Странник ревностно проходит Путем тесным к небесам. Он тяжелое свое бремя На плечах сво...

Странник ревностно проходит Путем тесным к небесам. Он тяжелое свое бремя На плечах своих несет.

В душе его кипит желанье (

Пустыни дики проходить.

С полной верой в живого Бога

Людей от злобы отвратить. [...]

Христос владел его душою [...]

Ему шумит толпа неверных:

«Куда ты, странник, зашагал?»

На них странник не взирает,

А идет вперед скорей. : Только к Господу взывает: ( «Прости несмысленных людей». '

В другом псалме находим картину высшего мира, увиденного бла- | годаря откровению; прототипом такого визионерства является Апокалипсис. В версии Добролюбова, обшее согласие нарушается лишь индивидуалистическим падением личности, страдающей от гордыни:

Над рекой, над животной в виденьи я был,

Буйный ветр над волнами под небом ходил,

Серафимы стояли над вечной рекой,

Опоясаны чистой, алмазной броней. [...)

И внимали им звери и бездны лесов,

И я слышал псалом без числа голосов.

И растенья и звери воскресли в раю,

И приняли от Бога одежду свою.

Но один серафим тех небес не желал,

Все к какой-то свободе страдал и жаждал.

Средь миров бесконечных он свой путь преклонил,

И надеждой безумной свой дух озарил. [...]

И вскричал я: «О, брат, возвратись вновь к Творцу,

Ведь Свобода и Радость есть имя ему»1.

Во всем писании серафим упоминается только в Книге Исайи3, а в русской поэзии сразу ассоциируется с Пророком Пушкина. Грех индивидуализма конструируется по хорошо знакомым риторическим образцам; но если у Пушкина серафим дает поэту-пророку его уникальную способности чувства и речи, то у Добролюбова происходит характерная инверсия. Серафим отпадает от Божественного единства и превращается в романтического странника, подобно Демону Лермонтова, падшему херувиму. Поэт-пророк умоляет его вернуться в божественный коллектив. Спасения в одиночку нет; оно возможно на пути всеобщего человеческого единения, а пока что — средствами консолидации общины под руководством ее лидера.

Обрядовая сторона религии Добролюбова имела скорее негативный характер. За обрядность он критиковал и православную, и «пля

шущуто» церковь, как называл он хлыстовство. «Веками люди были скованы обрядами, и нас отвергших все обряды, обряды снова побеждали с самой незаметной стороны»,— писал он уже в 1930-е годы1. Мы ничего не знаем о том, как добролюбовцы женились, как они праздновали рождения, как хоронили умерших. В общине не было ни специального места для молений, ни отведенного для них времени, ни ритуала. Добролюбовцы много пели, но музыкальная сторона коллективного пения была заимствована у молокан и хлыстов. Некоторые песни были просто взяты у них, как известная «Ты любовь, ты любовь, ты любовь святая». Но и пение стало раздражать Добролюбова. Единственным обрядом, который он вводил с очевидной охотой, было коллективное молчание. Иногда община молчала целыми днями. Насколько можно понять по разрозненным сведениям, иконоборчество и молчаливость их лидера с возрастом все усиливались. Так он терял поклонников. «С добролюбовцами общение было трудно, потому что они давали обет молчания и на ваш вопрос ответ мог последовать лишь через год. Я считал это недостатком внимания к людям»2,— вспоминал Бердяев, уважавший Добролюбова и знавший его последователей.

Духовное руководство Добролюбова было предельно жестким. Старый добролюбовец рассказывал Яркову о своем духовном руководителе:

Запрется он, бывало, [...] к нему и не приступишься. Правда, секретаря [...] не было, но правило «без доклада» не входить все же в какой-то мере соблюдалось. Иногда [...] слышалось и такое: — Брат Алексей, я не свободен с тобой говорить. [...] Большей частью приходили к нему братья по вызову. Возражать или противоречить ему тоже было не так-то легко. Ничего не поделаешь: [...] назвался верховным правителем или вождем основанной тобой общины, — твори, как полагается, суд и расправу3.

В качестве санкции за непослушание применялось классическое средство: запрет обшине входить в контакт с провинившимся ее членом. Срок такого наказания обычно составлял семь дней. Однажды Добролюбов подверг члена своей общины бойкоту на целый месяц. Тогда 'братки' взбунтовались, запрет такого рода казался им несправедливым и неисполнимым. Добролюбов признал тогда, что был не прав. Другой, по выражению Яркова, «конфуз» случился с Добролюбовым, когда к нему приезжал Леонид Семенов, его последователь и к тому же близкий друг его покойной сестры Марии. Соперничество между ними приобрело явный характер и стало обсуждаться в общине; интересно, что главным предметом обсуждения были сравнительные достоинства стихов Семенова и Добролюбова. Семенову пришлось уехать, а Добролюбов ввел новый запрет: «Не сообщайтесь с образованными. Не принимайте их у себя»"1.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх