• Часть I. Дом, который построил «сам»
  • Глава первая. Из самых благих побуждений
  • Зачем нужна власть?
  • Лишь бы не было войны
  • Глава вторая. Икона и портрет
  • «Меня надо рассматривать в преломлении»
  • «Рухнама» на белорусском
  • «Не все плохое связано с Гитлером…»
  • Приводные ремни системы
  • Рядом с амвоном
  • «Служите и лижите!»
  • Нужен учебник
  • Дорога через Куропаты
  • Дети — «будущие люди»
  • Единственный благодетель
  • Глава третья. Что за фасадом?
  • Собственный кошелек
  • «За это вы еще ответите»
  • МИГи вместо картошки
  • Как это делается?
  • Триста грамм халвы для президента
  • Глава четвертая. Самый сладкий бизнес
  • Реформы по-белорусски
  • С конкретным умыслом
  • «Он живым меня не отпустит»
  • «Батька», «Лука» или «пахан»?
  • Глава пятая. Восемь заповедей «от луки»
  • Заповедь первая: «Не нарушай порядок»
  • Заповедь вторая: «Не возомни себя всесильным»
  • Заповедь третья: «Не жди признания заслуг»
  • Заповедь четвертая: «Не забывай о ближних»
  • Заповедь пятая: «Не высовывайся»
  • Заповедь шестая: «Не обольщайся»
  • Заповедь седьмая: «Не укради у хозяина»
  • Заповедь восьмая: «Не возникай»
  • Часть II. Хмурое утро
  • Глава первая. Вокруг — враги
  • Играем на троих
  • Поколение next
  • К штыку приравняли перо
  • Глава вторая. Есть человек — есть проблема
  • Гончар атакует
  • Веришь — не веришь?
  • Лукашенко поверил
  • «Господь им в дорогу»
  • Случай? Совпадение? Или…
  • Ушел и не вернулся
  • «Зачем лгать?»
  • Глава третья. Нет человека — нет проблемы
  • Гончар возглавляет оппозицию
  • Гончар исчез
  • Странная реакция заинтересованных
  • Московский след
  • Попытка оправдания
  • «Они не исчезли…»
  • Всех — в отставку!
  • В одной связке
  • Рука руку моет
  • Молчащие и свидетельствующие
  • Страх, который всегда с тобой
  • «Больше не ищите виновных»
  • Глава четвертая. Выборы без выбора
  • Предвыборная толчея
  • По западной рецептуре
  • Хмурое утро
  • Часть III. Всех — поиметь?
  • Глава первая. От любви до ненависти?
  • Лукашенко меняет курс
  • «Я приехал в свою Москву»
  • Нефть за поцелуи
  • Приватизированная граница
  • «Кидалы» из ЗАО «РБ»
  • Когда пора платить по счетам
  • Глава вторая. Царь Борис и шкловский «самозванец»
  • Великий реформатор — и в маленькой стране?
  • Ельцин позволял ему все…
  • Поссорились только однажды
  • Ступенька за ступенькой
  • «Русский со знаком качества»
  • Глава третья. Между врагами и друзьями
  • На своем поле
  • «Назревал скандал»
  • Мы с тобой, Лукашенко!
  • Новогодний сюрприз
  • Глава четвертая. Соперники?
  • Непонятный человек
  • Новый расклад
  • Мухи пусть будут отдельно…
  • «Он меня не слушается»
  • «Голову мы не склоним»
  • Опять повезло?
  • Чья модель?
  • Глава пятая. Что дальше?
  • Победитель или побежденный?
  • Устаревший проект?
  • «Ночь простоять да день продержаться…»
  • Ганьба520
  • Книга вторая. Третий срок

    Часть I. Дом, который построил «сам»

    Едва расставшись с Администрацией президента, я стал обозревателем оппозиционной «Белорусской деловой газеты», то есть присоединился к критикам политики Лукашенко. Вернее, как выяснилось, я был в этом лагере, еще работая в Администрации. И вовсе не потому, что тогда я стремился как-то навредить Лукашенко и действовал против него, просто мои представления о политике власти заметно расходились с тем, что делал ее «высший носитель».

    — Надо работать!

    Так говорил Синицын каждый раз, когда я докладывал ему об очередной напасти, сваливавшейся нам на голову после новой президентской импровизации.

    — Мы работаем, Леонид Георгиевич!

    — Плохо работаете!

    — То есть как — «плохо»?

    — Не так работаете, как надо.

    — А как надо?

    Этого Синицын, похоже, не знал сам. Интервью и речи готовились. Справки по наиболее важным вопросам регулярно ложились на стол и самого Лукашенко, и всего руководства Администрации. Семь человек (включая технических сотрудников) — весь штат нашего управления — «пахали» круглые сутки. Какие претензии?

    — Пойми: ты отвечаешь за гражданское общество! Где его поддержка?

    Как ни странно, как раз в этом направлении работа шла, причем без всяких подталкиваний со стороны Синицына.

    Попросился на встречу председатель Белорусского объединения военнослужащих Николай Статкевич261. Вопрос у него был один:

    — Лукашенко суверенитет сдаст?

    — Нет, — не раздумывая, ответил ему я.

    — Тогда мы будем его поддерживать.

    Однако другие представители демократического лагеря не спешили оказывать содействие молодому главе государства.

    Председателю Объединенной демократической партии Беларуси Александру Добровольскому я позвонил сам, чтобы договориться о встрече.

    — Приезжайте к нам в офис, — ответил Добровольский и дал адрес.

    В условленное время я приехал. Как оказалось, на заседание какого-то выборного органа ОДПБ: осторожный Добровольский решил подстраховаться и не вести никаких переговоров кулуарно. С добросовестностью бывшего школьного учителя я выпалил заготовленную тираду о необходимости сотрудничества, о том, как новая власть нуждается в интеллектуальной поддержке демократов.

    Меня скептически выслушали, Добровольский поблагодарил и обещал, посоветовавшись с товарищами по партии, позвонить… На этом все и закончилось.

    Новой Администрации нечего было предложить партиям и «общественности», потому что она сама не вполне четко представляла себе, чего хотела. Реформы без демократии можно проводить, лишь опираясь на силу. Но если вы хотите править именно так, тогда при чем здесь вообще вся эта трескотня — «гражданское общество», «общественное мнение», «поддержка»? Выводите танки на улицу, как Пиночет, и реформируйте экономику!

    Поднаторевший в политике Синицын не мог этого не понимать. Но ему нужно было «отрабатывать номер»: он не мог признаться ни мне, ни себе в том, что возводимое здание «государства, управляемого Лукашенко А. Г.»262, не имеет ничего общего с демократией.

    — Надо работать! Плохо работаете, Александр Иосифович!

    — Как надо работать?

    — Думай! Тебя поставили — ты и думай! Нужна концепция.

    Я и придумал. И даже назвал это концепцией «приемлемой критики». Критиковать власть, согласно этой концепции, было можно, — но лишь до определенного предела. И конструктивно. Я даже придумал, как «научить» этому негосударственную прессу. Хотя бы в одной газете должны были появляться острые, но не переходящие «грани дозволенного» статьи-подсказки, критикующие власть и как бы подсказывающие конструктивное отношение к трактовке принимаемых ею решений.

    Такой газетой могла стать «Белорусская деловая газета», только-только набиравшая авторитет. В ней сотрудничали лучшие журналисты — Юрий Дракохруст, Роман Яковлевский, Александр Старикевич. Острая, но вполне адекватная позиция газеты свидетельствовала, что «БДГ» вполне пригодна для уготованной ей роли.

    Издатель «БДГ» Петр Марцев предложил мне при знакомстве:

    — Почему бы вам самому не попробовать что-то такое написать. Мы ведь с вами оба, кажется, филологи?263

    …Уже первая моя статья, вышедшая под псевдонимом «М. Ж.», с яростью обсуждалась в Верховном Совете, поскольку, мягко поругивая в ней Лукашенко, я накатил на парламент. Разумеется, особую ярость вызвало клозетное звучание моего псевдонима… Синицын тут же позвонил:

    — Слушай, что там за писака такой объявился?

    Я зашел и честно все объяснил.

    — Смотри, Федута, доиграешься! — Синицын явно не намеревался оказаться в соучастниках моего проекта. — «Батька» уже дал команду разузнать, кто там такой смелый нашелся.

    — «Батьке» я объясню, Леонид Георгиевич.

    На следующий день я докладывал Лукашенко о работе управления. Доложил и о своей концепции. Умолчал только о своем авторстве.

    — Понятно… — Лукашенко изображал полную доброжелательность — как всегда, когда решение им уже было принято и на человеке ставился крест. — Посмотрим, что из этого получится.

    Уже через две недели, когда Виктор Гончар с размаха ушел со своего поста, концепция, как мне показалось, сработала. В комментарии говорилось, что Гончар совершил глупость, хуже — ошибку. Что ему нужно было работать, помогая президенту, — ради реформ, ради демократии и развития экономики… Вслед за «БДГ» отставку Гончара, как по команде, осудила едва ли не вся негосударственная пресса, о чем я с гордостью и доложил Лукашенко. Опять ни словом не обмолвившись о своем авторстве.

    Как я сейчас понимаю, он уже знал, кто автор, и ждал от меня признания.

    Но я был неопытным чиновником, мечтавшим о политике и своей самостоятельной роли в ней. Хотя бы о самостоятельной работе на своем участке. Мне казалось, что мы все делаем общее дело: направляем государство курсом демократии и должны друг другу доверять, радуясь многообразию оценок и суждений, плюрализму мнений и свободе высказываний. И Марцев, и все журналисты, с кем я общался, видели свою задачу именно в этом. А Лукашенко казался нам поначалу вполне перспективным гарантом демократического развития страны: ведь он-то пришел во власть из оппозиции и должен быть заинтересован в поддержке новых идей в обществе, в увеличении числа своих политических соратников. Сейчас, спустя десять лет, я вижу всю наивность и беспочвенность этих ожиданий. Я понял это раньше Синицына лишь потому, что по долгу службы «кувыркался» в «надстройке» — курировал идеологию, а Синицын занимался «базисом», где не все так сразу становится очевидным.

    Мы искренне собирались строить новое здание — и Синицын, и Марцев, и чиновники, и журналисты — все вместе, хотя и по-разному. И вместе изобретали, каким оно должно быть.

    Но мы были не нужны. В этом государстве уже был архитектор. И, в отличие от нас, он уже определился с его конструкцией.

    Глава первая. Из самых благих побуждений

    Зачем нужна власть?

    Референдум и «конституционная реформа» 1996 года законодательно обеспечили возможность строить государство «по Лукашенко». По Конституции, принятой большинством населения, он получил полную власть.

    Теперь он мог реализовывать все, что было задумано.

    Но что было задумано? Был ли замысел? Знал ли наш герой, для чего нужна ему власть? Были ли хоть какие-нибудь намерения, в основе которых лежали бы его, Лукашенко, собственные представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо»?

    Свидетельствует Леонид Синицын:

    «Было ли изначальное понимание, чего мы хотели от власти? В начале было только четкое знание, что власть нужно взять, что она бесхозна. Было ощущение какой-то своей предназначенности и ясное понимание, как совершить революцию. Это действительно была революция. Ведь реально власть была взята очень маленькой группой людей, пальцев одной руки хватило бы, чтобы их пересчитать.

    Самое трудное — это утро после победы. Вот тогда, видно, и проснулось какое-то понимание».

    Синицыну вторит Петр Кравченко:

    «Никаких четких, связных представлений о модели государства, о векторе развития у Лукашенко никогда не было. Он — природный интуитивист, интуитивно схватывает идеи, которые на слуху и популярны у народа.

    Как политик, он родился не на трибуне Верховного Совета, хотя так часто говорят. Как политик он родился в шкловской бане, где голый, с тазиком, слушал полупьяных мужиков, которые резали правду-матку, и получал нужный заряд информации о том, чем люди живут, чем они недовольны. А уж после этого он выходил на трибуну парламента и резал эту банную "правду-матку" паркетным политикам Минска и Москвы. Говорил то, что народ хотел слышать.

    Таким же интуитивным популистом он и остался, став президентом».

    Об эклектике его экономического мировоззрения мы уже говорили. Рыночных идей он искренне не воспринимал; как человеку насквозь советскому, еще брежневских времен, ему ближе всего, конечно же, был «социализм с человеческим лицом».

    Каковы же особенности этого социально-политического устройства?

    Прежде всего, это соблюдение «совковых» минимальных стандартов в сфере социальных гарантий:

    «Мы ввели социальные стандарты… Что это такое? Мы ввели планку на уровне советских времен, что будем все делать за счет бюджета, как вы говорите, бесплатно"264.

    «Свою социальную политику Лукашенко уместил ровно в пять слов: "Народу нужны чарка и шкварка". Умри — лучше не скажешь»265.

    Используя старую белорусскую пословицу о «чарке со шкваркой», он не имел, конечно, в виду, что только этим и ограничится рацион белорусов. Но основу благосостояния (в своем понимании) брался обеспечить: белорусы будут питаться небогато, но сытно266.

    Для этого нужно обеспечить каждого белоруса работой, оплачиваемой пусть и по минимуму, но регулярно:

    «Те, кто сегодня хочет работать, может работать, стремится к этому — накормить свою семью, обеспечить себя, — они в нашей стране имеют постоянное место работы… Когда человек знает, что он каждое утро придет на работу и получит зарплату, а как вы видите, в нашей стране эта уже проблема снята, хотя, конечно, зарплата у определенных категорий людей желает быть выше, но тем не менее той проблемы с заработной платой, которая существовала даже три года тому назад в нашей стране, благодаря развитии) экономики нет»267.

    Много зарабатывать, мол, и не нужно, главное — получать регулярно, гарантированно, как в советские времена. Поддержка «простых людей» такой политике обеспечена. Что же до «западного уровня», когда специалист за час зарабатывает столько, сколько у нас он получает в месяц, то здесь можно не беспокоиться: Лукашенко хорошо понимает, что чужое богатство всегда вызывает зависть у тех, кто вынужден, да и привык жить «скромно». Он изначально был (и остается) лидером большинства, для которого «стабильный минимум» — идеал благополучия.

    Как же реализовать эту «совковую» уравниловку («хоть помалу, но всем») и обеспечить ощущение «скромного благополучия», если в маленьком государстве с отсталой экономикой нет денег на социальные программы, которые в развитом обществе обычно и призваны снимать остроту проблем неравенства?

    С «чаркой» вообще все просто. Цены на водку в Беларуси чуть ли не самые низкие в мире. Это не слишком обедняет бюджет: он пополняется за счет количества выпитого.

    «Такая "ценовая политика" и "забота" о веселом настроении электората привели к тому, что в прошлом (2003. — А. Ф.) году на каждого жителя Беларуси, включая стариков и младенцев, "употреблено" почти по 52 литра алкоголя. В 25 раз выше "рекомендуемой" медиками нормы»268.

    А как быть со «шкваркой»? Тоже не очень сложно (к слову, и не ново): перераспределить269.

    Отобрать у богатых, уже что-то заработавших, и раздать всем.

    Лишь бы не было войны

    Любой белорусский предприниматель знает, что самые страшные поборы с бизнеса — не поборы бандитов-рэкетиров и не взятки рэкетиров-чиновников. Это «добровольно-принудительные» отчисления, которые он вынужден делать в счет социальных программ. На детскую новогоднюю елку, посевную, благоустройство городской территории, на асфальтирование подъезда к местной налоговой инспекции или спортивные сооружения. Размер поборов зависит от размеров бизнеса: мелкого предпринимателя заставят залить каток в центре города, крупного — переоборудовать стадион, очень крупного — построить ледовый дворец или стадион.

    Продолжатель советских традиций (вспомним, как помогал совхозу «Городец» глава могилевского облагропрома Евсей Корнеев), Лукашенко и раньше всем крупным фирмам, даже коммерческим банкам, навязывал «шефство» над отстающими колхозами, требовал от них помощи — не только финансовой, но и физической, вплоть до выезда всех служащих на уборку урожая. Теперь он пошел дальше. Запущенные хозяйства предложено не просто взять под свою опеку, а выкупить вместе с долгами, да не одно, а по два-три прогоревших колхоза:

    «Я навязал "Аквабелу" и другим частникам и промышленным предприятиям разрушенные хозяйства. Это вы тонко говорите "низкорентабельные". Никакой там рентабельности нет, она с минусом — это предприятия разрушенные! Но люди хотят там жить и получать зарплату»270.

    А если люди хотят, «добрый дядя» им должен дать, неважно, за чей счет. О том, как при этом люди хотят работать (и хотят ли вообще), речь не идет.

    «Вся его идея состояла в том, что народ надо кормить, — говорит Леонид Синицын. — Народ сам себя прокормить не может и не хочет. Поэтому кормить вынуждены те, кто заработал. Разумеется, от имени президента, сотворившего чудо».

    Пожалуй, самым значительным из свершаемых таким образом «чудес» стал бум в строительстве жилья. Это была не собственная идея Лукашенко. Еще во время предвыборной кампании ее в качестве одного из «коньков», на которых можно было обскакать Кебича, предложил Синицын и теоретически обосновал профессор Петр Капитула. Да и они, в общем-то, ничего нового не придумали, а лишь обобщили и взяли на вооружение известный опыт Никиты Хрущева.

    Жилье строилось. В каждом колхозе руководитель отвечал за строительство собственной головой. Стройки в отстающих хозяйствах становились «головной болью» «опекающих» их бизнесменов.

    Крупнейший из банков страны — АСБ «Беларусбанк» — заставили давать льготные кредиты под строительство молодым семьям. Поскольку основу финансовой стабильности банка составляли вклады «богатых» и средства крепких предприятий, это было, по сути, тоже перераспределением. Средства, заработанные одними, передавались на льготных условиях другим.

    Несправедливо? Но несправедливо лишь с точки зрения «богатых и зажравшихся» банкиров. А с точки зрения «доброго» государя, каковым постоянно чувствует себя Лукашенко, всем должно быть либо плохо, либо хорошо — но одинаково.

    «Лучше его никто не знал, когда, у кого и что нужно отнять, а кому — кинуть подачку, чтобы народ был доволен своим правителем, бедные поняли, кто о них заботятся, а противники — с кем имеют дело»271.

    Кроме того, «Лукашенко перераспределил бюджет в пользу стариков, пенсионеров. И получилась противоестественная ситуация: перераспределение благ в пользу прошлого, а не будущего. Пенсионеры содержат безработных детей»272.

    В практике перераспределения скидки не делаются никому, даже иностранным инвесторам, пытающимся вложить деньги в реконструкцию белорусских предприятий. Самый скандальный пример — попытка заставить российскую пивоваренную компанию «Балтика» профинансировать строительство какого-то очередного ледового дворца. «Балтика» отказалась — за что и лишилась возможности получить белорусский пивзавод «Крыница». Между прочим, уже вложив деньги.

    Так выглядит программа «социальной справедливости». И, надо сказать, Лукашенко добился практически безоговорочного признания этой программы со стороны «простых людей».

    Беларусь сегодня — страна, в которой никто не умирает с голода, где всем оказывается хоть какая-то медицинская помощь. Здесь каждому гарантирована работа, пусть и не по специальности, пусть с минимальной, но регулярной оплатой труда, пусть даже вне всякой связи с объемами производства и общественной потребностью в его продукции. «Пятнадцать лет назад на МТЗ выпускали сто тысяч тракторов в год. Теперь производство уменьшилось почти впятеро, а число работающих почти не сократилось. Разумеется, нельзя называть тракторостроителей бездельниками, но скрытая безработица здесь налицо. Причем наиболее благополучный Минский тракторный тут далеко не единственный пример»273.

    Здесь нет никаких «олигархов» и супербогатых (а если есть, то очень немного, и богатство свое они напоказ не выставляют), но зато почти нет и абсолютно нищих; во всяком случае, они не бросаются в глаза, как на московских вокзалах. Государство определяет и устанавливает прожиточный минимум, государство его обеспечивает. Правда, как признается сам Лукашенко, на уровне 1990 года:

    «В прошлом году был превышен уровень докризисного 1990 года274 (самого эффективного в плане экономических показателей советской эпохи) по объему производства промышленности, потребительских товаров, реальных денежных доходов населения и другим показателям»275.

    Казалось бы, на практике реализуется социальный идеал, который был издавна сформирован в сознании большинства белорусских избирателей, отдающих голоса за Лукашенко. Причем этот идеальный или, вернее, идеализированный образ страны активно и настойчиво продолжает внедряться средствами массовой информации в сознание граждан. Всякое сравнение оборачивается в пользу Беларуси, потому что здешняя жизнь сравнивается не с Германией или Бельгией, а с Россией и Украиной. И даже не с реальной Россией и реальной Украиной, где разные люди в разных местах живут по-разному. А с той «картинкой», которую видят каждый день по телевизору: скажем, Россия предстает страной постоянных голодовок, забастовок, невыплат пенсий и зарплат, катастроф, взрывов, террористических актов и прочих напастей. И все это — на фоне жрущей, пьющей, бесстыдно шикующей и матюгающейся российской «попсы». Виной же всему, разумеется, неумелое российское руководство и неверно избранный курс на рыночные реформы, в результате приведший Россию к «бандитскому капитализму».

    Сопоставляя этот видеоряд с тем, как показывает белорусское телевидение свою собственную страну, разумеется, большинство убеждалось в правильности избранного Лукашенко курса. Потому что Беларусь представляется заповедником безоблачного покоя и относительной сытости. Даже если в конкретной семье конкретного человека что-то не ладится, это не означает, что плохо у всех. У остальных (судя по «картинке») очень даже неплохо. А это значит, что и у него самого скоро наладится. Лишь бы не было войны.

    «Моя светлой памяти мама когда-то одно имела на уме: чтобы не было войны, — говорит Валерий Круговой. — Это кошмар — спустя шестьдесят лет после войны только об этом и думать, но, к сожалению, мы никуда от этого не денемся. Эти люди как думали, так и думают. Моей маме надо было, чтобы меня так вот "вымыли"276, чтобы она сказала, что Лукашенко негодяй. А если бы со мной лично не поступили бы так, то она бы говорила: "Да, маленькая пенсия, да, не все хорошо. Но ведь видно, что человек хочет и старается, чтобы у нас войны не было!"».

    Всеобъемлющая мечта и главное повседневное чаяние исторически настрадавшегося народа выражены в лозунге-вздохе: «Лишь бы не было войны!». И то, что всюду кругом война, а в Беларуси тихо277, ставится в главную заслугу нашего героя.

    Тихо. И пусть даже не очень сытно, но и не настолько голодно, чтобы из-за этого что-то менять. И никому при этом даже невдомек, что именно такая политика (отнимающая у народа всякую творческую инициативу) привела СССР к полной экономической стагнации и в конце концов к краху278.

    Но для того чтобы такая жизнь была принята за идеал и ценилась если не всеми, то хотя бы большинством, нужно убедить людей, что лучше и быть не могло. И все, разумеется, благодаря правителю, без мудрости которого (и без веры в которого) такой успех был бы невозможен.

    Глава вторая. Икона и портрет

    «Меня надо рассматривать в преломлении»

    Один мой знакомый рассказывал, что после референдума 1996 года его престарелая тетка, живущая в районном центре, подвинула в красном углу икону с ликом Варвары-великомученицы и повесила рядом с ней портрет Александра Лукашенко. И несколько лет подряд истово молилась, веруя, что заступница небесная и заступник земной продлят ее век и не дадут ей и ее близким умереть с голоду.

    Создавая систему, при которой он мог бы, вслед за Людовиком XIV, повторить: «Государство — это я!» — Александр Лукашенко, как и всякий диктатор, вынужден «обожествлять» собственную личность. Но тут он столкнулся с одной большой сложностью. Говорит профессор Геннадий Грушевой:

    «Обычно диктатор опирается на какую-то идеологию. Сталин, к примеру, мог творить что угодно, потому что Сталин был олицетворением не столько персоналии, сколько идеологии. Сам по себе, мол, он — такой же человек, как и все. Просто он ближе всего к Великой Идее. И его личность олицетворяет эту идею, поэтому все свято верили в него.

    Но Лукашенко в принципе не может проповедовать никакую "высокую" идеологию, кроме примитивной идеологии собственного самоутверждения на фоне нищеты, которую его подданные считают благом. На одном семинаре мне пришлось услышать, как кто-то из представителей официальных институтов сказал: "Ребята, так ведь белорусскую идеологию воплощает Лукашенко". Мы имеем не "лукашизм" как идеологию, а лишь портрет Лукашенко».

    Чаще всего вождь живущий провозглашает себя продолжателем дела вождя покойного, обеспечивая тем самым как бы идеологическую легитимность своего режима. У того же Сталина был предтеча — Ленин, которого, для того чтобы он служил символом нетленности идеи, не похоронили, как человека, а положили в Мавзолей.

    Когда Лукашенко говорит о себе в третьем лице, он как бы смотрит на себя со стороны и оценивает действия кого-то иного — президента, вождя, даже машины: «Меня надо рассматривать в преломлении к конкретной ситуации, к конкретным действиям. Ну что такое Президент? Президент — это "машина". Вот я от этого определения избавиться не могу за десять лет»279.

    У Лукашенко предтечи не было. Нет, конечно, он мог использовать имя единственного коммунистического лидера советской Белоруссии — Петра Машерова, мифологизированное после его трагической гибели в автомобильной катастрофе. Но Машеров жил слишком недавно, и остались те, кто мог оспаривать право Лукашенко на политическое использование его имени, — семья, бывшие соратники.

    Наконец, Лукашенко ведь говорит, что не восстанавливает старое, а строит новое. Стало быть, предтечи и быть не может. В новой религии он сам — и мессия, и предтеча. И его портреты в красном углу — это не фотографии простого смертного, одного из политиков, приходящих и уходящих, а изображение человека, являющегося символом добра и справедливости.

    Сталин все-таки прикрывался коммунистической идеологией. Лукашенко пошел дальше, все упростив. Под него создается бытовая, «хозяйственная» идеология. Здесь его «логика», как всегда, очень проста: я знаю, что нужно сделать, меня надо слушаться; чтобы меня слушались, нужно меня превратить в идола, надо развивать преклонение передо мной. Мои портреты нужны повсюду не для того, чтобы я этим упивался, а для того, чтобы в меня верили, на меня молились, чтобы за мной безоговорочно шли. Лукашенко сам признается: «Нужно довести до того же студента, что если бы не президент, вряд ли он сидел бы за партой в вузе. Если нашей молодежи довести эту правду, то, по крайней мере, с оранжевыми флагами она по улице ходить не будет»280.

    Но вот со строительством «нового» все далеко не просто. Тут Лукашенко явно выдает желаемое за действительное.

    «У Лукашенко все ценности в советском прошлом, — говорит Леонид Синицын. — Он превращает прошлое в нового идола. Это видно во всем. Прежде всего в том, как он стремится вернуть в нашу жизнь нормы, законы, порядки идеализируемого им прошлого. Создается впечатление, что он испытывает отвращение ко времени, в котором живет. И на такой основе пытается создать "под себя" новую идеологию.

    Но эта идеология обращена назад. Он зацепился за прошлое. И тормозит общество настолько, что оно вообще заснуло. А Лукашенко это устраивает, потому что легче всего удержаться у власти в спящем обществе, если, конечно, подпитывать его сонное, тлеющее состояние — за счет богатых, за счет соседней России».

    «Рухнама» на белорусском

    Итак, власть взята, противник сломлен. Но это не означает, что Лукашенко ничто не угрожает.

    «Надо окапываться, надо укреплять бастионы. Какие? Местные, семейные, национальные, государственные. Значит, надо сочинять какую-то идейную обертку — для оправдания режима и для того, чтобы режим имел будущее. Ведь идеология должна к чему-то призывать. Это система мифов, система романтических взглядов, в конце концов, система социально-философских категорий»281.

    Об этом Лукашенко (в конце концов, он вечный политрук) помнит постоянно. Вот что он говорит в своей речи о проблемах идеологии:

    «Приведу последний пример. Никто никогда, даже я, зная хорошо Ирак, не думал в начале войны, что иракцы продержатся до сегодняшнего дня. И для американцев, и так называемой оккупационной коалиции еще неизвестно, чем все закончится. Почему это произошло? Арабы, дай Бог им жизни, не вояки (это не чеченцы). Помните, как они на Синайском полуострове воевали? Как только 12 или сколько там часов — все бросали и молились, а их брали голыми руками.

    И посмотрите, что сделала государственная идеология. "Мы защищаем свою землю, мы оккупантам не сдадимся, мы защитим нашего Саддама" — вот на чем строилась идеология последних месяцев… Вот эта идеологическая, скажем прямо, обработка сегодня спасает Ирак»282.

    И в Беларуси появились «комиссары» — работники так называемой «идеологической вертикали». Причем они призваны не проповедовать общечеловеческие ценности, а обосновывать «верность пути» и политическую безальтернативность человека, этот путь избравшего. На наших глазах происходит идеологизация всех сфер жизни, от системы образования до здравоохранения. Даже в больнице по местному радио напоминают, кто именно заботится о вашем здоровье и запрещает курение и нарушения режима дня. Портреты президента на столах у чиновников, на календарях, на стене в каждом классе, на первой странице в каждом дневнике: раньше там была кудрявая головка маленького Володи Ульянова, сейчас — усатое лицо взрослого дяди.

    Но этого мало. В государственных и негосударственных вузах срочно вводится курс «государственной идеологии». На предприятиях и при региональных органах власти создаются специальные «информационные группы». Любой мало-мальский успех, естественный в любом нормальном государстве, преподносится политинформаторами как уникальное достижение режима.

    И все равно — мало, плохо, не фундаментально! Лукашенко понимает, что нужную ему идеологию никто, кроме него лично, создать не в состоянии:

    «Много раз пытались для этих целей задействовать нашу славную армию докторов и кандидатов наук, научные учреждения и вузы. Предложений (оформленных даже в виде солидных монографий) было немало. Но сводились они к двум, условно говоря, формулам: "давайте сделаем, как на Западе" или "давайте вернемся к советской практике". Полностью несостоятельным оказался и наш идеологический штаб — Администрация президента. Совещания, поручения, авторские коллективы, отчеты — и ничего на выходе. Тот же формализм»283.

    Приходится взваливать эту ношу на себя.

    «В этих условиях Главе государства пришлось брать все на себя и, идя от жизни, а не от теории, закладывать в фундамент белорусской независимой государственности идеи, рожденные и выстраданные нашим народом»284.

    Действительно, «где, в какой книге можно прочитать все о белорусской государственной идеологии?

    Я много размышлял над этим. Проще всего было бы издать какую-то книгу, скажем, Президента, и предписать ее изучение в качестве главного источника мудрости. Тем более есть свежий пример — уже на белорусском языке, и это хорошо, издана книга "Рухнама" руководителя Туркменистана, в которой есть все: и история туркмен, и руководство, как вести хозяйство, как принимать роды и так далее»285.

    Так Лукашенко становится одновременно верховным идеологом Беларуси и главным ведущим ежедневной пропагандистской кампании. Вот он открывает новую станцию метро. Вот он на премьере фильма «Анастасия Слуцкая» — неважно, что многие воспринимают ленту как жалкую киноподелку. Вот президент совершает первую поездку на разработанном конструкторами Минского автомобильного завода автобусе. Вот он посещает выставку, главным экспонатом которой является самый большой гобелен, на котором изображены выдающиеся деятели XX века — в том числе Лукашенко А. Г.

    В глазах рябит от скромного, работящего, вездесущего и всезнающего президента. Конечно, он — в отличие от Туркменбаши — роды не учит принимать286, но в остальном отличий мало.

    «Простые люди» должны знать, что единственным благодетелем белорусов был и остается Александр Лукашенко. Он дарует пенсии и пособия, он строит бани и кроет крыши, без него не работали бы школы и больницы, не побеждали бы спортсмены, не ходили бы поезда, не убирали бы хлеб.

    Из каждой «брахучки», каждой газеты, каждого выпуска телевизионных новостей народ узнает, как повезло ему с таким замечательным президентом. Другим — не повезло. А белорусам — повезло несказанно. Об этом говорят депутаты и министры, врачи и учителя, трактористы и милиционеры, пенсионеры и дети.

    «Не все плохое связано с Гитлером…»

    Очень часто о своих будущих планах Лукашенко вначале «проговаривается», как бы нечаянно выдавая намерение, которое хочет реализовать в ближайшем будущем. Но на самом деле никакие это не «проговорки», а скорее интуитивный поиск, подсознательная попытка сформулировать что-либо для себя. Лукашенко — «человек слова» в том смысле, что действительность существует для него лишь в том виде, в каком он в состоянии ее выразить словами. И его такие доходчивые для «электората» «отступления от бумажки» (от текста написанной спичрайтерами речи) при внимательном рассмотрении оказываются попыткой моделирования такой действительности, в которой он хотел бы существовать.

    Нетрудно заметить, как раз за разом Лукашенко использует одну и ту же схему. Он высказывает неожиданную, а иногда и вовсе бредовую, казалось бы, идею, либо провоцирует ее «утечку» через прессу. Общество бросается обсуждать, выдвигать версии, находить рациональные обоснования возможного поступка президента, в конце концов идея оформляется вербально, и общество к ней привыкает. Далее Лукашенко остается лишь выбрать наиболее пригодный вариант. И материализовать его в нормативном акте — указе, декрете, законе, которые дальше, в свою очередь, определяют жизнь страны. Работает цепочка: «неясная мысль — слово — отработка четкой идеи — юридический документ — жизнь».

    Так было со сменой символики. Так было с продлением полномочий и возможностью баллотироваться на третий срок. Так было и с попыткой стать преемником Бориса Ельцина — ценой создания союзного государства (о чем еще будет рассказано).

    Такое «жизнетворчество через слово» достигает своего пика в диалоге. Для Лукашенко провести диалог — это либо выстроить ситуацию, которая максимально неудобна собеседнику, либо подыграть ему — если Лукашенко искренне хочет ему понравиться. И тут очень часто обнажается вся подноготная его мировоззрения.

    В этом отношении показательно скандально известное интервью президента Беларуси корреспонденту германской газеты «Хандельсблатт».

    Приведем эту обширную цитату полностью, как она дважды звучала в радиоэфире Беларуси (корреспондент «Хандельсблатт» изъял эти слова из печатного текста интервью, опасаясь, что его обвинят в пропаганде фашизма):

    «…История Германии — это слепок истории в какой-то степени Беларуси на определенных этапах. В свое время Германия была поднята из руин благодаря очень жесткой власти. И не все только было плохое связано в Германии и с известным Адольфом Гитлером.

    Он перечеркнул все хорошее, что он сделал в Германии, всей внешней политикой и развязал Вторую мировую войну, ну а все остальное уже вытекало из этого. Это гибель людей массовая, в том числе и немецкого народа. Но вспомните его власть в Германии. Нас с вами тогда не было, но по истории мы это знаем. Ведь немецкий порядок формировался веками. При Гитлере это формирование достигло наивысшей точки. Это то, что соответствует нашему пониманию президентской республики и роли в ней президента.

    То есть я хочу конкретизировать, чтобы вы не подумали, что я приверженец Гитлера. Нет, я подчеркиваю, что не может быть в каком-то процессе или в каком-то человеке все черное или все белое. Есть и положительное. Гитлер сформировал мощную Германию благодаря сильной президентской власти. Это были 30-е годы, время сильного кризиса в Европе, а Германия поднялась благодаря сильной власти, благодаря тому, что вся нация сумела консолидироваться и объединиться вокруг лидера»287.

    «Сильно. Особенно если учесть, что автор этих слов — лидер народа, чуть ли не треть которого погибла от рук гитлеровцев»288.

    С трогательной наивностью жена французского посла Анни Жолифф пишет в своей книге: «Страшная ошибка. Быстро подхваченная оппозицией и многократно подчеркнутая западной прессой, она навсегда запятнает ее автора»289.

    Но никакой ошибки не было. Лукашенко иногда только делает вид, что он «простодушный сельский парень», который по своей политической неопытности допускает публичные оплошности. Слова о Гитлере адресованы не тем, кто возмутится, и уж тем более не тем, кто увидит в них оговорку. Похвала Гитлеру рассчитана на тех, кто будет аплодировать высказанным идеям, на тех, кто надеется, что только «сильная рука» их президента, вождя, фюрера, дуче обеспечит и порядок, и минимальное благополучие290.

    Лукашенко просто принял немецкого — именно немецкого — журналиста за единомышленника и поделился с ним сокровенным. Отсюда и слова о «немецком порядке», и о «схожем понимании президентской власти» у немцев и белорусов, о консолидации и объединении нации вокруг вождя.

    Те, кто должны были услышать Лукашенко, — услышали. А остальным, высказавшим недоумение или даже решительное неприятие такой позиции лидера европейского государства, — этим всем можно сказать, что он ничего такого и не говорил. И тут же его помощниками была предпринята попытка дезавуировать не смысл сказанного, а сам факт произнесения слов, хотя они дважды транслировались по первой программе белорусского государственного радио и сохранились в аудиозаписи.

    Приводные ремни системы

    При таких соответствиях «нашему пониманию президентской республики и роли в ней президента» не удивительно, что для Лукашенко «гражданское общество» свелось лишь к тем «общественным организациям», которые он может контролировать полностью.

    Работа с общественными организациями и была поручена его верному соратнику — бывшему полковнику КГБ профессору Уралу Латыпову. Пытавшийся играть роль либерала в должности министра иностранных дел, в должности главы Администрации Латыпов продемонстрировал совершенно советское (или чекистское?) понимание «общественных организаций». Никогда «гражданское общество» не испытывало такого давления со стороны власти, как в то время, когда этот «либерал-полковник» был фактически вторым лицом белорусского государства. Латыпов признавался журналистам:

    — Я не политик, я чиновник.

    И общественные организации превращались им в «государственно-общественные»291.

    Первым опытом создания такой структуры стало молодежное объединение — Белорусский патриотический союз молодежи (БПСМ). Создал и возглавил его Сева Янчевский, который некогда просиживал штаны в предвыборном штабе Александра Лукашенко, а затем ушел испытывать «избирательные технологии» в штаб к Станиславу Шушкевичу. БПСМ получил государственную поддержку, но вместе с ней и прозвище «Лукомол», делавшее его далеко не самым привлекательным в глазах молодежи.

    Было решено «скрестить» «Лукомол» с прежним комсомолом, влачившим жалкое существование под именем Белорусского союза молодежи. БСМ сопротивлялся этому объединению как мог, но его вынудили: здание ЦК, в котором я когда-то приютил гонимого властью депутата и кандидата в президенты Лукашенко, отняли и передали уже новой, объединенной молодежной организации, причем не на правах собственника, а лишь в пользование: чтобы, не дай бог, не почувствовали себя слишком самостоятельными.

    Новый молодежный союз ретиво принялся покупать благосклонность молодежи скидками «для своих» в компьютерных клубах и на дискотеках, гарантией получения «лукомольцами» места в студенческих общежитиях или трудоустройства в летних стройотрядах. Можно сказать, что был возрожден комсомол, только вместо идеи преданности делу строительства коммунизма его члены должны были пропитываться верой в личную правоту Александра Лукашенко.

    Приобретенный опыт решено было использовать при работе со взрослыми «объектами». Таким «объектом» стали профсоюзы.

    Надо сказать, что тогдашнее руководство профсоюзов понимало, что с властью необходимо найти общий язык. Вспоминает председатель Федерации профсоюзов Беларуси Владимир Гончарик:

    «Надо было налаживать контакты. Первая наша встреча состоялась во время приезда в Минск председателя Федерации независимых профсоюзов России Михаила Шмакова. Президент нас принял в резиденции, состоялась хорошая беседа. А обострения начались, когда во время одной из встреч он сказал:

    — Вы бодайтесь с правительством, а я буду наверху, как святой.

    Я ответил:

    — Александр Григорьевич, святым вряд ли удастся быть, но мудрым — это желательно.

    Тогда он смолчал, но как только мы перестали соглашаться с правительством, все наши действия были восприняты им как выпады персонально в свой адрес».

    Еще в 1995 году — меньше, чем через год после своего избрания, — Лукашенко продемонстрировал, что с профсоюзами он церемониться не будет. Тогда машинисты минского метрополитена, состоявшие в так называемом Свободном профсоюзе, предприняли забастовку с требованием повышения заработной платы.

    Забастовка была подавлена жесточайшим образом. Забастовщиков выгнали с работы, на смену им привезли штрейкбрехеров-машинистов из железнодорожных и трамвайных депо. А когда за членов «свободного» профсоюза вступился лидер «несвободного» профкома метрополитена, рабочего места лишился и он292.

    С тех пор профсоюзы особо «не рыпались». Ни свободные, ни несвободные. Тем более что Лукашенко быстро нашел их «слабое звено»: взносы. При первой же попытке Федерации профсоюзов Беларуси объявить общенациональную акцию борьбы за права трудящихся всем бухгалтериям государственных предприятий и организаций немедленно было дано указание: прекратить безналичное перечисление взносов на счета профкомов. И финансовая база профсоюзов была порушена в одночасье.

    Но этого показалось мало. В 2001 году ФПБ осмелилась выдвинуть Гончарика кандидатом в президенты. С такой «наглостью» Лукашенко смириться уже просто не мог. После выборов профсоюзному аппарату дали понять: пока Гончарик руководит ФПБ, о диалоге с правительством и речи быть не может! И те, кто вчера поддерживал идею выдвижения Гончарика, теперь единодушно проводили его «на заслуженный отдых». В конце концов, профсоюзы были вынуждены избрать своим председателем не кого-нибудь, а заместителя главы Администрации Лукашенко Леонида Козика293.

    Разумеется, такие полностью подконтрольные власти профсоюзы стали не самым желанным гостем в Международной организации труда. Но Лукашенко это не слишком обеспокоило. Зато он добился послушания и готовности профсоюзных руководителей поддерживать государственный курс.

    Так наш герой получил два «приводных ремня» своей политики — молодежную организацию и профсоюзы.

    Рядом с амвоном

    Третьим «приводным ремнем» стала белорусская Православная церковь.

    Мы уже отмечали, что, выстраивая «новую идеологию», Лукашенко использует старые формулы, причем их самые невероятные сочетания.

    С одной стороны, конечно, — «свобода, равенство, братство», где «братство» трансформируется в подобие семейных отношений с самим Лукашенко в роли «батьки»; «равенство» — в насильственную уравниловку, хотя и на несколько ином уровне, нежели в советские времена, но осуществляемую по старому принципу перераспределения ресурсов сверху. Наконец, «свобода» — очень похожая на сформулированную Энгельсом «осознанную необходимость», но понимаемая весьма утилитарно: человек чувствует себя свободным лишь до тех пор, пока не вступает в конфликт с государственной системой и ее отцом-создателем, — такая вот «тюремная» свобода.

    С другой стороны — «православие, самодержавие, народность». Главными ценностями здесь становятся те, которые проповедуются главной и контролируемой государством православной конфессией; источник всех благ — рука властителя-самодержца; а оправдание всему — воля послушной пастырю части народа.

    Православие было взято государством на вооружение сразу после небольшого скандала, в первые месяцы правления Лукашенко. Тогда Служба контроля президента начала очевидный для всех «накат» на «православный бизнес» Экзархата — вернее, его предприятия «Диакония», имевшего еще со времен Вячеслава Кебича льготы по поставкам спиртного в Беларусь и за ее пределы. На «спиртовой основе» росли православные храмы, в которых священники учили белорусов нравственности и проповедовали здоровый образ жизни.

    В это время я по должности курировал в Администрации и структуры гражданского общества, частью которого (очевидно, «по недоразумению») считалась и Церковь. Помню, как раздался телефонный звонок, и бархатный голос Владыки Филарета, Митрополита Минского и Слуцкого, напомнив о нашем знакомстве, вопросил, не будет ли слишком смелым поступком пригласить главу Администрации Леонида Синицына посетить Экзархат и побеседовать, так сказать, о насущном.

    Синицын на это приглашение только хмыкнул:

    — Генерал!..

    — Какой генерал? — не понял я.

    — Владыка твой — генерал, не меньше. Точно знает, с кем разговаривать и о чем разговаривать. Позвони и скажи, что завтра будем.

    Назавтра мы были в епархии, розоватого камня здание которой по форме напоминает митрополичью митру.

    Владыка Филарет был радушен, держался традиционно непринужденно, но с осознанием собственной значимости. Шел пост, посему закусывать пришлось исключительно семужкой, качество приготовления которой было выше всяких похвал. За скромной трапезой обо всем и договорились. Синицын пообещал походатайствовать за Церковь Божию перед земным владыкой.

    «Накат» на «Диаконию» был, таким образом, остановлен, и отношения Лукашенко с Православной церковью с той поры стали приятными и взаимными.

    Православие, рисковавшее проиграть в Беларуси битву за новые поколения верующих гораздо более активному католичеству и особенно прекрасно адаптированным к новым условиям протестантским конфессиям, очень нуждалось в государственной поддержке. Но за такую поддержку следовало платить — и Владыка Филарет оказался встроенным в определенную иерархическую систему, что, как мы помним, и привело его на трибуну первого Всебелорусского народного собрания, где ему пришлось выступать с речью в поддержку режима.

    Разумеется, Филарет хорошо осознавал, ради чего он пошел на этот публичный позор и вообще на дружбу с Лукашенко. Все больше золоченых куполов православных храмов возносилось в небо, все больше пожертвований получали дома милосердия, построенные по благословению Владыки. Благотворители понимали, что поддержка православия в Беларуси — дело, угодное не только Богу, но и Президенту294.

    Православие пользовалось мощной финансовой и политической поддержкой. Так, появилась новая редакция закона о свободе вероисповеданий, напрямую ущемлявшая интересы протестантизма, который, как и католичество, исторически конкурировал с православием на этой территории. Православие было признано главной конфессией страны. Не случайно речь зашла и о преподавании основ православия в средней школе.

    Александру Лукашенко это обеспечило «право» в дни христианских праздников, стоя в православной церкви, оказываться рядом с амвоном и даже произносить с него небольшие речи. Хотя сам он в Бога не слишком верит:

    «Мы пробовали выработать национальную идею. Ничего не получилось. И я предложил — давайте вернемся к христианским ценностям. Сам я два раза хожу в церковь, поддерживаю ее. Хотя если выступаю публично, признаюсь, что атеист. Меня Митрополит Филарет не раз просил: "Вы уж на людях в атеизме не признавайтесь"»295.

    Но на практике именно такая линия поведения — с отрицанием уже существующего и общепринятого Бога — свойственна всем основателям новых религий. Каждый из них в душе — атеист, ощущающий себя равным Богу.

    «В итоге сегодня наша государственная идеология построена на трех китах — православие, самодержавие и, разумеется, народность, — говорит Петр Кравченко. — Конечно, они преломляются в Беларуси в особые категории, но суть остается традиционной. Выстраивается идеология "светской монархии". Правда, еще без института наследования, но очень напоминающая монархию. Это уже не просто авторитаризм. Это по существу близко к тому, чтобы объявить себя уже божеством. Осталось буквально несколько шагов».

    Мир, построенный Александром Лукашенко, управляется из единого центра, которым, разумеется, является он сам. Он назначает зарплаты чиновникам, банкирам, генералам и редакторам. Он вмешивается в дела любого предприятия, включая частные. Он распоряжается всем, от правил торговли на рынках до погодных условий.

    Во время одного из транслировавшихся на всю страну совещаний по проведению уборочной, когда председатель Брестского облисполкома Владимир Заломай попытался оправдать отставание в уборке плохими погодными условиями, президент возмутился:

    — Заладил — дождь, дождь! Вы ведь просили дождя? Вот тебе дождь!

    Так Господь Бог, вероятно, должен был бы осадить запутавшегося в просьбах смертного.

    А один из преемников Заломая на посту главы Брестской области, Константин Сумар, вскоре и вовсе поставит Лукашенко выше Всевышнего, о чем и заявит во время селекторного совещания 2004 года. Когда он начал традиционно жаловаться на засуху, президент сказал ему:

    — Что ты мне жалуешься? Я ведь не Бог!

    И услышал в ответ:

    — Вы — выше…

    «Служите и лижите!»

    Первыми помощниками в делах «обожествления» всегда были литераторы-борзописцы, готовые воспеть народного кумира.

    Говорит публицист Евгений Будинас: «Удивительно, что Лукашенко не понадобилась поддержка писателей. Хотя бы тех из них, кто в "совковые" времена пресмыкался даже перед абсолютными уродцами во власти, унижался, прогибался — ради минутных благ, госпремий, престижных квартир. И власть чаще всего шла им навстречу. Вожди советского строя искренне верили, что найти общий язык с писателями для них все-таки важно. А Лукашенко сразу продемонстрировал, что готов и может обойтись без них».

    На самом деле Лукашенко не то чтобы не хотел, он просто не мог найти общий язык с писателями, которых он не понимал, да и не знал. Зато он сразу понял, что в споре с тем же Белорусским народным фронтом писатели поддерживают не его, а БНФ. За белорусский язык сражаются, национальную символику требуют вернуть и сдаваться не собираются.

    Не остался незамеченным и откровенный скептицизм писателей, вообще интеллигенции относительно его деяний. Скептики — те, кто не верит и не хочет верить в истинную ценность достигнутого — всегда помеха. А поскольку чаще всего скептиком является интеллигент, то закономерно, что «творческие личности» сразу оказалась в списке тех, с кем следовало «разобраться».

    Разобраться означает или повернуть в свою сторону и использовать, или уничтожить. Или хотя бы сломать, заставив признать свою ничтожность.

    «У него торгашеский подход к интеллигенции: служите мне — я буду платить. Он же прямо известным писателям говорил:

    — Или вы работаете на государство и на меня — и тогда у вас будут журналы, будут высокие гонорары, тогда за каждый печатный лист вы будете получать, как в старое время. Тогда будут почетные звания, сохранится собственность, будут дотации вашему дому творчества "Ислочь". Получалось так: служите — тогда да, не будете — пеняйте на себя, но жизнь вам медом не покажется!»296.

    Но «служить» соглашались далеко не все. Поэтому для начала у Союза писателей отняли здание Дома литераторов, еще со времен Машерова находившееся в собственности Литфонда.

    Казалось бы, подействовало. Председателем Союза был избран поэт Владимир Некляев, заявивший о своей готовности искать компромисс с властью и сразу получивший из рук Лукашенко госпремию. Но для Лукашенко малейший компромисс — это уступка, а любая уступка означает поражение. Попытка Некляева найти общий язык с властью привела к тому, что в какой-то момент друзья «из органов» вдруг сообщили, что против него как редактора литературного журнала фабрикуется уголовное дело. Поэт, никогда не слывший нонконформистом и честно отрабатывавший все свои премии (самому Брежневу с трибуны стихи читал!), с громким скандалом в оппозиционной прессе вынужденно эмигрировал297.

    Желание сломать «упрямых писак» и подчинить их себе любой ценой проявилось даже в трагические минуты похорон всемирно известного народного писателя Беларуси Василя Быкова. После того, как близкие накрыли гроб с телом Быкова опальным бело-красно-белым флагом, представители власти во главе с министром культуры, как по команде, покинули церемонию (наверняка по команде: что у нас без команды делается?). А в отместку за непослушание правительственная комиссия не предоставила обещанные автобусы, чтобы довезти до кладбища ветеранов войны, и старики были вынуждены пройти в многотысячной траурной процессии несколько километров — до самого кладбища.

    Лукашенко на траурной церемонии демонстративно не присутствовал, но нет сомнений, что идея «отмщения» принадлежала именно ему.

    Наконец, поскольку главным средством самовыражения писателя всегда было слово, у Союза писателей отняли литературно-художественные журналы и газету. Их без согласия учредителя объединили в холдинг при Министерстве информации, а директором холдинга назначили коммунистического ортодокса депутата Сергея Кастяна, не имевшего никакого отношения ни к литературе, ни к издательскому делу.

    Нужен учебник

    Еще не до конца «разобравшись» с писателями, Лукашенко кидается на новую амбразуру и начинает пересматривать историю:

    «Один из моих преподавателей Яков Иванович Трещенок написал мне: если Вы хотите быстро, как я замыслил — за 5 лет, что-то там создать и переломить ситуацию, то надо лично взять под контроль написание учебников»298.

    И Лукашенко берет это дело под личный контроль. Подобно Сталину, он подвергает ревизии отечественную историю. Как известно, в уроках исторического прошлого немало опасностей для любого авторитарного режима.

    Вначале по его требованию школьный курс, уже сориентированный на утверждение истории Беларуси как суверенного государства, был возвращен к образцам учебников и программ советской эпохи, причем тем, которыми пользовались до 1985 года — до перестройки.

    Чиновники, «проглядевшие» «неправомерную модернизацию» основ истории, излагавшихся школьникам, были безжалостно изгнаны со своих должностей. Авторов учебника обвинили в попытках подорвать белорусско-российскую дружбу повествованиями о проходивших в начале XVII века литовско-московских войнах, разделах Речи Посполитой и постоянных антироссийских и антибольшевистских восстаниях на территории современной Беларуси.

    Вместо всего этого и был предложен новый университетский учебник истории Беларуси, создателем которого, естественно, стал тот самый некогда учившей студента Лукашенко провинциальный историк Яков Трещенок. В своем творении Трещенок всячески стремился соответствовать официальному идеологическому курсу, и даже известного генерал-губернатора Михаила Муравьева-Виленского, оставившего едва ли не самый кровавый след в белорусской дореволюционной истории, вежливо именовал «не только "вешателем", но и талантливым администратором и организатором»299 — характеристика, мало отличающаяся от той, которую, как мы помним, его ученик дал Гитлеру: «Не все плохое в германской истории было связано и с известным Адольфом Гитлером».

    Кульминацией ревизии истории стал отказ от одной из самых героических страниц белорусского прошлого: президент вычеркнул из перечня государственных наград Орден Кастуся Калиновского — легендарного борца за суверенитет своего края, возглавившего восстание 1863–1864 годов. Было это сделано единоличным решением, несмотря на то что Орден Калиновского входил в официальный перечень государственных наград Беларуси, утвержденный соответствующим Законом. А создатель «новой концепции» белорусской истории, все тот же Яков Трещенок, обосновал это тем, что, дескать, Калиновский… никогда не был белорусом, а его восстание и вовсе было инспирировано католической церковью и поляками.

    Дорога через Куропаты

    Такой «пересмотр истории», вероятно, остался бы далеко не безобидной, но все же только прихотью Лукашенко, не зайди он слишком далеко. Защищая свою самодельную систему авторитарных «ценностей», он был вынужден любой ценой реабилитировать и сталинскую внутреннюю политику. И Лукашенко добивается пересмотра результатов следствия по делу о захоронении тысяч и тысяч расстрелянных в Куропатах, слишком красноречиво свидетельствующих о том, к чему приводит авторитарный режим.

    Образ и пример «вождя вех народов» далеко не безразличен Лукашенко, что подтверждает следующая цитата:

    «Недавно Владимир Владимирович Путин принял меня в Волынском. Там Сталин прожил последние 19 лет. Я благодарен Президенту России, что он настоял, чтобы я осмотрел дом, где жил Сталин, помещение, где он умер. Рассказали, где лежал, как лежал. Он просто валялся там, и ему не оказывали никакой помощи. Это прежде всего Берия и те "помощнички", которые крутились под ногами и повторяли: "Ты вождь, ты самый великий!" Я, кстати, не люблю льстецов возле себя. Они все, пока ты здоров и у власти, тут как тут. А не дай Бог что случится — труба. Где нет чести, нет и порядочности»300.

    Лукашенко, как видим, и себя, и собственную судьбу проецирует на судьбу Сталина. Отсюда и попытка ревизовать уже доказанное и реабилитировать Сталина не юридически, но политически, как деятеля идейно близкого.

    И вот по воле Лукашенко республиканская прокуратура спустя десятилетие возвращается к теме Куропат. Опровергнуть версию о расстрелах, которые проводили сотрудники НКВД, не удалось: напротив, были получены новые доказательства ее правомерности. И тогда память о Куропатах было решено уничтожить иначе.

    В сентябре 2001 года прах мертвых потревожили бульдозеры и экскаваторы. Строители валили лес на просеке под будущую дорогу, проложить которую было предписано именно через Куропаты. Для того чтобы шум не поднялся раньше времени, эту работу поручили не минчанам, а специально вызванным из Могилевской области рабочим, которые по неведению воспринимали происходящее как обычную командировку. О трагедии Куропат они услышали лишь от журналистов радио «Свобода». Ужаснулись, узнав, что их заставляют ездить по костям, по могилам, где похоронены деды и прадеды:

    «На это же существуют проектировщики. Нам сказали, и мы делаем… Мы же не от хорошей жизни — а потому что в Могилеве мне нет работы, или ему — в Бобруйске»301.

    Общественность восстала.

    «Куропаты — символ сталинского геноцида, образ мученичества и страданий целого поколения. Здесь совершались преступления не только против белорусского народа, но и против человечества, ибо убийцей выступала идеология всемирного зла, уничтожающая всех, кто не с ней.

    Но Куропаты — это и символ национального возрождения и сопротивления тоталитаризму. Именно правда о Куропатах в 1988 г. всколыхнула и пробудила белорусское общество на борьбу против режима КПСС, за независимость, демократию и свободу.

    Вандализм в Куропатах — проявление последовательной, разрушительной политики, в основе которой лежит стремление скрыть преступления НКВД большевиков и исключительная, болезненная ненависть ко всему белорусскому, к демократии, свободе, к независимому и человеческому, к памяти о невинных жертвах и победившей правде»302.

    Это «паскудство на могилах оскорбляло не мертвых, а живых»303.

    К Куропатам потянулась молодежь, чтобы спасти могилы от санкционированного высшей властью варварства.

    Ребята боролись всерьез. Когда неизвестные ночью срезали установленные на могилах кресты, восемнадцатилетние мальчишки устанавливали их вновь. Когда бульдозеры шли напролом, рассчитывая, что пацаны дрогнут и побегут, — они становились живой цепью, преграждая железу путь. Отдать приказ давить их никто не осмелился, хотя одну из палаток и сожгли.

    Это ежедневное противостояние длилось с сентября 2001 до лета 2002 года. Оно стало символом того, что и самая жесткая власть может дрогнуть перед мирным, ненасильственным сопротивлением. И единственным примером того, что и Лукашенко способен отступить: строительство дороги через Куропаты было приостановлено.

    Но в остальных случаях в борьбе с идейными противниками он не отступал и расправлялся с ними безжалостно и убежденно:

    «Идеология для государства — то же самое, что иммунная система для живого организма. Если иммунитет ослабевает, любая, даже самая незначительная, инфекция становится смертельной. Точно так же с государством: когда разрушается идеологическая основа общества, его гибель становится только делом времени, каким бы внешне государство ни казалось сильным и грозным»304.

    Лукашенко знает, что говорит.

    Дети — «будущие люди»

    Как и всякий диктатор, озабоченный собственным политическим будущим, Лукашенко «думает о детях», видит в их «правильном» воспитании залог устойчивости своей власти, хорошо понимая, что сегодняшние дети — это «будущие люди», его завтрашний электорат.

    Главным источником идеологической «инфекции» Лукашенко считает Запад:

    «Своему обществу мы в ближайшее время должны показать, чем они занимаются здесь, как они из наших девчат пытаются сделать проституток, что они здесь творят, как они кормят наших граждан наркотиками, как они здесь гомосексуализм распространяют, какими методами работают»305.

    А проводниками всей этой «западной мерзости», проникающей в душу белорусского народа, по мнению Лукашенко, стали… дети.

    Додумавшись до такого, он и заявил, что следует решительно ограничить поездки белорусских детей из Чернобыльской зоны для оздоровления на Запад, дабы они не пропитывались «тлетворным западным духом»:

    «Неужели вы не видите, какими дети возвращаются оттуда?! Что нам этот образ жизни дает? У нас ведь и так этот потребительский образ жизни, как в советские времена правильно говорили, захлестнул всю молодежь и страну. А эти детишки, малыши оттуда возвращаются уже потребителями в квадрате. Такое воспитание нам не надо»306.

    Тут невозможно не предоставить слово профессору Геннадию Грушевому307, президенту фонда «Детям Чернобыля», лучше любого в Беларуси знакомому с проблемой:

    «Эти же слова, с этими же интонациями были заявлены в 1990 году секретарем по идеологии Минского горкома партии Ниной Ивановой. Когда мы первую тысячу детей отправили в Германию, в "Советской Белоруссии" было заявлено, что детей нельзя отрывать от родной почвы. Куда эти дети потом будут стремиться? Нужны ли нам такие дети?

    Но в 1990 году, когда г-жа Иванова произнесла эти слова, Лукашенко подошел ко мне (мы оба были депутатами) и сказал:

    — Слушай, так важно детей посылать за границу! Народ так этого хочет! И если детей будем посылать мы, а не государство, народ поверит в демократию и в нас, как ее проводников.

    И мы с ним начали формировать в 1990 году первые группы детей из Шклова.

    Так что сегодня, ограничивая выезд детей на лечение, Лукашенко придется резать по живому, причем по своему живому. Ведь сегодня примерно 85 процентов детей, которых мы отправляем на оздоровление за рубеж, едут из Гомельской, Могилевской областей — это как раз те области, которые на выборах дают ему по 90–95 процентов голосов. И едут не из крупных городов, а из маленьких деревушек, откуда родители пишут: "Передайте спасибо Александру Григорьевичу за то, что он все это организовал, мы лично ему благодарны".

    Я понимаю, чем в принципе вызвано стремление ограничить, замкнуть, запереть наших детей. Если вокруг нас, как в 41 году, враги, то можно ли допускать, чтобы они влияли на наших детей? Конечно, нет».

    Лукашенко знает, что детвора, которая прошла школу знакомства с другой, цивилизованной жизнью, навсегда запомнит этот урок. Геннадий Грушевой продолжает:

    «Что такое полмиллиона детей, которые побывали в других странах, которые посмотрели на другую жизнь и задумались, почему мы живем так, а не как в Европе? Сегодня они еще не голосуют. Но дети взрослеют. Все время идет ротация. Старики в деревнях, особенно спившиеся, забитые, которым жить не очень долго, — яростные сторонники Лукашенко, он для них реализатор их нереализованных мечтаний: всех богатых наказать, всех "несправедливых" поставить на колени, все богатство поделить. Так вот, эти люди умирают. За последние десять лет — годы правления Лукашенко — ушло больше миллиона. Чуть меньше миллиона пришло новых избирателей. То есть, на два миллиона изменилось соотношение… Лукашенко это знает лучше, чем кто бы то ни было. Он в панике, и, думая о собственном будущем, понимая, что дальше этот процесс ведет к прощанию с его мечтами, иллюзиями, идеалами правления, пытается как-то его затормозить. И борется за будущих избирателей самым чудовищным образом: пытаясь отдалить их от цивилизации и заставить жить в том мире, который строит он. Но поскольку это касается семей, взрослые члены которых все еще составляют электорат Лукашенко, то получается, что он рубит сук, на котором сидит».

    Единственный благодетель

    Но проблема еще сложнее.

    Никогда в Беларуси не было более единодушно отрицательного отношения к власти, чем в 80-90-е годы, когда народ узнал правду о Чернобыле. Независимо от возраста, социального положения, партийности, тогда практически все население думало об одном: что они с нами сделали, где правда, почему государство все время врет, что это за власть, которая нас так «кинула»?

    Многие, даже те, что были при власти, понимали, что случившееся — катастрофа. Смертельной опасности подвергалась жизнь сотен тысяч людей, но социальные последствия оказались гораздо тяжелее, чем можно было предположить.

    В Беларуси сложился особенный, чернобыльский социум, который в наших условиях превратился в потребительскую, пассивную, миллионную армию людей.

    «Государство полностью инфицировано Чернобылем. Мы имеем два миллиона населения, которые всем недовольны, они не хотят ничего делать и только требуют: дайте, дайте, дайте! К двум миллионам "чернобыльцев" добавьте еще два миллиона пенсионеров и инвалидов. Четыре миллиона — это 50 процентов, даже больше, белорусского электората. С 1993–1994 года Беларусь — страна, где преобладающий электорат является государственно-зависимым и ориентирующимся только на чью-то поддержку и помощь. Людям нужно выживать, им нужны продукты питания, какие-то мероприятия по защите здоровья, бесплатные путевки. Сами они этого получить не могут. Им это дает государство, и это государство в сознании людей превратилось в благодетеля»308.

    Лукашенко это не только понял, но и использует. Отсюда и все преграды на пути получения западной помощи. Она ему не нужна, он хочет быть единственным благодетелем. Так у нас появился Департамент гуманитарной помощи, который первый возвел барьеры, потом были приняты новые таможенные правила и правила по доставке гуманитарной помощи каждого отдельно взятого министерства. Шаг за шагом Лукашенко разваливал то, что строилось не на межгосударственных отношениях, а на гражданских связях (а это процентов 80 того, что Беларусь получала в гуманитарном плане).

    «В результате отношение у Запада к нашей стране сегодня раздвоено. С одной стороны, сочувствие по отношению к людям, сострадание к ним, с другой — недоумение и даже в чем-то страх перед нашей властью. Они сюда даже ездить боятся. Они меня спрашивают: а если мы напишем письмо, нас тут не арестуют? А если мы напишем сейчас протест против заявления президента, что дети не поедут, а он нас потом не пустит в вашу страну? Это говорят не жители Хойникского района, это говорят жители Гамбурга, Лондона, Сиэтла…»309.

    Что ж, Лукашенко отчасти удалось сократить влияние европейской цивилизации на процесс воспитания детей, накрепко затворив двери дома, и спровоцировать настороженность западной общественности к Беларуси.

    Глава третья. Что за фасадом?

    Собственный кошелек

    Даже спящий организм приходится подпитывать. Никакая идеология не будет работать без финансовой поддержки. А допустить, чтобы сегодня жилось хуже, чем вчера, никак нельзя: ведь тогда народ перестанет верить в свершившееся чудо.

    На все это нужны средства, но средств, отнятых у одних во имя облагодетельствования других, «на помпу», разумеется, не хватало. Беларусь — страна небогатая, Чернобыльская авария сделала ее еще беднее.

    Нужно было отыскать источник денег, причем не бюджетных, а таких, которые были бы подконтрольны только президенту.

    Так появилось сначала Управление делами президента под руководством памятного нам по предвыборной кампании 1994 года Ивана Титенкова, подтянувшего под крышу своего ведомства все, что, по его мнению, могло приносить хоть какие-то деньги, — от сдаваемой в аренду под офисы недвижимости до народных промыслов и заповедников. А потом Лукашенко начал подписывать «тихие» указы, которыми «предприятиям» Управления делами президента предоставлялись различные льготы, скажем, налоговые или таможенные. «Сэкономленные» на освобождении от таможенных пошлин и налогов средства приносили Управлению делами навар в сотни миллионов долларов. Такой, с позволения сказать, «бизнес» — вполне сродни «узаконенной» контрабанде, в том числе и по доходности.

    Аппетиты росли по мере роста «заработков». Предприятия Управления делами становились «эксклюзивными экспортерами» или «эксклюзивными импортерами» продукции, объявленной стратегической.

    А «стратегическим» в Беларуси немедленно становилось все, что приглянулось Управлению делами — от сахара и морской рыбы до курева и куриных яиц.

    Когда бюджет Управления делами стал сравним с бюджетом всего «остального» белорусского государства, интерес прессы (и не только) к этой структуре начал возрастать пропорционально росту доходов самого УДП.

    Пиком этого интереса была попытка Верховного Совета 13-го созыва создать, как мы помним, специальную комиссию по изучению деятельности Управления делами. Ничем хорошим это не закончилось, а лишь ускорило кончину не в меру любознательного парламента.

    Хуже того — депутаты нечаянно «узаконили» все это безобразие, вынеся на референдум вопрос, по которому, казалось бы, не могли проиграть — «Считаете ли вы, что органы государственного управления должны финансироваться только из бюджета и открыто?» А если вспомнить как осуществлялся в 1996 году подсчет голосов, неудивительно, что белорусы нечаянно для самих себя оказались единственным народом, «проголосовавшим» за то, чтобы органы госуправления финансировались не только из бюджета и тайно.

    Сумма средств, оседавших в президентском «спецфонде», так ни разу и не была оглашена официально. «Иногда проскакивают данные: например, когда Сбербанк дал в статистические органы "не ту" информацию — появились какие-то совершенно невероятные суммы в проекте бюджета, но уже через день они исчезли. Лишь по каким-то признакам можно судить, что там происходит. Официально заявлено, что такой фонд есть, никто не отрицает. А что в нем? Никто не знает»310.

    Как пополняется этот фонд, мы можем только догадываться по косвенным свидетельствам. И по периодически разгоравшимся скандалам.

    Вспомним, как банкир Тамара Винникова описывает один из возможных каналов финансирования предвыборной кампании Александра Лукашенко в 1994 году:

    «Одна из коммерческих фирм имела счет в руководимом мною банке. Кредитами она не пользовалась, в связи с чем ее обороты не подвергались банковскому контролю. Однако этой фирмой отгружалось огромное количество продукции, а деньги не поступали на счета. Банк затрачивал огромные ресурсы на техническую обработку документов, но ничего с этого не получал… Сразу после назначения Ивана Титенкова управляющим делами президента в фирме произошла замена и учредителей, и директора».

    Думается, отработанная в той фирме схема была востребована и после победы Лукашенко. Времена меняются, меняются условия, но люди, близкие к финансам, знают, что новые условия порождают множество новых схем получения денег, для успешной работы которых нужно совсем немного: информированность и надежная «крыша». И то, и другое обеспечивает бесконтрольная власть.

    «За это вы еще ответите»

    Единственным видом бизнеса, причем наиболее доходным и масштабным, на который, начиная с 1996 года, не отваживались посягать управляющие делами, была торговля оружием. Но ее курировал госсекретарь Совета безопасности Виктор Шейман, во влиянии которого на Александра Лукашенко никто не сомневался.

    Насколько выгодно торговать оружием, Александр Лукашенко знал всегда. Особенно если продавать его так называемым «проблемным странам». Не случайно он вдруг заговорил во время предвыборной кампании в 1994 году о том, что, дескать, правительство Вячеслава Кебича незаконно продает оружие воюющей Югославии. Было это сказано в комментарии журналистке Татьяне Щебет и получило широкий резонанс. Настолько широкий, что тогдашний министр обороны Павел Козловский311 был вынужден оправдываться:

    «Таких поставок оружия не было. Это был опять один из приемов Лукашенко — создать из ничего видимость факта, преподнести как компромат. Если бы в то время мы нарушали международные договоры и собственное законодательство, я бы сидел уже так давно, что сегодня вышел бы из тюрьмы».

    Но тема торговли оружием так понравилась будущему президенту, что он упорно возвращался к ней. Вспоминает Павел Козловский:

    «Эта фраза прозвучала у Лукашенко на Верховном Совете, когда я еще был министром… Я сидел в Овальном зале на сессии, когда он сказал: — Вы еще ответите за торговлю оружием! Назвал Югославию и пальцем показал на меня. Я нечаянно поднял палец и показал это: с ума вы, наверно, сошли»312.

    Но как только Александр Лукашенко пришел к власти, про всякую ответственность было сразу забыто.

    И первое, что продала Беларусь во время его руководства, — это противоракетный комплекс С-300. Кебич, кстати, как и пристало осторожному человеку, не стал продавать это оружие, являвшееся в то время одной из новейших российских технологических разработок. Павел Козловский рассказывает:

    «Поступило такое предложение от канадской фирмы: продать американцам комплекс С-300. Он был у нас учебный, стоял в училище ПВО. Но он был боевой. И мне Кебич говорит:

    — Может, стоит продать? Хорошая была бы выручка. За него можно получить до сотни миллионов долларов.

    Такая цифра где-то гуляла. Я сказал, что дам ответ.

    Я собрал Коллегию Министерства обороны, мы изучили эту проблему и признали, что продажа системы С-300 для белорусской армии ущербна. Это подрыв боевой готовности. И в той системе были секреты, которые нельзя, в общем-то, продавать. Такой официальный ответ мы и дали правительству. И мы эту систему все-таки не продали».

    То есть правительство Кебича не продало. А правительство, сформированное Лукашенко, — продало!

    Еще в период предвыборной кампании будущий президент внезапно начал метать громы и молнии в некоего Владимира Пефтиева. Полумифический г-н Пефтиев фигурировал в каких-то жутких историях с оружием: то ли он его продал не тому, кому надо, то ли тому, кому надо, но слишком дешево.

    «Когда пришел Лукашенко к власти, Пефтиев на время убежал в Австрию. Он боялся, что его могут наказать за то, что он продавал оружие. Потом он вернулся по приглашению Шеймана»313.

    И сразу после его возвращения, в сентябре 1994 года, разгорелся скандал вокруг пресловутого комплекса С-300, который якобы принадлежал России, но почему-то продали его именно мы, да еще — что особенно возмутило россиян — подозрительно дешево. Об этом и сообщила газета «Известия»:

    «В Минске официально объявили, что продали комплекс С-300 ПМУ американской компании за шесть миллионов долларов. Реальная же цена этой системы колеблется у отметки 60 миллионов. Надо быть очень наивными людьми, чтобы не понимать: разница между истинной ценой и названной слишком велика, чтобы представляться, как говорят коммерсанты, "упущенной выгодой". Скорее, речь может идти о неофициальной оплате чиновничьих услуг, которые позволили отнестись так легко и пренебрежительно к военным интересам соседней братской страны, а точнее, о взятках.

    54 миллиона долларов на подкуп высших чиновников, если такое предположение подтвердится, — очень солидная сумма. Но именно она, как ни странно, объясняет, почему кому-то в администрации белорусского президента удалось уговорить руководителя собственной республики дать "зеленый свет" ранее осуждаемой и запрещенной им сделке»314.

    Понятно, что столь «убыточная» сделка должна была вызвать бурю возмущения у российского руководства. Сделка заключалась через фирму Пефтиева «Белтехэкспорт», а курировать ее по должности был обязан госсекретарь Совета безопасности Виктор Шейман. Это было настолько важно, что Шейман лично позвонил мне и попросил принять главу «Белтехэкспорта» — и, конечно, «по мере возможности», помочь решить «один вопрос». Вот тогда вполне реальной, из плоти и крови, наделенный запоминающимися огромными ушами и не менее выразительным носом, г-н Пефтиев и оказался у меня в кабинете. Его появление было связано с тем, что именно в этот момент информация о такой крупной сделке стала достоянием общественности. Нужно было немедленно все дезавуировать — шумно, с подключением прессы. О прежних «грехах» Пефтиева никто из новой власти, оказывается, и не намеревался вспоминать!

    Конечно, и Владимира Пефтиева, и Виктора Шеймана волновало не мнение белорусской общественности. Их тревожил гром, который внезапно начал раздаваться из кабинетов российской власти. Загромыхал первый вице-премьер правительства России Олег Сосковец: он прислал в Минск официальное письмо, чтобы выяснить, насколько соответствуют истине публикации в «Известиях». В интервью белорусской газете «Звязда», процитированной «Известиями», Александр Лукашенко тут же заявил:

    «Это секретный комплекс, сделанный Россией с участием Белоруссии. Я не могу его продать. Если мы хотим торговать разумно, то такие шаги нужно решать совместно»315.

    Но сделка состоялась. И слова белорусского президента можно было понять лишь как приглашение российской стороне к совместным действиям подобного рода.

    МИГи вместо картошки

    Судя по всему, Россия это приглашение приняла.

    «Лукашенко стал продавать новейшие самолеты МИГ-29, МИГ-27 и так далее — самые новые в белорусской армии, которые стояли на вооружении. Раньше мы эти самолеты просто не продавали. Сбывали старые, которые снимались с вооружения. Но совершить такие серьезные сделки, как многомиллионная сделка с Перу, да и другие, без России невозможно. При любой сделке по серьезной технике идет очень серьезная предпродажная подготовка, в нее вкладываются очень большие деньги. Меняются камуфляжное оснащение, запчасти, каждый вид техники устанавливается практически на полный ресурс. А такой возможности в Беларуси не было»316.

    Ну, положим, в белорусской армии они и считались «новейшими», но, в конце концов, «втюхали» перуанскому президенту Фухимори самое что ни на есть старье:

    «Эти МИГи поставили из России в Белоруссию еще в мою бытность. Они были старые»317.

    «Такие сделки проводились Беларусью вместе с Украиной и Россией. И всем было выгодно»318.

    Причем настолько выгодно, что сегодня уже можно с определенной долей уверенности сказать: все тогдашнее громыхание Олега Сосковца было не более чем данью общественному мнению России319. Ибо, как свидетельствует письмо министра обороны Анатолия Костенко на имя Лукашенко по поводу продажи все того же скандально памятного комплекса С-300, «подготовка данного контракта проводилась на основании:

    — мнения Первого Вице-премьера Российской Федерации Сосковца О. А. (письмо Предприятия «Белтехэкспорт» от 14.09.1994 года);

    — ответа Руководства ГК «Росвооружение» от 20.10.1994 года иск № 80130200/11), в котором поддержана инициатива Предприятия «Белтехэкспорт» о совместном экспорте оружия, в т. ч. С-300 ПМУ;

    — письмо КБ «Кунцево» (от 02.11.94 года исх. № 10/5-509) о возможности экспорта ЗРК С-300 ПМУ без снятия грифа "секретно"».

    Здесь надо поправить газету «Известия». По нашим данным, за ту часть С-300, которая находилась в распоряжении Беларуси и — будучи новой — стоила 1,2 миллиона долларов, покупатель выложил ровно 7,7 миллиона долларов. То есть продавали с явным наваром. Осталось лишь добавить, что истинным покупателем было Министерство обороны США, а в поставке элементов для предпродажной подготовки установки принимали участие российские, украинские и казахстанские структуры. Одним словом, кооперация, выгодная всем заинтересованным сторонам. Включая, надо полагать, и США.

    Но кроме официального «навара», принадлежащего, как ни крути, государству, в таких случаях бывает еще и «откат» — то есть, деньги, получаемые «физическими лицами», «организующими» подобную сделку. Речь идет не о духах или коньяке, которые нынче считаются в Беларуси взяткой и служат поводом для увольнения главврача больницы или директора школы. Порядок цифр здесь совершенно иной. И вот тому свидетельство.

    «В довесок» к «белорусским» МИГам, поставленным в Перу, новый директор «Росвооружения» Евгений Ананьев продал еще несколько — уже непосредственно от имени России. Размер «отката» Ананьеву достиг 18 миллионов долларов! А Беларусь продала Фухимори целую эскадрилью. Спрашивается, о каком «откате» должна идти речь в данном случае?

    Нужно сказать, что Лукашенко быстро вошел во вкус оружейной торговли и даже решил подорвать монополизм Владимира Пефтиева. С этой целью было создано предприятие «Белспецвнештехника», которое начало, минуя Пефтиева и его фирму, заключать договора с достаточно серьезными покупателями. Работали в этом направлении и специализированные ремонтные заводы Министерства обороны Республики Беларусь.

    Чтобы не быть голословным, перечислю данные, взятые мною из отчетной записки министру обороны за 1996 год.

    Итак, согласно контракту 3/Б/95 от 02.08.95, Алжиру БГВТП «Белспецвнештехника» поставила 12 орудийных панорам ПГ-1М к артиллерийским системам; по контракту 4/Б/95 от 02.08.95–20 тысяч неуправляемых авиационных ракет С-8 ДМ.

    Судан купил у того же предприятия по контракту 1/Б/95 от 11.10.95 6 самолетов Су-25, 6 вертолетов Ми-24В, 4 вертолета Ми-26, 100 танков Т-55М, 2 радиолокационные системы П-37, 50 тысяч АКМ 7,62 мм, 500 ДШК 12,7 мм, 5 тысяч выстрелов ПГ-7 и 5 тысяч РПТ-7.

    Более поздним контрактом, 2/В/96 от 14.02.96, та же «Белспецвнештехника» поставила в Судан 200 ПТУР 9 М114.

    Торговали не только с Суданом. По контракту 112/616/96-028 от 14.11.96 в Заир было поставлено 500 ПГ-7 и 50 РПГ-7.

    Шла бойкая торговля и с Ираном. Так, по контракту 140 РЗ 024/В/2885 от 18.03.96 было поставлено 30 пусковых установок ПТУР 9П-135М. По контракту 140 РЗ 021/В/2885 от 28.08.95, тегеранские покупатели должны были получить 6 двигателей Т-72 В-46-6, 7 пушек 2А46-2, 12 КПП Т-72, 6 редукторов и 6 гитар Т-72.

    Впрочем, последний контракт можно считать сорванным. Его задержали российские таможенники в новороссийском порту и вернули обратно. Дальнейшую судьбу данного груза никто не знает. Не исключено, что он дошел до заказчиков.

    Так Беларусь вошла в первую десятку мировых лидеров не по продаже традиционного для нее картофеля, а в оружейном экспорте. Справедливости ради отметим, что продавалось не только новейшее российское вооружение, но и собственное, доставшееся по наследству от СССР.

    Какая уж тут картошка! Можно было вообще ничего не производить: годовой бюджет страны вполне мог быть обеспечен двумя-тремя крупными сделками по продаже самолетов, скажем, все тому же Перу — благо перуанцы с готовностью платили даже за такую рухлядь, которая валилась на головы зрителей буквально на военных парадах.

    Россия действительно использовала Беларусь как посредника при продаже оружия в так называемые «проблемные государства».

    Известны, например, резолюции вице-премьера России Олега Сосковца на письмах Пефтиева. Известно, что одним из проектов была совместная поставка в счет погашения задолженности за энергоносители, сырье, продукцию машиностроения и т. д., а также в счет погашения задолженности фирм Российской Федерации в адрес компаний и предприятий Польши специмущества из Беларуси: Т-72, МИГ-29, ИГЛА-1, ИГЛА-1М, Смерч, БМ-21, Точка-У, а также имущества и боеприпасов на сумму около 100 миллионов долларов. Мы не знаем, была выполнена эта операция или нет, однако не сомневаемся, что столь крупная сделка могла быть согласована с США, союзником которых Польша продолжает оставаться.

    «Сильная разведка — английская, американская — позволяют отслеживать практически любые контракты, — говорит Павел Козловский. — Но у всех есть принцип торговли, такой же и у американцев, и англичан, и в России, и у всех стран, кто торгует оружием, и у Беларуси в том числе, когда оружие продается через третьи страны. Я не думаю, что те, кто продавали, продавали напрямую. Так торгует и Америка».

    Это и дает Лукашенко зацепку для обвинения США в использовании «двойных стандартов»: почему это, мол, Польше Беларусь оружие может поставлять, а Ирану и Судану — нет?

    Как это делается?

    О том, как «технически» осуществляются подобные сделки, мне рассказала Тамара Винникова320:

    «Республика имела право покупать и продавать оружие, но при этом соблюдать международные законодательные нормы. Для проведения данных операций государственными военными структурами счета должны открываться в Нацбанке. Техническое обслуживание таких счетов осуществляет банковский служащий, имеющий особый допуск, "особист", как их зовут в банковской среде. Эти операции имеют особый порядок оформления, специальные шифры, "особист" не имеет права самостоятельно даже проверять сам договор, вмешиваться в течение операции, за исключением чисто технических моментов проведения платежа.

    Когда такие операции стали проводить коммерческие фирмы, у банков возникли сложности. Нацбанк не подготовил законодательную базу для этого.

    Уже после объединения со Сбербанком в Беларусбанке был открыт счет одной из коммерческих фирм. Помощь в открытии счетов оказывали сотрудники Совбеза. Очень быстро на счета стали поступать деньги, однако тут и возникли сложности с их использованием.

    После слияния банков все управление осуществляли кадры Беларусбанка, а они использовали внедренную западными мировыми банками систему проведения и контроля операций. У нас действовала система ступенчатого снижения риска и контроля. Например, у меня не было права приказать исполнить операцию никому, кроме заместителя, а он мог приказать только начальнику управления, последний начальнику отдела, и лишь тот — непосредственно исполнителю.

    Исполнитель не имел права исполнить ничью команду, кроме своего начальника отдела, так как мгновенно был бы уволен. Эта схема ежечасно отслеживалась специальными контрольными службами.

    Когда поступили первые платежи за проданную продукцию, фирма в тот же день принесла платежные документы для перевода денег из банка. Однако технический исполнитель отказался проводить операции, так как западный плательщик и банк этого плательщика при перечислении денег допустили ошибки в кодах и шифрах платежа. В соответствии с законодательными нормами, банк, принявший платеж, обязан сделать уточняющий запрос или вернуть деньги плательщику. До урегулирования всех технических моментов платежа деньги относятся на так называемый промежуточный счет, или "счет невыясненных платежей", как его называют в банках. Но ко мне пришел сотрудник Совета безопасности и потребовал немедленного перевода денег. Кроме того, рекомендовал свести до минимума число работников, соприкасающихся с платежами, что автоматически перечеркивало всю западную схему управления и контроля. Мои пояснения о невозможности совершения платежа были не поняты не только им, но и высшим руководством Совбеза и страны.

    По их мнению, это был саботаж с моей стороны. Именно после этого мои отношения с Шейманом резко испортились».

    Вскоре и последовал ее перевод — как мы помним, стремительный и неожиданный для самой Винниковой — на должность руководителя Национального банка. В «Беларусбанке» ее сменила Надежда Ермакова, добрая знакомая Лукашенко еще со времен работы в Шклове. Надо полагать, «землячка» не разочаровала его: многие «винниковские» кадры, обремененные излишними знаниями, как говорят, были вынуждены уйти из «Беларусбанка», освободив места для более «надежных» — могилевских. Землякам Лукашенко всегда доверял больше. Особенно в вопросах, требующих секретности в работе с финансами321.

    Когда все так запутано и усложнено, даже неискушенному простаку нетрудно представить, о каких «откатах» и каких внебюджетных доходах здесь идет речь.

    Вопрос только в том, куда шли деньги, полученные от торговли оружием.

    Не в бюджет, разумеется, — иначе непонятно, зачем вообще вся эта непрозрачность и повышенная секретность.

    Не в бюджет поступают и основные доходы от всех теневых сделок — будь то навар от беспошлинной торговли спиртным, или «откаты» за предоставленные преференции, или чистоган от оружейных сделок, и многое другое.

    Триста грамм халвы для президента

    Однажды, будучи человеком, не искушенным в бизнесе, я спросил Леонида Синицына:

    — А что дальше происходит с деньгами, поступившими в президентский спецфонд?

    Синицын от таких тем всегда старался уходить. Вот и на этот раз ответил неохотно, но важно:

    — В президентском фонде деньги работают, как в любом банке. Под бизнес, который ты хочешь запустить, нужен начальный капитал. Я, скажем, хочу построить завод. Мне нужны деньги. Я получаю деньги, раскручиваю дело, потом деньги возвращаю с процентами. То есть обыкновенное ростовщичество.

    — А дальше?

    — Что — «дальше»?

    — Как они тратятся?

    — Ну… Мало ли критических ситуаций? Те же «мерседесы» для каждого председателя райисполкома, а их у нас больше сотни… Бытует и элементарное «конвертное» поощрение руководителя322.

    — А себе лично? Вы уверены, что при этом он сам себе лично ничего не откладывает?

    — Зачем?

    — Ну, на черный день, скажем…

    — Если у него этот день наступит, боюсь, что деньги ему будут уже не нужны. И он это лучше нас с тобой понимает.

    Когда о Лукашенко говорят и пишут как о самом богатом из правителей — налицо явная путаница. Правда, как только он начинает бить себя в грудь кулаком и уверять нас, как скромно он живет, путаница только усугубляется.

    «У меня кошелька нет… Допустим, я люблю халву, когда вижу, какая она прекрасная, прошу купить мне граммов 300–400… Кошелька у меня сегодня нет и денег нет. Они просто не нужны, а если что-то нужно купить в своей стране, мои деньги всегда есть у моего помощника — зарплата моя. В счет зарплаты я и могу что-то приобрести».

    Это из интервью А. Лукашенко газете «Подмосковные известия».

    На самом деле за все десять президентских лет лично он ничего не приобрел, если не считать полагающегося по должности бытового комфорта и официальных знаков преданности от своих подданных. Хоккейная амуниция, горные лыжи, даже президентский «Боинг» — все это, по большому счету, побрякушки. К счастью нашему, страна у нас маленькая, ресурсами небогатая и к тому же европейская. Тут не воцаришься подобно Туркменбаши.

    Правда, был управделами Титенков, тот самый помощник, который все обеспечивал, были какие-то громкие торговые скандалы. «Пятьсот миллионов туда, пятьсот сюда… Кое-что сэкономили на российском газе, покупая по одной цене, продавая по другой… Ну, малость приторговывали мимо бюджета оружием…»323.

    Лично я не сомневаюсь в том, что все эти деньги — не личные деньги Лукашенко. До сих пор никто не огласил ни номеров счетов на его имя или имя кого-либо из его родственников, ни сумм, находящихся на этих счетах. Вероятнее всего, таких счетов просто нет.

    Они и не нужны ему.

    Всегда найдется «доброхот», готовый взять на себя роль «президентского кошелька». Об этом стало известно после ареста крупного бизнесмена Виктора Логвинца, работавшего «под крышей» Ивана Титенкова.

    Логвинец, известный в правоохранительных органах под кличками Витя-Колхозник и Бригадир, зарвался настолько, что Титенков «включил его в состав официальной делегации, возглавляемой Александром Лукашенко, для поездки в Турцию. Поскольку МВД, КГБ и Совет безопасности в случае с Логвинцом на время забыли о межведомственной конкуренции и объединили усилия, Титенков решил, что Логвинцу не помешает самая высокая, точнее, августейшая "крыша". Так Колхозник оказался в президентской делегации, засветился перед телекамерами и окончательно уверовал в собственную неуязвимость»324.

    Но это не помогло. Заинтересованные в устранении такой досадной помехи «силовики», которых Колхозник пытался выдавить из нефтяного бизнеса, сумели довести до сведения Александра Лукашенко масштабы лично «заработанного» зарвавшимся Колхозником, который к тому же и высунулся, подставив Лукашенко.

    Было получено «добро» на арест. Вот как описывает всю эту историю Иван Титенков, фактически «сдавая» Лукашенко прессе:

    «Когда его арестовали, я был в командировке. Мне позвонили и сообщили. А Логвинец для меня был и остался как брат — я испытал настоящий шок. Он за пять лет моей работы до миллиона долларов принес в собственность государства. Мало того — именно за счет его средств всегда покупались личные вещи для Лукашенко — одежда, обувь и все остальное…

    Я сразу хотел уволиться. Пошел к президенту325, он начал на меня орать. Потом я еще несколько раз поднимал эту тему, и он однажды заявил мне: он сидит в тюрьме вместо тебя!»326.

    Очевидно, что, давая «добро» на арест, Лукашенко подставился. Арестом Вити-Колхозника его, по сути, вынудили признать, что в его окружении и чуть ли не с его ведома процветает коррупция, что даже личные вещи президента покупаются не на его деньги, и даже не на государственные, а на средства какого-то Логвинца!

    В конце концов, Логвинца пришлось освободить — Титенков сумел вымолить ему и себе пощаду. Разумеется, освободили, хотя Лукашенко предварительно «национализировал» «заработанные» Колхозником средства327. Так дрессировщик иной раз вытряхивает из защечных мешков обезьяны орехи, которые бедняга не успела проглотить, — просто так, для профилактики. Чтобы знала, кто в доме хозяин.

    Но деньги Лукашенко и впрямь не нужны. Не потому, что костюмы ему покупают на деньги новых и новых логвинцов. Просто деньги для него не являются самоцелью.

    «Для него главное — власть, которая дает все. Зачем ему все остальное? Зачем ему деньги, уют, слава? Он может получить это в любой момент. Возможно, он любит считать свои личные деньги, если они есть. Но я думаю, что все в его системе затевается не ради денег»328.

    Действительно, Лукашенко отличается от любого российского олигарха тем, что распоряжается не просто огромными суммами, но всей собственностью государства. Зачем же здесь набивать карман? Во-первых, смысла никакого: деньги, скажем, полученные в результате продажи в Перу эскадрильи самолетов, не утаишь — речь идет худо-бедно о трехстах миллионах долларов. Во-вторых, вся страна — твое хозяйство, а хороший хозяин, каковым считает себя Лукашенко, сам у себя не крадет. Он лишь бесконтрольно распределяет вырученные деньги.

    Можно сказать, что главный чиновник Беларуси, каковым по должности является президент, ведет себя совершенно как директор инвестиционного фонда, среди акционеров которого нет консолидированного большинства. Он спокойно распоряжается их собственностью, как своей, определяя, кому и сколько дивидендов надлежит выплатить. Точно так же Лукашенко, выводя деньги из бюджета в свои «фонды», затем использует их для того, чтобы «подкормить» лояльный к нему электорат по социальным категориям либо в поддерживающих его регионах (например, в чернобыльской зоне). Здесь я полностью согласен с кинорежиссером Юрием Хащеватским:

    «Лукашенко абсолютно убежден, что когда он не показывает деньги в бюджете, это не воровство. Представьте себе, как он рассуждает.

    Вот сидит парламент, который должен распределять бюджет. Но разве эти идиоты могут распределить правильно, когда правильно могу распределить только я? Я один знаю, куда надо бросить эти деньги! Поэтому, когда я продаю МИГи в Перу, я эти деньги не покажу в бюджете. Но не потому, что я хочу положить эти деньги в карман, а для того, чтобы правильно распределить».

    Это не называется воровством, что подтвердит любой юрист. Это всего только политическое злоупотребление властью. Но зачем тогда власть, если не злоупотреблять ею?

    Святая вера в собственную правоту и собственную исключительность и приводит к тому, что Лукашенко, защищая свою бескрайнюю власть, верит в то, что защищает на самом деле интересы всего народа.

    Даже когда покидает свой дом.

    О том, как шел расчет за стремительный визит Александра Лукашенко на зимнюю Олимпиаду в Нагано, вспоминает бывший посол в Японии Петр Кравченко:

    «Подходит время отъезда — одиннадцатый или двенадцатый день. До отъезда надо рассчитаться за номера. Я подошел к Титенкову. Титенков привез с собой пол-автобуса сала, сувениров, водки — в полном смысле слова. Весь номер у него был забит всякой снедью и подарками. Правда, Лукашенко летел потом еще на Дальний Восток, делал еще где-то две посадки, поэтому вся эта снедь предназначалась не только для Японии329.

    Захожу к Титенкову:

    — Иван Иванович, надо рассчитаться за отель.

    Титенков подходит к портье, портье протягивает счета. Иван Иванович небрежно щелкает замком чемоданчика и буквально вываливает порядка ста тысяч долларов. И начинает пачками по десять тысяч совать их портье.

    У бедного японца глаза стали круглыми, как блюдца. Он смотрит на Ивана Ивановича, как кролик на удава, и ничего не понимает. Нигде в цивилизованных странах так не делается, там рассчитываются карточками или оплачивают счета по перечислению. К слову, это позволяет осуществлять контроль за расходованием средств налогоплательщиков. А тут человек рассчитывается кэш — да еще за президента!

    Понятно почему? Чтобы не было квитанций, чтобы все это прошло так же, как и все остальные "грешки" такого же рода330.

    А ведь эта поездка обошлась стране в несколько миллионов долларов. Один перелет, паркинг самолета — это сотни тысяч. Гостиница для летчиков, приезд и пребывание делегации, в которой не менее тридцати человек. С ним были Латыпов, Коноплев, Заметалин, Титенков, сын Лукашенко Виктор, целая группа журналистов, человек шесть охраны — итого человек тридцать.

    И, подчеркну, никаких переговоров в Японии как у президента страны у Лукашенко в тот визит не было».

    Как прикажете все это воспринимать? Может быть как своеобразную форму «моральной компенсации» за потраченные силы? Ну хочется Лукашенко «халвы» — так отчего же отказывать человеку в такой малости?

    Глава четвертая. Самый сладкий бизнес

    Реформы по-белорусски

    Экономисты-рыночники хорошо знают, что нужно бы сделать нашему государству с неустойчивой экономикой, чтобы разбогатеть: отдать производство в руки частника.

    Но меньше всего Лукашенко была нужна приватизация государственной собственности, поскольку это ослабило бы его личное участие в управлении этой собственностью.

    Хотя это вовсе не означает, что приватизации в Беларуси не было. Вопрос в том, какая это приватизация и кто в результате ее богатеет. Вот мнение одного из наиболее авторитетных белорусских экономистов, Леонида Заико331:

    «Лукашенко запретил приватизировать заводы и фабрики, сохранив этот капитал для государства. Но те, кто ему это советовал сделать, да и он сам остановились на уровне первого тома "Капитала" Маркса. А если бы они прочли второй и третий тома, то узнали бы, что капитал бывает основной и оборотный. Запрет на приватизацию основного капитала вовсе не означает, что не произойдет приватизации оборотного, то есть денежных средств, находящихся в обращении у предприятия.

    Станки, машины, оборудование, здания — к слову, безнадежно устаревающие — остаются в собственности государства, но деньги этих предприятий уже давно приватизируются различными дельцами».

    Тех руководителей государственных предприятий, кто этому мешал и противился, Лукашенко разогнал или посадил. Именно карьерный директорат белорусских промышленных гигантов стал его жертвой. Так, были арестованы директора Могилевского объединения текстильных тканей «Моготекс» Владимир Семенов, Белорусского металлургического завода Юрий Феоктистов, Минского тракторного завода Михаил Леонов, Минского завода холодильников Леонид Калугин, новополоцкого ПО «Нафтан» Константин Чесновицкий. В каждой ключевой отрасли белорусской промышленности — добывающей, легкой, машиностроительной, нефтехимической — кого-то из руководителей арестовывали, судили.

    «Пошла повсеместная чистка, подбор людей не по принципу профессионализма, а по принципу абсолютной лояльности. В первую очередь уничтожаются умные, самостоятельные и слишком много понимающие. К управлению приводятся люди без какой-либо иной мотивации, кроме личной преданности. Их и прикармливают. А те, кто честно и умно работал, — или в тюрьме, или на пенсии, или за границей. Ну, поскольку на дворе все-таки XXI век, их попросту не расстреливают»332.

    Новые «свои люди» были покладистее. Не имея до поры собственных интересов, будучи в большинстве случаев пришельцами со стороны, они охотно соглашались на то, чтобы поставки сырья и комплектующих на их предприятия, а также сбыт готовой продукции вели те фирмы, которые указывали им вышестоящие начальники, осуществлявшие за этим контроль. А где контроль — там и живые деньги.

    Дороже купишь сырье и комплектующие, дешевле продашь продукцию — и в обоих случаях получишь «откат», которым поделишься с «контролером». Так даже самые крупные предприятия становились заложниками фирм-паразитов, обдиравших их совершенно безнаказанно. Если, конечно, хозяева этих фирм не забывали, кто их облагодетельствовал. А если забывали, то Лукашенко сразу объявлял их жуликами и «вшивыми блохами», после чего и начинались аресты.

    На самом же деле это было борьбой за финансовые потоки.

    Понятно, что при этом и верноподданные начальники, и стоявшие над ними контролеры жить начинали все лучше.

    Говорит Геннадий Грушевой:

    «Сегодня развивается капитализм по единственной модели — капитализм, работающий исключительно на власть. Создаются мощнейшие компании, туда даются деньги, преференции. Но эти компании возвращают деньги не государству, не обществу, даже не своим работникам. Большая часть прибыли уходит на эту власть, на ее прихлебателей, на всю систему.

    Как живут верноподданные чиновники? Я бывал в их особняках. Они живут очень хорошо, ничего не стесняются. Вы посмотрите, какие хоромы выстроены в любой заповедной зоне. Вы посмотрите, на каких шикарнейших лимузинах ездят обыкновенные клерки. Все знают, сколько стоят эти модели. Они спокойно приезжают на них к своим чиновничьим офисам, и никто не спрашивает, откуда все это взялось. За какие деньги? Он что, их заработал? Никто таких вопросов не задает. И никто не прячется. А когда кто-то все же начинает интересоваться, сам Лукашенко встает и говорит:

    — Это не ваше дело. Это государство позаботилось.

    Лукашенко давным-давно понял, что со своими собственными олигархами нужно дружить. Он разорит любого, кто попытается ему перечить, но с этими он живет в мире. В итоге у нас сложился вполне буржуазный — по привычкам, по отношению к деньгам — класс чиновников. Они имеют очень большие Деньги. Они почувствовали вкус роскошной жизни. Но они понимают, что так жить можно только в альянсе с этой властью, в альянсе с этим президентом».

    Безбедное существование этого привилегированного класса чиновников и «теневиков» очень даже в интересах Лукашенко. Никто из них, помня, что у него «рыльце в пушку», никогда не станет ему перечить, тем более посягать на его власть. «Это, может быть, на сегодняшний день единственная более-менее приличная опора этой власти, — продолжает Грушевой. — Хотя вы понимаете: там, где деньги, приличной, надежной опоры быть не может. Появится больше денег, появятся иные гарантии, и эта публика рванет от своего непредсказуемого покровителя».

    С конкретным умыслом

    Зато бизнесу легальному крайне нелегко ужиться в одной стране с Лукашенко.

    Причин этому несколько, и все они в характере нашего героя.

    Во-первых, Лукашенко патологически ревнив к тем, кто достиг каких-то успехов до него или при нем, но без его контроля и личного участия. Его противником становится любой, кто сумел хоть как-то вырваться благодаря собственному творческому и деловому потенциалу. Ведь это означает, что Лукашенко имеет дело с человеком умным, талантливым и, безусловно, амбициозным, осуществляющим собственную, самостоятельную программу в жизни.

    Во-вторых, он мстителен и злопамятен. И не прощает никого, кто его в свое время не поддержал.

    Хуже всего, когда первое и второе совпадает. Да еще добавляется третье — экономические интересы властных структур.

    Ярким примером того, какая судьба ждет в Белоруссии тех, кто заработал большие деньги еще до прихода Лукашенко к власти, стала история финансовой группы «ПуШе».

    Ее руководитель Александр Пупейко сегодня рассказывает о гибели «ПуШе» почти с тоской — словами влюбленного, у которого похитили любимую девушку:

    «Да, меня предупреждали о готовящемся разгроме. На разных уровнях, разные люди: и МВД, и КГБ, и Служба контроля, и правительство. А я не верил. Анализ и здравый смысл показывали, что нет формальных поводов за нас взяться. Ну нет! Мы все делали по закону. Юридическая служба — вторая по значимости после экономической — была у нас весьма грамотной.

    С другой стороны, работа "ПуШе" была настолько выгодна государству, что надо было быть, на мой взгляд, полным идиотом, чтобы давить нас. Я математик и мыслю рациональными категориями, хотя когда в 1996 году я еще надеялся на рациональное поведение Лукашенко, Кебич мне четко и ясно сказал:

    — Саша, слово "рационально" и Лукашенко — это два несовместимых понятия.

    Так вот, рациональность заключалась в том, что, например, в июне и июле 1995 года группа компаний "ПуШе" заплатила в казну тридцатую часть доходной статьи бюджета Республики Беларусь. И это давало мне основания считать, что "ПуШе" для страны — курица, которая несет золотые яйца. А работало у нас всего две тысячи человек».

    Конечно, с точки зрения рациональной, существование «ПуШе» было выгодно государству. Кто ж от такой «курицы» избавляется? Но прав в данном случае оказался как раз экс-премьер Вячеслав Кебич, попытавшийся, по сути, объяснить бизнесмену, что рациональные подходы в Беларуси ничего не значат, когда речь идет об амбициях.

    Повод для расправы с «ПуШе» нашелся сам собой. Частная финансово-инвестиционная компания «Фико» предложила «ПуШе» выступить поручителем в ходе сделки по покупке зерна. Пупейко согласился. Но «Фико» не выполнила своих обязательств, и «ПуШе» пришлось отвечать собственным имуществом333.

    Крупнейшего частного налогоплательщика Беларуси разгромили садистски и явно в ущерб экономике государства. И речь шла вовсе не о возмещении каких-либо потерь, а именно о разгроме, причем с весьма конкретным умыслом.

    В результате работы ликвидационной комиссии фирмам Пупейко была насчитана задолженность в пять миллионов долларов. Не станем вместе с Пупейко спорить о методиках подсчета. Дело не в этом, а в том, что активы «ПуШе» составляли в тот момент около 26 миллионов долларов, так что насчитанная задолженность покрывалась легко. Но когда ликвидаторами все было распродано, то покрытыми оказались… лишь четыреста тысяч из пятимиллионной задолженности. Так, например, коттеджный поселок «Приморье» со всей инфраструктурой был оценен всего в сорок тысяч долларов. И это при том, что одна из фирм «Газпрома» намеревалась купить его за четыре с половиной миллиона.

    Поселок действительно хорош. И коттеджи, и бассейн, и баскетбольная площадка. За сорок тысяч долларов его каждый бы купил. Последний слесарь с захудалого минского завода нашел бы деньги под эту сделку. Но его не стали продавать вовсе, а просто передали Управлению делами президента. Нет, не за смехотворные сорок тысяч долларов, а бесплатно.

    Прав Александр Пупейко: «Самый сладкий бизнес — ликвидация чужого бизнеса». Особенно если ты ликвидируешь его в свою пользу и к своей выгоде.

    Но и без пользы, без всякой выгоды происходит то же самое. О чем красноречиво свидетельствует следующий пример.

    «Он живым меня не отпустит»

    На сей раз жертва была избрана показательная — председатель колхоза «Рассвет» Кировского района Могилевской области, дважды Герой Социалистического труда, фронтовик, лауреат Государственной премии Василий Старовойтов.

    «Одним из первых в Беларуси он осознал принципиальную выгоду для всех работников новой, рыночной модели организации аграрного комплекса. Колхоз превратился в акционерное общество. Здесь было все: теплицы, мебельное и консервное производство, даже собственный банк — самый прибыльный банк в Беларуси! И все это принадлежало не государству, а самим крестьянам. Старовойтов твердо знал, как нужно работать:

    — Ведь что нужно в рынке? Произвести продукцию — это первое. Второе — продать продукцию. А продать всегда можно, если торговаться с умом. Торговать с выгодой получится у собственника. Только ему никто не должен мешать… В компактной Беларуси рынок наладится быстро. Надо подчиниться рублю, а не главнокомандующему всеми крестьянами, коровами, свиньями и гусями…»334. Естественно, что Лукашенко, превозносивший централизованное государственное управление экономикой, не мог смириться с подобными подходами. Вспоминает министр сельского хозяйства и продовольствия Василий Леонов:

    «Во время уборочной в августе 1997 года мне приказали быть на совещании в Брестской области. Туда прилетел и Лукашенко и начал разговор не с уборочной тематики, а — со Старовойтова.

    — Вот, подлец Старовойтов, все развалил, разворовал, а ты, — ткнул он в меня пальцем, — его еще защищаешь!

    Я возразил:

    — Там есть кого защищать и что защищать!

    Президент обратился к Гаркуну335:

    — Немедленно снять с работы и посадить! (Имелся в виду Старовойтов)»336.

    Старовойтову, согласно закону, при жизни полагался памятник, о чем было соответствующее решение. Бюст дважды Героя был даже отлит из бронзы и лежал на заднем дворе его хозяйства: пока отливали, и СССР распался, и президента успели избрать. Рассказывают, что Старовойтов надеялся: на открытие памятника приедет и Александр Лукашенко. Но взамен «в хозяйство нагрянул батальон ревизоров, следователей, милиционеров. Оккупировали, как в войну. Люди боялись пикнуть. Им пообещали: если проголосуете за возвращение колхоза, государство вам поможет, вы заживете еще лучше, чем прежде»337.

    «Предъявили» Василию Константиновичу многое: незаконное хранение оружия (старой охотничьей винтовки), взяточничество и дачу взятки, вымогательство, присвоение коллективной собственности. Дело заняло много томов.

    Тем, кто видел, навсегда запомнится сидящий на веранде в общем-то заурядного по белорусским меркам собственного дома старик в пиджаке, увешанном наградами, полученными за долгие годы труда. В глазах — искреннее непонимание: «За что?!» И слова, несколько раз повторенные им перед журналистами: «Он живым меня не отпустит. Он меня убьет».

    В момент оглашения приговора мы были в Кировске вместе с известным российским правозащитником Валентином Гефтером. Услышав про два года тюрьмы с конфискацией имущества Старовойтов явно оторопел, во взгляде, голосе чувствовались обида и гнев: «Мне обещали…». Жена, молодая еще женщина, подошла к клетке, в которой сидел ее разом осунувшийся муж. Прессу начали выгонять из зала заседания, но все, не отрываясь, смотрели на эту семью: жена, плача, держит руки мужа и говорит, говорит… И он — только смотрит на нее и шепчет что-то…

    В отличие от Пупейко, никаких особых богатств у Старовойтовых конфисковать не смогли, даже в пользу Управления делами. Забрали бытовую технику, картины, библиотеку. Книги и картины продавали на аукционе, в котором участвовали лишь представители консультативно-наблюдательной группы ОБСЕ и посольства Германии. Торг шел недолго: немцы переплатили ровно один белорусский рубль по сравнению со стартовой ценой аукциона. И вернули вещи Старовойтовым.

    Тем не менее в этих двух «наездах» — на «ПуШе» и на Старовойтова — есть общее: мотивы, по которым они совершены. Кроме очевидного стремления «опустить» слишком самостоятельных и успешных, поставить их на место, здесь налицо и стремление отомстить.

    Мстить было за что. Пупейко, как мы помним, не поддержал Лукашенко во время его первой избирательной кампании, и даже напротив — был на стороне Станислава Шушкевича. Старовойтов тоже публично не поддержал Лукашенко:

    «Ну, собрали нас, председателей и руководителей, чтобы к ручке приложились и на выборы благословили… Так я ему в лицо сказал: "Не по вам ноша, Александр Григорьевич"»338.

    «Батька», «Лука» или «пахан»?

    Директора Минского тракторного завода Михаила Леонова арестовали, сняв с поезда, когда он ехал в Москву. Леонов не собирался бежать, преступником себя не ощущал, кроме того, был весьма лоялен к Лукашенко, о чем свидетельствовали хотя бы результаты голосования на выборах президента, точнее — «подсчета голосов» на участках, где членами избирательных комиссий были ответственные работники МТЗ.

    Тракторостроители проголосовали «правильно», если судить по объявленным результатам. И первичные ячейки «свободных профсоюзов» были на МТЗ ликвидированы сразу, как только поступила команда, да и вообще «директивы» на МТЗ исполнялись достаточно добросовестно. Опытный генеральный директор гигантского предприятия правила игры всегда знал. Тем не менее, попал за решетку. Чего ему только ни инкриминировали — от присвоенных миллионов долларов до «хищения» мобильного телефона.

    Леонов, как и многие другие директора, был к власти Лукашенко лояльным, Александр Пупейко — нелояльным, Старовойтов готов был стать лояльным. Но дело, оказывается, вовсе не в том, поддерживаешь или не поддерживаешь ты курс, проводимый Александром Лукашенко. Собираешься ли ты ему мешать и перебегать дорогу или готов просто трудиться во имя и во благо. В самом этом «просто трудиться» уже содержится повод для раздражения.

    «Даже не важно, может быть, директор завода холодильников на самом деле и не собирался никогда становиться президентом и даже премьер-министром, но он потенциальный лидер, он излишне самостоятельный, слишком успешный руководитель, у него сильное предприятие, его любят работники»339.

    За эти годы у нас уволено, унижено, посажено так много руководителей всех рангов, что прежде вопроса — по каким причинам это произошло, возникает естественный вопрос — а все ли они виноваты?

    «Бесспорно, — решительно отвечает на этот вопрос писатель, публицист и в недавнем прошлом всем известный бизнесмен Евгений Будинас. — Виновны все, пусть даже не в том, что им инкриминируют. Потому что невиновных у нас в стране нет. Так, за десять лет работы в бизнесе я не предпринял ни одного в полной мере законного шага. Ну, например, я поставил мельницу и выстроил музей, но не согласовал при этом ни один проект, химичил с оплатой, завышал затраты и занижал прибыль, уходил от налогов… Совесть моя как бы чиста — не для себя лично все же делал, как и многие другие, а для общественной пользы. И знаю, что если бы так не поступал — никакой мельницы и никакого музея попросту не было бы… Люди подставляются под санкции не от страсти химичить, а от "производственной необходимости". Дело в том, что законы, указы, декреты (многие из которых сами по себе незаконны) создают в стране ситуацию, когда нарушает закон у нас практически каждый. Почему? Да потому, что их просто невозможно, да и нелепо было бы выполнять…».

    Такое положение вполне устраивает Лукашенко. Когда все — снизу доверху — воры и преступники, управлять ими легко. В любой момент и каждого можно приструнить, привлечь, наказать, скомкать, унизить, уволить, посадить. Нет, не сразу всех, а выборочно, по команде.

    «Правоохранительные и карательные органы у нас так и работают — избирательно, — продолжает Евгений Будинас. — И только по указанию свыше. Наезжают на человека, когда настал момент, подошла очередь».

    В народе Лукашенко называют «батькой». Это он сам придумал, и прижилось. В последнее время, правда, как-то отошло, забылось. В обиходе его теперь чаще именуют «Лукой».

    А в деловых кругах величают уже не «батькой», и не «Лукой», а «паханом», имея в виду, что стиль его управления — по собственным законам, то есть «по понятиям» — очень похож на уголовный. Так «пахан» «разбирается» со своим «общаком», в который у нас превращена государственная казна.

    И власть он держит, как истеричный «пахан». Ревниво замечая, как рядом с ним усиливается, обретает вес то одна, то другая фигура, он настороженно оценивает ее возрастающие возможности. Недоверие к соратникам и подручным умножается в геометрической профессии, умножая и страх перед ними. А вдруг в чью-нибудь голову закрадется злокозненная мыслишка: дескать, что ж — только Лукашенко править? И мы могли бы…

    Даже если таких намерений у подданных и нет, это не означает, что они не могут рано или поздно возникнуть. Власть сродни паранойе: она вынуждает подозревать. Единственная возможность избавиться от мучительной бессонницы, от бесконечных мыслей о том, что вот-вот кто-то отберет у тебя «кормило» — нанести «упреждающий» удар. Только так можно заставить служить себе не за совесть, а за страх.

    Общая причина — болезненное недоверие и потребность держать всех в страхе. А вот мотивы «наездов», санкций, репрессий бывают весьма разнообразными.

    Что это за мотивы?

    О некоторых уже сказано. Здесь зависть, ревность, месть, замешанные на корысти. Но ими, увы, дело не ограничивается. При внимательном рассмотрении мотивы, побуждающие Александра Лукашенко к репрессиям, предстают перед нами в достаточно откровенном и строго сформулированном виде. Для множества людей, подчиненных власти и пытающихся при ней как-то существовать, эти мотивы неизбежно обретают характер своеобразных заповедей, подпирающих фундамент лукашенковского мироздания.

    Глава пятая. Восемь заповедей «от луки»

    Заповедь первая: «Не нарушай порядок»

    «Порядок» в авторитарном обществе, в воровской малине и в тюрьме, как известно, начинается с установления строгой субординации, при которой слабый, подчиненный панически боится сильного — начальника. Все должны понимать, что равны перед «законом», который воплощен в воле «пахана». Чтобы не забывались, эту волю пахан должен постоянно демонстрировать, раздавая подзатыльники «в назидание». Для раздачи подзатыльников у «пахана» обычно есть «шестерки», у нашего — следователи, прокуроры и судьи, ретиво исполняющие его волю.

    Так были арестованы340 банкиры (Винникова и Хилько), премьер-министр (Чигирь), министры (Леонов и Маринич), «колхозный генерал» (Старовойтов), «промышленные генералы» (Леонов с МТЗ, Феоктистов, Калугин, Чесновицкий), интеллектуал, пошедший в услужение к власти (Эйдин), предприниматель и депутат (Климов), «человек из команды» председатель Гостелерадио (Рыбаков), новый «кошелек» — управделами президента (Журавкова), транспортник, начальник Белорусской железной дороги (Рахманько), ректор Гомельского медицинского университета (Бандажевский), журналисты (Шеремет, Ивашкевич), поэт (Славомир Адамович), а также директора и завмаги, мелкие торговцы и чиновники — без числа. А воровской «авторитет» «Щавлик» (настоящая фамилия — Клещ) просто исчез в одночасье.

    Говорит уже хорошо знакомая читателю Тамара Винникова:

    «Моим арестом президент хотел подчеркнуть, что для него вообще не существует пределов ни в каких отношениях — ни в политических, ни в экономических, ни в личностных. Как он сам сказал, у него нет команды, то есть у него нет таких людей, которых он бы не сдал для установления "порядка" — во имя дальнейшего упрочнения своей власти»341.

    Вот таким образом выстроенная система подавления и унижения способствует осознанию «арестантами», что они — никто и фамилия их — арестантский номер.

    Кто не сел — уехал. Работают в Москве. И здесь не один десяток имен, начиная с премьер-министра Ермошина, исполнительного секретаря СНГ Коротчени, управделами Титенкова, министра энергетики Мишука, генерала Павлова…

    С теми же, кто остался и пока еще на свободе, обходятся, точно с бесправными арестантами: губернатора Куличкова выводят под руки с совещания в собственном кабинете, министра обороны Мальцева публично выставляют алкоголиком, генерала Князева разжалуют до полковника, министра иностранных дел Антоновича мешают с дерьмом, заставляя публично нести чушь на глазах у всего мира. Экс-президента Академии наук Войтовича и ректора БГУ в ранге министра Козулина — публично оскорбляют с трансляцией по телевидению.

    «Социально не опасных» бунтарей (забастовщиков из минского метрополитена) просто ссылают в колхозы, чтобы там перевоспитывались, перековывались. Был бы Беломорканал — там бы искупали свои грехи и приобщались к строительству будущего.

    На место поставлен не только парламент, о чем уже подробно говорилось, но и правительство. Премьеров увольняют не за реальные просчеты, а с «назидательной» целью. Правительство отправляют в отставку за «невыполнение обязательств перед колхозниками, которым не все заплатили за произведенную продукцию». (И это в стране, где эти обязательства не выполнялись ни разу с 1917 года!) Плачущему от обиды за такое премьеру, публично «отстеганному» Новицкому, буквально тут же вручают «пряник», назначив руководить Советом Республики: пусть поплачет там.

    С иностранцами проще — за «нарушение порядка» их сразу депортируют, чтобы не лезли со своим уставом. Депортировали лидера польской «Солидарности» Мартина Кшаклевского, российского парламентария Бориса Немцова, за которым последовала и вице-спикер Госдумы Ирина Хакамада. Не впустили в страну представителей фонда Сороса и фонда Эберта (американца Питера Берна и немца Гельмута Курта). Дождавшись окончания срока виз, выдворили и группу ОБСЕ во главе с Хансом-Георгом Виком.

    Заповедь вторая: «Не возомни себя всесильным»

    Показательные аресты высокопоставленных чиновников начались с января 1997 года, то есть сразу же после референдума, оставившего на белорусской вершине власти только одного игрока.

    Первый такой арест произошел буквально через полтора месяца после референдума. Была взята под стражу глава Национального банка Тамара Винникова.

    Эта сильная и талантливая женщина никогда не скрывала своих амбиций. Она мечтала о карьере и приблизилась к вершине, став одним из наиболее влиятельных банкиров Беларуси. Адекватно оценив ситуацию, сложившуюся после избрания Лукашенко президентом, Тамара Дмитриевна стала его активно консультировать, используя свое влияние для укрепления возглавляемого ею «Беларусбанка». Так началось ее последнее и самое крутое восхождение к власти.

    Винникову назначили председателем правления Национального банка. Хотя, по ее утверждению, сделано это было впопыхах и чуть ли не против ее воли.

    Но это назначение не было пределом карьерного роста для амбициозного и властного финансиста. Поползли слухи, что Винникова задумала стать белорусской Маргарет Тэтчер — возглавить правительство и провести масштабные экономические реформы. Нужно сказать, что жесткости ей бы для этого хватило. И основания для таких слухов, по утверждению самой Винниковой, были:

    «Уже в период исполнения мною обязанностей главы Нацбанка мне дважды поступало предложение возглавить правительство. Одно из предложений было очень настойчивым и, на мой взгляд, опасным».

    Однако у «царицы Тамары» сработал инстинкт самосохранения. От столь лестного предложения она отказалась и ушла в отпуск, с твердым, по ее словам, намерением покинуть государственную службу:

    «Я пришла к президенту в конце декабря, подала ему прошение об отпуске, проинформировав, где я буду, сколько времени и почему. Я сказала, что состояние здоровья не позволяет мне работать в столь напряженном режиме, и я хотела бы немного подлечиться. На этом мы и расстались…».

    Вскоре срок полномочий Винниковой в должности председателя правления Национального банка автоматически истекал. Уехала она, не подав «объективку» и тем самым как бы отказавшись от своего переутверждения в должности…

    Дальше начинается почти детективная история.

    Винникова действительно была в отпуске и находилась за границей. Мало того — ходили слухи, что она уже не вернется в Минск, что у нее уже есть паспорт гражданки другого государства и что свои личные средства она якобы перевела в иностранные банки.

    Лукашенко забеспокоился и решил подстраховаться. С его личным участием был разыгран настоящий спектакль.

    В дневном выпуске новостей показали «высочайшее посещение» одного из минских заводов. Поскольку после отставки Михаила Чигиря вакантной оставалась должность премьер-министра, кто-то из журналистов поинтересовался возможной кандидатурой: Линг, Ермошин, Домашкевич?.. Лукашенко хитро улыбнулся в усы:

    — А что вы все время мужчин называете? Что у нас — своей Маргарет Тэтчер быть не может?

    В вечернем выпуске новостей этой фразы уже не было. Но она сделала свое дело. Винникова, по ее словам, ранее упорно отказывавшаяся от высоких назначений, вдруг соблазнилась головокружительной перспективой и вернулась, утратив бдительность.

    Скорее всего, первая банковская леди Беларуси не однажды потом жалела о том, что смогла купить авиабилет на родину в тот роковой день. Потому что ровно за полсуток до истечения ее полномочий Винникову арестовали.

    «Я была по телефону приглашена Домашкевичем342 как бы на совещание по указу о валютных операциях, — рассказывает Винникова. — Прибыла, когда там было уже много сотрудников правоохранительных органов и Совета безопасности. Приблизительно через 15 минут после начала я была приглашена к телефону в соседний кабинет, где находился следователь прокуратуры, предложивший мне "побеседовать". Его интересовали мои служебные обязанности в "Беларусбанке"… Мы тихо вышли. Никаких наручников никто не надевал, никаких истерик, как в прессе кто-то пытался писать, не было: спокойно спустились. Там ждала машина, сотрудники, которые ее сопровождали, были в масках. Я так полагаю, это те же охранники, которые меня охраняли в банке "Беларусь", затем в Нацбанке…

    Через пять минут мы пересекли проспект Скорины и оказались в следственном изоляторе Комитета государственной безопасности… Меня сопроводили в камеру, позже я узнала, что она была приготовлена заранее, потому что была довольно чистая, ее вымыли. Надо отдать должное сотрудникам КГБ, на столике была приготовлена литература, те книги, о которых когда-то в интервью я говорила, что они являются моими любимыми, — все они лежали на столике. Это Толстой и Достоевский, правда, старые, истрепанные уже книги»343.

    «Преступление и наказание» — чтение как раз для тюрьмы.

    Арест действующего председателя правления Национального банка требовал хоть какого-то внятного объяснения. Началось следствие.

    «Было привлечено 28 следственных и оперативных работников — это больше, чем по известному делу Михасевича344. Кроме того, было задействовано более пятисот работников ревизионного аппарата, которые делали ревизию в 45 филиалах банка "Беларусь"»345.

    Однако вся эта гора в конечном итоге родила маленькую серую мышь. Вот как об этом вспоминала сама Винникова спустя полтора года после своего ареста:

    «В момент ареста мне инкриминировалось, что сотрудникам банка "Беларусь" за 1995 год была неправильно выплачена премия… Потом эти цифры много раз менялись, и в сторону увеличения, и в сторону уменьшения, но далее этот эпизод был снят и обвинение по нему не предъявлялось. А в настоящее время я обвиняюсь в том, что похитила цептеровские кастрюли на складе банка "Беларусь", причем взяла их по истечении года работы нового председателя… За полтора года был один допрос по этому эпизоду, длившийся около часа… Таким образом, сегодня я обвиняюсь в хищении кастрюль у государства, за что предусматривается статья от 8 до 15 лет. Другие обвинения мне не предъявлялись»346.

    Когда через полтора года уголовного преследования председателя Нацбанка в обвинительном заключении против нее остаются кастрюли, в смешной ситуации оказывается уже глава государства, с ведома которого и, надо полагать, по прямому указанию которого следствие велось.

    Дело, разумеется, не в кастрюлях!

    Не за это ее посадили. И не из-за комичности ситуации из следственного изолятора КГБ перевели под домашний арест, а потом позволили благополучно бежать за границу.

    За что посадили, достаточно ясно объясняет Леонид Синицын:

    «От близости к Лукашенко Тамара Дмитриевна вообразила себя всемогущей. Она захотела стать олигархом во власти, использовать свое положение для укрепления собственного бизнеса. И достаточно уверенно к этому шла, отодвигая в сторону многих. Схема, известная по России, где таких примеров хватает. Но Беларусь — не ельцинская Россия, у нас здесь олигарх, как известно, может быть только один. И мы, как говорится, знаем его имя…».

    Почему выпустили, почему не довели дело до суда, тоже легко понять. Винникова слишком много знала.

    А как много она знает, мы можем представить уже по тому, что она нам рассказала. Это и факты махинаций с курсом валют и конвертацией в пользу «придворных», и финансовый механизм сделок по продаже оружия, и незаконное финансирование первой избирательной кампании Лукашенко…

    «Меня не однажды посещали высокопоставленные действующие силовики, например, министр МВД Захаренко, и просили копии документов», — говорит Тамара Винникова.

    Вот почему исчезновение ее из-под стражи было расценено общественностью либо как неожиданный побег, либо как убийство. Оппозиция и негосударственная пресса наперебой утверждали, что Винникову убили, чтобы она не рассказала лишь ей одной ведомую правду. В качестве доказательства приводили тот факт, что никто из тех, кто по должности обязан следить за тем, чтобы подследственная не исчезла, так и не был наказан. Представители власти только загадочно улыбались: мол, знаем, где наша рыбка плавает!..

    Нет, не потому ее отпустили без суда, что неловко, да и смешно держать под стражей, а потом судить известную всей стране женщину, главного банкира страны, обвиняя ее в хищении каких-то кастрюль. А потому, что слишком о многом она могла бы на этом суде рассказать. В отчаянии — пожалуй, гораздо больше и откровеннее, чем сейчас в своих письменных ответах на наши вопросы.

    Заповедь третья: «Не жди признания заслуг»

    Однако Винникова — банкир, она не была карьерной чиновницей и среди чиновников во власти оставалась белой вороной. Ее арест мог продемонстрировать лишь равенство мужчины и женщины перед карающей силой лукашенковского гнева. Для острастки чиновников нужен был иной пример. Показательной жертвой должен был стать человек, прошедший всю служебную лестницу, обладающий несомненными заслугами перед государством — и лично перед Александром Лукашенко. Нужно было «грохнуть» «совсем своего».

    Таким человеком и стал Василий Леонов, которого Лукашенко когда-то называл своим учителем. Тот самый Леонов, который, будучи первым секретарем Могилевского обкома коммунистической партии, лично извинялся перед директором совхоза «Городец» за неправомерные действия местных партийных органов. Лукашенко, напомним, назначил его министром сельского хозяйства и продовольствия — доверил один из важнейших постов в государстве. Значит, в деловых качествах не сомневался.

    Но не сомневался и в другом: Леонов слишком самостоятелен и не привык скрывать свои взгляды, причем его точка зрения очень часто расходилась с мнением самого Лукашенко. К тому же, занимаясь и закупками зерна, и взаимозачетами, и производством спиртного из «давальческого сырья», и многом чем еще, он тоже немало знал. А значит — был потенциально опасен.

    Василий Леонов вспоминает:

    «Мне рассказывали, как в присутствии нового премьера и вице-премьера, ведущего село347, Лукашенко перебирал личные дела членов правительства, достал и мое и спросил:

    — А с этим что делать будем?

    Неожиданно поднялся Гаркун и категорически выступил за мое назначение:

    — Пока менять некем, нужно назначать…

    — Хорошо… Пусть поработает… — молвил Лукашенко и отложил мое дело в сторону. Но решение, судя по всему, уже принял…»348.

    Министр знал, что на него давно собирают компромат, однако в отставку не ушел, несмотря даже на арест Винниковой. Когда, работая над книгой, я спросил Василия Севастьяновича, почему этот первый громкий арест не заставил его вступиться за главного банкира, Леонов посмотрел на меня, широко раскрыв глаза:

    — Но ведь она была из другого клана!

    «Не из нашего клана» — значит, нас это не касается. Чего там за них заступаться?! Так рассуждают многие, не думая о том, что сегодня — его, а завтра — тебя. И сразу проигрывают Лукашенко, который, между прочим, за «своих» заступается — и за Слободана Милошевича, и за Саддама Хусейна. И за Павла Бородина.

    Надо сказать, что за этой нечаянно оброненной фразой о кланах стоит многое. Именно клановость своих подчиненных Лукашенко сумел создать и заботливо лелеял. Хорошо помня принцип «разделяй и властвуй», он всегда умело им пользовался.

    Говорит Геннадий Грушевой:

    «Вокруг Лукашенко сложились очень жестко конкурирующие кланы, представители которых не только не поддерживают и валят "чужаков", но готовы перейти все грани — начать физическое уничтожение друг друга. Если случится, что Лукашенко случайно уберут, у нас не демократическая оппозиция окажется в эпицентре борьбы за власть, а начнутся разборки между этими кланами. У них же столько структур, в том числе и силовых, столько денег. Они начнут здесь такую гражданскую войну!

    Но за Лукашенко они все держатся. Они понимают: пока он есть, они сосуществуют. А если его не будет, то тот клан, который окажется сильнее, уничтожит не оппозиционеров, а своих бывших соратников-попутчиков. Лукашенко и сегодня позволяет им воевать между собой, не забывая демонстрировать свою силу: "Вот видите, они вас задавили. Но я приду и скажу свое слово. Но я скажу его, когда мне будет надо, а не когда вы ко мне прибежите и за своего попросите. Это он для вас — свой, а для меня — еще посмотрим".

    Это вполне грамотная модель деспотического управления. Он не может бросаться в каждый угол и уничтожать или спасать каждого чиновника. Он только тем из них занимается, кто в данный момент оказывается важной фигурой для его общей игры».

    Арест для Леонова не стал большой неожиданностью: «Мой арест готовился заранее. Даже отправили в отпуск, чтоб не путался под ногами, да еще, не дай Бог, публично не ляпнул что-нибудь непозволительное»349.

    Неожиданным было обвинение.

    Его обвинили в подготовке и организации… политического убийства.

    Дело в том, что в октябре 1997 года был убит начальник управления Госконтроля по Могилевской области, близкий к Лукашенко депутат Евгений Миколуцкий. Державший в страхе всю область контролер вместе с супругой выходил из квартиры, когда вдруг взорвалась самодельная бомба, соединенная с дверью проволокой. Жена осталась жива чудом.

    Память о погибшем контролере немедленно увековечили. Посмертно ему было присвоено высокое звание Героя Беларуси. На похороны прибыл президент, причем в его речи прозвучало недвусмысленное:

    — Этот взрыв — взрыв, адресованный мне.

    Можно было подумать, что привыкший постоянно находиться в центре всеобщего внимания Александр Лукашенко просто позавидовал покойнику, явно отбиравшему у него в этот момент почетную первую роль. Тут же он пообещал найти виновных и покарать их.

    «Виновным» и стал Василий Леонов. В качестве «подельника» в покушении ему подобрали уже знакомого нам руководителя ЗАО «Рассвет», дважды Героя Социалистического труда, перешагнувшего за седьмой десяток лет Василия Старовойтова. Миколуцкий-де якобы в «Рассвете» обнаружил какие-то вопиющие злоупотребления дважды Героя, и тот решил убрать его с дороги. Леонов же Старовойтова «покрывал» — значит, были и общие «преступления». Вот и причина для того, чтобы «заказать» контролера.

    «О своей "причастности" к убийству Миколуцкого я узнал в изоляторе КГБ из телепередачи, — вспоминает Леонов. — Меня посадили во вторник, а в пятницу вечером ОРТ показало репортаж из колхоза "Рассвет", где Лукашенко обвинил Леонова и Старовойтова: именно они, как он выразился, "убрали Миколуцкого". Первое, что пришло в голову — бред какой-то!»350.

    Но «копали» под Леонова всерьез и на всю катушку. И арестовывали его с такой помпой, что Винниковой и не снилась. Он помнит арест до деталей:

    «11 ноября около 16 часов в кабинет неожиданно зашел помощник и сообщил: "Там пришли какие-то люди и рвутся к вам с каким-то следственным экспериментом!" Ну, рвутся, так пусть заходят. Вошло человек двадцать, с двумя кинокамерами. Что за эксперименты? Следователь Молочков садится и предъявляет ордер на мой арест…

    Начали искать. Смотрели люки, через которые проходят кабели связи. Потом взяли пылесос, оставленный в комнате отдыха уборщицей, и долго крутили, боясь открыть. Выскребли все ящики, забрали кипу визиток (более 300) моих бывших посетителей, которых потом долго тягали на допросы. Перерыли все бумаги. Я надел плащ, вышел из кабинета, и тут, в коридоре, уже перед телекамерами, на меня решили надеть наручники. Это вызвало у меня какой-то идиотский смех.

    Министра ведут по длинному министерскому коридору, в наручниках, снимая на камеры. Встречный народ в ужасе прижимается к стенам, ничего не понимая. Меня выводят из здания Минсельхозпрода, где у подъезда стоят три больших джипа: приехали "брать", как какого-нибудь бандита. Сажают в один из джипов и везут в КГБ»351.

    Эти телевизионные кадры неоднократно показывали по белорусскому государственному телевидению, стремясь всенародно скомпрометировать арестованного министра. Запомнились глаза Леонова, явно не понимавшего, во сне это или наяву. Его грузная фигура, брезгливое выражение лица — словно его окунули в грязь. И чьи-то руки, услужливо раскладывающие по столу несколько иностранных купюр, — так, чтобы в кадре их казалось побольше…

    «Как потом рассказывал мне Олег Божелко352, — говорит Леонов, — следователь Иван Бранчель должен был регулярно представлять дело для ознакомления лично президенту. Вот и собирали, подшивали, чтобы продемонстрировать свое усердие по раскрутке компромата на Леонова. Лукашенко листал пухлые тома документов, хвалил за кипучую работу. …Судя по всему, Лукашенко с моим делом познакомился крайне халатно. Бранчель носил ему все эти пухлые тома, Лукашенко видел, как они растут, — и ему было этого достаточно. Он просто не вникал в суть дела. Да, видимо, ему и надобности такой не было: он уже публично озвучил "компромат", а их задача доказать, подвести под статью»353.

    Однако, как и в случае с Винниковой, следствие дало осечку.

    Изначально заявленное Александром Лукашенко обвинение в организации заказного убийства не состоялось. В конце концов была инкриминирована лишь взятка в виде дачного гарнитура из лозы, изготовленного по просьбе министра в мастерских ЗАО «Рассвет»: якобы Леонов за него не рассчитался.

    Но даже здесь суд был вынужден нарушить права обвиняемого: из двухсот двадцати свидетелей в суд не вызвали лишь одного — Василия Старовойтова, согласно предварительным показаниям которого Леонов и был осужден. Хотя даже студент-первокурсник юрфака знает, что показания, данные свидетелем на предварительном следствии, не могут быть приняты во внимание судом без повторения их в ходе процесса, за исключением, когда свидетель не явился в суд по уважительной причине.

    «А свидетеля Старовойтова сам судья Виктор Чертович попросил не приезжать на судебное заседание: понимал, что может сказать главный свидетель, и этот фарс может кончиться полным конфузом…

    Прокурор запросил восемь лет, судья ограничился четырьмя»354.

    Напомним: весь этот кошмар происходил с человеком, которого Лукашенко ранее публично называл своим учителем. Думается, тут он мог торжествовать: не каждому ученику удается настолько превзойти своего наставника и так очевидно продемонстрировать ему свое превосходство…

    Заповедь четвертая: «Не забывай о ближних»

    Две истории роднит одно примечательное обстоятельство. И Винникову, и Леонова пытаются не только обвинить в совершении уголовно наказуемых деяний, но и максимально унизить, растоптать и сломать морально. Как это было в самом начале с тем же Булаховым, которого уничтожали политически.

    Вот что говорит Тамара Винникова:

    «У меня забрали белье, колготки и с совершенно голыми ногами выставили на снег. В течение часа я находилась на очень сильном морозе в очень тонких туфельках, без колготок вообще. В камере всем, находящимся в следственном изоляторе, положено иметь кипятильник, чтобы можно было вскипятить какую-то горячую воду или чай, у меня это забрали с тем, чтобы я не смогла согреться; отопления, как вы понимаете, там практически нет…»355.

    А вот Винникова под домашним арестом:

    «Подвергли описи все — от купальников до комнатных тапочек. И я должна испрашивать разрешение, чтобы воспользоваться чем-то. Вот, совершенно недавно мы готовили письмо о том, чтобы мне разрешили взять три ложки, три вилки и три ножа с тем, чтобы я могла угостить семью сына, который навещал меня. В этом мне было отказано»356.

    С арестованным Леоновым обходились не столь «утонченно». В словах конвоира: «Раз ты здесь, то мне на суды нас…ть. Здесь ты — никто и ничто»357, — квинтэссенция отношения к человеку, еще даже не осужденному, а просто оказавшемуся под следствием.

    «Что такое белорусская тюрьма? Это заведение… весь порядок в котором направлен на духовное, моральное и физическое уничтожение человека.

    Если, скажем, разрезать хлеб, который специально пекут в жодинской тюрьме, буквально через несколько минут на месте разреза выступает белый налет. Это — элитарная тюрьма Министерства внутренних дел, в не элитарных вряд ли получше. Рецепт прост: хлеб пекут из так называемой "мучки" — пыли, оседающей на стенах мельниц и элеваторов. Это тоже для того, чтобы сломать человека.

    Я не говорю уже, что в изоляторе КГБ тебе подадут почему-то обязательно прокисшую кашу. Подобным блюдом кормят разве что свиней в захудалом колхозе. Кашу варят заранее, чтобы к раздаче прокисла»358.

    …Когда из изолятора КГБ меня перевезли в Жодино, встречать пришел главный врач. Пришел, чтобы разразиться таким матом, какой от редкого зэка услышишь. Он демонстративно высыпал привезенные мною лекарства: мол, не подохнешь»359.

    Но самым страшным испытанием для тех, кто почему-либо представляет для власти угрозу, становится тревога за судьбу близких, в первую очередь детей.

    Дочерей Василия Леонова не тронули, но зятьям досталось. Одного из них, Александра Бако, «"убрали" с должности заместителя директора завода по производству мороженого и "перевели" на должность охранника»360. Другие зятья также не смогли найти работу в Беларуси.

    Младшему сыну Тамары Винниковой, Сергею, инкриминировалось хранение наркотиков. Это было уже после того, как ей удалось бежать из-под ареста. Она понимала, что оставила в Беларуси заложника, а потому молчала. Но стоило ей раскрыть рот — и Сергея арестовали.

    Чудом Сергею Винникову удалось выйти на свободу и тоже покинуть страну. Тамара Дмитриевна по праву может считать это удачей.

    Дети экс-премьера Михаила Чигиря361 оказались менее везучими: старший вынужденно эмигрировал после того, как на границе обнаружил у себя подкинутый неизвестно кем патрон, а вот младший, Александр, был обвинен в торговле подержанными запчастями от украденных автомобилей, арестован и осужден.

    Семью Чигиря начали травить еще тогда, когда он был премьер-министром, несмотря даже на его покорность и терпимость к унижениям. Так, однажды Лукашенко публично заявил:

    — Я знаю, Михаил Николаевич, что вы даже наедине с женой не позволяете себе осуждать президента.

    После столь откровенного признания в подслушивании семейных разговоров любой бы подал в отставку, а Михаил Чигирь стерпел. Но семью это не спасло.

    Вспоминает Александр Пупейко:

    «В октябре 1994 года у Чигиря был обыск дома. Чигирю были известны и причины этого обыска, и какие комментарии к нему выдал Лукашенко, потому что именно он был инициатором и организатором… Якобы в МВД были сведения, что Чигирь хранит дома украденные его сыном Сашей автомобильные запчасти. К тому времени Чигирь два месяца был премьер-министром. Конечно, ничего не нашли, но примерно через полгода Чигирю стали известны слова Лукашенко, который оценивал действия МВД: "Идиоты! Не умеют работать. Не нашли ничего. Ну так подложили б!" Цель такая была — найти компромат и держать на крючке с помощью этого компромата.

    Много раз еще, по крайней мере, мне известны еще два случая, когда сыновей Чигиря задерживали и избивали милиционеры: один раз это были функционеры не в форме — и все это было в 1995 году, в начале 1996-го. Потом, когда Захаренко собирался уходить в отставку, все это выяснилось — по-человечески он попросил прощения».

    Точка в судебной хронике Чигирей была поставлена, когда Юлию Чигирь, супругу бывшего премьера, обвинили в том, что она нанесла тяжкие телесные повреждения милиционеру, не пускавшему Юлию в суд, где слушалось дело ее супруга. И, несмотря на след от крепкой ментовской пятерни, который подсудимая Чигирь еще долго могла демонстрировать еще долго, суд вынес ей приговор по статье «Хулиганство»362.

    Заповедь пятая: «Не высовывайся»

    Андрей Климов не мог не раздражать. Он слишком бросался в глаза.

    Этот, можно сказать, мальчишка, лейтенант пожарной охраны, сделал головокружительную бизнес-карьеру. Было время, когда в Минске на каждом шагу работали обменные пункты «Банка Андрея Климова», в метро и автобусах читали «Газету Андрея Климова», а элита стремилась поселиться в домах, выстроенных ОАО «Андрей Климов и К°» и малым предприятием «Андрей Климов». Руководил всем этим разветвленным бизнесом, разумеется, сам Андрей Климов.

    В 1996 году он стал депутатом обреченного Верховного Совета 13-го созыва и вступил в оппозиционную фракцию «Гражданское действие». Климовские выступления отличались крайним радикализмом, особенно, когда в зал входил Лукашенко363.

    После «конституционной реформы» 1996 года Климов остался верен старой Конституции и Верховному Совету. Он не ограничивался разговорами и интервью, в которых осуждал референдум и его инициатора, а вошел в состав комиссии Виктора Гончара, ставившей перед собой задачу зафиксировать все нарушения Александром Лукашенко Конституции и законов, подведя тем самым правовую основу под импичмент. Гончар и Климов свято верили тогда в неизбежность импичмента. «Я помню видеозапись, на которой Климов говорит, что Лукашенко будет сидеть в тюрьме», — вспоминает Юрий Хащеватский.

    В 1998 году Климова арестовали.

    Инкриминировались ему хищения, якобы совершенные в ходе строительства известного в Минске «Дома на Лодочной»364. Как утверждал следователь, «весной 1993 г. МП Климова заключило договор с УКС Мингорисполкома на строительство жилого дома. Начались обычные подготовительные работы. А спустя год, когда возвели первый этаж, обнаружилось завышение сметы. Подводя итоги объема выполненных работ за месяц, прораб заметил, что кирпича на первый этаж пошло едва ли не в десять раз меньше, чем предполагалось по смете. Был произведен дополнительный расчет, ошибка обнаружилась. Информацию довели до руководства — Климова и Волковича. Последние дали подчиненным команду "раскинуть" лишние кубометры по месяцам»365.

    Вряд ли за такое судили бы строительного подрядчика в любой стране мира, а если уж и судили бы, так заодно с представителем заказчика, проморгавшим такое завышение сметы. Однако столичные кураторы строительной отрасли остались на своих местах, а минский мэр Владимир Ермошин был назначен премьер-министром.

    Нет сомнений в том, что таких случаев у наших строителей немало. Но арестовали и судили, дав срок, именно Климова. Слишком заметный, слишком высовывался. Хотя присутствовавшие при аресте и утверждают, что, обнаружив в квартире Климова документы «комиссии Гончара», следователь демонстративно отшвырнул их: дело Климова официально считалось «неполитическим». Точно так же, как и дела Тамары Винниковой, Василия Леонова, журналиста Павла Шеремета.

    Андрей Климов вышел из тюрьмы в 2002 году, отсидев свое с завидным даже для бывалых зэков достоинством, за что удостоился чести стать обладателем единственного стула в камере на сто человек366.

    Заповедь шестая: «Не обольщайся»

    Не менее жесток был Лукашенко и к тем, кто зарабатывал деньги для него и полагал при этом, что имеет право на какую-то долю заработанного.

    Показательно дело известного в Минске руководителя частной консалтинговой фирмы Эдуарда Эйдина — насквозь реформатора, человека чрезвычайно изобретательного и энергичного, умеющего убеждать и увлекать своими идеями. Он попытался работать с министром сельского хозяйства Василием Леоновым и министром промышленности Владимиром Куренковым, но оба его покровителя попали в опалу. Стало ясно что «нужно играть по-крупному» и реформировать экономику в целом. Сделать это можно было только в рамках полноценной государственной программы, а ее на тот момент просто не существовало. «Более того, о ней никто даже не думал и, по большему счету, она никому не нужна была»367.

    Эйдин понял, кому нужна такая программа, и сумел добиться встречи с Владимиром Коноплевым — тогда уже руководителем пропрезидентской фракции в Верховном Совете. По просьбе Эйдина тот записал их разговор о характере и сути необходимых реформ на диктофон и передал запись Лукашенко.

    В результате Эдуарду Эйдину предложили написать аналитическую записку на имя Лукашенко. Присматривать за его «творческой деятельностью» поручили заместителю главы Администрации президента Петру Прокоповичу и госсекретарю Совета безопасности Виктору Шейману. Так появилась «Независимая консалтинговая группа», которая подвела теоретическое обоснование под придуманный Лукашенко термин «рыночного социализма»368. А курировал НКГ лично президент. «В группу был внедрен сотрудник, в чьи обязанности входило в случае чего писать отчеты и докладываться. Однако он настолько не понимал, о чем идет речь, что постоянно донимал разработчиков просьбой написать отчет за него»369.

    Лукашенко не больно доверял тем чиновникам, кто работал на бывшее руководство Беларуси, поэтому он охотно привлек независимого «частника» Эйдина к разработке и «специальных» государственных программ. В какой-то мере тот восполнял очевидный для всех дефицит «изобретательности» в новой «команде», дорвавшейся до управления государством.

    Как раз изобретательности Эйдину было не занимать.

    Например, суть программы по созданию золотовалютного запаса Беларуси, по Эйдину, сводилась к тому, что если безразмерный и ничем не подкрепленный выпуск в обращение наличных денег развивает инфляцию, то нужно делать, по сути, то же, но с безналичными, контроль за объемами расходования которых в руках хозяина, не подотчетного никому.

    Было предложено, например, ничем не подкрепленным кредитованием поддержать БелАЗ, а собранные на этом автогиганте автомобили поставлять в Казахстан в обмен на золото. Виртуальные деньги, таким образом, обеспечивали поступление в казну вполне реального золота. То же и с алмазами, которые выменивались в России на автомобили. В результате гомельский завод «Кристалл» мог огранивать уже не только российские алмазы, но и собственные белорусские. Кроме того, Россия, связанная по рукам договором с монополистом на алмазном рынке «Де Бирс», не могла продавать алмазы на мировом рынке, а Беларусь с «Де Бирс» договоренностей не имела. И российские алмазы шли отсюда в Амстердам — вместе с белорусскими. Беларусь и на тех, и на этих имела свою долю.

    Я помню эйфорию, охватившую Эйдина, когда он увидел, как быстро и легко его достаточно авантюрные идеи претворяются в жизнь. Был 1997 год, референдум прошел: никто и ничто не могло помешать Александру Лукашенко реализовывать все, что он считал нужным. На какой-то миг интересы предприимчивого интеллектуала Эйдина и решительность президента совпали: этого Эйдину было достаточно, чтобы уверовать в Лукашенко.

    Мы случайно встретились с Эйдиным в центре Минска, на площади Свободы. Он окликнул меня, высунувшись из окна роскошного джипа:

    — Куда идете, писатель?

    — Как всегда — печатным словом отстаивать свободу.

    — Давай подвезу!

    Дорогой Эйдин пытался объяснить мне, в чем ошибаются те, кто поторопились уйти от Лукашенко:

    — Чудаки! Ведь можно работать! Ему нужны думающие люди. У Лукашенко есть воля — у нас мозги. Нужно объединить свои усилия, и всем будет хорошо. У него власть, у него такая народная поддержка, что он легко может за неделю сделать то, на что другому понадобятся десятилетия…

    Но эйфория — состояние недолговечное.

    «Эйдин совершил одну из распространенных ошибок: решил, что раз он все это придумал, с ним и рассчитаются нормально… Я знаю, что те деньги, которые группа разработчиков во главе с Эйдиным получала от государства, — это мелочь для людей, которые разрабатывают государственную программу. Уверен, что разработчики аналогичных программ в Германии или США получили бы не те несчастные белорусские рубли, которые официально отжалели этой группе»370.

    Эйдин просчитался. Он полагал, что солидное вознаграждение автору подразумевается, что называется, по умолчанию, но оказалось, что на него нужно было сначала получить благословение. А поскольку оно получено не было, не в меру предприимчивый эксперт-консультант был тут же назидательно наказан371.

    Судили его, разумеется, не за это, а за якобы незаконно хранимое оружие. Это при том, что среди тех, кого он консультировал, были вице-премьеры, руководитель Национального банка, госсекретарь Совета безопасности.

    Судья, совсем еще молодая женщина, зачитала приговор. Две старушки-пенсионерки, из числа тех, что обычно сидят на лавочках у подъезда и обсуждают прохожих, сонно стояли по бокам судьи, играя роль заседателей. Им было невдомек, что пенсии им выплачивались (как и зарплата судье) во многом благодаря тому, что подсудимый придумал, откуда на это взять деньги.

    Присутствовавшие в зале суда были уверены, что Эйдина приговорят к условному сроку заключения или ограничатся уже отбытым наказанием и дадут возможность спокойно покинуть Беларусь, освободив из-под стражи немедленно. Но машина наказаний сработала, и изобретательному консультанту пришлось провести на тюремных нарах еще полгода с лишним.

    Ярости Эйдина не было предела. Казалось, он разнесет клетку, в которой находился. Судья — вероятно, из предосторожности — предложила присутствующим очистить помещение.

    Заповедь седьмая: «Не укради у хозяина»

    Но Эйдин все-таки был на некотором расстоянии от Лукашенко, он обслуживал власть, как бы находясь в стороне от нее. Тем более впечатляющим был арест женщины, которая от имени этой самой власти и действовала, — управляющей делами президента Галины Журавковой372.

    В бизнесе Журавкова вела себя как аллигатор. Правил для нее просто не существовало, особенно с середины 2002 года, когда она почему-то всерьез поверила в собственное всемогущество. Она пыталась монополизировать все, что пахло деньгами, — поставки угля, рыбы, морепродуктов…

    В деловых кругах Журавкова проходила под кличкой Мадам. Благодаря близости к президенту ей прощалось все, и об этом знали те, кто пытался заниматься бизнесом. И в конце концов Мадам положила глаз на нефтяной рынок. Подведомственная Управлению делами фирма «Белая Русь» стала одним из крупнейших нефтетрейдеров страны. И вот это, как и в истории с зарвавшимся Витей-колхозником, привлекло к ней внимание уже совсем других людей и структур, контролировавших этот бизнес. Речь идет о бывших сотрудниках белорусских спецслужб. Отодвинутые от реального заработка, они тут же начали сливать компромат на свою чиновную соперницу.

    Были задеты клановые интересы, и нефтяная война перешла в «горячую» фазу: начались аресты среди руководителей «Белой Руси». Тогда Журавковой грозила всего лишь отставка. Но она прорвалась к президенту, и — осталась на должности.

    Однако Мадам мешала всем: она контролировала слишком большие финансовые потоки и могла стать опасным соперником в приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности. И компромат на нее продолжал поступать.

    «Как следует из последнего слова обвиняемой, повод убрать Журавкову с занимаемой должности — это недовольство неких компаний, названия которых она не уточняла, ее работой»373.

    Ну а арестовали Журавкову, как известно, не за это. А за то, что ее личный аппетит не был согласован с «хозяином».

    …Ее выпустили из-под ареста, вынудив внести небывалый по белорусским меркам залог — несколько миллионов долларов. По утверждению Журавковой, деньги для этого собирали всем миром, продавая чуть ли не самое необходимое.

    На суд она ходила как на работу. И только с возмущением кивала головой, слыша, как ее обвиняют в получении больших сумм наличных денег от подведомственных Управлению делами фирм.

    Прокурор потребовал для нее четыре года лишения свободы.

    «13 января в Верховном суде Галина Журавкова и еще трое обвиняемых, проходящих по делу о хищениях, зачитывали свои последние слова. Мужчины просили судить их не за хищение, а всего лишь за злоупотребление служебным положением, и в качестве наказания назначить им те сроки, которые они уже провели за решеткой. А вот Галина Журавкова виновной себя не признала и произнесла довольно пафосную и эмоциональную речь. "Я чувствую виноватой себя только перед президентом Александром Лукашенко!", — сказала Журавкова в суде и почти расплакалась»374.

    На оглашении приговора Журавковой не было. Присудили ее к четырем годам лишения свободы, но в колонию она не приехала — исчезла. При этом милиция особо и не скрывала, что «Мадам» никто не ищет.

    А зачем ее искать? Лукашенко и без этого мог быть доволен — на суде из уст Журавковой прозвучало главное: «Это моя ошибка, за которую я страдаю, плачу и буду платить всю оставшуюся жизнь».

    Теперь уж никто не посягнет на тот кусок, который ему не разрешил проглотить «хозяин».

    Заповедь восьмая: «Не возникай»

    В двадцать лет с небольшим Егор Рыбаков участвовал в выборах Лукашенко 1994 года. Юный возраст не позволял ему рассчитывать на ведущую роль. Однако Григорий Кисель, возглавивший Национальную Белорусскую телерадиокомпанию, имел на Егорку свои виды. Уговорив меня принять Рыбакова «месяца на два в Администрацию — чтобы пообтесался», Кисель затем перевел его в Могилев на должность начальника областного телевидения.

    В Могилеве Егор развернулся вовсю. Будучи персоной, лично известной президенту, он добился выделения областному телевидению новейшего оборудования, набрал молодых талантливых ребят, мечтавших о карьере — в общем, сумел проявить себя. И Кисель, переходя на дипломатическую работу, выдвинул Рыбакова на пост первого заместителя председателя НБТРК. Он, вероятно, почему-то был уверен, что Рыбаков всегда будет считать себя его должником.

    Егор, пользовавшийся доверием Лукашенко, не только удержался на новом месте, но очень скоро стал первым лицом старейшей белорусской телекомпании. Правда, это не означало, что старейшая компания будет и лучшей. И когда Кисель вернулся из Румынии, где он служил послом, и возглавил канал ОНТ, созданный на частоте российского ОРТ, учитель и ученик оказались в роли соперников.

    Начались разборки между телеканалами. Как всегда, они сопровождались проверками «по наводке». После одной из таких проверок, когда официально было объявлено, что нарушений в деятельности ведомства Рыбакова нет, состоялось заседание по вопросам развития телевидения у президента.

    Слово было предоставлено Рыбакову. Егор произнес пламенную речь, в которой обвинил Киселя в попытках дискредитировать его в глазах главы государства, инспирировании проверок и даже чуть ли не в намерениях подослать киллера. Говорят, Лукашенко в изумлении посмотрел на него:

    — Егор Владимирович, вы думайте, что и где вы говорите!

    Собственно говоря, уже здесь можно было бы остановиться и задуматься: в устах Лукашенко, привыкшего тыкать и гораздо более значительным (и пожилым — в сравнении с Рыбаковым) персонам, обращение на вы звучало как угроза. Однако, как писали классики, «Остапа понесло», и остановиться юный телевизионщик уже просто не мог. Лукашенко слушал его задумчиво, больше не обрывая, и в заключительном слове никак не оценил происшедшее.

    Совещание было скомкано. Расходились в молчании. Говорят, Григорий Кисель отпустил свою машину и попросил Виктора Шеймана, тогда — генерального прокурора, подвезти его. Тот якобы любезно согласился.

    А уже через несколько дней Рыбаков сидел в тюрьме, обвиняемый в злоупотреблениях, взяточничестве и хищении денег в особо крупных размерах. Присудили его к небывалому сроку — «впаяли» одиннадцать лет.

    Правильно: «не возникай!».

    …Похоже, мы увлеклись. Бесконечный ряд этих заповедей, подкрепленных примерами из жизни Беларуси, осчастливленной Лукашенко, можно было бы продолжать без конца. «Материала» хватает.

    Но мы ведь не новое «Евангелие от Луки» составляем, и не криминальную хронику, а политическую биографию Лукашенко. И прежде всего пытаемся понять побуждения и мотивы поступков нашего героя.

    «На Леонове, на Винниковой, на Чигире, на Журавковой нужно было показать всей номенклатуре, что будет, если кого-то не устраивает абсолютизация власти. Давайте вспомним Сталина. Страдали не только те, кого объявляли шпионами, страдали и правые, и виноватые, страдали их дети, которые шли в лагеря. Или потом нигде не могли устроиться. То есть нужно наказать всех, чтобы остальные посмотрели что не только эти люди страдают, но еще и их семьи»375.

    Вряд ли Лукашенко сознательно учился всему этому у Сталина. Он сам выстроил целую государственную систему, безотказно работающую на него. Думая о будущем (разумеется, о собственном), он защищает эту безотказность от всех возможных и невозможных посягательств. Просто получается это у него совершенно в духе его идейного предшественника и учителя Иосифа Джугашвили.

    Он вселяет в других собственный страх, надеясь, что таким образом ему будет проще ими управлять.

    Но страх возвращается к нему и управляет им.

    Часть II. Хмурое утро

    В октябре 2000 года, вспомнив о заброшенной докторской диссертации, я снова начал что-то писать. Но позвонил Синицын:

    — Слушай, можешь подъехать? Есть дело.

    Дел у Синицына ко мне не было уже давно. Уйдя из правительства, он занимался бизнесом, а из меня какой бизнесмен. Но любопытство взяло верх, и я приехал.

    — Я был в Москве.

    — Наши сказали, что мне нужно выдвигаться.

    — Кто это — «наши»?

    — Ну, там ребята авторитетные… Ты их не знаешь… У них свои люди, в том числе и в Кремле…

    — Ладно. А куда выдвигаться-то?

    — В президенты…

    Синицын посмотрел на меня сквозь очки. Близились вторые президентские выборы. Началось движение в госаппарате, чиновники прислушивались к каждому звуку, Доходившему из Москвы. Любой телесюжет, посвященный белорусским событиям, рассматривался так, как если бы от него зависела судьба государства.

    — Вы спятили? — спросил я. Я всегда к нему хорошо относился.

    — Ты опять ничего не понял. Мы свое еще не отыграли.

    — «Мы» — это кто?

    — Ну, наша команда. Мы же его привели к власти. Мы знаем, как он сделан. Мы совершили эту ошибку, теперь ее нужно исправлять. Кто, если не мы?..

    — Вы четыре года лежали на дне, как бревно, а теперь думаете всплыть — и сразу в «дамки»? Так не бывает.

    — Бывает. Думают, что это бревно, а это оказывается подводная лодка.

    Отказать ему в помощи я не мог, нас слишком многое связывало.

    — У тебя вообще совесть есть? Ты о стране подумай! — дожимал Синицын.

    Он был игроком, но не кидалой, и в тот момент казался одиноким и никому не нужным. По крайней мере, политически. И я предложил ему встретиться с Мацкевичем376, председателем КГБ.

    — У Мацкевича шансы больше. Во-первых, он председатель КГБ, а народ пока, на путинской волне, чекистов любит. Во-вторых, и сам Путин его знает, они коллеги. Предложите Мацкевичу идти парой.

    — А какого черта Мацкевичу со мной встречаться? Он же знает, что за ним Витины люди следят.

    «Витины люди» — люди секретаря Совбеза Виктора Шеймана. О том, что у Мацкевича с Шейманом нелады, знали все, включая Лукашенко.

    — Вы бизнесмен. Встретьтесь с ним как с президентом федерации биатлона — ну, например, по вопросу выгодной закупки патронов. «Заодно» и переговорите…

    Мацкевич встретиться согласился. Это Синицына обнадежило.

    После встречи с Мацкевичем он вернулся окрыленным:

    — Он в президенты не пойдет! А мне сказал: «Как хочешь, так и поступай». А если он не идет, придется выдвигаться мне…

    Через день Мацкевича сняли с должности. Пошли слухи, что его сейф выскребли до дна в поисках каких-то бумаг, а кабинет опечатали, чтобы не мог войти никто, кроме специально уполномоченных лиц.

    Это не было связано с визитом Синицына. Так получилось, что события совпали во времени.

    Но они неизбежно должны были совпасть. Лукашенко убирал претендентов.

    Глава первая. Вокруг — враги

    Играем на троих

    После референдума 1996 года, когда осела пыль электоральных сражений, выяснилось, что на политическом поле Беларуси действуют три очевидных игрока — Лукашенко, оппозиция и взявшийся ей подыгрывать, но от того не ставший лучше разбираться в белорусской ситуации Запад.

    И для того чтобы понять логику дальнейших событий, нам прежде всего следует уяснить цели этих игроков и мотивы их действий.

    Итак, игрок первый — Лукашенко.

    Очевидно, что его стратегическая цель — захватить как можно больше власти, вплоть до верховной власти в России. В начале 1997 года такая цель вовсе не выглядела абсурдной. Достаточно было только подписать Союзный договор — свои люди в Администрации Ельцина составили его «как надо» (предлагался единый президент на две страны) — и путь в Кремль был бы расчищен. Мешало одно «но»: чтобы ратификация этого договора была признана законной, Лукашенко нужен был легитимный парламент. А вот как раз с легитимностью-то возникли проблемы. Мешала оппозиция.

    Вообще в политическом мироздании, выстроенном Александром Лукашенко, оппозиции места нет.

    В целом мир в представлении нашего героя чрезвычайно прост. Он биполярен: «свои» и «чужие», «союзники» и «враги», «честные журналисты» и «нечестные журналисты», «преданные делу» и «предатели». Этот мир окрашен им в черно-белые тона, а право сортировать и наклеивать ярлыки он оставляет за собой, постоянно напоминая своему электорату, что повсюду — враги. Понятно, что успешно бороться с ними можно, только если «все простые люди» сплотятся вокруг президента. Для этого, прежде всего, нужно убедить «простых людей», что враги президента — это их враги.

    Последовательностью и методично Лукашенко формирует в сознании людей образ этих врагов, начиная, как мы помним, с «гидры коррупции». «Враг внутренний, политический» — демократическая оппозиция и националисты или, как он выражается, «национал-радикалы».

    Это устойчивые образы проходят через все речи и большинство его интервью. «Их надо стряхнуть, как вшивых блох!» (о предпринимателях); «Да если хоть один из них придет ко мне и скажет: "Я работать хочу!" — я дам ему работу! Но они же не хотят работать! Они рвутся к власти, они изголодались без власти!» (об оппозиционерах); «Вся драка с президентом началась с того времени, когда я отказал им и в транспортных средствах, каждому по автомобилю, и в благоустроенных квартирах в городе Минске» (о них же).

    И, наконец, крик души: «Я пришел в Верховный Совет с миром, вы это видели, я всегда уступал, я всегда просил, я уговаривал, но мне плевали в спину, мне плевали в лицо, надо мной издевались…»

    В биполярном мире можно ограничиваться простыми решениями. Очень часто они действительно очень просты, но далеко не так «примитивны», как это иногда пытаются представить оппозиционные журналисты. Его решения — логическое продолжение метафор его речи.

    Лукашенко никогда не выходит из имиджа, который он сам себе создал — имиджа «отца народа», по-белорусски — «бацькі». «Бацька» должен быть решителен и строг. Промедление для него равнозначно проявлению слабости, вот почему на любой выпад он реагирует немедленно.

    Оппозиционные депутаты объявили голодовку и ночуют в зале заседаний парламента? — Их буквально вышвыривает оттуда спецназ.

    Референдум 1995 года перечеркивает историческую государственную символику? — Прямо на крыше президентской резиденции государственный флаг «утилизируется», «и на обрывках демократии» управляющий делами президента ставит свои автографы.

    «Это народ? Это не народ!» — говорит президент об участниках оппозиционных митингов, и ОМОН уже знает, как именно следует обращаться с митингующими: если они «не народ», то за жестокость и насилие никто не спросит.

    Но Лукашенко не просто «борется с врагами» — он сам их придумывает, создает и заставляет действовать так, как выгодно ему.

    Итак, игрок второй — оппозиция.

    Прежде всего, необходимо ответить на вопрос, а кто это — антилукашенковская оппозиция?

    На тот момент оппозицией, во-первых, являлись остатки Верховного Совета 13-го созыва — примерно 40 депутатов — те, кто не побежал «без штанов» в Палату представителей и не отозвал свою подпись под импичментом. Во-вторых, это были политические партии, о которых из-за тотального контроля над СМИ мало кто знал, и которые, ввиду отсутствия финансовых ресурсов, едва сводили концы с концами. И наконец, «клуб бывших друзей Лукашенко», к которым принадлежит и сам автор, и многие из его собеседников.

    Интересно, что из многих «своих людей» Лукашенко буквально сделал оппозиционеров. Начав с обещаний депутатам Верховного Совета 13-го созыва, что, мол, «мы будем спокойно работать во имя Беларуси», он довольно быстро превратил аграрно-коммунистическое большинство в Верховном Совете в яростных антилукашенковцев. Он не пожелал пойти на компромисс даже с идейно близкими ему политиками. Их позиция, скажем, в отношении к проблеме рыночных реформ или международной политики Беларуси вполне совпадала со взглядами Лукашенко. Но лидеры коммунистов и аграриев выступали за разделение властей и верховенство закона. Это ему никак не подходило, и он был бескомпромиссен.

    Был момент, когда в оппозиции одновременно состояли бывшие премьер-министр и четыре спикера парламента377, не считая множества экс-министров и экс-депутатов… Это высокопоставленные в прошлом чиновники, в которых Лукашенко по той или иной причине увидел врагов.

    А своих «врагов» он практически никогда не старается переубедить или привлечь на свою сторону. Он предпочитает их политическое уничтожение, которое обязательно должно сопрягаться с чисто человеческим унижением378. Вероятно, Лукашенко пошел бы и на публичные суды в духе Вышинского, но времена изменились и трудно ожидать, что арестованные «при исполнении служебных обязанностей» председатель правления Национального банка Винникова или министр Леонов согласятся разыгрывать перед телекамерами спектакли-самооговоры.

    Именно смятых, скомканных, униженных и выставленных в самом дурацком свете «оппонентов» он и победил в истории с референдумом по изменению Конституции.

    Очевидно, что для оппозиции после проигранного референдума 1996 года главным мотивом стало стремление зафиксировать на международном уровне нелегитимность лукашенковского парламента и тем самым сохранить себя в качестве игрока на политическом поле. И в этом оппозиции, как всегда, должен был помочь Запад.

    Таким образом, в игру вступал третий игрок — запад.

    Довольно скоро, правда, выяснилось, что все не так уж однозначно и в позиции Запада. Прежде всего, возникает вопрос, что такое Запад — Европа или Америка? Если Америка, то понятно, что основные принципы — это свобода слова, свобода совести, права человека и т. д. Но в том-то и дело, что в тот период Западом для Беларуси была не Америка, а Европа; европейским же политикам во все времена дороже всего были не абстрактные принципы, а стабильность. «Да, — говорили в кулуарах европейские чиновники нашим оппозиционерам, — мы согласны с тем, что парламент в Беларуси нелегитимен, но на практике мы всегда общаемся с реальной, действующей властью».

    Возникла патовая ситуация. Вроде режим Лукашенко нелегитимный, а разогнанный им Верховный Совет — легитимен, но режим обладает реальной властью, а Верховный Совет ничем не обладает.

    Нужно было что-то предпринимать, и европейские чиновники поступили, как всегда в аналогичных случаях: они исходили из того, что худой мир лучше доброй ссоры, и поэтому главное — усадить конфликтующие стороны за стол переговоров. Для этого в Беларусь была послана консультативно-наблюдательная группа ОБСЕ во главе с германским дипломатом Хансом-Георгом Виком379. Он и попытался осуществить план мирного выхода из кризиса.

    Парадокс в том, что уже тогда все, кроме наивных европейцев, прекрасно понимали, кто такой Лукашенко, и знали, что за столом переговоров с ним делать нечего. Но оппозиция вынуждена была согласиться с Виком, потому что Запад в то время был ее единственным «спонсором».

    Так или иначе, но переговоры начались.

    Лукашенко ограничился тем, что делегировал на них группу своих чиновников, лишенных каких бы то ни было полномочий, и как только возникла всего лишь видимость компромисса (согласовали регламент возможного доступа оппозиции на государственное телевидение), немедленно прекратил даже имитацию переговоров.

    Переговоры ему были не нужны. Ему нужна была только всеобщая убежденность в его, лукашенковской, незаменимости, которая и должна была обеспечивать стабильность в обществе. Но стабильность, во имя которой он якобы и боролся с оппозицией, была сродни кладбищенскому порядку: чтобы все мирно покоились, не высовываясь и не шевелясь. Добиться такого «порядка» можно было, лишь уничтожая одних и вселяя страх в других.

    Потому слабую и далеко не агрессивную белорусскую оппозицию ОМОН старательно метелил дубинками на глазах у изумленных телезрителей: не высовывайтесь, сидите смирно! И каждый раз, хотя оппозиционные митинги становились все менее многочисленными, омоновцы разгоняли их все более жестоко… Таким образом и Западу в наглядной форме предъявлялись результаты миротворческих усилий.

    Я назвал трех игроков на политическом поле Беларуси. Но был и четвертый — Россия, которая до поры воздерживалась от попыток вступать в игру. Россия как будто бы следовала в фарватере курса на объединение, навязанного ей Лукашенко, и достаточно вяло помогала ему добиться признания результатов референдума международными организациями. Впрочем, о России разговор отдельный. А пока…

    Жестокость власти росла, конфликт власти с оппозицией усугублялся, а напуганные белорусские обыватели все меньше интересовались играми на политическом поле, предпочитая отсиживаться по домам. Мол, неровен час, и нам достанется. Да и потом… С Лукашенко хоть и плохо, но зато все понятно, все про него мы уже знаем… А оппозиция?.. Чего она хочет? Уж не отнять ли «чарку и шкварку»?

    Стабильность, стабильность и еще раз стабильность. Мысль о переменах, как того и добивался Лукашенко, начала вселять в людей страх. По сути, это и был его первый шаг к легитимизации итогов незаконного референдума 1996 года.

    Вторым его шагом на пути к легитимизации режима могли стать парламентские выборы 2000 года. Накануне этих выборов ОБСЕ выдвинула четыре условия, которые необходимо было выполнить, чтобы начался полноценный процесс по мирному урегулированию политического конфликта в Беларуси. Этими условиями были: прекращение преследования политических оппонентов, освобождение политических заключенных, предоставление оппозиции доступа к государственным электронным СМИ и допуск оппозиции в избирательные комиссии всех уровней. Лукашенко эти условия не выполнил. И, по мнению лидеров оппозиции, их участие в выборах, на практике, означало бы признание этих условий выполненными, что вело бы к легитимизации режима. Чтобы не допустить этого, политические партии, находившиеся в оппозиции, приняли решение бойкотировать выборы. Хотя следует отметить, что многие аналитики, в том числе и автор этой книги, считают этот бойкот очередной и едва ли не самой большой ошибкой оппозиции.

    Поколение next

    Пока «официальная оппозиция» вела переговоры и организовывала бойкот выборам, оппозиционно настроенная молодежь активно шла на столкновение с режимом Лукашенко.

    Одно за другим, как когда-то на заре перестройки, начали возникать неформальные объединения в молодежной среде: «Край», «Белый легион», «Зубр»… Разумеется, их никто не регистрировал, но, как известно, всякий запрет только добавляет энтузиазма молодым людям.

    Самым сильным из молодежных объединений стал Молодой фронт.

    Слово лидеру Молодого фронта Павлу Северинцу380:

    «По анкетам новичков Молодого фронта, три четверти из них составляли парни и четверть — девушки; средний возраст колебался между 14 и 25 годами; в основной массе своей это были студенты, молодые рабочие и школьники старших классов… Подавляющее большинство членов МФ слушали рок, смотрели НТВ и очень выборочно Белорусское телевидение. Ребята читали "Нашу Ніву", "Народную волю" и "Белорусскую Молодежную". Они хотели видеть свою организацию или "неформальной тусовкой", или "братством и орденом", и, что характерно, были серьезно озабочены выбором веры»381.

    Оказалось, что «самый молодой президент», как любил называть себя Александр Лукашенко, вовсе не выражал интересы этой молодежи. Они хотели работать и зарабатывать, а Лукашенко строил государство, в котором пенсионеры вынуждены были помогать работающим детям из своих пенсий. Молодежь хотела общаться со своими ровесниками во всем мире, а основой внешней политики Лукашенко была примитивная ксенофобия. Молодежь тянулась в Европу, а Лукашенко упорно говорил о собственном пути, не имеющем с дорогой Европы ничего общего.

    Поскольку эти молодые люди знали иностранные языки и пользовалась Интернетом, задурить им голову так же, как старшему поколению, было уже невозможно. И речь идет вовсе не о единицах.

    «По приблизительным подсчетам за годы самостоятельного существования Молодого фронта через его структуры прошло около 30 тысяч молодых людей — членов и сторонников, многие из которых дальше создавали новые организации, составляли целые молодофронтовские плеяды в редакциях газет… Можно считать, что в оппозиционных кругах во второй половине 90-х не осталось такой организации, где не было бы членов Молодого фронта»382.

    И власти «взялись» за молодежь. Молодофронтовцев и «зубров», ходивших на митинги и осмелившихся писать на заборах и стенах «Жыве Беларусь!»383, хватали, составляли на них протоколы, штрафовали, применяли «административные меры воздействия» — отчисляли из учебных заведений.

    Любые попытки массовых выступлений подавлялись с демонстративной беспощадностью. Самым ярким примером тому стал Марш свободы 17 октября 1999 года.

    В этот день около десяти тысяч оппозиционеров вышли на манифестацию, надеясь пробудить сонное общество.

    «Полуторамесячная рекламная кампания собрала на марш протеста, как на последний бой, в первую очередь радикально настроенную молодежь»384.

    У моста через реку Свислочь путь им преградил ОМОН. В этом месте шел ремонт мостовой, лежали приготовленные для укладки плиты, вывороченные камни. Булыжник, как испытанное оружие пролетариата, оказался в руках у оппозиции — ОМОН применил дубинки, которыми били с невиданной до тех пор жестокостью.

    Свидетельствует очевидец и участник «сражения», кинорежиссер Юрий Хащеватский:

    «Со стороны участников "Марша свободы" пошли в ход камни, уверен, оказавшиеся перед омоновским заграждением не случайно: властям нужна была "картинка", они хотели показать по телевидению свою силу и "отвязанность" молодых. Но когда "грозные омоновцы" со щитами и в касках услышали с детства знакомое слово в скандируемой толпой речевке "Беларусь — в Европу, Лукашенко — в жопу!", они тоже в ответ стали швыряться камнями. Получилось непрофессионально».

    Эту «картинку» раз за разом прокручивали по телевидению. Смотрите, мол, родители, что творится, и подумайте, что мы сделаем с вашими детьми, если они будут ходить на оппозиционные митинги и шествия.

    В конце концов, и молодежь, бывшая наиболее радикальной частью оппозиции, поостыла. Ребята не только перестали ввязываться в уличные бои, но и вообще участвовать в массовых акциях, из-за чего эти акции сразу перестали быть массовыми.

    Сыграло свою роль и то, что политически активная молодежь, естественно, весьма критически настроенная к «политическим пенсионерам» из «традиционной» оппозиции, особенно к ее лидерам, занятым переговорами и выяснением межпартийных отношений, осталась практически без их поддержки.

    «На Западе есть прекрасная традиция: лидер, проигравший выборы, уходит в отставку, открывая дорогу новому поколению. У нас ситуация другая. После каждого провала на выборах партийные лидеры начинают зачистки среди возможных преемников и конкурентов на политической арене… Политическим пенсионерам без ретивой молодежи жить, конечно же, комфортнее…»385.

    ОМОН мог отдохнуть: политическая активность подростков сконцентрировалась там, где даже напуганные родители мало чем могли помешать, — в газетах и в Интернете.

    К штыку приравняли перо

    Поскольку Лукашенко иных форм политического бытия оппозиции практически не оставил, она стала работать, что называется, «на журналиста». Оппозиционные политики теперь существовали лишь постольку, поскольку о них писали газеты, и до тех пор, пока они были интересны журналистам. Если этот интерес падал, растворялся и рейтинг политика. Это побуждало оппозиционеров хоть к какой-то выдумке: пикет, публично объявленная голодовка, скандал в партии…

    Газетчики «надували» все новые и новые мыльные пузыри, чтобы по истечении года самим же их и «лопнуть». Правда, «лопнуть» зачастую получалось лучше, чем «надуть»: стремясь подчеркнуть свою «объективность» и «независимость», журналисты забывали о том, в каких условиях живет и действует оппозиция. В итоге официальным СМИ для борьбы с оппозицией часто оставалось только цитировать неофициальные газеты, снабжая цитаты собственными комментариями. Что они с успехом и делали386.

    Нет сомнения, что такая журналистская «оппозиционность» не слишком беспокоила и даже вполне устраивала Лукашенко. Но было одно «но»: негосударственные газеты печатали информацию о том, что происходило во властных структурах, причем иногда эта информация была крайне нежелательной для режима. Так, именно негосударственная пресса первой поведала об источниках пополнения специального президентского фонда. Писали и о том, во что обходятся поездки президента на горнолыжные курорты Европы; наконец, появились даже материалы об «эскадронах смерти».

    Вот с этим смириться Лукашенко уже не мог.

    Первый этап войны с прессой, как читатель, вероятно, помнит, начался еще во время моей работы в Администрации и послужил толчком для моего ухода от Лукашенко. Тогда, в январе 1995 года, он распорядился выгнать из главной государственной типографии — Белорусского дома печати — восемь негосударственных газет. Но это было только началом планового наступления.

    Больше всего доставалось «Белорусской деловой газете».

    Слово ее владельцу и главному редактору Петру Марцеву:

    «Парадокс в том, что "БДГ" не то чтобы поддерживала Лукашенко, но достаточно спокойно относилась к нему, особенно на первых порах. Мы понимали, что какой бы он ни был человек, но он избран. И ему необходимо какое-то время, чтобы разобраться с ситуацией… Но и потом никакой особой ненависти, негатива мы себе не позволяли. Не было и призывов типа: "давайте мы его уберем". Давайте мы немного посмеемся — это да. Но это, как известно, вполне распространенные во всем мире "издержки" свободы слова».

    Идеологически «Белорусская деловая газета», конечно, противостояла Лукашенко. Он выступал за усиление государственного регулирования — «БДГ» ратовала за свободный рынок, он сворачивал демократию — «БДГ» провозглашала демократические ценности. Но настоящий парадокс был не в том, о чем говорит Марцев, а совсем в другом: первые листовки в поддержку кандидата в президенты Александра Лукашенко были в 1994 году сверстаны на оборудовании этой самой «БДГ». Хлебнуть неприятностей от тогдашних властей газете пришлось немало, как и многим, кто в той предвыборной кампании поддерживал Лукашенко. Казалось, что с его приходом к власти все это зачтется.

    И «зачлось». «БДГ» изгоняли из государственных типографий (частных в Беларуси еще не было). Когда Марцев стал печатать газету в Литве, начались таможенные задержки. Затем почта вдруг перестала разносить «БДГ», и даже сотрудники Национальной и Президентской библиотек, обязанные вести подшивки всей выходящей в Беларуси прессы, были вынуждены просить доставлять им номера газеты курьером.

    В 2003 году к «Белорусской деловой газете» были применены все способы «воздействия» сразу: ее окончательно выжили из белорусских типографий, изгнали из почтовой подписки и запретили продавать в газетных киосках…

    Достаточно изощренным способом борьбы с прессой стало и финансовое давление на журналистов и редакторов — в суды один за другим подавались иски о защите чести и достоинства государственных деятелей, которых газеты критиковали. Суды рассматривали эти иски конвейером, в качестве «компенсации» за критику назначая неимоверные штрафы в пользу «пострадавших». Несколько газет, в частности, одна из самых оппозиционных — «Свабода», после таких штрафов были вынуждены закрыться.

    Конечно, особенно трудно пришлось тем редакторам, которых обвиняли в клевете на Лукашенко. За это был осужден редактор газеты «Рабочы» Виктор Ивашкевич387. Он рассказывает:

    «Мы разместили материалы, которые утверждали, что Лукашенко и его ближайшее окружение обкрадывают государственный бюджет, предоставляя льготы коммерческим фирмам, часть прибыли которых уходит не в государственный бюджет, а в незаконные фонды президента и его окружения.

    Эти материалы раньше публиковались в других газетах — российских, польских. Мы перепечатали текст с интернет-страницы радио "Рацыя"388. Связываться с польскими СМИ, в особенности с радио "Рацыя", белорусская прокуратура не захотела, как не захотела и перепроверять справедливость опубликованной информации».

    За эту перепечатку Ивашкевича осудили па два года «химии», как называют в обиходе принудительные работы.

    Такой же была судьба и редактора газеты «Пагоня» Николая Маркевича389.

    «Конкретно мне инкриминировали три статьи из газеты "Пагоня" от 4 сентября 2001 года, — вспоминает Маркевич. — Первая статья — это авторский материал журналиста Павла Можейко, где был задан риторический вопрос: разве я могу поддержать человека, который уничтожает своих политических оппонентов, убивая их? В этом вопросе усмотрели обвинение президента Республики Беларусь в убийствах. Хотя в самой статье были лишь размышления журналиста о том, каким должен быть президент Республики Беларусь.

    Второй эпизод вообще смешной. Были опубликованы частушки безымянного автора, и среди этих куплетов нашлись четыре, которые звучали так:

    Абяшчаў народу я,
    Што пагібнет мафія.
    Можаце мяне паздравіць —
    Мафію рашыў вазглавіць390.

    В этом безымянном и безадресном художественном произведении гродненские прокуроры узрели обвинение именно Александру Лукашенко в создании преступной группировки и "возглавление" ее».

    Николай Маркевич также был осужден на два года «химии».

    К слову, это было не первое стихотворение, за публикацию которого автору пришлось отвечать перед уголовным судом. Пятого апреля 1996 года Генеральный прокурор Республики Беларусь санкционировал содержание под стражей поэта Славомира Адамовича391. Поводом к этому послужило его стихотворение «Убей президента», в котором усмотрели призыв к убийству не названного по имени главы не названного же государства.

    Но если за поэтов и редакторов общенациональных газет есть хотя бы кому вступиться (пусть даже в большинстве случаев и безрезультатно), то судьба газет и журналистов в белорусской провинции намного хуже.

    Свидетельствует Жанна Литвина392, председатель Белорусской ассоциации журналистов:

    «В провинции газеты остаются один на один с властью. Там они — заложники чиновника и его произвольной трактовки законодательства. И как результат — региональная пресса вводит самоцензуру. Даже самый прогрессивный редактор очень долго думает, как ему подать, разместить ту или иную информацию под угрозой закрытия газеты.

    Первые четыре года своего правления Лукашенко, а за ним и его приближенные гордо говорили: у нас не убит, не посажен в тюрьму ни один журналист, не закрыта ни одна газета. На пятом году они этого уже не говорили: все в Беларуси знали, что накануне каждой избирательной кампании у нас закрываются под разными предлогами несколько крупных негосударственных СМИ, что исчез без вести оператор ОРТ Дмитрий Завадский, что судебные обвинительные приговоры журналистам вошли в практику и стали почти привычными.

    По словам уполномоченного по свободе слова ОБСЕ Миклоша Харашти, Беларусь — единственное из 55 государств, входящих в ОБСЕ, где журналистов судят за высказывания о главе государства. А политика министерства информации? В 2004 году было вынесено 160 предупреждений 81 периодическому изданию. Причем в 25 случаях предупреждения и решение о приостановлении выхода издания принимались одновременно. Так власть демонстрирует, что может закрыть газету в любой момент».

    Постоянно уверяя, что оппозиционные газеты можно купить даже в резиденции президента, Александр Лукашенко старательно позаботился о том, чтобы их могли прочитать как можно меньше людей. Большинству библиотек запретили выписывать эти газеты, государственная почта установила для них тарифы значительно выше, чем для изданий, дотируемых из бюджета. А рекламодатели хорошо знают, что связь между размещением рекламы в негосударственном издании и «наездами» государственных контролеров и налоговой инспекции — самая непосредственная.

    «Трудно понять, — размышляет Петр Марцев, — почему Лукашенко вообще не плюнул на так называемую "независимую" прессу? Казалось бы, какое ему дело до маленьких газетенок, совокупный недельный тираж которых впятеро меньше дневного тиража одной "Советской Белоруссии"?»

    Марцеву заочно отвечает публицист Евгений Будинас:

    «Помню, главный идеолог Администрации Заметалин спросил меня, почему наши независимые журналисты так безжалостно шпыняют главу государства. Такого, мол, нет даже в России. "Сами и провоцируете, — ответил я. — Ельцин газет не читает, он мужик крепкий, с устойчивой психикой, к тому же успешно снимающий стрессы по известному русскому рецепту. Стакан водки всегда обеспечивает защиту от критических выпадов. Зная это, его помощники самым старательным образом ограждают "шефа" от неприятных и раздражающих публикаций. У нас все наоборот: президент человек нервный, к критике болезненно восприимчив. А вы ему еще и подсовываете все, что поострее. В итоге он всех активных журналистов знает по именам. И с каждым сражается. Это-то всех и заводит. Шутка ли, сам президент обиделся! Вот вам и информационная война"».

    К началу очередной предвыборной кампании Лукашенко взял вверх в этой войне.

    Информация, которую он считал вредной для себя, стала доступна лишь небольшой части электората, и без того, впрочем, готовой голосовать против него.

    Очевидная слабость оппозиции и старательно проведенная блокировка информационного пространства, казалось, обеспечивали и Лукашенко, и его ставленникам уверенную победу и спокойную жизнь.

    Но самым неожиданным образом это спокойствие было нарушено.

    Противник — и на сей раз вовсе не мнимый — сделал никем не предвиденный выпад, смертельно опасный для власти Лукашенко, буквально загонявший президента в угол и создавший ему множество проблем.

    Глава вторая. Есть человек — есть проблема

    Гончар атакует

    Атмосфера страха, которую Лукашенко старательно нагнетал в стране, поглотила не всех.

    Он знал, что есть по крайней мере один человек, который представляет для него действительно серьезную опасность. Который будет вновь и вновь пытаться расшатать, сломать, уничтожить выстроенную им систему. Который с самого начала — еще даже до своего ухода из правительства — воспринимал победу Лукашенко на выборах лишь как случайную удачу.

    Этим человеком был Виктор Гончар.

    Гончар действительно жаждал реванша — не личного даже, а реванша разума над случаем. И референдум 1996 года его не сломал. Он вообще не привык сдаваться и искал возможность доказать, что победа Лукашенко на референдуме — победа грубой силы и беззакония. А силу всегда можно победить разумом, так же как и беззаконие — законностью.

    Гончар был «законником» не только по профессии, но и по убеждению. В своих действиях он всегда старался опираться на юридические нормы, казавшиеся ему воплощением логики и рационального начала. Здесь Гончар был прямой противоположностью Лукашенко: всему, что прописано в Законе, он всегда был готов следовать до конца, полагая, что в этом залог неизбежной победы над любым беспределом.

    К слову, именно Виктор Гончар и был тем депутатом, который делал официальные запросы банкиру Винниковой по поводу таинственной фирмы, финансировавшей президентские выборы. «После назначения вице-премьером Гончар о запросах, казалось, забыл, — говорит Тамара Винникова. — А может, и назначали его, чтобы забыл. Вспомнил лишь после референдума».

    Здесь все сходится: до референдума у Гончара была надежда на отстранение Лукашенко от власти через процедуру импичмента. Ему казалось: если доказать что президент нарушал законы и до выборов, и на выборах, это может стать тем камнем, который пустишь с горы — и обрушишь лавину. Но после референдума эта надежда, понятно, потускнела: Конституционный суд не стал рассматривать вопрос о нарушениях Конституции, допущенных Лукашенко. А так как с этим пока не получилось, Гончар двинулся дальше.

    Как и положено юристу, он считал, что объявленные результаты референдума об изменении Конституции не могут быть признаны — из-за множества нарушений закона. Для Гончара это значило, кроме всего, что чиновники, совершившие подтасовки, должны бояться возможного наказания. Он полагал, что если официально и открыто начать сбор доказательств, то в системе, созданной Лукашенко, может произойти сбой: люди начнут свидетельствовать против того, кто вынудил их преступить закон.

    И вот по его предложению Президиум Верховного Совета 13-го созыва (напомним, что у этого вполне легитимного с точки зрения мирового сообщества органа был кворум) утверждает состав парламентской комиссии по расследованию антиконституционных действий Александра Лукашенко393.

    По сути, Гончар вновь запустил процедуру импичмента, только с учетом новых политических условий.

    Как всегда, он действовал с максимальной степенью гласности. Чем больше народу узнает о противостоянии, тем проще будет потрясти основы режима.

    Вспоминает журналистка Людмила Маслюкова:

    «Оппозиционный процесс уже вырождался, все входило в привычное русло. И тут, как черт из табакерки, выскочил Виктор Гончар и говорит:

    — Ну, давай! Давай, наконец, открыто скажем все-все-все!

    В успешность его намерений кого-то разбудить, растормошить я не очень верила, но у него был вид человека, решившего взорвать ситуацию. Он многое выстрадал, и ему было что сказать. И я согласилась ему помогать. Мы запоем работали над серией интервью, вкалывали иногда по двенадцать часов подряд».

    Приблизительно в это время и я встретился с Гончаром — по его настоянию. Он неожиданно попросил меня написать о нем такую статью, после которой его могли бы… посадить в тюрьму. Право на лидерство, мол, можно получить, только если ты прошел через самые тяжелые испытания. Только тогда за тобой пойдут, и ты сможешь действительно взорвать ситуацию.

    Я добросовестно выполнил его просьбу: статью написал и опубликовал. Но никакой реакции властей не последовало, и взорвать ситуацию в тот раз у Гончара не получилось. Еще и потому, что лидеры оппозиции откровенно не принимали его и, похоже, даже ненавидели. Как могут ненавидеть человека, находящего в себе силы для дальнейшей борьбы, те, кто смирился и притих.

    …Когда против членов его комиссии возбудили уголовное дело, Гончар с нескрываемой болью и разочарованием увидел, что ни партии, ни депутаты Верховного Совета 13-го созыва не предприняли в их защиту никаких особых действий. Почувствовав себя никому не нужным, он бросил все и уехал в Латвию «работать по специальности» в какой-то консалтинговой фирме.

    На некоторое время Лукашенко мог о нем забыть.

    Веришь — не веришь?

    Гончар вернулся, как только почувствовал, что ситуация «дозрела».

    «Понимая, что разброд в оппозиции может прекратить только Гончар, руководитель Верховного Совета 13-го созыва Шарецкий и председатель Социал-демократической громады Шушкевич решили оставить старые обиды и вызвать его из Риги, где он фактически находился в политической ссылке. Гончара пригласили на очередную сессию», — вспоминает Олег Богуцкий.

    «Сессиями» тогда сторонники Конституции 1994 года именовали заседания оставшихся верными ей депутатов Верховного Совета 13-го созыва. И хотя кворума уже явно не было (собирались лишь около сорока человек из 190), они, как и прежде, периодически общались друг с другом и принимали очередные «судьбоносные решения», упрямо считая себя единственной легитимной властью.

    Рассказывает Зинаида Гончар:

    «Позвонил ему сначала Добровольский, потом, по-моему, Шушкевич. И Виктор мне сказал: "Зина, они хотят, чтобы я вернулся, и, поскольку я был председателем Центризбиркома, чтобы я продолжил эту работу"».

    Вернулся Гончар с головокружительным планом.

    Согласно Конституции 1994 года президентские полномочия Александра Лукашенко, избранного на пять лет, истекали 20 июля 1999 года. Его уловку с продлением своего первого срока на два года, якобы из-за принятия новой Конституции, никто в мире признавать не хотел. А раз так, раз полномочия по закону заканчивались — необходимо объявлять выборы и избирать нового президента, только и всего.

    За эту титанически трудную (и опасную) работу взялся Виктор Гончар. По Конституции 1994 года он все еще оставался легитимным председателем Центризбиркома.

    Говорит Олег Богуцкий:

    «По просьбе Шушкевича на сессию Гончара пригласил Добровольский. Гончар пришел и заявил:

    — Мы должны идти на проведение президентских выборов, учитывая, что мандат Лукашенко заканчивается.

    Это предложение у депутатов вызвало оторопь, но в течение двух недель Виктор Иосифович, с его даром убеждения, сумел поработать с людьми так, что следующая сессия, которая проходила в январе 1999 года, безоговорочно приняла все его предложения. Насколько я помню, "против" голосовал один или два человека394.

    С этого момента Гончар стал главной фигурой в Верховном Совете. И фактически лидером, пусть и неохотно признаваемым, всей оппозиции».

    Для осуществления грандиозного плана «выборов президента силами оппозиции» мало было получить официальное решение президиума Верховного Совета 13-го созыва. Нужно было создать гигантский механизм проведения выборов, сеть избирательных комиссий, параллельную официальной.

    Кроме того, нужно было найти тех, кто согласился бы участвовать в этой кампании в роли кандидатов в президенты.

    Кандидатов искали долго. Вспомнили о председателе Либерально-демократической партии Сергее Гайдукевиче. Переговорили с председателем Федерации профсоюзов Владимиром Гончариком, с бывшим гродненским губернатором Семеном Домашем. Все они отказались участвовать в этом явно авантюрном проекте. Здесь нужны были люди, которые либо столь же безоглядно жаждали бы власти, как когда-то Александр Лукашенко, либо просто поверили бы Виктору Гончару.

    Таких нашлось двое. Один был в эмиграции — Зенон Позняк. Вторым кандидатом согласился стать… бывший премьер-министр Михаил Чигирь.

    «Кандидатов для участия, — рассказывает Богуцкий, — насколько я понял, определил изначально Гончар, то есть переговоры с Чигирем провел именно он, и переговоры с Позняком — очень непростые — тоже. Была такая интрига, что, может, и Гайдукевич примет участие в этих выборах, но Гайдукевич заявил, что участвовать в выборах не будет, хотя он их и не осудил».

    Что же толкнуло Чигиря, человека скорее нерешительного, на такой отчаянный шаг? Первый мотив, как ни странно, почти тот же, что и в случае с Позняком — почти полная оторванность от политической реальности. После отставки Чигирь спокойно работал в московском представительстве крупного немецкого концерна, вполне успешно используя свой опыт и широкие связи. Второй мотив — семейный.

    Вспоминает Александр Пупейко:

    «Вы должны понимать, что Чигирь в Москве работал на очень хорошем месте. На мой взгляд, человек нормальный — в это я вкладываю понятие «рациональный» — из такой устроенности не должен был бы бросаться в столь опасное предприятие. Но известные вам люди из белорусской оппозиции уговорили его супругу Юлию Станиславовну. А уж потом вместе с нею они уговаривали Михаила Николаевича. И уговорили… Конечно, потом звучало много слов, что он призван "спасти Беларусь", "облегчить судьбу детей"… Чигирь — человек упертый: если он ввязался, то он должен был идти до конца».

    Нетрудно догадаться, что этими «известными людьми» был знаток женской психологии Виктор Гончар. Так, используя женское честолюбие, и удалось уговорить человека принести себя в жертву.

    Валентина Святская, руководитель «секретариата Верховного Совета 13-го созыва», так описала стремительность принятого решения: «Я приехала к ним — Чигирь уже был сосватан. Уговаривали Гончар и жена Чигиря, Юлия».

    Теперь предстояло «создать механизм». На общеизвестных началах нужно было сформировать не только ЦИК, но и сотни избирательных комиссий, создать тысячи участков для голосования. Причем сделать все это в точности с процедурой, прописанной в законодательстве, и при активном сопротивлении властей.

    Рассказывает Валентина Святская:

    «Выдвижение шло, как положено: от политических партий и общественных организаций, которые имели право выдвинуть в Центральную избирательную комиссию своих представителей, от трудовых коллективов, от предпринимателей. Здесь были выполнены буква и дух закона. Естественно, выдвигались в основном представители оппозиции».

    Как это происходило, вспоминает Олег Богуцкий, делегированный в ЦИК от партии Шушкевича Белорусская социал-демократическая громада:

    «Мне было поручено сформировать комиссию в Кормянском районе Гомельской области. Я вспомнил, что у меня есть друзья на Белорусском металлургическом заводе в Жлобине, где работают люди из всей области. Я приехал туда, нашли выходцев из Кормянского района. Они взяли на несколько дней отгулы, мы поехали в Корму, встретились с их друзьями и знакомыми. Демократически настроенные люди есть везде в Беларуси, не важно, что они не являются членами партии. Таким образом, мы нашли 12 человек, которые могли бы войти в комиссию.

    Потом началась "ломка". Шесть человек сдались нашему напору и согласились стать членами комиссии, шесть человек отказались, побоявшись неприятностей от администрации или не поверив в возможность успеха».

    Будучи сопредседателем совета общественного объединения «Белорусская перспектива», я видел, как происходила подобная «ломка». Мнения членов нашего совета раскололись: одни считали, что нужно поддержать эту кампанию, другие (в том числе и я) категорически выступали против.

    На заседание совета пришел заместитель председателя БНФ профессор Юрий Ходыко. Выслушал все доводы «против» и сказал:

    — Я попрошу членов БНФ поддержать наше решение. Этого требует ваш партийный долг.

    И тут даже мой друг Валентин Голубев, который всего несколько часов назад называл эту кампанию «чушью», поднял руку, голосуя за выдвижение представителя «Белорусской перспективы» в одну из комиссий…

    «Я знаю, что были и другие технологии, — рассказывает Олег Богуцкий. — Один мой хороший товарищ, один из самых ярких людей в ОГП, формировал эти комиссии следующим образом. Приезжал в забытые Богом районы, покупал шоколадку, приходил на почту, брал адреса подписчиков демократических газет. И через них выходил на демократически настроенных людей в этом районе. Из них и формировал эти комиссии».

    Но, конечно, все было в строгом соответствии с законодательством. Гончар не мог допустить нарушений. В своем стремлении соблюсти букву и дух закона он зашел настолько далеко, что даже разослал по всем исполкомам списки членов будущих территориальных и участковых «избирательных комиссий», что было настоящим безумием: у местных властей вдруг оказались списки всех их противников — «абсолютно полный боевой комплект. У меня сохранился этот пакет документов за подписью Виктора Гончара», — вспоминает Валентина Святская.

    Можно представить, что почувствовали главы местной администрации, получив эти списки. Нетрудно вообразить, и сколько неприятностей организовывали они активистам. Но Гончар, с присущим ему максимализмом, своего добился: машина по проведению выборов была создана.

    Было ли это имитацией, или участники кампании все-таки верили в возможность изменить таким образом ситуацию в стране?

    Судя по всему, многие верили.

    Гончар никого не обманывал. Все окружавшие его люди были достаточно взрослыми, чтобы отвечать за собственный выбор и собственные поступки, не сваливая ответственность на председателя ЦИК.

    «Все нормальные люди понимали, что завтра мы не проснемся с новым президентом. Но и нелепо обвинять Гончара в авантюризме, в том, что он кого-то куда-то втянул. Втянуть можно ребенка! Вас использовали? Значит, вы недееспособные люди», — считает Зинаида Гончар.

    Гончар строго следовал процедуре. Вспоминает владелец «Белорусской деловой газеты» Петр Марцев:

    «В феврале Виктор Гончар встречался со мной, рассказывал о своих планах и пытался договориться, чтобы газета приняла участие в проекте альтернативных выборов, которые на самом деле оказались бы в случае удачи государственным переворотом. Я сказал ему, что в принципе все это нереально. Не будем обсуждать — конституционна или не вполне конституционна эта кампания, она просто нереальна — с учетом ситуации в стране. Но, тем не менее, мы напечатали документы, которые публиковались и в "Народной воле", и где-то еще».

    Этими «документами» были постановления созданного Гончаром ЦИКа, которые, по закону, вступали в силу только после их публикации.

    Вспоминает Анатолий Лебедько:

    «Гончар верил в то, что он делал395. Он первым понял, что ситуацию нельзя изменить посредством демократических процедур. Он всегда исходил из того, что ситуацию можно сломать только революционно. Режим играет на поле, где нет реальных выборов или референдумов, он предлагает жесткую игру без всяких правил. И никакие официальные выборы ни к чему у нас не приведут.

    Гончар не хотел играть по сценарию, написанному Лукашенко. Он сознательно вызывал в обществе шок, навязывал режиму собственный план действий. И, надо сказать, эта кампания взбудоражила общество. Взбудоражила! Ведь был проведен огромный объем пропагандистской, организационной и мобилизующей работы».

    Встряска действительно была колоссальная. Созданная Гончаром избирательная машина была настроена и работала так, как если бы утром после назначенного дня голосования все мы действительно проснулись с новым президентом. Инициативные группы обоих кандидатов ходили по квартирам, собирали подписи. Оппозиционные активисты убеждали избирателей в необходимости этой акции.

    Гончар был азартен и убедителен, он буквально завораживал людей своей уверенностью.

    Помню, как в «Белорусской деловой газете», где я работал тогда заместителем главного редактора, готовили репортаж юной журналистки Ольги Томашевской с «участка для голосования». Он начинался приблизительно так: «На дому отдал свой голос на выборах Президента Республики Беларусь Председатель Верховного Совета Семен Шарецкий». В ответ на мое замечание, что нельзя так вводить в заблуждение читателей — какие выборы?! какого президента?!! какой Верховный Совет?!!! — Оля возмутилась:

    — Александр Иосифович, на кого вы работаете! Это же наш гражданский долг!

    Лукашенко поверил

    Но что удивительнее всего — в реальность выборов поверила власть. Вот это и оказалось самой объективной оценкой того, что задумал Гончар. Затевая эти выборы, он, по сути, ошибся только в одном — большинство людей не были готовы ему поверить. Одни — из-за того, что считали идею авантюрной, другие — из-за того, что были просто запуганы властью.

    Сама власть тоже испугалась. Потому что поверила едва ли не больше всех. «То, что власть зашевелилась, то, что привели ее в замешательство, отчасти и в панику — это правда», — говорит Анатолий Лебедько.

    Один из людей, работавших в то время в аппарате премьер-министра Сергея Линга, рассказывал, как Линг побледнел, узнав, что в «выборах» участвует и его предшественник Михаил Чигирь. Чигиря, бывшего банкира и высокопоставленного чиновника, привыкли считать серьезным человеком, и вдруг он баллотируется? Значит, он верит? Значит, все неспроста?

    Но первым во власти поверил в реальность происходящего вовсе не Линг.

    Первым поверил и испугался Лукашенко. «Гончар сильно напугал Лукашенко и его окружение», — считает Лебедько. И немудрено. Без спецслужб, вооруженной охраны и стоящей на страже его покоя судебной власти, не защищенный депутатским мандатом, он ведь никогда не был смелым человеком. «Я совершенно точно знаю, что Лукашенко труслив, — рассказывает Юрий Хащеватский. — Подбирая хронику к фильму "Обыкновенный президент", я смотрел на его глаза — он постоянно боится, глаза мечутся, вроде как их владелец ждет откуда-нибудь выстрела. Гончар же был смелым человеком, и его решимость всегда была значительно выше, чем решимость Лукашенко. Поэтому Гончар и был для Лукашенко так опасен».

    Гончар был для него опасен самим своим существованием. Кроме того, Лукашенко слишком хорошо знал, что Гончар обычно доводил задуманное до конца. А что считать концом в данном случае? Уж не инаугурацию ли нового главы белорусского государства?

    Вспоминает Евгений Будинас:

    «Меня буквально потрясло выступление Виктора Гончара по московскому телевидению. Продолжалось все не более минуты, но запомнилось на всю жизнь. А сказал Гончар всего семь слов:

    — В конце июля в Беларуси будет новый президент.

    Произнес он их так и при этом так посмотрел в объектив, что никаких сомнений насчет июля у меня не осталось. И сразу мысль: что же с Виктором будет завтра? Как снесет Лукашенко такую пилюлю? Потом я понял, на что именно делал ставку Гончар: хорошо зная неустойчивость психики своего "протеже", он и рассчитывал психологически сломать, напугать Лукашенко, толкнуть его к истеричным и непросчитанным действиям».

    Истеричные действия не заставили себя долго ждать.

    Арестовали Михаила Чигиря. До этого был взят и Гончар, но его выпустили уже через десять дней, испугавшись скандала из-за объявленной им сухой голодовки396. А вот неформальному кандидату на пост президента предстояло пробыть в тюрьме до конца ноября 1999 года и выйти на свободу только благодаря давлению международной общественности. О том, как Лукашенко поиздевался над его семьей, мы помним397.

    В стремлении Лукашенко удержаться у власти это был шаг, конечно, рискованный, но он принес немедленный результат.

    Арест Чигиря буквально загнал в стойло тех государственных служащих, кто заколебался и был уже готов поверить в успех затеянного Виктором Гончаром. Вот как пишет об этом в своих мемуарах Василий Леонов, в это время также находившийся в СИЗО:

    «Тогда, чувствовалось, стушевался даже сам Лукашенко. Неудивительно, что и Бранчель398 выглядел каким-то помятым, померк… Но сам он тоже понимал, что делает. Когда арестовали Чигиря, я находился в бранчелевском кабинете. Слух у меня хороший, не жалуюсь — и услышал, как ему по телефону (он, конечно, прикрывал трубку рукой) сообщили, что Чигиря "закрыли", и его задача — "поковыряться" в каких-то томах уголовного дела, нет ли там чего-нибудь против Чигиря. И Иван Иванович сразу почувствовал себя свободно и раскованно… Я не выдержал и съязвил: ну теперь-то уж вы что-нибудь обязательно найдете… Он постарался побыстрее закончить разговор и выдворить меня»399.

    Эти «виртуальные» выборы заставили Лукашенко задуматься о том, насколько прочной и долговременной является его власть. По тому, как забеспокоились чиновники, как пристально начали они наблюдать за вернувшимся на политическую арену Михаилом Чигирем, Лукашенко понял: при случае его «сдадут» практически без боя.

    Живя в постоянном страхе, он никогда не обманывался внешней лояльностью чиновников. Он знал, что те, кто «сдал» в свое время Кебича, с не меньшей, а то и с большей готовностью «сдадут» и его самого, как только он проявит слабость — пусть даже в мелочах. А потому с теми, кто осмеливался поднять голову и выступить против него, как, впрочем, и с теми, кого он считал потенциальными «предателями», он расправлялся сразу. Правда, делать это «элегантно», как мы сейчас увидим, он научился много позже.

    «Господь им в дорогу»

    Ректор главного университета Беларуси Александр Козулин успешно прошел всю чиновничью служебную лестницу — от секретаря комитета комсомола Белорусского государственного университета до первого заместителя министра образования — еще к 1994 году.

    Лукашенко оставил его работать в министерстве, где молодого и энергичного доктора наук заметил ближайший соратник президента Владимир Коноплев. И Козулин оказался в кресле ректора БГУ, да еще и в ранге министра — став членом правительства.

    БГУ получил особый статус, который выражался и в небывалом размахе хозяйственной деятельности. Были созданы свои предприятия и научно-исследовательские институты, свой банк, открыта своя FM-радиостанция… В лабораториях БГУ велись эксперименты, предприятия внедряли разработки, принося университету солидные средства для развития. Занимались всем, включая золото и алмазы.

    Взамен Лукашенко, как всегда, требовал безоговорочной лояльности. А с этим вышла, как говорится, «напряженка». Студенты БГУ почему-то голосовали не вполне так, как хотелось бы президенту. Поскольку значительная их часть проживала в общежитиях (а значит, голосовала там же), убедиться в этом было проще простого. Козулин, как бы оправдываясь, ссылался на естественный молодежный радикализм и прочие, не имеющие отношения к государственной идеологии, обстоятельства. Не помогло. И вскоре после выборов ректору пришлось расстаться с министерским статусом, а университет лишился всех льгот. Начались традиционные в таких случаях «наезды», проверки, высокие посещения.

    А тут еще на одном из дипломатических приемов обиженного профессора спросили, не намерен ли он вступить в борьбу за президентское кресло. Ректор многозначительно промолчал.

    Этого было достаточно.

    Лукашенко ждал только случая. Случай вскоре представился.

    Козулин, как ректор новой формации, стремился создать «классический университет», а потому ему позарез требовался собственный факультет нетрадиционной медицины, которой он и открыл. Это крайне не понравилось новому министру здравоохранения, тихой и неприметной женщине, назначенной на должность в силу обстоятельств, о которых все знали, хотя вслух и не говорили: она была матерью личного врача Лукашенко.

    Началась обычная межведомственная война, и она могла бы закончиться победой ректора, если бы не этот личный мотив.

    «Я говорил Козулину, — вспоминает Евгений Будинас, — что эту войну он не выиграет. Но Александр был задет за живое, уперся категорически и ничего не хотел слышать. Не знаю, говорит, разбирается ли она в медицине, но в высшем образовании ничего не смыслит уж точно. Это он не мне заявил, а министру, и не просто министру, а Почти Родственнице. Такое не прощают, это у нас — святое. И выход тут был один: со всем соглашайся и беги каяться».

    Козулин каяться не побежал, а ушел в плановый отпуск. И, как заведено, вернулся из отпуска на пару дней раньше, сел в рабочем кабинете, принялся входить в курс дел. И включил телевизор.

    Была пятница. Транслировался выпуск новостей. Внезапно ректор услышал собственную фамилию и оцепенел. Представитель прокуратуры с экрана телевизора поведал, что возбуждено уголовное дело по хищению золота на предприятии БГУ, в подтверждение чего демонстрировались слитки золота, к слову, отснятые во время посещения БГУ президентом… В заключение диктор сообщил, что профессор Козулин объявлен в розыск, в связи с тем, что его местонахождение пока не установлено.

    Козулин взялся за телефон. Но те, кому ему удалось дозвониться, вслух даже не сочувствовали, понимая, что телефон «на прослушке». Они тоже смотрели новости и догадывались, кто именно и зачем отдал распоряжение запустить в сознание доверчивых телезрителей эту информационную «утку».

    В понедельник догадки подтвердились: Лукашенко подписал указ об увольнении строптивого ректора.

    Через несколько недель — не будем говорить о том, чего они стоили Козулину, — было доказано, что никакого криминала за «золотым» предприятием университета не числится и никакой вины за ректором нет. Но никто, разумеется, увольнение Козулина не отменил. Ни сразу, ни через полгода.

    Все это время в оппозиционной тусовке нет-нет да и заходят разговоры о президентских амбициях бывшего ректора и его намерениях начать крупную политическую игру. Но сам профессор, вмиг оказавшийся «безработным», только многозначительно отмалчивается. Похоже, его не оставляют сомнения: надо ли поднимать голову и ввязываться в схватку. Решиться на что-либо совсем не просто, когда над твоей головой столь зримо повисла угроза сесть в тюрьму. За годы работы под прямым руководством Лукашенко и весьма тесных контактов с ним Козулин хорошо постиг «правила игры» и знает, что ждет всякого, кто трепыхнется. Тем более, что за примером далеко ходить не нужно.

    Свеж в памяти опыт генерального директора Минского ПО «Атлант», выпускающего популярные холодильники, Леонида Калугина. Тот рискнул поучаствовать в президентских выборах и начал собирать подписи. Даже то, что Калугин вовремя опомнился и регистрироваться кандидатом все-таки не стал, не остановило машину возмездия. Вскоре он был арестован по обвинению в совершении экономических преступлений400.

    Да и совсем недавно: не успел Козулин встретиться с бывшим министром Михаилом Мариничем, чтобы обсудить ситуацию и подумать, что делать для объединения усилий, как Маринича арестовали.

    Лукашенко знал Маринича еще с парламентских времен: как мы помним, его прочили на роль председателя парламентской комиссии, той самой, по борьбе с коррупцией. Но Маринич отказался, уступив место Лукашенко. Придя к власти, Лукашенко назначил его министром внешнеэкономических связей. А потом, после упразднения МВЭС, отправил не на пенсию, а послом в Латвию.

    И вдруг Маринич объявляется в Минске и заявляет о своей готовности участвовать в выборах в качестве соперника Лукашенко. Тот возмутился:

    «Посол — ты же представляешь президента за рубежом. Ты же мне песни пел и клялся в верности и преданности. Сегодня ты выдвинулся, и посмотрите, что пишет. Вы посмотрите, заговорил как. А если вы завтра вытащите его выступления трех-, четырех-, пятилетней давности и рядом опубликуете? И один вопрос: где же ты был прав, где же ты искренне говорил — тогда или теперь? Но на него я уже не обижаюсь, да и ни на кого не буду обижаться, Господь им в дорогу, пусть идут. Я уже сказал: "Пусть ходят в президенты, или еще — в кандидаты. Кресло одно. И там будет один человек"»401.

    После такого «напутствия» собрать подписи, необходимые для выдвижения, Мариничу не удалось. Уйдя в отставку, он сосредоточился на работе в общественной организации «Деловая инициатива». Однако свои президентские амбиции не оставил и недвусмысленно намекал, что готов сыграть роль «кремлевского» кандидата. И даже поехал в Москву — за средствами. О чем они с ректором Козулиным тоже по-приятельски говорили, утратив бдительность и забыв, что все разговоры таких людей прослушиваются.

    Сразу после возвращения бывшего министра из Москвы его машину остановил милицейский патруль. Как бы случайно «обнаружилось», что в кейсе у него девяносто тысяч долларов, которые были изъяты «до выяснения».

    Назавтра Маринич пришел в милицию объясниться и забрать деньги, но «вдруг» оказалось, что часть купюр якобы фальшивые. За это его и задержали.

    На даче провели обыск, нашли неизвестного происхождения пистолет (скорее всего, подброшенный), патроны к нему и ксерокопии документов еще того времени, когда Маринич работал министром.

    Ему попытались инкриминировать участие в сбыте фальшивых ассигнаций, хищение служебных документов, и, наконец, незаконное хранение оружия, на котором не было обнаружено даже отпечатков пальцев.

    Но тут объявился владелец денег. Московский «эмигрант», генерал Валерий Павлов, уже знакомый читателям, публично заявил, что деньги принадлежат ему, что они были переданы Мариничу совершенно официально, и потребовал их вернуть. Генерала фальшивомонетчиком не объявишь, и версия о «фальшивых» купюрах сразу отпала402. Точно так же отпало обвинение и в похищении деловых бумаг: их содержание было настолько незначительно, что даже следствие они не заинтересовали. Маринича тем временем держали в заключении месяц за месяцем, несмотря на все протесты мировой общественности, болезнь и никчемность липовых обвинений.

    В итоге старателями от юриспруденции был-таки придуман совершенно иезуитский ход.

    В гараже у Маринича (из-за нехватки офисных помещений) хранились подержанные компьютеры, переданные «Деловой инициативе» американским посольством. Дипломата и экс-министра обвинили… в их похищении. Несмотря на то, что посольство США категорически заявило, что никаких претензий не имеет и иметь не может.

    Мариничу за хранение нескольких бывших в употреблении компьютеров дали пять лет тюрьмы403. Галине Журавковой, бывшей управляющей делами президента, напомним, за хищение нескольких миллионов долларов — четыре года. Правда, она покаялась и публично призналась, что не оправдала доверия Александра Лукашенко. А Маринич не покаялся. В этом разница.

    Но не в этом дело. Цель всей этой иезуитской придумки (как и истории с директором «Атланта» Калугиным, да и с ректором Козулиным) очевидна и простаку: проучить «наглеца», осмелившегося объявить себя соперником Лукашенко. И нагнать страху на всякого, кто еще может вознамериться и посягнуть.

    Всегда приветливого, интеллигентного и вполне добродушного Маринича, вообще говоря, совсем не опасного для власти, избрали жертвой не случайно: его хорошо знают чиновники республики, причем знают как человека «своего» — предельно коммуникабельного и далеко не экстремиста. Если уж с ним так обошлись, что с остальными-то будет?

    Мы видим, что к 2004 году Лукашенко уже научился убирать потенциальных соперников «красиво», даже стал своего рода виртуозом. А тогда, перед своими вторыми выборами, он еще только начинал, и его подчиненные действовали крайне неуклюже в отношении всех потенциальных и более-менее значительных конкурентов, постоянно, что называется, вляпываясь.

    В перспективе таким конкурентом мог стать Геннадий Карпенко.

    Случай? Совпадение? Или…

    Бывший вице-спикер Верховного Совета 13-го созыва был заявлен Объединенной гражданской партией, членом руководства которой он являлся, кандидатом в общенациональные лидеры.

    Высокий, сильный Карпенко, популярный в среде творческой интеллигенции, имел хороший послужной список: был директором завода, членом-корреспондентом Академии наук. Да, быть может, ему не хватало воли, не было политического азарта — но зато у Карпенко хватало терпения ждать своего часа и не сделать фальстарта. Выжидая, он спокойно шел на контакт с властью, демонстрируя свою сговорчивость. Его план состоял в том, что ведь все равно Лукашенко рано или поздно пойдет на выборы — и тогда он, Карпенко, имеет все шансы стать главным оппозиционным кандидатом.

    Именно поэтому Карпенко воспринял идею «виртуальных выборов» как удар по собственным планам. Он не только проголосовал на «сессии» Верховного Совета против их проведения, но и активно призывал коллег отказаться от этой идеи.

    Как считает Олег Богуцкий, «Карпенко был категорически против, потому что возвращение Гончара фактически ставило крест на его амбициях стать лидером оппозиции. Конечно, рядом с молодым, напористым, обладающим колоссальной энергией, умеющим привлекать к себе людей Гончаром Карпенко проигрывал. И он не мог этого не понимать».

    А ведь кроме Гончара в качестве соискателей президентского мандата заявили о себе Чигирь и Позняк. Карпенко ощутил, что его ближайшее окружение, видевшее в нем реального претендента на власть, вдруг покинуло его и переметнулось к Чигирю.

    Тогда он попытался сыграть собственную игру, и даже встретился с одним из ближайших к Лукашенко людей — вице-спикером Палаты Представителей Владимиром Коноплевым. О содержании беседы не объявлялось публично, но была организована «утечка» в прессу: якобы Карпенко пообещал не участвовать в «авантюре» Гончара, а взамен просил дать ему возможность принять участие в реальных выборах 2001 года.

    Это и стало роковой ошибкой Геннадия Карпенко. Заговорить о реальных выборах значит показать существование реальных амбиций и напомнить Лукашенко о том, что есть еще один соперник, намеренный взять реванш за неудачу в выборах 1994 года. Как мы помним, Лукашенко и тогда достаточно высоко оценивал потенциал этого конкурента. А Карпенко уже начал собирать информацию, которая могла ему пригодиться на выборах, для чего и посетил Тамару Винникову, выпущенную из тюрьмы и находившуюся под домашним арестом.

    Сразу после этого Карпенко попросила о встрече журналистка Людмила Белковская. Они встретились в кафе, мирно разговаривали. Карпенко ненадолго вышел, а когда вернулся, ему внезапно стало плохо — собеседница подумала, что после бокала шампанского взыграла гипертония. Его привезли домой, а оттуда в больницу. Врачи диагностировали инсульт.

    …При вскрытии была обнаружена огромная гематома, как если бы кровоизлияние было вызвано тяжелым ударом по голове. Во всяком случае, так позднее утверждали родственники Карпенко и его вдова.

    Пошел слух, что Карпенко убили. Причины назывались простые: был реальным кандидатом, готовился к выборам, накануне смерти о чем-то разговаривал с Винниковой, которая тут же таинственно исчезла.

    Винникова исчезла в день похорон Геннадия Карпенко, куда она собиралась идти, получив разрешение, о чем и сказала мне по телефону. Она даже попросила купить ей траурный букет цветов…

    Почему слухи о причастности Александра Лукашенко к смерти Карпенко и возможной гибели Винниковой распространились в обществе так легко?

    Прежде всего, виноват в этом он сам. Постоянно демонстрируя, что пойдет на все, защищая собственную власть, Лукашенко дал основания трактовать это самое «на все» слишком широко. Жестокие аресты имеющих несомненные заслуги перед государством чиновников дали повод предполагать, что и перед физическим устранением соперника он не остановится.

    Кроме того, и смерть Карпенко, и исчезновение Винниковой произошли как-то уж «слишком вовремя». Как раз тогда, когда реальный конкурент вошел в контакт с реальным и очень опасным источником информации. Следуя законам политического триллера, нужно было устранить обоих.

    И оба — исчезли.

    Можно было считать это совпадением. Или случайностью. Или всегдашним «везением» Лукашенко. Как сказал мне в беседе один из польских журналистов:

    — За вашего Лукашенко черти молятся!

    Правда, последующие события показали, что, вполне возможно, дело не только в везении.

    Ушел и не вернулся

    Следующим исчез Юрий Захаренко.

    Произошло это ровно через месяц после исчезновения Винниковой. Бывший министр внутренних дел позвонил жене по мобильнику:

    — Оля, я уже иду домой…

    И не пришел.

    Спохватились на следующий день. Помню, я дежурил по номеру в редакции «БДГ», вошел Петр Марцев:

    — Ладно, дадим информацию. Но если выяснится, что он где-то с бабами путался в бане, я его раскатаю так, что мало не покажется!..

    Так прореагировал на эту историю не только редактор и хозяин «БДГ».

    «По Захаренко у оппозиции реакция была практически однозначна: никто не верил, что его похитили. Все считали, что это какой-то трюк», — вспоминает Олег Богуцкий. Действительно, генерал, бывший министр внутренних дел, человек в полном расцвете сил — и вдруг исчез!

    Поначалу многие не могли взять в толк, какую именно опасность Юрий Николаевич представлял для власти или для кого-нибудь еще. Конечно, у него был грозный вид, усы, да и генеральская форма эффектно смотрелись, когда он шел впереди колонны демонстрантов — но демонстрации уже никого не пугали. Все изменилось, когда Захаренко начал действовать — объявил о создании Союза офицеров. Сам Захаренко так говорил об этом прессе:

    «Инициатива получила хороший отклик во всех силовых структурах. Это идея правильная, и мы обязательно сформируем Союз в рамках существующего законодательства. Я убежден, что правящая верхушка потеряла силовые структуры, и ее контрмеры похожи на агонию. Стоило мне зайти к начальнику Следственного комитета Смоленцеву, чтобы поговорить по поводу незаконного помещения Чигиря в КПЗ, как его снимают с должности. Такие же гонения применяются к другим руководителям, которые не "просигналят" о встрече со мной.

    Власти пытаются создать вокруг меня некое табуированное поле, чтобы все шарахались. В итоге получается обратная реакция. Теперь, когда против меня возбуждено уголовное дело, работники милиции готовы мне помогать, предоставлять убежище, защищать. Это касается и работников КГБ, которых втянули в эту грязную историю. Я осведомлен, какие задачи ставятся перед разведкой и контрразведкой, но им ничего не удается. Личный состав, мягко говоря, просто не уважает президента и своих прямых начальников — министров»404.

    Вот что рассказал о деятельности генерала Захаренко в своих показаниях следователю Михаил Чигирь:

    «Находясь в предвыборном штабе, я видел, что Захаренко вел активную работу. К нему постоянно приходили люди, желающие вступить в Союз офицеров, приносили заявления. Желающих вступить в Союз было очень много: как среди действующих офицеров, так и среди офицеров в отставке. При создании Союза это была бы реальная сила, противостоящая властным структурам. На какой стадии находилось создание Союза офицеров на момент моего ареста, я точно сказать не могу, так как не вникал в это»405.

    Это было уже серьезно. Генерал Захаренко превращался в знамя альтернативной организации офицеров запаса. Такого союза людей, имеющих воинское звание, привыкших к трудностям и умевших исполнять приказы, власть не могла не опасаться.

    Армия в этот период имела все основания быть недовольной своим главнокомандующим: ей уделялось гораздо меньше внимания, нежели тем структурам МВД и КГБ, которые ориентированы на подавление внутреннего, а не внешнего противника. Юрий Захаренко был достаточно молод и внешне обаятелен, чтобы желающие, в конце концов, могли «раскрутить» его до уровня некоей альтернативы. А чего добиваются в политике генералы, Лукашенко видел на примере российского Александра Лебедя.

    Независимые газетчики предприняли собственное расследование исчезновения Захаренко. Журналистка Анна Соусь, обнаружившая свидетельницу похищения, писала:

    «Со слов Z. (свидетельница похищения. — А. Ф.) мне известно, что в тот момент времени, когда уже смеркалось, она услышала громкий мужской крик "Помогите!". Она подошла к окну и выглянула. Окно выходило на пешеходную дорожку. Она увидела, как трое мужчин заталкивали в автомобиль какого-то мужчину. Автомашина "ВАЗ-2108" или "ВАЗ-21" темного цвета. Номера она не видела. Ее удивило, что автомашина стоит на пешеходной дорожке. Она видела, как мужчину посадили в автомашину, после чего трое мужчин разбежались в разные стороны… После этого автомашина быстро уехала»406.

    Единственной версией, которую безоговорочно приняли журналисты, была версия похищения генерала, причем похищения с целью уничтожения, совершенного именно в интересах власти.

    Тогда власть начала распространять слухи о том, что генерала видели в одной из сопредельных стран, что он жив и здоров, что семья знает, где он. Но по поведению жены Захаренко, Ольги Борисовны, журналисты понимали, что она ничего не знает: трудно имитировать состояние растерянности, граничащей с безумием. И слухи о том, что Юрия Захаренко видели живым и здоровым, также никто не подтверждал. Хотя представители правоохранительных и следственных органов и говорили об этом в ходе официальных пресс-конференций.

    Случайность ли все это? Или опять Лукашенко повезло — снова черти вымолили для него устранение его потенциального соперника?

    «Зачем лгать?»

    Но вот то, что исчезновения Винниковой и Захаренко совпали с «виртуальными выборами», организованными Виктором Гончаром, вряд ли может быть случайностью.

    Гончар действительно всколыхнул оппозицию и не на шутку обеспокоил власть.

    «Выборы» 1999 года стали не просто самой массовой оппозиционной акцией — это был едва ли не единственный раунд «психологической войны», который власть проиграла. Все, даже сам Лукашенко, увидели, что его власть не будет вечной.

    Президент впервые оказался в подобной ситуации. Что ни предпримешь — все плохо. Казалось бы, пусть оппозиция играет в свои «виртуальные» выборы — начать ее давить значит признать какой-то силой. Проигнорировать? — собственные чиновники воспримут это как признак слабости.

    Вот Лукашенко выступает в Государственной думе России:

    «Когда они организовать пытались выборы и на эти выборы из 11 миллионов пошло аж 15 тысяч. Но было заявлено — 4 миллиона. Зачем лгать?»407

    Сам он при этом откровенно лжет. Конечно, в акции «виртуальных выборов» приняло участие не четыре миллиона человек, как поспешили сообщить общественности оптимисты от оппозиции. Но и не пятнадцать тысяч.

    Прибегнем к элементарной арифметике.

    Было создано около семи тысяч участковых и территориальных комиссий. В каждую из них входили не менее пяти человек — уже тридцать пять тысяч. В инициативных группах Зенона Позняка и Михаила Чигиря работали около пяти тысяч активистов. Добавим к этому по сто тысяч подписей избирателей (тот минимум, который собрали обе группы, хотя заявлено ими было гораздо больше).

    По самым скромным подсчетам в голосовании приняли участие около миллиона человек. В сумме набирается не меньше десяти процентов от общего населения страны — около 14 процентов избирателей.

    И это при том, что выбирать людям приходилось из двух кандидатов, когда один (Чигирь) сидит в тюрьме, а второй (Позняк) пребывает в эмиграции.

    Гончар объявил результаты выборов. По его словам, лидировал Позняк, хотя выборы и не состоялись.

    Но цель была достигнута. Общество всколыхнулось, география влияния демократических сил значительно расширилась. А Виктор Гончар реально стал лидером оппозиции. Вот что писала «Белорусская газета» в сентябре 2000 года в редакционной статье по этому поводу:

    «Все, включая Лукашенко, как это ни парадоксально звучит, работали в прошлогоднем политическом сезоне на Гончара. Кто-то непосредственно выполнял его тактические поручения. Кто-то косвенно подыгрывал ему. А кое-кто, стремясь противодействовать, только повышал его информационную ценность на внутреннем политическом рынке… Гончар располагал полновесными ресурсами, в том числе и интеллектуальными. Он имел каналы доступа к средней и высшей номенклатуре. Он владел килограммами компромата на топ-чиновников из ближайшего окружения Лукашенко.

    Очень много плюсов для одного человека.

    Единственное, чего Гончар так и не понял до конца, так это жажду власти, свойственную Лукашенко. Кроме того, Гончар искренне полагал, что ему в этой стране ничто не угрожает. Сегодня уже наверняка можно сказать, что Виктор Иосифович Гончар очень серьезно заблуждался»408.

    Виктор Гончар впервые заставил практически все демократические силы белорусского общества работать на достижение общей цели. Этой целью было свержение Лукашенко.

    Лукашенко занервничал. Весь вид его выдавал страх: «…привычка все время поправлять усы, волосы или костюм, почесывать подбородок выдает внутреннюю неуверенность и нервозность»409.

    «Я помню истеричные выступления Лукашенко. В такой истерике он не был ни до, ни после. Я думаю, обладая достаточным запасом информации, он почувствовал угрозу»410.

    Виктор Гончар становился по-настоящему опасен.

    Глава третья. Нет человека — нет проблемы

    Гончар возглавляет оппозицию

    Итак, «виртуальные выборы» продемонстрировали всем, что у белорусской оппозиции появился новый лидер — Виктор Гончар. Кроме него никто не обладал такой силой воли и таким неистребимым желанием свергнуть Лукашенко. Ни у кого больше не хватало интеллекта для того, чтобы педантично, шаг за шагом, придумывать новые и новые козни против человека, еще вчера, казалось, полностью контролировавшего ситуацию. И вдруг выяснилось: далеко не полностью.

    Следует напомнить, что к этому моменту у оппозиции появился сильный союзник — консультативно-наблюдательная группа ОБСЕ во главе с послом Хансом-Георгом Виком. КНГ ОБСЕ настоятельно требовала от белорусских властей исполнения взятых ими на себя обязательств, и прежде всего — начала диалога с оппозицией.

    Александру Лукашенко постоянно напоминали, что Беларусь является членом ОБСЕ и обязана выполнять взятые на себя обязательства. В частности, в том, что касается соблюдения прав человека.

    Такое требование выдвинул в своей резолюции Стамбульский саммит ОБСЕ. Белорусская ситуация была там отражена в отдельном пункте, который, помимо прочего, предписывал белорусским властям вступить в диалог с гражданским обществом, то есть с оппозицией.

    Но оппозиция — это кто?

    В 1999 году оппозиция — политические партии и остатки Верховного Совета 13-го созыва, легитимность которого признается и ОБСЕ.

    Говорит Валентина Святская:

    «В оппозиции в полном составе была делегация Верховного Совета в Парламентской Ассамблее ОБСЕ, в том числе и те депутаты, которые имели статус официально приглашенных в Парламентской Ассамблее Совета Европы. Все они были избраны должным образом, все было легитимно и законно. И они продолжали действовать: наши делегации ездили на заседания Парламентской Ассамблеи, с Верховным Советом 13-го созыва по-прежнему продолжали общаться».

    Практически все оппозиционные партии добровольно подчинились «Верховному Совету».

    Руководил «Верховным Советом» по-прежнему Семен Шарецкий, но неумолимо близился день 20 июля 1999 года, когда — следуя Конституции 1994 года — он должен будет объявить себя исполняющим обязанности президента Республики Беларусь. Это было бы в строгом соответствии с законом: оппозиция не избрала президента, следовательно, и. о. президента должен быть объявлен спикер легитимного парламента. К этому времени Гончар добился своего избрания первым вице-спикером — вместо перешедшего на государственную службу коммуниста Василия Новикова. Шарецкий 20 июля 1999 года эмигрировал в Литву, где в конце концов и объявил себя и. о. президента, а Виктор Гончар «правил» всем оппозиционным лагерем.

    Вынуждая власть сесть за стол переговоров с оппозицией, Вик тем самым фактически пытался заставить Лукашенко сесть за стол переговоров с Виктором Гончаром.

    Но у Лукашенко были свои представления о том, что такое оппозиция.

    За резолюцию ОБСЕ на саммите в Стамбуле Лукашенко проголосовал. Прикинувшись простачком, он сделал вид, будто не понял, что именно имеется в виду. Его представления о гражданском обществе хорошо известны. В строгом соответствии с ними и был отдан приказ имитировать общение власти с максимально возможным числом участников.

    «Началось какое-то заигрывание с обществом, под названием "общественный диалог"», — вспоминает Геннадий Грушевой.

    Формат диалога заранее оговорен не был, и за стол переговоров усадили представителей не только политических партий, но и творческих союзов, благотворительных фондов, женских и молодежных организаций, профсоюзов и прочих общественных объединений «по интересам». Понятно, что в такой компании договориться невозможно: каждый трубил о своем, о наболевшем.

    Естественно, что Гончар просто отказался общаться с властью в таком странном формате.

    Это вызвало недовольство не только в оппозиции, но и в представительстве ОБСЕ, которому любой ценой нужно было добиться хотя бы начала переговорного процесса.

    Свидетельствует писатель Евгений Будинас:

    «Гончар, будучи человеком смелых, выразительных решений, ухитрился поссориться с Виком. Помню, когда Вик, собирая у себя на дипломатический ужин оппозицию, пригласил Гончара, Виктор с присущим ему максимализмом поинтересовался, почему он приглашает его, а не Лукашенко. Где, мол, последовательность? Ведь, он, Гончар представляет легитимную власть в Беларуси, исполняет обязанности председателя Верховного Совета. А оппозиция — это как раз Лукашенко, президент, так сказать, незаконный. Так и приглашайте тех, кто в оппозиции к нам, то есть к власти, которую вы считаете легитимной… Кроме того, Гончар категорически не хотел участвовать в имитации переговоров с властями. Не трудно себе представить, какую реакцию эта позиция вызвала у господина Вика, совсем не привыкшего играть по таким вот правилам».

    Но еще меньше удовольствия все это доставило Лукашенко. Гончар не просто посягал на его власть — он последовательно демонстрировал, что он и есть настоящая власть. Бизнесом он не занимался, экономических преступлений ему не пришьешь. Запугать даже тюрьмой его тоже невозможно — сухая голодовка продемонстрировала это со всей очевидностью.

    Вспоминает Олег Богуцкий:

    «Люди, которые лично знали Лукашенко, были убеждены в том, что он не способен пойти на убийство. И Гончар не верил в то, что с ним может что-то случиться. Я пару раз поднимал с ним эту тему, говоря о том, что, вот, Виктор Иосифович, вы же понимаете, какую проблему вы Лукашенко создаете всем своим существованием. А ездите один в машине. Забыв известный принцип: не будет человека — не будет и проблемы. То есть, конечно, будут какие-то разговоры, будут формальные протесты, потом пройдет время, а "проблема-то" разрешится! Но Гончар только отмахивался. Несмотря даже на то, что однажды его машину уже обстреляли, ранив сидящую рядом помощницу».

    Плохие прогнозы, как правило, сбываются. Сбылся и этот.

    Гончар исчез

    Это произошло 16 сентября 1999 года.

    Вместе со своим приятелем, бизнесменом Анатолием Красовским они отправились в баню, и больше их уже не видел никто.

    После исчезновения Винниковой и Захаренко перспектива применения подобной «меры» к другим видным оппозиционным фигурам постоянно муссировались. Но именно Гончар казался неуязвимым и вечным. Его ирония, интеллект, самоуверенность, презрение к опасности казались достаточной защитой от злой судьбы. И его исчезновение многими было воспринято как политический трюк.

    Должен признаться в этом и я. Если способность Захаренко к «трюкам» у меня вызывала сомнения, то Гончара я всегда представлял хитроумным Одиссеем, способным на любой эффектный ход. И его «авантюра» с виртуальными выборами меня в этом представлении только утвердила. Поэтому вот что я написал сразу после его исчезновения:

    «…Как ни странно, я готов поверить г-ну Лукашенко, утверждающему, что он не знает, где находится Виктор Иосифович. Зато он хорошо знает Виктора Иосифовича и понимает, что его торжественно обставленное исчезновение может сопровождаться не менее торжественно обставленным возвращением. Скажем, через месяц-другой, в лесу, на большой дороге, обнаружат плохо выбритого джентльмена, лежащего без сознания… Придя в себя, плохо выбритый джентльмен оказывается бывшим вице-премьером и депутатом, которого похитили приспешники режима, но вместо того чтобы выбросить в густую рожь (в полном соответствии со сценарием известного фильма о бедном гусаре), отвезли его в избушку на курьих ножках, не кормили, не давали горячей воды для бритья, парфюма для создания привычной атмосферы, кололи наркотики и издевались (следы наручников на этот раз демонстрируются).

    Это для Лукашенко плохо. Но еще хуже, если в самом деле Гончар обнаруживается в виде безгласного тела. Тут уже никому ничего не докажешь. А такое (см. в разное время описанные версии судьбы Юрия Захаренко) вполне возможно.

    Так что как бы ни ненавидел А. Г. вышеупомянутого В. И., власть обязана его отыскать. Обязана доказать, что она хотя бы здесь не при чем… Гарант безопасности страны обязан гарантировать безопасность всем гражданам, независимо от того, нравится ему их позиция или нет. Иначе у граждан появляется законное моральное право именовать такую власть "непотребною", а отдельных ее носителей — "отребьем". Поэтому я искренне желаю нашим поисковикам все-таки найти Виктора Иосифовича. Лучше живого и поскорее»411.

    Спустя несколько месяцев стало понятно, что Гончар исчез навсегда.

    Я понимаю, что это — жестокое слово. Но у меня нет иной версии, кроме той, что его действительно устранили как единственного человека, совершавшего тогда решительные действия. И известные сегодня факты эту версию подтверждают.

    Странная реакция заинтересованных

    Как же отреагировала на исчезновение Гончара оппозиция?

    «Несмотря на некоторую популярность и перспективность Виктора Иосифовича как в кругах не белорусской политической элиты, так и внутри страны, его исчезновение на какое-то время успокоило политический рынок республики и позволило группировкам собраться с мыслями. В Беларуси ведь не привыкли действовать стремительно. Как следствие, его исчезновение было воспринято многими, в том числе и бывшими соратниками, как политическое благо. Гончар играл в большую игру, конечная цель которой читалась буквально всеми: опрокинуть режим любыми возможными и законными способами. Далеко не все тогда были готовы к этому, и Гончара попросту боялись. Так как понимали, что он действительно в состоянии был взорвать тогдашнее политическое болото… Гончар явно не устраивал многочисленные политические и околополитические группировки, которые, в свою очередь, организовали в Беларуси перманентные политические торги. Поэтому и особого рвения в его розыске никто не проявляет… Сама оппозиция также не заинтересована в окончательном прояснении судьбы Виктора Гончара. На его фоне остальные политические звезды оппозиции выглядели не очень пристойно»412.

    Да, бесспорное превосходство Гончара вынужденно признавала вся оппозиция. Но именно потому среди оппозиционеров было больше всего тех, кто искренне его не любил. Свидетельствует Олег Богуцкий:

    «После исчезновения Гончара его соратники отказались даже подписать заявление с требованием к властям принять меры к его розыску. Единственный человек, который подписал проект этого заявления, был не политический союзник, а, скорее даже, политический оппонент — Юрий Беленький413. Он единственный, кто поступил мужественно и честно.

    Кстати, Станислав Шушкевич, который считался ближайшим союзником, отказался подписывать заявление первым, сказал, что он подпишет его вторым. Но после того как подписал Беленький, он все равно отказался подписывать. Гайдукевич, лидер ЛДПБ, в принципе был согласен подписать, но потом сказал: "Вы же понимаете, что моя подпись вам ничего не решает".

    Все остальные отказались подписывать категорически. И в итоге был подготовлен уже очень мягкий текст, абсолютно формальный, но даже его подписали не все. Это было подло и глупо. У этих людей не сработал даже элементарный инстинкт самосохранения».

    А как же повела себя власть?

    Было объявлено, что начинается расследование по факту исчезновения Гончара. Но одновременно провоцировались слухи о том, что Гончар все-таки жив и находится за пределами Беларуси:

    «Путь сенсации был очень тернистым. Виктора Гончара "отыскал" начальник отдела распространения газеты "Частный детектив", некто Васильченко. Вместо того чтобы принести эту новость в родную редакцию, он почему-то обратился в редакцию газеты "Белорусская нива"414. Обращает на себя внимание и такой факт: знаменательная встреча произошла 19 сентября, "Белорусская нива" опубликовала информацию о ней только 25 сентября, Белорусское телевидение отреагировало на статью 27-го.

    В изложении "Белорусской нивы" и Белорусского телевидения история выглядит так: пока родные и соратники Гончара, правоохранительные органы Беларуси сбивались с ног, разыскивая пропавшего политика, Гончар совершал прогулки по Вильнюсу в компании Семена Шарецкого. Здесь его совершенно случайно встретил г-н Васильченко. Ошибки быть не может. Васильченко, крайне удивленный, бросился к Гончару с вопросом, как он сюда попал, если его везде ищут. Гончар на это ответил: "Просто, приехал на дизеле". Автор публикации утверждает, что у него есть диктофонные записи свидетелей, видевших Гончара после 16 сентября.

    Через два дня сенсацию подхватило Белорусское телевидение. О факте обнаружения Гончара оно сообщило уже как о чем-то состоявшемся и даже почти общеизвестном»415.

    Информацию Васильченко белорусские государственные СМИ тиражировали столько, сколько позволяло им отсутствие совести. Я уверенно говорю об этом, поскольку ее опровергали данные пограничного ведомства Литвы, не подтверждали данные белорусского пограничного и таможенного ведомства, а также опровергал и Семен Шарецкий.

    Московский след

    Всех взбудоражила публикация в московской газете «Время МН» некоей аналитической записки, появившаяся буквально через несколько дней после исчезновения Гончара, автором которой якобы и был Виктор Гончар. Воспроизведем некоторые фрагменты из этого текста:

    «Директоров государственных предприятий, владельцев частных фирм и предпринимателей не устраивают постоянное ухудшение условий их деятельности, неразбериха с финансами, фискальная хозяйственная политика, введение все больших ограничений в валютной сфере. Кроме того, их раздражает очевидная некомпетентность некоторых ставленников Лукашенко…

    Не в пользу Лукашенко складываются настроения и во властных структурах. Практикуемые им угрозы, публичные оскорбления, заключения под стражу высокопоставленных чиновников, а также исчезновение министра внутренних дел Юрия Захаренко и председателя Нацбанка Тамары Винниковой лишают номенклатуру гарантий безопасности. Неуверенность в завтрашнем дне вынуждает аппаратчиков искать пути изменения сложившейся ситуации, в том числе связанные с заменой главы государства. У чиновников вызывает недовольство неоправданно конфликтная внешнеполитическая линия Лукашенко, из-за чего они не могут получить визы для въезда в США и большинство государств Европы.

    Ближайшее окружение президента весьма разнородно. Это глава администрации Михаил Мясникович, для Лукашенко человек чужой, удерживаемый откровенным шантажом, но обладающий реальным авторитетом у номенклатуры и прочными московскими связями. К наиболее доверенным лицам относятся вице-спикер Палаты представителей Владимир Коноплев и председатель Национальной телерадиокомпании Григорий Кисель. Самой надежной опорой является госсекретарь Совбеза Виктор Шейман и управделами Иван Титенков, но авторитет последнего в глазах Лукашенко подорван не без участия первого. Они представляют два разных клана, враждующих из-за сфер влияния. В принципе, "соратники" Александра Лукашенко готовы его сдать, но не предпринимают никаких шагов, опасаясь за себя с приходом к власти новых сил»416.

    Далее шла далеко не уважительная характеристика белорусской оппозиции.

    Последнее обстоятельство заставило многих белорусских оппозиционеров заподозрить в документе фальшивку. Хотя фальшивкой опубликованный в газете «Время МН» текст не был. Его подготовил «интеллектуальный штаб» Гончара в качестве аналитической записки, которая должна была предварить появление неугомонного оппозиционера в кабинете одного из высоких российских чиновников. Механизм был запущен и публикация появилась своим чередом, тем более что у ее авторов совсем не было уверенности, что Гончар не объявится через несколько дней — в соответствии с одним из двух «сценариев».

    Предоставим слово Евгению Будинасу, который в то время был членом «интеллектуального штаба» Гончара:

    «Гончар не переставал думать о том, как переломить ситуацию в стране. Родились два сценария. Первый, и его авторство принадлежит Гончару, — это сценарий дворцового, "аппаратного переворота". Речь шла о том, чтобы провести конфиденциальные переговоры со всеми депутатами Верховного Совета 13-го созыва, уже бывшего, и договориться об их возвращении в Верховный Совет, что обеспечило бы кворум, и история с импичментом мгновенно возрождалась. В этом случае Лукашенко был бы отстранен от власти, она перешла бы на период, узаконенный Конституцией, к Верховному Совету, Гончар, исполняющий обязанности его председателя, на это время становился главой государства. И провел бы выборы президента.

    Однако без поддержки Москвы все это было невозможно. Для московского руководства и готовились эти документы. И единственное, что требовалось от Москвы, так это пригласить на самый верх пять или шесть высших минских чиновников — имелись в виду глава администрации и силовые структуры, и намекнуть им, что эту конституционно выдержанную идею следует поддержать. Гончар ни на минуту не сомневался в том, что Лукашенко (он его знал лучше всех, и был уверен, что тот в глубине души маниакально труслив) сдался бы сразу, как только эти шесть человек зашли бы к нему в кабинет.

    Это — один сценарий.

    Совершенно неожиданно Гончар, не дожидаясь решения в Москве, забегая, что называется, задними ногами за передние, кинулся в переговоры с депутатами Верховного Совета. За две недели он объехал всю республику, приехал чуть живой, но с обнадеживающими результатами».

    Фантастика? Не думаю. Хотя бы потому, что задолго до исчезновения Гончара я знал о личных отношениях его друзей с одной из ключевых фигур в ближайшем окружении президента Бориса Ельцина — Валентином Юмашевым. Через Юмашева и добивался Гончар встречи с Анатолием Чубайсом, сохранявшим тогда всю полноту влияния на политическую ситуацию в России и на лиц, принимавших в тот период реальные решения.

    Но вернемся ко второму сценарию. Евгений Будинас продолжает:

    «В понедельник или в воскресенье должна была состояться сессия Верховного Совета 13-го созыва. С точки зрения многих его депутатов, Виктор Гончар неправильно вел себя в отношении переговоров с властью. Он совершенно четко осознавал, что если вступит в бесперспективные переговоры, то только запутается в этой тине. И лишится имиджа яркого и непримиримого политика, станет глашатаем компромисса. Виктор терзался, даже физически был подавлен: с одной стороны, нельзя было ссориться с коллегами по парламенту, с другой стороны, он понимал всю губительность для себя компромисса. И думал о том, как бы выкрутится этой истории.

    Мы его хорошо понимали. Весь его путь в политике был путем резких действий, бескомпромиссных, зачастую эпатирующих публику, а здесь ему предстояло заблеять овечкой, начать по пунктикам что-то отвоевывать — "в пользу бедных". Его это никоим образом не могло устраивать.

    Тогда-то и был предложен (не продуман, а придуман) сценарий с его исчезновением. Мы с Юрием Хащеватским придумали, что Гончару лучше всего на время исчезнуть. Вокруг этого поднялась бы волна скандала: надо вести переговоры, а главного переговорщика-то и нет. За это время должны были пройти консультации в Москве (мы не сомневались в их успехе), и на фоне "красиво обставленного" появления Гончар сразу смог бы приступить к осуществлению придуманного им конституционного (а по сути — аппаратного) переворота. С тем чтобы вернуть Беларусь в конституционное поле. Гончару такой "сценарий" понравился. Единственное, что оставалось, так это придумать его эффективное возвращение. На что мы с Хащеватским и получили задание».

    Гончар никогда не сомневался в том, что за ним следят и его подслушивают. Он сам мне говорил об этом, до того, как мы начали конфликтовать по поводу «виртуальных выборов». А здесь наверняка должна была существовать и утечка информации.

    «Во-первых, то, что знают трое, — знает и свинья, — продолжает Будинас. — Гончар, вопреки нашим всем планам, поторопился провести переговоры с бывшими Депутатами. Он встретился не с одним десятком людей, в том числе и с теми, кто однажды уже предал и его, и идеи демократии. Наивным было бы предположить, что, по крайней мере, каждый десятый из этих людей не сдал его. Естественно, сдал. И не каждый десятый.

    Во-вторых, у него было достаточно безалаберное окружение. Как раз в последнюю встречу мы очень резко поставили ему вопрос об организации охраны. Виктор сказал, что охрана будет через два дня. Но через два дня он исчез. Мы с Хащеватским были уверены, что он просто опять поторопился и приступил к осуществлению нашего сценария. Разозлились не на шутку. И месяца два еще продумывали варианты его возвращения, надеясь, что вот-вот он объявится, даже тогда, когда надеяться уже было не на что».

    Исчезновению предшествовал еще ряд странностей. Известно, что Гончар намеревался выступать на заседании депутатов Верховного Совета 13-го созыва со своим докладом. Перед этим он попытался восстановить нормальные отношения с теми, кто стал едва ли не самыми жесткими его критиками в белорусском политическом истеблишменте. Он начал созваниваться с депутатом Верховного Совета Ольгой Абрамовой (лишь она и Геннадий Карпенко, как мы помним, проголосовали против предложенных Гончаром «виртуальных выборов»).

    Позвонил Гончар и мне и попросил ознакомиться с текстом его предстоящего доклада и отредактировать. Это было полной неожиданностью для меня: Гончар знал о моем отрицательном отношении к его идее выборов 1999 года. Возможно, эти звонки и Абрамовой, и мне означали попытку восстановить отношения и предотвратить возможные выпады в свой адрес. Наша встреча не состоялась, но намерения Гончара не вызывают у меня сомнений.

    Выяснилось, что первоначально Гончар и Красовский должны были идти в баню вовсе не вдвоем. Говорит Валерий Щукин, депутат Верховного Совета 13-го созыва:

    «Мы собирались втроем идти в эту злосчастную сауну, но вдруг я, по непонятной для меня причине, забыл об этом и вспомнил, когда уже оставалось минут десять. До сих пор не могу понять, как это произошло. Помню, что мне надо снять трубку телефона, позвонить Виктору — и через двадцать минут у меня была бы машина, и я был бы там. Не снял трубку, не позвонил — до сих пор не могу себе объяснить — почему».

    Известный белорусский политолог Валерий Карбалевич тоже говорил мне, что его в тот раз приглашали попариться в баню, но Гончар так ему и не перезвонил. Точно и Щукина, и Гончара кто-то запрограммировал…

    Все это означало только одно: если Гончар и намеревался исчезнуть, то не в тот день.

    Наконец, все, кто знал Гончара, подтвердят, что несмотря на репутацию политика, склонного к авантюрам, он никогда не предпринимал шагов, которые не укладывались в определенные сценарные рамки. Он предпочитал продумывать все до конца, а не полагаться на волю судьбы. Не мог он разыгрывать собственное исчезновение хотя бы потому, что не было сценария возвращения. Ведь любая непродуманность тут же обернулась бы для него политическим позором.

    Нет, меньше всего это исчезновение напоминало инсценировку или розыгрыш…

    Попытка оправдания

    А вот с объяснением того, что и как произошло, дело запутывалось все больше и дальше. Слово корреспонденту «Белорусской деловой газеты» Виктору Мартиновичу:

    «Сразу же после исчезновения Гончара следственные органы нашли за баней имитацию автокатастрофы — куски стекла и фар, кровь, тормозной след. Однако… никакой аварии там не было. Об этом свидетельствуют два обстоятельства.

    Первое. Ни один из опрошенных нами свидетелей (из тех, что были в бане либо недалеко от бани в момент между 22.40 и 22.45 16 сентября) не смог вспомнить о чем-то, хотя бы отдаленно напоминающем звук столкновения… Если бы за баней действительно произошла авария с участием этой машины, да такая, что в ее результате кровь осталась даже на асфальте, звук столкновения слышали бы не только в бане, но и в радиусе двух кварталов вокруг…

    Второе. Вокруг здания есть узкая дорога, предназначенная для того, чтобы дать автомобилям возможность развернуться. С нее два выезда. Первый — через двор по направлению к переулку Рабочему, второй — в узкий промежуток между двумя домами. Следы аварии были найдены именно здесь, на втором выезде. Так вот, интрига заключается в том, что этот выезд ведет в тупик, если пройти вперед, выйдешь на пустырь, украшенный ржавыми мусорными ящиками и прочей ерундой… Автомобиль Красовского без особой на то надобности просто не мог ехать в этом направлении…

    В том случае, если бы их "взяли" на выезде (который, напомним, ведет к пустырю), звуки борьбы привлекли бы к себе внимание очевидцев. Надо думать, такого рода задержания проходят по всем правилам жанра, с вооруженными людьми в масках и т. п. Подобные "картинки" надолго остаются в памяти народной. Да и не настолько глупы спецслужбы, чтобы проводить столь ответственное задержание во дворе жилого дома в тот час, когда все его обитатели уже вернулись с работы и жаждут зрелищ. Так что, вероятнее всего, "джип" беспрепятственно покинул двор и устремился куда-то. Куда?..

    Гончар и Красовский покинули баню в промежутке между 22.40 и 22.45. И Гончар спешил домой, поскольку ждал телефонного звонка. Таким образом, по логике, после выхода из бани Виктор Гончар на автомобиле Красовского должен был сразу же устремиться по направлению к дому. Заводской район белорусской столицы — не самый оживленный, тем более в 22.40. А потому по пути следования "джипа" надо думать, попался не один десяток мест, оптимальных для задержания. Что происходило там, неизвестно. Но нечто происходило. После чего и имитировали аварию на улице Фабричной»417.

    Очевидным было только то, что операцию по захвату двух молодых и физически крепких людей не по силам было бы осуществить никому, кроме обученных и хорошо оснащенных профессионалов. Но кто эти профессионалы и на кого они работали? Ответа на эти вопросы тогда ни у кого попросту не было, как и в истории с исчезновением Захаренко.

    Оба исчезновения прокомментировал Александр Лукашенко, причем, не где-нибудь, а в Государственной думе Российской Федерации:

    «Вы заметьте, исчезли два человека, практически обанкротившихся два человека в политике. Не те, которые могут быть соперниками нынешнему Президенту в перспективе, а те, которые уже оказались отыгранными»418.

    Но ни Захаренко, ни тем более Гончар в его глазах не могли быть отыгранными картами. И попытка Лукашенко представить их таковыми свидетельствует как раз о том, что он считал их весьма опасными. Во всяком случае, он всегда пытался публично ошельмовать всех, кто начинал представлять для него хоть какую-то опасность.

    Разумеется, Лукашенко не мог не знать о подготовке Гончаром «аппаратного переворота», более того — о готовности многих депутатов вернуться в парламент.

    «Я был в ужасе, когда узнал, что Виктор провел переговоры с депутатами, — вспоминает Евгений Будинас. — А он приехал, весь дрожал от возбуждения — он почувствовал, что это получается. Но то, что это получается, почувствовал не только он, почувствовал и Лукашенко».

    Почувствовал. И хочешь не хочешь, но за тем, что он во всеуслышание называет этих людей обанкротившимися, угадывается попытка самооправдания.

    «Они не исчезли…»

    Официальное следствие шло своим ходом.

    Следователям помогло то трагическое обстоятельство, что еще раньше среди лиц, чье исчезновение получило громкий резонанс в обществе, был и оператор съемочной группы ОРТ Дмитрий Завадский419. Дмитрий никоим образом не мог считаться конкурентом Александра Лукашенко в борьбе за президентское кресло, а посему его дело можно было вести, не пугаясь «излишних» политических сложностей.

    Изучая собранные по «делу Завадского» материалы, следователи пришли к неожиданным выводам, которые буквально потрясли основы государственной власти в Беларуси.

    «В 2000 году бывший сотрудник спецподразделения "Алмаз" Игнатович был задержан на территории Чечни. После задержания с ним общались работники российских спецслужб. Он рассказал, что он по указанию высших должностных лиц силовых министерств РБ выполняет специальное задание. Его продержали под арестом 10 дней и выпустили. После того как Игнатович вернулся в Беларусь, его задержали. На момент задержания он совершил множество преступлений в составе сформировавшейся преступной группы. Среди них не только похищения, убийства, разбои, но и наиболее актуально-значимые дела — похищения и убийства политиков.

    Когда "разрабатывали" Игнатовича, установили, что 13 мая 2000 года он вместе со своими подельниками под руководством командира спеподразделения МВД РБ СОБР Дмитрия Павличенко участвовал в похищении начальника Контрольно-ревизионного управления Министерства культуры РБ А. В. Грачева. Его похищение произошло на машине "скорой помощи". В похищении участвовало 5–6 человек. Люди действовали нагло, явно хорошо организованно. Грачева вывезли в район Северного кладбища, где приставляли пистолет к голове, угрожали смертью.

    После задержания Игнатовича поступила также информация, подтверждавшаяся материалами уголовного дела, что в похищении Грачева участвовал командир СОБРа Павличенко. Грачев опознал Павличенко как человека, который участвовал в его похищении. На задержание Павличенко как возможного участника преступной группы, было дано "добро" руководства Прокуратуры Беларуси»420.

    Решиться на это задержание генеральному прокурору Олегу Божелко было очень непросто. Полковник Дмитрий Павличенко был фигурой, известной и лично госсекретарю Виктору Шейману, и президенту Александру Лукашенко.

    Свидетельствует следователь Олег Случек421:

    «После референдума 1996 года секретарем Совета безопасности РБ Шейманом было дано поручение командующему внутренними войсками Сивакову422 создать команду, которая смогла бы выполнять любые поручения, вплоть до убийства. Сиваков поручил своему подчиненному офицеру бригады специального назначения внутренних войск Дмитрию Павличенко подобрать людей для выполнения спецопераций.

    Была создана группа, в которую в разное время входили обвиняемые ныне по уголовному делу о похищениях и убийствах людей — Игнатович, Гуз, Малик, Саушкин, а также еще 5–6 человек, не установленных следствием. Группу возглавлял Павличенко. Этой группе было приказано отработать схему похищения, убийства, а затем захоронения трупов. Схема должна была исключать возможность обнаружения трупов. Фактически это было задание разработать схему "идеального убийства", потому что если нет трупа, то нет преступления.

    При убийствах для исключения опознания в случае обнаружения трупов решили использовать пистолет, который невозможно было впоследствии опознать, — это пистолет, которым в Республике Беларусь приводятся в исполнение смертные приговоры. Способ убийства выбрали — стрелять в голову. Этот пистолет давался Павличенко на один-два дня, а после выполнения заказа возвращался на место.

    После разработки детальной схемы "идеального убийства" и одобрения высшей властью группе было поручено опробовать эту схему на криминальных авторитетах. Первым пропал белорусский "вор в законе" Щавлик. Затем пропадают менее крупный "авторитет" Мамонтенок, а также более-менее крупные криминальные авторитеты, живущие на территории Республики Беларусь. Тогда же в криминальных кругах стали ходить слухи о том, что властью была создана группа, которая занимается похищениями и убийствами криминальных авторитетов»423.

    «Криминальный авторитет» Щавлик имел имя и фамилию, как и положено всякому гражданину: Николай Клещ. Его молодая жена в день исчезновения ждала его, как обычно, пока не выглянула в окно и не увидела, что под окном стоит джип мужа. Пустой. Ни самого Щавлика, ни водителя-охранника на месте не было. Больше их и не видели.

    «После исчезновения вышеуказанных лиц шума никто не поднял. Эту схему посчитали идеальной, и группе стали поручать еще более серьезные "заказы" — политические. Пропадает Захаренко, затем Гончар с Красовским, и последним пропадает журналист Завадский. Все указания на проведение операций поступали к Павличенко непосредственно от Сивакова. Сиваков получал их от Шеймана. После отставки Сивакова группа перешла под полный контроль нового министра внутренних дел Наумова424.

    Всего группой совершено более 30 убийств. А также совершены разбойные нападения и убийства из корыстных побуждений, по которым в данное время они и привлекаются к уголовной ответственности. Члены группы были уверены в своей безнаказанности»425.

    Всех — в отставку!

    На задержание командира специального отряда быстрого реагирования (СОБР) полковника Дмитрия Павличенко отправился лично председатель КГБ генерал Владимир Мацкевич. Павличенко аресту не сопротивлялся, правда, попросил разрешения позвонить, в чем ему не было отказано. Допрашивал задержанного генеральный прокурор.

    «На тот момент следствие интересовал больше всего Завадский. От Павличенко, после того как с ним побеседовал Божелко, поступила информация, что труп Завадского находится в районе Северного кладбища. Вероятнее всего, там же находятся и пропавшие белорусские политики — Захаренко, Гончар и бизнесмен Красовский.

    И в тот же день было приблизительно установлено место, где он захоронен, где находится его труп, потому что никто не сомневался, что Завадский действительно убит. И лично Божелко подписал запрос на имя генерального прокурора России Устинова. Он просил предоставить технику, предназначенную для отыскания трупов в земле, а также специалистов, поскольку в Беларуси такая техника на тот момент отсутствовала. Отсутствует она и сейчас»426.

    Звонок, который Павличенко сделал перед арестом, скорее всего, был Виктору Шейману. Это в корне изменило ход дела:

    «Павличенко был помещен в следственный изолятор КГБ. Но на следующее утро он, как ни в чем не бывало, вышел оттуда. Выпустили его сотрудники Совета безопасности, причем по личному указанию тогдашнего секретаря Совета безопасности Беларуси Шеймана.

    На следующий день проводился осмотр на территории воинской части № 3214, где работал Павличенко, и которая фактически являлась базой для этой преступной группировки. В тот день туда приехали сотрудники прокуратуры Республики Беларусь в сопровождении офицера спецподразделения "Альфа" (это спецподразделение КГБ) и попытались произвести осмотр.

    Но потом явился лично Павличенко, который в тот момент должен был находиться в следственном изоляторе, и раздался телефонный звонок. Человек на другом конце провода сказал, что он Шейман и что у них есть десять минут на то, чтобы убраться с территории воинской части. То есть Шейман боялся, что там будут обнаружены какие-то документы, какие-то записи или снимки»427.

    Что произошло? Что так стремительно изменило судьбу арестованного полковника Павличенко?

    Совсем немногое: государственный секретарь Совета безопасности Шейман доложил Александру Лукашенко о задержании полковника Павличенко.

    Тот созвал совещание, на котором присутствовали председатель КГБ, генеральный прокурор, госсекретарь Совбеза и министр внутренних дел Владимир Наумов, чья виза также обнаружилась на постановлении о задержании Павличенко.

    О чем они говорили, покрыто мраком. Но после этого разговора указом президента снимаются с должности и госсекретарь Совета безопасности, и генпрокурор, и председатель КГБ. А в придачу еще и министр культуры. Для общественности было загадкой: при чем тут министр культуры? Скорее всего, при том, что все неприятности Дмитрия Павличенко, как мы помним, начались именно с показаний работника Министерства культуры Грачева, которые и дали следственной группе возможность выйти на след Павличенко.

    А вот в том, что Лукашенко уволил Мацкевича и Божелко, никакой загадки нет. Оба проявили инициативу и самостоятельность, зайдя в следствии дальше, чем их просили. Дошли до того, что потребовали снять самого Виктора Шеймана. Такое не прощается: «копать» под Шеймана — все равно, что привлекать к ответственности президента.

    Но и Виктор Шейман был уволен. Вместе с ними и, вероятно, как многие подумали, для того, чтобы продемонстрировать беспристрастность президента. Хотя…

    В одной связке

    Мы уже неоднократно встречались с Виктором Шейманом на страницах нашего повествования. Он был депутатом Верховного Совета 12-го созыва, где работал секретарем комиссии по вопросам национальной безопасности и обороны. Многие помнят его тихим, спокойным и немногословным человеком.

    После избрания Лукашенко президентом полковник Виктор Шейман занял пост государственного секретаря Совета безопасности. Так молчаливый депутат стал молчаливой фигурой влияния.

    Его главным качеством была преданность.

    Говорят, однажды президент спросил Шеймана, действительно ли тот ему предан. В ответ Шейман достал пистолет и молча (как всегда) приставил к собственному виску. И по его глазам Лукашенко понял, что — да, этот по его приказу курок спустит.

    Первоначально предполагалось, что госсекретарей будет как минимум два — руководители Совета безопасности и Президентского совета, который должен был работать со структурами гражданского общества. Но Шейман при поддержке Титенкова (все-таки в одном «мерседесе» под Лиозно подвергались обстрелу) сумел убедить Лукашенко в том, что подобная структура не нужна вообще.

    В первые же дни существования Совбеза Шейман попытался монополизировать всю информацию, шедшую к президенту. Считая, что анализ информации — это дело разведки и контрразведки, он набрал в свой аппарат работников Комитета госбезопасности. В их задачу входило поставлять госсекретарю как можно больше фактов о «происках» оппозиции всех видов. Собрав информацию, он отправлялся в кабинет президента, благо у него была такая возможность.

    Первое время каждый рабочий день президента начинался с традиционного доклада Шеймана. Что можно доложить за 30 минут? То, что написали тебе подчиненные. Что могут написать подчиненные госсекретаря Совбеза? То, что делает и Шеймана, и возглавляемое им ведомство нужным и незаменимым в глазах главы государства. Опасность! Всюду враги! В парламенте — козни. Генералы плетут заговоры! Экономика рушится! Всюду враги, всюду… С этого Лукашенко и начинал свой рабочий день428.

    Шейман был нужен. Вряд ли кто-нибудь на его месте стал бы так ревностно служить Лукашенко, вычищая, к примеру, из армии и спецслужб авторитетных и влиятельных людей. С генералитетом Шейман повел настоящую войну.

    Особо скандальной была отставка с поста министра обороны генерал-лейтенанта Леонида Мальцева429. Его с позором изгнали за то, что якобы он вышел приветствовать коллектив Минского мединститута в пьяном виде. По свидетельству очевидцев, Мальцев был абсолютно трезв, пока не глотнул из стоявшего перед ним стакана с водой — тут его и повело430.

    Постепенно с именем Шеймана многие стали связывать все реакционное и темное, что происходило в Беларуси. Но чем хуже становилась репутация Шеймана, тем ближе он оказывался к Лукашенко, который, как мы помним, всегда предпочитал делать ставку на людей «отвязанных», на тех, кому некуда больше бежать. Шейману некуда бежать уже в силу сложившейся репутации.

    И вдруг этот неожиданный указ об отставке, вызвавший недоумение и ликование общественности.

    Рука руку моет

    Но ликовали недолго.

    Через сутки после публикации указа и снятия с работы Виктор Шейман был назначен генеральным прокурором республики.

    Официально об этом было объявлено во время коллегии КГБ, в ходе которой шло представление нового шефа «конторы» — Леонида Ерина431. Александр Лукашенко прибыл в сопровождении нового генерального прокурора и российского телеоператора.

    Публично, под телекамеру и улыбку Виктора Шеймана, совсем не удрученного своей вчерашней отставкой, был устроен разнос главной государственной спецслужбе страны.

    Этим назначением Лукашенко привязал к себе Шеймана крепче, чем наручниками приковывают друг к другу уже осужденных преступников.

    Но именно назначение Шеймана на пост генерального прокурора лишило их обоих в глазах общества — прежде всего, западного — презумпции невиновности. Ведь что получается? Вчерашний генпрокурор Олег Божелко просил президента оградить его от давления Шеймана, мешавшего работе следственной группы. Теперь Шейману не нужно было ни на кого давить: следствие перешло под его безраздельный контроль. И стало совсем темным делом.

    Тут же за подписью нового прокурора на имя Устинова в Москву направляется новое письмо. В ней сообщается, что необходимость проведения работ по отысканию трупов в земле отпала. Недаром Лукашенко упрекал бывшего прокурора Божелко: «Вам что, нужно, чтобы оппозиция носила гробы с их телами по Минску?»432

    Молчащие и свидетельствующие

    Генерала Владимира Мацкевича отправили послом в Сербию, предварительно устроив ему еще одну проверку на лояльность и терпимость: белорусское телевидение и МИД наперебой сообщали общественности о том, что в Минске, оказывается, отрабатывался «белградский сценарий» установления нелегитимной власти. Получалось, что новый президент Югославии, которому Мацкевич едет вручать верительные грамоты, на самом деле нелегитимен. Это был скандал.

    Но Мацкевич сделал вид, что ничего не заметил, и приступил к новой работе.

    Заговорил о пропавших он лишь один раз, когда до него дозвонилась жена Виктора Гончара — Зинаида Гончар. Отказаться встретится с ней Мацкевич не мог.

    Они договорились о конфиденциальной встрече. Она подсела к нему в машину, и они въехали во двор дома, в котором Зинаида никогда не была.

    Сидя в машине, они проговорили около трех часов. Зинаида Гончар рассказывает:

    «Сложилось впечатление, что он мной манипулировал, как девочкой. Привез в какой-то двор, там из подъезда вышел тоже кагэбэшник. Мацкевич мне говорит: "Нас засекли". Я говорю: "Вы бы меня еще во двор КГБ подвезли. Там бы точно не засекли". Чего мы полезли в чужой двор?

    Мацкевич все знает, но ничего он не подтвердил, ничего не опроверг. Он слишком умен. И явно подстраховался, демонстрируя спецслужбам нашу встречу: могу, мол, и выложить все на чистоту».

    До сих пор не заговорил и бывший генпрокурор Олег Божелко. О степени его информированности мы можем судить лишь по пересказам Василия Леонова, сумевшего побеседовать с Олегом Александровичем, когда тот вынужденно скрывался в России. Леонов поведал об этом на одной из пресс-конференций:

    «Божелко обстоятельно рассказывал о том, что Лукашенко всячески мешал проведению следствия. Требовал прекратить следствие в отношении установления истинных причин пропажи Захаренко и Гончара. Вот что он говорил Божелко: "Ты довел меня до истощения! Я ночами не сплю. Глотаю горстями таблетки, а ты копаешь… Копаешь под меня… Бросьте искать Захаренко и Гончара!.. Ищите Диму" (Завадского. — А. Ф.)».

    Скажу честно, я не записывал наши беседы на диктофон или видеокамеру. Хотя такая возможность была. Божелко обещал все рассказать. О том, что "эскадроны смерти" созданы экс-министром внутренних дел Юрием Сиваковым на базе спецподразделений для того, чтобы убирать уголовных авторитетов, предпринимателей, богатых людей… Команду для истребления политических деятелей отдавал Шейман. У меня есть три свидетеля, которые дали мне право на сегодняшнее выступление. Эти люди присутствовали при моих встречах с Божелко. Они готовы явиться в любой суд, в том числе и белорусский, если им будет гарантирована безопасность»433.

    Неожиданно появилось и еще одно косвенное свидетельство возможной причастности к деятельности «эскадрона смерти» высших должностных лиц государства.

    Попросил политического убежища в Германии начальник СИЗО № 1 МВД Беларуси Олег Алкаев, в чьи обязанности по должности входила также организация приведения в исполнение смертных приговоров. Он предал гласности свой рапорт на имя министра внутренних дел Владимира Наумова, который мы приводим полностью:

    «Докладываю, что, являясь руководителем специальной группы по приведению в исполнение смертных приговоров, я познакомился с командиром СОБР Павличенко Дмитрием при следующих обстоятельствах. В конце октября 1999 года, а точнее 22.10.99 г., по приказу (устному) бывшего министра МВД Сивакова Ю. Л., переданному через начальника КИН (Комитет по исполнению наказаний. — А. Ф.) МВД Кадушко С. А., мною был допущен присутствовать при исполнении приговора командир СОБР Дмитрий Павличенко. Цель его присутствия мне непонятна и неизвестна, мне о ней никто ничего не говорил. В этот день были расстреляны 5 человек. Павличенко присутствовал при расстреле каждого. В один из моментов он спросил исполнителя, почему он стреляет в голову, а не в сердце, заявив при этом, что выстрел в сердце более гуманен и при этом вытекает меньше крови. На исполнителя это произвело некоторое впечатление, так как такие слова мог сказать только человек, на практике знающий характер ранений в различные области тела. По окончании всей процедуры Павличенко ушел и при захоронении трупов не присутствовал. Повторно, уже в декабре, Павличенко лично приезжал и интересовался, когда будет следующее исполнение приговора. Я ему объяснил, что лично не уполномочен решать вопрос о его присутствии, и отказал ему в этом. Больше мы с ним не встречались.

    Кроме того, хочу пояснить, что дважды по распоряжению министра Сивакова Ю. Л. у меня для неизвестных целей был истребован специальный пистолет с глушителем, которым приводятся в исполнение приговоры. Первый раз 30.04.99 г. и возвращен 14.05.99 года. Второй раз 16.09.99 г. и возвращен 18.09.99 года. Первый раз по письменному указанию замминистра Чванкина А. А. пистолет получил полковник милиции Дик В. И., и возвратил также он, второй раз пистолет получил лично адъютант министра по имени Владимир Павлович. О получении ими оружия имеется отметка в журнале учета выдачи оружия.

    Начальник СИЗО полковник внутренней службы

    О. Л. Алкаев.

    23.11.2000 г.»

    «Расстрельный» пистолет оба раза потребовался тогдашним главой МВД Юрием Сиваковым как раз в период, когда исчезали люди — вначале (конец апреля — первая половина мая 1999 года) Юрий Захаренко, затем (16–18 сентября 1999 года) Виктор Гончар и Анатолий Красовский. Разумеется, такое совпадение многими было воспринято как далеко не случайное.

    Картину происшедшего дополнил и другой опубликованный документ. Это рапорт генерал-майора Николая Лопатика на имя министра внутренних дел Владимира Наумова:

    «Докладываю вам о том, что мною получена информация следующего содержания.

    В апреле 1999 года Шейман В. В. дал указание министру внутренних дел Сивакову Ю. Л. допустить в СИЗО № 1 ГУВД Мингорисполкома командира СОБР Павличенко во время исполнения процедуры расстрела приговоренного к этой мере наказания и последующих действий по его захоронению. Сиваков Ю. Л. данное указание передал начальнику СИЗО Алкаеву О. Л. Павличенко к процедуре был допущен.

    6 мая 1999 года Шейман В. В. дал указание Сивакову Ю. Л. выдать пистолет, которым приводится в исполнение приговор о смертной казни, Павличенко. Сиваков дал указание Алкаеву выдать хранящийся у него пистолет Павличенко, что Алкаев и исполнил. В данное время Шейман В. В. дал указание Павличенко физически уничтожить бывшего министра внутренних дел Захаренко Ю. Н. Информационное обеспечение местонахождения Захаренко Павличенко было обеспечено спецподразделением Васильченко Н. В., задание на которое ему также дал Шейман В. В. через своих сотрудников.

    Акция захвата и последующего уничтожения Захаренко была произведена Павличенко, командиром роты СОБР… (далее неразборчиво), командиром первой роты спецназа в/ч и четырьмя его бойцами. 8 мая 1999 года пистолет Павличенко сдал Алкаеву. По … (неразборчиво). 16 сентября 1999 г. Павличенко провел акцию захвата Гончара В. И. и Красовского А. С. Место захоронения трупов Захаренко Ю. Н., Гончара В. И., Красовского А. С. — спецучасток номерных могил на Северном кладбище.

    Начальник ГУКМ генерал-майор милиции

    Лопатик

    21 ноября 2000 г.»

    Оба документа датированы ноябрем 2000 года, то есть появились накануне ареста Павличенко, и, скорее всего, именно они послужили основанием для его ареста. Подлинность данного рапорта подтверждали неоднократно и сам Николай Лопатик, и министр Владимир Наумов.

    Мало того, «у Лопатика состоялся разговор с Лукашенко, во время которого генерал сказал: "Александр Григорьевич, вы не имели права убивать генерала Захаренко!"»434.

    И Лукашенко не нашелся, что ответить.

    Страх, который всегда с тобой

    Мог ли Лукашенко отдать приказ устранить тех, кого почему-либо опасался?

    Он — всего лишь человек, поэтому естественно боится смерти так же, как и все мы. Противоестественным страх смерти становится, когда вдруг оказывается, что он связан с потерей власти. А Лукашенко как раз постоянно и путает покушение на его власть с покушением на жизнь:

    «Сегодня бросают камень в людей, которые стоят рядом со мной, имея в виду, что этот камень попадет в меня. Я это прекрасно понимаю. Никому же не нужны ни Шейман, ни Павличенко, ни Сиваков, ни Мясникович, ни Ермошин. В данном случае нужно убить Лукашенко»435.

    «Оппозиция состоит из "ужасных людей, которые уже сегодня думают о том, как они после моей отставки посадят меня в тюрьму или уничтожат", — сказал глава белорусского государства Александр Лукашенко на состоявшейся на днях пресс-конференции»436.

    «У них сегодня масса заготовлено мероприятий против руководства нашей страны. Недавно я получил дополнительную информацию о том, что они планируют вплоть до силового уничтожения президента. Вы им передайте: пусть к этому пункту переходят сразу»437.

    Даже скандал вокруг изгнания западных дипломатов из поселка «Дрозды» Лукашенко связывает с опасностью, угрожавшей его жизни:

    «Возбуждено около 60 уголовных дел. Наверное, рано говорить, но жизнь президента висела на волоске. Это преступление подготавливалось, к сожалению, в нескольких метрах отсюда (от "Дроздов" — Е. Р.). Так что не надо однозначно воспринимать все то, что происходит вокруг "Дроздов"»438.

    Подобные высказывания можно приводить до бесконечности.

    Вновь и вновь Лукашенко возвращается к этой теме. Ему поддакивают российские политики, якобы осведомленные об угрозе, — только депутат российской Государственной думы, экс-прокурор коммунист Виктор Илюхин четырежды публично предрекал покушения на Лукашенко439. Об этом же в разное время говорили и Амангельды Тулеев, и Геннадий Селезнев. Но ни разу их высказывания не подтверждались публикацией каких-либо документов. Так же, впрочем, как ни одно из 60 связанных с угрозой жизни президента уголовных дел, о которых говорил Лукашенко, не дошло до суда.

    Апофеозом раскрытия заговоров стала «вильнюсская эпопея».

    Александр Лукашенко прибыл в Вильнюс для участия в региональной встрече глав государств и заявил, что на него готовится покушение. Однако литовское МВД сначала обнаружило на своей территории чужие спецслужбы, следившие без дозволения литовской стороны за гражданами Литвы, крайнее недовольство чем и выразило, а затем уже занялось деятельностью своих граждан, которые, как и следовало полагать, вовсе и не собирались охотиться на Лукашенко.

    Судя по всему, Лукашенко верит в то, о чем говорит. А такая вера — всегда удобный повод для любого самооправдания — как далеко в своей самозащите ты бы ни зашел.

    «Больше не ищите виновных»

    До сих пор ни Шейман, ни Лукашенко не представили общественности никаких доказательств своей непричастности к исчезновению политиков, а все аргументы, приводившиеся Лукашенко, до сих пор только демонстрировали его готовность изворачиваться и кривить душой. Так, во время пресс-конференции, посвященной десятилетию собственного правления, президент Лукашенко заявил:

    «Что всегда удивляет: ну если так родственники переживают, ну вы ко мне придите. Пришел, я не могу сказать кто, один человек, женщина — понимаете, по какой причине я не могу назвать ее фамилию. Она пришла ко мне, я ее принял, спросила об одном человеке, опять не называю фамилию. Меня поразила эта женщина. Молодец. Я с ней три часа беседовал. Я ей показал некоторые документы. Но если я их сейчас обнародую, то дело Завадского превратится в "антидело" для вас. Это, кстати, моя боль единственная — Дима Завадский. Я бы многое отдал для того, чтобы узнать о судьбе этого парня»440.

    Но все родственницы исчезнувших — Гончара, Завадского, Красовского — опровергли слова Александра Лукашенко. Никто из них никогда не был допущен к нему, хотя они публично просили дать им информацию, как говорится, из первых рук. А близкие Юрия Захаренко давно находятся в Германии, где получили политическое убежище.

    Трудно поверить и всем остальным заверениям Лукашенко о том, что никто и никогда не мешал следствию по делам исчезнувших.

    …Лукашенко не может не понимать, что его молчание по поводу исчезновений известных людей оборачивается против него. Поэтому он и взрывается:

    «Так вот, чтобы не мучались больше журналисты по поводу вот этих всех громких дел и преступлений, я хочу заявить следующее: да, я виноват, что это произошло в стране. Я, потому что я — президент. И больше не ищите виновных. И поэтому я несу за это и другое ответственность в полном объеме…»441

    Но не надо только думать, что это признание. Скорее, это попытка оправдаться по принципу «от обратного».

    «Поэтому, еще раз подчеркиваю, не пытайтесь найти виновных, — виноват только я».

    Ничего нового в этом примитивном приеме нет.

    «Но судить меня будут только тогда, когда мне в доверии откажет народ. И когда они захватят власть. Тогда они все без суда и следствия, и это вы хорошо знаете, посадят меня на кол под одобрительные вопли западных наставников демократии».

    Когда речь идет о расстреле — или, как в нашем случае, о том, что посадят на кол, — суть вопроса о персональной ответственности, о поиске конкретных виновных как-то незаметно забывается. Подменяясь откровенной демагогией:

    «Поэтому я еще раз подчеркиваю: я виноват, и я несу ответственность за все, что тут происходит в нашем государстве».

    Так Лукашенко ведет себя не только в собственной стране. Каждый раз, когда впереди референдум или выборы, он начинает провоцировать очередной скандал (иногда — заранее), раздувать свару. Дескать, Запад меня во всем обвиняет — в нарушениях прав человека, в политических убийствах, в союзе с Россией, в торговле оружием, еще немного — и в людоедстве обвинят! У них, мол, у западников, Лукашенко во всех смертных грехах виноват! Хотя на самом деле речь-то о простом приведении Избирательного кодекса Беларуси к общепринятым нормам.

    Но на сей раз дело не только в попытке с помощью свары уйти от вопроса об исчезнувших политиках. Вслушаемся еще раз:

    «И больше не ищите виновных. И поэтому я несу за это и другое ответственность в полном объеме. Поэтому, еще раз подчеркиваю, не пытайтесь найти виновных…»442.

    Хочешь — не хочешь, но главное здесь не то, что он как президент и впрямь виновен в исчезновении Гончара и Захаренко, а другое: «И больше не ищите виновных!». Он ведь это не на кухне жене повторяет, а высшим чинам КГБ, которые виновных искать-то как раз обязаны, причем говорит это спустя несколько месяцев после громкой отставки председателя КГБ Владимира Мацкевича и генерального прокурора Олега Божелко, попытавшихся этих самых виновных найти.

    Правда, однажды от этой методики клинической скандалистки он отказался.

    Это было в 1996 году. Виктор Гончар работал тогда генеральным секретарем Экономического суда СНГ. Машину, в которой он ехал домой, внезапно, без всякой видимой причины, обстрелял милицейский патруль. Сидевшую рядом с ним помощницу ранили. Гончар был депутатом Верховного Совета, и депутаты, уже готовившиеся к импичменту, подняли шум. И тогда Лукашенко позвонил Гончару домой.

    Вот как Зинаида Гончар вспоминает об этом спустя годы:

    «Я снимаю трубку. И слышу:

    — С вами будет говорить Александр Григорьевич…

    И его голос:

    — Зина, здравствуй.

    Я, конечно, так и села.

    Он говорит:

    — Сейчас мы собираем силовиков, эту тему будем обсуждать, но ты хоть веришь, что не я стрелял?

    — В то, что не ты стрелял лично, я верю, но что ты мог команду дать, в этом я не сомневаюсь.

    И он стал спрашивать меня, как вообще дела, как родители, как мама, как папа. Я говорю:

    — Ты что — не помнишь, что папы у меня нет? Ты сам приходил на похороны.

    И как-то на этом разговор закончился.

    Виктор разозлился, когда узнал об этом. Представляете: Катю (раненую помощницу Гончара. — А. Ф.) только что прооперировали, Женя (водитель Гончара, задержанный милицией. — А. Ф.) — в тюрьме, а я с каким-то президентом по телефону болтаю, вместо того чтобы к ним ехать! Виктор мне прямо сказал:

    — Ты что — не могла его на хрен послать?!»

    Вероятно, в тот момент Лукашенко действительно хотелось, чтобы Зинаида поверила: он в этом выстреле не виноват. Потому он не кричал, не скандалил, никому не угрожал… И, похоже, даже не обиделся, поняв, что ему не поверили. Потому что действительно — кто виноват, если не он как президент?

    Но вот в какой именно степени и в чем конкретно лично он виноват, мы, похоже, узнаем лишь тогда, когда ему в доверии откажет народ.

    Лукашенко сам так сказал.

    А пока этого не случилось, можно и поскандалить, бия себя в грудь. В конце концов, существует презумпция невиновности, никто, кроме нескольких десятков людей, выходящих на улицу с портретами исчезнувших и лозунгами «Где Захаренко?», «Где Гончар?», не может — не осмеливается — сказать вслух, что Лукашенко велел устранить своих возможных конкурентов.

    Хотя их исчезновение он использовал в полной мере. Теперь никто не мешал Лукашенко переизбраться во второй раз.

    Глава четвертая. Выборы без выбора

    Предвыборная толчея

    Пришел 2001 год. Тот самый, когда, согласно измененной на референдуме Конституции, Лукашенко предстояло переизбираться.

    Он чувствовал, что его рейтинг уже не тот. Перед выборами избиратель вольно или невольно начинает задумываться об альтернативе. И даже не в недовольстве властью тут дело — просто время прошло, накопилась усталость и от политики, и — вот это гораздо хуже — от лица, эту политику проводящего. Брежнев восемнадцать лет томил народ. От Горбачева устали за пятилетку. На Шушкевича и Кебича всех собак начали вешать через неполных три года после того, как они оказались у руля. А здесь уже семь лет прошло.

    Если бы можно было обойтись без выборов, он бы без них обошелся. Но обойтись было нельзя.

    При всех своих прежних призывах к бойкоту и оппозиционно настроенная часть общества не могла не принять самого широкого участия в президентских выборах.

    Даже слишком широкого, потому что в оппозиции и рядом с ней оказалось чересчур много кандидатов на президентский пост. Пример директора совхоза, который стал главой государства, вскружил голову чуть ли не каждому, занимавшему в прошлом более высокий, чем у Лукашенко, пост.

    В списке зарегистрировавших свои инициативные группы оказались экс-премьер, бывший министр обороны, бывший гродненский губернатор, бывший глава Администрации, лидер Народного фронта, руководитель Федерации профсоюзов, чрезвычайный и полномочный посол, депутаты, партийные лидеры. Кроме них, группы пытались зарегистрировать директор завода холодильников Калугин, популярный артист-комик, несколько бизнесменов и даже безработные. Образовалась толчея.

    Претенденты толпами ходили на одни и те же дипломатические рауты, отвечали на одни и те же вопросы — причем одними и теми же словами.

    — Что вы будете делать с экономикой после победы? — вопрошали дипломаты.

    — Проведем реформы с учетом отрицательного и положительного опыта наших ближайших соседей, — почти хором отвечали соискатели президентского мандата.

    — Как интересно! А шансы у вас есть?

    — Есть! — отвечал тот же хор соискателей.

    Со стороны это выглядело довольно грустно и бестолково. При этом почти каждый из претендентов убеждал других в неотвратимости собственной победы, уверял, что его поддерживают в Кремле или на Западе, и советовал всем снимать свою кандидатуру в его пользу.

    Леонид Синицын, призывая меня в помощники, не случайно начал разговор тоже с намека на поддержку Москвы. В Беларуси многие понимали, что без этого шансов сменить Лукашенко ни у кого не будет.

    Поэтому сразу несколько соискателей белорусского президентства решили на свой страх и риск сыграть роль «кремлевского кандидата». А что? Навязать себя Кремлю так, чтобы у Путина не было возможности отречься. Кто же отрекается от политика, который заявляет еще более пророссийскую программу, чем Лукашенко?

    Таких соискателей оказалось трое. Леонид Синицын, Михаил Маринич и Наталья Машерова — дочь бывшего партийного руководителя Беларуси.

    О судьбе Маринича, который был послом Беларуси в Латвии, мы уже знаем. В ответ на его неожиданное выдвижение чиновники зашевелились: такое не может быть случайным. За спиной Маринича они угадывали другие, гораздо более серьезные фигуры из «минской группы» — премьер-министр Владимир Ермошин, глава Администрации Михаил Мясникович. Может, Маринич и не согласовывал с ними свои действия, но все знали об их добрых личных отношениях, как и об их отношениях с Москвой.

    Это увеличивало шансы и усиливало подозрения. И Администрация, как мы помним, активно «помогла» Мариничу не собрать необходимые для выдвижения подписи, и он из претендентов вылетел443.

    Наталья Машерова, или, как называли ее между собой журналисты, «Петровна», пошла вперед, как танк. И принялась, создав группу поддержки, собирать подписи на выдвижение. Работала она на одном с Лукашенко электоральном поле. А любовь к ней российской посткоммунистической элиты была столь велика, что и телеэкран, и газетные полосы дочери «самого Машерова» предоставляли в России охотнее, чем другим.

    Лукашенко, нутром почувствовав, что она может серьезно испортить ему игру, начал психическую атаку: «Мне только обидно, очень обидно, что такие люди, как Машерова, — это я говорю о том, что своими руками вытаскивал, в семью ходил, поддерживал, помогал. Ведь 25 лет уже только, знаете, где-то, кто-то в газете напишет "Петр Миронович, Петр Миронович". Брошена была семья, никто туда никогда не ходил. Вы же помните, после президентских выборов я пошел в эту семью, поддерживал всегда. Много сделал для избрания этого человека в парламент — и тут удар в спину… Что, она не понимает, что она этим самым играет на руку вот этой отвязанной прозападной оппозиции? Что, не понимает? Понимает. Так зачем же так поступать? Я не нападаю, поймите, это просто личное»444.

    На самом деле семья Машеровых никогда не была «брошенной». Но все знали, что значит «личная» обида президента. После этих слов президента стало понятно: или Наталья Машерова уступит Александру Лукашенко, или семью действительно «бросят». Тут на «Петровну» надавили. Как? Разным людям она рассказывала разные версии, но очевидно, что угроза шла родне. Болела мать, должен был поступать в институт сын, неприятности могли быть у дочери и зятя. Риск был слишком велик.

    Кроме всего прочего, в самый последний момент Машерова не получила обещанной поддержки от кремлевской Администрации; по настоянию путинских администраторов буквально за час до эфира был отменен выход передачи о «достойной претендентке» и «продолжательнице дела отца». И «Петровна» сдалась. Не говоря ни слова, она отнесла в ЦИК заявление об отказе от регистрации.

    Не удалось заручиться «поддержкой Кремля» и Леониду Синицыну. Хотя к подготовке своей откровенно пророссийской программы он относился весьма серьезно. Синицын рассказывает:

    «В 2001 году я был убежден, что мы подошли к точке излома, что новая власть будет должна поменять ориентиры, отказаться от идеологии благих намерений. Общение с самыми разными людьми — от рабочих до элиты, в том числе и номенклатурной, — убеждало меня, что люди не хотят отставать от цивилизованных стран. Именно этот взгляд и выражала моя "команда 2001". Предельно ясно мы определились и в отношениях с Россией. Мы считали, что вместе с Россией нам нужно выработать единые экономические правила игры, адаптированные к реалиям современного мира».

    Но Россия не посчитала, что ей нужно идти вместе именно с командой Синицына. Москва вообще не торопилась с поддержкой альтернативных кандидатов. Путин в то время еще не был уверен в себе. Как человек новый он, скорее всего, даже и не знал, что многие из тех, кто его окружал (вплоть до членов Совета безопасности), если и не прикармливались у его «белорусского коллеги», то надеялись в обмен на поддержку Лукашенко кое-что отхватить при приватизации лакомых кусков белорусской промышленности. А поскольку все вокруг твердили, что только Лукашенко способен защитить интересы России в Беларуси, Путину оставалось лишь молчать и соглашаться с «коллективным мнением».

    Синицын достаточно быстро все понял. Поэтому когда его не зарегистрировали (объявив недействительными добрых 30 тысяч подписей), он вздохнул даже с некоторым облегчением — по крайней мере, мне так показалось.

    Но кроме «московских» были и еще претенденты, часть из которых активно поддерживал Запад.

    По западной рецептуре

    Как мы помним, Лукашенко сделал вид, что внес поправки в Избирательный кодекс и в точности выполнил требования ОБСЕ.

    Но в Минске работала консультативно-наблюдательная группа ОБСЕ во главе с послом Виком, который хорошо понимал, что происходит на самом деле, и видел, как Лукашенко водит за нос Европу. Об этом Вик регулярно и докладывал в Вену, в штаб-квартиру направившей его в Минск организации.

    КНГ была уполномочена оказывать методическую помощь правительству и гражданскому обществу по демократизации обстановки в стране. Так как правительственная сторона (то есть Лукашенко) к ее рекомендациям не прислушивалась, то Вик сосредоточился на работе с гражданским обществом.

    Вспоминает лидер коммунистов Сергей Калякин:

    «До Вика политические партии разного спектра — допустим, коммунисты и БНФ — вообще не встречались на регулярной основе, ничего не обсуждали. Нам было безразлично, за что мы вместе выступаем. Мы не хотели этого знать. Мы просто были непримиримыми противниками. Вик сумел нас убедить в том, что первичными являются общие проблемы демократизации страны, а амбиции и конкретные цели каждой партии — дело вторичное. Он просто говорил: "Я хочу, чтобы вы встретились и обсудили проблемы". КНГ была как бы нейтральная территория, на которой начали обсуждать общие проблемы. Здесь мы пришли к "четырем условиям", которые потом вошли во все международные документы».

    Вик и подхватил предложенную политтехнологами от оппозиции идею выделить среди бесчисленных кандидатов основную группу, куда вошли Михаил Чигирь, генерал-полковник Павел Козловский, Семен Домаш, Владимир Гончарик и лидер коммунистов Сергей Калякин.

    Отчасти создание «пятерки», как эту группу сразу стали называть в прессе, было разумно. Так появился хоть какой-то шанс уменьшить количество кандидатов, не раздирая голоса избирателей. Если эти пятеро сумеют договориться между собой, может быть, и другие последуют их примеру, и в конце концов Лукашенко будет противопоставлен единый кандидат от всех оппозиционных сил.

    Наверное, будь эта тактика согласована заранее, концепция «единого кандидата» имела бы смысл. Но условия обсуждались по ходу дела, договоренности достигались с трудом: каждому из кандидатов было тяжело отказаться от собственных амбиций. Кроме того, все эти торги и согласования условий происходили на глазах у избирателей, что вовсе не повышало рейтинг оппозиции.

    «Ничего хорошего все это не сулило, — вспоминает Геннадий Грушевой. — Как и любой оппозиционной коалиции. Ведь у каждого политика свой электорат, каждый к своему избирателю и обращается. Рядовые коммунисты, например, на дух не переносят Народный фронт, еще с советских времен. А тут вдруг объединение. Это как если бы в один сосуд слили водку, томатный сок, дорогой коньяк и кефир, предложили народу все это выпить, а потом удивлялись бы, почему он себя так плохо чувствует445».

    Успеху мешало и то, что объединялись-то политики с крайне низкими стартовыми рейтингами, колебавшимися в пределах статистической погрешности. Рос только рейтинг бывшего гродненского губернатора Семена Домаша, который не успел слиться с минской политической тусовкой, а потому не надоел еще даже оппозиции.

    Но за Домашем числилась поддержка Народного фронта. А Вика уже давно убедили, что кандидат, которого поддерживает БНФ, никогда не получит ни поддержки России, ни поддержки «левой» части электората. При этом все убеждавшие и разубеждавшие опирались на какие-то социологические опросы — каждые, разумеется, на свои. И с подачи посла Вика вся оппозиция дружно бросилась агитировать Семена Домаша снять свою кандидатуру в пользу единого кандидата Владимира Гончарика — бывшего руководителя профсоюзов. Домаша даже грозились оставить без всякой политической поддержки, если он не согласится с лидерством Гончарика446.

    Говорит Юрий Хащеватский:

    «Как правило, в своем мышлении представители Запада опираются на те понятия, которые им знакомы по опыту существования не в нашем, а в своем — западном — мире. И в этом их главная ошибка — у нас и у них под одним и тем же понятием очень часто лежит прямо противоположное содержание.

    Так и произошло с Виком и послом США Козаком, когда им внушили, что Гончарик — идеальный "единый кандидат", потому что это руководитель всех белорусских профсоюзов. Не сомневаюсь, что те обрадовались, когда вообразили, какая колоссальная силища стоит за Гончариком. Быть может, даже представляли в перспективе многотысячные колонны, вышедшие на улицы белорусских городов в поддержку своего лидера!

    Откуда Вику и Козаку было знать, что еще со времен Советского Союза у рабочего класса не было более нелюбимых людей, чем профсоюзники. И что не меньше рабочих их не любили и руководители производств, поскольку профсоюзы — эти "приводные ремни коммунистической партии" — болтались у них под ногами, и, по их мнению, мешали работать…».

    И руководитель представительства ОБСЕ Вик, и посол США Козак действительно были «чересчур западными и чересчур правильными». И наивно полагали, что и Беларусь подчиняется каким-то общим закономерностям, которые уже сработали, например, в Югославии. В популярность профсоюзов они тоже, наверное, верили, а значит, и в популярность профсоюзного лидера.

    Самое печальное, что все эти бесконечные уговоры и разборки заменяли работу с электоратом. Хуже того, велись на его глазах.

    «Уже тогда, наблюдая за ходом предвыборной кампании, возню вокруг нашей "пятерки", ее неспособность выдвинуть, как было обещано, "единого" кандидата до 17 июля, серьезные политики и на Востоке, и на Западе адекватно оценивали потенциал "пятерки". Как можно было воспринимать команду, претендующую на руководство Беларусью и не способную при этом договориться о распределении ролей в будущем руководстве?»447.

    Понятно, что с такими соперниками Лукашенко не грозила опасность проиграть, даже без его традиционной ставки на административный ресурс.

    Общую досаду демократов на всю эту катавасию с единым кандидатом достаточно емко выразил Олег Богуцкий:

    «За последние 10 лет оппозиция уверенно проиграла все, что только можно, и даже то, что проигрывать было категорически нельзя. За плечами у нас проигранные выборы 1994, проваленный импичмент, потом "бойкот 2000" и вторая, еще более грандиозная ошибка — "единый кандидат 2001". До сих пор при слове «выборы» или «единый кандидат» у тысяч работавших тогда волонтеров рука тянется к чему-нибудь тяжелому»448.

    Хмурое утро

    Пропагандистская машина власти по-прежнему работала безотказно.

    Белорусам внушили, что Россия опять — «за». За Лукашенко. Об этом свидетельствовали все российские телеканалы (кроме разве что НТВ), наперебой начавшие рассказывать россиянам (а заодно и белорусам), как хорошо в Беларуси. На фоне замерзающего Дальнего Востока, бастующего Кузбасса, нищающего Нечерноземья выходило-таки хорошо! Чего еще желать лучшего?!

    Белорусское же телевидение поддакивало: да, плохо в России, плохо во всем СНГ, плохо там, где нас нет и где нет нашего президента. А уж как плохо в Европе и Америке! И даже оппозиционного кандидата скомпрометировало только между делом: российское телевидение уже все сделало!

    Голосовать было не за кого. Когда «простым людям» предлагали голосовать за профсоюзного начальника, им казалось, что их возвращают куда-то в далекое прошлое.

    Создать «единому» кандидату новый, пригодный для Беларуси имидж не получалось, несмотря на старания иностранных консультантов. Помню свой ужас, когда на столбе перед Домом профсоюзов — штаб-квартирой Гончарика — я увидел его предвыборную листовку.

    На безоблачно голубом фоне (вероятно, цвет объединяющейся Европы) с желтым солнышком, нарисованном, скорее всего ребенком, стоит Единый Кандидат, одетый в дорогой темно-синий костюм и с бархатным загаром на лице. Он опирается на стул (или стол?), а поскольку листовка наклеена косо, то ощущение такое, будто кандидат судорожно хватается за первую попавшуюся опору. Очки с него сняли, отчего выражение лица стало беспомощно-ласковым. В общем, то ли кандидат в сенаторы от Майами, то ли экс-секретарь райкома партии, вернувшийся из Сочи…

    Вряд ли в этом был виноват сам Гончарик. Скорее всего, сказались действия «технологов», уверенных в том, что в Майами и в Пуховичах народ голосует по одним и тем же законам.

    И так же, как готовилась эта бездарная листовка, шла и вся поспешная и скомканная кампания.

    О том, насколько далеки от реальности были оценки наиболее горячих участников этой кампании, говорит тот факт, что находились «энтузиасты», которые всерьез утверждали, что в случае поражения «единого кандидата» Гончарика, им удастся повторить белградский сценарий449. А Лукашенко их с удовольствием подхватывал:

    «Почитайте оппозиционную прессу, она уже об этом писала. 10 сентября будет объявлено, что победил Лукашенко. Несогласные с этим, не менее 10 тысяч человек, в том числе из регионов, свозятся в Минск, и атакуется резиденция Президента. Как в Югославии, захватывается и объявляется белорусский Коштуница»450.

    Но на сей раз Лукашенко паниковал совершенно напрасно.

    Нет, не вышел народ на площадь.

    Вот что говорит по этому поводу режиссер Юрий Хащеватский:

    «При всем при том, по данным независимого наблюдения, в первом туре Лукашенко не победил. Более того, если бы все было честно, то состоялся бы второй тур, а во втором туре он наверняка бы проиграл, так как тут уже объединились бы все, включая тех, кто не верил в возможность победы и потому попросту не голосовал. В тот раз белорусы победили, но защищать свой выбор не стали. Пришли на площадь к Дворцу профсоюзов не десятки тысяч обманутых людей, а лишь сотни — потому что звали их не те и не так, чтобы быть услышанными. Я знаю это точно — я видел их глаза — тех, кто пришли».

    Революции — ни оранжевой, ни розовой — не произошло.

    …Видимо, забыв про свои страхи, про исчезнувших соперников, про снятых с дистанции кандидатов, Лукашенко назвал итоги голосования своей «элегантной победой».

    Но ничего «элегантного» не было даже в том, как проходило голосование.

    Независимым наблюдателям не давали приблизиться к столам, где шел подсчет голосов. За столами сидели члены участковых комиссий, чаще всего — бюджетники и государственные служащие, полностью зависимые от власти, а также пенсионеры и представители Белорусского патриотического союза молодежи, более известного в народе как «Лукомол». Они молча считали бюллетени, писали на бумажках какие-то цифры и подавали председателю. Тот так же молча суммировал их, и когда протокол вывешивался для всеобщего обозрения, наблюдатели понимали: «Важно не то, как проголосовали, а то, как посчитали».

    «Были три района, из которых пообещали: мы тебе скажем, что на самом деле получилось, — вспоминает Василий Леонов. — Нигде в этих сельских районах кандидат от власти не получил свыше сорока процентов. Но даже те, у кого хватило смелости сказать мне правду, дальше не пошли: мы напишем эти семьдесят восемь, сказали они мне, потому что соседи все равно напишут столько же. У Гончарика было и по сорок, а в некоторых сельских районах — по пятьдесят. И это даже при дикой массированной травле оппонента Лукашенко»451.

    Широкую огласку получил случай, когда комиссию буквально поймали за руку: был оглашен один результат, а в территориальную комиссию увезли протокол с совершенно другими цифрами. Но до этого не было никакого дела ни судам, ни прокуратуре.

    Бюллетени были уничтожены через день после голосования. Это и стало одним из самых «элегантным» событий за весь 2001 год. Так горят бюллетени кардиналов на конклаве, возвещая о пожизненном избрании нового Папы Римского.

    Часть III. Всех — поиметь?

    На приеме в российском посольстве, куда я был приглашен как собственный корреспондент «Московских новостей», ко мне подошел генерал КГБ Иван Юркин и громогласно спросил:

    — Федута, когда ты мне свою книжку подаришь? С персональным автографом…

    — Какую, Иван Захарович?!

    У меня как раз вышла книга о Пушкине. Как и всякому автору, интерес к моему творчеству мне был лестен. Но не настолько, чтобы не удивиться существованию генерала КГБ, интересующегося пушкинистикой.

    — Что значит — какую? Разумеется, «Нашествие»452!

    В растерянности я оглянулся.

    Вокруг меня мгновенно образовалась пустота. Мне показалось, что все эти высокие государственные чины, эти министры и генералы, даже иностранные дипломаты, все — отодвинулись, поглядывая на меня с любопытством и даже жалостью. Видно было, что «Нашествие» они изучили досконально, в моем авторстве не сомневались, полагая, что таким вот способом я анонимно расквитался с Лукашенко за обиды, и теперь всем им было интересно, чем это для меня закончится.

    Возражать генералу было бессмысленно. Не станешь же на дипломатическом приеме орать, что ты не писал эту книгу, да и читал-то ее с трудом!

    Придя домой, вконец расстроенный, я понял, что отмыться от подозрений в авторстве мне будет нелегко. Еще и потому, что в представлении многих я был человеком — как бы это к себе помягче — сложного и не совсем чистого прошлого. Причем в глазах одних я «замарал» себя участием в команде Лукашенко, а в глазах других — «предательством» и переходом в лагерь его оппонентов. А теперь еще эта нелепость с «Нашествием»!

    Наутро я кинулся к единственному человеку, с которым в тот момент мог посоветоваться, надеясь на его понимание и жизненный опыт.

    Синицын долго смеялся:

    — Ну и ответил бы ему: «Юркин, ты лучше скажи, где ты Захаренко с Гончаром закопал!».

    — С него это как с гуся вода. А меня буквально припечатали эти дурацкие подозрения. Была бы хоть книга стоящей!

    — Ну так напиши свою… — Синицын сказал, осознал сказанное и сразу, как это с ним часто бывает, завелся: — А что?! Ведь и действительно — классный выход. Тем более что ты давно собирался обо всех нас рассказать. Напиши книгу — и любому дураку станет понятно, что к «Нашествию» ты не имеешь никакого отношения.

    И вот я написал.

    Полтора года я встречался с людьми, мнения которых почему-либо были для меня важны, со свидетелями и участниками событий. У них я учился все серьезнее относиться к своему герою, совсем не случайному в нашей жизни.

    Прояснялась закономерность, по которой он пришел к власти и удерживал власть.

    Постепенно я понял, что не дело автора судить своих героев и делить персонажи на правых и виновных: для меня они лишь соучастники с разной степенью ответственности и свидетели с разной степенью осведомленности. А я — только один из них. И судьей нам будет время.

    Я смотрел на Лукашенко глазами разных людей, и все четче вырисовывалась удручающая масштабность фигуры моего главного героя. Как ни суди, это человек, который (по словам, приписываемым молвой его жене) ни на одной работе больше двух лет не задерживался, сумел пробыть у власти десятилетие. По сути, ему удалось если не остановить, то замедлить время. Недавно мы говорили об этом с Геннадием Грушевым.

    «Что сделал Лукашенко? Он попытался — и довольно успешно — затормозить исторический процесс на территории отдельно взятой страны, — говорил мне профессор. — Он, конечно, не отстроил заново всю советскую систему. Но он законсервировал целые фрагменты социалистического государственного организма. Мы отстали не на одно десятилетие… Правда, при этом получили возможность оглядеться и увидеть, где какие ошибки соседи делали на бегу, какие совершали неосторожные и губительные ходы. Если бы это было целью Лукашенко, мы бы ему памятник поставили. Ведь это дало возможность, как на старте соревнований, пропустить вперед всех. Кто-то падал, ломал лыжи, оказывался в сугробе на незнакомой трассе, кто-то сползал по склону, но все куда-то неслись. А он стоял и не двигался. В итоге мы все сохранили. Амуниция цела, ничего не налипло на ногах, можно двигаться с учетом ошибок других…»

    Остановись Грушевой на этом — и все бывшие и нынешние сторонники Лукашенко с облегчением бы вздохнули. Однако профессор беспощадно продолжал:

    «Но это не было его целью, поэтому ничего нового он не придумал и не предложил. За время, пока он стоял и держал нас, амуниция успела безнадежно устареть. Изменились правила. И целое поколение, которое было захвачено общим водоворотом — мы, целое поколение — выпало из гонки, оказалось вообще на другой дистанции. Самые сильные из нас либо выброшены, либо парализованы и десять лет не могут реализовать себя… И это преступление страшнее, чем он тут понаделал с политзаключенными. Какой был пафос! Сколько было желания и сил работать! Все ушло — кто замкнулся в себе, кто спился, кто уехал…»

    Было непонятно, чем же моя книга должна закончиться. Ведь любая политическая биография имеет смысл лишь как подведение итогов. А я пишу с натуры — в то самое время, когда мой герой думает лишь об одном: как продлить свое политическое существование еще хотя бы на несколько лет.

    Лукашенко сопротивлялся, оттягивая развязку.

    Сопротивлялись и другие персонажи. Кто-то — как бывший премьер-министр Михаил Чигирь — отказался давать интервью, обещая все описать самостоятельно. Кто-то, наоборот, оказался излишне разговорчивым, но не привносил ничего существенного и «выпадал» из текста. Были и не довольные тем, как они выглядели в рукописи.

    Так произошло и с Синицыным. Я привез ему рабочий вариант будущей книги в тот самый дом, где в 2001 году находился его предвыборный штаб.

    — Ну оставь, — небрежно сказал мой бывший шеф, демонстрируя полное отсутствие интереса к толстой кипе бумаги. — Я прочту… когда будет свободное время.

    «Свободное время» нашлось. Позвонил он уже на следующий день, рано утром. Я приехал.

    Синицын был холодно вежлив:

    — Мне жаль, что я влип в эту историю.

    — В Историю?

    — Нет, в историю с твоей книгой. Ты ничего, абсолютно ничего не понял. Нужно было отразить роль команды, которая вытащила его наверх. А у тебя он получается каким-то самородком.

    — Он и есть самородок. Он прорвался бы и без нас…

    — Не преувеличивай, — Синицын посмотрел на меня сквозь очки тем же настороженно внимательным взглядом, что и десять лет назад, когда в моем кабинете он допытывал меня, не шпионю ли я за ними. — Работала целая система прихода к власти, а Лукашенко был лишь ее частью. Пусть даже самой главной…

    — Они создал эту систему, — сказал я, — а потом пошел дальше, создавая и укрепляя систему собственного единовластия.

    Синицын докурил сигарету и затушил «бычок», тщательно вдавив его в пепельницу. Было видно, что он не говорит того, что ему до смерти хочется сказать, подыскивает слова, не слишком обидные для меня и прозрачно прикрывающие его собственную обиду.

    — Повторяю: ты не отразил роль нашей команды. У него была лучшая из команд.

    — Это вы о себе и о своей роли говорите. Которую я стараюсь не преуменьшать… Но вы же сами знаете, что команды как таковой не было, а были достаточно активные люди, не вполне понимающие, что творят. Поэтому мы так сразу и рассыпались, сдав ему все свои позиции. Поэтому он и повышвыривал нас за борт — поодиночке… Если мы этого не поймем, мы не сможем победить, даже когда он уйдет.

    Было очевидно, что с этим Синицын не согласится. Он до сих пор не верил в свое поражение, собираясь еще подняться и сыграть собственную игру. А ошибок своих он никогда не признавал и в этом был похож на Лукашенко. Не хотелось ему признавать и то, что в Историю, как и все мы, он все-таки влип. И слишком поздно задумался о том, как будет в ней выглядеть, — лишь в 1996 году, уходя в отставку…

    — Как знаешь, — Синицын обиженно выдержал паузу. — Но учти. Такие книги пишут, когда сжигают мосты: все, прошлое отрезано. Ты прощаешься с нашим прошлым, так надо понимать?

    Разговор и действительно очень походил на прощание.

    Для меня оно было трудным и затянувшимся — если считать с 5 января 1995 года, когда я покинул Администрацию президента.

    И вот теперь мы с Синицыным со всей безвозвратной очевидностью стали друг для друга всего лишь прошлым, с которым было трудно расставаться. Мы все-таки хорошо относились друг к другу.

    А Лукашенко? Он продолжал дописывать свою политическую биографию и точку ставить, казалось, не собирался. Хотя, наверное, он лучше всех понимал, что рано или поздно ему придется это сделать…

    Глава первая. От любви до ненависти?

    Лукашенко меняет курс

    Третья предвыборная кампания Лукашенко началась буквально сразу же по окончании второй, в 2001 году. Не замечать этого могли только поп-звезды и прочие «гастролеры», приезжающие в Беларусь, чтобы заработать свои «бабки», полюбоваться чистотой улиц и побеседовать с ее президентом. Все остальные видели, что он выгребает из последних сил, нервничает и мечется, резко меняя курс.

    Новая предвыборная кампания начала строиться по принципиально иной программе, нежели две предыдущие. Если в 1994 году Лукашенко делал акцент на восстановление связей с Россией, а в 2001 году обещал народу, что союз с Великим Соседом будет крепнуть и развиваться, то теперь ему нужно было любой ценой с Россией поссориться, разумеется, обвинив ее в срыве достигнутых ранее договоренностей.

    Лукашенко всегда сначала «ссорился» с теми, кто ему помогал, а потом от них избавлялся. Он избавился от Гончара, пытавшегося вытолкнуть его к вершине парламентской политики. Он «кинул» Синицына, создавшего ему штаб, который выполнил всю черновую работу в первой избирательной кампании. Он избавился от Мясниковича и Заметалина, ненавидевших друг друга, но в определенный момент помогавших ему сохранить власть… Этот ряд можно продолжать сколько угодно, так как перед каждым новым шагом он избавлялся от отработанного «балласта».

    По той же логике, начав новую кампанию и задумав сделать свою власть не только беспредельной по возможностям, но и бесконечной во времени, он должен был поссориться со своим главным союзником, опекуном и едва ли не единственным спонсором, финансировавшим его «экономическое чудо». Речь о России, которая с первых шагов поддерживала Лукашенко, терпя все его капризы и «заскоки», снося издержки «плохого характера» и принимая на себя политическую ответственность за его проделки перед всем миром.

    Правда, с Россией он тянул отношения дольше всего, извлекая из них максимум выгоды. Да и теперь он не столько ссорился с ней, сколько изображал ссору, используя для своей выгоды и видимость ссоры, и угрозы окончательного разрыва.

    Нет, разрывать с Россией, судя по всему, он не собирался, он просто продолжал вести давно начатую, затяжную и многоходовую игру.

    «Я приехал в свою Москву»

    Первый визит, который Лукашенко совершил в качестве президента, был визитом в Россию. Вспоминает Леонид Синицын:

    «Больше всего запомнился внешний вид нашей делегации, которая туда ехала. Это нужно было видеть! Наши новые руководители жили тогда почти так же бедно, как и весь белорусский народ. А в России уже виден был лоск власти. И тут приезжает наша команда!.. Я думаю: "Господи, как мы к Ельцину приедем?" Какая-то банда батьки Махно».

    Действительно, разница была очень существенная. В 1994 году в российском правительстве, в президентских структурах сидели люди далеко не бедные. Лукашенко же привез в Москву тех, кто, находясь при власти, еще не успел насытиться.

    «На фоне ухоженного Бориса Ельцина наш Лукашенко в его ратиновом пальто, долгое время выполнявшем функцию форменной одежды советской номенклатуры, "тянет" на секретаря обкома. Ему не важно, что ратин не в моде, просто такое пальто, виденное в детстве на партийных и хозяйственных лидерах, полностью соответствовало его представлению о хорошей одежде»453.

    Если еще Чигирь, пообтесавшийся в бытность банкиром, или привыкший к вояжам в «столицу» аппаратчик Мясникович хоть как-то смотрелись на фоне россиян, то остальные явно не выдерживали сравнения — ни по одежке, ни в манерах. Да и сам Лукашенко пришел к власти в клетчатом пиджаке. Это уж потом он стал усиленно заниматься своим внешним соответствием.

    Впрочем, Ельцин на все это никакого внимания не обратил.

    «Разговор он повел по-отечески, с вниманием, — рассказывает Леонид Синицын. — Казалось, что у Ельцина с Лукашенко существует какое-то родство душ, что они лидеры одной закваски. Это потом все поняли, что у нашего на самом деле закваска-то как раз совсем другая.

    Надо сказать, что Лукашенко очень достойно и серьезно вел эти переговоры, хотя никакого государственного опыта у него тогда быть не могло. Без патетики скажу, что я с гордостью смотрел, как наш президент беседует спокойно и вполне непринужденно.

    Выслушав гостя, Борис Николаевич сказал после длительной и характерной для него паузы:

    — Не вы взяли власть, ее Кебич потерял. Власть берется или теряется. — И повторил: — Не вы взяли власть — ее Кебич потерял…».

    Сам Лукашенко вспоминал об этой встрече: «Он так меня внимательно, пристально рассматривал — молодого президента. Я говорю: вы меня не рассматривайте так пристально! Я приехал в свою столицу! В свою Москву! Здесь у меня многое связано с Москвой, поэтому не надо на меня смотреть, как на иностранца! Ельцин засмеялся и говорит: "Я согласен"»454.

    Видимо, полагая и, скорее всего, небезосновательно, что у Ельцина должен быть «беловежский комплекс» — чувство личной вины за распад советской империи, Лукашенко и заговорил с ним так, как (по его мнению) того хотел Ельцин:

    «Выбросьте вы, Борис Николаевич, из головы эти мысли о Беловежской пуще. Кравчук и Шушкевич заставили вас подписать это соглашение. Это была их цена за помощь в борьбе с Горбачевым, ведь они понимали, что два медведя в одной берлоге жить не могут…»455

    При этом Лукашенко был искренен. Он настолько был убежден, что беловежские соглашения — это ошибка, что позднее даже готов был «защищать» Ельцина, оправдывая его публично:

    «А когда Горбачев ушел, Кравчук и этот наш деятель… профэссор физики (Шушкевич. — А. Ф.), сразу говорят: "Ээ… Борис Николаевич… какая там… единая армия, мы так… не договаривались, извини, народ нас… теперь не поймет, мы — все… суверенны-нэзалежны", — словом, кинули его как мальчика… за милую душу! Я говорю: Борис Николаевич, ты — не хочешь, дай я скажу, разреши… народ — он же все простит, коль правду узнает… ну дай! Не — не разрешил… Все взял на себя, все, сам пострадал, но никому не открылся, только мне, а говорить — запретил…»456.

    Судя даже по этому рассказу, нужную тональность разговора с Ельциным наш герой уловил сразу. И говорил с ним как с человеком, тоскующим о возрождении былой мощи России, о том, чтобы к ней вновь потянулись вдруг разбежавшиеся соседи. Вспоминает Леонид Синицын:

    «Мы тогда концептуально определились, что дружим. Борис Николаевич спрашивает:

    — Не будет так, как с хохлами?

    Тогда Украина, мягко говоря, специфически себя вела, металась между Западом и Россией. Лукашенко отвечает:

    — Нет, это наша твердая позиция — союз с Россией».

    Лукавил при этом Лукашенко или нет? Скорее всего — нет, не лукавил. Он, похоже, действительно хотел вести Беларусь к сближению с Россией. Слишком много он для этого сделал и слишком часто об этом говорил, прикладывая руку к сердцу:

    «Беларусь для любого русского человека всегда будет надежной опорой и настоящим домом. Вы в этом должны быть уверены, кто бы что ни говорил или ни писал. Несмотря на разного рода перипетии, порой непонимание в наших отношениях, мы разумные серьезные люди, найдем выход из самых сложных ситуаций. Нам иного не дано, кроме как быть вместе»457.

    Есть, правда, одно «но»…

    Хорошо зная нашего героя, мы не можем не насторожиться, когда он кого-то слишком горячо в чем-нибудь заверяет, да еще прикладывает руку к сердцу. Тем более, если мы видим, что с какой-то целью он при этом еще и отступает от правды:

    «Нам непросто было в начале 90-х повернуть страну вспять, когда каждый русский человек сидел на чемоданах. Это сделал народ. Но народ на референдуме в 1996 году сказал: Россия — это наша страна. Это наши люди, братья»458.

    Но ведь никто в Беларуси ни на каких чемоданах не сидел459. И на референдуме 1996 года речь, как мы помним, шла совсем о другом… Зачем же он так усугубляет и драматизирует? Чего добивается?

    Нет, все здесь, с самого начала, совсем не просто. Это можно понять, если попытаться взглянуть на первую московскую встречу глазами директора совхоза, только что стремительно взлетевшего к вершине власти. Тут фраза «я приехал в свою столицу» обретает совсем иной смысл.

    Что же увидел Лукашенко в свой первый приезд, с разгону ворвавшись в парадные покои «Царя Бориса»?

    Говорит Анатолий Лебедько:

    «Лукашенко приезжает в Кремль, молодой, энергичный, идет уверенной походкой (только что покатался на лыжах) и видит полуразваленного, дряхлого, проспиртованного Ельцина. Ну не мог он тут же не подумать: "И у этого человека есть огромная власть, у него Кремль, у него атомная бомба, и эта великая страна…".

    А потом он едет во Владивосток, или к кубанским казакам. Его принимают с искренним восторгом и обожанием. Так это ладно, это — те, кого он сам называет простыми людьми! Но в Санкт-Петербурге на форуме встают ученые, встают люди с министерскими портфелями и устраивают ему овации. Ну точь-в-точь, как в Беларуси. И ведь чуть-чуть надо, всего один еще шаг, и вся эта власть, все эти почести будут у тебя постоянно».

    Это всего лишь предположения белорусского политика, впрочем, неплохо знакомого с Лукашенко. Догадка. Но мы еще вернемся к этой теме. И увидим, что мысль (если допустить ее возможность), зародившаяся тогда в сознании нашего героя, неукротимо прорастала, определив развитие всей его дальнейшей и, безусловно, двойной игры в братскую любовь с Россией.

    Нефть за поцелуи

    Встреча с Борисом Ельциным, проявившим симпатию к молодому провинциальному коллеге, показала Лукашенко, что Россия, в лице этого сентиментального «дедушки», готова… платить за любовь к ней. Причем платить достаточно щедро.

    Под заверения о готовности жить вместе уже после первого визита белорусской делегации в Москву великодушный хозяин Кремля «списал» накопившиеся к тому времени и немалые белорусские долги за энергоносители460.

    Лукашенко тогда заявил прямо и с подкупившей Ельцина откровенностью:

    — Не я эти деньги занимал, не мне их и отдавать.

    Но Россия огромна, конъюнктура газового рынка в Европе складывалась в ее пользу, можно и без какого-то там, понимаешь, миллиарда перебиться… Да и внешний вид белорусской делегации, который так смущал Синицына, видимо, сделал свое дело: ну как у таких «сирых» последнюю копейку отнимешь? Какие там еще, понимаешь, старые долги…

    Таким образом, установка на дружбу и единение с Россией начала давать свои плоды с первого дня. И союз с Россией сразу стал для Лукашенко не только твердой, но и весьма прагматичной позицией.

    Курс на сближение заметно успокаивал и пророссийски настроенную часть белорусского электората, которая давила на своего избранника, заставляя Лукашенко отрабатывать взятые на себя предвыборные обязательства. Помню, как в Администрацию президента приходили в начале сентября 1994 года отцы и деды школьников — с требованием немедленно перевести школу, которую посещает их дорогой сын и внук, на русский язык обучения. И вели они себя крайне агрессивно.

    Многих беспокоила и другая проблема. Люди испугались отделения от России государственной границей. И дело даже не в родственных связях: большинство белорусов — что в Пермь, что в Неаполь — раз в жизни, может быть, и выедут. А в том, что в Беларуси многие привыкли рассматривать Россию как источник сырья и рынок сбыта собственной продукции. Что будет, если Россия вдруг отгородится от белорусских товаров? Эти настроения Лукашенко использовал еще во время первой избирательной кампании, уверяя, что в случае своей победы он мигом разгрузит затаренные готовой продукцией склады, восстановив нормальные отношения с Россией.

    Надо сказать, что так и получилось.

    Россияне готовы были покупать дешевую белорусскую продукцию — грузовики, холодильники, телевизоры, трикотаж. А уж продовольственные товары отрывали буквально с руками: они были качественнее и значительно дешевле российских.

    Налажены были и другие, не менее и даже более важные для экономики Беларуси связи.

    Россия согласилась поставлять в Беларусь энергоносители по внутрироссийским ценам. Для сравнения: даже после того как в феврале 2004 года состоялась известная «газовая война» (о ней мы еще расскажем), цена на российский газ для белорусского потребителя осталась менее 48 долларов за тысячу кубов. Литва платит за такой же объем газа 80 долларов, а Польша и Румыния — 100. А так как белорусская промышленность крайне энергоемкая, то дешевизна энергии, заложенная в цене, поднимала конкурентоспособность продукции, делая ее дешевле. Следует учитывать также, что значительную часть экспорта белорусских предприятий составляет продукция нефтеперерабатывающего комплекса. За счет более низкой цены на нефть, поставляемую на белорусские" нефтеперерабатывающие заводы, Беларусь также зарабатывает достаточно серьезные деньги. А рост цен, по которым Россия отпускает нефть на мировой рынок, самым благотворным образом влияет на белорусскую экономику, несмотря даже на подорожание нефти и для белорусов. Россия богатеет, и сразу растет белорусский экспорт в нее461.

    Леонид Синицын, возглавивший Некоммерческий фонд российско-белорусского экономического партнерства, раскрывает механизм таких «братских» взаимоотношений на простом примере:

    «На России Лукашенко зарабатывает столько, сколько та может стерпеть. Возьмем, например, газовую проблему. Россия поставила нам газ в долг. А Беларусь говорит: мы не платим, потому что у нас неплатежи от потребителей. Получается, Россия нас прокредитовала, допустим, на миллиард.

    Дальше мы с ней рассчитались, но на пятьдесят процентов — полмиллиарда у нас в кармане. Но мы-то свои предприятия заставляем платить за газ! Причем полностью, и получаем от них миллиард. Таким образом, в бюджете появляются деньги — полноценные полтора миллиарда. Лукашенко берет эти деньги и отправляет их в народное хозяйство — а по сути, в свой электорат. Перераспределяет. На полтора миллиарда Россия его как бы кредитует — только на газовых поставках.

    А потом, создавая здесь массу продукции на деньги, которые таким образом появились, он приходит в Россию и говорит: возьмите нашу продукцию в счет долгов. И тем самым еще раз кредитуется на полмиллиарда.

    Так и набегает около двух миллиардов. И это только по газовой энергетике, не считая, к примеру, военных дел».

    И так — каждый год!

    Этот весьма выразительный пример «братских» отношений комментирует, обращаясь к российским политикам, лидер парламентской группы «Республика» генерал Валерий Фролов:

    «Уважаемые, нас с вами дурили. Ну, например, покупая из России энергоносители по дешевке "как для своих", примитивно перепродавали их у себя дома по более высокой цене. Наживались и на России, и на собственном народе, пользуясь доверчивой добротой "дедушки Ельцина". При этом ухитрились накопить огромные долги, большую часть которых, правда, списали. Опять же, пользуясь политической доверчивостью снисходительностью в расчетах»462.

    Вот и раскрылся секрет «лукашенковского чуда». Вот что, оказывается, позволило поддерживать белорусские государственные предприятия в рабочем состоянии и платить работникам зарплаты. Причем — в отличие от самой России — регулярно. Можно сказать, что дом, построенный по проекту Лукашенко, выстроен при спонсорской помощи Кремля — и за счет россиян.

    При таких «дотациях» можно и не думать о проведении реформ, о развитии экономики.

    Говорит Юрий Хащеватский:

    «Беларусь превратилась в затхлый парничок, в котором все вяло, трудно, но кое-как выживает. А если это так — о чем еще нужно заботиться?».

    Известному режиссеру и просто наблюдательному современнику Юрию Хащеватскому вторит Леонид Синицын:

    «Лукашенко использовал развитие России с ее огромным потенциалом для того, чтобы сохранить Беларусь в ее нынешнем полусонном состоянии».

    И подводит итог известный белорусский экономист Леонид Заико:

    «Это странная эксплуатация — не столько Лукашенко использует Россию, сколько Россия с желанием отдает себя на то, чтобы финансировать через тарифы на газ белорусскую экономику, чтобы поддерживать Беларусь экономически посредством разных механизмов».

    Чтобы поддерживать политическую власть, экономическую и социальную политику Лукашенко, добавим мы.

    Приватизированная граница

    Но мы говорили только о «братских» преференциях, которые Лукашенко выторговал официальным путем. И за счет этих «преференций» уже довольно долгое время существовало и существует белорусское государство, со всеми его многочисленными льготниками, разветвленной системой социальной защиты — в общем, та популистская модель, которая без внешних инъекций существовать бы попросту не могла.

    Однако менталитет его команды был слишком «совковым», если бы она могла этим довольствоваться.

    «Не будем забывать, — говорит Ярослав Романчук463, — что Лукашенко пришел во власть, может быть, с одним пиджаком и далеко не богатым человеком. Поэтому когда у тебя вдруг появляется возможность продавать неограниченно лицензии, квоты, которые стоят очень много, трудно сдержать неутолимое желание как можно быстрее нахапаться, нахапаться, нахапаться — и повысить свой статус, по крайней мере, в глазах других».

    Естественно, что этой команде для полного счастья захотелось, как в старом советском анекдоте, приватизировать хотя бы полтора метра государственной границы.

    6 января 1995 года было подписано Соглашение о таможенном союзе между Российской Федерацией и Республикой Беларусь. Российские дельцы, естественно, обрадовались: зона беспошлинной торговли расширилась на десять миллионов потребителей. Такое завоевание всегда полезно.

    Двадцать шестого июня 1995 года возле белорусской деревни Речки Александр Лукашенко и Виктор Черномырдин с блеском в глазах и радостными улыбками убрали символический таможенный знак, что означало ликвидацию границы между Беларусью и Россией.

    Не могло же российское руководство подумать, что это не великая Россия будет иметь преференции на территории Беларуси, а Беларусь, говоря полублатным сегодняшним жаргоном, «поимеет» Россию со всеми ее ста пятьюдесятью миллионами населения?! А произошло именно так, в чем легко убедиться на простом примере.

    «22 ноября 1995 года Александр Лукашенко подписал распоряжение, освобождающее государственное торгово-экспозиционное предприятие "Торгэкспо" от уплаты таможенных пошлин, акцизов и НДС на товары, поставляемые в Беларусь на основании контрактов, "согласованных с Управлением делами" (президента Беларуси. — А. Ф.). Уже 23 ноября был подписан первый контракт между фирмой "Торгэкспо" и фирмой "Union Distribution Ltd", зарегистрированной в Великобритании, на поставку в Беларусь товара на сумму $500 млн… Товар начал поступать в Беларусь, причем настолько активно и такими партиями, что масштабы возможных экономических последствий распоряжения президента наверняка перерастут рамки отдельно взятой страны»464.

    Конечно, одновременное поступление товара на полмиллиарда долларов легко могло обрушить белорусский рынок. Но авторы идеи «правильного» использования «полутора метров государственной границы», оказывается, ориентировались на рынок российский.

    «Деньги, которые можно получить на белорусском внутреннем рынке, это просто капли, слезы, по сравнению с тем, что можно сделать в России, — рассказывает Ярослав Романчук. — Если провести полулегальную (в Беларуси она была "легальной") транзитно-экспортную операцию. Я думаю, эти "остроумные" схемы предложили Лукашенко российские друзья, которые помогали в какой-то степени прийти ему к власти в Беларуси465. На этих схемах российские структуры и Лукашенко с его ребятами имели возможность заработать очень много. Вопрос дележа этих денег — это другой вопрос. Неизвестно, как они это все делили, но раз поддержка Россией была устойчивой до последнего времени, значит, всех все устраивало».

    С последним приходится согласиться: не траться минчане на установление «добрых отношений» со многими влиятельными людьми в Москве, не удалось бы белорусским «контрабандистам» так легко и непринужденно «бурить скважины» в российском бюджете466. Ведь именно российский бюджет в результате аферы с «Торгэкспо» и ей подобных недополучил сотни миллионов долларов. «Это большие средства. Беларусь, по сути, выдаивала российский бюджет», — говорит Леонид Синицын.

    «Торгэкспо» стала символом того, как скандально «зарабатывает» белорусская власть, еще и потому, что скандальным оказался и товар, который она продавала. То там, то здесь на железнодорожных путях журналисты и не в меру ретивые таможенники обнаруживали спирт и водку, зачастую даже без сертификата качества, которые принадлежали фирмам, «отрезавшим» кусочек от льгот «Торгэкспо». Все они предназначались для продажи на российском рынке и спаивания, таким образом, русского люда недоброкачественным алкоголем. Причем недополученные белорусской казной акцизы исчислялись в данном случае тоже многими миллионами.

    Смешно было бы думать, что Лукашенко был не в курсе этих махинаций. Вот, скажем, свидетельство Александра Пупейко:

    «Думаю, что еще одной причиной разгрома "ПуШе" были нюансы, связанные с тем, что я разозлил Лукашенко историей с "Торгэкспо", задержав проплату одной из фирм. Я был в кабинете премьер-министра Чигиря, когда Лукашенко по телефону в ультимативной форме просто приказывал ему, чтобы Пупейко заплатил миллион долларов фирме "Торгэкспо". Чигирь включил громкую связь, чтобы я это слышал. И я слышал».

    Собственно, Лукашенко ничего и не скрывал. В его указе прямо сказано, что средства, сэкономленные предприятием «Торгэкспо», поступают на счет Управления делами президента. Именно поэтому все скандалы с «Торгэкспо» не помешали его ребятам создавать все новые и новые фирмы для «заработка».

    Одну из подобных структур для «вымывания» денег из таможенных платежей, которые надлежало получить России, предложили создать именно россияне.

    В мае 1995 года была проведена учредительная конференция Фонда поддержки и развития культуры имени Махмуда Эсамбаева. Фонд был зарегистрирован в Министерстве юстиции, а уже 20 июля подписал с Управлением делами президента Республики Беларусь договор о сотрудничестве по финансированию строительства, реконструкции и ремонта принадлежащих Управлению делами объектов здравоохранительного комплекса в размерах до 45 миллионов долларов. Перечисление должно было начаться с первого квартала 1996 года. Взамен правительство Беларуси обещало освободить фонд от уплаты всех видов сборов и акцизов по контрактам, заключенным до 31 декабря 1995 года.

    «Через три дня ФПРК заключил контракт с английской компанией "Starcross c|o Termast Ltd." на поставку товаров на $ 250 млн. Английская компания — обычная офшорная фирма, которая является звеном в перекачке денег на Запад. Российские бизнесмены, которые контролировали все операции фонда… изменили схему прохождения товара. Согласно дополнению № 1 от 7 сентября к контракту, фонд уже не покупал товар, а брал его на реализацию за 2,5 % комиссионных. Эта схема позволяла платить меньше налога на территории страны, где реализовывался товар, и больше денег выкачивать за границу. Более того, английская фирма брала на себя обязательства фонда по уплате всех таможенных пошлин и других сборов. Расчет на то, что "белорусские лохи из М-ской области" среагируют не сразу, оправдался»467.

    «Лохи из М-ской области» действительно среагировали далеко не сразу. Однако все-таки среагировали, в результате чего Фонд никаких денег так и не получил. Дело было накануне референдума, и никто не намеревался позволять затеявшему этот «лохотрон» российскому бизнесмену Мусе Идигову унести с собой все средства, которые были позарез нужны и в Минске.

    Это вовсе не единичные случаи. Лукашенко и сам констатирует: «Президент таких документов издал десятки»468. И далеко не все случаи стали известны прессе. Но и того, что попало в печать, хватает, чтобы понять, как специальные фонды, о которых мы уже говорили, пополняются за счет государственной границы, которой в Белоруссии далеко не полтора метра.

    Зачем это все России?

    Но отчего же российская элита с таким «желанием», отмеченным экономистом Леонидом Заико, «отдавала себя», предоставляя Лукашенко возможность беззастенчиво зарабатывать в ущерб российскому бюджету? В чем тут дело, кроме известной доброты Бориса Ельцина?

    Есть два варианта ответа. Первый прост. Российская элита не понимала, что происходит.

    Но если мы согласимся с таким ответом, то признаем высших должностных лиц российского государства попросту невменяемыми! У них под боком проделали дырку в таможенном пространстве, выкачивают через нее миллионы долларов, а они — не видят?!

    Очевидно, что все много сложнее.

    Россияне могут спокойно позволить так беспардонно пользовать свою страну только в одном случае: если на принятие соответствующих решений влияют те, кто заинтересован в этом экономически.

    Не случайно, например, время от времени по Беларуси распространялись самые разные слухи о заинтересованности тогдашнего председателя Совета Федерации Егора Строева в особом режиме благоприятствования на жлобинском, или, как официально звучит его название, Белорусском металлургическом заводе469.

    Длительное время «доброй феей» Лукашенко был Борис Березовский. Несмотря на всю свою демонстративно выказываемую ненависть к российским олигархам, Лукашенко легко сумел найти с ним общий язык, после того как Березовский в 1997 году, добиваясь освобождения из-под стражи съемочной группы ОРТ, привез к нему группу влиятельных руководителей российских СМИ. Это была со стороны Березовского своеобразная демонстрация силы: мол, я с ними со всеми могу договориться. Собеседник быстро понял значение происходящего, и взаимопонимание между Лукашенко и Березовским после этого было всегда. Особенно — в бытность Березовского исполнительным секретарем СНГ470.

    Были и откровенные лоббисты-добровольцы. Вспоминает Юрий Хащеватский:

    «Однажды — это было в 1996 году, накануне референдума — я беседовал с Егором Гайдаром. Я тогда, помню, спросил его:

    — Зачем Россия, в ущерб своему имиджу, поддерживает такую одиозную фигуру, как Лукашенко?

    В ответ Гайдар грустно улыбнулся и сказал:

    — Для России территории всегда были важнее здравого смысла!».

    Разумеется, в авангарде лукашенковского лобби оказался российский генералитет, ностальгирующий по тем временам, когда все участники Варшавского договора по команде из Москвы охотно строились в три шеренги.

    Вспоминает бывший министр обороны, генерал-полковник Павел Козловский:

    «Встречаясь со мной в 2001 году, в то время, когда я готовился баллотироваться в президенты Беларуси, многие бывшие мои коллеги, даже по училищу, говорили: "Ну почему ты против Лукашенко? Ведь он настроен на союз с Россией, настроен против Запада, а Запад хочет нас задушить". Люди в погонах не только сами так думают, но лоббируют эту точку зрения».

    Россия при Ельцине откровенно стремилась попасть в клуб великих демократических государств. Но в этом словосочетании «великие демократические» главным все же оставалось слово «великие», а уже потом — «демократические». Страна не могла забыть, что она еще совсем недавно была могущественной империей.

    Тем более что бывшие советские республики просто выстроились в очередь, чтобы попасть под натовский военный зонтик. А «в Беларуси Лукашенко гарантировал некоторую отторженность от Запада и какой-то спокойный период времени в оценке перспектив военной безопасности. Скажем, в контексте расширения НАТО, Беларусь была, по существу, единственным союзником», — говорит Леонид Заико.

    Павел Козловский продолжает:

    «России крайне невыгодно потерять Беларусь как стратегического партнера на западном направлении. Беларусь ей нужна исходя из военных интересов. Пусть не строить оборону против НАТО, пусть на предмет борьбы с терроризмом, но нашим государствам выгодно иметь кооперацию — в объединенных системах ПВО, в программах по созданию систем вооружений. Однако не следует считать, что мы — какой-то форпост против НАТО. Мы для НАТО пустяк: подметкой прошли — и нас нет. Это печально и страшно. Но для России — это 700 километров полета ракеты до Москвы. Все-таки — 700 километров».

    Именно так — «все-таки 700 километров» — думают и российские генералы471.

    И бальзамом льются лукашенковские речи на раны исстрадавшихся по кончине Варшавского договора российских генералов:

    «Мы бы хотели большего сотрудничества с предприятием военно-промышленного комплекса… Прошу — дайте несколько комплексов С-300, которые под забором в России валяются, снятые с дежурства, у нас сложились проблемы на западном направлении по контролю за воздушным пространством. Это пространство не только защищает Беларусь, у нас единая группировка, мы здесь защищаем Россию, потому что западнее Москвы у вас ничего нет, западнее Москвы у вас нет ни одного солдата, кроме белорусского. От Риги до Киева мы полностью контролируем воздушное пространство, нам надо усиливать его контроль»472.

    Россия готова была поставлять новое вооружение, что крайне важно для Беларуси — и для ее главнокомандующего тоже. «В Беларуси весь военный бюджет 160 миллионов долларов, но у нас есть своя авиация, — говорит Леонид Заико. — Один современный самолет стоит 30–40 миллионов долларов. Мы никогда бы не могли их иметь — такую авиацию или, скажем, комплексы С-300. То есть вообще для нас это была бы фантастика. Но России это выгодно с военной точки зрения».

    Но, поставляя новое вооружение, Россия одновременно использовала Беларусь в качестве посредника, продающего ее «товар» в те страны, куда она сама почему-либо предпочитала его не поставлять. За это Беларусь получала определенный процент.

    Вот вам и живой интерес, основа снисходительности к ближайшему соседу. И чего уж тут мелочиться, считая, понимаешь, копейки.

    Уже в самом начале своего политического пути Александр Лукашенко хорошо видел, какой успех имеет в России националистическая риторика Владимира Жириновского. Видел, как умирает, чтобы возродиться в новом обличье — но с тем же содержанием, — прохановская газета «День». Он понимал, как и почему эволюционирует от коммунистического интернационализма к великодержавному шовинизму компартия Геннадия Зюганова. И почему такая масса людей голосует за Жириновского и за Зюганова — не потому, что они такие харизматичные, а потому, что их слова безошибочно находят отклик в душах избирателей, испытывающих чувство национального унижения, вызванного распадом СССР.

    Лукашенко всегда с готовностью играет на таких чувствах:

    «Я все положу на то, чтобы русскому человеку в Беларуси жилось лучше, чем в России!»473.

    Да тут еще ежедневные репортажи российских телеканалов, скажем, из Латвии, где русскоязычное население не желает, чтобы их дети изучали латышский язык, или из Туркменистана, откуда россияне потоком потянулись в Россию. Посмотришь, сопоставишь со сказанным Лукашенко и впрямь поверишь, что единственной его целью было построение такого государства, где русским жилось бы так же, как на родине, и даже лучше, чем на родине. Потому что в России всем плохо, а в Беларуси — всем хорошо. По крайней мере, так говорит Лукашенко — всегда, когда ему удается прорваться к российской аудитории. Вот уж кто, как следует из его слов, никогда не предаст, так это «белорусский брат»… Ну разве что, говоря на современном политико-экономическом жаргоне, кого-то «кинет» ненароком.

    «Кидалы» из ЗАО «РБ»

    Отношения с российскими олигархами у Лукашенко складывались совсем не безоблачно. И не потому, скажем, что Ходорковского он по какой-то причине возлюбил меньше, чем Березовского. Здесь другое: с Березовским у нашего героя просто гораздо больше «общих интересов», чем с другими, которых он воспринимает как своих конкурентов в бизнесе.

    При чем тут бизнес? Да при том, что Республика Беларусь с ее неприватизированной крупной промышленностью давно уже стала гигантским закрытым акционерным обществом, в котором контрольный пакет находится в руках главного и единственного бизнесмена. Все здесь, конечно, не его личная собственность, но собственность, которой он лично распоряжается. И лично от него зависит и менеджмент предприятий, и получение дотаций или кредитов, и получение заказов.

    Другого хозяина у ЗАО «РБ» де-факто нет. Особенно после того как согласно указу Лукашенко в белорусском экономическом законодательстве появилось право «золотой акции», по которому голос представителя государства на собрании акционеров любого предприятия должен быть решающим — вне зависимости от количества акций, находящихся в государственной собственности. А иначе как ты заставишь хозяина, да еще иностранного (российского), «за здорово живешь» строить ледовые дворцы, финансировать фестиваль «Славянский базар», заниматься прочей филантропией, не имеющей никакого отношения к его собственному бизнесу?

    Такому решению Лукашенко предшествовал печальный опыт.

    Когда Мозырский нефтеперерабатывающий завод по «рекомендации» Лукашенко стал соучредителем белорусско-российской нефтяной компании «Славнефть», часть его активов были переданы в уставной фонд «Славнефти». И сразу же выяснилось, что теперь, будь ты хоть трижды президентом Беларуси, ты не можешь помешать российским собственникам «Славнефти» назначить свой менеджмент на МНПЗ. И не можешь даже повлиять на них, обратившись в российское правительство, потому что оно продало собственный пакет акций «Славнефти» негосударственной компании с аукциона.

    Нет, уж лучше не отдавать этим «акулам капитализма» вовсе ничего.

    Но и совсем без приезжих олигархов белорусский хозяин обойтись не мог. По элементарной причине: слишком тесно в России сплавились интересы бизнеса и политики. И если нужно было решить политический вопрос (скажем, получить поддержку Кремля на выборах), приходилось идти на уступки конкретной финансово-промышленной группе. Иначе — никак.

    Российские олигархи были весьма удобными партнерами для Лукашенко, хотя бы потому, что у себя в стране они могли решить, казалось бы, все, а в Беларуси — ничего. В тот момент, когда в их поддержке была нужда, он манил их обещаниями (например, возможностью что-нибудь приватизировать) — и они шли ему навстречу. А когда потом приходили за обещанным, он попросту их «кидал».

    История с инвестициями петербургского пивоваренного гиганта «Балтика» в белорусский завод «Крыніца» наилучшим образом продемонстрировала, как в Беларуси строится бизнес и на какие гарантии можно рассчитывать.

    Поверив личным обещаниям главы белорусского государства, руководство «Балтики» начало усиленно вкладывать деньги в «Крыніцу», даже не дождавшись закрепления достигнутых договоренностей на бумаге. И вложила около десяти миллионов долларов.

    Этих денег оказалось достаточно, чтобы начать полномасштабную модернизацию белорусского завода. Тут-то белорусские чиновники и начали «запускать дурочку» — тянуть время, отговариваться изменением законодательства, невозможностью продажи 51 процента акций, отсутствием окончательной цены продаваемого пакета. В итоге россияне не получили ни денег, ни собственности.

    В борьбе за свои деньги они сумели дойти даже до президента России, с которым руководитель «Балтики» Теймураз Боллоев был знаком со времен работы Путина в петербургской мэрии.

    Публично вмешиваться в «спор хозяйствующих субъектов» Путин никогда не любил — даже тогда, когда «спор» происходил на территории собственно России. Здесь же вмешаться все-таки пришлось: к «пивному делу» принюхивался чуть ли не весь российский бизнес, понимая, что если уж «питерским» не удастся «решить вопрос» с непокорным «батькой», то прочим и вовсе в Беларуси делать нечего.

    Конечно, трудно проверить, говорили ли во время своих встреч Путин и Лукашенко о «Балтике». Однако можно предположить, что да, говорили. Хотя бы потому, что Лукашенко был вынужден принять Боллоева, объясниться с ним и в разговоре при телекамерах пообещать, что с «Балтикой» обойдутся в строгом соответствии с законодательством.

    Впрочем, последствия этого разговора Боллоев мог бы сравнить с пеной в пивной кружке: адвокатам «Балтики» долго пришлось доказывать по белорусским судам свое право забрать вложенные в модернизацию «Крыніцы» деньги. И чем дольше тянулся процесс, тем спокойнее использовались «балтийские» капиталы белорусскими пивоварами — время играет на руку тому, кто «работает» с миллионами долларов, находящимися в обороте.

    Очевидно, что россияне, так неожиданно для себя попавшие в расставленные сети, попросту недооценили Александра Лукашенко. Ситуацию комментирует экономист Леонид Заико:

    «Лукашенко сконцентрировал большую экономическую власть, он, по существу, может сделать гораздо больше, чем любой российский олигарх. Он мог бы с ними договариваться, но до сих пор каких-то решающих договоренностей не было ни по одному из заводов, ни по одному из предприятий. Лукашенко понимает: российские очень быстро могут его оттеснить.

    Здесь он прав, хотя у него и были на сей счет колебания — после президентских выборов 2001 года».

    Когда пора платить по счетам

    Эти колебания появились после того, как в 2001 году Россия все-таки поддержала Лукашенко на президентских выборах.

    Сомнений в том, что Россия его поддержала, не было ни у кого. Дело даже не в поездке Владимира Путина на «Славянский базар» вместе с президентом Украины Леонидом Кучмой. По сигналу из Кремля все российские телеканалы начали массовую психологическую обработку белорусского электората, внушая, как хорошо ему живется под мудрым руководством Александра Лукашенко. А вот имевшийся в их распоряжении компромат в большинстве случаев до широкой аудитории не доходил.

    Поддержку Лукашенко в 2001 году активно оказывали и российские нефтяники, которых манили построенные в последние годы советской власти белорусские нефтеперерабатывающие заводы — относительно новые и расположенные на магистральных путях из России в Европу. Кто отказался бы получить собственность, скажем, новополоцкий «Нафтан», который «донор» президентской кампании 1994 года Аркадий Бородич, хорошо разбиравшийся в том, что сколько стоит в Беларуси, назвал «жемчужиной» белорусского нефтеперерабатывающего комплекса? Никто. И олигархи терпеливо выстраивались в очередь.

    А когда Лукашенко выиграл, ему напомнили, что надо бы начать платить по счетам. И причем не кто-нибудь напомнил, а президент России, во время встречи в Сочи.

    Лукашенко бросился изображать, что он все понял.

    Вернулся в Минск и развернул бурную деятельность по «выполнению обещаний». В течение двух апрельских дней у него на приеме побывали едва ли не все руководители крупнейших нефтяных и газовых компаний России. Принимал он их парами — так как предполагалось, что покупать гиганты белорусской нефтехимии они будут консорциумами. Всем Лукашенко обещал максимальную объективность, дружелюбие и готовность пойти на определенные — разумные — компромиссы.

    Разумеется, ничего путного из этих встреч так и не вышло.

    Нет, Лукашенко никого не обманул. Он всем обещал максимальную объективность при определении будущего хозяина и сдержал свое слово: никто не получил ничего. Вся белорусская нефтехимия белорусской и осталась, поскольку никто не захотел платить запрошенную хозяином цену.

    Владелец «Сургутнефтегаза» Владимир Богданов хотел заполучить пахнущую нефтью жемчужину «Нафтан», но дело сорвалось: Лукашенко запросил за завод баснословные деньги, на которые Богданов в России мог два завода построить! Лукашенко отказ Богданова не слишком расстроил: он с энтузиазмом продолжал искать «другие деньги» — достаточно большие, чтобы за них имело смысл продать «жемчужину», и достаточно «сговорчивые», чтобы можно было решить вопрос еще по какой-нибудь «программе»474.

    Понятно, что такое отношение главного бизнесмена страны к инвесторам, в которых он видит, прежде всего, конкурентов, мешает иностранным инвестициям прийти в Беларусь.

    Говорит Ярослав Романчук:

    «Те люди, которые допущены в прибыльные сегменты рынка, зарабатывают, скажем, не пять-десять, а сто-сто пятьдесят процентов прибыли. Эти деньги оседают в офшорах, где-то на западе, поэтому Лукашенко не так просто отслеживать их движение, да еще нужно иметь возможность рано или поздно эти деньги легализовать. А легализовать лучше всего через свою собственность в своей стране. Если Лукашенко продаст лакомые куски российским олигархам, то он не сможет ничего контролировать, а контролировать он хочет все, начиная от далекого колхоза до "Белтрансгаза"».

    Что в результате?

    «В результате сюда приходят только экономические авантюристы, которые знают, что и сколько они реально могут тут урвать, — считает Геннадий Грушевой. — И Лукашенко кому-то обязательно эту возможность дает. Поэтому сюда будут ходить с инвестициями такого рода и западники, и россияне, и своих авантюристов тут тоже накопилось достаточно много. Сюда не приходит ни одна компания, которая строит стратегию на десятилетия. Партнеры — только временщики, которые рассчитывают за год, за два, за три в этих условиях что-то получить.

    И сам Лукашенко тоже не хочет стратегических партнеров. Он же сам по натуре лохотронщик. Ему нужно где-то урвать, схватить — и ушел».

    К этому следует добавить только то, что главный «лохотрон» Лукашенко попытался разыграть все-таки не в экономике, а в политике.

    Но роль «лоха» в этой игре он все равно отвел братской России.

    Он «посадил» Беларусь на «иглу» дешевых российских энергоносителей и кредитов, на «иглу» весьма благоприятного российского рынка. Но и Россия оказалась на «игле» заклинаний о братской любви и готовности сливаться чуть ли не в единое государство.

    Лукашенко не был бы Лукашенко, если бы не попытался этим воспользоваться.

    Глава вторая. Царь Борис и шкловский «самозванец»

    Великий реформатор — и в маленькой стране?

    Василий Леонов рассказывал мне, как в мае 1995 года после победоносного референдума об изменении государственной символики его пригласил к себе автор нового герба Леонид Синицын:

    — Василий Севастьянович! Идите к нам в команду!

    — Да я и так у вас работаю.

    — Нет, вы не поняли! Идите в команду политическую. Ельцин уже стар. Глядишь, год-другой, и Александр Григорьевич будет править в Кремле. У них там нет политика, равного ему.

    По словам Леонова, он тогда подумал, что у главы Администрации белорусского президента поехала крыша. Со своей страной не успели толком разобраться, реформы провести, результатов добиться. Куда же в Россию лезть?!

    Синицын, правда, сам подобного разговора не помнит: «Я не помню, что я с Леоновым эту тему когда-нибудь обсуждал. Может, гипотетически шло обсуждение…». Но вместе с тем он и не отрицает, что подобные мысли витали:

    «Отчасти я понимал, что потенциал Лукашенко позволяет ему участвовать в большой политике России. Мы же много ездили по России, я видел, как народ к нему относился. Я понимал, что если дать Лукашенко возможность, то он в России, конечно, сможет победить».

    Понимали это и многие другие тогдашние члены лукашенковской команды. Говорит Анатолий Лебедько:

    «У него была возможность начать в Беларуси рыночные преобразования. Но кто бы его тогда вообще заметил? Великий реформатор в маленькой стране? Я думаю, что все-таки была у него идея заполучить шапку Мономаха. И она двигала им. Я не знаю, развилась она естественным путем, от его личностных качеств, или кто-то его постоянно подталкивал. Но Лукашенко с самого начала рассматривал Беларусь только как некую ступеньку в своем политическом восхождении».

    Несколько лет спустя, летом 1999 года, «лавры» человека, который «подталкивал и подпитывал» Лукашенко, попытается присвоить придворный политтехнолог петербургского градоначальника Владимира Яковлева некто Сергей Давитая475:

    «Мы занимались положениями программы руководителя страны. Одна из них — лидер славянских государств (я так думаю, вы видели результат). Вторая — народный президент (она шла параллельно и плавно менялась в связи со сменой идеологов). Третья программа — руководитель народа (она сейчас выполняется). Ее задача — выход Лукашенко на тенденцию руководителя России»476.

    Я встречался с Давитая в Москве: нас познакомил Аркадий Бородич.

    Энергия Давитая велика, но когда на визитной карточке человека ты читаешь слово «гений», поневоле задумываешься, не имеешь ли дело с шарлатаном или ловким политическим авантюристом. Или с сумасшедшим… Тем не менее приезд его группы в Минск свидетельствует, что в России и тогда были люди, готовые помочь Лукашенко достичь кремлевской вершины власти.

    После триумфальной победы 1994 года у Лукашенко не могло быть и тени сомнения в том, что окажись он вместо маленькой Беларуси в огромной России — и там бы победил. В этом убеждали его не только восторженные и ослепленные победой соратники, но и объективные условия: сходство ситуации и ментальная близость постсоветских россиян и белорусов. Было понятно, каких слов и действий ждет от него российский избиратель.

    Стоило попробовать. Что он терял в случае поражения? Ничего — Беларусь все равно остается за ним. А в случае победы он получал огромную Россию, где можно развернуться, доказать свое мессианское призвание, всем продемонстрировать, как он прав, обращая в реальность народные чаяния.

    Дело было за малым — получить юридическую возможность избираться в России. А там — дождаться удобного момента.

    Ельцин позволял ему все…

    Но у Кремля был хозяин — Борис Ельцин.

    Восхождение Лукашенко совпало с закатом Ельцина.

    Несомненно, какие-то черты Лукашенко, однажды даже грохнувшего «на счастье» фужер об кремлевский пол, напоминали Ельцину его самого — только молодого, энергичного, способного повести за собой народ и снести все преграды. Напор Лукашенко должен был импонировать Ельцину, который и сам был вынесен на вершину политического Олимпа волной народного возмущения против опостылевшей всем партийной номенклатуры.

    Ельцин должен был чувствовать за собой и грех: ради того, чтобы избавиться от мешавшего ему Горбачева, он согласился с уничтожением Советского Союза. Произошло это в Беларуси, в Вискулях, где, как вспоминает участник той памятной встречи Станислав Шушкевич, «одурачили мы его с Кравчуком. Кравчук был заинтересован, чтобы было подписано соглашение, в котором Россия признает независимость Украины, и я был заинтересован. И поэтому мы были горячими сторонниками тех предложений, которые позволяли ему отбросить Горбачева». Евгений Примаков считает, что «сказывался у Ельцина "беловежский комплекс", когда в одночасье были приняты далеко не во всем продуманные решения»477.

    Потому явление молодого энергичного политика, сторонника решительной интеграции с Россией, да еще и из тех самых мест (по российским масштабам что Шклов, что Беловежская пуща — все одно), где этот самый грех был взят им на душу, Ельцин должен был воспринять как волю случая: а вдруг с этим парнем все и наладится?

    Похоже, именно здесь причина покровительства и снисходительного отношения Ельцина к начинающему коллеге.

    Вспоминает Станислав Шушкевич:

    «При нем Лукашенко что хотел, то и делал. Абсолютно все. И только один раз Ельцин написал ему письмо: мол, "не дури и не торгуй водкой"!».

    Шушкевич имеет в виду историю, когда объемы продаж в России спиртного по предоставленным в Беларуси таможенным льготам достигли таких объемов, что это ощутила даже бездонная российская казна.

    Спиртным Лукашенко больше и не «баловал», зато в остальном широко пользовался «царским» великодушием. Иногда даже злоупотреблял.

    Причем происходило это едва ли не с самого начала их знакомства, с «нулевого варианта», когда Россия одним махом, без предварительных расчетов, списала миллиардный долг Беларуси за поставленный еще во времена Кебича газ.

    Именно своеобразная «презумпция невиновности» Лукашенко, скорее всего, подействовала на Ельцина, когда он направил в Минск для урегулирования конституционного кризиса 1996 года сразу трех высших должностных лиц российского государства — премьер-министра и руководителей обеих палат парламента, поставив перед ними цель: любой ценой избежать импичмента Лукашенко.

    Россия при Ельцине снисходительно мирилась с явными «дипломатическими проколами» своего «верного союзника». Несомненно, что с высшим руководством России было согласовано и поведение российского посла Валерия Лощинина в скандале с изгнанием дипломатов из Дроздов. Лощинин остался в дипломатическом поселке Дрозды после того, как его коллеги из других стран демонстративно покинули страну. Во всех международных организациях, где вставал «белорусский вопрос», именно Россия блокировала принятие решений или добивалась их смягчения, делая все, чтобы Лукашенко «не мешали работать».

    Взамен Ельцин не требовал практически ничего. Нельзя же считать, что спасением Лукашенко от импичмента он расплатился за то, что тот по его просьбе освободил весной 1996 года посаженных в тюрьму активистов БНФ Вячеслава Сивчика и Юрия Ходыко.

    Поссорились только однажды

    Лишь единственный раз между Ельциным и Лукашенко произошел по-настоящему серьезный конфликт.

    Случилось это в 1997 году, после того как белорусские власти арестовали съемочную группу Общественного российского телевидения (ОРТ) во главе с Павлом Шереметом. Демонстрация по главному российскому телеканалу никем не охраняемой границы, через которую свободно проходит журналист Шеремет, привела в бешенство белорусского президента, который всегда с гордостью заявлял, что именно Беларусь защищает собой Россию на западных рубежах так, что мышь не проскочит.

    Еще до появления этого сюжета Павла Шеремета лишили белорусской аккредитации. К такому российские власти тогда еще не привыкли, и возмутился даже обычно спокойный Виктор Черномырдин:

    «Вообще, случай безобразный… Должны все это понимать, что начнется с корреспондентов, потом еще, потом еще — и так мы и будем невестке в отместку… Еще поцелуи не просохли, а мы уже начинаем здесь меры принимать»478.

    Но даже черномырдинская резкость не могла остановить закусившего удила Лукашенко. И после демонстрации сюжета Павел Шеремет был арестован и на несколько месяцев помещен в следственный изолятор в Гродно.

    Это вызвало негативную реакцию в Кремле. Пресс-секретарь президента Российской Федерации Бориса Ельцина Сергей Ястржембский сделал резкое заявление в адрес белорусской стороны. В ответ на это из Беларуси был выслан новый корреспондент ОРТ Владимир Фошенко. На праздновании 850-летия Москвы Борис Ельцин лично потребовал от Лукашенко освободить Шеремета, Лукашенко, естественно, пообещал, однако прошел еще месяц, а Шеремет продолжал оставаться в тюрьме.

    Только тогда Ельцин понял, насколько смешным он выглядит в этом противостоянии. Руководитель сверхдержавы, разрушитель коммунистической системы, наконец, лидер страны, являющейся главным кредитором Беларуси, — он, Борис Ельцин! — не может решить такой, в общем-то, пустяковый вопрос. Пора было щелкнуть наглеца по носу, что и было проделано.

    Второго октября 1997 года Александр Лукашенко должен был вылететь в Ярославль по приглашению губернатора Анатолия Лисицына. Он даже сел в самолет, но вылет не состоялся: российские службы отказались предоставить ему воздушный коридор.

    Понятно, это не было самодеятельностью чиновников, что и подтвердил сам Борис Ельцин, заявив перед телекамерами:

    — А пускай он сначала Шеремета выпустит!

    Рассказывают, что после двух часов бессмысленного сидения в самолете Лукашенко был вынужден позвонить в Кремль. Во время телефонного разговора с Ельциным он вновь услышал требование освободить Шеремета.

    Лукашенко пришлось подчиниться: Шеремет был выпущен под подписку о невыезде, хотя позднее состоявшийся над ним суд и признал его виновным, вынеся приговор, предусматривающий условное наказание.

    Вся эта история, несомненно, имела бы продолжение, причем весьма серьезное: такой очевидной наглости и непослушания Ельцин не спускал даже своим фаворитам. Но Лукашенко сумел найти «заступника» в лице пользовавшегося тогда ельцинским доверием Евгения Примакова. Вот как об этом пишет сам Примаков:

    «Мой прилет в Минск начался с весьма продолжительной и непростой беседы с Александром Григорьевичем. Сказал, что хотя бы потому, что он намного младше по возрасту, ему первому следует позвонить Борису Николаевичу и объясниться. При мне он позвонил Ельцину»479.

    Объяснения отходчивый Ельцин принял. Правда, неизвестно, объяснялся ли при этом Лукашенко по поводу «вылетевшей» у него накануне фразы: что, мол, нам с Ельциным считаться, мне сорок, ему — восемьдесят. Хотя и Лукашенко было уже за сорок, а Ельцину еще далеко до восьмидесяти. Эта фраза вырвалась совсем не случайно: так рьяный наследничек проговаривается о том, что ждет не дождется кончины горячо любимого папаши.

    Ступенька за ступенькой

    Нельзя сказать, что Лукашенко не любил Ельцина. Вот как видел со стороны их отношения кинорежиссер Юрий Хащеватский:

    «Лукашенко с Ельциным был как бы снисходителен. Он как бы поощрительно похлопывал Ельцина по плечу: давай, давай, я тебя уважаю, потому что мы, молодые, должны уважать тех, из которых песок сыпется; хоть ты и выпить любишь, мы и это тебе прощаем. В конце концов, сколько там тебе осталось? И он вел себя как молодой наследник при отживающем монархе. Лукашенко ведь Ельцину тоже позволял очень много: даже Шеремета ему простил».

    Еще бы — не простить! Кто ему Шеремет? А Лукашенко в этот момент уже считался чуть ли не наследником Бориса Ельцина.

    Неизвестно, намекал ли ему на это сам Ельцин. Некоторые, как, например, белорусский политик Павел Данейко, тесно контактирующий с лидерами российского Союза правых сил, уверены, что да, намекал:

    «Борис Николаевич в добром настроении сказал как-то, что "ты, мол, можешь стать следующим президентом" или что-то там такое — и они закрутили».

    Может быть, такое действительно было.

    Правда, никто не имел в виду, что Лукашенко будет править именно в России. Уже создавалось новое межгосударственное объединение, в котором у Лукашенко появлялись реальные шансы стать главным. Даже главнее президента России. Потому что основным условием интеграции Лукашенко ставил политическое объединение, при котором руководить объединенным государством по очереди должны были представители обоих государств. То есть «порулил» свой срок Ельцин — дай «порулить» и Лукашенко.

    А дальше — как бог на душу положит. В конце концов, Лукашенко всегда был уверен в главном: власть берут вовсе не для того, чтобы потом ее кому-то отдать.

    Ступенька за ступенькой Лукашенко проходил по узкой и крутой лестнице юридической казуистики и политических интриг, которая вела к заветной цели.

    Первая из ступеней была преодолена 2 апреля 1996 года.

    Под звон кремлевских колоколов, в сопровождении Патриарха Алексия II и митрополита Филарета президенты Борис Ельцин и Александр Лукашенко сошли к народу для того, чтобы объявить: создано Сообщество России и Беларуси. Для обоих это было чрезвычайно важно.

    Лукашенко готовился к референдуму, ему нужно было набирать очки, доказывая, что он исполняет свои предвыборные обещания.

    Ельцин готовился к выборам, и, понимая, что его основной соперник Геннадий Зюганов вновь будет обвинять его в разрушении СССР, стремился, создав Сообщество, перехватить инициативу и доказать, что он может быть не только разрушителем, но и объединителем бывших союзных республик.

    Тогда же Лукашенко был утвержден в должности председателя Высшего совета Сообщества России и Беларуси. Это, конечно, не президентская должность, но новое «назначение» льстило ему: формально у него «в подчинении» оказался премьер-министр России Виктор Черномырдин. Он был назначен председателем Исполнительного комитета Сообщества, который должен был заниматься распределением совместного бюджета вновь созданной структуры. Поскольку основу бюджета составляли отчисления России, логично, что и контролировать их распределение должен был российский премьер.

    Но эти финансовые крохи мало интересовали Лукашенко. В качестве руководителя высшего органа Сообщества он получал легальную возможность ездить по всем регионам Российской Федерации, общаться с элитой, что очень важно, и с избирателями, что еще важнее. Пусть пока — в качестве гостя, но его пустили на российское политическое поле.

    И эту возможность Лукашенко использовал на всю катушку.

    За десять лет его правления Беларусь установила прямые связи с 68 из 89 российских регионов, а это означает, что сам Лукашенко встретился как минимум с 68 губернаторами и президентами субъектов Российской Федерации. С некоторыми — по несколько раз. Если учесть его визиты в Москву для встреч с высшими руководителями российского государства, то можно сделать вывод: в России Лукашенко появлялся чаще, чем в иных районах Беларуси. Как будто в России и жили его избиратели.

    Россияне видели разницу между катастрофически стареющим Ельциным и молодым, полным энергии Лукашенко. И большинство жителей той России, которая начиналась сразу же за Садовым кольцом, думали, как повезло этим белорусам: молодой, принципиальный, весь в заботах о своем народе, да еще так любит русских!

    Каждую встречу Лукашенко говорил об одном и том же: мы жили в одной стране, жили, как братья. Как жаль, что страна рассыпалась. Но ничего, мы наверстаем упущенное, мы создадим новый Союз.

    Второго апреля 1997 года на заседании Высшего совета Сообщества было принято решение о преобразовании его в Союз России и Беларуси. Конечной целью Союза было объявлено построение Союзного государства России и Беларуси.

    Это была вторая ступенька восхождения. Если будет Союзное государство — значит будет у него и руководитель, обладающий всей полнотой власти. И рано или поздно выбирать его будет весь народ.

    «Русский со знаком качества»

    Многие представители российской политической элиты в то время явно недооценивали Лукашенко. Не то чтобы не хотели — не могли поверить в его перспективность. Я помню, как в качестве обозревателя «Белорусской деловой газеты» приехал в Москву брать интервью у видного российского политика Сергея Глазьева — тогда председателя одного из комитетов Государственной думы Российской Федерации.

    Сергей Глазьев долго расписывал мне все прелести вхождения Беларуси в Союз. Но на вопрос, не рассматривает ли он возможность того, что президентом Союза станет Александр Лукашенко, Глазьев тогда (по-моему, в 1996 году) просто рассмеялся:

    — Этого не может быть! Этого не может быть!

    Действительно! Российские политики, надеялись на новую «Переяславскую Раду», когда разбежавшиеся по своим национальным квартирам народы вдруг «прозреют» и добровольно принесут в дар великому «старшему брату» свой суверенитет, как сделал это когда-то украинский гетман Богдан Хмельницкий. Но они и думать не могли, что этот новоявленный «Хмельницкий» посмеет претендовать на нечто большее, чем пост наместника на собственной территории. Куда ж ему — «нерусскому» — Россией править?

    Но Лукашенко-то хорошо помнил то, о чем многие забыли: Союзом правили чуваш Ульянов, грузин Джугашвили, украинец Хрущев (о немецкой крови русских царей уж и говорить нечего). И ничего — стерпела Россия. Тем более что сам Лукашенко откровенно говорил:

    — Белорусы — это те же русские, только со знаком качества!

    Глава третья. Между врагами и друзьями

    На своем поле

    Отношение к новоявленному «интегратору» в Москве было разным: от всяческой поддержки до откровенной неприязни.

    Среди тех, кого Лукашенко почти немедленно записал в число «врагов интеграции», первым был, конечно, Анатолий Чубайс. Их столкновение стало самым затяжным и непримиримым.

    В конце концов, они и высказали все в лицо друг другу — в прямом эфире программы телеканала НТВ «Свобода слова». Это была настоящая дуэль.

    Первый выпад Анатолия Чубайса:

    «Мы начинали вместе в 1991–1992 году, и начинали практически с одинаковых позиций; я бы даже сказал, с положения, когда Беларусь была чуть-чуть, на полшага впереди по отношению к России, по уровню жизни, по развитию промышленности. Мы выбрали не вполне одинаковые пути, мы по-разному продвигались эти 12 лет. Мы продвигались труднее, болезненнее, тяжелее, вы продвигались более плавно. В этом были, наверное, ваши преимущества. Только вот если сегодня подвести итог этим 12 годам, то факт состоит в том, что сегодня Россия — очевидный лидер. Сегодня Россия лидер по всем базовым показателям. По валовому внутреннему продукту на душу населения в полтора раза выше в России, чем в Беларуси. По средней заработной плате: 170 долларов в России, 140 долларов — в Беларуси. По количеству автомобилей, холодильников, телевизоров, видеомагнитофонов на одного жителя в России в полтора раза больше все параметры, чем в Беларуси. По инфляции в Беларуси 25 процентов будет в этом году, в России будет 12 процентов. Хоть макроэкономику, хоть обыкновенную жизнь нормального человека возьмите. Это факт»480.

    Александр Лукашенко парировал:

    «Скажу вам, вообще тогда не было Беларуси, она была уничтожена, она осталась без денег, без штанов и, более того, без трусов нас оставили. У нас были пустые полки, у нас не было и грамма золотовалютного резерва, у нас не было никакой валюты, мы спешно создавали вместе с людьми, которые сейчас частью оппозиции являются… У нас ничего не было в стране. На какие полшага мы были впереди, если у России все осталось? За рубежом собственность на миллиарды, ядерное оружие, которое стоило 5 миллиардов долларов, по оценке Великобритании, мы передали просто так — стоимость нашего суперсовременного ядерного оружия, которое сейчас является щитом России, я думаю, и нас прикрывает. Мы все вывезли туда, отдали. На какие полшага мы были впереди? О чем вы говорите? Очнитесь!

    Вы говорите, у вас хорошо. Скажите, ведь не деньги, которые сегодня у восьми олигархов находятся в кармане, характеризуют жизнь народа. Характеризует жизнь народа даже, наверное, сегодня не столько материальное состояние, о чем вы сказали. Вы прошли и увидели не только европейский город Минск, вы увидели спокойный город. Людям нужны спокойствие и возможность заработать»481.

    Еще один удар Анатолия Чубайса:

    «Я не про количество говорю, я говорю про качество жизни. Россия сегодня подымается, Россия сегодня движется вперед, и не только по финансовым параметрам, а, повторю еще раз, по уровню, качеству жизни, по современному развитию в XXI веке. Возникает отрыв, который является, в моем понимании, самой главной, самой серьезной опасностью. Этот отрыв и в экономике, и в политическом устройстве — самое серьезное препятствие для того, чтобы мы объединились. Это нас сдерживает. Его, этот отрыв, нужно преодолевать. И для того, чтобы его преодолевать, в моем понимании, Александр Григорьевич, Беларусь должна всерьез подумать о собственной стратегии развития государства. Беларусь должна начать движение в ту сторону, куда движется весь мир, кроме Северной Кореи и Кубы. Отдайте собственность людям, уберите воздействие государства на экономику, пересмотрите положение дел в оппозиции!»482.

    Лукашенко снова парирует:

    «Людям не только деньги нужны, людям нужно спокойствие… Поэтому не надо говорить: отдайте собственность. Кому? Кому отдать собственность? Анатолию Борисовичу электросети отдать, генерирующие энергетические мощности?.. Миллеру отдать собственность? Ходорковскому? Так вы его в тюрьму посадили, кому та собственность теперь принадлежать будет? Мы же "Славнефть" вам отдали, "Славнефть". Я сейчас не могу понять, где "Славнефть"? То ли, говорят, у "Бритиш Петролиум", то ли у ТНК, то еще где… Да у нас вопрос этот не стоит, зачем ее просто так отдавать, если она работает, если она сегодня обеспечивает людей? И самое главное, может быть, мы где-то и поэкспериментировали бы так, но у нас сегодня нет газа и нефти столько, сколько у вас. Если мы где-то проколемся, то у нас нечем залатать эту дыру. У вас сейчас миллиарды текут, от Господа Бога вы их получаете, от нефти и газа. Кстати, и нефть, и газ, и то РАО ЕС, где Анатолий Борисович руководит, — там труд белорусов огромный вложен, мы города строили. Нас оттуда вышвырнули, и мы сегодня оттуда ничего не получаем, и мы и не просим»483.

    Аргументы Чубайса явно начинают иссякать: «Вы рассказываете с гордостью о том, что вы не назначали директора рынка484. Но вы назначали директоров предприятий по номенклатуре ЦК. Послушайте, но это же дикость! Президент страны назначает директоров. У нас в принципе такого нет и быть не может. Это абсолютный абсурд, Александр Григорьевич, это не задача президента. Это задача совершенно другого уровня»485. И ответный выпад Лукашенко:

    «У вас другая система работы. У вас прокуратура назначает. Поэтому успокойтесь»486.

    Крыть нечем: прокуратура в России действительно в тот период «назначает» собственников: Ходорковский уже в тюрьме.

    Лукашенко, конечно, торжествовал: он обыграл, победил Чубайса. Точно так же, как когда-то в теледебатах он победил Кебича — играя на своем поле.

    Чубайс-то взывал к разуму и экономической логике, а Лукашенко к эмоциям и чувствам «простых людей». Он вовсе не полемизировал с Чубайсом, он апеллировал к тем, кто Чубайса и всех радикальных реформаторов, начиная с Гайдара, ненавидел каждой клеточкой своего мозга и своего сердца. Именно у этих людей, у тех, кто ненавидел «всех этих Чубайсов», считал их мошенниками и жульем, он и добивался сочувствия и понимания487.

    Что до самого Лукашенко, то для открытой и нескрываемой ненависти к Чубайсу у него своя причина. Никогда он не простит «этому выскочке», что тот полез «не в свое дело» и сорвал ему, последовательному интегратору, всю игру.

    «Назревал скандал»

    Дело в том, что в 1997 году появился проект Устава, по которому Союз России и Беларуси в случае его создания имел все шансы стать именно таким, каким мечтал его видеть Лукашенко. И, наверное, стал бы, если бы не Чубайс…

    Согласно этому проекту оба государства должны были передать наднациональным органам управления ключевые вопросы обороны и безопасности, внешней политики, управления транспортом, связью и финансовой системой. Кроме того, предусматривался институт единого гражданства, что делало желание Лукашенко добиться «короны российской империи» (вернее, союзного государства) далеко не призрачным.

    Вопросы в Высшем государственном совете предполагалось решать по принципу «одна страна — один голос». Членами ВГС по должности были бы президенты, премьеры и спикеры обеих палат парламентов (после референдума 1996 года, как мы помним, белорусский парламент также стал двухпалатным).

    Проект готовили помощник президента России Дмитрий Рюриков и вице-премьер Валерий Серов…

    Все бы хорошо, да вот текст документа перед самым его подписанием успел прочесть Анатолий Чубайс, работавший тогда первым вице-премьером и министром финансов в правительстве. Это были не его вопросы, но он сразу понял, чем грозит принятие такого Устава.

    Слово Юрию Хащеватскому:

    «Если бы Лукашенко хоть ненадолго прорвался к власти в России, никто бы этой власти у него уже не отобрал. Это четко понял Чубайс.

    Когда мы с продюсером моего фильма "Обыкновенный президент" Петром Марцевым обсуждали, для кого мы делаем это кино, мы поняли, что его надо делать и для тех, от кого зависит дальнейшая судьба Союза, то есть для властных российских чиновников, чтобы они поняли, что Лукашенко "идет" в Россию. Когда мы закончили фильм, то первым делом продюсер передал копию прямо в руки Чубайсу. Через некоторое время нам позвонили помощники Чубайса и попросили сделать еще два десятка копий. Похоже, что наш фильм действительно помог им осознать опасность, которую для них представлял Лукашенко».

    Ну, скажем, могло случиться так, что в одной из «делегаций» не будет единства по тому или иному вопросу. Понятно, что не в белорусской делегации, у которой после референдума мнение могло быть только одно: мнение Лукашенко. А вот с российским представительством все сложнее: на дворе 1997 год, в Государственной думе большинство коммунистов, а их ставленник Геннадий Селезнев — спикер, явно симпатизирующий Лукашенко. Да и между кремлевской Администрацией и Советом Федерации постоянные трения, там к Лукашенко тоже прислушиваются… При таком раскладе Борис Ельцин легко мог бы остаться в меньшинстве. Что тогда?

    Но главная мина была заложена в другой статье Устава. Предлагалась ротация председателя Высшего государственного совета через каждые два года. Несомненно, в случае подписания документов им стал бы президент России (кому же еще доверить командование объединенной армией и координацию внешней политики?). Но через два года «порулить» бы довелось уже представителю Беларуси, то есть Александру Лукашенко. Со всеми вытекающими последствиями. Вплоть до получения им заветного «ядерного чемоданчика»: раз уж делегировали наднациональным органам соответствующие полномочия, то будьте добры.

    Чубайс ринулся в бой.

    В ход была пущена «тяжелая артиллерия» — Татьяна Дьяченко, дочь Бориса Ельцина. Она уговорила отца выслушать аргументы Чубайса, из которых президент понял: его элементарно надувают, ради того чтобы передать власть Лукашенко.

    Рюрикова и Серова немедленно уволили. Подписание Устава было перенесено со 2 апреля на 23 мая.

    Пресса ничего не поняла в происходящем. Журнал «Огонек», например, так оценил эти события:

    «Подписание в Москве 2 апреля Борисом Ельциным и Александром Лукашенко Союзного договора между Россией и Белоруссией в Минске было ознаменовано многотысячными демонстрациями протеста, организованными оппозиционным Народным фронтом. Чтобы прекратить волнения, белорусские власти не постеснялись в столь торжественный день пустить в ход омоновские дубинки и слезоточивый газ, более 100 демонстрантов оказались за решеткой. Несмотря на требования прессы, ведомой непримиримым к политике Лукашенко и потому лишенным аккредитации в Минске НТВ, официальный Кремль предпочел не обращать внимания на жестокость белорусских милиционеров. "Воспитательные меры" были ограничены переносом подписания Устава союза на конец мая, причем для этого потребовалось на всю страну сообщить, что подготовленный под руководством вице-премьера Валерия Серова и помощника российского президента Дмитрия Рюрикова "брачный контракт" между двумя государствами не слишком удачен»488.

    То есть все сводилось к недостаточной демократичности белорусского союзника, из-за чего будто бы и были приняты «воспитательные меры»489.

    Но сам Ельцин, с подачи Чубайса, совсем иначе оценивал ситуацию. Об этом он рассказал в книге «Президентский марафон»:

    «Документ этот был поддержан не только спикером Госдумы, не только огромным количеством российских чиновников, он, уже подписанный, лежал на столе у президента Лукашенко. Назревал крупный международный скандал. Для исправления ситуации к работе пришлось срочно подключить мою администрацию. Юристы обнаружили целый ряд и других вопиющих нарушений российской Конституции. Я написал письмо Александру Григорьевичу, в котором просил отложить подписание договора с целью всенародного обсуждения его положений. Однако такой демарш российского президента — откладывание уже готового к подписанию договора — должен был стать для белорусского президента не самым приятным сюрпризом. Я возложил эту деликатную миссию — вручение письма — на Ивана Рыбкина, секретаря Совета безопасности. При этом сказал ему:

    — Иван Петрович, пока Лукашенко не согласится, домой не возвращайтесь.

    Рыбкин с тяжелым вздохом понимающе кивнул и срочно вылетел в Минск. В аэропорту Лукашенко сразу буквально дословно пересказал Ивану Петровичу содержание моего письма. Передал президенту эту информацию, как мне позже стало известно, Дмитрий Рюриков, мой помощник, который, как я уже говорил, был горячим сторонником полного, пусть даже прокоммунистического слияния двух государств. Через неделю я его уволил»490.

    Очень интересно. Помощник президента России без согласования с ним передает президенту другой страны, пусть даже дружественной, текст конфиденциального письма своего шефа о неподготовленности межгосударственного документа. А проект этого документа оказывается уже согласованным со спикером Государственной думы Геннадием Селезневым и множеством российских чиновников.

    Нет, дело далеко не в скандальном избиении белорусской оппозиции.

    Когда Ельцин действительно вчитался в документ, который ему предлагали подписать, он понял: президенту России предлагали собственными руками отдать власть какому-то Лукашенко. И Лукашенко принял бы эту власть с радостью, и даже справился бы с ней, потому что ему было на кого опереться в самой России. Но, самым досадным образом, соскочило…

    Лукашенко конечно же, обладал информацией о том, кто виноват в срыве подписания акта, открывавшего ему дорогу в Кремль. Он вообще обладает исчерпывающей информацией о том, что происходит в российском руководстве. Вспоминает Василий Леонов:

    «Перед тем как Лукашенко предстояло ехать подписывать договор с Ельциным, уже парафированный Серовым и Примаковым, я был в Кремле у референта Чубайса Николая Летникова — он мой земляк, и мы имели с ним обстоятельную беседу. Я долго и настойчиво уговаривал: "Ребята! Вы заигрываете не с тем. Было много простаков в Беларуси, которые считали его колхозником. Но он обыграл их всех"… Это было летом, а в ноябре меня упрятали за решетку. Связано это или нет, не могу сказать. Я знаю лишь одно: когда я вышел, знающие люди мне сказали, что даже пропуска в Администрацию президента России и в Кремль, выписываемые белорусским гражданам, фиксируются людьми белорусского президента: у Лукашенко мощное лобби в российских структурах, в том числе и в российском ФСБ».

    Понятно, что Чубайс, сорвавший подписание договора, стал для Лукашенко символом всего самого ненавистного в России — «антинародных сил», как принято говорить в среде сторонников Лукашенко.

    Мы с тобой, Лукашенко!

    Но прокол с проектом Устава вовсе не уничтожил лукашенковскую опору внутри российской элиты — напротив, он послужил ее консолидации.

    Вдумаемся в то, о чем говорит эксперт Горбачев-фонда политолог и историк Валерий Соловей:

    «Отмеченный практически всеми аналитиками заметный рост самостоятельности российских регионов в последние два года, их нарастающее дистанцирование от федерального центра активно используются Лукашенко для ползучего проникновения в российскую политику. Со второй половины 1997 г. белорусский лидер, пользуясь своим статусом председателя Высшего совета Союза Белоруссии и России, стал устанавливать прямые контакты с лидерами российских регионов, минуя Москву. На сегодняшний день Белоруссия заключила соглашения и сотрудничает уже с 50 российскими регионами, причем во время поездок Лукашенко по России его повсюду встречали с восторгом. Нет нужды говорить, что региональная политика Лукашенко помимо экономического имеет и отчетливое политическое измерение…»491.

    Теперь все, кто были против Чубайса, против рынка, против демократии, против Ельцина, видели свою опору в Лукашенко. Он стал символом борьбы. И назидательным примером.

    Владимир Жириновский, лидер ЛДПР: «Считаю, что это не только для Белоруссии самый подходящий президент, но и для всех бывших наших республик. Если бы все в СНГ шли по пути Белоруссии, за Лукашенко, нам было бы лучше»492.

    Павел Бородин, Государственный Секретарь Постоянного Комитета Союзного государства России и Беларуси: «Наступит день, когда к России и Белоруссии присоединятся все республики бывшего СССР и, возможно, страны Западной Европы. Что же касается Александра Лукашенко, то игнорировать его — дело неблагодарное. Поскольку белорусским президентом движет рука Бога».

    А вот излияния редактора газеты «Завтра» Александра Проханова, который взывает к губернатору Приморья Евгению Наздратенко, конфликтующему с Ельциным:

    «Ельцин создал ублюдочную федерацию, где регионы и живущие в них люди поделены на "вечно бедных" и "вечно богатых". На вкалывающих и жирующих. На тех, кто пашет, роет, воюет — и все наработанное до копейки уплывает в чубайсову казну. И на тех, кто торгует, интригует, обдирает, как липку, страну и все просит и просит безотказные чубайсовы дотации. И при этом косит, кто на Турцию, кто на Германию. Наздратенко требует справедливой федерации, без пасынков и любимцев, где русские не являются гражданами третьего сорта, и за это его ненавидят в Кремле…

    Наздратенко, крепись! Тебе нельзя являться в Москву с повинной. Твоя база и крепость — Владивосток, корабли, рудники, избравший тебя народ. Атакуй!

    Обратись к дальневосточникам, давшим тебе власть, — они не выдадут тебя в когти Чубайса…»493.

    И дальше — обращение к губернаторам, к офицерам, к депутатам с призывом — не повиноваться Ельцину и Чубайсу, обратить против них всю мощь тихоокеанского флота, все свои полномочия, смести эту «антинародную» власть к чертовой матери и т. д., и т. п.

    Очевидно, что все призывы Проханова были обращены не только к Наздратенко, но ко всем антиельцинским силам России. А вот сводились они к простому требованию, выраженному уже в названии программной статьи: «Наздратенко, будь Лукашенко!».

    Нет, вовсе не вокруг Наздратенко призывал объединиться российскую оппозицию Проханов, а вокруг Лукашенко. В нем редактор газеты «Завтра» предлагал увидеть силу, способную повалить Ельцина, центр притяжения всей той России, которая была недовольна реформами, ведущими к демократии.

    Этот центр сопротивления Ельцину и Чубайсу находился вне их юрисдикции: даже если они понимали, какая опасность идет в Россию из Минска, сделать с этим что-либо было не просто: все-таки Лукашенко был главой другого государства. Разве что не пустить его на свою территорию? «Примером последнего может служить громкий скандал осени 1997 г., когда с ведома Ельцина Лукашенко не был допущен в Россию для встречи с губернаторами центральной полосы»494.

    К тому же перед руководством России в то время стояли гораздо более важные проблемы, нежели обуздание зарвавшегося интегратора. Ельцин не успел окрепнуть после операции на сердце, а тут еще и в экономике начали проявляться тенденции, неотвратимо ведущие Россию к дефолту 1998 года. Так что российскому руководству было совсем не до Лукашенко.

    Призыв Проханова был кое-кем и услышан. Во всяком случае, когда в 1998 году Лукашенко пролетом из Нагано, на Олимпиаду, остановился во Владивостоке, военно-морские силы России отдали ему честь на специально устроенном параде. И Лукашенко вел себя как их президент — с достоинством и осознанием собственной силы.

    Как бы он ни клялся в преданности союзническим идеалам, как бы ни дружил с Ельциным, всегда — едва пришел к власти — он искал поддержки тех, кто выступал против Ельцина.

    И охотно привечал их у себя дома. К нему приезжали Жириновский и Зюганов, Рыжков и Лебедь, Рохлин и сам Проханов. С каждым Лукашенко находил общий язык, каждого убеждал в сходстве их позиций по вопросу интеграции и общего будущего.

    Разумеется, когда аудиенция заканчивалась, кое-кто из гостей получал возможность решить и финансовые вопросы. Все знали: посоветуешь белорусской стороне «честного и порядочного партнера» в лице того или иного московского банкира, тот тебе процент от сделки и отвалит — на предвыборную кампанию (а может, и не только). Пролоббируешь поставку большой партии нефти — тоже получишь свою долю…

    Обласканные главным белорусским диктатором, высокие гости возвращались домой в приподнятом настроении и дружно воспевали жизнь в Беларуси.

    В России они пользовались влиянием, имели свои источники информации в Кремле и могли делиться этой исключительно полезной информацией, в том числе и предупреждать своего минского друга о том, что замышляется в Москве и что ему угрожает. По сути, российские оппозиционеры достаточно последовательно прокладывали Лукашенко дорогу в Кремль.

    Дело-то было за малым — чтобы сам Ельцин, наконец, понял: у него нет иного выбора, кроме как назначить Лукашенко своим наследником, и не в России, а в объединенном государстве.

    Новогодний сюрприз

    Идея выжидания — пока «старик дозреет» — не была для Лукашенко бесперспективной.

    Конечно, ельцинское окружение добросовестно пыталось продлить собственное политическое бытие. Достаточно вспомнить, как главный ельцинский охранник Александр Коржаков и его союзники пытались сорвать президентские перевыборы в 1996 году. Но после той избирательной кампании Ельцин перенес тяжелую операцию на сердце и понял, что лучше подумать о преемнике, чем вновь отплясывать на молодежных дискотеках, демонстрируя наличие пороха в пороховницах. К этому его подталкивали и различные группировки вокруг. Тут и началась чехарда со сменой премьер-министров.

    Лукашенко эта возня формально не касалась. Он вообще был гражданином другого государства, спокойно посматривал со стороны, как Черномырдина заменили Кириенко, похожим на рассудительного мальчика, а того — «пенсионером» Примаковым. Ни один из них не мог бы стать ему конкурентом. И дело не в их недостаточной харизме, а в том, что преемника ведь выбирают так, чтобы он был сильным (смог бы выстоять под любым давлением, не сдав своего политического «отца») и чтобы его надолго хватило. Кириенко никакой силой не обладал. А Примаков пришел ненадолго и вовсе не намеревался обеспечивать какие-либо гарантии «камарилье» Березовского и Мамута. Скорее наоборот, он вполне ясно давал понять, что после ухода Ельцина их неприятности только и начнутся.

    Лукашенко мог ждать спокойно. План был отработан: создание Союзного государства России и Беларуси, введение постов президента и вице-президента.

    «Если мой рейтинг будет достаточно высок, то наверняка найдутся люди, которые захотят выдвинуть меня на этот пост. Если нет — то зачем же я буду баллотироваться?» — сказал Лукашенко. Ранее в интервью «Интерфаксу» Лукашенко заявил, что в ходе состоявшейся 28 апреля 1999 года встречи в Кремле с Борисом Ельциным белорусский президент предложил главе РФ возглавить Союз в случае одобрения плана «радикального объединения». При этом Лукашенко отводил себе роль вице-президента указанного Союза»495.

    «Он де-факто соглашался быть вторым лицом при Ельцине, — говорит Геннадий Грушевой. — Но с двумя оговорками. Первая была произнесена вслух: должна быть все-таки ротация. Вторая подразумевалась и читалась в одной из лукашенковских "проговорок": Ельцину восемьдесят лет, он скоро уйдет, и тогда первым буду я».

    Ельцин же вовсе не собирался уходить «так далеко» и настойчиво продолжал искать того, кто мог бы обеспечить ему спокойную жизнь после отставки. Так Примакова сменил Степашин, а Степашина — Путин.

    И это никак не насторожило Лукашенко. Все, кто знал Ельцина — недоверчивого, резкого, властного были убеждены, что тот никогда не решится расстаться с президентским постом — потому что никому из своих приближенных не поверит.

    Но Ельцин решился.

    Вместо новогоднего обращения к россиянам на исходе 1999 года Борис Ельцин объявил о своей добровольной отставке. И представил народу своего преемника — Владимира Путина.

    Решение о преемнике и передаче ему власти было подготовлено в строжайшей тайне. По недоуменным лицам ведущих новостных телепрограмм было видно, что ни один источник в Кремле не проболтался.

    «История еще не знает столь необычной отставки главы крупнейшего государства — в канун нового тысячелетия. Своевременный, простой и вместе с тем крайне эффектный уход из Кремля, несомненно, останется в истории важным и интересным прецедентом»496.

    Лукашенко оставалось лишь кусать локти.

    Он понимал: Путина выберут президентом, и всю игру придется начинать заново. Если и вообще придется…

    Глава четвертая. Соперники?

    Непонятный человек

    Для Лукашенко избрание Владимира Путина президентом России означало конец всем надеждам. «Это ж как, помните, у Остапа Бендера: "Увели девушку прямо из стойла". Лукашенко должен был быть Президентом всея Руси, а стал им Путин»497.

    В Путине все оказалось непонятным. Это с Ельциным было просто: бывший партийный руководитель, каких Лукашенко видел десятки, да еще с комплексом вины, на котором удобно было играть. Несмотря на разницу в возрасте, у Лукашенко с Ельциным было много общего: оба пришли во власть из оппозиции, оба были политиками стихии, изначально черпавшими силу в социальных низах, не желавшими подчинить себя каким бы то ни было правилам. А здесь…

    Этот невысокого роста человек с меланхолическим выражением лица и говорящими желваками его пугал. Так пугает только сочетание букв «КГБ» — вызывавшее животный почти ужас у каждого «советского белоруса», издавна верившего во всемогущество спецслужб.

    Путин был непонятным, чужим и превосходил его, казалось, во всем.

    Он окончил юридический факультет Ленинградского университета и был, очевидно, образованным человеком, причем отнюдь не простачком. А Лукашенко, сколько бы он ни распространялся о двух полученных им дипломах, всегда ощущал недостатки собственного образования (чего стоит, скажем, непростительный «прокол» в прямом телеэфире со стихами Василя Быкова, которые Александр Григорьевич якобы читал еще в школе).

    У Путина знание немецкого и английского языков — опять плюс в сравнении с Лукашенко, который ни по одному из двух государственных не получил бы высокой оценки.

    Наконец, романтическая профессия разведчика — то, к чему сам Лукашенко в юности должен был стремиться душой, но не получилось.

    Самое неприятное было то, что Лукашенко увидел, как медленно, но верно приходят к Путину те, кого он считал собственными врагами, — российские рыночники-демократы. Вот Чубайс подтянулся, вот Немцов поддержал. Вот они, вслед за Путиным, начали осваивать ура-патриотическую риторику (как же, будем и мы мочить всех в сортире) — особенно Чубайс.

    Путин был подчеркнуто скуп на слова, говорил предельно продуманно, спокойно. Да еще эти невозмутимые, почти немигающие глаза. Лукашенко, привыкший играть с собеседником, подкидывая ему то, что тому нужно, с Путиным сразу проигрывал, поскольку не понимал, чего же тот хотел бы.

    Владимир Путин был, пожалуй, так же непредсказуем, как когда-то Виктор Гончар, при всем их внешнем отличии. И это сходство не могло не тревожить.

    Лукашенко — это бросалось в глаза — просто не знал, как себя с ним вести. Хотя появление такого соперника и стимулировало его, казалось бы, к невозможному: «То, что в последние годы внешний вид президента резко изменился к лучшему, заметили практически все. Однако самое удивительное, что произошло это не постепенно, а в один день: 8 сентября 1999 года, во время первого визита Путина в Минск в качестве премьер-министра, Александр Григорьевич предстал в новом имидже. Еще в августе Лукашенко зачесывал любимый клок волос и растрепанные усы, напоминающие два пучка жесткой соломы, а уже 8 сентября он вышел к камерам элегантно одетым и безукоризненно подстриженным»498.

    Своими наблюдениями на сей счет поделился со мной кинорежиссер Юрий Хащеватский:

    «В разговоре Лукашенко постоянно отворачивается от Путина, как бы отдаляется от него. К Ельцину он всегда стремился приблизиться, а от Путина — дистанцируется… Сейчас на примере поясню, о чем я говорю. Как-то у моего друга мы рассматривали старую — еще начала XX века — коллективную фотографию редакции газеты. На ней люди сидят, стоят, смотрят друг на друга. И я тут же, причем безошибочно, ему рассказал (а он хорошо знал взаимоотношения в этой редакции), кто с кем воюет, кто с кем дружит. Это ведь мизансценически очень видно. Либо ты готов собеседника заключить в объятия, либо готов перекинуть его через бедро. Так вот весь вид Лукашенко, когда он появляется рядом с Путиным, свидетельствует, что в любой момент он готов его перекинуть через бедро».

    Кроме всего, у Путина не было комплекса вины за то, что кто-то разрушил Советский Союз. А стало быть, у него не было той струны, на которой можно играть. Ничего собирать и возрождать, кроме порядка, он не собирался, и «белорусский коллега» со всеми интеграционными идеями был ему ни к чему.

    Лукашенко растерялся.

    Новый расклад

    Это была уже совсем новая политическая комбинация: Россия Путина и Беларусь Лукашенко.

    «Ельцин извлек из инициативы с Союзом почти все, что он мог, как во внешнеполитической сфере, так и во внутренней политике»499.

    Преследуя собственные цели, Ельцин до скандала с проектом устава «по умолчанию» соглашался с тем, что Россия и Беларусь в своем союзе равны.

    «Ельцин вытягивал белорусскую карту каждый раз, исходя из внутрироссийской политической конъюнктуры, — говорит Сергей Калякин. — Для Путина отношения с Лукашенко не определяют его политического будущего, а потому он гораздо менее зависим от Лукашенко».

    Путин сразу повел себя не как вождь, не как объединитель земель, а как менеджер, призванный навести порядок в хозяйстве, полученном от предшественника в весьма неприглядном состоянии. Естественно, у него изначально было иное видение интеграции и иная оценка «достигнутого». Белорусский экономист Павел Данейко считает:

    «Интеграция по Путину — это когда выигрывают обе стороны, прежде всего, выигрывает бизнес. В наработанном к тому времени проекте только таможенный союз является такой мерой, которая имеет какой-то интеграционный смысл. Ну и, разумеется, предложения по единому рублю. Все остальное — набор чрезвычайно путаных прожектов, которые совершенно не реализуются».

    Как только Путин от идеологических схем перешел к вопросам практической экономики, старая модель Союза затрещала по всем швам. Не мог же президент России смириться с очевидно волюнтаристским предложением, чтобы страна, чей ВВП составляет около трех процентов от российского (по Путину), влияла на финансовую политику Союза в той же степени, что и Россия.

    Для прагматичного Путина не могло не быть очевидным: российский бизнес ничего не выиграл от интеграции. Да, белорусский рынок для российских предпринимателей сохранился, но покупательная способность белорусов на этом рынке почти не росла. Да тут еще Лукашенко с его стремлением «защитить» своих производителей далеко не рыночными мерами. Только в 2001–2004 годах правительство Беларуси не однажды пыталось ограничить ввоз на территорию своей страны российского пива, макаронных и кондитерских изделий и прочей продукции.

    Не могло устроить Путина и отношение Лукашенко к проблеме приватизации.

    Российские нефтяники нуждались в заводах, которые завершали бы технологический цикл переработки нефти. Во времена СССР самые современные нефтеперерабатывающие заводы были построены на территории Беларуси. Сейчас нефтяные олигархи были готовы купить акции этих заводов и инвестировать деньги в их дальнейшее реконструирование. Но Лукашенко на это, как мы помним, не шел, хотя постоянно намекал что готов это сделать — при выполнении ряда туманных и противоречивых условий…

    То же с «трубой», как называют газопровод из России в Европу, принадлежащий «Белтрансгазу». Лукашенко упорно настаивал на том, что лежащие в белорусской земле трубы, обслуживающие их компрессорные станции и сопутствующая инфраструктура стоит пять миллиардов долларов. И это при том, что активы всего российского «Газпрома» оценивались лишь в 16 с половиной миллиардов!

    Кроме всего, Лукашенко серьезно осложнял ситуацию внутри СНГ. Это было очевидным для каждого непредвзятого наблюдателя.

    Говорит Эдуард Эйдин:

    «Лукашенко, похоже, не сумел наладить отношения ни с одним президентом в СНГ. Это больно отражается на торговле. А значит, и на экономике страны. Президент Узбекистана Ислам Каримов, например, просто поставил на Беларуси — после одной хлопковой истории — жирный крест. Я знал человека, который видел этот крест на карте в буквальном смысле.

    Еще можно чем угодно обосновывать, почему нас не принимают на Западе, но наше "одиночество" среди стран СНГ — необъяснимо. Ведь посещение президентом раз в год десяти государств и принятие их лидеров с ответными визитами могло бы стать не только бурной имитацией международной деятельности, но и принести реальную экономическую выгоду стране, а значит, и людям. Но так не получается. Еще и потому, что в "президентском клубе" важно соблюдение правил, включая умение не выносить ссор из "клуба". А с этим у Лукашенко известные проблемы».

    Именно для того чтобы спасти СНГ или хотя бы сохранить вокруг России относительно благоприятное пространство, Путин был обязан втолковать Лукашенко: Беларусь не может претендовать на политическое лидерство хотя бы потому, что есть Казахстан, Украина, Азербайджан… Они если и готовы, с грехом пополам, признавать чью-то первенствующую роль, так только роль России. Нельзя же не соблюдать вообще никаких правил игры.

    Но Лукашенко твердо стоял на своем, продолжая при этом содержать собственную страну за счет далеко не самой благополучной России.

    «Путин понимает, — считает Леонид Синицын, — что союз Беларуси с Россией еще не исчерпан, и в то же время видит, что это для него бесперспективный путь. Поэтому он втягивает Лукашенко строить новую конструкцию — пытается формировать единое экономическое пространство. Лукашенко это коробит, поскольку рушатся его идеи, его предложения по конструкции единого государства.

    Мухи пусть будут отдельно…

    Вероятно, Лукашенко понимал, насколько его «упрямство» раздражает Путина. Но пересилить себя, как всегда, было не просто, тем более что отступать-то ему приходилось с почти завоеванных позиций.

    Но и Путину отступать было некуда. Позади ведь не только Москва.

    Перехватить интеграционную инициативу, направив ее в разумное русло, становилось для российского лидера делом чести и вопросом политической целесообразности. А тут еще российские губернаторы, еще вчера готовые сдать Ельцина ради «своего», как они думали, Лукашенко, внимательно следили за противостоянием двух президентов.

    Их конфликт проявился в полной мере уже после того, как Лукашенко переизбрался в 2001 году на второй срок, чему Путин никак не мешал. Напротив, когда альтернативные претенденты «пророссийской ориентации» не были зарегистрированы, он даже дал отмашку российским телеканалам, которые тут же начали расписывать прелести белорусской жизни, тем самым убеждая избирателей голосовать за Лукашенко.

    Взамен Путин вправе был ждать, так сказать, встречной любезности. Хотя бы все в том же — в согласии на участие российских компаний в приватизации белорусских нефтеперерабатывающих заводов. Но, как уже говорилось, Лукашенко на это не пошел.

    Тогда, встретившись с Лукашенко в Санкт-Петербурге, Владимир Путин заявил:

    «Пытаться восстановить СССР за счет экономических интересов России нельзя, поскольку это усилит центробежные силы внутри страны и ослабит Россию экономически».

    Это был достаточно недвусмысленный намек на то, что политического равенства, как во времена Советского Союза, в Союзе России и Беларуси быть не может, поскольку это невыгодно России. Но это было только началом.

    Двухдневный визит Лукашенко на родину Путина совпал с визитом канцлера Германии Герхарда Шредера. И пока Лукашенко играл в хоккей, обновляя ледовое поле нового дворца спорта, Путин, Шредер и президент Украины Леонид Кучма подписали соглашение о создании газового консорциума для строительства новой трубы — в обход Беларуси.

    На этом «воспитательные мероприятия» не завершились. Там же, в Питере, встречаясь с сотрудниками одного из медицинских центров, Путин вновь обратил внимание на судьбу белорусско-российской интеграции и сделал гораздо более жесткое заявление:

    «Не должно быть юридической шелухи и каши, с которыми мы потом не сможем разобраться. Нужно, чтобы наши партнеры поняли для себя, определились, чего они хотят… Не будем забывать, что экономика Белоруссии — это 3 % от экономики России… Не должно быть так, что с одной стороны право вето на все, но и зато и требования на все. У нас тоже должно быть право вето тогда… И нужно понять, чего мы хотим, чего хотят наши партнеры. Котлеты отдельно, мухи отдельно должны быть».

    Очевидно, что под котлетами Путин подразумевал те экономические преференции, которые получала Беларусь в результате союзнических отношений с Россией, а роль мухи отводилась Лукашенко, с его назойливо навязываемыми объединительными концепциями.

    Обидно, конечно, но это далеко не все что пришлось выслушать Лукашенко.

    Тут же Путин публично задал ряд вопросов. Что конкретно имеет в виду Лукашенко, когда говорит о продолжении и развитии интеграции? Какую цель он перед собой ставит? Как юридически это будет оформлено? Видит ли Лукашенко будущее Союзного государства по образцу Европейского союза? Считает ли он возможной полную интеграцию, когда шесть белорусских областей и город Минск входят в состав Российской Федерации на правах субъектов Федерации? Или же все должно оставаться так, как есть — но тогда уже без слов о «развитии» и без взаимных упреков! Только не говорите, мол, потом, что вам отказали в праве на интеграцию.

    Резкость, с какой Путин потребовал от белорусского коллеги определиться с выбором, была беспрецедентной.

    Лукашенко упускал инициативу главного объединителя: невозможно ведь предложить более радикальную форму интеграции, чем вхождение меньшего государства в большее, да еще добровольно. Он был вынужден отступить: давайте, мол, оставим все как есть.

    С этого момента интеграционные идеи, от кого бы они ни исходили, белорусским руководством только саботировались. Так, именно белорусская сторона сорвала достигнутые еще при Ельцине договоренности о введении российского рубля в качестве единого платежного средства на территории Союза России и Беларуси: он должен был начать свое хождение в Беларуси на равных правах с белорусским рублем с 1 января 2005 года500.

    …Когда-то Синицын рассказывал мне о том, как они — еще на заре интеграции — обсуждали с Лукашенко ее перспективы. И пришли к выводу: идти интеграционным путем следует так далеко, как только можно. А потом — разворачиваться и идти назад.

    Похоже, что после путинского заявления о «мухах» и «котлетах» Лукашенко понял, что дошел до конца пути: он уперся в стену. И ему не осталось ничего иного, кроме как обиженно развернуться и пойти назад:

    «Даже Ленин и Сталин не додумались до того, чтобы раздробить республику и включить ее в состав СССР!»

    «Он меня не слушается»

    Сколько бы ни встречались после ленинградского скандала Лукашенко и Путин, все понимали: им уже никогда не договориться. «О чем говорить, — считает Геннадий Грушевой, — если ни один, ни другой не хотят делить власть? Путин по определению ее не будет делить. Еще не хватало, чтобы великая Россия уступала кому-нибудь власть! А Лукашенко не станет делить с ним власть, потому что политически это для него конец. Ему лучше быть в маленькой стране великим диктатором, чем в огромной стране — вторым лицом».

    Помню, в 2001 году, готовясь к собственной избирательной кампании, Леонид Синицын пытался смоделировать свой вариант диалога с российским руководителем, такой, который позволил бы развязать узел конфликта:

    «Если бы Путин мне предложил объединяться губерниями, я бы ему сказал:

    — Владимир Владимирович, мы ведь говорим о равноправном союзе с вами?

    — Да, — сказал бы Владимир Владимирович.

    — Но какой же это равноправный союз, если при вхождении в состав России губерниями Беларусь исчезнет! Это неравноправно.

    — А что нужно сделать, чтобы было равноправно? — спросил бы меня Путин.

    Я бы ему сказал:

    — Пусть точно так же исчезнет и Россия, давайте "растворим" ее в Союзе…

    Такого подхода я придерживаюсь и сейчас: нужно Беларуси и России объединиться в единое государство. И говорить уже не о суверенитете Беларуси и России, а о коллективном суверенитете, что гораздо ценнее в нынешнем мире, чем суверенитет маленькой страны. Коллективный суверенитет нового государства — это гораздо больше».

    Что ж, лучший и традиционный способ уйти от невыгодного предложения — это переадресовать его противнику. По крайней мере, это позволяет сделать вид, будто ты не заметил нанесенного тебе оскорбления.

    Но Лукашенко этим приемом не воспользовался. Дело-то было вовсе не в выборе наиболее приемлемого варианта союзного объединения, а в оскорбительности самой постановки вопроса. И главное оскорбление, которое нанес ему Путин, содержалось в публично высказанном подозрении: ты не справляешься, ты боишься ответственности, ты торгуешь суверенитетом своей страны — и поэтому ратуешь за интеграцию. Тогда иди вместе со всей своей страной к нам, и мы снимем с тебя раз и навсегда всякую ответственность.

    Говорит Станислав Шушкевич:

    «Путин как бы четко обозначил: я тебя как человека не уважаю и не воспринимаю. А политика твоя мне нравится, мы ее поддерживаем — она пророссийская, ползи и дальше на пузе; мы тебе скажем, по какой дороге ползти, если ты попытаешься двигаться чуть-чуть не туда».

    Оскорбление тем более обидное, что Лукашенко считал себя не менее крупной политической фигурой, чем его обидчик. И, надо признать, имел для этого достаточно оснований (даже недоброжелатели это отмечают), при всей разномасштабности вверенных им территорий. Действительно…

    «Путин — фигура "согласованная", а Лукашенко прорвался во власть, он боролся за нее. Поэтому какой-то психологический комплекс у Путина, несмотря на его внешнюю невозмутимость, присутствует, и в этом он заметно проигрывает Лукашенко, который ведет себя гораздо более самоуверенно: "Меня народ избрал, я такой, какой я есть"»501.

    «Путин — наемный чиновник. Это проявляется во всем его поведении. А Лукашенко — что ни говори — народный избранник, и это прет из него, придавая ему уверенность»502.

    Нет, совсем не таким уж слабаком выглядит Александр Лукашенко на фоне своего российского коллеги и оппонента. Стоит сравнить, например, их новогодние поздравления (у каждого — своему народу), чтобы задуматься о том, что в открытых теледебатах, если бы такие вдруг состоялись, Лукашенко, скорее всего, победил бы — взяв аудиторию не только своим безмерным популизмом, но и напором, артистизмом, «душевностью» и всем тем, что принято называть харизмой. Так что, несмотря на отменную выдержанность и мастерски скрываемую досаду, Путину общаться с Лукашенко совсем не легко.

    Говорит Эдуард Эйдин:

    «Путину наш Лукашенко достался по наследству. Почти как внутрироссийская проблема. Как Березовский и Ходорковский. Но Лукашенко — ни изгнать, ни посадить. А переиграть его Путин не может. Ни по масштабу личности, ни по внешнеполитическим обстоятельствам. Ельцин мог, потому что был харизматиком, покруче нашего. А Путин просто не в состоянии. Вот он и имитирует видимость общения. Не вступая в диалог».

    Так что не только Лукашенко от Путина дистанцируется, как подметил режиссер Хащеватский, но и Путин постоянно сторонится Лукашенко. И достаточно демонстративно переключает свое внимание с него на более подходящие и «достойные» объекты.

    Так, в июле 2004 года Путин был приглашен принять участие в торжествах по случаю 60-летия освобождения Беларуси от фашистских захватчиков. Но прибыл он в Минск всего на несколько часов, причем ночью. Пообщавшись с ветеранами, президент России тут же улетел в Москву. И в то время, когда Александр Лукашенко в мундире a la генералиссимус Сталин принимал свой «Парад Победы», Путин с другими членами «президентского клуба СНГ» в неформальной беседе на ипподроме обсуждал общую позицию по отношению к ОБСЕ. Тема беседы делала отъезд Путина еще более оскорбительным: Лукашенко более других президентов Содружества был бы заинтересован в публичной критике организации, офис которой в Минске попортил ему столько нервов.

    А осенью 2004 года, когда Путин, Лукашенко и президент Азербайджана Ильхам Алиев прибыли в Киев для участия в праздновании 60-летия освобождения Киева, Путин отказался использовать эту возможность для проведения каких бы то ни было «сепаратных» переговоров с Лукашенко. И тот обиженно вернулся в Минск на сутки раньше. Сложилось впечатление, что таким образом Путин его специально задвигал, понимая, что потеряв статус главного политического партнера российского президента, Лукашенко автоматически утрачивает и всякие позиции в СНГ503.

    Путин не мог себе позволить проиграть «воспитательный процесс».

    Но и выиграть у него не получалось. Не случайно рассказывают, что в беседе с президентом Польши Александром Квасьневским, который попытался мягко поставить вопрос об особой роли России в урегулировании внутреннего белорусского конфликта и приведению белорусского лидера хотя бы к сколько-нибудь внятным стандартам политической культуры, Путин был вынужден признать: «Он меня не слушается».

    «Голову мы не склоним»

    Сказав, что, мол, Лукашенко его не слушается, Путин фактически признал поражение тактики увещеваний по отношению к политику, признающему только силу.

    Но и с применением силы Путин неожиданно для всех проиграл.

    Несмотря на все политические трения, в том числе и в личных отношениях двух президентов, Беларусь продолжала получать газ намного дешевле, чем Украина, Польша или Литва. Если не хватало денег — российский Центробанк почти беспрекословно выдавал белорусскому правительству кредит для погашения долга.

    Отпуск газа для Беларуси по внутренним российским ценам был увязан в Союзном договоре с белорусскими обязательствами продать России пакет акций «Белтрансгаза», о чем российская сторона не однажды напоминала. Когда Минск продолжал называть цену, заведомо неприемлемую, «Газпром» в ответ — что было логично — требовал повышения платы за поставляемый газ. Беларусь платить дороже отказывалась. «Газпром» в «воспитательных» целях пытался ограничивать объемы поставляемого газа, но белорусы начинали просто-напросто отбирать на свои нужды газ, предназначенный Европе, а платить за него вообще отказывались, ссылаясь… на неурегулированность вопроса о цене!

    В конце концов, 18 февраля 2004 года, газ отключили. И не подавали его около суток.

    Это было первым откровенно силовым столкновением интересов. И независимо от того, кто лично санкционировал такой исключительный шаг, проигравшим по всем статьям оказался… Путин.

    В результате этой акции Россия получила взрыв возмущенного общественного мнения на Западе (Беларусь — транзитное государство, через нее российский газ должен был идти дальше — в Польшу, Литву и Германию). И обрела репутацию ненадежного партнера в таком стратегической важности деле, как поставка газа.

    Возмущены вероломством были и кровно обиженные белорусские потребители. Им ведь по российским телеканалам не про то говорили, какой у них нехороший президент, а про то, что белорусы за газ не платят. Но ведь белорусы-то как раз платили — и население, и предприятия платят в Беларуси за газ достаточно регулярно. Естественно, что такой упрек был воспринят всеми как заведомо несправедливый и оскорбительный.

    Лукашенко оставалось лишь подыграть этому возмущению, что он и сделал, заявив, что только террорист в такой мороз может отключить газ братскому народу.

    Террорист — это Путин? Получается, что — да. И рейтинг Путина в Беларуси пополз вниз.

    А Лукашенко как всегда, заработал неплохие очки.

    В ходе «газовой войны» он повел себя «мастерски», уверенно наживая политический капитал…

    Команды своему правительству он отдавал публично, с трансляцией по телевидению:

    «Надо заключить договор на условиях Путина — мы заплатим эти деньги. Соберем эти деньги, отняв у чернобыльцев, у тех, кто в окопах гнил, отберем мы эти 200 миллионов долларов и снимем эту проблему. Таким образом, нами перестанут манипулировать и перестанут шантажировать».

    Вот, мол, до чего довел нас Путин — уже и льготы у чернобыльцев и ветеранов приходится забирать, чтобы с ним рассчитаться.

    Но этого мало: «Александр Лукашенко отметил, что с подорожанием газа для Беларуси вдвое сбыть белорусскую продукцию в ту же Россию станет гораздо труднее. Белорусская продукция на российском рынке становится неконкурентоспособной. Таким образом, эта акция нацелена на уничтожение только что поднявшихся с колен предприятий Беларуси»504.

    Вот куда, оказывается, направлен вероломный удар. Но ничего, белорусам к тяготам не привыкать:

    «Переживем и газовую проблему, но если кто-то в Москве думает, что белорусский народ склонит голову, — этого не будет».

    Люди, посмотрите, они хотят нас поставить на колени и подчинить себе! Им это не удастся!

    Им это на самом деле не удалось, тем более что на следующий день Россия была вынуждена включить газ — и для Запада, и для Беларуси.

    Лукашенко снова победил, неважно, что договоры на поставку газа все же пришлось подписать и цену на газ россияне подняли. Не настолько, правда, как хотели. Подсчитано, что Беларусь на этом потеряла около двухсот миллионов долларов.

    Но разве в деньгах дело? За такие-то «копейки» и Путина удалось выставить проигравшим, и всему миру вновь показать, что не так с нами просто… Разве игра Лукашенко была в том, сколько платить за газ? Нет, игра состояла в том, чтобы показать России и Европе, что с ними станет, как только в Беларуси будет закручен вентиль газа, который находится в президентских руках.

    Можно возразить:

    — А как же собственный народ? Что будет с ним, если, не дай Бог, случится такое?

    А то и будет. Сельское население Беларуси, отапливающее свои дома, как и в любой деревне постсоветского пространства, торфобрикетами, углем и дровяными обрезками, просто ничего не почувствует. А Минску, как наиболее оппозиционно настроенному к Лукашенко, это даже полезно. Говорит Юрий Хащеватский: «Если бы полопались трубы отопления в домах минчан, представляете, какая началась бы мобилизация и как хорошо выглядел бы Лукашенко, который вместе с народом выходил бы из этой катастрофы. Недаром после газового скандала Лукашенко отправил в отставку руководителя "Белтрансгаза" Петра Петуха. По слухам, в которые я лично верю, уволен он как раз за то, что отказался во время газовой войны разморозить все отопление Минску».

    Что ж, и в такие слухи легко поверить, потому что понятен мотив: на все пойдешь, чтобы нажить себе политический капитал и досадить противнику, публично свалив на него ответственность.

    Опять повезло?

    Все чаще начинает казаться, что Путину не по плечу справиться с Лукашенко. Еще и потому, что Лукашенко постоянно везет.

    Вот Россия хочет повысить цены на газ и идет на силовой прием. А заступается за Лукашенко Европа… Цены все-таки же повысили? Но тут же конъюнктура мирового нефтяного рынка складывается так, что в той же России оказывается много свободных денег, на которые российские потребители бросаются покупать белорусские товары… Громче всех Лукашенко выступал против бомбардировок Ирака, до последнего защищал своего друга Саддама Хусейна и даже поставлял ему технику. Но от этих бомбардировок он только выиграл, потому что цены на нефть из-за них-то и подскочили. Дело, конечно же, в привязке белорусской экономики к российской — это везение, но везение пиявки, когда тот, к кому она присосалась, становится полнокровнее.

    В 2001 году «элегантная» победа Лукашенко на выборах граничила с такой наглой фальсификацией, что это не могло не вызвать возмущение в мире. Но выборы в Беларуси прошли 9 сентября, а 11 сентября всем было уже не до Лукашенко с его выборами. Когда рушатся небоскребы и гибнут десятки тысяч людей, кто вспоминает об автократах, правящих в маленьких странах.

    Двадцать третьего октября 2002 года белорусские власти высылают из страны лидера парламентской фракции «Союз правых сил» Бориса Немцова и вице-спикера Государственной думы Ирину Хакамаду, прибывших на конференцию по вопросам российско-белорусской интеграции. Немцова обвиняют в попытке провезти в Беларусь фальшивую валюту. А вели его белорусские спецслужбы, как он утверждает, уже в Москве505.

    Это неслыханно.

    Поскольку речь шла не о рядовых гражданах, а об известнейших политиках и парламентариях России, скандал мог разрастись. Но и эта история была всеми забыта уже через два дня. Началась трагедия с заложниками, захваченными террористами во время представления мюзикла «Норд-Ост». Когда дула автоматов устремлены на ни в чем не повинных людей, кому и какое дело до высланных депутатов: они ведь остались живы!506

    Повезло?

    Впрочем, к теме его «везения» мы еще вернемся — в последней главе нашей книги.

    Чья модель?

    Почему же, несмотря на все выходки Лукашенко, Путин никогда не критикует его политику? И даже вопросы журналистов по белорусским проблемам старательно отклоняет, переводя на нейтральные рельсы. Его спрашивают про то, как он относится к намерению Лукашенко избираться на третий срок, а Путин в ответ о том, что российскую Конституцию он лично менять не собирается… И так далее, но всегда без критики…

    Ведь, как ни один другой глава европейского государства, он имел бы на это вполне законные права: ну, к примеру, Союзный договор предполагает равное соблюдение прав человека в Беларуси и России, а с этим в Беларуси проблем хватает…

    Почему же никакой критики — никогда и ни словом?

    Не потому ли, что как политик, стремящийся к полной, если не сказать — авторитарной — власти, Путин вынужден шаг за шагом повторять путь Лукашенко? Ведь где бы ни устанавливался авторитарный режим — хоть на Чукотке, хоть в пампасах, — он всегда подразумевает весь «джентльменский» набор: контроль над СМИ и вообще гражданским обществом, контроль над финансовыми потоками, контроль над территориальным самоуправлением или просто его отмену. Тут ни Лукашенко ничего не придумал, ни Путин, ни Дювалье на Гаити.

    Вначале Путин отнял у олигархов средства массовой информации: не только заставил «Газпром» задавить НТВ, но и вообще уничтожил политический плюрализм на телевидении, да и в печати… В Беларуси мы это проходили.

    Следующим шагом Путина стал передел собственности, разумеется, в интересах государства, как он это понимал. «Неправильные» владельцы собственности лишились, а «правильные» (то есть государство, руководителем которого является Путин и те, кто его поддерживает) ее получили. А чтобы никому не повадно было забываться, самого сопротивлявшегося — Ходорковского — посадили в тюрьму. Так сказать, показательный процесс, а на деле — установление полного контроля над финансовыми потоками… И это мы проходили в Беларуси.

    Следующим шагом стало превращение оппозиционной Думы в Думу управляемую, почти однопартийную. Правда, Конституцию пока не меняли. Зачем, если правящая партия и без того обладает конституционным большинством? Де-юре — разделение властей, де-факто — принцип разделения властей уничтожен.

    Затем Путин задался вопросом о том, насколько управляемы регионы, не распадается ли Россия на части. И он предложил ликвидировать выборный институт губернаторов, заменив их губернаторами назначаемыми. Мол, раз народ доверил президенту всю полноту власти, будьте добры, доверьте ему назначать и власть на местах. С этим, правда, он опоздал: этот вопрос Лукашенко решил в самом начале своего первого срока, а не второго, как Путин.

    Такое сходство путей даже породило в рядах белорусской оппозиции подозрения несколько параноидального характера: не ставленник ли Лукашенко российских спецслужб, которые специально навязали его Беларуси, чтобы использовать «братскую республику» как полигон для своих управленческих экспериментов?

    Нет, Лукашенко — слишком самостоятельная фигура, чтобы служить кому-либо, кроме себя. Другое дело, что ему как первопроходцу это обидно. Ведь все, что делает Путин, Лукашенко осуществил в Беларуси гораздо раньше. И осуществлял он это откровенно, не играя в какие-то там либеральные игры, не заискивая перед гражданским обществом. Так зачем он вообще тогда был нужен, этот самый Путин? Почему тот же Ельцин не понял, что он, Лукашенко, мог реализовать программу быстрее, качественней, надежней!

    Публичные и довольно часто звучащие сопоставления Путина и Лукашенко, похоже, обоим неприятны.

    Лукашенко ведь не может не задаваться вопросом:

    — Почему этот Запад все прощает Путину, если он делает то же, что и я?

    Но и Путин вправе спросить:

    — Почему они все время упрекают меня, будто я подражаю Лукашенко? Я ведь не собираюсь узурпировать власть!

    Так иной раз тянет разбить зеркало, если тебе не нравится собственное отражение.

    Вообще в отношениях с Лукашенко российский президент оказался заложником обстоятельств. Он уже не может окончательно отказаться от лукашенковской идеи союза двух государств, но и не решается публично отмежеваться от своего визави, очевидно, надеясь: все не вечно, и рано или поздно Лукашенко уйдет. В 2006 году заканчивается второй и последний (по Конституции) срок президентства Александра Лукашенко. Проще всего этого дождаться…

    Но и Лукашенко понимает, что все временно. С той лишь разницей, что он совсем не намерен уходить. И тем более — сдавать позиции Путину.

    Глава пятая. Что дальше?

    Победитель или побежденный?

    Мы уже отмечали, что Лукашенко постоянно и намеренно «проговаривается», думая о перспективах. Из всех его «проговорок» на тему своего будущего президентства легко выделить три идеи: «уход на заслуженный отдых» при преемнике, переизбрание на следующий (и до бесконечности) срок и «уход на повышение», то есть в Союзное государство. Или даже в Россию…

    Начнем с того, что уйти на отдых для Лукашенко просто невозможно… Трудно представить, как он будет жить после того, как лишится власти. И в эту ловушку, которая ждет рано или поздно каждого диктатора, он загнал себя сам.

    Говорит Эдуард Эйдин:

    «Если бы Лукашенко думал об уходе, он бы инициировал принятие Закона о гарантиях президенту — не для себя персонально, а для президента вообще507. Рано или поздно такой закон все равно должен быть принят. Но Лукашенко этого не делает. И таких "косвенных" свидетельств того, что он намеревается править еще очень долго, — полно».

    Лукашенко действительно наделал много такого, за что любому рано или поздно приходится отвечать: публично и перед лицом суда. Так, к примеру, нет сомнений, что если будет доказана личная причастность главы государства к «исчезновениям», а точнее, к физическому устранению политических оппонентов режима, то его ждет суд. Такова судьба Аугусто Пиночета: к ответственности его призывают, несмотря даже на все позитивное, что генерал сделал для страны, подняв чилийскую экономику.

    Гарантами безопасности для уходящих правителей часто становятся другие государства. Но государства-гаранты должны видеть добрую волю уходящего и его заслуги перед обществом. Эдуарду Шеварднадзе, скажем, было что предъявить. Он был одним из «прорабов перестройки», министром иностранных дел при Михаиле Горбачеве, потом руководителем, приведшим Грузию в СНГ.

    Лукашенко же Запад никогда не воспринимал. И здесь — чтобы хоть как-то наладить отношения, нужны уступки в пользу демократии.

    Может ли Лукашенко пойти на такие уступки, чтобы воспользоваться их плодами для собственной безопасности? Однажды, накануне выборов 2001 года, он на такие свои намерения достаточно прозрачно намекал. Мол, только изберите, и все отладится, моя жесткость, мол, была нужна только на первом этапе.

    Леонид Синицын вспоминает:

    «Перед выборами чиновники говорили: вот он переизберется и все изменится, многие тогда верили, что мы пойдем цивилизованным путем. Но я не верил, я слишком хорошо его знаю, и понимал, что это невозможно. Он не способен измениться».

    Синицын был прав: ничего в стране не изменилось. Уступить Лукашенко не мог, поскольку вся выстроенная им система немедленно дала бы сбой.

    Что до гарантий безопасности от России, то российскому руководству Лукашенко верить не может. Он ведь воспринимает себя реальным соперником Путину. А как поступают с соперниками, Лукашенко знает слишком хорошо, чтобы надеяться на снисхождение. Да и до прихода Путина, еще в 1996 году, он «проговорился»:

    «Мы, как в 1941 году, находимся во вражеском кольце! Враги засели в руководстве соседнего государства, с которым мы недавно подписали договор о сообществе»508.

    Восприятие окружающего мира как «вражеского кольца» с тех пор у него только укрепилось. И никаким гарантиям извне он не поверит, потому что точно знает, что сам-то ни за что ни с какими обязательствами бы ни посчитался.

    Если ты не веришь «внешним» гарантам, можно попытаться повторить пример Бориса Ельцина. Ведь первый же указ Президента Российской Федерации Владимира Путина обеспечил Ельцину спокойное будущее.

    Владимир Нистюк считает:

    «Не исключаю, что сама номенклатура, сегодня сильно зажатая, обиженная, оскорбленная, посаженная, осужденная, все-таки найдет в себе силы из своей среды подобрать человека, которого можно будет согласовать потенциально с Россией и, не исключаю, с Александром Григорьевичем, и представить как наследника президенту Лукашенко».

    Но Лукашенко сделал такой вариант почти невозможным: всех, кто умел держать удар, а потому мог стать для него гарантом, он давно постарался уничтожить политически.

    Так что же? Остаться «на плаву» в политике лидером специально созданной партии или «устроиться на работу» в качестве премьер-министра или спикера? С этим никак невозможно смириться: или ты Цезарь, или ничто509.

    Да и написанная под него Конституция гарантировать что-либо может только президенту.

    Все было бы проще, если бы Лукашенко ощущал себя поверженным. Тогда ничего не поделаешь: как говорится, горе побежденным!

    Но он-то считает себя победителем. И с этим, хочешь не хочешь, согласны многие жители республики — из самых различных слоев общества. «Следом за ним, как завороженные, люди повторяют: стабильность, стабильность. Конечно, наиболее активных это раздражает, но не настолько, чтобы что-то сокрушать», — говорит Евгений Будинас.

    Вовсе не рвется на баррикады даже молодежь, в том числе и обычно революционное студенчество. В снятом к десятилетию лукашенковского правления «документальном» сериале показана, например, молодая семья, взахлеб благодарящая Лукашенко за предоставленную им возможность построить квартиру на полученный в банке льготный кредит. Экономисты понимают, что это реклама, деньги на такое для всех вовсе нами не заработаны, а лишь силой «перераспределены» — популизма ради, но молодой семье, получившей крышу над головой, эти ученые рассуждения не интересны. Люди живут в собственной квартире, растят ребенка и благодарят «своего» президента. Остальные смотрят и верят в чудо. И думают, что в стране жить хорошо — а то, что им плохо, так это просто не повезло.

    Говорит Геннадий Грушевой:

    «Электорат голосует не за политическую систему, которую создал Лукашенко, не за экономическую модель, он голосует за его социальную политику. Если мы скажем, что надо сегодня всю эту социальную лукашенковскую политику сломать (доказав, что это примитивный подкуп народа), мы не найдем поддержки, мы в ответ никогда ничего от электората не получим, кроме презрения».

    Но если Лукашенко не чувствует себя проигравшим, то что же мы так забеспокоились о его уходе? Если ему удалось выстроить здание, о котором мечтали «простые люди»?

    «Эпоха Лукашенко — это время великого ничегонеделания, — считает Эдуард Эйдин. — Эпоха выжидания и проедания основных средств, оставленных нам предками. В историческом времяисчислении — миг. В жизни конкретного человека — потерянные годы. Пусть даже обеспеченные прожиточным минимумом».

    Фактически о том говорит Петр Кравченко:

    «Назовите мне хотя бы один новый завод, который он построил, назовите хотя бы один новый вид продукции, который не выпускался до 1994 года! Просто запас прочности, созданный советской системой, таков, что Лукашенко живет на старом запасе».

    «Есть такой показатель экономики — инвестиции, — рассуждает главный редактор "Белорусской деловой газеты" Петр Марцев. — Здесь и само наше руководство признает, что инвестиции, которые пришли в белорусскую экономику, крайне незначительны. Их следует считать скорее вернувшимися деньгами — местными деньгами, которые вернулись как иностранные. По этому показателю наша экономика, конечно же, имеет предел экономического роста».

    А вот мнение Евгения Будинаса:

    «Хотя Лукашенко и руководил вопреки экономическим, рыночным законам, получалось у него лучше, чем вокруг. Потому что вокруг тоже жили не по экономическим, а по волчьим законам.

    Но вся беда, что этому "благополучию" есть объективный предел. Этого предела в советские времена удалось достичь Эстонии или Чехословакии, даже Беларусь к нему приближалась. Но это был предел. Стараниями Лукашенко мы снова к нему подошли. Но законы экономики объективны и неумолимы: выше нам не прыгнуть. Все. Эпоха Лукашенко, этого последнего антирыночника, подходит к концу. Во всяком случае, для Беларуси…».

    Значит, нужно все-таки уходить? Но — куда?

    Ответ на этот вопрос напрашивается как бы сам собой510.

    Устаревший проект?

    Приход Путина, казалось, означал конец продвижения Лукашенко в Россию, но на самом деле он лишь приостановил процесс. В конце концов, Путин сам все время заявляет, что не намерен изменять Конституцию Российской Федерации, чтобы получить возможность баллотироваться в третий раз. Значит, скоро снова появится шанс…

    «Всем очевидно, насколько целенаправленно Лукашенко заходит в политическое пространство России и как настойчиво он удерживается в нем. Это и постоянные визиты российских журналистов — из регионов, заметьте; это и бесконечные клубы его поклонников, которые, я подозреваю, создаются не без "помощи" из Беларуси в Пскове, Вологде — опять-таки в регионах. Это и белорусское телевидение, которое через спутник начало вещание на регионы России. Цель этого недвусмысленно пояснил Бородин: демонстрация той модели, которая для России могла бы быть приемлемой. То есть Лукашенко устойчиво находится там. Это нелепость — говорить, что он только хочет или что этого россиянам надо бояться. Он там!»511.

    Лукашенко добился того, что белорусский вариант управленческой модели продемонстрировал — с помощью российского же телевидения — многим россиянам свою успешность и эффективность.

    А вот у Путина так не получилось. Конечно же, и потому, что у Лукашенко есть щедрая Россия, финансирующая социальные программы своего «дорогого союзника». Но жителям Бугульмы, Кинешмы и Урюпинска этого никто не объясняет. Как, впрочем, и жителям Казани и Рязани, Вологды и Владивостока, Архангельска и Астрахани.

    Понятно, что правление Лукашенко во многом зависит от того, что будет происходить в России и Украине. Если в России победят тенденции национал-авторитарные, она будет и дальше способствовать сохранению Лукашенко у власти в Беларуси. Если победит тенденция к демократии — его помогут скинуть. Скорее всего, это и не слишком сложно. Год-два массированной работы российских СМИ вкупе с экономическими санкциями — и привет! Но возможно такое, скорее всего, только тогда, когда жизнь в России будет намного лучше, чем в Беларуси, и те, кто это увидит своими глазами, скажет, что да, по телеку правду говорят, а мы, мол, живем, как в ж…: хоть и тепло, но не очень уютно и света мало512.

    Тем не менее Лукашенко все чаще позиционирует себя и свой политический курс как сознательную альтернативу курсу Путина:

    «Но хочу вам еще задать старый риторический вопрос. Все там говорят: вот, не дай Бог, тут Лукашенко еще появится на российской политической сцене. На что я всегда говорю: волков бояться — в лес не ходить. Боитесь — ну тогда не надо предлагать никаких вариантов, тем более выборы единого президента. Или вы что, уверены, что российский гражданин победит на выборах главы государства нашего Союза, если мы пойдем по пути, предложенному Владимиром Владимировичем Путиным? Я бы не рекомендовал вам так уж очень торопиться. Люди сегодня разберутся, кто будет, если мы этим путем пойдем»513.

    Тут невольно возникает вопрос: а каковы у него шансы в России и есть ли они вообще? Вопрос перестает быть риторическим, когда прикидываешь, что же у него для такой победы есть? Деньги есть, четыре или пять спецслужб в подчинении, прекрасно поставленная разведка в России — с надежными информаторами, и в придачу — огромное количество доброжелателей не только в регионах, но и во всех структурах управления сверху донизу.

    «Чего у него нет для того, чтобы приступить к "завоеванию" России? Ну, чтобы "водички попить пустили" — а там, мол, разберемся… Такой зацепочки, например, как двойное гражданство. Или чтобы Путин, заявивший, что в этом государстве он на третий срок не пойдет, решился вдруг на объединение с Беларусью — чтобы возглавить другое государство… Да мало ли что… Ученые знают, когда задача поставлена, это уже половина дела»514.

    Из Минска иногда кажется, что тем, кто готов на своих плечах внести Лукашенко в Кремль, нужен только повод и сигнал, что к этому уже готовятся:

    «В центре Калининграда состоялся 2-тысячный митинг против замены льгот компенсациями. У монумента "Родина-мать" собрались представители почти всех партий и движений — КПРФ, ВКПБ, НБП, "Яблоко", "Родина" и РНЕ. Пенсионеры держат транспаранты с лозунгами: "Путин, не «мочите» защитников Отечества!", "Путин, Россия тебе — не Чечня! Зачистка наших карманов даром тебе не пройдет", "Правление Путина — правление национальной измены", "Чиновники — уроды, народу — льготы!". В конце митинга и. о. первого секретаря областной организации КПРФ Игорь Ревин призвал собравшихся выступить с инициативой отставки Владимира Путина. Новым президентом России калининградские коммунисты предложили выбрать Александра Лукашенко»515.

    Разумеется, такие публикации не могут не укреплять Лукашенко в его «кремлевских мечтаниях». Бывший секретарь обкома партии, бывший министр сельского хозяйства, известный политик Василий Леонов считает:

    «Лукашенко никогда не откажется от идеи "похода на Кремль", он лишь отложил ее реализацию на некоторое время. Он достаточно силен, без меры честолюбив и при первой же возможности попытается настоять на своем. Главное для него: "пересидеть" в президентском кресле Путина (выделено мной. — А. Ф.).».

    Ему вторит известный кинорежиссер и общественный деятель Юрий Хащеватский:

    «Конечно, мечта о России у Лукашенко осталась. Поэтому ему и нужен третий срок (выделено мной. — А. Ф.) — чтобы дотянуть до 2008. Он о 2010, о белорусских выборах, не думает. Он думает о 2008, о выборах российских. Потому что после Путина он опять намерен вступить в драку за российский престол. Он вынужден сейчас заниматься Беларусью, только чтобы продержаться, выиграть время».

    «Ночь простоять да день продержаться…»

    Итак, нет сомнений: для Лукашенко идея «атаки на Кремль» лишь отложена во времени. Но нужно укреплять позиции у себя, в собственной стране, чтобы не пришлось потом воевать на два фронта. Именно ради этого проводятся многочисленные «зачистки» политического поля, дожимаются независимые газеты, устраняются со сцены те, кто еще может как-то выдвинуться…

    Все это было и раньше. Но есть и новое, совсем, казалось бы, неожиданное. Это идея «собственного пути» для Беларуси, не похожего ни на российский, ни на западный.

    «Благодаря нашей инициативе мы все-таки вышли на заключение Союза с Российской Федерацией, хотя Россия, видимо, другое в этом видела… Да, у нас модернизированная, восстановленная, возвращенная к жизни экономика. Наши предприятия сегодня работают. Худо-бедно они обеспечивают мало-мальски нормальное существование нашему обществу. Что ж, обнаружили наиболее лакомые куски. Там (в России. — А. Ф.) уже все поделено, возникли мощные олигархические кланы, которые бросили взгляд на Беларусь. А место-то выгодное — в центре Европы! Как ни крути, ни верти, лети или по земле передвигайся, все равно через Беларусь. И предприятия неплохие. Надо приватизировать! Надо взять!

    Вот этот комплекс причин, которые обусловили давление на нашу страну и, прежде всего, на ее президента. Я еще раз хочу сказать, мы к этому привыкли. Какие бы мы ни были, меньше во столько-то раз своей братской России, мы все равно не смиримся с тем, чтобы нас в спину толкали то ли с Запада, то ли с Востока и заставляли нас делать то, что невыгодно нашей стране и нашему народу. Это позиция твердая, неизменная»516.

    Эта «твердость и неизменность» — но уже в противостоянии и с Западом, и с Россией — привели к неожиданному эффекту. У Лукашенко появился новый союзник — в лице… оппозиции. Не всей, разумеется, но все чаще в его пользу раздаются голоса из оппозиционного лагеря.

    «С 1996 года, с момента подписания договора о создании Сообщества России и Беларуси мы боролись за независимость государства, — говорит заместитель председателя сойма БНФ, многолетний организатор и участник оппозиционных митингов Виктор Ивашкевич. — И все манифестации шли под лозунгами: "Жыве Беларусь! Жыве незалежная Беларусь! Луку на муку! Долой!" Не потому "долой", что он диктатор и нарушает демократические нормы, а потому что он продает нашу родину России.

    Но чем чаще мы кричали "враг у ворот, государство ликвидируют, поднимайся, народ", и чем чаще это не оканчивалось никаким действием, тем больше люди приходили к осознанию, что нет такой страшной проблемы, будет существовать белорусское государство. И нет смысла идти на баррикады, потому что даже наверху никто не хочет его ликвидации, как вдруг оказалось.

    Бились за независимость. Когда независимость утвердилась, надо биться за демократию в независимом государстве. А вот на этот уровень людям еще надо выйти. Что за "демократия"? А чем вам не нравится Лукашенко? А какие должны быть экономические реформы? И если раньше люди говорили: долой Лукашенко, потому что он продает нашу Беларусь и пошлет наших детей воевать на Кавказ, — то сейчас, в 2004 году во время сбора подписей к парламентским выборам, я встретил многих, которые говорят: "Спасибо Лукашенко. Только благодаря ему наши дети не воюют на Кавказе, потому что он твердо отстаивает нашу независимость от этой Москвы"».

    Лукашенко получил возможность отдохнуть от массовых протестов именно в тот момент, когда он отказался от пророссийской риторики. Ему осталось сделать на этом пути еще шаг и стать «белорусским националистом». Во всяком случае, так видит ситуацию Леонид Синицын:

    «В публичных выступлениях Лукашенко, в пропагандистских материалах государственных СМИ все отчетливее прорисовывается "возведение интересов единства и самоопределения нации" в ранг высшей ценности, заставляющей какие бы то ни было иные соображения раз и навсегда умолкнуть. Явно раскручивается тема "белорусского национализма", которая в качестве политического ресурса в Беларуси еще никогда никакой властью не использовалась. Более того, она постоянно подавлялась любой властью.

    Нельзя не понимать, что это очень мощный внутренний политический ресурс. Энергия национализма, закрученная сверху, разрушит любую экспортную революцию. Любые социальные движения потеряют практический шанс на успех, если не пойдут с ним рука об руку или откажутся от сотрудничества с ним.

    Под "белорусским национализмом", который осуществляется, кстати, и на русском языке517, нужно понимать нечто идеологически очень весомое и опасное. А именно: убежденность в том, что образ жизни большинства и каждого гражданина здесь отличается от жизни народов других стран постсоветского периода и не может быть никем другим понят, кроме тех, кто живет в Беларуси. Что поставленых нами целей следует достигать даже не потому, что они — правильные, а потому, что они — наши!».

    Вот оно, самое то! И уже кадровые изменения последнее время в правительстве Беларуси осуществляются Лукашенко по принципу: сможет тот или иной высокопоставленный чиновник выдержать давление со стороны российских «коллег» или нет. Назначались те, в чьей стойкости Лукашенко не сомневался518.

    В интервью «Белорусской деловой газете» от 19 ноября 2003 года российский политолог Сергей Караганов подмечает:

    «Мы видим, что все больше людей в ближайшем окружении Лукашенко либо меняют свои взгляды и начинают придерживаться антироссийских направлений, либо появляются люди, которые открыто выражают антироссийские взгляды. Раньше такие взгляды сваливались на оппозицию, а теперь мы видим, что в гораздо большей степени их выражает официальное руководство.

    Объяснение такого крутого поворота просто: с путинской Россией Лукашенко решительно не по пути. И вовсе не случайно его риторика все чаще находит понимание в среде белорусских националистов, где все настойчивее звучит новый мотив: "Россия, поддерживающая диктатора Лукашенко, — это плохо. А вот Лукашенко, за счет этой поддержки содержащий страну и при этом противостоящий России, — это хорошо"».

    В неофициальной белорусской прессе даже начали проскальзывать высказывания о том, что, дескать, в борьбе за сохранение белорусской государственности следовало бы сплотиться вокруг своего президента, каким бы антидемократичным он ни был. Отстоим, мол, государственность, укрепим ее, а за демократию поборемся потом. И плевать, что это «укрепление государственности» вовсе не приносит Беларуси авторитета в мире. Тем более, что это суверенитет вовсе не государства, а одного человека.

    Белорусский национализм — это для Лукашенко если не реальное спасение, то хотя бы попытка продлить свои дни у власти. Особенно если он не будет нужен Москве в его нынешнем качестве. Тогда Москва перестанет его дотировать, жить будет не на что — и ему останется только ухватиться за националистическую идеологию. Спасет ли это в XXI веке — другой вопрос…

    И пока, пролетев с идеей немедленного слияния с Россией с собой в качестве президента Союза, Лукашенко строит государство, отгороженное чуть ли не от всего мира. Что-то вроде Северной Кореи или Кубы. Лозунги, выдвигаемые им — например, о необходимости опираться исключительно на собственные силы, без учета общемировых тенденций — также вполне сродни идеям чучхе. И все это лишь для того, чтобы спокойно просуществовать в этом уютном белорусском анклаве — до тех пор, пока Путин не уйдет и у Лукашенко не появится возможность вновь осуществить свой план drang nach Osten519.

    Ганьба520

    Сомнений в том, что Лукашенко попытается еще раз изменить Конституцию, чтобы получить возможность «переждать» Путина и уцелеть политически, не было ни у кого. Да и сам Лукашенко не скрывал своих намерений:

    «Мне многие намекают и со стороны: ну вот надо устроить такую "комбинацию", чтоб отсчет президентства начался с какого-то там этапа — или объединения с Россией, или еще чего и так далее. Я попрошу всех, кто так думает, выбросить это из головы. Если я и пойду на выборы в 2006 году, то честно и откровенно, это я говорю в третий раз, вынесу вопрос на референдум. Поставлю перед людьми вопрос прямо — разрешите или не разрешите? Я сделаю это честно и прозрачно. Я не буду устраивать "комбинации" ради того, чтобы удержаться во власти. Я не хочу перечеркнуть те десять лет, которые я старался работать честно и искренне. Если это будут последние мои годы, я точно так же честно и искренне буду работать. Если мне еще народ позволит руководить страной — это тоже будет абсолютно честно и абсолютно искренне»521.

    При этом Лукашенко говорил, как часто с ним это бывало, полуправду. На самом деле он уже давно вознамерился выйти на референдум и лишь ждал удобного случая. Ему нужно было как-то нейтрализовать Путина или поймать момент, чтобы тот отвлекся, чтобы ему было не до референдума, не до Беларуси, не до Лукашенко. 2

    И снова ему «повезло»522.

    Первого сентября 2004 года дети в России и Беларуси пошли в школу. Так было всегда. Родители вели первоклассников, торжественных, нарядных, радостных.

    Никто ведь не знал, что целая школа — 1400 человек! — вместе с учителями, школьниками и родителями — в осетинском городке Беслане окажется взятой в заложники чеченскими бандитами. И весь мир заговорит об этом, забыв обо всем.

    Тогда я работал в отделе рукописей Ягеллонской библиотеки в Кракове. В гостиничном номере шли передачи канала CNN, и я мог наблюдать происходящее в прямом эфире — когда телевизионные камеры уже появились в Беслане. Я плакал у экрана телевизора, представив, что могут чувствовать эти дети и эти взрослые… Пять лет я отработал учителем в Гродно, в точно такой же школе, и знал, что такое Первое сентября…

    Когда школа в Беслане уже была освобождена и от террористов, и от заложников, в России объявили траур. И не только в России. В Польше и Франции, в Англии и Германии уроки начались с минуты молчания. Учителя рассказывали детям всего мира о том несчастье, которое случилось с их сверстниками. Горе было всеобщим.

    В Минске тоже собирали людей, в основном молодежь, и свозили их автобусами на главную площадь страны — Октябрьскую, в трех минутах ходьбы от резиденции президента. Многие думали, что идут на траурный митинг.

    Предполагалось, что на большом рекламном экране над площадью будет транслироваться обращение главы государства к гражданам Беларуси. Кроме привезенных, народу набралось немного: минчане вообще неохотно реагируют на мероприятия, исходящие от власти, если, конечно, это не праздничное гуляние или торговая ярмарка.

    На экране появилось усталое, бледное (грим не скрывал этого) лицо Александра Лукашенко. Он заговорил:

    «Уважаемые соотечественники!»

    Все затихли…

    «В соответствии с действующей Конституцией нашего государства я подписал Указ о проведении всенародного референдума.

    Он состоится 17 октября этого года. Почему в этот день?

    Как вы знаете, 17 октября пройдут выборы в белорусский парламент. Это крупная и ответственная, политически значимая кампания. Выборы как мобилизуют, сплачивают общество, так и отвлекают его от насущных проблем. Чтобы избежать такого отвлечения, не отрывать вас от выполнения задач, стоящих перед вами и вашими семьями, решено совместить выборы и референдум. Более того, мы сможем избежать дополнительных затрат, объединив эти политические мероприятия.

    Вопрос на референдум выносится один, и звучит он так:

    "Разрешаете ли вы первому Президенту Республики Беларусь Александру Григорьевичу Лукашенко участвовать в качестве кандидата в Президенты Республики Беларусь в выборах Президента и принимаете ли часть первую статьи 81 Конституции Республики Беларусь в следующей редакции:

    Президент избирается на пять лет непосредственно народом Республики Беларусь на основе всеобщего, свободного, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании?"»

    Площадь замерла.

    Только что сказанное совсем не походило на соболезнование российскому народу по случаю бесланской трагедии.

    Все поневоле стали как бы соучастниками неприличной сцены: человек выждал удобный момент523 — и совершил поступок, за который в подобной ситуации приходится краснеть и долго оправдываться. Ведь, как скажет позже политолог Сергей Караганов, «Лукашенко фактически использовал беспомощность России после Беслана и вообще беспомощность российской бюрократии и проскочил со своим референдумом»524.

    Но, в конце концов, собирались-то не для того! — ведь вроде хотели выразить соболезнование россиянам. Ага, вот, наконец, и об этом:

    «Господь хранит нас — за эти десять лет ни один белорус не стал жертвой террористического акта, вооруженного конфликта. Мы уберегли свою страну от участия в международных авантюрах, которые хоть в малейшей степени ставили бы под угрозу вашу жизнь и безопасность.

    Это величайшее наше достояние.

    И на референдуме вы будете голосовать за безопасность страны, за жизнь и здоровье своих детей и внуков».

    Вот так вы будете голосовать, а вовсе не за какой-то там третий срок. Другое дело, что голосуя «против» третьего срока, вы тем самым вступаетесь… за терроризм.

    …Люди на площади молчали, потрясенные услышанным. В этой тишине раздался пронзительный юношеский голос:

    — Ганьба!

    Крик взлетел с разогретого за день асфальта в вечерний сентябрьский сумрак.

    Это был крик боли и отчаяния. Так кричит только человек, сознающий собственное бессилие.

    И я вдруг вспомнил, как здесь же, на станции метро «Октябрьская», утром после второго тура первых президентских выборов в 1994 году бегал обезумевший от счастья Володя Лапцевич и кричал: «Спасибо вам, люди! Вы выбрали — Человека!».

    Ничего нельзя изменить. Машина для фальсификации «народной воли» создана и неумолимо срабатывает. России, как всегда, не до нас. Или пока не до нас. Запад ничего не понимает, а потому совершает ошибку за ошибкой… Политики «кинули» молодежь… Никому ничего не докажешь и не объяснишь…

    Лукашенко на огромном экране — он победитель.

    Причем тут этот отчаявшийся пацан?

    Что этот его крик? Этот одинокий голос меньшинства, у которого отнимают надежду на возможность жить по-человечески — если не сейчас, то хотя бы завтра…

    И от того, что из нескольких тысяч людей, привезенных на площадь, — и из двух миллионов жителей белорусской столицы, знающих о том, что здесь происходит, — лишь один — совсем еще мальчишка — воспринял это как трагедию и криком отчаяния возразил, стало страшно и тоскливо.

    А «люди в штатском» уже бросились к пареньку и поволокли его в «воронок»…


    Примечания:



    2

    Примаков Е. Указ. соч. С. 390–391.



    3

    Леонид Синицын по праву открывает наш список героев — собеседников и «соучастников». Депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва, бывший строитель, ставший в разгар перестройки политиком. С парламентской трибуны старался не выступать, сосредоточившись на кулуарной работе. Незаметно для прессы он стал руководителем первого предвыборного штаба Александра Лукашенко — своего рода белорусским Франкенштейном — нет, не чудовищем, как некоторые полагают, а профессором, чудовище создавшим. После победы — первый глава Администрации. В 1996 году ушел в отставку с поста вице-премьера в знак несогласия с политикой своего «создания».



    4

    Якутов В. Александр Лукашенко.



    5

    Якутов В. Указ. соч. С. 15.



    26

    Якутов В. Указ. соч. С. 27–28.



    27

    Павлова О. С. 4.



    28

    Вячеслав Кебич — последний из советских руководителей Беларуси, бывший директор крупного завода, бывший партийный функционер. Он стал главой первого правительства после обретения Беларусью самостоятельности. Не положись он на свою «команду», прояви большую решительность — возможно, был бы вполне демократическим президентом.



    29

    Леонов В. Указ. соч. С. 32.



    30

    Там же. С. 32–33.



    31

    Леонов В. Указ. соч. С. 31.



    32

    Стенограмма беседы с А. Гуляевым. О прогнившем стуле слышал потом и я — в 1994 году, во время уже президентской предвыборной гонки. И видел реакцию людей, увлеченных стихийным ораторским искусством будущего президента.



    33

    Павлова О.



    34

    Леонов В.



    35

    Не прыдаткам да пасад // Магілёўская праўда. 1989. 22 марта. Правда, значительно позже, став уже президентом, Лукашенко будет призывать сельчан довольствоваться «чаркой и шкваркой», как своеобразным стандартом «простой пищи» белорусов.



    36

    Выбіраць людзям // Магілёўская праўда. 1989. 22 февр.



    37

    Павлова О. Указ. соч. С. 11.



    38

    Анатолий Лебедько, учитель из городка Ошмяны, был выдвинут в 1990 году кандидатом в депутаты райкомом комсомола, победив, с головой ушел в политику. В 1994 году активно поддерживал Лукашенко, однако так и не получил никакого «портфеля». В Верховном Совете 13-го созыва, завоевав повторно депутатский мандат, подтвердил свою репутацию последовательного сторонника демократии. Сейчас председатель Объединенной гражданской партии Беларуси.



    39

    Станислав Шушкевич — сын репрессированного белорусского поэта, профессор, доктор физико-математических наук. Несмотря на такое «пятно» в биографии, стал физиком-ядерщиком, заведовал кафедрой в БГУ, получил Государственную премию БССР и премию Совета Министров СССР за научные разработки. В 1989 году был избран народным депутатом СССР, в 1990 — БССР. Дальнейшая политическая карьера достаточно полно отражена в нашей книге.



    40

    Стенограмма Первой сессии Верховного Совета БССР 12-го созыва.



    41

    Валентин Голубев — кандидат исторических наук, на волне перестройки избранный в Верховный Совет. Был одним из лучших ораторов парламента, заместителем Позняка по фракции БНФ. После того как не попал в новый состав Верховного Совета, вернулся в науку. Наука от этого выиграла, парламент проиграл.



    42

    Александр Соснов — экономист, в Верховном Совете 12-го созыва возглавлял комиссию по труду, заработной плате и социальной политике. После прихода к власти Лукашенко возглавил Министерство труда, ушел в отставку накануне референдума 1996 года. Был председателем Наблюдательного совета белорусского Фонда Сороса.



    43

    Валерий Павлов — военный, дослужился в Афганистане до полковника, генерал-майора получил уже в суверенной Беларуси. Был депутатом, одновременно работал в Совете Министров. После отставки Кебича был вынужден уехать в Москву. Но, судя по выступлениям в прессе и конкретным действиям, направленным на поддержку белорусской оппозиции, надежду вернуться в Беларусь не оставляет.



    44

    Ольга Абрамова — кандидат философских наук, активистка Движения демократических реформ. Создала в 1997 году и возглавила белорусское общественное объединение «Яблоко». Депутат Палаты представителей 2-го и 3-го созывов. В 1996 году, будучи депутатом Верховного Совета 13-го созыва, выступала против референдума, расширявшего полномочия президента. В 2004 году избиралась в парламент с репутацией «любимого оппозиционера» Александра Лукашенко.



    45

    Дарога па цаліку // Народная газета. 1991. 29 мая.



    46

    Александр Лукашенко: «Это наш последний шанс!» // Народная газета. 1991. 29 июня.



    47

    Лукашенко обращается с этим вопросом к спикеру парламента Николаю Дементею.



    48

    Стенограмма Первой сессии Верховного Совета БССР 12-го созыва.



    49

    Якутов В. Указ. соч. С. 40.



    50

    Стенограмма беседы с С. Шушкевичем. Против ратификации соглашений проголосовал только Валерий Тихиня. Он был единственным депутатом Верховного Совета Республики Беларусь, кто публично обвинил Шушкевича в превышении им полномочий председателя коллегиального органа.



    51

    Александр Лукашенко: «Диктатура: белорусский вариант?» // Народная газета. 1991. 25 мая.



    52

    Хто абароніць дэмакратыю? // Народная газета. 1991. 18 июня. У тех, кто впервые читает этот текст спустя 12 лет после его публикации, создается впечатление, что то ли он сошел с ума, то ли президент Лукашенко претворил в жизнь ту программу, против которой так яростно выступал депутат Лукашенко.



    261

    Николай Статкевич — подполковник, кандидат технических наук. Был активистом Белорусской социал-демократической громады, председателем Белорусского объединения военнослужащих. В 1995–2004 годах — председатель Белорусской социал-демократической партии «Народная Громада». Один из немногих белорусских публичных политиков, не только участвующих в массовых оппозиционных митингах, но и до конца остающийся во главе колонны. Из лидеров белорусских партий — абсолютный рекордсмен по «отсидкам» в тюрьмах. В декабре 2004 года исключен из партии в результате внутрипартийного противостояния.



    262

    Так остряки начали расшифровывать аббревиатуру «ГУЛАГ».



    263

    Марцев не мог себе представить, что государственный служащий, каким был я, осмелится играть «свою партию», без согласования с начальством.



    264

    Стенограмма пресс-конференции Александра Лукашенко 20 июля 2004 г.



    265

    Константинова Н. Союз с Аполлоном // Профиль. № 47 (219).



    266

    Хотя как сказать. На открытии в январе 2005 года лыжного комплекса «Силичи» под Минском Лукашенко дал такой рецепт: «Чтобы быть красивым, надо не просто заниматься спортом, а с сегодняшнего дня на 25 % уменьшить свой рацион» (2001. 31 янв).



    267

    Стенограмма пресс-конференции Александра Лукашенко 20 июля 2004 г.



    268

    Фролов В. Куда идем, белорусы? М., 2004. С. 98.



    269

    Собственно говоря, за это ратовал еще депутат Лукашенко, предлагая, например, отнять блага у города в пользу деревни.



    270

    Стенограмма пресс-конференции Александра Лукашенко 20 июля 2004 г.



    271

    Климов А., Огурцов Е. Площадь Независимости. Минск; СПб., 2004. С. 336.



    272

    Стенограмма беседы с Л. Синицыным.



    273

    Фролов В. Указ. соч. С. 26.



    274

    Непонятно, о каких показателях говорит здесь Лукашенко: 1990 год — это уже почти пик кризиса, магазины полупусты, и страна близка к карточной системе.



    275

    Речь А. Г. Лукашенко на Втором Всебелорусском народном собрании, 2001 г.



    276

    Валерия Кругового обвинили в совершении экономического преступления и вынудили эмигрировать.



    277

    Хотя из всех государств, граничащих с Беларусью, война идет лишь в России (в Чечне).



    278

    Хотя, впрочем, опыт Северной Кореи показывает, что в небольшой стране подобный режим может держаться десятилетиями. Вопрос в том, хотят ли белорусы перейти с картошки на рис.



    279

    Стенограмма пресс-конференции Александра Лукашенко 20 июля 2004 г.



    280

    Из выступления А. Лукашенко на совещании по перспективам развития телевидения 16 февраля 2005 г. // Свободные новости плюс. 2005. 23 февр.



    281

    Стенограмма беседы с П. Кравченко.



    282

    Рэспубліка. 2004. 29 марта.



    283

    Рэспубліка. 2003. 29 марта. № 71.



    284

    Там же.



    285

    Там же.



    286

    Зато селекторные совещания по посевной и жатве проводит в духе совхозных планерок, но со всенародной трансляцией.



    287

    Лукашенко считает, что у Гитлера есть чему поучиться // Свабода. 1995. 28 нояб.



    288

    Дейч М. Указ. соч. С. 394.



    289

    Жолифф А. Указ. соч. С. 224.



    290

    Даром что минимумы в Германии и в Беларуси всегда были разными.



    291

    Уже после отставки Латыпова в Палату Представителей был внесен на рассмотрение специальный законопроект о государственной поддержке таких «государственно-общественных» организаций — здесь вещи бесстыдно назывались своими именами.



    292

    Впрочем, часть забастовщиков все-таки получила разрешение занять свои рабочие места. Однако — лишь после «отработки» в колхозе, «заслужив» тем самым право вернуться к привычной городской жизни.



    293

    Леонид Козик — доктор экономических наук, директор фабрики в г. Борисове, депутат и председатель комиссии по экономической реформе. В Верховном Совете 12-го созыва считался одним из представителей либерального крыла депутатского большинства. Лукашенко сделал его вице-премьером, своим полномочным представителем в интеграционных структурах в Москве, затем заместителем главы Администрации. Назначение Козика лидером ФПБ поначалу восприняли как ссылку, однако забыли, что ФПБ после Управления делами президента является вторым владельцем недвижимости в стране. Так что ссылка обернулась скорее поощрением и знаком доверия. Что и было подтверждено: Козику позволили получить мандат депутата Палаты Представителей 3-го созыва, в то время как Гончарика, фигуру гораздо более известную, даже не зарегистрировали кандидатом.



    294

    Взамен они получали от Митрополита не только благословение и обещание молиться, но и ордена Русской православной церкви.



    295

    Имя. 1997. 11 июня.



    296

    Стенограмма беседы с П. Кравченко.



    297

    Эмиграция, правда, обернулась конфузом: Некляев, никому на Западе не нужный, возвращается в конце концов на родину.



    298

    Рэспубліка. 2003. 29 марта. № 71.



    299

    Трещенок Я. И. История Беларуси: В 2-х ч. Ч. 1: Досоветский период. Могилев, 2004. С. 224.



    300

    Силицкий В. Гістарычны выбар Лукашэнкі // ARCHE. 2004. № 2. С. 15.



    301

    Дарога праз Курапаты: Кніга аднаго рэпартажу. Радио «Свобода». 2002. С. 16.



    302

    Позняк З. Опять на линии огня // Московские новости. 2001. № 46.



    303

    Лукашук А. Живые в Куропатах // Дарога праз Курапаты: Кніга аднаго рэпартажу. С. 3.



    304

    Рэспубліка. 2003. 29 марта. № 71.



    305

    Заседание Совета Безопасности Республики Беларусь от 28 сентября 2004 г.



    306

    Александр Лукашенко: "Такое воспитание нам не надо"// Народная воля. 2004. 23 нояб. № 220.



    307

    Геннадий Грушевой — доктор философских наук, профессор, депутат Верховного Совета Беларуси 12-го созыва. Создатель и руководитель фонда «Детям Чернобыля», благодаря которому за границей получили помощь более пятисот тысяч белорусских детей, преимущественно с территорий, загрязненных после аварии на Чернобыльской АЭС.



    308

    Стенограмма беседы с Г. Грушевым.



    309

    Стенограмма беседы с Г. Грушевым.



    310

    Стенограмма беседы с П. Данейко.



    311

    Павел Козловский — министр обороны в правительстве Вячеслава Кебича, генерал-полковник. Попытка защитить свою честь от оскорблений, нанесенных ему депутатом Александром Лукашенко, стоила Козловскому звания: одним из первых своих указов новый главнокомандующий отнял у боевого командира, прошедшего Афганистан, звание генерал-полковника, понизив до генерал-лейтенанта. В 2001 году Козловский пытался выдвигаться кандидатом в президенты, но безуспешно.



    312

    Покрутил пальцем у виска. Можете мне поверить: Павел Козловский поступил на моих глазах во время беседы именно так.



    313

    Стенограмма беседы с П. Козловским.



    314

    Литовкин В. Тайна полета АН-124 в Алабаму раскрыта // Известия. 1994. 24 дек. № 247.



    315

    Белоруссия приостановила выполнение контракта на продажу ракетного комплекса // Известия. 1994. 1 дек. № 231.



    316

    Стенограмма беседы с П. Козловским.



    317

    Котелкин А. Сверху мне приказывали поставлять танки в Ирак // Собеседник. 2005. № 8. Александр Котелкин знает, что говорит: в те времена он возглавлял «Росвооружение».



    318

    Стенограмма беседы с П. Козловским.



    319

    В те времена общественное мнение в России, надо полагать, все-таки что-то значило.



    320

    С присущей ей, впрочем, вполне понятной в ее положении недосказанностью.



    321

    Например, все пять человек, в разное время занимавшие пост управляющего делами президента Беларуси, были выходцами из Могилевской области.



    322

    В мою недолгую бытность чиновником, впрочем, никаких денег в конвертах нам не выдавали — вероятно, это более поздняя практика.



    323

    Фролов В. Указ. соч. С. 41.



    324

    Протасов Ф. Задержан лучший друг Ивана Титенкова, известный в криминальном мире как Витя-Колхозник // Имя. 1999. 24 июня. № 206.



    325

    Титенков не договаривает. В момент ареста Вити-Колхозника сам «завхоз республики» находился в Берлине и, говорят, долго раздумывал, стоит ли ему возвращаться на родину. Однако вернулся — получив гарантии личной неприкосновенности.



    326

    Гуляев А. Лукашенко не доверяет никому // Народная воля. 2001. 10 июля.



    327

    В настоящее время и сам Логвинец, и его бывший покровитель и друг Иван Титенков занимаются бизнесом в России. Значит, не все «национализировали» — кое-что оставили «на жизнь».



    328

    Стенограмма беседы с П. Марцевым.



    329

    Действительно, судя по российскому телевидению, на Дальнем Востоке такой голод, что руководителю дружественного государства с собой автобус сала везти нужно — транзитом через Японию.



    330

    Надо полагать, не в одной же Японии Титенков таким образом рассчитывался. Вряд ли для Страны Восходящего Солнца было сделано какое-то исключение.



    331

    Леонид Заико — кандидат экономических наук, руководитель аналитического центра «Стратегия», организатор традиционного Минского международного форума, на котором белорусские и немецкие политики, общественные деятели, эксперты регулярно обсуждают перспективы сотрудничества Беларуси с Европой и различные аспекты внутренней и внешней политики Беларуси.



    332

    Стенограмма беседы с П. Марцевым.



    333

    Показательно, что владелица «Фико» Наталья Шевко чуть позже вышла замуж за следователя КГБ, ведшего ее дело, и вместе с ним благополучно оказалась за пределами Беларуси.



    334

    Фролов В. Указ. соч. С. 88.



    335

    Владимир Гаркун — бывший председатель колхоза, первый секретарь райкома партии, затем председатель комиссии по аграрным вопросам Верховного Совета 12-го созыва. Вице-премьер в 1994–1999 годах. Посол Беларуси в Литве.



    336

    Леонов В. С. 132.



    337

    Фролов В. Указ. соч. С. 88.



    338

    Михайлов Ю. «Рассвет» должен умереть // Московские новости. 2002. № 19.



    339

    Стенограмма беседы с П. Марцевым.



    340

    Все — «по категориям», чтобы в любой отрасли «каждой твари — по паре».



    341

    Винникова Т. Арест не был для меня неожиданным // Белорусская деловая газета. 1999. 2 апр.



    342

    Николай Домашкевич — бывший первый секретарь Сенненского райкома партии, депутат Верховного Совета 12-го созыва. С 1996 по 2000 год — председатель Комитета государственного контроля Беларуси. Ходили слухи, что в этой должности он работал так рьяно, что однажды попросил Лукашенко назначить его премьер-министром: мол, иначе убьют за преданность. Правда, премьером его так и не назначили, зато назначили председателем Минского облисполкома. В этой должности наелся критики за приписки.



    343

    Тамара Винникова: Арест не был для меня неожиданным // Белорусская деловая газета // 1999. 2 апр.



    344

    Тамара Винникова говорит о самом известном белорусском серийном убийце, совершавшем свои преступления еще в советские времена.



    345

    Тамара Винникова. Там же.



    346

    Там же.



    347

    Линг и Гаркун. Дело было после референдума 1996 года.



    348

    Леонов В. Указ. соч. С. 83.



    349

    Там же.



    350

    Леонов В. Указ. соч. С. 100.



    351

    Леонов В. Указ. соч. С. 103–104.



    352

    Олег Божелко — заведующий сектором Могилевского обкома КПБ, прокурор Шкловского района, затем прокурор Могилевской области. С подачи управляющего делами президента Ивана Титенкова был в 1997 году назначен Генеральным прокурором Республики Беларусь. Снят с должности в ноябре 2000 года, когда вместе с председателем КГБ Владимиром Малевичем потребовал отставки госсекретаря Виктора Шеймана, по их утверждению, мешавшего следствию об исчезновениях известных белорусских политиков. После увольнения уехал в Москву, но затем неожиданно вернулся. Молчит, не дает никаких интервью и комментариев в прессе.



    353

    Леонов В. Указ. соч. С. 125–126.



    354

    Леонов В. Указ. соч. С. 128.



    355

    Тамара Винникова: Арест не был для меня неожиданным.



    356

    Там же.



    357

    Леонов В. С. 114.



    358

    Приблизительно также, как в Жодино, кормят ив других тюрьмах. Вот впечатления собственного корреспондента Общественного Российского телевидения Павла Шеремета, на себе испытавшего прелести белорусской тюрьмы: «В 12.00 обед, самое радостное время суток. Сначала развозят суп — жидкая баланда с трудноуловимыми овощами. Нам весь август вместо картошки давали "клейстер" — смесь муки и порошкового картофеля. Этот же клейстер добавляли и в суп, поэтому, с позволения сказать, блюдо на первое напоминало кисель. Есть такое с непривычки невозможно, но день-два голодухи вкусы все-таки меняют. Пока баланду развезут по этажам, надо успеть съесть суп, так как в эту же миску на второе положат кашу или чистый клейстер. Честно говоря, клейстер я так и не смог в себя впихнуть, так и не смог заставить свой организм проглотить эту серую массу с неприятным запахом комбикорма» (Шеремет П., Калинкина С. Случайный президент. Ярославль, 2003. С. 114).



    359

    Леонов В. Указ. соч. С. 109–110, 112. Уже в 2005 году сыновья осужденного экс-министра и посла Михаила Маринича жаловались, что их 65-летнему отцу, перенесшему в тюрьме инсульт, не дали необходимых лекарств.



    360

    Леонов В. Указ. соч. С. 166.



    361

    О его аресте и осуждении позднее.



    362

    Слава Богу! Учитывая сегодняшние веяния, могли бы вменить и попытку совершить террористический акт или нападение на представителя власти!



    363

    Впрочем, это не играло никакой роли: сессии транслировались в прямом эфире внутренней радиосети правительственных учреждений. Так что Лукашенко всегда был в курсе того, кто и как выступает. Просто Климов, как он сам признался, «ловил кайф» от того, что мог «дернуть тигра за усы».



    364

    В этом элитном доме живут дипломаты. Деньги от сдачи квартир в аренду получает, разумеется, Управление делами президента Республики Беларусь.



    365

    Анкудо Е. Обыкновенный вор? // Белорусская газета. 2002. 15 апр. № 331.



    366

    И с оптимизмом вернулся в политику. Вдохновленный чередой «бархатных революций» на постсоветском пространстве, Климов весело и бездумно «назначил» революцию в Беларуси на 25 марта 2005 года. Но у белорусской оппозиции «чужие» идеи особой популярностью не пользуются, а потому на площадь по призыву последнего «буйного» политика вышло лишь около тысячи человек. И, побросавшись снежками в ОМОН, эта тысяча «отморозков» была разогнана дубинками.



    367

    Конец государственных экономических программ, или Операция «Паук» // Белорусская деловая газета. 1999. 2 июля. № 606.



    368

    На самом деле получилась обычная теория государственного капитализма, но самому Александру Лукашенко так никто и не решился это объяснить.



    369

    Операция «Паук» // Белорусская деловая газета.



    370

    Стенограмма беседы с П. Марцевым. Смешно сказать: даже за помещения, в которых разрабатывались государственные программы, Эйдин платил из собственного кармана.



    371

    А может, разрешение и было получено — сейчас это трудно установить. Сам Эдуард Эйдин молчит, Лукашенко также предпочитает не высказываться. Однако арест Эйдина вряд ли случайно совпал с назначением на пост премьер-министра России Евгения Примакова, железной рукой приведшего золотоалмазный бизнес России под контроль спецслужб. Не исключено, что арестом Эйдина мы просто «отмазывались» от подозрений. Ведь по эйдинским схемам Беларусь «вымывала» свой золотовалютный запас из России и Казахстана.



    372

    Галина Журавкова — директор швейной фабрики в г. Велиж Смоленской области. Вернулась на родину в Шкловский район, где ее заметил управделами президента Иван Титенков и назначил руководителем белорусского концерна народных промыслов. В 2001 году Журавкова заняла его кабинет, в котором развернулась по-настоящему и продемонстрировала, на что способна женщина, получившая власть и полномочия.



    373

    «Занимая такую высокую должность, я коммерческим структурам перешла дорогу…» // Белорусская газета. 2005. 17 янв. № 2 [470].



    374

    Комсомольская правда в Белоруссии. 2004. 14 янв.



    375

    Стенограмма беседы с П. Марцевым.



    376

    Владимир Мацкевич — комсомольский работник, затем офицер КГБ. Работал начальником УКГБ по Минску и Минской области, затем по Брестской области. В 1996 году возглавил КГБ Беларуси. Во время конституционного кризиса 1996 года сохранил полную лояльность Лукашенко (по слухам, тот дал приказ оплатить лечение Мацкевича в Германии). Сопротивлялся попыткам Виктора Шеймана подчинить себе КГБ. В ноябре 2000 года уволен вместе с генеральным прокурором Олегом Божелко после безуспешной попытки добиться отставки Виктора Шеймана. Многие считали, что Мацкевич мог бы стать главным соперником Лукашенко на президентских выборах 2001 года. Однако Мацкевич не стал ввязываться в политику, вероятно, предпочитая журавлю в небе должность посла в Сербии.



    377

    Георгий Таразевич, Станислав Шушкевич, Мечислав Гриб и Семен Шарецкий. Теперь осталось трое: Шушкевич, Гриб и примкнувший к оппозиции Александр Войтович.



    378

    Матери арестованного директора белорусского бюро ОРТ Павла Шеремета, например, неоднократно «рекомендовали» обратиться к президенту с просьбой о помиловании еще не осужденного сына: так-де президент выпустит Павла из тюрьмы быстрее. А дважды Героя Социалистического труда Василия Старовойтова, осужденного по нелепым обвинениям, все-таки вынудили написать «покаянное письмо» на имя президента. Ветерана колхозного движения оказалось сломать проще, чем министра сельского хозяйства Василия Леонова, который такое письмо писать отказался.



    379

    Ханс-Георг Вик — германский дипломат и политик, успевший поработать послом ФРГ в СССР и в Индии, поруководить германской разведкой. В 1998 году был назначен руководителем Консультативно-наблюдательной группы ОБСЕ в Минске, после чего стал излюбленной мишенью для критики как со стороны государственных средств массовой информации, так и радикальных белорусских оппозиционеров. Первые обвиняли Вика в заигрывании с оппозицией, вторые — в излишней симпатии к власти. Дело закончилось тем, что после президентских выборов 2001 году Вику не продлили дипломатическую аккредитацию и не выдали визу. С тех пор посол Вик живет в Германии и считается одним из наиболее компетентных европейских экспертов по белорусским проблемам.



    380

    Павел Северинец — выпускник географического факультета БГУ, религиозный и молодежный активист. Стоял у истоков Молодого фронта и был одним из трех его сопредседателей, затем, после неоднократных отсидок в тюрьме, — признанным лидером организации. Избирался заместителем председателя БНФ, однако в 2003 году, не желая сковывать себя «партийной дисциплиной», ушел из партии. На парламентских выборах 2004 года возглавлял неформальный блок «Молодая Беларусь».



    381

    Северинец П. Пакаленьне Маладога фронту: Гісторыя моладзі, народжанай у 1970-85 гг. Менск, 2002. С. 43.



    382

    Северинец П. Указ. соч. С. 43.



    383

    «Да здравствует Беларусь!» (белорус.)



    384

    Северинец П. Указ. соч. С. 49.



    385

    Селицкий В. Лучше что-то, чем ничего // Информационно-аналитический портал BelarusFree.org. 4 ноября 2003 г.



    386

    Истины ради вынужден признать, что едва ли не самым цитируемым с этой точки зрения журналистом был автор этой книги.



    387

    Виктор Ивашкевич — журналист, активист Свободного профсоюза, заместитель председателя сойма БНФ. Участник первых демократических молодежных организаций с середины 80-х годов. Активист движения Товарищество белорусской школы.



    388

    Радио «Рацыя» — польская белорусскоязычная негосударственная радиостанция. Была закрыта после того, как учредители и коллектив были лишены возможности платить за аренду частоты.



    389

    Николай Маркевич, журналист, депутат Верховного Совета 12-го созыва, член парламентской оппозиции БНФ.



    390

    Стихи стилизованы под «тросянку» и написаны с имитацией акцента, свойственного Александру Лукашенко.



    391

    Славомир Адамович — поэт. Для его творчества характерен преднамеренный эпатаж. За стихотворение «Убей президента» был осужден. По отбытии срока заключения принимал участие в оппозиционных акциях; в частности, во время Марша закрытых ртов, посвященного свободе слова в Беларуси, публично зашил себе рот нитками. Позднее эмигрировал в Норвегию, где получил статус политического беженца.



    392

    Жанна Литвина, журналистка. Работала главным редактором молодежной редакции радиопрограмм Гостелерадио БССР. После реорганизации возглавила радиостанцию «Белорусская молодежная», закрытую в 1994 году в разгар предвыборной кампании после выступления в ее эфире кандидата в президенты Александра Лукашенко. Затем была директором минского бюро радио «Свобода», руководителем Радио «101,2», радио «Рацыя» (сама называет себя матерью всех закрытых белорусских радиостанций). Инициатор создания и бессменный руководитель Белорусской ассоциации журналистов (БАЖ). В 2004 году БАЖ за заслуги в защите свободы слова в Беларуси удостоена премии Европейского Парламента имени А. Д. Сахарова.



    393

    Комиссия работала и даже составила книжку с перечнем совершенных к тому времени Лукашенко нарушений закона, их квалификацией (Гончар был юристом и всегда стремился апеллировать к правовым нормам). Книжку издали анонимно — без указания выходных данных. Однако, несмотря на анонимность, разослали ее всем крупным чиновникам: чтобы знали, что участвуют в совершении должностного преступления.



    394

    Эти двое депутатов — старый сподвижник Гончара Геннадий Карпенко и лидер белорусского объединения «Яблоко» Ольга Абрамова.



    395

    Иной точки зрения придерживается Олег Богуцкий: «Я не могу похвастаться, что Виктор Иосифович посвящал меня во все свои планы. Но очевидно было, что он не верил в то, что в результате этих выборов будет избран президент».



    396

    Гончара пытались кормить насильно. Но его твердая решимость идти в голодовке до конца даже тюремщиков заставила отступить.



    397

    Инкриминировали бывшему премьер-министру «аферу» с миллионом долларов, перечисленных им будто бы на строительство офиса возглавляемого им банка. Строительство не велось, а деньги… Деньги, по предположению многих, знающих, но официально молчавших, ушли на финансирование избирательной кампании Лукашенко. Теперь Лукашенко потребовал, чтобы Чигирь эти деньги вернул. «Вместо того, чтобы быть благодарным человеку, который финансировал твой приход к власти, он мало того, что раздавил его семью, так еще камень привалил к нему в виде иска в миллион долларов. Все это отдает махровым иезуитством», — говорит Александр Пупейко. Впрочем, дело не в человеческой неблагодарности или иезуитских кознях. Просто в тот момент Лукашенко важнее всего было показать всем: если ты посягнул на мою власть, меня ничто не остановит. Даже то, что ты когда-то сделал для меня, обернется против тебя.



    398

    Иван Бранчель, следователь, который вел дело Василия Леонова.



    399

    Леонов В. Указ. соч. С. 136–138.



    400

    Калугину повезло: его все-таки выпустили, хотя и не оправдали. За него вступился сам Патриарх Алексий II. Заслуги директора завода холодильников перед Православной церковью несомненны: мало того, что он открыл прямо в заводских помещениях церковь и заставлял рабочих посещать ее, как в советские времена заставляли посещать политинформации. Большое количество холодильников по заводским ценам передавались структурам РПЦ, чтобы те продавали их и на вырученные деньги «занимались благотворительностью». Впрочем, Леонид Калугин оказался едва ли не единственным из «благотворителей», кому помогло заступничество церковных иерарахов.



    401

    «Белорусы меня не предадут»: Из интервью Александра Лукашенко Белорусскому телевидению, 22 июня 2001 г.



    402

    Но денег, разумеется, никто не вернул — ни генералу, ни Мариничу.



    403

    Правда, потом «скостили» до трех с половиной.



    404

    Дащинский А. «Сочту за честь…» // Навіны. 1999. 27 апр.



    405

    Говорит Юрий Захаренко // Независимое расследование. Минск, 2004. Бюллетень № 2. С. 78.



    406

    Говорит Юрий Захаренко. С. 79.



    407

    Мы должны быть вместе! // Советская Белоруссия. 1999. 29 окт. № 256.



    408

    Белорусская газета. 2000. 18 сент. № 252.



    409

    Черкасова В. Человек в черном // Белорусская газета. 2002. 29 июля. № 345.



    410

    Стенограмма беседы с О. Богуцким.



    411

    Федута А. В поисках утраченного // Белорусская деловая газета. 1999. 24 сент. № 643.



    412

    Белорусская газета. 2000. 18 сент. № 252.



    413

    Юрий Беленький — депутат Верховного Совета 12-го созыва, один из лидеров Консервативно-христианской партии Зенона Позняка.



    414

    «Белорусская нива» — государственная газета, адресующаяся преимущественно сельской аудитории.



    415

    Маховский А. «"Частный детектив" нашел Виктора Гончара» // Белорусская деловая газета. 1999. 29 сент. № 645.



    416

    Виктор Гончар: «Ситуация в Беларуси может стать неконтролируемой» // Белорусская деловая газета. 1999. 27 сент. № 644.



    417

    Отдел расследований «БДГ». «Почему исчез Виктор Гончар? Версия вторая» // Белорусская деловая газета. 1999. 9 дек. № 686.



    418

    Мы должны быть вместе! // Советская Белоруссия. 1999. 12 окт. № 256.



    419

    Дмитрий Завадский — бывший «личный» оператор президента, затем оператор съемочной группы ОРТ, которой руководил Павел Шеремет. Вместе с Шереметом за «незаконное» пересечение государственной границы Завадский был осужден условно, после чего продолжал работать на ОРТ, снимая в Чечне. Исчез бесследно в 1999 году, незадолго до Виктора Гончара и Анатолия Красовского. Его именем названа премия ОРТ, присуждается тележурналистам.



    420

    Они не исчезли. Их убил государственный эскадрон смерти… // Народная Воля. 2001. 15 июня.



    421

    Следователь прокуратуры Олег Случек, как и его коллега Дмитрий Петрушкевич, входил в группу по расследованию исчезновений белорусских оппозиционеров. В 2001 году оба эмигрировали, понимая, что информация, которой они обладают, становится опасной не только для высокопоставленных лиц белорусского государства, но и для самих следователей. В настоящее время в статусе политических беженцев живут в США.



    422

    Юрий Сиваков — офицер танковых войск, потом один из создателей белорусского спецназа. Пришел в аппарат Совета безопасности при Викторе Шеймане. Министр внутренних дел, генерал, получивший в среде подчиненных прозвище «колун». После того как Сиваков однажды явился на заседание Совета Безопасности в краповом берете, Лукашенко начал отдалять его от себя и в конце концов уволил. Работал руководителем ДФСО «Динамо». Затем призван на должность заместителя главы Администрации по кадрам. В 2001 году отправлен в отставку, однако вскоре назначен министром спорта и туризма. Входит в число лиц, подозреваемых международным общественным мнением в причастности к физическому устранению политических оппонентов режима, из-за чего включен в список лиц, кому запрещен въезд на территорию стран Европейского Союза.



    423

    «Они не исчезли…»



    424

    Владимир Наумов — кадровый милиционер. Служил на различных должностях, в том числе начальником Службы безопасности президента Беларуси. Затем — министр внутренних дел Республики Беларусь, генерал. Председатель Федерации хоккея РБ.



    425

    «Они не исчезли…»



    426

    Там же.



    427

    Там же.



    428

    А если учесть, что вслед за Шейманом входил главный контролер страны Василий Долгалев с вечным воплем всех контролеров: «Воруют!» — можно представить себе, как весело работалось Лукашенко, как президент относился ко всему происходящему в стране.



    429

    Леонид Мальцев — дважды министр обороны Республики Беларусь, генерал-полковник. После первой скандальной отставки некоторое время отсиделся в интеграционных структурах, затем был возвращен на работу в Совет безопасности, а затем Лукашенко вернул «опущенного» генерала в прежнее кресло. Неизвестно, извинился ли он перед Мальцевым.



    430

    Специалисты говорят, что такое бывает после небольшой дозы клофелина, который проститутки подливают в стакан клиенту. Мальцев вообще не собирался приезжать в мединститут: его вызвали туда по личному указанию Александра Лукашенко.



    431

    Леонид Ерин — кадровый сотрудник КГБ. Работал на различных должностях в КГБ БССР, затем руководил управлением по транспорту УКГБ по Московской области. В 1992 году вернулся в Беларусь. В 1996 году — первый заместитель председателя КГБ Беларуси, затем начальник Службы безопасности президента Беларуси. С ноября 2000 по ноябрь 2004 — председатель КГБ Беларуси. Незадолго до своей отставки демонстративно вышел к митингующим оппозиционером для разговора, заявив: «Рано или поздно вы все узнаете» — имея в виду исчезновения людей.



    432

    Коктыш М. «Вам что, нужно, чтобы оппозиция носила гробы с телами Захаренко и Гончара по Минску? // Народная Воля. 2001. 29 авг. № 157.



    433

    Коктыш М. Указ. соч.



    434

    Коктыш М. Указ. соч.



    435

    Выступление Президента Республики на республиканском совещание о задачах исполнительной и распорядительной власти в современных условиях 31 июля 2001 г.



    436

    Roser Th. Лукашенко не хочет уходить в отставку // Frankfurter Rundschau. 2003. 7 авг.



    437

    Заседание Совета безопасности 28 сентября 2004 г.



    438

    Ростиков Е. Охота на президента // 1998. 3 нояб. № 44 (257).



    439

    «По словам пресс-секретаря Совета безопасности Василия Баранова, до заявлений Виктора Илюхина в Беларуси о готовящемся заговоре ничего не знали. "С нашей стороны разработок по этому делу не велось", — сказал Василий Баранов в беседе с кор. "БДГ". Как заявил заместитель секретаря Совета безопасности Иван Юркин, белорусская сторона благодарна парламентарию за информацию, которую тот сообщил. Непонятно, правда, зачем Александру Лукашенко содержать такую огромную армию спецслужб, если многотысячные коллективы КГБ, МВД и Совета безопасности способен заменить один российский депутат» (Маховский А. Илюхин на посту — Лукашенко может спать спокойно // Белорусская деловая газета. 1997. 1 сент.).



    440

    Стенограмма пресс-конференции А. Лукашенко. Мать Завадского после этого заявления обратилась в суд — как же так, оказывается, у гражданина Лукашенко есть сведения о судьбе ее пропавшего сына, которые он скрывает от следствия!



    441

    Белорусская деловая газета. 2000. 12 июля.



    442

    Белорусская деловая газета. 2000. 12 июля.



    443

    Способов такой «помощи» наработано множество. Самый популярный из них — «перекупка» подписных листов у волонтеров, собирающих подписи.



    444

    Александр Лукашенко: «Белорусы меня не предадут». Из интервью Александра Лукашенко Белорусскому телевидению 22 июня 2001 г.



    445

    Пришлось отредактировать своего собеседника: под запись профессор Грушевой высказался гораздо круче.



    446

    Результаты социологических опросов, проведенных крупнейшей негосударственной социологической службой, лабораторией «Новак», демонстрировали: рейтинг Домаша рос даже после того, как он снял свою кандидатуру.



    447

    Леонов В. Указ. соч. С. 195.



    448

    Информационно-аналитический портал «BelarusFree.org». 4 ноября, 2003 г.



    449

    Имелось в виду, что они сумеют поднять на борьбу с «неизбежно проигрывающим» Лукашенко толпы возмущенных «народных масс» и заставят его признать свое поражение, как югославского президента Слободана Милошевича.



    450

    Выступление Президента Республики на республиканском совещание о задачах исполнительной и распорядительной власти в современных условиях. 31 июля 2001 г.



    451

    Леонов В. С. 201.



    452

    «Нашествие» — вышедшая в России под псевдонимом «Владимир Матикевич» в 2003 году книга, без обиняков выставляющая Лукашенко участником ряда уголовно наказуемых преступлений, в том числе казнокрадства, торговли наркотиками и оружием, ликвидации политических противников. В весьма неприглядном свете представлена и личная жизнь Лукашенко.



    453

    Черкасова В. Человек в черном // Белорусская газета. 2002. 29 июля. № 345.



    454

    Радиостанция «Эхо Москвы». 1997. 23 мая.



    455

    Огонек. 1996. Октябрь. № 43



    456

    Караулов А. Частушки. М., 1997. С. 227–228.



    457

    Александр Лукашенко. Встреча с губернатором Волгоградской области Н. Максютой 17 мая 2003 года.



    458

    Там же.



    459

    Здесь Лукашенко явно дезинформирует россиян, вызывая у них в памяти события, происходившие не в Беларуси, а, скажем, в прибалтийских и центрально-азиатских республиках.



    460

    По разным подсчетам, задолженность Беларуси только за поставки энергоносителей составила в 1994 году около миллиарда долларов.



    461

    Скажем, в 2003 году Россия подняла цену на нефть до 130 долларов за тонну (в 2002 году она стоила 101 доллар). Прирост импорта в Беларусь вырос более чем на 420 млн долларов (см.: Белорусский ежегодник 2003. Вильнюс, 2004. С. 195). Но это не стало катастрофой для белорусской экономики, как и рост цены на газ. Дело в том, что сама же Россия и покупает всю ту продукцию, для производства которой и нужен ее газ. В том же 2003 году выручка от экспорта в Белоруссии выросла почти вдвое, составив 9,303 млрд долларов против 4,559 млрд в 2002 году. Из них 4,899 млрд выручено от торговли с Россией (Белорусская деловая газета. 2004. 31 авг.).



    462

    Фролов В. Куда идем, белорусы? М., 2004.



    463

    Ярослав Романчук — экономист, руководитель исследовательского Фонда Мизеса, заместитель председателя Объединенной гражданской партии. Представляет в Беларуси интересы ряда крупных российских компаний, считается одним из ведущих экспертов в области двусторонних российско-белорусских отношений.



    464

    Шеремет П. От таможенного союза выиграют несколько человек и проиграет президент // Белорусская деловая газета. 1996. 11 янв. № 1. Павел Шеремет, белорусский, затем российский тележурналист. Работал ведущим аналитической телепрограммы «Проспект», затем главным редактором «Белорусской деловой газеты», директором белорусского бюро ОРТ. Был арестован и судим по обвинению в нарушении государственной границы Беларуси с Литвой. После суда уехал на работу в Москву. Ныне руководитель отдела спецпрограмм ОРТ. В соавторстве со Светланой Калинкиной написал книгу «Случайный президент» об Александре Лукашенко.



    465

    Связь с «российскими друзьями» была несомненной. Вспомним, что именно по такой схеме предоставления таможенных льгот работал в России Национальный фонд спорта, превратившийся в богатейшую мафиозную структуру на постсоветском пространстве. Журнал «Огонек» писал о некоем г-не Яновском, придумывавшем схемы получения сверхприбылей для НФС: «К слову, в светлой этой голове, между прочим, квартировавшей в трехкомнатных — более 500 долларов за сутки — апартаментах "Президент-отеля", много чего интересного зарождалось. Контуры концерна "Авеко-М", к примеру, который сам Яновский впоследствии и возглавит. Или, скажем, очертания предвыборной программы будущего белорусского лидера Лукашенко» (Огонек. 21 окт. 1996. № 43).



    466

    По слухам, именно борьба с «белорусской контрабандой» стоила в свое время поста председателя Государственного таможенного комитета России Валерию Драганову.



    467

    Шеремет П. Когда тайное становится явным // Белорусская деловая газета. 1996. 14 окт. № 65.



    468

    Александр Лукашенко: «Документов, подобных распоряжению о "Торгэкспо", президент подписал десятки» // Белорусская деловая газета. 1996. 15 янв. № 2.



    469

    Вернее, не лично Егора Семеновича, а сотрудничающих с ним на благо Орловской земли финансовых структур. Однако после того как позиции Егора Строева в российской элите ослабли, он не смог помешать аресту директора БМЗ Юрия Феоктистова.



    470

    Впрочем, по слухам, общение между ними продолжается до сих пор. И это как раз понятно: в конце концов, у них есть общий противник — Путин, а «враг моего врага — мой друг».



    471

    Ничего не поделать. Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Вот ведь, между Всемирным торговым центром в Нью-Йорке и горами Афганистана, где скрывался Усама Бен Ладен, — тысячи километров. Атлантический океан! — и безопасней от этого не стало.



    472

    Интересы народа блюду свято: Журналисты российских регионов на пресс-конференции президента А. Г. Лукашенко // Советская Россия. 2003. 9 авг. № 87 (12430).



    473

    «Свобода слова». Сайт НТВ, 03.11.2003.



    474

    Вовсе не обязательно социальной. Как заметил после ареста директора «Нафтана» Константина Чесновицкого Петр Марцев, «Чесновицкий был генерал-губернатором нефтяного бизнеса, который прекрасно зарабатывал деньги при всех тех, кто воровал деньги. Все управляющие делами президента предыдущие, все фавориты — все побывали в нефтяном бизнесе, все».



    475

    Возможно, это всего лишь совпадение, но буквально накануне исчезновения Гончара приезжала в Минск по приглашению кого-то из ближайшего окружения Лукашенко группа бывших сотрудников российских спецслужб, якобы специализирующихся в области нейролингвистического программирования (пресловутое NLP). Группу возглавлял именно Давитая, в 1994 году консультировавший предвыборный штаб Вячеслава Кебича и, естественно, сохранивший связи с Владимиром Заметалиным.



    476

    Шеремет П. Зомбирование — оружие победы // Белорусская деловая газета. 1997. 20 марта. № 363.



    477

    Примаков Е. Годы в большой политике. М., 1999. С. 388.



    478

    Шеремет П., Калинкина С. Случайный президент. Ярославль, 2003. С. 93.



    479

    Примаков Е. Указ. соч. М., 1999. С. 391.



    480

    Свобода слова. Сайт НТВ. 03.11.2003.



    481

    Там же.



    482

    Свобода слова. Сайт НТВ. 03.11.2003.



    483

    Там же.



    484

    Действительно, не назначал. Но увольнял — своим указом.



    485

    Свобода слова. Сайт НТВ. 03.11.2003.



    486

    Там же.



    487

    Не случайно назавтра эта передача была показана по белорусскому телевидению. Но уже с купюрами. И с беспардонным комментарием ведущего, который высмеивал и «опровергал» все факты и цифры, приведенные Чубайсом.



    488

    Огонек. 1997. 29 дек. № 52.



    489

    Хотя пресс-секретарь Ельцина Сергей Ястржембский и предлагал иную трактовку происшедшего: «Отвечая на вопрос о причинах отставки Дмитрия Рюрикова, Ястржембский заявил, что президент России был недоволен тем, как готовились некоторые документы, касающиеся Союза России и Белоруссии, а также тем, что в некоторых случаях его помощник по международным вопросам Дмитрий Рюриков превышал свои полномочия. В частности, недовольство Бориса Ельцина вызвало заявление Дмитрия Рюрикова в субботу накануне подписания Договора о Союзе Белоруссии и России о том, что президент одобрил один из вариантов» (Национальная служба новостей, 8 апреля 1997 года).



    490

    Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2001.



    491

    Соловей В. Надежды и страхи российских политиков // Белоруссия и Россия: Общества и государства. М., 1998. С. 416–429.



    492

    Довнар В. «Я думал, что будет меньше» // 2001. 13 окт. № 77.



    493

    Завтра. 1997. 17 июля. № 24.



    494

    Соловей В. Указ. соч.



    495

    Gazeta.ru. 11.06.1999.



    496

    Медведев Р. Владимир Путин: четыре года в Кремле. М., 2004. С. 80.



    497

    Стенограмма беседы с Ю. Хащеватским.



    498

    Черкасова В. Человек в черном // Белорусская газета. 2002. 29 июля. № 345.



    499

    Соловей В. Надежды и страхи российских политиков // Белоруссия и Россия: Общества и государства. М., 1998. С. 416–429.



    500

    Впрочем, компетентные в данном вопросе люди с самого начала сомневались в такой возможности. Вот, например, мнение Эдуарда Эйдина: «Запомните все: эмиссионный центр Лукашенко не отдаст никогда и никому. Ни России, ни Европе. Это же добровольный отказ Лукашенко от власти. И пример объединенной Европы здесь ни о чем не говорит. Евро — это не "единый российский рубль". В Европе приняли согласованное решение о лимите на эмиссию при наличии множества эмиссионных центров. Это делается на основе доверия друг к другу и жесточайше прописанной правовой базы. Европейцы застрахованы от желания Шредера напечатать евро, чтобы выдать зарплату работникам Симменса и фермерам Баварии… А в Союзе России и Беларуси наши "босяки", не представляя сути своей экономической политики, идеологии и стратегии развития, только стараются надуть друг друга. Ни о каком "экономическом регулировании эмиссии" и речи идти не может».



    501

    Стенограмма беседы с Л. Синицыным.



    502

    Стенограмма беседы с Г. Грушевым.



    503

    Василий Леонов считает: «Хотя Путин и не поддержал очевидно несуразный вопрос на референдуме 2004 года, но спикер Государственной Думы Борис Грызлов — вероятно, не без согласования с Путиным — референдум признал состоявшимся».



    504

    Наши новости. ОНТ. 19 февраля 2004 г.



    505

    Впрочем, то, как ведут себя представители белорусских спецслужб в России, ни для кого не является особым секретом. Белорусский политик и дипломат Петр Кравченко утверждает: «Между КГБ Беларуси и ФСБ заключено соглашение о сотрудничестве, об обмене информацией. Но я знаю, что когда "наши" там слишком наглели, то директор ФСБ Николай Патрушев давал команду: "Поймать, посадить в поезд и группами отправлять в Беларусь"». О том, что агенты белорусских спецслужб не дают себе труда даже скрываться от тех, за кем следят в Москве, неоднократно говорил мне и Василий Леонов.



    506

    Можно допустить, что дело не только в везении, и эта история и без того сошла с рук: Немцов и Хакамада для Путина — люди далеко не авторитетные. И здесь важнее другое: Лукашенко тонко понимает, по отношению к кому можно так по-хамски себя вести.



    507

    Так, кстати, в конце концов поступил Леонид Кучма — однако слишком поздно.



    508

    Огонек. 1996. № 43.



    509

    Лукашенко даже в спорте не может не быть первым. «До пришествия А. Г. в спорт под номером 1 на хоккейную площадку выходили только вратари. Что совершенно не помешало нападающему (а Лукашенко играет центр-форвардом) подчеркнуть "единицей" свою исключительность даже на льду. Выделяет его и написанная на майке фамилия, наверное, для тех, кто не умеет считать. На фоне его партнеров, среди которых есть мастера, выступавшие на чемпионатах СССР и мира, это выглядит вопиющей бестактностью. Тем не менее похоже, что за пределами страны здравый смысл все-таки берет верх, и перед поездкой в Москву в январе 2001 г., а также во время визита в Санкт-Петербург А. Г. сменил номер 1 на 99. И то верно: в России — свой первый, который может правильно понять неуклюжий намек. Впрочем, номер 99 тоже взят не с потолка, а всего-навсего с майки признанного короля хоккея Уэйна Гретцки» (Черкасова В. Человек в черном…)



    510

    «Конечно, в Россию! — иронизирует Евгений Будинас. — Туда, где нужен его примитивно-экономический, бытовой опыт. В Беларуси Лукашенко себя исчерпал, а вот Рязанской, Тамбовской губерниям еще очень много из его опыта даже не снится. У нас-то по каким поводам политики голодают? Нет третьему президентскому сроку. Это разве повод для тех, кто полгода без зарплаты и семью нечем кормить?»



    511

    Стенограмма беседы с П. Марцевым.



    512

    Понятно, что и развитие Украины по демократическому пути в сторону Запада создаст новую ситуацию для Беларуси.



    513

    Интервью А. Г. Лукашенко программе «Сегодня» телекомпании НТВ. 2002. 9 сент.



    514

    Стенограмма беседы с Е. Будинасом.



    515

    Агентство «Регнум». 2005. 14 фев. «Единственным коммунистом на пространстве СНГ остался президент Белоруссии Александр Лукашенко, он выступает за укрепление союзных связей», — сказал депутат от КПРФ Валентин Романов (сайт www.strana.ru — 18 февраля 2005).



    516

    Встреча Президента Республики Беларусь А. Г. Лукашенко с журналистами белорусских телеканалов в канун Дня независимости 2003 г.



    517

    Синицын не первый, кто заметил это. По результатам социологических опросов Независимого Института социально-экономических и политических исследований политаналитик Юрий Дракохруст еще в 1996 году опубликовал статью, в которой говорил о русскоязычном белорусском национализме.



    518

    Еще более демонстративным стало назначение в январе 2005 года нового состава коллегии КГБ Беларуси: в результате решительной чистки в руководстве главной спецслужбы страны не осталось ни одного человека, имеющего в послужном списке работу в российских или советских «чекистских» структурах. Ради этого «кадры» пришлось сильно «омолодить».



    519

    Натиск на Восток (нем.).



    520

    Позор (белорус.).



    521

    Пресс-конференция А. Г. Лукашенко 20 июля 2004 года.



    522

    Поневоле задаешься вопросом: не слишком ли часто Лукашенко везет? Не «управляет» ли он своим «везением»? Только ли чутье безошибочно подсказывает ему тот момент, когда — «можно», когда «не до тебя им всем будет»? Не на знании ли основана эта уверенность, что действительно будет не до тебя? Не подсказывают ли ему, когда будет удобный момент, его бесчисленные союзники, особенно в арабском мире и в российском ФСБ, знающие, что и когда произойдет?



    523

    Догадался? Чувствовал? Знал?



    524

    Интервью «Независимой газете». 2004. 20 дек.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх