Глава 12

ВОЙНА РАДИ СЛАВЫ

Мужчины любят войну. Они часто сражаются из-за любви к захватывающим ощущениям, которые дает война, или просто из жажды сражаться. Если правдой является то (как сказал кто-то), что любой будет сражаться, если он «достаточно сумасшедший», то не менее справедливо, что люди будут сражаться даже если они не по какой-то причине пробуждены от мирной жизни, но и просто для удовольствия. Война дает своего рода развлечение и отдых от скуки. Она является способом бегства от монотонности обыденного существования. Первобытная жизнь, очевидно, предоставляла мало развлечений и способов отдыха; дикари настолько были поглощены суровой борьбой за существование, что в их жизни оставалось очень мало времени для развлечений. Следовательно, люди всегда любили сражаться. Наиболее захватывающими вещами, известными им, были охота, скотоводство и военное дело. Они наслаждались этими занятиями, и эти их занятия приносили достаточно удовлетворения и наслаждения.

Война также предоставляла готовые способы получения известности, поскольку боевые подвиги всегда почитались и превозносились. Как мы уже видели, женщины предпочитали мужчин, которые предоставляли доказательства своей доблести, они приветствовали возвращающегося воина победными песнями, устраивали в его честь празднества и толпились вокруг, чтобы услышать о его подвигах. Все это подогревало мужское тщеславие и давало мужчинам дополнительные мотивы и поводы для сражений.

Война, вызванная подобными причинами, часто была не серьезней, чем игра, но иногда она вела к ужасным последствиям. В Британской Колумбии война на самом деле была формой развлечения; она состояла главным образом из поединков, и во время «битвы» две «армии» танцевали и пели. Это было хорошей потехой, и обе стороны получали от нее удовольствие. В неблагоприятных условиях Аляски у тлинкитов было мало развлечений, поэтому неудивительно, что желание отвлечься от обыденности служило одной из причин войны между ними. Гипуринас, жившие в дельте Амазонки, как говорят, «восхищались войной», хотя и не только из любви к кровопролитию. Низкая ценность человеческой жизни (очевидно, главная характеристика первобытных народов) часто вела, в сочетании с жестокостью, к человекоубийству как таковому. Очевидно, это справедливо и в отношении гаучо Центрального Уругвая, и эквадорских сапарос, о которых Симсон говорит: «Одной из наиболее известных особенностей этих примечательных людей – это их стремление убивать и отчетливое наслаждение от уничтожения жизни. Они всегда готовы (и жаждут) убивать, вне зависимости от того, будет ли это животное или человеческое существо, и наслаждаются этим занятием». Ангус говорит о вожде маканга, что его самым большим удовольствием было «убивать беззащитных людей или обращать их в рабство». Этот забияка начал войну против всех вокруг, против «каждого, кого он считал слабее себя». Рутледж говорит о воинственных масаи: «Сражения, или, более точно, процесс отнимания жизни во время войны, они любят как таковые, и они абсолютно готовы рискнуть своей жизнью ради получения удовольствия от процесса войны и надежды на признание и добычу». О племени фанг также говорят как о любителях войны, тогда как кафры (т. е. банту. – Ред.), подобно многим другим африканским племенам, считали войну и охоту своими любимыми занятиями.

Война – это хороший спорт. Она не обязательно должна быть серьезной, как это видно из примеров притворных боев, обычных для индейцев омаха, африканцев ба-мбала и различных племен Восточной Африки. Ба-мбала называют это занятие «кутана», или «маленькая война». Для нее выжигается специальная «арена», и противоборствующие стороны, вооруженные только луками и стрелами, маршируют, двигаясь цепочкой к назначенному месту, оскорбляют друг друга, затем стреляют и маневрируют, пока им не будет достаточно ощущений (и ранений). Тем не менее, если следует кого-либо убить, немедленно начиналась «гемби» – большая война.

В Австралии война – преимущественно развлечение. Одна из игр племени юалайи является вариацией шуточных боев, в которых один человек со щитом из коры пытается защитить себя от игрушечных бумерангов, которые бросают другие. В Виктории бой обычно проводится, чтобы испытать силу племени. Иногда одни и те же племена проводили турниры или дружеские соревнования в умении использовать бумеранг и щит, которые прекращались, когда кого-нибудь ранили или когда все были удовлетворены. «Аборигены, кажется, получают огромное удовольствие от этих состязаний. Эти соревнования позволяли им проявить свои спортивные умения и мастерство использования различного оружия, а также доказать свое превосходство не только над врагами, против которых оно могло использоваться, но и перед воинами собственного племени. Состязания позволяли храбрым пробовать свои силы, и во время наслаждения настоящим боем они с готовностью рисковали своей жизнью».

Среди племен гор Чин (современный запад Мьянмы (Бирмы) набеги часто совершались юнцами, которые хотели заняться чем-то захватывающим. Уроженцы Саравака и Британского Северного Борнео (север острова Калимантан, ныне входит в состав Малайзии) часто шли на войну просто потому, что им нравилось сражаться. Говорят, что убийство было наслаждением для папуасов. «Настоящая страсть к сражениям» представляется обычной причиной войны среди новозеландских маори. «Война была просто времяпрепровождением, которое маори в глубине сердца истинно любили», и им никогда не нужен предлог для сражений. Если на острове Ротума (к северу от Фиджи) вождь хотел сражаться и не находилось подходящего повода, он создавал причину сам, крадя женщину из соседнего селения.

Большинство полинезийских племен часто участвовало в войне только из-за удовольствия, получаемого от сражений. То, что корейцы считали войну одним из развлечений, проявляется в обычае метания камней. «Каждую весну людям было гарантировано право сражаться камнями, и мужчины (и даже мальчики) двигались на открытые пространства, где было много камней. Там они разбивались на команды – обычно город против пригорода – и регулярно проводили ожесточенные битвы. Каждый год большое число людей погибало, а количество раненых исчислялось тысячами».

Цивилизованные народы в этом отношении иногда не сильно отличались от первобытных. Жажда острых ощущений является мощным стимулом при наборе профессиональных солдат. Она пропагандируется прессой и массовыми организациями для того, чтобы мобилизовать нацию для войны. Военные парады и парадная форма, боевой дух, почести, воздаваемые солдатам, и т. п. создают романтический ореол вокруг войны и скрывает ее ужасы. Война высвобождает энергию, которую невозможно использовать в монотонных занятиях повседневным трудом. Одним словом, война до сих пор представляется мужчине – а косвенно и женщине – как волнующее и романтическое приключение.

Личные амбиции, особенно у вождей, и межгрупповая вражда являются мотивами, изначально происходящими от тщеславия и нередко ведущими к войне. У тлинкитов желание получить рабов для того, чтобы увеличить силу вождя и его клана, было наиболее распространенным мотивом войны. Здесь тщеславие явно сочеталось с экономическими мотивами. Индейцы пима представляли собой такой же пример. «Когда вождь «чувствовал сердцем», что он хочет отомстить за своих людей... или что он хочет почестей, которые воздают успешному воину, он шел от одного поселения к другому, взывая к последователям и повторяя соответствующие речи магического характера». Военный вождь индейских племен низовьев Миссисипи не испытывал отвращения, когда призывал свой народ на войну; «он чрезвычайно заинтересован в войне, поскольку вожди уважаются во время войны гораздо сильнее, чем во время мира». Личные преимущества были также очевидным мотивом войны в Центральной Америке. «Амбиции лидеров к увеличению своих территорий путем посягательства на территории соседей, возможно, были причиной большинства войн среди майя», а среди диких племен войны велись преимущественно из-за зависти и амбиций враждебных военачальников.

В Экваториальной Африке «вражда между племенами является причиной непрекращающейся войны». В Северо-Восточной Африке войны имели следствием огромные человеческие жертвы. Взаимная зависть и страх лежат в основе большинства межплеменных войн в Южной Африке. «Оскорбления вождей» и «деспотизм или амбиции вождей, которые, как надеялись недовольные, будут устранены выстрелом в спину в суматохе битвы», считаются наиболее частыми мотивами для войны на островах Фиджи. На острове Ротума практически все войны были связаны с враждой между двумя районами или их вождями. В случае если они хотели войны, придумывался любой предлог. Если, к примеру, каноэ из одного района проходило перед домом вождя другого, не снизив скорости, за это оскорбление сразу же выдвигалось требование извинений и, если их не следовало, сразу же объявлялась война. Если объявления войны не следовало, это было равносильно признанию подчинения оскорбленного вождя. Хотя на острове Пасхи был всего один «король» (вождь), там тоже часто случались войны из-за личной вражды и алчности. На островах Самоа обычной причиной войны было «желание части одного, двух или более районов считаться более сильными и уважаемыми, чем остальные».

Борьба за место под солнцем, которая играла свою роль в истории цивилизованных народов, не сильно отличается от амбиций и вражды вождей дикарей. Доктрина экономической необходимости – предлог, который так часто применяется, – является, по сути, логически обоснованной. Часто причиной агрессии, ведущей к войне, является не жизненная необходимость, а национальная гордость. Территориальная экспансия часто вызвана не столько экономическими мотивами – поскольку затраты на содержание колоний обычно превосходят то, что от них получают взамен, – сколько представлением о том, что великое государство должно обладать колониями. Великобритания практически единственная из колониальных держав пришла к тому, что управление колониями должно быть оставлено им самим и что «владение» ими является скорее воображаемым, чем реальным. Экспансия и империализм – это исключительно вопросы политики: они происходят не из-за жизненной необходимости, а от национального эгоизма. Существует обычай прятать его под маской необходимости развития других народов – «долг распространения более развитой культуры среди отсталых народов или народов, находящихся в упадке». Традиционная зависть и соперничество Старого Света являются составной частью того, что Франклин назвал «чумой войны».

Война дает исключительную возможность отличиться. Храбрецы и герои получают особое признание и социальный престиж. Первобытные общества превозносили и превозносят успешных воинов, поскольку в условиях постоянной войны их функции становились самыми ценными. Применялись различные способы отметить тех, кто возвысился до идеи групповой пользы. Одним из наиболее важных из них являлось татуирование.

Слово «тату» впервые появилось в английском языке в описаниях Кука и Банкса, описывающих таитянский обычай нанесения пунктира на кожу и окрашивания раны для того, чтобы оставить постоянную метку. Татуирование применяется первобытными народами в нескольких целях: в качестве метки племени, для обозначения замужней женщины, для того чтобы отличать свободного от раба, а благородного от простолюдина, как орнамент или в религиозных целях, а также как почетный знак. Мы здесь касаемся только того, как татуирование служило средством отличия и прославления способного воина. В таких случаях оно является украшением или знаком почета, которым награждались за храбрость или успех в бою. Оно сильно подогревало тщеславие мужчин. Татуировка часто показывала, сколько врагов убил воин, и мужчины состязались друг с другом для того, чтобы стать достойными такой чести. Мальчики не считались мужчинами, пока не завоюют право на свою татуировку, и от нее же зависел их успех у противоположного пола. Эти сильные возбудители тщеславия насаждали воинственный дух, и войны могли предприниматься исключительно для того, чтобы получить эти метки.

Поскольку война у аборигенов острова Борнео (Калимантан) по большей части принимала форму охоты за головами, татуировка являлась знаком удачливого охотника. Среди племени дусунов воин мог получить татуировку только после того, как добудет голову, и ему разрешалось добавлять на руку по отметке за каждую новою голову. На воинов, обладающих татуировками, смотрели как на храбрецов, вне зависимости от того, каким образом были получены эти головы. Кайаны ставили отметки в знак признания доблести; если мужчина сам добывал голову врага, он получал право покрыть тыльную сторону кистей (пальцев и ладоней) татуировками, но если он только участвовал в убийстве, то мог поставить татуировку только на один палец. Однако вожди часто нарушали это правило и покрывали татуировками все руки, даже если участвовали в единственном походе на врага. На Калимантане татуировки были не знаком храбрости в битве, а ставились «преимущественно из желания подражать более воинственным кайанам». Приморские даяки покрывали татуировкой тыльную часть руки, вне зависимости от храбрости в войне, и большинство тех, кто был украшен такими татуировками, были тщеславными хвастунами. Интересно отметить, что эта «дикая и несерьезная система тату» сопровождалась упрощением дизайна. Бакатаны и укиты, которые сохраняли честь, делали очень красивые татуировки. Ставить татуировку дома было запрещено, это можно было делать только во время похода. Поэтому все мастера тату считались исключительными людьми. «Покрытие тела узорами – постепенный процесс, и только самые старые и опытные воины имеют право заканчивать татуировки ног и ступней, а линию вокруг лодыжек запрещено покрывать татуировкой всем, кроме самых смелых ветеранов». Татуировка служит также этим племенам для того, чтобы узнавать друг друга во время битвы. Для этой цели использовали особый узор в виде звезды и части розетки, которая называлась «лукут», античная бусина. «Во время войны в джунглях, где внезапное нападение на неподготовленного врага было основной составляющей тактики, нередко случалось так, что один из атакующих воинов преследовал другого, и, если не существовало опознавательных знаков, с помощью которых на близком расстоянии можно было отличить друга от врага, результаты часто оказывались ужасными». Во время похода кениахи часто с той же целью повязывали вокруг запястья переплетенное пальмовое лыко.

На острове Новая Гвинея татуировки носили воины, убившие одного или более врагов. У племени мекео татуировка на груди также означала, что мужчина забрал человеческую жизнь. У папуасов, живущих в районе мыса Худ (юго-восток Новой Гвинеи), мальчику «никогда не сделают татуировку, пока он не забрал чужую жизнь или не помог в этом другому». У моту и других племен татуировка на груди и на лбу является почетным украшением, показывающим, что тот, кто ее носит, пролил человеческую кровь. «Получить татуировку является мечтой каждого мальчика. Иногда набеги на маленькие прибрежные деревушки совершались просто с целью кого-нибудь убить – чтобы юноша мог вернуться домой и поставить татуировку. Нередко можно было услышать двух мужчин, которые в ссоре говорят друг другу: «Кто ты такой, чтобы говорить так? Где твои татуировки? Кого ты убил для того, чтобы говорить со мной таким образом?»

Юноши западноафриканского народа фанг жаждут получить татуировку, потому что это позволяет им чувствовать себя «настоящими мужчинами». Австралийское племя юалайи использует тату в качестве знака племени или «просто для того, чтобы выглядеть красиво». Татуировки не являются для австралийцев характерными, и там, где они встречаются, они свидетельствуют о храбрости. Возможно, это связано с тем, что австралийцы не очень воинственны. Напротив, малайцы, очень агрессивный народ, используют сложные татуировки в качестве меток племени и для определения достижений и ранга воина. Татуировки у них можно заслужить только подвигами. «У большинства племен нага мужчины не могут сделать себе татуировку, пока не добудут (или не помогут добыть) голову, руки или ноги нага из своего или дружественного племени – не важно, мужчины, женщины или ребенка». Право быть украшенным татуировкой называется «ак» и даруется раджой. Все, кто добыл голову врага, завоевывают «ак» для нанесения на лицо; у тех, кто добыл руки и ноги, появляется право на тату на руках или ногах соответственно. Успешные охотники за головами иногда ставят на грудь татуировку в виде грубой фигуры человека (за каждую взятую голову). Это было особенно распространено среди нага Ассама. Татуировка расценивается племенем нага как знак мужества, и, «пока юношу не украсят подобным образом, девушки часто спрашивают его, почему он не носит женскую одежду». И наоборот, молодой человек, который приносит голову, больше не зовется «мальчиком» или «женщиной» и может участвовать в советах. Ему делают татуировку, и, если желает, он может жениться. Среди всех этих племен тату, одним словом, является знаком полноправного члена племени – «пока мужчина не проявит себя как воин, он не может носить знак племени или обзавестись семьей». Здесь кроется один из наиболее сильных мотивов их глубоко укоренившегося обычая охоты за головами.

В Полинезии тату наносится преимущественно в виде орнамента; для мужчин это знак чести, отмечающий храбрость в битве. Таитянские узоры очень сложны. На груди и руках человека рисуются все вариации фигур и сцен. Любимыми рисунками были копья, палицы и другое оружие, а также мужчины, участвующие в битве, стоящие над павшим врагом или несущие жертву в храм. Человек племени маори не мог получить татуировку, пока он не проявит себя на войне. Такие почетные знаки были известны под особым названием «моко» и чаще всего представляли собой глубокие изогнутые линии синего или черного цвета. За каждый подвиг добавляли новую линию. Большинство старых вождей и воинов были полностью покрыты такими рисунками, которые иногда шли от горла к самым корням волос, и человек, у которого лицо было украшено подобным образом, всегда получал статус воина, который не мог быть понижен до состояния раба. Общественное мнение присваивало право на «моко» после совершения подвигов, и после славной военной кампании вожди обычно добавляли новые рисунки в знак этого. Молодежь двадцати лет считалась немужественной, если до сих пор не познала этого болезненного испытания. «Огромным желанием молодежи было сделать свое лицо сильно татуированным – как для того, чтобы считаться привлекательным в глазах девушек, так и для того, чтобы быть заметными во время войны; поскольку даже если воина убивали во время битвы, то в том случае, если на его голове не было татуировок, с ней обращались без должного уважения и пинали; те же головы, которые были украшены красивым «моко», осторожно отрезались, помещались на «турутуру», шест с перекладиной, а затем сохранялись; все это было очень лестно как для выживших, так и для духов последних обладателей голов».

Римские солдаты обычно делали татуировки на коже, но среди развитых народов мало подобных параллелей. Практика татуирования сохранилась до сих пор, хотя и перестала ассоциироваться с прежними понятиями. Тем не менее примечательно, что в наше время тату особенно распространены у солдат и моряков (а также среди представителей преступного мира. – Ред.).

Тату по своей сути являются персональным украшением. Они преимущественно были распространены в южном климате, где носили мало одежды или не носили ее вовсе, и метки отличия были четко видны. Повсеместно дикари проявляли любовь к персональным украшениям; южные народы разрисовывали свое тело, а северные – свою одежду. Это отличие распространялось на всю сферу персональных украшений, включая специальные военные украшения. Некоторые племена раскрашивали свое тело, другие носили впечатляющую одежду. Военный орнамент по своей сути является знаком отличия – дикарь должен был доказать свою состоятельность, убив врага до того, как имел право себя украсить. Подобно татуировкам и украшениям в целом, он отмечал индивидуальность и подогревал тщеславие (свое и чужое). По этим причинам боевые украшения или, точнее, желание получить их и потешить таким образом свое самолюбие увеличивали воинственность первобытных людей. Орнамент используется не только как знак доблести, но также для того, чтобы запугать врага. В некоторых случаях он также служит для защиты, так как иногда связан с религиозными идеями. Главная цель украшения тем не менее – почет и знак отличия успешного воина; главным фактором, замешанным здесь, является тщеславие. Со специфическими случаями военных украшений читатель может ознакомиться в приложении И.

У американских индейцев, особенно живших на равнинах, воины разделялись по уровням и рангам, каждому из которых соответствуют особые знаки отличия, которые обычно публично даровались в ходе более или менее тщательно разработанных церемоний. Знаки военной доблести считались своего рода «удостоверением личности» мужчины, а в некоторых племенах при перечислении каждого подвига наносился удар по вышке (столбу) или какому-либо другому предмету. Эта форма перечисления была известна как «пересчет удач». Удача была особенно доблестным подвигом. Репутация воина определялась количеством «удач», числящихся на его счету, и те, у кого это число было больше, обладал значительным общественным влиянием. Наши шевроны за службу, военные ордена и медали и т. п. являются современной формой подобных военных регалий.

Тщеславие играло и другую роль в первобытном военном деле; оно было главным мотивом для захвата трофеев. Трофей является самым очевидным доказательством успеха воина в битве, свидетельством его доблести, трофей делал воина примечательным и могущественным человеком. Захват трофеев часто ассоциируется с нанесением увечий мертвому телу врага. Часть тела уносилась в знак триумфа победителя. Это могли быть руки, ноги, челюсть, волосы, скальп, уши, голова, зубы, крайняя плоть или любая другая часть тела. Обычно это была такая часть, у которой не было копии. Наиболее обычным трофеем была голова, поскольку это было самое безошибочное доказательство победы.

Поскольку, по примитивным понятиям, душа находилась в отдельных частях тела, трофеи часто носят религиозный характер. Если считалось, что душа располагается в голове, то, например, тот, кто забрал себе голову, становился обладателем души врага. Это, как мы видели, является базовым понятием, лежащим в основе практики охоты за головами. Более того, обладание частью тела врага позволяло владельцу нанести оскорбление его духу (согласно принципам жертвенной магии). Нанесение увечий телу могло также практиковаться для того, чтобы поселить ужас в сердце врага, оно также могло быть вызвано настоящей кровожадностью и дикостью. Самым общим элементом в завоевании трофеев тем не менее является простое тщеславие, поскольку трофеи приносили честь и влияние своим владельцам, которые носили их в знак своей храбрости.

Трофеи играли особенно важную роль в первобытном военном деле благодаря видному положению, которое индивид получал благодаря им. В современном военном деле убийство слишком неразборчиво и обычно производится со слишком большого расстояния для того, чтобы позволить отдельному солдату вести счет своим жертвам и забирать трофеи. Дикари же обычно знали, кто именно заслужил триумф, как именно, где, когда и над кем. Они знали все детали. Победа часто была персональным делом, а трофей – показателем личного успеха. Социальное отличие и признание давались в соответствии с числом трофеев, полученных воином. Так, через обращение к тщеславию он подстрекался к дальнейшим стараниям на военном поприще, воин также поощрялся к соперничеству. Неизбежным результатом было культивирование боевого духа и дополнительный мотив к войне. Примеры трофеев и факты осквернения мертвых приведены в приложении К.

Особенно интересным трофеем был скальп. Практика скальпирования, настолько обычная в Новом Свете, видимо, мотивировалась преимущественно религией и тщеславием. Иногда скальп считался вместилищем души. Следовательно, обладание им давало победителю право над душой жертвы. Индейцы омаха считали волосы символом жизни. Когда мальчика признавали членом племени и его жизнь посвящалась богу войны, его волосы срезали, за исключением маленькой пряди, которую всегда держали заплетенной. «Эта прядь была талисманом и знаком воинской доблести, носимым им, и именно этот локон срезали с головы поверженного врага, и он был центральным элементом триумфальных церемоний по той причине, что он был самым ярким доказательством жизни человека, которая была отнята в бою». Скальпы, которые снял воин, следовали за ним в могилу, чтобы, как надеялись, обеспечить его славу в потустороннем мире. Так обычай усугублялся религиозными причинами.

Тщеславие тем не менее было даже еще более сильной мотивацией, поскольку скальпы чаще всего ценились в качестве трофеев и доказательства доблести. За каждый снятый скальп воину позволялось носить орлиное перо в волосах, и число перьев было мерой славы. В индейских племенах низовий Миссисипи целью было «не столько убить много врагов, сколько принести домой знаки, которые будут являться несомненным доказательством храбрости, – другими словами, принести несколько скальпов». Команчи снимали скальпы «для того, чтобы использовать во время военного танца со скальпами в ознаменование победы». Воинов-дикарей северной части Мексики после военного похода женщины встречали поздравлениями и хвалой, хватали скальпы, танцевали и пели вокруг кровавых трофеев, покуда мужчины стояли, одобрительно молча. Роль тщеславия в подобных обычаях наиболее ярко видна на примере шошонов, у которых тот, кто снимал наибольшее количество скальпов, получал наибольшую славу. Если воины предоставляли трофеи, то, вне зависимости от того, пал ли враг от руки конкретного бойца или нет, они являли собой военную добычу, и слава представлявшего эти трофеи была гарантирована. «Снятие скальпа с врага – акт, совершенно не связанный с убийством врага. Убийство противника было само по себе незначительным поступком, если с поля битвы не приносили скальп убитого; воин мог на самом деле убить любое количество врагов, но если их скальпы забирали другие, если другие первыми дотрагивались до мертвого тела, то им доставалась вся слава, поскольку они приносили трофей».

Подобные трофеи, без сомнения, характерны для диких народов. Хотя даже относительно цивилизованные народы оскверняли тело павшего для того, чтобы унести доказательство своего бесстрашия. Давид обезглавил Голиафа (после того, как камнем, выпущенным из пращи, попал филистимлянскому богатырю в голову) и принес его голову, и это не было исключительным случаем для евреев. Из других частей тела, которые забирали в качестве трофеев, были также руки и ноги, большие пальцы рук и ног, а также крайняя плоть. Подобная же практика существовала в Египте, поскольку в Абу-Симбеле (Абу-Симбиле) Рамсес II представлен обладающим дюжиной голов, а надпись на могиле в Эль-Кабе в Верхнем Египте рассказывает о том, как Яхмос, который получил в битве руку врага, получил от фараона похвалу и золотое ожерелье в знак его храбрости. Настенная живопись в Мединет-Абу (на западном берегу Нила, напротив Фив) показывает, как фараону представляют груду рук, а сопутствующие надписи повествуют о победе наследника Рамсеса II Меренптаха над ливийцами (Меренптах (Девятнадцатая династия), отразивший первый натиск ливийцев, описал это в надписи в храме Амона в Фивах. В Мединет-Абу на рельефах и в надписях отражены победы над ливийцами и «народами моря» фараона Рамсеса III (IV), третьего царя Двадцатой династии) и упоминается, что в качестве дополнительных трофеев использовались гениталии.

Китайцы обычно отрезали у павшего врага левое ухо. Около 1850 года после подавления восстания в провинции Кантон губернатору Е был отправлен ящик, полный ушей, как свидетельство победы, завоеванной имперскими войсками. Находясь в Польше, Чингисхан (Батый. – Ред.) наполнил девять мешков отрезанными правыми ушами убитых. Известные башни и пирамиды, построенные Тамерланом в Алеппо (Халебе) и Багдаде, которые состояли из 90 тысяч отрубленных голов, являются только самыми известными. Не так давно в Иране из-за обещанных денежных выплат за каждую голову военнопленных хладнокровно убивали, причем делали это так, чтобы головы, которые немедленно отправляли к шаху, выглядели более впечатляюще. Галлы и другие «северные варвары» приносили обратно головы врагов, убитых в битве, и иногда приколачивали их к дверям своих домов, и до времен введения «Салической правды» (запись обычного права германского племени салических франков, составлена и записана в начале VI в. при короле Хлодвиге (481 – 511). – Ред.) головы убитых личных врагов помещались на колья напротив поселений. Турки до недавнего времени отрубали головы своих павших врагов. Когда в 1876 году они подобным образом обошлись с черногорцами, те ответили в привычной для них манере и отрезали носы убитым туркам.

Согласно Спенсеру, трофеи превращались в символы и становились частью костюмов, а увечья, в соответствии с социальной, политической и религиозной зависимостью, стали менее суровыми, когда военнопленных стали обращать в рабов для того, чтобы не понизить их работоспособность. Поскольку нанесение увечий телу для трофеев в современном мире не практикуется, тем не менее берутся трофеи иного сорта, и различные наши музеи и частные коллекции военных реликвий являются свидетелями непреходящей значимости индивидуального и общественного тщеславия.