4 СИНХРОНИЯ И ДИАХРОНИЯ



В XIX в. достойным объектом лингвистики как науки считали древние языки и поиски “праязыка”. Изучение живых языков предоставляли школе, резко отграничивая эту область от науки. Успехи диалектологии, описывающей живые говоры, изучение языков народов, живущих в колониальной зависимости, и потребность в более серьезной постановке преподавания родного и иностранных языков выдвинули перед лингвистами новые задачи: создать методы научного описания данного состояния языка без оглядки на его происхождение и прошлое.

Практика вызвала и теоретическое осмысление. Крупнейшие ученые конца XIX начала XX в. - Ф.Ф. Фортунатов, И.А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр и другие - выдвинули теоретические основы научного описания данного языка в данную эпоху. Ф.Ф. Фортунатов разработал принципы описательной грамматики, И.А. Бодуэн де Куртенэ разделял лингвистику на статическую (описательную) и динамическую (историческую), различая в фонетике и грамматике явления сосуществования (Nebeneinander - “рядом друг с другом”) и последования (Nacheinander - “следом друг за другом”). Но, пожалуй, наиболее подробно рассмотрел этот вопрос Ф. де Соссюр.

Основной его тезис состоит в том, что “в каждый данный момент речевая деятельность предполагает и установившуюся систему, и эволюцию; в любую минуту язык есть и живая деятельность, и продукт прошлого”. Отсюда вытекает идея синхронии и диахронии.

Синхрония (от греческого syn - “совместно” и chronos - “время”, т. е. “одновременность”) представляет собой “ось одновременности, касающуюся отношений между сосуществующими вещами, откуда исключено всякое вмешательство времени”, а диахрония - “ось последовательности, на которой никогда нельзя увидеть больше одной вещи зараз, а по которой располагаются все явления оси со всеми их изменениями”.

Для иллюстрации этих положений возьмем две эпохи русского языка - древнерусскую и современную.



Эпоха А (древнерусская)Краткое прилагательноеСуществительное
собирательное
гол-ъ гол-ь
Эпоха Б (современная)гол гол’

В древнерусском языке краткое прилагательное и однокорневое существительное собирательное различались конечными Ъ и Ь. Таким образом, установилась новая синхрония (горизонтальная ось), сохранившая прежнее отношение, но выражается оно иначе благодаря тому, что по диахронии (вертикальная ось) гол-ъ превратилось в гол, а гол-ъ - в гол'.


Другой аналогичный пример приведем из французского языка


Эпоха А (старофранцузская)Прилагательное мужского родаПрилагательное женского рода
fin [фин] fine [фине]
Эпоха Б (современная)fin [ф?] fine [фин]

Третий пример из английского языка


Эпоха А Единственное числоМножественное число
(западногерманская)
fot [фот] foti [фоти]
Эпоха Б foot [фут] feet [фит]
(современный английский язык)

Синхрония - это как бы горизонтальный срез, т.е. состояние языка в данный момент как готовой системы взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов: лексических, грамматических и фонетических, которые обладают ценностью, или значимостью (valeur де Соссюра), независимо от их происхождения, а только в силу соотношений между собой внутри целого - системы.

Диахрония - это путь во времени, который проделывает каждый элемент языка в отдельности, видоизменяясь в истории (от греческого dia – «через» и chronos – «время», т. е. «разновременность»).

Таким образом, по де Соссюру, синхрония связана с системой, но изъята из отношений времени, диахрония же связана с временем, но изъята из отношений системы. Иными словами: «...диахрония рассматривается как область единичных явлений, а язык как система изучается лишь в сфере синхронии. Иначе говоря, развитие языка изображается как изменение лишь отдельных единичных явлений, а не как изменение системы, тогда как система изучается лишь в ее данности в определенный момент...».

На основании такого понимания Соссюр делает вывод, что синхронию и диахронию в языке должны изучать две разные науки.

В чем здесь прав и в чем не прав Соссюр?

Прав он в том, что синхронический и диахронический аспекты в языке - реальность и их следует различать; что практически “синхронический аспект важнее диахронического, так как для говорящей массы только он - подлинная реальность”.

Действительно, всякий “говорящий” на данном языке находится в сфере синхронии, он относится к данному языку как к послушному орудию, механизм которого ему надо знать, чтобы удобнее им владеть, и ему нет никакого дела до исторической фонетики, исторической грамматики и истории слов. Эти сведения могли бы только помешать его практической заинтересованности в языке. Тот, кто называет лошадь «лошадью», а собаку «собакой», вряд ли выиграет, если узнает, что первое слово заимствовано у тюркских народов, а второе - у иранских, или, тем более, если он узнает, что разговорное слово кавардак – «беспорядок» в казахском языке (откуда оно заимствовано) значит «кусочки жареного мяса». Такие знания могут в ряде случаев лишь сбить с толку говорящего и помешать ему правильно выражать свои мысли. Что дает говорящему для владения языком знание того, что раньше было не «столам», а «столомъ» (дат. п. мн. ч.) и не «столов», а «столъ» (род. п. мн. ч.)? Почти ничего. Даже такой простой факт, как то, что слова «гнезда», «звезды» писались до 1917 г. через ?, не нужен говорящему (и пишущему).

В такой постановке речь идет только о пользовании языком и о систематизации его функционирования в описательном языковедении, а не о познании его развития.

При любом изучении мы не можем забывать, что основное требование диалектики в науке состоит в том, чтобы изучать явления и в связи, и в развитии. Разрыв синхронии и диахронии, провозглашенный Соссюром, дважды нарушает это положение. Ибо его синхроническое изучение языка рассматривает явления в связи, но вне развития, а диахроническое изучение рассматривает явление в развитии, но вне связи. Справедливо, в ответ на это И. Смирницкий писал:

1) Изменение любой единицы происходит не как изменение изолированной единицы, не как изолированного факта, а как части системы. Следовательно, линия синхронии, т.е. одновременно существующей системы, не может не приниматься во внимание при изучении изменений языка, т.е., при диахроническом изучении.

2) Язык определенной эпохи - это язык, существующий во времени, т.е. заключающий в себе момент диахронии, так как фактор времени по самому существу входит в язык. Таким образом, синхроническая система языка неизбежно должна рассматриваться во времени.

В результате разрыва синхронии и диахронии, ввиду явной бесплодности диахронического изучения выдернутых из системы изолированных фактов, многие зарубежные последователи Соссюра совсем исключили фактор времени из изучения языка.

Каков же правильный выход из данного положения? Конечно не возврат к старому не различению бывшего и настоящего, сосуществующего в системе и следующего одно на смену другому времени, и, прежде всего не отказ от понятия системы.

Об этом ложном шаге А.И. Смирницкий писал: «...подменять определение существующего соотношения определением того, из чего оно получилось, означало бы смешение прошлого с настоящим, допущение анахронизма, следовательно, было бы антиисторическим подходом».

Две «оси», намеченные Соссюром, действительно взаимно исключают друг друга, и никакой речи об их «единстве» быть не может. Это два различных аспекта. Но противопоставление их неравномерно, так как синхронический аспект для целого ряда лингвистических потребностей может быть самодовлеющим и исчерпывающим (для составления алфавитов, реформирования орфографии, выработки транскрипции и транслитерации, для машинного перевода, наконец, для составления нормативных описательных и сопоставительных грамматик, а также для разработки методики обучения родному и неродному языку), тогда как диахронический аспект лишь подсобный, вспомогательный прием изучения истории языка. Ни в коем случае нельзя отожествлять диахронию и историю языка, так как диахрония может показать лишь развертывание и эволюцию отдельных, разрозненных, не связанных в систему и изолированных от структуры языка фактов.

Но так как язык в каждом ярусе своей структуры образует систему, все моменты которой взаимосвязаны и только в силу этого получают свою характеристику, то подлинная история языка в целом, используя предварительные данные диахронического описания, должна быть изложена в аспекте минимум двусинхронном: эпохи А и эпохи Б. Тогда предварительно найденные диахронические факты превратятся в историко-синхронические, и язык в своей истории предстанет как структура и система.

Итак, следует изучать и понимать язык как систему не только в его настоящем, но и в его прошлом, т.е. изучать его явления и в связи друг с другом, и в развитии одновременно, отмечая в каждом состоянии языка явления, уходящие в прошлое, и явления, нарождающиеся на фоне стабилизовавшихся, нормальных для данного состояния языка явлений.

Различение структурных ярусов языка или его разделов: лексики, грамматики, фонетики - основано не только на различии самих единиц этих разделов: слов, форм, звуков, но и на качестве той абстракции, которая их определяет.

Абстракция в языке присутствует в любом языковом факте, без этого язык не мог бы быть «языком». Но ее роль и ее характер в разных ярусах структуры языка различны.

а) Лексическая абстракция состоит в том, что слово - самая конкретная единица языка - соотнесено не прямо с вещью, которую это слово может называть, но с целым классом вещей. Это касается не только нарицательных (дом, человек), но и собственных имен (Александр, Марья, Заречье, Спасск, Комсомольск). Нарицательные и собственные имена - это разные степени того же качества лексической абстракции.

б) Грамматическая абстракция не касается вещей и отдельных фиксированных понятий. На первый взгляд она просто «уже» лексической (ср. такие случаи лексической абстракции, как жизнь, бытие, и такие случаи грамматической абстракции, как суффикс -ик- в словах столик, садик, или такие флексии, как -а в словах стола, профессора, коня, края), однако это неверно. Грамматическая абстракция имеет иное качество; присоединить суффикс -чк- или флексию -а можно к любым по своему значению корням и основам (садики, фунтик, стола и рыбака); грамматическая абстракция безразлична к лексической и имеет особое качество - это абстракция признаков и отношений.

в) Фонетическая абстракция - явление опять же иного качества; она безразлична и к лексической, и к грамматической абстракции. Так, из фонем [т], [к], [у] можно “составить” слово «тку» и слово «тук», и слово «кут». Фонема [а] может быть флексией и именительного падежа единственного числа женского рода (жена), и родительного падежа единственного числа мужского и среднего рода (стола, окна), и именительного падежа множественного числа (дома, окна) и т. п.

Эти отличия качества лексической, грамматической и фонетической абстракции и предопределяют различие единиц разных ярусов языковой структуры.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх