает. Открыто задействовать вооруженные силы и арестовать «банду четырех»? E Цзяньин был против таких мер. Он уже тогда решил созвать не вызывающее подозрение небольшое заседание и там взять под стражу «банду четырех». И вот на вечер среды 6 октября 1976 г. было назначено заседание сократившегося из-за смерти Мао до четырех человек высшего партийного органа, а именно Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. В повестке дня значилось два безобидных вопроса: 1. Просмотр и обсуждение последней корректуры пятого тома Избранных произведений Мао Цзэдуна; 2. Обсуждение плана возведения мавзолея для Мао и приведение в надлежащий вид бывшей резиденции Мао в [китайском «Кремле»] Чжуннаньхай [партийно-правительственной резиденции, расположенной в пределах Запретного пурпурного города — бывшего императорского дворцового комплекса]. Из «банды четырех» в высший партийный орган входили только Чжан Чуньцяо и Ван Хунвэнь. Яо Вэньюаня пригласили особо: в некоторые сочинения Мао планируется внести изменения, и его присутствие просто необходимо. На всякий случай, во избежание непредвиденного, о происходящем были извещены пекинские военные части. Заседание должно было состояться во Дворце Взращивания Человеколюбия (Хуайжэньтан) в Чжуннаньхае, резиденции ЦК КПК и правительства КНР. Здание находится в непосредственной близи от площади перед воротами Небесного Спокойствия (Тяньаньмэнь). Дворец Взращивания Человеколюбия был построен вдовствующей императрицей Цыси (1835–1908). Вечером 6 октября 1976 г. из главного зала Дворца Взращивания Человеколюбия были вынесены все столы и стулья, так что выглядел он пустынно. Лишь посередине стояли два кресла с высокой спинкой. Там и расположились Хуа Гофэн с E Цзяньином. Глава охраны, Ван Дунсин, и стражники спрятались за ширмой. Ровно в 20.00 появился, с картой под мышкой и довольно улыбаясь, Чжан Чуньцяо. Едва переступив порог, он почуял что-то неладное. «В чем дело?» — спросил он. Поднялся Хуа Гофэн и от имени Центрального Комитета Коммунистической партии Китая объявил: «Чжан Чуньцяо, ты повинен в преступлениях, которым нет прощения». Затем он зачитал готовое постановление о немедленном его «взятии под стражу в целях следствия» («гэли шэньча»). Чжан Чуньцяо весь затрясся и беспомощно стал поправлять очки. Не сопротивляясь, он дал увести себя. Следующим был Ван Хунвэнь, с надменным видом шествовавший по дворцу. С изумлением он увидел спешащего к нему стражника, а следом еще несколько человек. Он тотчас вошел в роль заместителя председателя КПК и резким тоном спросил: «Я явился на заседание. Чего вам надо?» И тут он показал свои навыки вожака «культурной революции» и, отбиваясь руками и ногами, оказал ожесточенное сопротивление. Но довольно быстро его скрутили, после чего доставили в зал заседаний. Там он увидел Хуа Гофэна и E Цзяньина. Его глаза горели ненавистью. Он хотел было броситься на них, но стража уложила его на пол. Поднялся уже совершенно другой, словно очнувшийся от сна человек. Все его барские замашки исчезли. На него было жалко смотреть. Хуа Гофэн зачитал постановление о вменяемых ему преступлениях и немедленном взятии под стражу для дальнейшего следствия. Когда его уводили из зала, конвойные слышали его озабоченный голос: «Я и не думал, что они так быстро возьмутся за дела!» На часах было уже 20.15, а Яо Вэньюань не показывался. Не арестован ли он пекинским гарнизоном? Решили позвонить ему и еще раз настоятельно пригласить на «заседание». Яо Вэньюань был дома и как раз писал статью, которая должна была появиться 9 октября 1976 г. на первой странице Жэньминь жибао, печатного органа Коммунистической партии Китая. Он ждал кого-то, с кем хотел о чем-то переговорить насчет готовящейся статьи. Поэтому Яо Вэньюань и опаздывал. После звонка он спешно уходит, забыв даже надеть привычную для себя кепку. Он даже оставил своего охранника. С одной папкой в руках он сел в машину и отправился в город. Он даже не добрался до зала заседаний. Его участь была решена уже в фойе Восточной галереи (Дунлан). Не Хуа Гофэн, а заместитель местного отделения центральной охраны зачитал ему постановление о взятии под стражу для проведения следственных действий. У Яо Вэньюаня подкосились ноги, и он рухнул на пол. Пришлось его поднимать. Немного погодя арестованного увели. Почти в то же время оперативная группа с двумя охранницами появилась в резиденции 201 галереи Десяти тысяч письмен (Ваньцзылан), где проживала Цзян Цин, супруга Мао. Она как раз лежала на диване и просматривала толстую кипу поступивших за этот день бумаг. То, что там сообщалось, ее весьма радовало. Внезапно в роскошные покои нагрянули незваные гости. Цзян Цин искоса взглянула на дверь, изучая вошедших. «Чем обязана?» — вскинулась она. Заместитель заведующего бюро ЦК зачитал постановление о ее немедленном задержании для проведения следственных действий. Не выслушав до конца, она вскочила и крикнула: «А ну-ка, убирайтесь вон!» и принялась звать прислугу. Но никто не поспешил ей на помощь. Лицо Цзян Цин стало серым, она легла на пол и срывающимся от рыданий голосом запричитала: «Еще не остыло тело председателя Мао, а уже…» Так ее и увели. К 21 часу были произведены все аресты. Затем военными были взяты под контроль подчинявшиеся «банде четырех» такие ведущие средства массовой информации, как Центральное китайское радиовещание и агентство Новый Китай (Синьхуа). В тот же вечер в здании под номером 9 у горы Яшмовый источник (Юйцюанынань) было созвано чрезвычайное заседание Политбюро Центрального Комитета Коммунистической партии Китая. В этом помещении с недавних пор жил E Цзянь-ин, который почувствовал себя неуютно в Сишане, когда там — очевидно, с целью наблюдения — поселился Ван Хунвэнь, чья квартира находилась всего лишь в нескольких метрах от его жилья. На внеочередное заседание Политбюро явилось 11 членов из 16, поскольку четверо уже были арестованы. Хуа Гофэн председательствовал. E Цзяньин сообщил о проведенных арестах, что встретило единодушное одобрение. Это означало окончание «культурной революции», отход от «классовой борьбы», последующее возвращение в политику Дэн Сяопина и осуществление им затем программы модернизации Китая. Все четыре ареста происходили в комнате. В трех случаях «вор» заманивался в чужую комнату под предлогом заседания. В четвертом случае «воровку» задержали в ее собственной комнате (см. также 18.2). Даже если бы Ван Хунвэнь, Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань одновременно явились в зал заседаний, это ничего бы не изменило, поскольку глава охраны Ван Дунсин в соответствии с указанием Сунь-цзы (см. 22.1) позаботился о подавляющем перевесе со своей стороны даже на тот случай, если бы пришлось иметь дело одновременно с тремя «ворами». На состоявшемся судебном процессе (ноябрь 1980 — январь 1981) Цзян Цин с Чжан Чуньцяо были приговорены к смертной казни (в 1983 г. замененной пожизненным заключением), Ван Хунвэнь получил пожизненное заключение, а Яо Вэньюапю дали 20 лет тюрьмы. Цзян Цин покончила с собой 14 мая 1991 г., Ван Хунвэнь умер от болезни 3 августа 1992 г., Яо Вэньюаня тем временем освободили, тогда как Чжан Чуньцяо до сих пор находится в заключении. При описании вышеизложенных событий я опирался на купленную мной в августе 1997 г. в Лхасе книгу Ли Цзяня Хроника [событий за] Красной Стеной [ «Хунцян цзиши»]. Пекин, 1996, т. 2, с. 1118–1174. Это описание я показал одному китайскому правоведу родом из Ухани, который заметил: «Можно полагать, что все так и было». В период ареста «банды четырех» я находился в Пекинском университете по линии обмена учащимися. Естественно, об описанных выше драматических событиях ничего не подозревал. Но в пятницу, 8 октября 1976 г. мне, тщательно изучавшему скудную тогда китайскую прессу, бросилась в глаза резкая перемена тональности статей и выбора самих слов. На следующий день (9-10.1976) я по Би-би-си услышал о задержании «банды четырех». Неделю спустя ночью я слышал, как перед моим окном в общежитии студенческого городка Пекинского университета то и дело проезжали грузовики. На следующий день я узнал, что были арестованы жившие на севере студенческого городка члены пекинской группы писателей, печатавшихся под псевдонимом Лян Сяо, рупора идей «банды четырех». 14 января 1977 г. в газете Франкфуртер альгемайне цайтунг появилась моя первая статья о 36 стратагемах и стратагемном разборе деяний «банды четырех» в китайской прессе. E Цзяньин и Хуа Гофэн помимо стратагемы 22 применили еще одну стратагему (не упомянутую в списке 36 стратагем): «Сперва обезглавить, затем сообщить» («Сянь чжань хоу цзоу»). Так, на свой лад, китайцы именуют fait accompli (совершившийся факт). Истоки этого выражения восходят к практике высокопоставленных сановников императорского Китая, которые вопреки обычаю, согласно которому смертный приговор должен быть вначале утвержден императором, взяли на себя право казнить преступника по собственному изволению и лишь затем сообщать об этом императору. «Правильными» ли были действия E Цзяньина и Хуа Гофэ-на? На основе собственного жизненного опыта могу только сказать, что демонстрации «культурной революции», проводившиеся еще при жизни Мао после отставки Дэн Сяопина в апреле 1976 года с его осуждением, произвели на меня тягостное впечатление. Туда нехотя стягивались усталые люди. Совершенно иначе воспринималось искреннее выплескивание чувств на произвольно возникающих демонстрациях после известия о падении «банды четырех». 22.12. Сопровождение в потайную комнату«Описание того, как избавился герцог Валентине от Вительь-лоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, синьора Паоло и герцога Гравина Орсини». Под таким названием Никколо Макиавелли описывает применение стратагемы 22, схожее с тем, что было использовано против «банды четырех». Цезарь Борджа (1475–1507), герцог Валентине, был сыном римского папы Александра VI. Он «только что вернулся из Ломбардии, куда ездил, чтобы оправдаться перед Людовиком, королем Франции, от клевет, взведенных на него флорентийцами из-за мятежа в Ареццо и в других местностях Вальдикьяны; он находился в Имоле, оттуда намеревался выступить со своими отрядами против Джованни Бентивольо, тирана Болоньи, так как хотел подчинить себе этот город и сделать его столицей своего герцогства Романьи. Когда весть об этом дошла до Вителли, Орсини и других их сторонников, они решили, что герцог становится слишком могуч и теперь надо бояться за себя, ибо, завладев Болоньей, он, конечно, постарается их истребить, дабы вооруженным в Италии остался один только он. Они собрались в Маджоне около Перуджи и пригласили туда кардинала, Паоло и герцога Гравина Орсини, Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, Джанпаоло Бальони, тирана Перуджи, и мессера Антонио да Венафро, посланного Пандольфо Петруччи, властителем Сиены; на собрании речь шла о мощи герцога, о его замыслах, о том, что его необходимо обуздать, иначе всем им грозит гибель. Кроме того, решили не покидать Бентивольо, постараться привлечь на свою сторону флорентийцев и в оба города послать своих людей, обещая помощь первому и убеждая второй объединиться против общего врага. Об этом съезде стало тотчас же известно во всей Италии, и у всех недовольных властью герцога, между прочим, у жителей Урбино, появилась надежда на перемены. Умы волновались, и несколько жителей Урбино решили захватить дружественный герцогу замок Сан-Лео. Владелец замка в это время его укреплял, и туда свозили лес для построек; заговорщики дождались, пока бревна, доставлявшиеся в замок, были уже на мосту, и загромоздили его настолько, что защитники замка не могли на него взойти, вскочили на мост и оттуда ворвались в замок. Как только об этом захвате стало известно, взбунтовалось все государство и потребовало обратно своего старого герцога, понадеявшись не столько даже на захват крепости, сколько на съезд в Маджоне и на его поддержку. Участники съезда, узнав о бунте в Урбино, решили, что упускать этот случай нельзя, собрали своих людей и двинулись на завоевание всех земель, которые в этом государстве оставались еще в руках герцога, причем снова отправили во Флоренцию послов, поручив им убедить республику соединиться с ними, чтобы потушить страшный для всех пожар, указывая, что враг разбит и другого такого случая уже не дождаться. Однако флорентийцы, ненавидевшие по разным причинам Вителли и Орсини, не только к ним не присоединились, но послали к герцогу своего секретаря, Никколо Макиавелли, предлагая ему убежище и помощь против его новых врагов; герцог же находился в Имоле в великом страхе, потому что солдаты его совсем для него неожиданно стали его врагами, война была близка, а он оказывался безоружным. Однако, получив предложения флорентийцев, он воспрянул духом и решил тянуть войну с небольшими отрядами, какие у него оставались, заключать с кем можно соглашения и искать помощи, которую готовил двояко: он просил помощи у короля Франции, а со своей стороны нанимал где мог солдат и всяких конных людей, всем раздавая деньги. Враги его все же, продвигаясь вперед, подошли к Фоссомброне, где стояли некоторые отряды герцога, которые и были разбиты Вителли и Орсини. После этого герцог все свои помыслы сосредоточил на одном: попробовать, нельзя ли остановить беду, заключив с врагами сделку; будучи величайшим мастером в притворстве, он не упустил ничего, чтобы втолковать им, что они подняли оружие против человека, который хотел все свои приобретения отдать им, что с него довольно одного титула князя, а самое княжество он хотел им уступить. Герцог так их в этом убедил, что они отправили к нему синьора Паоло для переговоров и прекратили войну. Герцог же своих приготовлений не прекратил и всячески старался набрать как можно больше всадников и пехотинцев; а чтобы приготовления его не обнаружились, он рассылал своих людей отдельными отрядами по всей Романье. Тем временем к нему прибыли пятьсот французских копейщиков, и, хотя он был уже настолько силен, что мог ответить врагам оружием, он все же решил, что вернее и полезнее их обмануть и не прекращать переговоров. Он так усердно вел дело, что заключил с ними мир, которым подтвердил свои прежние договоры с ними о командовании, подарил им четыре тысячи дукатов, обещал не притеснять Бентивольо, даже породнился с Джованни; все это было тем труднее, что он не мог заставить врагов лично к себе явиться. С другой стороны, Орсини и Вителли обязались вернуть ему герцогство Урбино и другие занятые владения, служить ему во всех его походах, без разрешения его ни с кем не вести войны и не заключать союза. После этой сделки Гвидо Убальдо, герцог Урбино, снова бежал в Венецию, разрушив сперва все крепости государства, ибо, доверяя народу и не веря, что он сможет эти крепости защитить, он не хотел отдать их врагу, который, владея замками, держал бы в руках его друзей. Сам герцог Валенти-но, заключив этот мир и разослав своих людей по всей Романье вместе с французскими солдатами, уехал в конце ноября из Имолы и направился в Чезену, где провел немало времени в переговорах с Вителли и Орсини, находившимися со своими людьми в герцогстве Урбино, завоевание которого приходилось вести с начала; так как дело не двигалось, они послали к герцогу Оливеротто да Фермо, чтобы предложить ему свои услуги, если герцог захочет идти на Тоскану. В противном случае они двинутся на Синигалию. Герцог ответил, что не желает поднимать войну в Тоскане, так как флорентийцы — его друзья, но будет очень рад, если Орсини и Вителли отправятся в Синигалию. Вскоре пришло известие, что город им покорился, но замок сдаться не хочет, так как владелец хотел передать его только самому герцогу и никому иному, а потому герцога просят прибыть скорее. Случай показался герцогу удобным и не возбуждающим подозрения, так как не он собирался ехать в Синигалию, а сами Орсини его туда вызвали. Чтобы вернее усыпить противников, герцог отпустил всех французских солдат, которые вернулись в Ломбардию, и оставил при себе только сто копейщиков под командой своего родственника монсеньора ди Кандалеса; в середине декабря он выехал из Чезены и отправился в Фано; там он со всем коварством и ловкостью, на какую только был способен, убедил Вителли и Орсини подождать его в Синигалии, доказав им, что при такой грубости владельца замка мир их не может быть ни прочным, ни продолжительным, а он такой человек, который хочет опереться на оружие и совет своих друзей. Правда, Вителлоццо держался очень осторожно, так как смерть брата научила его, что нельзя сперва оскорбить князя, а потом ему доверяться, но, поддавшись убеждениям Паоло Орсини, соблазненного подарками и обещаниями герцога, он согласился его подождать. Перед отъездом из Фано (это было 30 декабря 1502 года) герцог сообщил свои замыслы восьми самым верным своим приближенным, между прочими дону Микеле и монсеньору д'Эуна, который впоследствии был кардиналом, и приказал им, как только они встретят Вителлоццо, Паоло Орсини, герцога Гранина и Оливеротто, сейчас же поставить около каждого из них двух своих, поручить каждого точно известным людям и двигаться в таком порядке до Сини-галии, никого не отпуская, пока не доведут их до дома герцога и не схватят. Затем герцог распорядился, чтобы все его воины, конные и пешие (а их было больше двух тысяч всадников и десять тысяч пехотинцев), находились с раннего утра на берегу реки Метавра, в пяти милях от Фано, и там его дожидались. Когда все это войско в последний день декабря собралось на берегу Метавра, он выслал вперед около двухсот всадников, затем послал пехоту и, наконец, выступил сам с остальными солдатами. Фано и Синигалия — это два города в Анконской Марке, лежащие на берегу Адриатического моря и в пятнадцати милях друг от друга; если идти по направлению к Синигалии, то с правой стороны будут горы, подножие которых иногда так приближается к морю, что между горами и водой остается только очень узкое пространство, и даже там, где горы расступаются, оно не достигает двух миль. Расстояние от подножия этих гор до Синигалии немного больше выстрела из лука, а от Синигалии до моря оно меньше мили. Недалеко протекает небольшая речка, омывающая часть стен, которые выходят на дорогу и обращены к городу Фано. Таким образом, если направляться в Си-нигалию из окрестностей, то большую часть пути надо идти вдоль гор, у самой реки, пересекающей Синигалию, дорога отклоняется влево и, на расстоянии выстрела из лука, идет берегом, а затем поворачивает на мост, перекинутый через реку, и почти подходит к воротам Синигалии, но не прямо, а сбоку. Перед воротами лежит предместье из нескольких домов и площади, которая одной стороной выходит на речную плотину. Ви-телли и Орсини, приказав дожидаться герцога и желая сами торжественно его встретить, разместили своих людей в замке в шести милях от Синигалии и оставили в Синигалии только Оливеротто с его отрядом в тысячу пехотинцев и сто пятьдесят всадников, расположившихся в предместье, о котором сказано выше. Отдав необходимые распоряжения, герцог Валентино направился к Синигалии, но, когда головной отряд всадников подъехал к мосту, он не перешел его, а остановился и затем повернул частью к реке, частью в поле, оставив в середине проход, через который, не останавливаясь, прошли пехотинцы. Навстречу герцогу выехали на мулах Вителлоццо, Паоло Орсини и герцог Гранина, сопровождаемые всего несколькими всадниками. Вителлоццо, безоружный, в зеленой шапочке, был в глубокой печали, точно сознавая свою близкую смерть (храбрость этого человека и его прошлое были хорошо известны), и на него смотрели с любопытством. Говорили, что, уезжая от своих солдат, чтобы отправиться навстречу герцогу в Синигалию, он прощался с ними как бы в последний раз. Дом и имущество он поручил начальникам отряда, а племянников своих увещевал помнить не о богатстве их дома, а о доблести отцов. Когда все трое подъехали к герцогу и сердечно его приветствовали, он их принял любезно, и они тотчас же были окружены людьми герцога, которым приказано было за ними следить. Увидав, что не хватает Оливеротто, который остался со своим отрядом в Синигалии и, дожидаясь у места своей стоянки, выше реки, держал своих людей в строю и обучал их, герцог показал глазами дону Микеле, которому поручен был Оливеротто, чтобы тот не допустил Оливеротто ускользнуть. Тогда дон Микеле поскакал вперед и, подъехав к Оливеротто, сказал ему, что нельзя уводить солдат из помещений, так как люди герцога их отнимут; поэтому он предложил ему их разместить и вместе ехать навстречу герцогу. Оливеротто исполнил это распоряжение, и в это время неожиданно подъехал герцог, который, увидев Оливеротто, позвал его, а Оливеротто, поклонившись, присоединился к остальным. Они въехали в Синигалию, спешились у дома герцога и, как только вошли с ним в потайную комнату, были схвачены людьми герцога, который сейчас же вскочил на коня и велел окружить солдат Оливеротто и Орсини. Люди Оливеротто были истреблены, так как были ближе, но отряды Орсини и Вителли, которые стояли дальше и почуяли гибель своих господ, успели соединиться и, вспомнив доблесть и дисциплину Орсини и Вителли, пробились вместе и спаслись, несмотря на усилия местных жителей и врагов. Однако солдаты герцога, не довольствуясь тем, что ограбили людей Оливеротто, начали грабить Синигалию, и, если бы герцог не обуздал их, приказав перебить многих, они разграбили бы весь город. Когда подошла ночь и кончилось волнение, герцог решил, что настало удобное время убить Вителлоццо и Оливеротто, приказал отвести их обоих в указанное место и велел их удавить. При этом не обратили никакого внимания на их слова, достойные их прежней жизни: Вителлоццо просил дозволить ему вымолить у папы полное отпущение грехов, а Оливеротто, с плачем, сваливал на Вителлоццо вину за все козни против герцога. Пао-ло и герцог Гравина Орсини были оставлены в живых, пока герцог не узнал, что папа в Риме захватил кардинала Орсини, архиепископа Флорентийского, и мессера Джакомо ди Сайта Кроче. Когда известие об этом пришло, они были таким же образом удавлены в Кастель-дель-Пиэве восемнадцатого января 1502 года» [Никколо Макиавелли. Государь. Пер. под ред. А. Дживелегова. М.: Эксмо-Пресс, 2001, с. 11–18]. Пожалуй, этим своим деянием он послужил Макиавелли образцом для его «Государя». 22.13. Неохраняемая крепостная стена в Нюрнберге«Эпеляйн фон Гайлинген [Eppelein von Geilingen (Egkelein Geyling), 1311–1381] сидел, закованный в кандалы, в башне. Дневной свет едва пробивался в его темницу. А в ратуше господа решали его судьбу, хотя надеяться, считай, было не на что. Единогласно заклятый враг нюрнбергцев был приговорен к повешению. Однако бедняге не отказали в той милости, что даруется всем грешникам: он мог выразить свое последнее желание. Когда у него осведомились, чего он желает напоследок, Эпеляйн сперва задумчиво почесал свою бороду, а затем молвил: «Как вам ведомо, досточтимые, на земле для меня не было большего счастья, нежели гарцевать на своей лошадке. Посему позвольте, прежде чем взойти на лобное место, еще раз проехаться верхом, дабы легче затем было отыскать дорогу к вечному покою!» А ведь самые сообразительные господа из ратуши предчувствовали, что запросит он проехаться верхом, да и постарается сбежать на своем добром коне. Но такое казалось совершенно невозможным: само место было приказано оцепить плотным кольцом воинов, дабы и помышлять о бегстве охоты не было. И вот хмурым утром следующего дня зазвенел колокольчик осужденного: это Эпеляйн на своем скакуне медленно объезжал площадь. Неприступной стеной обступали его с трех сторон нюрнбергские стражники с железными пиками и алебардами наперевес. Эпеляйн и не думал там бежать: продираться сквозь такой железный частокол — все равно что искать верной гибели. Но вон там стена была свободной; предводитель отряда не выставил здесь ни одного воина, ибо в том месте был крутой обрыв. Но стоило Эпеляйну увидеть открывающийся за стеной простор и голубой небосвод, он подумал: «Не все ли равно, где расстанешься с жизнью. А я ведь порой ездил там, что, казалось, не сносить головы». И он натянул удила, дабы конь ускорил ход; вдавил колени ему в бока, переводя вскачь, а когда достаточно отдалился, пришпорил скакуна. И животное, словно прочитав мысли седока, взвилось на дыбы и перемахнуло через стену, полетев вниз с кручи. Место, куда они упали, оказалось болотистым. На удивление, никто не пострадал. Лошадь тотчас вскочила, и Эпеляйн запрыгнул в седло. С высокой городской стены на все это в ужасе глядели, сбившись в кучу, сообразительные нюрнбергские господа из ратуши и славные воины. Эпеляйп со смехом крикнул: «Эй, нюрнбергцы, ведь дважды не вешают!» Тут градом полетели вниз копья и пики, вонзаясь одно за другим в землю. Но ни одно из них не угодило в Эпа, ибо тем временем он ускакал оттуда, скрывшись вскоре в лесу. До сих пор бывающим в Нюрнберге чужестранцам показывают след от копыта в песчанике той самой крепостной стены». Эта легенда, взятая из книги Франца Бауэра (Bauer) «Alt-Nurnberg. Sagen, Legenden und Geschichten erzahlt und bebildert» (Мюнхен, 3-е изд., 1955), показывает, на что способен запертый «вор». 22.14. Окружение с брешью«Если окружаешь войско противника, оставь в окружении брешь», — говорится в Военном искусстве Сунь-цзы [ «Сунь-цзы», 7.17 «Военное противоборство» («Цзюнь чжэн»): «Китайская военная стратегия». Пер. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 163]. В составленном в конце XII — начале XIII в. Произведении «11 мужей комментируют Сунь-цзы»[324] этот совет разъясняется, среди прочего, на основе случая, имевшего место во время восстания Желтых повязок на исходе II в. Один город [Юань], удерживаемый повстанцами, не сдавался, сколь ожесточенно ни шли на его приступ. «Мне ведома причина, — сказал предводитель императорского войска Чжу Цзюнь (ум. 195 н. э.), с возвышения изучив город. — Ведь разбойники обложены со всех сторон. В городе наблюдается невиданное напряжение сил. Сдаваться не хотят. Вырваться невозможно. Поэтому и стоят насмерть. Даже если 10 тыс. стали одним целым, их невозможно одолеть. Ну, а если таких 100 тысяч? Для нас это сущая беда. Было бы лучше разжать тиски. Когда вожак повстанцев это увидит, он наверняка попытается прорваться. Но тогда ослабнет их стойкость, а это и есть путь к легкой победе». Сказано, сделано. Вождь повстанцев действительно покинул находящийся в безнадежном положении город, желая вырваться на свободу. Тут и одолел его Чжу Цзюнь. 22.15. При лунном свете наблюдать за бегством далай-ламыКак сумел далай-лама в марте 1959 г. сбежать из Тибета в Индию без всяких помех со стороны китайцев? «Завесу над этой тайной теперь можно приоткрыть», — сообщает выходящая в Пекине газета Китайская молодежь (Чжунго циннянь бао), печатный орган Коммунистического союза китайской молодежи, 10 июля 1995 г. Народно-освободительная армия Китая была подготовлена наилучшим образом к бегству далай-ламы. Лхаса находилась на осадном положении. Если бы пекинские власти отдали приказ, группировке далай-ламы и шагу не позволили бы ступить. Ли Цзюэ [род. 1914], тогдашний начальник штаба Тибетского военного округа, пишет в своих воспоминаниях: «Ночью 17 марта 1959 г. далай-лама и его окружение готовились на северном берегу реки Лхасы к переправе. Наши орудия уже давно были направлены в ту сторону. Достаточно было одного залпа, и никто из них не уцелел бы. Однако пекинское командование не отдало нам приказ задержать беглецов. Так мы и сидели тихо в лесу и при лунном свете наблюдали, как те на кожаных лодках боязливо переплавлялись на южный берег». Со слов далай-ламы (Mein Leben und mein Volk: die Tragodie Tibets (Моя земля и мой народ: трагедия Тибета) [пер. с англ. Марии Штайнингер (Steininger)]. Мюнхен, 1962, с. 266 и след, [ориг. назв.: «My Land and My People. Memoirs of the Dalai Lama of Tibet», 1962 — книга писалась в содружестве с английским писателем Дэвидом Хауартом (Howarth), представляя собой переложение с тибетского; на рус. яз. см.: «Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества далай-ламы XIV». Пер. с англ. А. Терентьева. СПб.: Нартанг, 2000], его бегство из Лхасы предстает следующим образом: «Для меня приготовили военное обмундирование и меховую шапку; около половины шестого я снял свое монашеское одеяние, переодевшись в униформу [стратагема 21]… Мне… дали автомат, который я повесил на плечо, чтобы окончательно принять вид военного. Меня сопровождали солдаты. Мы углубились в темный сад… На пути к реке мы миновали большое скопление народа. Мой казначей остановился, чтобы переговорить с предводителями ополчения. Некоторые были осведомлены о том, что я этой ночью покидаю Лхасу. Но народ, разумеется, ничего не знал. Во время разговора я спокойно ждал, стараясь походить на солдата. Еще не до конца стемнело, но без очков я плохо видел и поэтому не знал, разглядывают меня или нет. Я обрадовался, когда разговор подошел к концу. На пути к берегу мы должны были пересечь песчаную местность с зарослями кустарника. Казначей-монах был крепким высокорослым парнем; в руках он держал меч, и я уверен, что в случае необходимости он бросился бы на эти заросли с мечом наперевес. Возле каждого кустарника он принимал угрожающий вид. Но врага нигде не было видно. Мы переплыли реку в кожаных лодках. На противоположном берегу меня встречали родственники. Пришли также министры и духовные лица. Они выбрались из Норбулинки,[325] спрятавшись в грузовике под брезентом. Нас ожидали около тридцати бойцов из Кхама…».[326] Открыть невод и дать уйти Далай-ламе с его спутниками, даже предполагая их бегство в Индию, все это явилось уловкой Мао Цзэдуна, заключает Китайская молодежь [Чжунго циннянь бао], не утруждая себя разъяснением подоплеки события. Почему же отпустили далай-ламу, спросил я в ходе одной из поездок в Тибетский автономный район, будучи членом посланной туда в августе 1997 г. швейцарским Министерством иностранных дел инспекционной группы по правам человека, одного местного чиновника. Ответ был таким: «Если бы по вине китайской стороны с головы далай-ламы упал хотя бы один волос, столь нужное Китаю укрепление власти в Тибете надолго затормозилось бы». Если эти утверждения верны, они показывают, что и один оказавшийся в окружении человек может обладать такой духовной силой, которая делает беспомощной располагающую значительным материальным перевесом противную сторону, вынуждая ее отказаться от стратагемы 22. 22.16. Одиннадцать присяжных идут на поводу у одногоВ одном местечке на западе США присяжному жюри, состоящему из двенадцати крестьян, предстояло вынести решение о виновности в уголовном деле. Согласно закону, их решение должно быть единогласным. И пока они не примут такого решения, им нельзя расходиться. В данном случае одиннадцать присяжных считали, что обвиняемый виновен, и лишь один был противоположного мнения. И сколько одиннадцать членов жюри ни пытались переубедить своего коллегу, тот настаивал на своем. Дело шло к полудню. Неожиданно небо затянуло черными тучами, задул порывистый ветер. Вот-вот должен был хлынуть ливень. Одиннадцать присяжных сидели как на иголках, ибо у них на подворье под открытым небом сохло зерно. Если не поторопиться, весь урожай очутится в воде. Однако, не приняв единогласного решения, жюри не могло разойтись. В этом положении еще настойчивее повел себя двенадцатый присяжный. Он сказал остальным: «Скоро пойдет дождь. Если вы не согласитесь со мной, даже и не мечтайте попасть нынче домой». Тут не выдержал один. «Раз ты не хочешь менять свое мнение, это сделаю я», — бросил он в сердцах. А так как и прочим не терпелось скорее попасть домой, они тоже уступили противному мнению. Таким образом обвиняемый был оправдан. Иной западный читатель, пожав плечами и заметив: «Грубое вымогательство!», махнул бы рукой на эту историю. А вот автор книг по стратагемам Юй Сюэбинь умело разобрал эту историю со стратагемной точки зрения: один присяжный при виде желания его одиннадцати коллег как можно раньше уйти, чтобы укрыть зерно, использовал так быстро тающее для них время в качестве «комнаты», куда он и запер их своей несговорчивостью. Разумеется, он оставил им выход, но открыть его могла только их сговорчивость. Таким образом, один присяжный благодаря стратагеме 22 взял верх над подавляющим большинством. 22.17. Прижатый к стенкеВ другом приведенном Юй Сюэбинем юридическом случае речь идет о заведующем одним из отделений Государственного банка Китая, по чьему указанию в Гонконг было переведено 5,7 млн. долларов. Вскоре выяснилось, что судьба этих денег неясна. Отсутствовало долговое обязательство, договор купли-продажи или другой какой-либо документ, обосновывающий перевод этой суммы. Обратились за разъяснениями к заведующему. Но тот стал путаться, то говоря о каком-то займе, то вообще от всего отнекиваясь. У начальства создалось впечатление, что здесь не все в порядке, и решено было взять заведующего под стражу для выяснения случившегося, что того крайне возмутило. По его мнению, еще ничего не было доказано, так что само его задержание противозаконно. Он посылал одну жалобу за другой. Наконец, соответствующая судебная инстанция вынесла следующее постановление: «Если вы присвоили эти деньги, дело идет о хищении. Если вы самолично одолжили их кому-то, вы виновны в использовании денег не по назначению. Если деньги исчезли в результате обманных действий третьей стороны, вам вменяется халатное отношение к служебным обязанностям». Заведующий понял, что загнан в угол, и признался во всем. Оказывается, он собирался бежать за границу и с этой целью хотел обеспечить себя. 22.18. Взять в кольцо своими вопросамиВ связи с делом об изнасиловании свидетельница обвинения на слушании утверждала, что той ночью, когда изнасиловали ее подругу, затем она вместе с насильником ходила на пляж искать туфли своей подруги. На перекрестном допросе, состоявшемся в начале декабря 1991 г. в Палм-Бич, Флорида (США), в зале суда 123, отвечала свидетельница обвинения: «Вы просите насильника пойти с вами на пляж ночью?» — «Да». — «Вы идете с мужчиной по темному проходу?» — «Да». — «Вы идете с мужчиной, который, по словам вашей подруги, её изнасиловал, одна через сад глубокой ночью?» — «Да». — «Вы идете некоторое время с насильником по пляжу?» — «Да». — «В темноте?» — «Да» (Бильд. Гамбург, 5.15.1991, с. 8). Каждый вопрос поставлен так, что свидетельница может отвечать либо да, либо нет. И как бы она ни отвечала, она оказывается в ловушке. Отрицательно отвечая на какой-либо вопрос, она тем самым отмежевывается от своих звучавших до начала процесса слов и подрывает веру в них. А с каждым «да» она опять же подрывает веру в слова своей подруги, утверждавшей, что ее в ту ночь изнасиловали. Использованию пропитанного духом стратагемы 22 способа опроса можно противопоставить лишь согласующиеся, дающие цельную картину показания всех участников событий, чьи утверждения не расходились бы друг с другом. 22.19. Иисус не дает запутать себя«23. И когда пришел Он в храм и учил, приступили к Нему первосвященники и старейшины народа и сказали: какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть? 24. Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне, то и Я вам скажу, какою властью это делаю; 25. крещение Иоанново откуда было: с небес, или от человеков? Они же рассуждали между собою: если, скажем, с небес, то Он скажет нам: почему же вы не поверили ему? 26. а если сказать: от человеков, — боимся народа, ибо все почитают Иоанна за пророка. 27. И сказали в ответ Иисусу: не знаем. Сказал им и Он: и Я вам не скажу, какою властью это делаю» [Мф 21:23–27]. Иисус входит на территорию своих противников, пытающихся не физически, а посредством провокационных вопросов загнать Его в угол. Подстерегающей Его опасности Иисус избегает, обращая оружие противника против него же самого, когда Сам задает провокационный вопрос. Теперь противники Иисуса неожиданно для себя попадают в ту же ловушку. Вопрос ставит перед ними неразрешимую задачу: любой ответ Иисус может обернуть против них. Но ловушка еще не захлопнулась. Она захлопнется лишь после того, как они ответят. Поэтому противники Иисуса предпочитают не отвечать и покинуть опасное положение, в котором очутились из-за вопроса Иисуса, но лишь ценой отказа от «комнаты», где они хотели поймать «вора», т. е. от адресованного Иисусу провокационного вопроса. 22.20. Пусть говорят, что человека создал Бог!«Даже идеалистов и тех мы можем побудить воздержаться от выступлений против нас, хотя они и утверждают, что Бог создал человека, а мы говорим, что человек произошел от обезьяны… Одним словом, нам не следует наносить удары по всем направлениям. Нанесение ударов по всем направлениям создаст напряженность во всей стране, что будет очень плохо. Мы ни в коем случае не должны восстанавливать против себя всех и вся, необходимо идти на некоторые уступки, некоторую разрядку в одном направлении и сосредотачивать силы для наступления в другом направлении. Мы обязаны хорошо поставить свою работу, чтобы рабочие, крестьяне и мелкие ремесленники нас поддерживали, чтобы подавляющее большинство национальной буржуазии и интеллигенции не шло против нас. Таким образом можно будет изолировать остатки гоминьда-новских сил, шпионов и бандитов, изолировать класс помещиков, изолировать тайваньских и тибетских реакционеров, изолировать империализм перед лицом нашего народа. Такова наша политика, таков наш стратегический и тактический курс, такова линия третьего пленума ЦК» [ «Не наносить удары по всем направлениям» («Бу яо сы мянь цзи») (часть выступления Мао Цзэдуна, где даются пояснения к письменному докладу «За коренное улучшение финансово-экономического положения страны»): «Доклад на третьем пленуме Центрального Комитета Коммунистической партии Китая седьмого созыва» (6 июня 1950 года). Избранные произведения, т. 4, с. 34–35]. Эти слова произнес Мао Цзэдун шестого июня 1950 г. на пленарном заседании ЦК КПК. Мао предостерегает от войны на всех фронтах, которая приведет к тому, что ты попадешь под круговой обстрел и тем самым окажешься на положении «вора», из-за собственной неосторожности и себе на погибель очутившегося в запертой «комнате». Так что негоже обращать стратагему 22 против себя, действуя безрассудно. Осторожному обращению со стратагемой 22, но под другим утлом зрения, учит живший две тысячи лет до Мао даосский философ Чжуан-цзы (ок. 369 — ок. 286 гг.): «Если кого-то слишком притесняют, он вынужден ответить неприязнью». Примечания:3 Саньшилю цзеду. // Расшифровка 36 стратагем. Сост. Мао Юаньгу, Сюй Чуцяо. Изд. Цзефанцзюнь вэньи чубаньшэ. Пекин, 2002. 31 См. там же. С. 40–43. 32 См.: Senger H. von. Strategeme. Der erste Band der beruhmten 36 Strategeme der Chinesen — lange als Geheimwissen gehutet, erstmals im Westen vorgeestellt. Bern, Scherz, 1988. 319 Eglisau, швейцарский городок (3150 жителей) на р. Рейн в округе Бюлах, кантон Цюрих. — Прим. пер. 320 В рус. пер. С. Анта подытоживающие пьесу куплеты уличного певца опущены: Брехт Б. Избранное. Пьесы, рассказы. М.: Радуга, 1987. — Прим. пер. 321 Автор Ван Цзисинь, живший в период правления танского императора Сюань-цзуна (685–761, правил 712–755). —Прим. пер. 322 Упоминаемый эпизод с отцом Конфуция помимо «Цзо чжуань», десятый год правления Сян-гуна (563 до н. э.), где он представлен как цзо-усец Хэ, более подробно изложен в первой главе современного «Жизнеописания Конфуция» («Кун-цзы чжуань», 1988), один из авторов которого Цао Яодэ (род. 1936). На рус. яз. см.: Переломов Л. С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М.: Наука, 1993, с. 44–45. — Прим. пер. 323 У ши — низкая командная должность, занимаемая человеком аристократического происхождения (там же, с. 413). — Прим. пер. 324 Упоминается книга «11 мужей комментируют Сунь-цзы» («Ши и цзя чжу Сунь-цзы»), в число коих входят вэйский Цао Цао (155–220), лян-ский господин Мэн (т. е. Мэн-ши, первая пол. VI в.), танские: Ли Цюань (сер. VIII в.), Ду My (803–852), Ду Ю (ум. 812), Чэнь Хао, Цзя Линь; сун-ские Мэй Яочэнь (1002–1060), Ван Чжэ, Хэ Яньси (еще именуемый просто господин Хэ), Чжао Юй. — Прим. пер. 325 Норбулинка — построенный далай-ламой VIII (Джамбал Джамц-хо (др. чтение — Джампал Гьятцо, 1758–1804) в Лхасе дворец, ставший летней резиденцией далай-лам. 326 Кхам — Восточный Тибет. — Прим. пер. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|