Мотивы Николаева и роль НКВД

Общепризнано, что Николаев был трудным человеком; также хорошо известно, что он имел личные мотивы для мести партии. Однако не было ли иных мотивов у Николаева для убийства Кирова? Хотя история о «Ленинградском центре» и основана на показаниях Николаева, у которого были политические мотивы, от этой идеи следует отказаться. Считается, что должны существовать какие-то политические причины враждебности Николаева к руководству партии. Как мы уже видели, некоторые полагают, что у Николаева были особые личные мотивы для мести Кирову: Николаев ревновал свою жену Мильду Драуле к Кирову, об их любовной связи ходило много слухов. В связи с этим необходимо рассмотреть несколько вопросов. Были ли у Николаева какие-то еще политические мотивы, кроме личного недовольства тем, как складываются его отношения с партией? Действительно ли Николаев ревновал жену к Кирову? Мы знаем, что после убийства по городу ходили слухи о любовной связи Кирова и Драуле. Но существовали ли они раньше, т. е. знал ли Николаев об этих слухах; что же именно послужило причиной его ревности? В данном контексте не так важно, были ли реальные основания для таких разговоров. Важно то, верил или не верил в них Николаев. Но достоверность этих слухов играет важную роль в том, верил или не верил в них Николаев. И если между Драуле и Кировым действительно существовали какие-то особые отношения, то Николаев вполне мог знать о них.

Мы также изучим «косвенные доказательства», свидетельствующие, по мнению некоторых исследователей, о том, что НКВД был так или иначе замешан в этом убийстве. Был ли Николаев завербован работниками НКВД? И по принуждению или по убеждению он совершил это преступление? Как мы уже видели, в работах об убийстве Кирова часто предполагается, что сотрудники НКВД передали Николаеву револьвер, который тот использовал для убийства, и что некто из НКВД освободил его после ареста, последовавшего за попыткой лично повстречаться с Кировым. Также распространены утверждения: НКВД организовал отсутствие надлежащей охраны Смольного в день убийства; Борисов, охранник Кирова в Смольном, отстал от своего подопечного для того, чтобы в момент убийства поблизости никого не было; НКВД организовал ликвидацию Борисова день спустя после совершенного Николаевым убийства. Ранее мы обсудили заявление Николаева, сделанное им во время допроса Сталиным, о том, что за убийством Кирова стоит НКВД. То обстоятельство, что местные сотрудники НКВД были относительно мягко наказаны за халатное отношение к своим обязанностям, тоже считается подозрительным.

Прежде всего, были ли у Николаева вообще какие-либо политические мотивы для убийства? На одном из допросов Мильда Драуле сказала, что Николаеву очень не нравилась политика партии по отношению к крестьянству; он считал, что насильственная коллективизация привела к полному разорению деревни, темпы индустриализации были слишком высокими, а рабочие страдали от высоких цен на продовольствие, товары первой необходимости и низких зарплат. Более того, Николаев якобы обвинял Центральный Комитет партии в проведении милитаристской политики, в том, что огромные суммы тратились на вооружение армии, потому что советское руководство постоянно твердило о нападении в ближайшем будущем других стран на Советский Союз. Подобная информация якобы распространялась для того, чтобы отвлечь внимание советских рабочих от трудностей, порожденных неправильной политикой ЦК[746]. Драуле также сказала, что после исключения из партии Николаев еще больше озлобился на партийный аппарат. Тем не менее к показаниям Драуле следует относиться с осторожностью. К тому времени, т. е. к 11 декабря, следователям, видимо, уже удалось убедить ее говорить те слова, которые они хотели от нее услышать.

А что же сам Николаев? Во время одного из первых допросов Николаев использовал для характеристики убийства Кирова выражение «политический акт». Очевидно, что это было сделано с целью привлечь внимание партии к тому, как несправедливо, по его мнению, с ним обошлись. Так или иначе, но дневник Николаева действительно показывает его разочарование политикой партийного руководства. Так, 26 октября 1934 г. он пишет: «Тысяча поколений пройдет, но идея коммунизма еще не будет воплощена в жизнь»[747].14 октября, всего за день до ареста около квартиры Кирова, он, как мы уже знаем, писал о готовности умереть за свои политические убеждения в стране, где нет свободы слова и вообще «нет свободного выбора в жизни». Задумывая убийство известного руководителя партии, Николаев в соответствии с террористическими традициями российской истории воображал себя героем. Это убийство должно было обеспечить ему место в анналах истории, его увековечили бы в памятнике и назвали новым Желябовым или Радищевым[748].

Таким образом, в недовольстве и разочаровании Николаева политические аспекты в определенной степени присутствовали. Но являлся ли он политическим оппозиционером? Участвовал ли он в зиновьевской или троцкистской оппозиции? Или же по крайней мере сочувствовал ей? Николаев это отрицает. В одном из своих писем Кирову он утверждает, что активно боролся против объединенной оппозиции и был преданным сыном партии. В других своих письмах он также подчеркивает свою лояльность партии. Но не следует слишком доверять этим высказываниям: он был вынужден писать Кирову такие слова в надежде, что его просьбы будут удовлетворены.

Не вызывает сомнений и то, что Николаев был знаком с бывшими сторонниками Зиновьева по ленинградскому комсомолу. В городе, в котором Зиновьев и его сторонники правили до 1926 г., для комсомольского активиста это было неизбежно. Но нет никаких документов, которые свидетельствовали бы о том, что Николаев действительно симпатизировал бывшим зиновьевцам или же тесно сотрудничал с ними. В апреле 1934 г. Николаев заполнил анкету Контрольной комиссии Ленинградской парторганизации, где написал, что никогда не входил в оппозицию, а, напротив, активно поддерживал генеральную линию партии против «новой» оппозиции[749]. Не ясно, насколько можно верить таким заявлениям. Возможно, конечно, Николаев хотел скрыть свою прошлую оппозицию партии, но такие действия могли оказаться слишком рискованными. Если бы его уличили во лжи, то последствия были бы очень серьезными — в лучшем случае его лишили партбилета. И записи в дневнике Николаева показывают, что он не участвовал в оппозиционной деятельности. Из дневника следует, что Николаев и его жена обсуждали взгляды Троцкого и Зиновьева и активно их критиковали: например, когда сформировалась новая оппозиция, они с самого начала «твердо стояли за генеральную линию партии, за претворение в жизнь ее лозунгов и задач, несмотря ни на какие трудности»[750].

Секретарь одной из партийных ячеек, в которой работал Николаев, подтверждает, что тот не являлся членом какой-либо оппозиционной группы[751]. Росляков также полагает, что нет никаких оснований считать, что Николаев принадлежал к группе молодежных активистов, поддерживающей зиновьевскую оппозицию[752]. Молотов, который впоследствии утверждал, что Николаев был сторонником Зиновьева, вместе с тем заявлял, что тот, по всей видимости, все же не был «истинным» зиновьевцем или троцкистом, хотя они его и использовали.

Сотрудники НКВД также подтверждают, что Николаев не принадлежал к зиновьевцам в Ленинграде. Его первые следователи, которые, как мы знаем, работали по делу «свояков», заявили, что им неизвестно о каких-либо связях Николаева с Румянцевым или Котолыновым. Немедленно после того, как Макарову стало известно об убийстве Кирова, он и его аппарат тщательно проверили Николаева, однако не выявили каких-либо связей того с оппозицией. Это подтвердил также и Малинин, который наблюдал за группой Румянцева в 1933 г.[753]

Николаев не был оппозиционером, и политические аспекты в его дневниковых записях имеют второстепенное значение. В одном из черновиков писем потомкам он славит Сталина, называя его «царем индустрии и войны». И даже в том письме, где он пишет о своей готовности умереть за свои политические убеждения и обрушивается с нападками на Политбюро за то, что оно не реагирует на его жалобы, никакой особой критики в адрес политической линии партийного руководства нет. Фактически в своих высказываниях он всего лишь выражает недовольство тем, что его дело не продвигается.

Ясно, что мотивы, руководствуясь которыми Николаев совершил преступление, носили личный характер. В целом в его дневнике и прочих записях звучат сетования по поводу несправедливого обращения с ним партии, описывается его трудная жизнь и разного рода неприятности, пережитые из-за этого его семьей. Согласно записям в его дневнике, убийство являлось «личным актом отчаяния и недовольства, совершенного ввиду стесненного материального положения» и протестом против «несправедливого отношения к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц»[754]. Николаев был озлоблен тем, как с ним обошлась партия. Он считал выговор при восстановлении его в партии безосновательным и продолжал засыпать высшие партийные органы жалобами на проявленную к нему несправедливость, жертвой которой он себя считал.

Как мы знаем, он даже отправлял по этому поводу письма Кирову, Сталину и в Политбюро[755]. В своих письмах он жаловался на отсутствие работы и денег и рассказывал, что стал жертвой «бездушного отношения» к нему «бюрократических чиновников». Мы также знаем, что дело Николаева рассматривалось Контрольной комиссией Центрального Комитета партии в конце октября 1934 г. Все его просьбы и требования были отклонены (отказы в снятии выговора партийным комитетом Смольненского райкома, восстановлении в должности в Институте истории партии, а также выдаче ему путевки в санаторий).

Нетрудно представить, что Николаев был полон злобы и ненависти, жаждал мести тем, кого он считал виновниками своих несчастий; после напрасных апелляций в высшие партийные органы он был способен на отчаянные поступки. Ко всему прочему следует отметить, что его недовольство и ожесточение из-за равнодушного отношения к нему властей были основными мотивами, которые и были выявлены следствием во время первых допросов Николаева после убийства Кирова. Как мы видели, во время первого допроса в день убийства Николаев заявил, что причиной его поступка были исключение из партии и отсутствие материальной и моральной поддержки со стороны партийных органов. Он считал, что к нему несправедливо относятся и что он жертва «бездумного бюрократического отношения»[756].

Но впоследствии возникали сомнения по поводу подлинности архивных документов по делу Кирова, которые появились в России во времена гласности и после нее[757]. Достоверность протоколов допросов, как источников информации, обсуждалась выше, в гл. 8. Что касается дневниковых записей Николаева и его писем, то имеются достаточные основания считать их подлинными. Во-первых, если бы эти документы были фальсифицированы еще в сталинские времена, то следовало ожидать, что они будут подтверждать зиновьевский след, чего на самом деле нет. Мы уже убедились, записи Николаева в дневнике и его обращения в различные партийные органы в месяцы, предшествовавшие убийству, свидетельствуют о мотивах чисто личного характера. Если стояла задача связать Николаева с зиновьевцами, то фальсификация таких документов не имела никакого смысла; как мы уже видели, его дневник создавал определенную проблему, которую пытались решить как во время следствия, так и на судебном процессе. Представляется маловероятным, что документы по делу Кирова были подделаны в хрущевские времена, т. к. в этом случае фальсификаторы попытались бы приписать организацию убийства Сталину, чего также не было сделано[758].

Во-вторых, имеются независимые источники, которые в основном подтверждают информацию той документальной базы, которой мы сегодня располагаем. Таким источником являются показания одного из участников «следствия» по делу «Ленинградского центра» Г. С. Люшкова, который уже упоминался в настоящей книге. Люшков сбежал в Японию в июне 1938 г. В своем интервью японской газете «Иомури» он заявил, что дело «Ленинградского центра» сфабриковано, а якобы имевший место в Кремле заговор против Сталина в 1935 г. является фикцией, его в действительности никогда не существовало[759]. В апреле 1939 г. он опубликовал в японском журнале «Кайзо» статью об убийстве Кирова[760]. Статья Люшкова подтверждает детали картины данного убийства и результаты расследования, которое проводилось в недавние годы на основании вновь выявленных материалов. В частности, Люшков приводит информацию о дневнике Николаева, подтверждающую его подлинность[761]. Информация о других делах, которую Люшков предоставил японской тайной полиции, соответствует сведениям, содержащимся во вновь открытых архивных материалах[762].

Заявления Люшков сделал давно (в 1938-1939 гг.), и они представляют собой надежный источник информации. Будучи сотрудником НКВД, Люшков знал о расследовании дела об убийстве изнутри; ему также были известны и соответствующие политические установки руководства НКВД. Он был врагом Сталина, и его статья в журнале «Кайзо» носит ярко выраженный антисталинский характер[763]. Если бы Люшков располагал какой-либо информацией, указывающей на связь Сталина с этим убийством, то он, вне всякого сомнения, ее непременно бы обнародовал.

Следовательно, нет никаких причин полагать, что сохранившаяся документация по убийству Кирова была с 1989 г. каким-либо образом фальсифицирована. Что касается записей в николаевском дневнике, то их аутентичность безоговорочно подтверждена. Таким образом, вполне очевидно, что письма Николаева Кирову и Сталину, которые совпадают с настроениями, отраженными в его дневнике, также являются подлинными.

Как мы видели в гл. 6, уже в то время циркулировали слухи о любовной связи Кирова с женой Николаева. Во времена гласности и после распада Советского Союза подобные слухи широко публиковались в прессе и литературе[764]. На основе этой версии даже был снят фильм и создана телевизионная программа[765].

Ходили и разговоры о том, что эти слухи специально были запущены, чтобы направить агрессию Николаева против Кирова[766].

Но остается неясным, когда именно возникли слухи об отношениях Драуле и Кирова, т. е. возникли ли они еще до убийства или уже после 1 декабря. Если подобные разговоры начались после убийства, то они никак не могли подвигнуть Николаева на совершение этого преступления. Как утверждает Кирилина, эти слухи появились в городе еще летом 1933 г. Как уже упоминалось в гл. 4, в это время Мильда Драуле была переведена из штаб-квартиры Ленинградской парторганизации в Смольном на должность в Ленинградское управление тяжелой промышленности. Никаких объяснений этому переводу Кирилина не обнаружила. Она полагает, что рекомендацию Драуле дал друг Кирова, начальник управления тяжелой промышленности, и связывает этот перевод с появившимися слухами об интимных отношениях между Драуле и Кировым[767].

Другой автор, Александр Бастрыкин, также считает этот перевод довольно загадочным. Драуле платили в месяц 250 руб., что было по тем временам хорошей зарплатой. Для такого перевода могло быть много причин: может быть, новое место работы должно было покончить от слухами о любовной интриге с Кировым или же это был способ оказать денежную помощь потенциальному убийце[768]. Историк Жуков полагает, что первоначально мотив ревности возник во время первого допроса Драуле, однако впоследствии он был снят — очевидно, для того чтобы не бросать тень на моральный облик одного из лидеров партии и не подтверждать и без того ходившие по Ленинграду кривотолки о шумных кутежах Кирова с женщинами[769].

Очевидно, что если бы вопрос о ревности, как мотиве преступления, действительно поднимался во время допросов Драуле, то было бы очень странным, если бы он не был отражен в протоколах допросов. Но мы знаем сегодня, что человеком, который допрашивал Драуле с 3 декабря, был Герман Люшков, перебежавший впоследствии к японцам сотрудник НКВД. Если Драуле действительно упоминала во время допросов о своих личных отношениях с Кировым, то почему тогда Люшков не написал об этом в своих публикациях в Японии? Это был бы важнейшее доказательство его утверждений о том, что дело «Ленинградского центра» было на самом деле полностью сфабриковано НКВД.

Если слухи о любовных отношениях Кирова и Мильды Драуле ходили по городу до момента убийства и Николаев знал о них, то это действительно может быть одной из причин того, почему Николаев выбрал именно Кирова жертвой своей мести. Но слухи могли распускаться не с целью направить в нужное русло месть Николаева, но для того, чтобы опорочить Кирова. Или, как это часто бывает, они возникли сами по себе, без всякой цели, независимо от того, имели они или нет какие-либо основания. Ко всему прочему, в этой связи следует вспомнить запись Николаева в дневнике, где он размышляет, кого же ему убить: «Лидака, Чудова» или же, «лучше всего, Кирова»[770]. Хотя для него предпочтительнее было бы выбрать объектом мести руководителя Ленинградской парторганизации Кирова или же его заместителя Чудова, но первым он называет Лидака, директора ленинградского отделения Института истории партии, которого он считал виновным в своем увольнении.

В августе 1934 г. Мильда Драуле проводила отпуск с детьми в Сестрорецке. Киров тоже был якобы в отпуске там в то же самое время, что, конечно же, возбудило слухи об имевшихся между ними отношениях[771]. Росляков, который исследовал историю о ревности, полностью ее отрицает. Так, например, он отвергает утверждения о том, что Драуле когда-либо была стенографисткой Кирова или работала в его парторганизации[772]. Медведев полагает, что эти слухи специально распространялись после убийства, «очевидно, для того, чтобы скомпрометировать Кирова, или по каким-либо другим причинам»[773]. Конквест также полностью не доверяет этой истории по одной простой причине: он пишет, что Мильда Драуле была «довольно уродливой»[774]. При этом Конквест ссылается на Элизабет Лермоло, которая, как мы знаем, является совершенно ненадежным свидетелем. Сотрудник НКВД Л. М. Райхман, который допрашивал Драуле утром 2 декабря и дал интервью Кирилиной в 1988 г., описывает ее, как миловидную» девушку[775]. Как упоминалось ранее, предположительно, она была женщиной с хорошей фигурой и чудесными золотыми волосами. Кирилина также слышала другие описания Драуле от хорошо знавших ее людей. Некоторые из них приводили такие эпитеты, как «миловидная», «простоватая» и «скромная». Другие же говорили, что в ней не было ничего особенного, одевалась она как домработница, имела двоих детей и больную мать, уделяла мало внимания одежде и внешности[776]. Решительное отрицание Конвкестом слухов о возможной любовной связи Мильды Драуле и Кирова несколько озадачивает, принимая во внимание его полное доверие к слухам, которые он считает заслуживающим доверия источником данных о событиях советского периода. Также Конквест даже не обсуждает, мог ли Николаев поверить слухам, которые послужили ему мотивом для убийства.

Нет никаких сомнений, что Киров и Драуле знали друг друга, когда она работала в Смольном; таким же образом Киров был знаком с большинством работников Ленинградского обкома партии. В мемуарах А. К. Тамми, который работал в Смольном одновременно с Драуле, говорится, что Киров и Драуле хорошо знали друг друга и всегда обменивались при встречах улыбками. Однако Тамми не считает, что между ними могла быть любовная связь: «Сергей Миронович был чистым человеком, и подозревать его в тайной связи нет никаких причин»[777]. Это мнение также разделяют и другие хорошо знавшие Кирова люди: его товарищи и коллеги, которых подобные слухи возмущали.

Как мы знаем, при аресте Николаев якобы кричал: «Я ему отомстил! Я отомстил!» Эти слова были интерпретированы некоторыми людьми как косвенное признание, что убийство было совершено из ревности. Однако это можно трактовать и по-другому. Возможно, Николаев имел в виду месть Кирову за то, что он не помог Николаеву в его жалобах на несправедливое отношение[778].

Среди записей в дневнике Николаева можно обнаружить следующий фрагмент: «М., ты могла бы предупредить многое, но не захотела»[779]. Это также рассматривалось как подтверждение того, что Николаев знал о любовной связи Мильды Драуле и Кирова. Такая трактовка, однако, носит надуманный характер. Николаев мог иметь в виду совершенно другое. Может быть, он укорял жену за то, что она мало помогала ему в поисках новой работы.

Кирилина пишет, слухам, которые гуляли по коридорам, об отношениях между Кировым и Драуле она не верит. Она обращает внимание на то обстоятельство, что при обыске квартиры Николаева вечером 1 декабря никаких «анонимных писем», указывающих на любовную связь между его женой и Кировым, найдено не было, хотя различные источники в 1970-х гг. утверждали, что они существовали. В материалах следствия есть данные, что Николаев действительно любил свою жену и старался защитить ее и не впутывать в это дело. Николаев якобы отрицал, что знал о связи между своей женой и Кировым[780]. Но, возможно, Николаев понимал, что ему наставили рога и не хотел признаваться в этом. Однако даже если на допросе Николаев и говорил о таком мотиве убийства, как любовные отношения его жены и Кирова, это признание могли просто убрали из протокола, настолько компрометирующим оно было, его следовало скрыть любой ценой.

Как уже упоминалось, в дневниках Николаева, его письмах и других записях нет ничего, позволяющего предположить, что мотивом убийства была ревность. Драуле, знала о дневнике. На допросах она говорила, что он предназначался в основном для детей. Но потом постепенно он все больше и больше стал отражать подавленное настроение Николаева и его беспокойство, как дальше содержать семью. Драуле помогала ему вести дневник до августа; с августа она была в отпуске и не помнила, видела ли дневник после отпуска[781].

Если у Николаева были какие-то подозрения относительно отношений своей жены с Кировым, то он, наверное, хотел скрыть от нее свою ревность и подозрения. Но мы знаем о существовании других записей и писем, которые он не показывал жене. Однако и в них нет никаких упоминаний о ревности. Возможно, что какие-то записи из дневника, где говорится о ревности, были изъяты органами. Но мы уже говорили, наверное, странно, что о подобных фрагментах дневника ничего не знал Люшков.

Молотов, который, как мы знаем, присутствовал при допросе Сталиным Николаева, упоминал в своей беседе с Чуевым, что, по его мнению, «женщины там ни при чем». Тем не менее это может быть просто отражением циркулировавших в то время слухов. История, которая в наибольшей степени могла бы подтвердить версию ревности, как мотива убийства, была опубликована Павлом Судоплатовым в 1994 г. Как уже упоминалось в гл. 6, после убийства НКВД проверил все любовные связи Кирова с балеринами Большого театра в Москве и Мариинского театра в Ленинграде. Предполагается, что у Кирова вообще было много любовниц в обеих столицах. Одной из них, как полагают, и была Мильда Драуле.

По данным Судоплатова, его источниками информации были своя жена и генерала Л. Ф. Райхмана, который в то время занимал должность начальника отдела контрразведки в Ленинграде. Судоплатов утверждает, что руководители НКВД (особенно те из них, кто был знаком с частной жизнью Кирова) хорошо знали, что мотивом убийства была ревность обманутого мужа. Однако никто не осмеливался говорить об этом, т. к. Сталин приказал разрабатывать версию зиновьевского заговора, а противоречить Сталину было опасно. Помимо желания нанести удар по оппозиции, у Сталина якобы были все причины скрывать истории об амурных похождениях Кирова.

Вот что пишет об этом Судоплатов: «Коммунистическая партия, требовавшая от своих членов безупречного поведения в личной жизни, не могла объявить во всеуслышание, что один из ее столпов, руководитель ленинградской партийной организации, в действительности запутался в связях с замужними женщинами»[782]. По данным Судоплатова, именно по этой причине историки партии никогда не приводили никаких деталей интимной жизни Кирова. Общее мнение было таково, что роман Кирова и Мильды Драуле имел такие фатальные последствия именно из-за ревности Николаева. При этом обнародование деталей частной жизни Кирова могло нарушить священное партийное правило — никогда не поднимать завесу, скрывающую частную жизнь членов Политбюро.

Рассказ Судоплатова содержит в себе ряд деталей, не упоминаемых другими источниками. После того как Николаев был исключен из партии, Драуле якобы обратилась за помощью к Кирову, и тот обеспечил его восстановление в рядах ВКП(б). Предположительно, Драуле в момент убийства Кирова была на грани развода с Николаевым. Но версия Судоплатова содержит в себе пару неточностей. Он утверждает, что Мильда Драуле работала официанткой в секретариате Кирова. Возможно, она действительно начинала в этом качестве: по данным Кирилиной, в Смольном она сначала работала уборщицей («femme de menage»)[783]. Однако позже, как мы видим, она была переведена на административную должность. Следует сказать, что она перестала работать в Смольном в 1933 г. Более того, Судоплатов утверждал, что Николаев не только был восстановлен в партии, но и ему дали работу в партийной организации. На самом деле Николаев оставался безработным даже после его восстановления в партии.

Леонид Райхман, второй предполагаемый источник данных Судоплатова о любовной связи Кирова с Мильдой Драуле, является, возможно, тем самым человеком, который под именем Р. О. Попов дал Кирилиной интервью и который утверждал, что это он допрашивал Драуле утром 2 декабря[784]. Кирилина, однако, ничего не упоминает о Райхмане и разговоре с ним на эту тему. Что касается жены Судоплатова, то никем не проверялось, позволяла ли ей ее должность в НКВД получать об этом деле информацию из первых рук.

Мемуары Судоплатова подвергались сильной критике за то, как в них описывались способы, с помощью которых Советский Союз добывал секретную информацию об американской программе разработки атомного оружия во время и после Второй мировой войны[785].

Поэтому есть определенные причины оспаривать достоверность данных Судоплатова. Но довольно трудно установить, зачем Судоплатову приукрашивать историю амурных похождений Кирова. Несмотря на возможные ошибки и искажения в некоторых местах мемуаров Судоплатова и неточности в описании убийства Кирова, в части описания взаимоотношений Кирова и Драуле его рассказ заслуживает определенной степени доверия.

Комиссия, созданная в декабре 2004 г. для изучения некоторых аспектов убийства Кирова, установила, что «первый этап экспертных исследований подтверждает предположения об интимной связи убитого и супруги убийцы»[786]. Но никаких доказательств этого заявления не приводится. Новой информацией, которая появилась в этом деле, являются результаты экспертизы нижнего белья, которое было на Кирове в день убийства. Там сказано, что обнаружены «значительных размеров пятна высохшей спермы»[787]. Разумеется, это можно объяснить самыми разными причинами, которые совсем не обязательно будут связаны с именем Мильды Драуле.

Можно констатировать, в то время были широко распространены слухи, что мотивом убийства была ревность. Эта версия и сегодня жива. Ее придерживаются даже серьезные историки, хорошо знакомые с источниками[788]. Но следует заметить, что источники по этой версии недостаточно убедительны. Для подтверждения истории, рассказанной Судоплатовым необходимы материалы из архивов КГБ. Если такие материалы существуют, то их еще предстоит обнародовать. Таким образом, вопрос о мотивах, которыми руководствовался Николаев, остается открытым. Что касается политических мотивов убийства, то выявить их также достаточно трудно. Николаев не принадлежал к зиновьевской оппозиции. Документальные материалы, которыми мы располагаем, — записи в дневнике Николаева, его письма в адрес различных партийных органов и должностных лиц, его показания, данные по время первоначальных допросов и заявления других людей — свидетельствуют о том, что им руководило чувство горькой обиды за увольнение из Института истории партии и несправедливое отношение к нему. Хотя теорию ревности нельзя полностью сбрасывать со счетов, однако сведений из источников, которые бы ее подтверждали, совсем мало.

Сторонники версии участия Сталина в убийстве Кирова считают, что это было сделано руками НКВД, сотрудники которого использовали Николаева. Такое утверждение — ключевой момент версии о виновности Сталина в убийстве Кирова. Единственным возможным способом для Сталина организовать убийство было использование службы госбезопасности. Если действительно подтвердится, что НКВД организовал или обеспечил данное убийство, то это совсем не обязательно подтверждает соучастие в нем Сталина — за ним могли стоять и другие члены политического руководства, как это предполагает Николаевский и та версия событий, которой придерживаются сталинисты. Доказательством вины Сталина является соучастие в убийстве сотрудников НКВД. Именно поэтому те подозрительные эпизоды, в которых мог быть замешан НКВД, становятся такими важными в контексте изучения дела об убийстве Кирова.

В версии, предполагающей участие в деле Кирова НКВД, есть ряд нюансов. Так, некоторые полагают, что Николаев был завербован сотрудниками НКВД. Предположительно именно они вручили ему револьвер и организовали стрелковую подготовку. Другие подозревают НКВД в более изощренных действиях: предполагается, например, что люди, организовавшие убийство, использовали чувства недовольства и разочарования, которые испытывал Николаев. Сотрудники НКВД даже якобы поощряли распространение слухов о любовных отношениях Мильды Драуле и Кирова или же, зная о намерении Николаева убить Кирова, приказывали не препятствовать ему в этом.

Этот последний пункт был важным элементом сталинской версии событий; он возник во время последнего московского показательного процесса, где бывший нарком НКВД Ягода обвинялся в участии в убийстве Кирова. Ему инкриминировали, что он давал указания своим сотрудникам в Ленинграде не препятствовать убийству, в частности приказал Запорожцу освободить Николаева после его ареста местными органами НКВД. Сам же Ягода, согласно обвинению, работал по заданию «блока правых и троцкистов»[789]. Представляется, однако, что нет достаточных оснований верить этим обвинениям, выдвинутым во время московских показательных процессов, — все они были сфабрикованы. Но и полностью нельзя отрицать некоторые детали, всплывшие во время показательных процессов. Если заменить словосочетание «блок правых и троцкистов» на слово «Сталин», то может получиться вполне правдоподобная версия, по которой Сталин несет ответственность за убийство Кирова.

Обычно в работах, посвященных убийству Кирова, господствует мнение, что Ягода был инструментом в руках Сталина[790]. Но Ягода не являлся человеком, которому Сталин мог полностью доверять. Утверждают также, что во времена драматического процесса коллективизации Ягода симпатизировал Бухарину и «правой» оппозиции[791]. Временами Ягода якобы противился требованиям Сталина. Кирилина упоминает о письме Сталина Вячеславу Менжинскому (председателю ОГПУ в 1926-1934 гг.), где Сталин просит Менжинского не рассказывать Ягоде (в то время заместитель председателя ОГПУ) о содержании их беседы о состоянии дел в его ведомстве. При этом Сталин разрешил рассказать о ней секретарям Центрального Комитета партии[792]. Начальник охраны Сталина Власик рассказывал, что вождь относился к Ягоде довольно прохладно и встречался с ним только по официальным делам[793]. Как мы видели, во время расследования убийства Кирова технические аспекты следствия были доверены заместителю Ягоды Агранову, а общий политический надзор за расследованием осуществлял не Ягода, а Ежов. «Сталин фактически сделал Ежова своим представителем в НКВД»[794].

Трудно вообразить себе, что Сталин мог использовать для убийства члена Политбюро человека, которому он не полностью доверял. Конквест считает очень странным, что Сталин мог приказать главе НКВД осуществить такое убийство. При этом он считает, что Сталин располагал компрометирующей информацией о прошлом Ягоды, которую мог использовать для шантажа[795]. Однако это всего лишь предположение. Более того, трудно допустить, что дело такого человека, как Ягода, было бы вынесено на публичный судебный процесс (как это и произошло в 1938 г.) в том случае, если он действительно знал об участии Сталина в организации убийства Кирова.

Вопрос отношений Николаева с НКВД изучался комиссией Яковлева, которая пришла к заключению, что Николаев никогда не был агентом ОГПУ или НКВД, никогда не существовало «оперативных контактов» между ним и сотрудниками Ленинградского управления НКВД или же его центрального аппарата[796]. Проверялись также и слухи о том, что Николаева видели в здании НКВД на Лубянке в Москве. Выяснилось, что Николаев вообще не был в Москве в 1933-1934 гг. Более того, по данным комиссии, нет никаких документов, которые свидетельствовали бы, что кто-нибудь воздействовал на Николаева с целью, чтобы он совершил это убийство. Комиссия сделала следующий вывод: «Анализируя все факты в их взаимосвязи, можно безошибочно утверждать, что никакой инсценировки покушения на Кирова не существовало. Николаев к убийству Кирова готовился в одиночку»[797]. Несмотря на это, существует мнение о том, что «неоперативные контакты» между Николаевым и кем-то из НКВД все же могли существовать.

Несколько историй, якобы подтверждающих участие сотрудников НКВД в этом убийстве, были проанализированы в предшествовавших главах: недостаточная охрана в Смольном, Борисов, отставший от Кирова настолько, что был не в состоянии охранять Кирова, а также заявление Николаева во время его допроса Сталиным об участии в преступлении НКВД. Здесь мы хотели бы более тщательно изучить наиболее важные из других версий о возможной роли НКВД в деле об убийстве Кирова. Здесь мы считаем наиболее подозрительными три события: освобождение Николаева сразу после его ареста 15 октября, «убийство» Борисова, охранника Кирова в Смольном, а также относительно мягкие приговоры ленинградским чекистам, обвиненным в халатном отношении к своим должностным обязанностям.

Как мы знаем из гл. 5, в своем закрытом выступлении на XX съезде партии Хрущев рассказал, что за полтора месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение, однако был освобожден даже без личного обыска. Через пять лет на XXII съезде он сказал, что на самом деле Николаев дважды задерживался недалеко от Смольного и что у него было обнаружено оружие. В обоих случаях Николаева освободили «по чьему-то приказу». Некоторые авторы утверждают, что этим «кем-то» был Иван Запорожец, заместитель начальника Ленинградского управления НКВД. Оружием якобы был револьвер, полученный Николаевым. По одной из версий, милиция также нашла в портфеле Николаева вместе с револьвером и карту города, на которой был обозначен пеший маршрут Киров от дома до Смольного. По другой версии при Николаеве также нашли и дневник[798].

Некоторые из этих утверждений имеют своим источником показания Ягоды во время процесса Бухарина и других, который состоялся в марте 1938 г. Как упоминалось нами в гл. 5, по свидетельству Ягоды, Запорожец прибыл в Москву с докладом о том, что его сотрудники арестовали в Ленинграде человека, в портфеле которого были револьвер и дневник. Запорожец освободил этого человека. В последующем Ягода якобы приказал Запорожцу не чинить препятствий в покушениях на жизнь Кирова. Таким образом, версия соучастия Сталина в убийстве Кирова основывается на показаниях Ягоды, которые тот дал во время суда над ним в 1938 г.; единственное различие было в том, что не Енукидзе, а Сталин приказал ликвидировать Кирова. В работах, посвященных убийству Кирова, все это стало трактоваться следующим образом: Ягода использовал Запорожца как своего человека в Ленинграде, а тот, в свою очередь, завербовал Николаева для совершения убийства, передал ему револьвер и снабдил информацией о привычках Кирова. Есть и другие варианты этой версии. Некоторые вполне обоснованно сомневаются в том, что Ягода был инструментом Сталина в этой игре, и предполагают, что Сталин напрямую заказал Запорожцу убийство Кирова или что марионеткой был не Ягода, а Ежов[799].

Ходили еще слухи о том, что Николаева освобождали какие-либо другие лица. Одна из таких версий циркулировала в некоторых партийных кругах; по ней в это дело вмешался сам Киров. Киров знал Николаева по его письмам и, вероятно, считал, что тот хотя и неуравновешенный, но безвредный человек. Возможно, он хотел освободить его из уважения к своей любовнице Мильде Драуле или же из чувства жалости к ее ревнивому мужу[800].

Что мы знаем сегодня обо всем этом? Приказывал ли Сталин Ягоде избавиться от Кирова? Приказывал ли Ягода Запорожцу организовать убийство? Действительно ли Николаева арестовывал в Ленинграде НКВД перед убийством, и если да, то сколько раз? Каковы обстоятельства ареста (или арестов), и подвергался ли при этом Николаев личному обыску? Имел ли он при себе портфель, и если да, то что в нем находилось? Проверялся ли этот портфель? Приказывал ли Запорожец его освободить?

Не было найдено никаких источников информации, в которых подтверждалось бы, что Сталин приказывал Ягоде избавиться от Кирова. Никто, собственно, и не ожидал, что такие свидетельства когда-нибудь будут обнаружены. Однако можно ли все же допустить такое развитие событий? Как мы видели, между Сталиным и Ягодой не было тесных отношений, и есть все основания полагать, что Сталин ему не доверял. В своем интервью в 1965 г. бывший начальник охраны Сталина Власик утверждал, что, хотя он лично знал Медведя и Запорожца, он не может припомнить случая, чтобы Сталин когда-либо вызывал к себе этих двух людей до момента убийства Кирова. Также Власик ничего не знал о каких-либо личных контактах Сталина с этими людьми[801]. Единственное «свидетельство», подтверждающее факт приказа Ягоды Запорожцу, — показания, данные во время процесса 1938 г. Но следует учитывать, что эти показания Ягода дал под психическим и физическим давлением, и потом, уже к концу процесса, Ягода полностью или частично отказался от них.

Теперь по поводу ареста Николаева. Во-первых, мы действительно знаем, что Николаева арестовывали сотрудники НКВД в Ленинграде 15 октября, но только один раз. В другой раз, за три недели до убийства Кирова, он находился недалеко от автомобиля Кирова, когда его попросили показать документы. Николаев якобы предъявил свой партийный билет, и этого оказалось достаточно[802].

Его арест 15 октября был зафиксирован в официальных документах местного оперативного отдела НКВД, в рапортах от 5 и 6 декабря, соответственно, работниками НКВД М. И. Котоминым и А. А. Губиным, а также в заявлении, сделанном в 1963 г. бывшим сотрудником НКВД А. Ф. Аншуковым. Об этом аресте также говорилось в директиве НКВД от 26 января 1935 г. в связи с убийством Кирова и докладе Агранова на собрании сотрудников НКВД 3 февраля 1935 г.[803]

Согласно показаниям Николаева на допросе 2 декабря, 15 октября он встретил Кирова в Таврическом дворце и шел за ним до его квартиры. Однако он не мог подойти к нему, так как Киров был вместе с Чудовым: «Когда Сергей Миронович вошел в парадную дома, я двинулся за ним, но был задержан постовым милиционером, доставлен в 17-е отделение милиции, где меня обыскали, а затем отправили в Управление НКВД, на Литейный 4»[804]. Но во время допроса 8 декабря Николаев утверждал, что тогда его не обыскивали[805].

В Ленинградском управлении НКВД документы Николаева проверял Котомин. При этом Николаев предъявил свой партбилет и документы, подтверждающие, что раньше он работал в Смольном и Институте истории партии. Котомин также убедился в том, что Николаев проживает в Ленинграде. Все эти данные были доведены до начальника оперативного отделения управления НКВД Губина, который после этого допросил Николаева. Как сказал Николаев на допросе, он хотел обратиться к Кирову за помощью в поиске работы. Губина вполне удовлетворили объяснения Николаева, и после непродолжительной беседы тот был освобожден[806]. Таким образом, никакого револьвера при нем не находили. По словам Николаева, когда его спросили, нет ли у него при себе оружия, он ответил отрицательно[807]. Губин предложил Котомину освободить Николаева, и последний согласился с этим предложением. Приказ об освобождении Николаева был подписан Губиным. День спустя после ареста Николаева Котомин составил рапорт об этом событии. Заместитель начальника Ленинградского управления НКВД Фомин позднее подтвердил существование такого рапорта[808].

Следовательно, Запорожец не имел никакого отношения к этому делу. 15 октября Запорожец лежал в гипсе в больнице и не занимался рабочими вопросами. По информации упомянутого выше Аншукова, который в 1963 г. давал показания Контрольной комиссии ЦК КПСС, в конце августа или в начале сентября Запорожец принимал участие в скачках на стадионе «Динамо». Его лошадь упала, он перелетел через ее голову и сломал ногу. Гипс ему снимали в конце октября или в начале ноября[809]. Нетрудоспособность Запорожца на 15 октября подтверждается и другими источниками: записями в истории болезни, заключением медицинской комиссии, которая сочла необходимым продолжить его лечение, и резолюцией секретариата Ленинградского обкома партии от 11 ноября о предоставлении Запорожцу дополни тельного отпуска по болезни. 14 ноября он отправился в Сочи на Черном море, и его не было в Ленинграде до 6 декабря[810]. Во время болезни и лечения на Черном море он не занимался своими служебными делами. Это подтверждается и показаниями его жены, с которой вели беседу на эту тему в январе 1990 г.[811] В дополнение можно отметить, что в соответствующем разделе архива Ленинградского управления НКВД не было обнаружено никаких документов, которые подписал Запорожец в период с сентября до 1 декабря[812].

Запорожец, который был в числе обвиненных в халатном отношении к своим служебным обязанностям в деле ленинградских чекистов, повторно допрашивался 16 июня 1937 г. по делу об аресте Николаева. На этот раз он сообщил, что Ягода рассказывал ему о планах предстоящего убийства Кирова. Ягода также якобы дал ему указание сделать все необходимое, чтобы обеспечить данное убийство. Более того, Запорожец утверждал, что он звонил Ягоде сразу после ареста Николаева и доложил ему об оружии, которое было обнаружено у арестованного. В ответ Ягода якобы приказал освободить Николаева и дал указание больше его не арестовывать[813].

Показания Запорожца послужили основой обвинительного заключения Ягоды на третьем московском показательном процессе. Это заключение, в свою очередь, стало основой для широко распространенной в работах по убийству Кирова версии о том, что Запорожец был человеком Ягоды в Ленинграде и отвечал за создание благоприятных условий для убийства Кирова. При этом Запорожец не сказал, чем конкретно он способствовал этому убийству. Он также не знал, как именно Николаев будет осуществлять свой замысел убийства, и он даже не знал, что у Николаева вообще имеются такие зловещие планы. По данным следствия, Ягода только сказал, что Николаев «очень важный человек». Более того, следует отметить, что заявления Ягоды и Запорожца по поводу ареста Николаева 15 октября противоречат друг другу. Что касается Ягоды, то он якобы услышал об аресте Николаева и его освобождении от Запорожца после того, как Запорожец прибыл в Москву, тогда как Запорожец утверждал, что он докладывал об этом Ягоде, когда Николаев еще находился под арестом[814].

Из вышесказанного следует, что не может быть никаких сомнений в том, что Запорожец не имел отношения к этому делу, что он ни прямо, ни косвенно не делал ничего для осуществления планов убийства, имевшихся у Николаева. Однако если Запорожец не имел никакого отношения к этому делу, то, может быть, человеком Ягоды в Ленинграде был Губин? По правилам НКВД Губин был обязан информировать о деле Николаева местное руководство, Медведя или (в случае болезни Запорожца) Фомина. Они в свою очередь были обязаны допросить Николаева или, в крайнем случае, побеседовать с ним и только после этого информировать Ягоду. Подобная информация не могла передаваться по телефону: она должна была передаваться в форме специального сообщения по ВЧ, по специальному телефонному высокочастотному каналу, доступ к которому имели только представители высшего гражданского и партийного руководства. Однако ничего этого не произошло. Губин сам освободил Николаева. Несколько свидетелей смогли подтвердить, что Николаев находился в кабинете Губина не более 10-15 минут[815].

Действительно ли Губин общался с Ягодой в то время, когда он допрашивал Николаева, т. е. через голову своего руководства? Видимо, у Губина не было доступа к аппарату ВЧ из своего кабинета. Могла ли беседа такого рода вестись по обычной телефонной линии? Более того, если Губин не знал, что Николаеву доверено осуществление убийства, то почему тогда он общался с Ягодой? В этом случае он должен был следовать правилам и информировать об этом Фомина. Но, возможно, он решил, что данный случай настолько рядовой, что он вправе действовать по своему усмотрению (очевидно, после консультации с кем-нибудь из своих сотрудников) — что на самом деле, по-видимому, и произошло. В противном случае Губин мог заранее знать о Николаеве и его планах убийства Кирова и, соответственно, освободить его, не обращаясь к Ягоде. Как мы знаем, до момента убийства в сводках НКВД информации по Николаеву не было. И мог ли Губин, занимавший не самую высокую должность в Ленинградском управлении НКВД, вообще участвовать в заговоре с целью убийства члена Политбюро просто по приказу Ягоды? Разумеется, полностью отрицать это невозможно. Но насколько такое вероятно? И логично ли выдвигать такие предположения?

По всей видимости, Николаев был освобожден по решению Губина и Котомина, которые сочли его объяснения заслуживающими доверия. Участником инцидента был член партии, ранее работавший в Смольном и предъявивший документы, свидетельствующие о том, что он является работником Института истории партии. У этого лица были все основания обратиться к Кирову. Но то, что его не обыскали, как оказалось, было роковой ошибкой причастных к аресту Николаева людей. Однако, наверное, нецелесообразно и нелогично предполагать существование какого-либо заговора.

Обстоятельства гибели Борисова, охранника Кирова в Смольном, относятся к числу самых туманных и наиболее таинственных аспектов дела об убийстве Кирова. Борисов погиб в автомобильной аварии по пути на допрос к Сталину и другим членам Политбюро всего день спустя после убийства. Вполне естественно, что все это выглядит чрезвычайно странно. Даже во время расследования дела в 1934 г. возникли подозрения, что Борисов имел какое-то отношение к убийству и что автомобильная авария была организована, чтобы убрать свидетеля[816].

Хрущев упоминал это событие в своем «закрытом докладе» на съезде в 1956 г., подчеркивая, что никто, кроме Борисова, не пострадал. На XXII съезде партии были обнародованы дополнительные детали этого происшествия. Водитель автомобиля Кузин, в котором Борисова везли на допрос, еще был жив и дал показания о событиях того дня. Он вел грузовик. Борисов сидел в кузове вместе с двумя сотрудниками НКВД. В кабине рядом с водителем находился еще один сотрудник НКВД. Неожиданно он перехватил у Кузина рулевое колесо и направил грузовик на стоявшее у дороги здание. Водитель попытался выровнять грузовик, в результате чего тот только задел стену здания. Потом ему сказали, что Борисов при этой аварии был убит, а сотрудники НКВД, которые охраняли Борисова, потом якобы были расстреляны.

Хрущев посчитал некоторые аспекты этого события сомнительными. Почему для доставки Борисова на допрос использовался грузовик? Как он мог пострадать, если сидящий рядом с ним человек остался невредимым? Почему были расстреляны эти сотрудники НКВД? На последний вопрос Хрущев ответил сам — потому, что кто-то хотел скрыть следы их преступления. И он дальше развил эту тему, разъяснив, что Борисов был убит сотрудниками НКВД, сопровождавшими его в грузовике, и что это преступление было спланировано заранее[817].

Что же на самом деле случилось с Борисовым в тот день? Погиб ли он в автомобильной аварии или был убит? Утром 2 декабря Медведь получил указание немедленно доставить Борисова в Смольный на допрос, который будет вести Сталин. Через секретаря Медведя этот приказ был передан Малию, одному из сотрудников оперативного отделения Ленинградского управления НКВД. Разбудив Борисова, который провел ночь в кабинете начальника оперативного отделения, Малий взял с собой Виноградова, еще одного сотрудника НКВД; втроем они отправились на грузовике в Смольный. Использование грузовика легко объяснить: из-за наплыва партийного начальства из Москвы все легковые автомобили были заняты[818].

Двое сотрудников НКВД (Малий и Виноградов), а также водитель Кузин были после аварии арестованы и в тот же день допрошены. Их показания гласят: всего в грузовике находились четыре человека (а не пять, как утверждал Хрущев). Малий сидел в кабине рядом с водителем Кузиным, а Борисов с Виноградовым сидели в задней части кузова грузовика. Во время поездки грузовик неожиданно вильнул направо и въехал на тротуар, после чего его правая сторона ударилась о стену здания, и Борисова, сидевшего справа в задней части кузова, бросило на стену, в результате чего он получил смертельные ранения. Техническая экспертиза, проведенная позднее в тот же день, установила, что причиной аварии была неисправность амортизаторов грузовика, вызванная высокой скоростью[819].

Тяжелораненый Борисов был доставлен в больницу, где скончался, не приходя в сознание, рано утром 4 декабря. Соответствующий протокол патологоанатомического исследования был подписан днем 4 декабря[820]. В медицинском отчете о смерти Борисова зафиксировано следующее:

Повреждение костей черепа произошло от удара очень значительной силы головой о твердый плотный предмет, например, каменную стену. Направление удара было сзади наперед и справа налево и удар этот мог быть получен при резком повороте автомобиля влево от стены. Можно полагать, что покойный в момент удара находился на правом борту автомобиля правым плечом впереди и после удара мог быть отброшенным в кузов. Осаднение бедра, левой надлопаточной области и осаднение кожи головы слева кровоизлиянием могли произойти при падении в кузов автомобиля и значения для ускорения смерти не имеют[821].

Но, несмотря на это, сомнения остались. Водителя и двух сотрудников НКВД подвергли интенсивным допросам. Агранов, Ежов и Косарев давили на них, стремясь получить признание в убийстве Борисова, но те категорически отказывались, утверждая, что Борисов погиб в результате несчастного случая. Новая техническая экспертиза, проведенная 12 декабря, выявила, что в металлическом держателе водосточного желоба на стене дома, около которого произошла авария, застрял кусок материи. Специалисты установили, что вырван он из пальто Борисова во время аварии. Дополнительное расследование обстоятельств смерти Борисова не выявило убийцу. Экспертизы, проведенные в январе 1935 г., подтвердили, что смерть Борисова наступила в результате автомобильной аварии[822]. На собрании руководящего состава НКВД в феврале 1935 г. Агранов сказал: «В итоге мы установили, что имел место совершенно исключительный, необычайный по стечению обстоятельств несчастный случай»[823]. Малий и Виноградов были освобождены из-под ареста и восстановлены в рядах НКВД. Водителя Кузина тоже освободили.

Верна ли эта версия, и действительно ли произошла автомобильная авария? Или же Виноградов, Малий и Кузин участвовали в заговоре, целью которого являлось убийство Борисова? Может быть, технических специалистов, которые проводили осмотр грузовика, патологоанатомов, составивших протокол исследования тела, заставили представить это событие как автомобильную аварию? Действительно ли стремились узнать истину следователи, допрашивавшие Малия, Виноградова и Кузина? Или же имел место какой-либо сговор, направленный на то, чтобы Ежов и Агранов не узнали ничего лишнего? И если это так, то кто же фактически стоял за всеми этими событиями?

Хрущев и другие, считавшие смерть Борисова подозрительной, в полной мере использовали тот факт, что пару лет спустя Малий и Виноградов были расстреляны. Но ничего удивительного в этом нет. Когда НКВД возглавил Ежов, то, по имеющимся данным, во время широкомасштабных репрессий в органах были расстреляны 20 тыс. сотрудников[824]. Если бы Борисов действительно был убит, то выглядело бы еще более странным, если бы Малий и Виноградов не были бы после этого ликвидированы. Точно так же, если бы Кузин знал о готовящемся убийстве Борисова, то было бы странно, что он не пострадал.

История убийства Борисова стала известна общественности во время третьего московского показательного процесса в марте 1938 г. Как мы знаем, в числе подсудимых был и Ягода; одним из предъявленных ему обвинений было участие в убийстве Борисова. Для ликвидации свидетеля Борисова, который мог выдать организаторов убийства Кирова, Запорожец якобы распорядился, чтобы автомобиль, использованный для доставки Борисова в Смольный, попал в аварию[825]. Но Запорожец никак не мог участвовать в этом деле. Следует также помнить, что в своем последнем слове на процессе Ягода отказался от участия в организации данного убийства и заговоре с целью убийства Кирова.

Одним из людей, участвовавших в отправке Борисова на допрос, был ранее упоминавшийся заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД в Москве в 1934-1936 гг. Г. С. Люшков. Он рассказал, что утром 2 декабря Ворошилов позвонил Агранову и попросил того немедленно отправить Борисова в Смольный. Приказ был выполнен. Спустя 30 минут Агранову доложили о смерти Борисова. Далее Люшков сказал: «Этот случай выглядел довольно странно, и вызывал сомнения. Трудно сразу сказать, был это несчастный случай или нет». Но, по его мнению, было просто невозможно организовать убийство Борисова в такой короткий промежуток времени. Он также указывает на то обстоятельство, что Запорожец не мог участвовать в организации убийства Борисова по той причине, что в Ленинграде его в это время не было[826].

Конквест полагает, что хотя организация убийства в течение получаса и невозможна, но не существовало никаких препятствий, чтобы спланировать его заранее. По мнению Конквеста, это показывает, что Люшков не знал (или же делал вид, что не знает) о том, что НКВД действительно замешан в этом убийстве[827].

Но как можно было заранее спланировать это убийство? Ведь никто не знал, что Сталин захочет лично допросить Борисова (во всяком случае, именно в это время). Малий и Виноградов на допросе в 1937 г. говорили, что они случайно оказались на дежурстве в тот день. Если бы Сталин захотел допросить Борисова, например, 3 декабря, то в Смольный его сопровождали бы другие сотрудники[828].

Если же, как это полагает Конквест, за убийством стоял Сталин, то зачем он вызвал Борисова на допрос, если опасался, что он может назвать организаторов убийства, — настолько опасался, что заранее был разработан план ликвидации Борисова во время его транспортировки в Смольный? Зачем Ежов и Агранов добивались от Малия и Виноградова «признания» в убийстве, хотя по плану все должно было выглядеть как несчастный случай? Были ли вообще замешаны в заговоре Ежов и Агранов, как это утверждает Конквест[829]? Если Борисов действительно был убит, то, видимо, Сталин был здесь ни при чем. На самом деле все выглядит так, будто кто-то хотел помешать разговору Сталина с Борисовым, во время которого тот мог пролить свет на убийство Кирова. Этим «кем-то» не могли быть ни Ежов, ни Агранов.

О существовании заговора говорили два свидетеля в хрущевские времена. Виноградов и Малий были казнены в 1937 г. Но водитель Кузин пережил тюремное заключение, лагеря и ссылку. В феврале 1956 г. он давал показания Контрольной комиссии ЦК КПСС и рассказал, что, по его мнению, произошло во время автомобильной аварии. Ниже приводится часть его показаний:

Виноградов и Борисов сели в кузов грузовой машины, а Малий сел со мной в кабину. По дороге Малий все время торопил меня. Переезжая улицу Потемкина, Малий вырывает у меня руль и направляет машину на стену дома, а сам пытается выскочить из кабины. Я его задерживаю и не даю ему выскочить. Машина открытой правой дверцей ударилась о стену дома, в результате было стекло дверки разбито. Когда я остановил машину и вышел, посмотрел в кузов, Виноградова в кузове не было, а он бежал, я вскочил в кузов и увидел, что в кузове лежит убитый Борисов, правый висок был в крови. Я закричал, что — убили, убили. В это время ко мне подошел Малий и сказал — не кричи, а то будет и тебе, и сам Малий скрылся. Я после этого Малий и Виноградова не видел до моего освобождения из-под ареста[830].

Эти показания Кузина и составили основу хрущевской версии событий той роковой поездки. Другим человеком, который давал показания примерно в то же время по делу Борисова, был бывший начальник медицинского отдела Ленинградского управления НКВД С. А. Мамушин, который присутствовал при вскрытии тела Борисова в 1934 г. и подписал протокол патологоанатомического исследования. В своем письме Мамушин утверждал, что смерть Борисова наступила, видимо, не в результате несчастного случая, он был убит[831].

Давайте внимательно рассмотрим эти показания. Есть несколько причин, почему не следует доверять рассказу Кузина в 1956 г. Некоторые детали этой истории выглядят сомнительными, если вообще не абсурдными. Грузовик ехал с большой скоростью; несмотря на это, Малий пытался направить его на стену здания и одновременно выпрыгнуть из него. Это похоже на попытку самоубийства. Эта история становится еще невероятнее, если вспомнить, что Малий сидел справа от водителя (в Советском Союзе движение правостороннее), а руль находится слева. Получается, что Малий пытался выскочить из кабины с той стороны машины, которая вот-вот ударится о стену дома!

Дальнейшая судьба Малия, Виноградова и Кузина объясняет, почему именно Кузин сделал такое заявление. Все троих повторно арестовали в июне 1937 г., основным обвинением было участие в убийстве Борисова. Сначала они не признавались в этом преступлении и утверждали, что произошла автомобильная авария. Кузин во время первых допросов поступал также, но позднее изменил свои показания под сильным давлением следователей. Теперь он заявлял, что Малий неожиданно перехватил руль и резко крутанул его вправо, отчего грузовик врезался в стену дома. На очной ставке с Кузиным Малий и Виноградов продолжали утверждать, что Борисов стал жертвой автомобильной аварии, и отрицали существование плана его убийства. Но месяц спустя они под пытками «признались», что убили Борисова по приказу контрреволюционной группы. Во время судебного процесса они отказались от участия в убийстве Борисова и заявили, что дали ложные показания, чтобы спасти свои жизни. Их расстреляли в 1937 г., а Кузин отделался продолжительным тюремным заключением[832].

Показания Кузина о причинах удара грузовика о стену дома стоили Малию, Виноградову и еще трем сотрудникам НКВД жизни. Следовательно, если бы Кузин в 1956 г. отказался от своих прежних показаний, то это было бы равносильно признанию им своей вины в смерти пяти невинных людей. Более того, его показания вполне совпадали с общими процессами «десталинизации», ярым приверженцем которых был Хрущев. Кузин просто написал то, чего хотели от него власти.

Показания Мамушина, что Борисова убили, тщательно проверила комиссия Яковлева. Так как Мамушин присутствовал при вскрытии тела Борисова, то после XX съезда партии в 1956 г. его несколько раз просили представить по этому поводу свои пояснения. Комиссия Яковлева обнаружила в архиве Контрольной комиссии ЦК КПСС 4 документа, имеющих отношение к показаниям Мамушина по делу Борисова, сделанных им в 1956-1964 гг. 29 марта 1956 г. он утверждал, что в 1934 г. он счел смерть Борисова загадочной. Из двух документов 1960 и 1961 гг. видно, что его снова просили дать показания по этому делу, и на этот раз он встретился с двумя водителями — участниками тех событий. Он подтвердил, что роковой удар по голове Борисова был нанесен круглым булыжником. В заявлении 15 октября 1964 г. Мамушин утверждал, что вскрытие тела проводилось высококвалифицированными экспертами в области судебной медицины, в т. ч. двумя профессорами. В дополнение к этому Мамушин заявил следующее:

<...> экспертная комиссия пришла к единому выводу, что Борисов погиб во время автомобильной катастрофы в результате несчастного случая. С этим мнением я был согласен, о чем свидетельствует моя подпись на акте вскрытия... Эксперты в своем заключении о причинах гибели Борисова были единодушны. В 1934 году никакого давления на членов экспертной комиссии не было, и члены экспертной комиссии давали свободные заключения, исходя из результатов вскрытия и известных им к тому времени обстоятельств гибели Борисова. <...> В 1960 году я был вновь вызван в Смольный по вопросу, связанному с гибелью Борисова. Тогда же в Смольный были приглашены оставшиеся в живых два шофера. Из беседы с этими шоферами стало известно, что Борисов был убит булыжным камнем, которым запаслись сотрудники, сопровождавшие Борисова. Под влиянием совокупности всей обстановки и беседы с шоферами у меня возникла мысль о возможности насильственного убийства Борисова булыжным камнем. Сейчас же я подтверждаю выводы экспертной комиссии, которые были сделаны в 1934 году при вскрытии трупа Борисова. Все остальные разговоры и мои суждения были под влиянием времени, беседы с шоферами, и от них я полностью абстрагируюсь — отказываюсь[833].

Учитывая все обстоятельства, комиссия Яковлева отметила, что на заявления Мамушина повлияла не только беседа с водителями, а также то, что Мамушин сначала выразил сомнение в реальной причине смерти Борисова сразу же после XX съезда партии. Комиссия пришла к заключению, что на Мамушина определенным образом повлияло выступление Хрущева на съезде партии, в котором тот заявил о некоторых очень подозрительных обстоятельствах смерти охранника Кирова[834].

Подозрения, что смерть Борисова была организована для того, чтобы скрыть информацию об убийстве Кирова, привела к повторному расследованию не только самой аварии, но также и экспертизе останков Борисова. В общей сложности были проведены три судебно-медицинские экспертизы. Первая состоялась 4 декабря 1934 г. во время вскрытия его тела, в результате был составлен уже упоминавшийся протокол патологоанатомического исследования, подписанный Мамушиным и другими медиками. В декабре 1960 г. была создана новая комиссия судебно-медицинских экспертов, тело Борисова было эксгумировано, и его череп подвергся новому обследованию. Комиссия пришла к выводу, что ранения головы соответствуют описанию их в заключении 1934 г. Кроме того, комиссия установила, что данные повреждения были получены в результате контакта головы с крупным твердым объектом с большой поверхностью, которым вполне могла быть каменная стена, на которую налетел грузовик. Новая комиссия подтвердила заключение от 4 декабря 1934 г. по поводу повреждений на теле Борисова, способа, которым они были нанесены, а также причины смерти погибшего. Заключение этой комиссии были изучены в 1967 г. еще одной группой специалистов. На этот раз провели

реконструкцию автомобильной аварии. Проведенный эксперимент подтвердил, что скорости в 5-10 км в час после того, как машина налетела на обочину тротуара, вполне достаточно, чтобы манекен подскочил и вылетел из задней части кузова грузовика. Были подтверждены заключения, сделанные в 1934 и 1960 гг. Эксперты установили, что ранения головы Борисова, которые привели к смерти, могли быть получены в результате дорожной аварии, произошедшей из-за механической неисправности переднего амортизатора грузовика[835]. На основе этого комиссия Яковлева сделала вывод:

<...> все три комиссии, работавшие в различное время и независимо друг от друга, пришли к единому мнению по вопросу о причине смерти охранника Кирова. Вывод экспертов о возникновении имевшихся у Борисова повреждений в области головы от действия предмета с большой плоской поверхностью, каковым могла являться каменная стена здания, исключает возможность нанесения ему ударов ломом или булыжником, поскольку они оставили бы характерные для этих предметов следы[836].

Во время работы комиссии Яковлева 3 августа 1989 г. П. А. Лаптев изучил все материалы по поводу смерти Борисова. С самого начала он уже сильно сомневался в том, что смерть Борисова была результатом подстроенной автомобильной аварии. Технические проверки автомобиля и результаты судебно-медицинских экспертиз, проведенных в 1967 г., показали, что это был несчастный случай. Лаптев сделал вывод: «Если бы это было и в самом деле умышленным действием, то оно выглядит настолько непрофессионально, что такой его оценке не найдет поддержки ни у одного серьезного исследователя, да, пожалуй, не имеет и прецедента в истории»[837].

Смерть Борисова по пути на допрос к Сталину считается одним из самых подозрительных событий во всем деле Кирова. Все это выглядит настолько странным, что уже само по себе представляется почти невероятным. И тот факт, что во время этой аварии никто больше не пострадал, только усиливает подозрения.

Именно это является одной из причин того, что данный эпизод так тщательно изучался многочисленными комиссиями. Нет никаких поводов сомневаться в результатах расследований. В 1934 г. за следствие отвечали приспешники Сталина Ежов, Агранов и Косарев. Как мы отмечали выше, в случае если заговором действительно руководил Сталин, их давление на Малия, Виноградова и Кузина с тем, чтобы принудить их сознаться в участии в заговоре, не имело смысла. И заключение патологоанатомов, и результаты двух технических экспертиз обстоятельств автомобильной аварии были подтверждены позже специалистами в этих областях. Следует отметить, что и при Хрущеве, и во времена горбачевской гласности имелись определенные политические мотивы осуждения Сталина, т. е. признания его замешанным в убийстве Кирова и, следовательно, в «убийстве» Борисова. Но заключения комиссии Шверника и комиссии Яковлева свидетельствуют, что смерть Борисова наступила в результате несчастного случая.

По одному из мифов, возникших вокруг убийства Кирова, НКВД (обычно говорят о Запорожце) якобы снабдил Николаева револьвером, которым тот воспользовался при убийстве[838]. Во время допроса сразу после убийства Николаев утверждал, что у него имелся револьвер системы Нагана еще с 1918 г., полученный им от некоего «рабочего-красногвардейца». По его словам, «несколькими годами позднее» он получил официальное разрешение на оружие, срок действия которого истек в 1932 г. и которое он больше не возобновлял. Он также пояснил, что на 1 декабря у него было 25 револьверных патронов — 7 в револьвере, остальные дома. Эти патроны он купил в спортивном магазине «Динамо», предъявив разрешение на оружие[839].

Эта информация была тщательно проверена. Подтвердилось, что револьвер действительно принадлежал Николаеву, и он получил его в 1918 г. 2 февраля 1924 г. ему было выписано разрешение на ношение оружия № 4396. 21 апреля 1930 г. оружие было перерегистрировано как принадлежащее Николаеву, с выдачей ему нового разрешения № 12296. Пользуясь данным документом и в соответствии с действовавшими тогда правилами покупки боеприпасов, в 1930 г. Николаев купил 28 револьверных патронов в спортивном магазине «Динамо»[840].

По данным комиссии Яковлева, нет никаких сомнений в подлинности разрешений на оружие, полученных Николаевым в 1924 и 1930 гг., или же печати, удостоверяющей факт покупки им патронов в магазине «Динамо». То обстоятельство, что Николаев купил свои патроны в магазине спортивного общества «Динамо», созданного НКВД, считалось подозрительным. Однако комиссия Яковлева заключила, что это было простым совпадением ввиду действовавших тогда правил покупки боеприпасов.

Как мы уже видели, сразу после убийства почти все руководство Ленинградского управления НКВД (за исключением Запорожца) было арестовано и смещено со своих постов за халатное отношение к служебным обязанностям. Позднее это обвинение было предъявлено и Запорожцу, и в конце января 1935 года он вместе с остальными также был приговорен к лагерному сроку. Кроме одного человека, все осужденные получили два или три года. Считается, что все они получили подозрительно мягкие приговоры. Как упоминалось выше, Хрущев также посчитал странным, что руководители Ленинградского управления НКВД понесли такое мягкое наказание. Александр Орлов полагал, что от Сталина можно было ожидать не меньше чем увольнения со своего поста наркома НКВД Ягоды и сурового наказания всех лиц, которые отвечали за безопасность Кирова. Данная точка зрения разделяется и многими историками, изучавшими это дело[841]. Яковлев, руководитель комиссии по расследованию в конце 1980-х гг., тоже считал такие приговоры подозрительно снисходительными[842].

В отчете КГБ 1956 г. говорится, что в 1934 г. в Ленинградском управлении НКВД действительно существовал заговор с целью убийства Кирова. Частично выводы данного отчета основывались из том, что не удалось предотвратить убийство Кирова, на фактах освобождения Николаева из-под ареста 15 октября и «мягкого» наказания сотрудников НКВД судом, состоявшимся в январе 1935 г.[843] В упомянутом ранее отчете комиссии Поспелова выводы по этому делу сформулированы еще резче[844]. Там написано: это убийство «могло произойти только потому, что люди, которые были обязаны охранять Кирова, прямо способствовали его убийце, Л. Николаеву»[845].

В отчете КГБ 1956 г. также упоминалось заявление, сделанное на этом процессе одним из обвиняемых, П. М. Лобовым, который пережил террор 1937-1938 гг. Он утверждал, что во время его пребывания в колымском лагере Запорожец рассказывал ему, что в начале 1935 г. Сталин беседовал с Ягодой и просил его помягче обойтись с руководителями Ленинградского управления НКВД, обвиненными в халатном отношении к служебным обязанностям в связи с делом Кирова, а также обеспечить их возвращение на службу в органах, когда это станет возможным. Если действительно сотрудники Ленинградского управления НКВД участвовали в заговоре с целью убийства Кирова, и Сталин просил смягчить им приговоры, то это может породить подозрения, что Сталин был в центре этого заговора и хотел таким образом помочь исполнителям.

Историк Мэтью Лено, который занимался делом об убийстве Кирова, не доверяет словам Лобова. Он обращает внимание, что к 1956 г., когда была озвучена эта версия, информация прошла через многие руки: Ягода якобы поделился с Запорожцем, тот рассказал ее Лобову, который сообщил ее КГБ, где она и обрела письменную форму. Более того, данная версия представляется сомнительной и в свете более ранних заявлений того же Лобова против своих коллег из НКВД. Так, в 1937-1938 гг. он, видимо, рассказывал, что Ягода дал указание помягче отнестись к ленинградским чекистам, так как они якобы способствовали антисоветскому и антисталинскому заговору с целью убийства Кирова. В 1956 г. он предпочел подтвердить свои показания, данные в 1937 г.[846], но с одной важной поправкой: на этот раз приказ о мягком отношении к осужденным чекистам исходил не от Ягоды, а от Сталина.

После 1956 г. Лобов продолжал развивать свою версию; в конце концов, он договорился до того, что якобы Запорожец поведал ему историю о предполагаемом заговоре Сталина, Ягоды и Запорожца с целью убийства Кирова. Это, конечно же, соответствовало версии убийства, которую предпочитали сталинисты (за исключением, конечно же, участия в ней Сталина). Лено также упоминает, что в 1939 г. срок заключения Лобова был сокращен в качестве награды за убийство другого заключенного, бывшего оппозиционера Г. Сокольникова, по приказу наркома НКВД Берии. Лено делает вывод: «Лобов был убийцей и рассказывал небылицы»[847]. И скорее всего, это действительно так.

Но есть вероятность, что первоначальная история Лобова 1956 г. все же правдива. Возможно, ее подтверждает ранее упомянутое письмо Центрального Комитета партии партийным организациям 18 января 1935 г., разосланного за 5 дней до процесса ленинградских чекистов; Сталин (почти точно) утвердил, а возможно, и редактировал это письмо. В письме говорится, что недооценка опасности, которую представляют бывшие оппозиционеры по мере того, как их положение становится все более и более безнадежным, «сыграла злую шутку с работниками Наркомвнудела в Ленинграде. Пусть это послужит нам уроком». Далее в письме говорится:

«Это не значит, конечно, что нужно охаивать огульно ленинградских работников Наркомвнудела. Но это несомненно значит, что надо им помогать систематически как людьми, так и советами, будить и заострять их бдительность, подымать и укреплять их боевую готовность»[848].

Но даже если Сталин и просил о мягком приговоре ленинградским чекистам, то это совсем не обязательно предполагает его участие в убийстве Кирова. Для такого отношения у вождя могли быть и совершенно другие причины. Формулировки, использованные в письме от 18 января, возможно, свидетельствуют, что он не намеревался нанести удар по НКВД, а скорее хотел призвать всех сотрудников к большей бдительности. Может быть, прав и Роберт С. Такер, считающий, что сравнительно мягкие приговоры были «направлены на то, чтобы успокоить высших руководителей НКВД, у которых теперь были причины беспокоиться о своей будущей судьбе»[849].

Если бы все произошло во времена большого террора 1937-1938 гг., то Орлов был бы, вероятно, прав; для Сталина действительно было бы естественнее сместить Ягоду и сурово наказать ленинградских чекистов. Однако в январе 1935 г. до всепроникающего страха заговоров и массовой истерии, типичной для этих времен, было еще далеко.

Более того, количество обвинений, возможных для предъявления ленинградским чекистам, было довольно ограниченным. Так, в «Письме старого большевика» говорится, что они не признавали вины и говорили о нежелании Кирова иметь многочисленную охрану[850]. Защищали ли они себя, нам не известно. Однако ничего невероятного в этом нет. «Мягкие» приговоры сроком в 2-3 года могут также свидетельствовать, что для осуждения руководства Ленинградского управления НКВД нашлось не слишком много оснований. Разумеется, были осуждены Медведь, Фомин и Запорожец: как руководители, они несли основную ответственность. Но никогда не было доказано, что они лично совершили какие-либо конкретные ошибки. Как мы видели, по распоряжению Рубина и Котомина Николаева освободили из-под ареста 15 октября. И в этом нет ничего подозрительного: Николаев предъявил партбилет, подтвердил, что он работал в Смольном и что у него есть веская причина для встречи с Кировым.

Московские сотрудники НКВД, которые допрашивали своих ленинградских коллег сразу после убийства, похоже, этим вопросом особо не интересовались. Вместо этого они проводили свое расследование на основе показаний Марии Волковой[851]. Измышления Волковой, которым не поверили ленинградские чекисты, были вполне серьезно восприняты командой следователей из Москвы, которую возглавлял Агранов. При этом общий надзор за расследованием осуществлял сам Ежов. Именно слова Волковой и определили судьбу Бальцевича, который единственный из всех получил суровый приговор (10 лет лагерей). По утверждению Волковой, именно Бальцевич уничтожил письмо, в котором она якобы предупреждала Кирова о готовящемся убийстве.

Помимо мягких приговоров ленинградским чекистам, также обращает на себя внимание необычно хорошее обращение с осужденными чекистами и после ареста, и в лагерях. Во время показательного процесса над Бухариным, Ягодой и другими в 1938 г. утверждалось, что Ягода обеспечил осужденным ленинградским чекистам хорошее обращение с ними. Он позаботился об их семьях, а сами они доставлялись в лагеря не в обычных вагонах для транспортировки заключенных, а в специальных вагонах[852]. Ходили также и другие слухи, описывающие привилегии, которыми они пользовались в лагерях. Например, их якобы назначали на административные должности, и вообще они устраивались там относительно неплохо[853].

Хотя нет причин верить всем ходившим об этом слухам, но ленинградским чекистам действительно предоставлялись некоторые привилегии по сравнению с обычными заключенными. Такие привилегии не были чем-то необычным в лагерях. Все чекисты, по тем или иным причинам попавшие в те времена в лагеря, назначались на различные административные должности, даже с правом ношения прежней формы[854].

Кроме того, особое отношение к бывшим сотрудникам НКВД можно объяснить профессиональной солидарностью, существование которой само по себе не лишено разумных оснований, что также можно подтвердить и документами. Так, офицер НКВД в отставке Судоплатов вспоминал, что даже в худшие времена террора высшие руководители НКВД проявляли заботу о семьях своих арестованных коллег[855].

Как мы видели, Хрущев посчитал подозрительным не только мягкие приговоры ленинградским чекистам, но и то, что через несколько лет они были расстреляны. По мнению Хрущева, их ликвидация должна была скрыть следы настоящих организаторов убийства Кирова[856]. Тем не менее это противоречит логике: если бы сначала слишком мягко обошлись с людьми, то зачем потом их расстреливать? Тем не менее во время больших чисток, которые проводились в органах после смещения Ягоды и замены его на Ежова на посту наркома НКВД, расстрел не являлся экстраординарным событием. Следует иметь в виду, что террор особенно сильно ударил именно по сотрудникам НКВД. Как упоминалось выше, по имеющимся данным, в стране были расстреляны 20 тыс. чекистов. Представляется, что Ежов в полной мере использовал возможность избавиться от как можно большего числа людей Ягоды.

Напротив, есть все основания полагать: если бы Сталин действительно организовал убийство Кирова через Ленинградское управление НКВД, то, чтобы избежать утечки информации, ему следовало принять все меры к скорейшей ликвидации ленинградских чекистов, а не ждать несколько лет. И судебный процесс в январе 1935 г. предоставлял ему отличную возможность.

Результаты исследования данного вопроса не выявили никаких доказательств того, что в центральном аппарате НКВД (или Сталин, действующий через Ежова, отвечающего за расследование убийства Кирова) что-либо знали о заговоре. Историк Арч Гетти утверждает: в том случае если бы Сталин действительно заказал убийство Кирова через Ленинградское управление НКВД, то лучшим способом скрыть все следы было бы поручить расследование его сотрудникам[857]. Но местные сотрудники НКВД не только были немедленно отстранены от дела, но и сами попали под подозрение в участии в убийстве. Как попытка скрыть их возможное участие в преступлении (и, следовательно, Сталина), тщательное расследование Ленинградского управления НКВД не имело никакого смысла[858].

Обсуждение мотивов убийства Кирова Николаевым показало, что они по-прежнему остаются неясными. Если в этом деле и присутствовал политический мотив, то он явно не был главным. Несмотря на некоторые критические записи в дневнике, нет никаких оснований считать, что Николаев принадлежал или же испытывал какие-то симпатии к зиновьевской оппозиции. Кроме того мы видели, что Николаев сильно переживал увольнение из Института истории партии и исключение из партии в апреле 1934 г. Хотя его и восстановили в партии, но он считал полученный им строгий выговор очень несправедливым. Также тяжело он переживал, что не может устроиться на ту работу, которую считал для себя приемлемой. Николаев был неуживчивым, необщительным человеком, которого рано или поздно увольняли, потому что был не способен выполнять порученную ему работу. Из его дневника видно, что недовольство своим увольнением в апреле 1934 г. не было чем-то новым для него, а являлось скорее обострением устоявшегося чувства разочарования постоянно раздраженного человека.

Угнетенное состояние Николаева из-за потери работы и отсутствие внимания со стороны властей к его проблемам сами по себе могли привести такого человека к решению пойти на убийство Кирова. Существовал ли здесь также и мотив ревности, представляется в этом контексте менее существенным. Версия о ревности как мотиве этого преступления выглядит довольно слабой и неясной. Так или иначе, но у Николаева, наверное, были личные мотивы для убийства Кирова. Предположение, что он был завербован кем-то или его убедили (либо принудили) совершить убийство, является излишним, и нет никаких доказательств, которые бы могли подтвердить его. Версия, по которой убийство было организовано НКВД (а возможно, и Сталиным), основывается на том, что чекисты, зная о планах Николаева, помогли осуществить, или не препятствовали, или активно помогали ему в исполнении преступного замысла.

Самыми важными «косвенными доказательствами» (рассмотренными в этой главе) того, что за убийством Кирова стояли НКВД и Сталин, являются арест Николаева 15 октября 1934 г., «убийство» Борисова и относительно мягкие приговоры сотрудникам Ленинградского управления НКВД. Мы убедились, что для всех этих обстоятельств есть логичное объяснение, и предполагать заговор нет никакой необходимости. В обстоятельствах ареста Николаева 15 октября нет ничего подозрительного. Обстоятельства аварии, стоившей жизни Борисову спустя день после убийства, несколько раз рассматривались комиссиями медицинских и технических экспертов. Все они пришли к заключению, что смерть охранника Кирова наступила в результате несчастного случая. Медицинские эксперты, в частности, настаивали на том, что травмы головы Борисова не могли быть получены от удара такими предметами, как стальной лом, дубинка или булыжник. Относительно мягкие приговоры ленинградским чекистам совсем не обязательно рассматривать как «награду» за убийство Кирова. Напротив, если бы Сталин действительно являлся организатором убийства Кирова, для него естественнее было использовать судебный процесс как средство избавления от неудобных свидетелей, а не давать указания о смягчении наказания этим людям. Ленинградские чекисты были казнены только во время террора 1937-1938 гг. Для того времени в этом не было ничего необычного, и смертные приговоры, скорее всего, не имели никакого отношения к делу Кирова (их могли обвинить, например, в связях с Ягодой, предшественником Ежова на посту наркома НКВД). Трое из обвиненных ленинградских чекистов пережили террор, что тоже ослабляет версию об их участии в убийстве Кирова.

Примечания:

7

Rigby 19681). Р. 52; Schapiro. 1960. Р. 310-311.

8

См., например: Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 36.

74

Benvenuti. 1977.

75

Getty. 1985. P. 92-98.

76

Getty & Naumov. 1999. P. 102, с доп. примеч. в сноске 25.

77

См., например: Хлевнюк. 2009. См. также гл. 9.

78

См., например: Киров. 1957; речь Кирова на XVII съезде ВКП(б), опубликованную в: XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б) 26 января — 10 февраля 1934 г.: стенографический отчет. 1934. С. 251-259.

79

Кирилина. 2001. С. 126.

80

Там же. С. 128-130.

81

Хлевнюк. 2009. С. 66.

82

Кирилина. 2001. С. 133. Неясно, включают ли эти показатели сосланных после смерти Кирова.

83

Хлевнюк. 2009. С. 66-67.

84

McNeal. 1988. Р. 171.

85

Хлевнюк. 2009. С. 116-126, особ. 125-126.

746

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. С. 132-133. Из протокола допроса от 11 декабря.

747

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 467.

748

См. гл. 4.

749

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 471.

750

Социалистическая законность. 1991. № 2. С. 69.

751

Бастрыкин и Громцева. Указ. соч. С. 65.

752

Росляков. Указ. соч. С. 101.

753

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 471-472. Заявление Малинина от 10 апреля 1961 г. Комиссии партийного контроля.

754

Кирилина 2001. С. 407.

755

См. гл. 4.

756

См. гл. 7.

757

См., например: Knight. Op. cit. P. 228.

758

Так же считает и М. Лено, см.: Lenoe. 2006.

759

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 472; Кирилина. 2001. С. 353-354.

760

Люшков. 1939. С. 106-124.

761

Соох. Op. cit. Р. 415.

762

Lenoe. 2006.

763

См. также: Соох. Op. cit. Р. 412-414.

764

Помимо Судоплатова, также см., например: Ваксберг. 1992. С. 80; Рыбин. 1998. С. 73-74.

765

Фильм «Чисто партийное убийство» был показан по российскому телевидению в октябре 2000 г.; телевизионная программа «Исторические хроники с Николаем Сванидзе — 1935-й, Сергей Киров», см.: http://art- sluza.ru/2009/08/10/1935/.

766

См.: Антонов-Овсеенко. 1989; Волкогонов. 1991. С. 211.

767

Кирилина. 2001. С. 246.

768

См.: Бастрыкин и Громцева. Указ. соч. С. 81-82. Другое предположение по поводу перевода: его причиной был арест брата Мильды Драуле из-за растраты. (См.: Родина. 2005. № 3. С. 62.)

769

См.: Жуков. Указ. соч. С. 38. См. также: Родина. 2005. № 3. С. 64 (в статье утверждается, что слухи о взаимоотношениях Кирова и Драуле «поползли по Ленинграду уже 1 декабря с 23 часов»).

770

Кирилина. 2001. С. 258.

771

Родина. 2005. № 3. С. 62.

772

См.: Росляков. Указ. соч. С. 100.

773

Медведев. 1971. С. 158. Процитированное предложение в книге издания 1989 г. опущено.

774

Conquest. 1989. Р. 11-12.

775

Кирилина. 2001. С. 252. В интервью использован псевдоним Р. О. Попов.

776

Кирилина. 2001. С. 254.

777

Цит. по: Кирилина. 2001. С. 256.

778

См. показания Николаева во время первого допроса, приведенные в гл. 7.

779

Кирилина. 2001. С. 253.

780

Кирилина. 2001. С. 251.

781

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. С. 24-25. Из допроса от 3 декабря.

782

Судоплатов и Судоплатов. С. 51.

783

Кирилина. 1995. С. 122.

784

См.: Кирилина. 2001. С. 197, 252. Кирилина считает, что его имя было Л. М. Райхман, Судоплатов называет его Леонидом Ф. Райхманом. Также они приводят разные данные о его послужном списке.

785

См. например: The Nation. 06.06.1994.

786

Родина. 2005. № 3. С. 64.

787

Там же.

788

Хлевнюк. 2009. С. 286, примеч. 67. Кирилина полагает, что частично это была ревность, однако обращает больше внимания на такие качества Николаева, как «неимоверное честолюбие, жажда власти и гипертрофированное чувство несправедливости». (См.: Кирилина. 2001. С. 7.)

789

См. гл. 5. Информацию об аресте Николаева перед убийством см. далее.

790

См., например: Медведев. 1989. С. 337; Tucker. Op. cit. P. 288; Conquest. 1990. P. 39.

791

См.: Ulam. Op. cit. P. 385; Tucker. Op. cit. P. 125.

792

Кирилина. 2001. С. 341.

793

Revelations from the Russian Archives. P. 77.

794

Хлевнюк. 2009. С. 189.

795

Conquest. 1990. P. 39.

796

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 468; Revelations from the Russian Archives. P. 75-76.

797

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 467.

798

См.: Орлов. Указ. соч. С. 31; Медведев. 1989. С. 337; Tucker. Op. cit. P. 290.

799

Орлов (см.: Орлов. Указ. соч. С. 28-29) заявлял, что Ягода и Запорожец вместе посещали Сталина, и во время этого визита Запорожец получил приказ от Сталина. См. также: Антонов-Овсеенко. Указ. соч. С. 90.

800

См.: Kheifets. 1983. Р. 187. См. также рукопись В. К. Завалишина в Гуверовском архиве, см.: Conquest. 1989. Р. 72 и примеч. 11.

801

Revelations from the Russian Archives. P. 77.

802

Реабилитация: политические процессы. С. 192. (Письмо Центрального Комитета ВКП(б) партийным организациям от 18 января 1935 г. В данном письме высказывается порицание работникам НКВД за отсутствие у них бдительности. Николаев упоминает эту историю во время допроса после убийства, а не говорит о том, что его просили подтвердить свою личность. (РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. Л. 79; из протокола допроса от 9 декабря.)

803

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 490-491, 499-500. Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 20-21. См. также: Кирилина. 2001. С. 342-343. Заявление бывшего оперативного секретаря спецотдела Ленинградского управления НКВД А. Ф. Аншукова от 22 ноября 1963 г., см.: Реабилитация: как это было. Т. III. С. 490-491.

804

Цит. по: Кирилина. 2001. С. 342.

805

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. Л. 78.

806

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 499. Кирилина. 2001. С. 342.

807

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. Л. 78.

808

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 499.

809

Там же. С. 490-491.

810

Кирилина. 2001. С. 343.

811

Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 20-21. Одна из историй говорит о том, что в конце ноября Запорожец был не на больничном, а взял 5 дней отпуска с разрешения Ягоды и уехал из Ленинграда (см.: Лордкипанидзе. 1989). Данная история основана на сомнительном источнике из третьих рук. Как мы уже знаем, комиссия Яковлева ее отвергла.

812

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 490-491.

813

Там же. С. 485.

814

Там же. С. 486.

815

Там же. С. 491.

816

См. далее.

817

The Stalin Dictatorship. Khrushchev's Secret Speech and Other Documents. P. 97; см. также: Хрущев. 1990. С. 23. Также см.: Медведев. 1971. С. 159-160; Антонов-Овсеенко. Указ. соч. С. 94; Tucker. Op. cit. P. 294-295; Conquest. 1989. P. 42; Knight. Op. cit. P. 208-211.

818

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 495; Кирилина. 2001. С. 344. Причину использования для перевозки грузовика рассказал Кирилиной уже ранее упоминавшийся сотрудник НКВД Райхман (псевдоним Р. О. Попов). Люшков (Указ. соч. С. 114) также об этом рассказывает: «Когда Борисова собирались отправлять в Смольный, то выяснилось, что в НКВД нет свободных машин <...> они посадили Борисова в грузовик, который стоял перед входом в управление. Рулевое управление этого грузовика оказалось неисправным...»

819

Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 21.

820

РГАСПИ. Ф. 671. On. 1. Д. 114. Л. 48-51.

821

См.: Родина. 1995. № 10. С. 65. Также см.: Кирилина. 2001. С. 345.

822

Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 20-21; Кирилина. 2001. С. 346-347.

823

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 495.

824

Старков. 1991b. С. 217.

825

Record of the Court Proceedings in the case of the Anti-Soviet «Bloc of Rights and Trotskyites». 1938. P. 558-559.

826

См.: Люшков. Указ. соч. С. 113-114.

827

Conquest. 1989. P. 129.

828

Кирилина. 2001. С. 348.

829

Conquest. 1989. Р. 136.

830

Цит. по: Родина. 1995. № 10. С. 66-67.

831

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 329.

832

Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 21; Кирилина. 2001. С. 348-349.

833

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 496-497.

834

Там же. Мамушин умер в 1966 г. 25 лет спустя появилось якобы написанное им письмо. В этом письме содержались новые утверждения, противоречащие тому, что он говорил в 1934 г. и то же в 1960-х гг., незадолго до его смерти. Это письмо якобы послал сын Мамушина. Однако сын Мамушина погиб на фронте во время Второй мировой войны. У Мамушина была и дочь, однако никаких таинственных писем она не посылала. Очевидно, что это письмо является подделкой. (Кирилина. 2001. С. 346.)

835

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 497-498.

836

Там же. С. 498.

837

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 264.

838

См., например: Орлов. Указ. соч. С. 31; Антонов-Овсеенко. Указ. соч. С. 91; Conquest. 1990. Р. 40.

839

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 114. Л. 76.

840

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 466-467; Седов и Валетов. 1990; Правда. 04.11; Петухов и Хомчик. 1991. № 5. С. 16.

841

См., например: Conquest. 1989. Р. 71-73; Knight. Op. cit. P. 223-226.

842

Яковлев. 1991. Реабилитация: как это было. Т. III. С. 327.

843

РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 1. Л. 47-52. Цит. по: Lenoe. 2007. Р. 61-62. В статье Лено говорит, что отчет датируется 1953 г.; очевидно, это опечатка.

844

См. гл. 5.

845

Поспелов. 1992. С. 66.

846

Возможно, он поступил так по тем же причинам, что и Кузин, водитель того грузовика, в котором был якобы убит Борисов, см. об этом ранее в этой главе.

847

Lenoe. 2007. Р. 62. Об убийстве Лобовым Сокольникова см.: Реабилитация: как это было. Т. III. С. 468.

848

Реабилитация: политические процессы. С. 195.

849

См.: Tucker. Op. cit. P. 296.

850

Письмо старого большевика. С. 53.

851

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 116. Историю Волковой см. в гл. 8.

852

Record of the Court Proceedings in the case of the Anti-Soviet «Bloc of Rights and Trotskyites». 1938. P. 559.

853

См., например: Conquest. 1989. P. 72-75.

854

Реабилитация: как это было. Т. III. С. 504. (А. К. Левчик в заявлении Центральному Комитету КПСС.) См. также: Кирилина. 2001. С. 377.

855

Судоплатов и Судоплатов. 1994. С. 61.

856

См. гл. 5.

857

Getty & Naumov. 2008. P. 254, note 4.

858

Ibid. P. 145-146,152.