Основные темы и понятия раздела

• Личность и общество.

• Социальное пространство личности.

• Социализация.

• Индивидуализация.

• Статус личности.

• Социальная роль.

• Социальная идентификация.

Личность и условия ее развития и здоровья[62]. В. М. Бехтерев

Если мы, пользуясь сделанным нами определением личности, обратимся к выяснению ее роли в общественной жизни, то должны будем признать, что личность представляет собою ту основу, на которой зиждется современная общественная жизнь.

Народы нашего времени не представляют собою бессловесные стада, как было в старое доброе время, а собрание более или менее деятельных личностей, связанных во имя общих интересов, отчасти общим племенным родством и некоторым сходством основных психических черт. Это есть как бы собирательная личность с ее особыми племенными и психологическими чертами, объединенная общими интересами и стремлениями, как политическими, так и правовыми. Поэтому вполне естественно, что прогресс народов, их цивилизация и культура зависят от степени развития личностей, его составляющих.

С тех пор как человечество вышло из периода рабства, жизнь народов, распадающихся на отдельные сообщества, обеспечивается деятельным участием каждого члена сообщества в создании общего блага, в преследовании общей цели. Здесь-то и выдвигается значение личности как самодеятельной психической особи, которая в общем ходе исторических событий выступает с тем большей силой, чем дальше народ стоит от рабства, являющегося отрицанием всяких прав личности.

Какую бы отрасль труда мы ни взяли, развитая деятельная личность выдвигает в ней новые планы и новые горизонты, тогда как пассивные лица, выросшие в условиях рабства, способны лишь к повторению и подражанию.

Да и самое существование современных государств зависит, как известно, не столько от внешней силы, олицетворяемой органами власти, сколько от нравственного сплочения личностей, их составляющих.

«С тех пор, как стоит мир, – читаем мы в статье С. Глинки "Попранные истины", – одни лишь нравственные начала прочно сплачивают людей. Если сила и могла поддерживать тот или иной государственной строй, то разве временно, и то государство, которое пренебрегало нравственными силами и предполагало возможным опираться только на оружие, носило в себе зародыш разложения… Никакие многочисленные армии не могут спасти того государства, в котором расшатаны нравственные устои, ибо и сила самих армий зиждется исключительно на нравственных началах».

Значение личности в исторической жизни народов ярче всего выступает в те периоды, когда силою вещей их социальная деятельность идет повышенным темпом. Как всякая другая сила, так и сила личности обнаруживается резче всего при сопротивлении, т. е. в соперничестве и в борьбе, а потому значение личности выступает особенно ярко как в мирном соперничестве народов на почве труда и культуры, так и в те периоды, когда для народа является необходимость борьбы со стихийными бедствиями или с внешними врагами.

Так как личность вносит в общую сокровищницу человеческой культуры плоды своего самобытного развития, то вполне понятно, что сообщества и народы, имеющие в своей среде более развитые и более деятельные личности при прочих равных условиях, будут обогащать человеческую культуру большим количеством предметов своего труда и лучшим их качеством.

Кажется, нет надобности доказывать, что мирное соперничество народов и его успехи покоятся на развитии личностей, входящих в их состав. Народ, слабый развитием составляющих его отдельных личностей как общественных единиц, не может защитить себя от эксплуатации народов с высшим развитием образующих его личностей. А между тем можно ли сомневаться в том, что этой истиной до сих пор еще пренебрегаем мы, русские, в большей мере, нежели какие-либо другие народы Европы?

Было время, когда полагали, да и теперь еще многие полагают, что мы удерживаемся в семье европейских народов нашей военной силой. Какое жалкое заблуждение! Право сильного, без сомнения, обеспечивает известное место на материке Европы, но оно не дает еще права на уважение со стороны других народов, на признание его в своей семье и во всяком случае ничуть не обеспечивает от их эксплуатации.

Мирная борьба народов – это есть испытание общественной самодеятельности личностей, их составляющих. И можно быть уверенным, что в этой борьбе при прочих равных условиях побеждает всегда тот народ, который силен развитием входящих в его состав личностей. Народ же, у которого совершенно не развита общественная жизнь, у которого личность подавлена, обречен на разложение и утрату своей самостоятельности.

Не менее ярко выступает значение личности в борьбе со стихийными бедствиями, как голод и др., а равно и в борьбе с внешними врагами. Народ с высшей культурой, где личность достигла большого совершенства, не знает голода, так как возможные его бедствия в зависимости от условий природы он давно предвидел и предусмотрел, а то, что не могло быть предвидено, предотвращается общими усилиями деятельных личностей, всегда готовых стать в ряды передовых бойцов за общественное дело.

Столкновение народов или войны – это есть социальный кризис, в котором значение личности должно выясняться наиболее выпуклым образом. Нужно ли искать тому примеров? Ведь только что окончилась русско-японская война, в которой противопоставлены были два народа с 130 миллионами жителей с одной стороны и 50 миллионами с другой. Один народ является представителем испытанной в культуре белой расы, другой принадлежит к желтой расе, о культуре которой до сих пор говорили лишь с различными оговорками. Казалось бы, может ли быть какое-либо сомнение в результатах борьбы? А между тем более 1 1/2 года велась нами бесславная война, в которой победа за победой доставалась врагу.

Что может это значить? Как можно объяснить себе смысл столь тяжелых событий, но ответ, я полагаю, у всех на устах: «и битвы народов выигрываются теми, кто дышит свободой, как родным воздухом», читаем мы в одной из многочисленных газетных статей, посвященных вопросам, связанным с бывшей войной.

Да и могло ли быть иначе, если с одной стороны «терпение» – этот лозунг пассивных личностей, было возведено с самого начала в принцип борьбы, тогда как в другой стране была объявлена борьба за жизнь, за право, за свободу!

Было бы неимоверно тяжело для нашего национального самолюбия представить здесь картину более светлого характера, которая создается для личности условиями общественной жизни в Японии. И мы отклоним от себя эту неприятную задачу. Заметим лишь, что личность в Японии не задавлена формализмом. Там не торжествует буква над смыслом, там наука не служит предметом странной иронии, там различные ведомства не торопятся изгонять ее отовсюду. Напротив того, знания и опытность ценятся там очень высоко и всякое научное открытие применяется тотчас же к делу, как мы видим это по многочисленным примерам из бывшей войны.

С другой стороны, не знаем ли мы примера, когда духовно возрожденная Франция во времена великой революции остановила полчища врагов, ее окружавших? А все войны за освобождение, не доказывают ли они воочию, как возвышается дух народа, его мощь и сила с освобождением от тех пут, которыми ранее оцеплялась личность. ‹…›

…Мы сталкиваемся с весьма крупным и важным вопросом о взаимоотношении личности и той социальной среды, в которой проявляет себя личность.

Нет надобности говорить, что первобытные общественные группы не допускают никакого индивидуализирования отдельных членов общества, иначе говоря, они построены на отрицании самостоятельного проявления личности, которая вполне поглощается обществом. Так как жизнь в таких первобытных обществах, какую бы форму они ни принимали, сосредоточивается на целом, то личность в них вполне подавлена общим строем, который строго регламентирует по тем или другим обыкновенно чисто внешним особенностям ее положение в государстве, подчиняя контролю все ее проявления, не исключая даже убеждений, образа мыслей и пр.

Вернее сказать, личность в общественном смысле здесь не существует, она признается самое большее в семейном очаге, хотя и здесь ее роль вводится в определенные рамки, освященные обычаем. Рабство и гнет, с одной стороны, и деспотство власти, с другой, являлись той естественной формой, в которую выливались все взаимоотношения личности и общества в таких первобытных культурах. Основанные на отрицании личности, эти культуры признавали вполне уместным и законным применение пыток и казней и даже совмещали с общественными интересами все ужасы инквизиции.

Это порабощение личности проявлялось не в одних только отношениях ее к обществу, но и в религиозных верованиях и даже в науке.

С течением времени, однако, выяснилось, что отрицание личности носит в себе и зародыш разложения общества. Несмотря на утонченную регламентацию всякого внешнего проявления личности и кажущийся внешний порядок, внутренняя сила общества стала иссякать вместе с тем, как оказалось, что оно состоит из рабов с одной стороны и властителей с другой.

Благодаря этому даже такие государственные колоссы, как древняя Римская империя, распадались от сравнительно незначительного внешнего толчка. Да и могло ли быть иначе, когда верхние слои общества развращались богатством и упоением власти, а низшие слои представляли из себя нищих и рабов со всеми присущими им нравственными качествами и пороками. К сожалению, внутренний смысл таких событий, как разложение древней Римской империи, не послужил добрым примером для государств Европы и та же история повторяется с ними и в позднейшее время.

Но мало-помалу путем долгой и упорной борьбы в культурных государствах начинается заявление прав человеческой личности. В истории европейских народов оно сказалось первоначально освобождением личности в наиболее высших проявлениях человеческого духа – в науке и искусстве, ознаменовавшись известной эпохой Возрождения, затем освобождение коснулось религии в период Реформации и, наконец, позднее всего оно проявилось в общественных отношениях во времена великой революции.

Хотя эти три этапа в борьбе личности за свои права обнаружились в разных частях европейского материка, но благодаря взаимоотношению народов их влияние распространилось на все вообще государства Европы или, точнее говоря, на все народы, считающие себя в среде европейской цивилизации. ‹…›

Нужно ли повторять, что всякая государственно-общественная организация, нивелирующая все индивидуальные особенности своих сочленов и в корне подавляющая все самостоятельные проявления личности, тем самым обрекает последнюю на пассивную и жалкую роль послушного автомата, лишенного всякой самостоятельности и инициативы. Вытравливание духа оппозиции, с которого обычно начинается правительственный гнет над личностью, приводит к тому порабощению духа, в котором уже нельзя открыть следов здравой критики, свободного полета мысли и стойкости убеждений.

Вместе с тем утрачиваются и столь существенно важные нравственные особенности характера, как чувство чести и личного достоинства, обеспечивающие человека от нравственной гибели.

На место этих качеств выступают лесть, низкопоклонство и жалкое лицемерие, приводящие к созданию молчалинских типов с их мелким эгоизмом, приниженностью и вечным страхом пред власть имущими.

Вот почему правильно организованная общественная деятельность на началах самоуправления и свободно избранного представительства есть лучшая школа для окончательного развития и воспитания личности и создания народного характера. Здесь в практическом общении с себе подобными на почве общественных интересов завершается воспитание личности и развертывается та ее мощь, которая является результатом долгого и упорного подготовительного труда.

Широкая общественная деятельность является той школой жизни, которая, умеряя порывы, способствует развитию самообладания и сдержанности, которая заставляет с уважением относиться к чужому мнению и которая закаляет характеры.

В этой общественной деятельности правильное воспитание личности возможно, однако, лишь при условиях свободного соревнования ее во всех отраслях деятельности и при свободном обмене мнений. Только это свободное соревнование при свете гласной критики и общественного контроля обеспечивает полный расцвет личности и гарантирует ее от той пассивности, которая приводит к немощи духа и его порабощению.

Вообще условия общественной жизни должны быть благоприятными для развития личности и не должны содержать тех бесчисленных пут, которыми обычно оцепляют правительства свои народы, признавая преступным даже самое слово «свобода». Нужно вообще иметь в виду, что свободное развитие общественной деятельности представляет лучшую гарантию правильного и здорового развития личности.

Pеальные формы социального поведения[63]. Л. С. Выготский

В реальной жизни люди поддерживают свое существование тем, что в процессе труда приспосабливают природу к своим потребностям. Производство человека отличается коллективным характером и всегда нуждается в организации общественных сил как в предварительном моменте для своего возникновения.

В жизни, вообще, существует тесная зависимость между организмами одного и того же вида. Однако формы человеческой общественности отличаются от форм общественности животных. Животная общественность возникла на основе инстинктов питания, защиты, нападения и размножения, которые потребовали совместного сотрудничества разных организмов. У человечества эти инстинкты привели к образованию и возникновению хозяйственной деятельности, которая лежит в основе всего исторического развития. Маркс говорит по этому поводу: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие, отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания… С изменением экономической основы происходит более или менее быстро переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче – от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение» (К. Маркс, Ф. Энгельс).

Таким образом, с точки зрения исторического материализма «конечные причины всех общественных изменений и политических переворотов следует искать не в головах людей, – говорит Энгельс, – не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их нужно искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи» (К. Маркс, Ф. Энгельс).

Процесс производства принимает у человечества широчайший общественный характер, который в настоящую пору охватывает весь мир. В зависимости от этого возникают сложнейшие формы организации общественного поведения людей, с которыми ребенок сталкивается прежде, нежели он непосредственно сталкивается с природой.

Поэтому характер воспитания человека всецело определяется той общественной средой, в которой он растет и развивается. Но среда не всегда влияет на человека непосредственно и прямо, но и косвенно, через свою идеологию. Идеологией мы будем называть все социальные раздражители, которые установились в процессе исторического развития и отвердели в виде юридических норм, моральных правил, художественных вкусов и т. п. Нормы являются насквозь пронизанными породившей их классовой структурой общества и служат классовой организации производства. Они обусловливают все поведение человека, и в этом смысле мы вправе говорить о классовом поведении человека.

Мы знаем, что все решительно условные рефлексы человека определяются теми воздействиями среды, которые посылаются на него извне. Поскольку социальная среда является в своей структуре классовой, постольку, естественно, все новые связи запечатлеваются этой классовой окраской среды. Вот почему некоторые исследователи решаются говорить не только о классовой психологии, но и о классовой физиологии. Наиболее смелые умы решаются говорить о «социальной всепропитанности» организма и о том, что самые интимные наши функции являются в конечном счете выразителями социальной природы. Мы дышим и совершаем важнейшие отправления нашего организма всегда в согласии с теми раздражителями, которые воздействуют на нас. Разбирая психологию современного человека, мы находим в нем такое множество чужих мнений, чужих слов, чужих мыслей, что мы решительно не можем сказать, где кончается собственная и где начинается социальная его личность. Поэтому каждый человек в современном обществе, хочет он того или нет, непременно является выразителем того или иного класса.

Поскольку мы знаем, что индивидуальный опыт каждого человека обусловливается ролью его в отношении среды, а классовая принадлежность именно и определяет эту роль, постольку ясно, что классовая принадлежность определяет психологию и поведение человека. «Таким образом, – говорит Блонский, – никаких неизменных и общеобязательных законов человеческого поведения в обществе нет. В классовом обществе понятие «человек» вообще есть пустое отвлеченное понятие. Общественное поведение человека определяется поведением его класса, и каждый человек непременно есть человек того или другого класса» (1921, с. 73). В этом отношении мы должны быть глубоко историчными и всегда приводить поведение человека в связь с классовой ситуацией в данный момент. Это должно быть основным психологическим приемом для всякого общественного психолога. Припомним, что классовая структура общества определяет собой позицию, которую человек занимает в организованном общественном труде. Следовательно, классовая принадлежность определяет зараз и культурную и природную установку личности в среде. «Отсюда, – говорит Блонский, – всякий человек есть некоторая вариация (средняя, наиболее частая, минимальная, максимальная и т. п.) того или иного общественного класса. Отсюда следует, что поведение индивидуума есть производная поведения соответствующего класса» (там же).

Дело в том, что человеческий труд, т. е. борьба за существование, по необходимости принимает формы общественной борьбы и в зависимости от этого ставит в одинаковые условия целые массы людей, требуя от них выработки одинаковых форм поведения. Одинаковые формы поведения и составляют те общераспространенные религиозные верования, обряды, нормы, в которых живет данное общество. Таким образом, хотим мы того или не хотим, сознательно или бессознательно, но воспитание всегда направляется по классовой линии.

Для психолога это означает, что система раздражителей, которая формирует системы поведения ребенка, состоит из классовых раздражителей.

Это следует иметь в виду, когда перед нынешней педагогикой ставится старый вопрос относительно того, что является идеалом воспитания – интернациональный, общечеловеческий тип или национальный. Надо принять во внимание классовую природу всех идеалов; надо помнить, что идеалы национализма, патриотизма и прочие – только замаскированные формы классовой направленности воспитания. Вот почему для нашей педагогики ни то, ни другое не может явиться верным решением вопроса. Напротив того, поскольку нынешнее воспитание приноравливается к выходящему на историческую арену интернациональному рабочему классу, постольку идеалы интернационального развития и классовой солидарности должны превысить идеалы национального и общечеловеческого воспитания.

Однако это вовсе не означает того, чтобы современная педагогика относилась с невниманием к национальным формам развития. Дело в том, что национальные формы развития представляют из себя несомненный и великий исторический факт. Поэтому, само собой разумеется, они входят непременным психологическим условием в наше школьное дело. Все то, что усваивает ребенок, приноравливается к тем особенным формам поведения, языка, обычаев, нравов и навыков, которые воспринимает ребенок.

Важно избежать основных ошибок, которые делает обычно педагогика. Во-первых, чрезмерного культа народности, который усиливает национальный элемент в поведении и вместо национальности культивирует в учениках национализм. Обычно это связывается с отрицательным отношением к другим народностям, квасным патриотизмом, т. е. пристрастием к внешним, показным признакам своей народности. Национальная окраска человеческого поведения представляет из себя, как и все культурные приобретения, величайшую человеческую ценность, однако только тогда, когда она не становится футляром, который замыкает в себе человека, как улитку в раковину, и отгораживает его от внешних влияний.

Сталкивание различных культур часто приносило с собой смешанные и ложные формы языка, искусства, но вместе с тем давало прекрасные результаты в смысле развития новых форм культурного творчества. Верность своему народу есть верность своей индивидуальности и единственный нормальный и нефальшивый путь поведения.

Другой опасностью национализма является чрезмерная сознательность в этом вопросе. Дело в том, что национальные формы культуры приобретаются как бы стихийно и входят несознательной частью в строй нашего поведения. В этом смысле психологически и педагогически национальность не противоречит классу, но и то и другое имеют свою очень важную психологическую функцию.

Социальные ситуации развития личности и ее статус[64]. Б. Г. Ананьев

Личность – общественный индивид, объект и субъект исторического процесса. Поэтому в характеристиках личности наиболее полно раскрывается общественная сущность человека, определяющая все явления человеческого развития, включая природные особенности. Об этой сущности К. Маркс писал: «Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений». Историко-материалистическое понимание сущности человека и общественного развития составило основу научного изучения законов развития всех свойств человека, среди которых личность занимает ведущее положение.

Формирование и развитие личности определено совокупностью условий социального существования в данную историческую эпоху. Личность – объект многих экономических, политических, правовых, моральных и других воздействий на человека общества в данный момент его исторического развития, следовательно, на данной стадии развития данной общественно-экономической формации, в определенной стране с ее национальным составом.

Лишь охарактеризовав основные силы, воздействующие на формирование личности, включая социальное направление образования и общественного воспитания, т. е. определив человека как объект общественного развития, мы можем понять внутренние условия его становления как субъекта общественного развития. В этом смысле личность всегда конкретно-исторична, она продукт своей эпохи и жизни страны, современник и участник событий, составляющих вехи истории общества и ее собственного жизненного пути.

Подобно тому как не существует внесоциальной личности, так нет и внеисторической личности, не относящейся к определенной эпохе, формации, классу и его определенному слою, национальности и т. д. Именно в этом социально-историческом смысле, относящемся к ее сущности, личность всегда конкретна… Поэтому изучение личности неизбежно становится историческим исследованием не только процесса ее воспитания и становления в определенных социальных условиях, но и эпохи, страны, общественного строя, современников, соратников, сотрудников или, напротив, противников – в общем, соучастников дел, времени и событий, в которые была вовлечена личность.

Биографическое исследование личности, ее жизненного пути и творчества есть род исторического исследования в любой области знания – искусствознания, истории науки и техники, психологии и т. д.

Периодизация жизненного пути и основные вехи деятельности в биографических исследованиях определяются в хронологических рамках эпохи и фазы ее развития в данной стране. Иначе и невозможно построить цельную биографическую картину жизни человека, в которой история является не только фоном и канвой для узоров биографии, но и основным партнером в жизненной драме человека. Как соучастник исторических событий и член общностей, являющихся субъектами социальных процессов, личность характеризуется определенной глубиной осознания и переживания исторического процесса, «чувством истории», как можно было бы назвать такое переживание.

Историческое, социологическое и социально-психологическое исследование личности составляет в настоящее время единый и основной путь ее изучения, определяющий собственно психологическое исследование…

Это означает, между прочим, что в эмпирических исследованиях современных психологов, несмотря на наличие многих теоретических расхождений, достигнут определенный уровень объективного понимания личности в системе социальных связей и отношений, начиная от связей в малых группах и коллективах и заканчивая целыми культурами, обществами, эпохами. Если оценивать общее положение теории личности в зарубежной социологии, социальной психологии и психологии, то необходимо признать, что субъективистские концепции (психоаналитические и т. п.) все меньше используются в качестве рабочих принципов в конкретных исследованиях личности. Идея социальных взаимозависимостей как основы динамической структуры личности приобрела общее значение для различных направлений социологической и психологической теории личности. Однако в самом понимании этих взаимозависимостей, конечно, имеются коренные различия, так как для многих буржуазных ученых характерны абстрактно-социологические и индивидуалистические концепции. ‹…›

В зависимости от социально-экономической формации (социалистической или капиталистической) в современных условиях складывается определенный целостный образ жизни – комплекс взаимодействующих обстоятельств (экономических, политических, правовых, идеологических, социально-психологических и т. д.).

В этот комплекс входят явления производства материальной жизни общества и сферы потребления, социальные институции, средства массовой коммуникации и сами люди, объединенные в различные общности. Взаимодействие человека с этими обстоятельствами жизни составляет ту или иную социальную ситуацию развития личности. ‹…›

Личность, как мы хорошо знаем, не только продукт истории, но и участник ее движения, объект и субъект современности. Быть может, наиболее чувствительный индикатор социальных связей личности – ее связь с современностью, с главными социальными движениями своего времени. Но эта связь тесно смыкается с более частным видом социальных связей – с людьми своего класса, общественного слоя, профессии и т. д., являющимися сверстниками, с которыми данная личность вместе формировалась в одно и то же историческое время, была свидетелем и участником событий, о которых младшие будут знать лишь из преданий, литературы и т. д. Формирование общности поколения зависит от системы общественного воспитания. Принадлежность к определенному поколению всегда является важной характеристикой конкретной личности. ‹…›

С началом самостоятельной общественно-трудовой деятельности строится собственный статус человека, преемственно связанный со статусом семьи, из которой он вышел. Под влиянием обстоятельств жизни и исторического времени собственный статус может все более отдаляться от старого статуса и преодолевать старый уклад жизни, сохраняя, однако, наиболее ценные традиции.

Сочетание черт относительной устойчивости и преобразований в связи с развитием всего общества характерно для статуса. Положение личности в обществе определяется системой ее прав и обязанностей, их соотношением, реальным обеспечением прав личности со стороны данного общества и реальным осуществлением обязанностей по отношению к обществу со стороны личности. ‹…›

Статус личности как бы «задан» сложившейся системой общественных отношений, социальных образований, объективно определяющих «место» личности в социальной структуре. Понятие статуса личности может быть дополнено понятием позиции личности, характеризующим субъективную, деятельную сторону положения личности в этой структуре. ‹…›

Многообразные позиции личности, сочетающие объективные и субъективные ее характеристики, строятся на основе ее статуса, но могут его преобразовать или, напротив, закрепить в зависимости от эффектов деятельности.

Статус личности объективен и осознается ею частично или целостно, инадекватно или адекватно, пассивно или активно (человек или приспосабливается к нему, сопротивляясь и борясь со сложившимся положением, или, напротив, защищает его и свои права). ‹…›

Научное исследование статуса личности должно включать изучение реального экономического положения (имущественную характеристику, общий заработок семьи, обеспеченность жильем, реальный бюджет в соотношении со структурой потребления), политически-правового положения как определенного баланса прав и обязанностей гражданина, члена организации макро– и микроколлективов, трудовой профессиональной характеристики (положения человека в системе квалификаций, специальностей, объема труда и трудоспособности человека), образовательного статуса, положения семьи данного человека и положения личности в своей семье. Национальные, религиозные и другие особенности человека должны учитываться в связи с общей структурой данного общества (однородного или неоднородного в национальном отношении), наличием или отсутствием господствующей религии, наличием или отсутствием прав личности на атеизм и т. д.

Исследование статуса личности имеет важное значение для определения ее социальных функций – ролей, которые рассматриваются вообще как динамический аспект статуса, реализация связей, заданных позициями личности в обществе. Не в меньшей степени статус личности, сходный со статусами одних и противоположный статусам других людей в микросреде и более крупных общественных образованиях, имеет значение для формирования осознания и переживания человеком общности с другими людьми, генезиса коллективных начал поведения и чувства «Мы», идентифицируемого с определениями этой общности как «Мое – наше». ‹…›

Осознание статуса, как и осознание бытия вообще, невозможно вне и без деятельности человека, без практического отношения его к бытию, тем более что многие компоненты статуса не заданы общественной средой, а производятся в самом процессе человеческой деятельности. Однако любая деятельность в целом и в отдельном своем акте (действии) осуществляется в соответствии с ролью человека в данной системе отношений, опосредствующих действительность, с процедурами поведения, предписываемыми этой ролью, – общественной функцией человека в данной ситуации.

Профессионально-трудовая деятельность всегда осуществляется совместно с тем или иным общественным поведением, которое оказывает определенное регулирующее влияние на развитие этой деятельности.

Социальная идентификация в кризисном обществе[65]. В. А. Ядов

Проблема социальной идентификации личности и групповой солидарности приобретает все большее значение в теоретических дискуссиях и эмпирических исследованиях. Интерес к этой проблеме связан со становлением новой исследовательской парадигмы социальной философии – концепции постмодернизма. По определению З. Баумана, социологическая теория постмодернизма – это «осознание модернизмом самого себя» и переход к институциализированному плюрализму, многообразию, достаточной неопределенности и амбивалентности, а также сопротивлению какому бы то ни было универсализму, единообразию, «очевидности» (Bauman Z., 1992). В конечном счете речь идет о качественном сдвиге в восприятии человеком социального пространства.

Стремление индивида идентифицировать себя с тем или иным сообществом возникает при разрушении традиционного уклада, где потребность самоопределения в системе социальных взаимосвязей не актуализирована. Групповой (социальный) статус индивида задан здесь жесткими критериями его принадлежности к общине, сословию, а также половозрастными функциями. Развитие современных индустриальных обществ принципиально изменяет объективные условия жизнедеятельности людей, формирует потребность в самоопределении относительно многообразных групп и общностей, а динамизм и многослойность социальных взаимосвязей так или иначе вызывают необходимость упорядочения и доминирующих, и периферийных «солидарностей». Ответ на вопрос, какие группы и общности человек признает «своими», а какие – частично близкими или враждебными, становится принципиально важным для понимания социальных отношений.

В «позднемодерном» обществе, считает А. Гидденс, сложности социального самоопределения усугубляются разрывом пространственно-временных координат и места действия личности (1991). Если в традиционном и даже индустриальном обществе место действия, временная перспектива и пространство социальных взаимосвязей как бы стянуты в тугой узел, то в современной жизни человек вследствие активного взаимодействия разных культур с помощью массовой информации идентифицирует себя не только с общностями «здесь» и «теперь», но также «там»: и в прошлом, и в обозримом будущем. Личность, таким образом, включается в глобальную систему социального пространства.

Каким бы парадоксальным это ни казалось, ломка устоявшихся социальных идентификаций, переживаемая, по всей вероятности, каждым человеком в российском обществе, напоминает по своим механизмам процессы, аналогичные культурно-историческому переходу от застойного, «традиционного» общества к современному, т. е. динамичному. При некотором допущении можно пойти и дальше: происходит сдвиг от прозрачной ясности социальных идентификаций советского типа («мы – это народ, открывающий миру новые перспективы братства и солидарности всех трудящихся») к групповым солидарностям «постмодернистского» типа, где решительно все амбивалентно, неустойчиво, лишено какого бы то ни было вектора, называемого социальным прогрессом.

Советское общество в его классической фазе тоталитаризма напоминало традиционное в главном своем качестве – бессубъектности индивида. Социальная идентичность отождествлялась преимущественно с государственно-гражданской. Это находило свое выражение в безусловном требовании принимать официальную идеологию и систему ценностей «советского человека», безоговорочном признании и демонстрировании государственно одобряемых верований и суждений, оценок; в ритуализированных схемах всенародного энтузиазма; в совокупности символов признания индивидуального успеха со стороны государства и иных бюрократических структур; наконец, в идеологии осуждения «врагов народа» и инакомыслящих, т. е. тех, кто отвергал свою идентичность с тоталитарно-государственной системой, не говоря уже о людях, опасных для правящей элиты и только поэтому получавших клеймо чуждого элемента.

Сегодня Россия переживает становление новой социальной субъектности. Особенность этого драматического процесса осознания личностью своего особого интереса состоит в неопределенности представлений об общности интересов. Поскольку гражданское общество еще не сформировано, а механизм защиты прав различных групп населения был прерогативой исключительно бюрократических структур, всякий действительно общий интерес воспринимается ныне с величайшим подозрением как еще одна версия происков плутократии либо иной группы, преследующей своекорыстные цели.

Наблюдается конфронтационный плюрализм многообразных элит в сфере политики, экономики, культуры, религии, этнонациональных отношений, каждая из которых стремится расширить свой «символический капитал» и влияние на конструирование социального пространства. Концепции солидарного будущего не только противоречивы и двусмысленны, но, можно сказать, «приватизируются» различными общественно-политическими группировками, партиями, движениями.

Социальная идентификация личности в нестабильном, кризисном обществе испытывает неожиданные, непривычные воздействия. В их числе: изменчивость социальных взаимосвязей, функций основных социальных институтов, плюрализм культур и идеологий, противоборство корпоративных (групповых) интересов. Евгений Евтушенко писал: «Мы рождаемся снова, а снова рождаться еще тяжелей». Жить в таком обществе трудно, но зато появляется уникальная возможность работы в условиях «естественного эксперимента».

Можно было бы попытаться построить некую универсальную концепцию механизма социальной идентификации и формирования солидарностей. Однако такой путь вряд ли оправдан. Обилие теорий социальной идентификации объясняется, в частности, тем, что мы имеем дело с междисциплинарной проблемой. Водораздел между социологическим и психологическим ее рассмотрением, помимо всего прочего, определяется «углом зрения»: со стороны общества или со стороны индивида.

Социологический срез проблемы связан с изучением социально-культурных детерминант формирования групповых солидарностей. Начиная с Э. Дюркгейма, в центре внимания здесь механизмы установления связи индивида с общностью под воздействием надындивидуальных социально-культурных требований. ‹…›

Несмотря на различия в социологических подходах к проблеме, можно считать установленным, что общество задает индивиду социально-культурные рамки солидаризации;

потребность включения в социальные связи является коренным свойством человеческой личности, которая вынуждена пассивно или активно самоопределяться в системе многообразных групп и общностей; степень активности субъекта зависит и от социально-культурных норм общества (представлений о свободе, терпимости к индивидуальным позициям и взглядам), и от индивидуальных особенностей.

В психологическом отношении исключительно важен вопрос о взаимодействии процессов идентификации с базисными потребностями личности. Речь идет о самосохранении, самоутверждении, самовыражении, потребности в защите со стороны окружающих. Наконец, существует коренная потребность включения личности в социум, а также дистанцирования от него. Человеку необходимо ощущать себя частью общества, референтной группы или авторитетной общности.

Проблема самоидентичности личности наиболее отчетливо была сформулирована З. Фрейдом в концепции «Эго». Идентификация с группой или общностью в психоаналитической традиции соотносится с потребностью в любви, защите со стороны сильного авторитета. Группа исполняет функцию «отца» и одновременно авторитаризирует социально-нормативную систему «суперэго». «Ид» не может рационально реагировать на внешний мир, тем более – на происходящие в нем радикальные изменения. Отсюда – нарастание агрессивности или уход в себя. Д. Рисмен (1950) развивал эту идею в концепции «одинокой толпы»; Г. Маркузе (1955) подчеркивал, что лишенный авторитетного нормативного «суперэго» и включенный во множество организаций индивид поглощается ими, теряет себя. Р. Лифтон (1971) доводит противопоставление личности и социальной идентификации до логического конца: на месте того, что было личностью, по его мнению, образовался «протеиновый человек». Если применить психоаналитический подход к динамичному современному обществу, то личность придется рассматривать либо как невротика, либо как амебовидное образование, приспосабливающееся к среде, не имеющее станового хребта и не идентифицирующее себя достаточно определенно ни с одной из организаций или групп.

Другой аспект психологического видения нашей проблемы – механизмы социальной идентификации. Как и какими средствами индивид осуществляет потребность в идентификации? Вряд ли можно сомневаться в том, что таким механизмом является общение, межличностное и межгрупповое взаимодействие. Человек включен во множество опосредованных взаимосвязей. Его идентификации с общностями шире, чем круг ближайшего общения. Поэтому интеракционистская теория Г. Мида недостаточно полно объясняет механизмы идентификации. Более широкие возможности заложены в когнитивной психологии.

Эксперименты с группами, описанные X. Тажфелем (1982), показывают существенное влияние концептуализации, осмысления и упрощения социальных взаимосвязей в понятных индивиду категориях. Психологический подход смыкается здесь с социолого-феноменологическим. Когда прежние стереотипы и представления о «родных» общностях рушатся, то как формируются новые? В основном под воздействием средств массовой информации. Межличностное общение становится в данном случае не более чем медиатором образов солидарностей. Эти образы формируются и передаются средствами массовой коммуникации.

Когнитивистская парадигма в современной психологии (особенно в той версии, которая получила название «атрибутивной») акцентирует внимание на потребности человека в объяснении собственного поведения. «Почему я испытываю влечение быть частью этой, а не иной общности и что из этого может следовать?» – каждый разумный человек задается таким вопросом. Ответ подсказывается не только собственным опытом, но и категоризациями социальных взаимосвязей. Например, бывший советский коммунист восклицает «Христос воскресе!» сначала смущенно, а потом объясняет себе, что это действие правильное, поскольку означает его солидарность с великим народом, и славословит Христа уже вполне уверенно. Такая атрибуция (присваивание смысла минувшему поступку) может закрепиться как устойчивый компонент социальной идентификации. Теория А. Н. Леонтьева (1971) позволяет истолковывать смыслы, которые индивид придает значимым для него объектам, в терминах деятельности. Широта и разнообразие деятельности определяют смысловую «наполненность», богатство значений той или иной идентичности для данного человека, побуждает переосмысливать прошлый опыт.

В бихевиористской парадигме групповая идентичность рассматривается в поведенческом контексте. М. Шериф (1961) экспериментировал с группами бойскаутов и нашел, что их идентификации прямо связаны с поставленной инструктором задачей (распределиться на две команды). Так и во взрослой своей жизни мы нередко вынуждены присоединяться к той или иной «команде», чтобы сохранить самоуважение в межгрупповом взаимодействии, не говоря уже о конфликте.

Исключительно важен вопрос о разграничении механизмов самоидентификации и идентификации собственно социальной или групповой. Обычно этот вопрос соотносится с процессом социализации, ролевого «научения» или интернализации ролевых функций. Другая сторона той же проблемы – структурирование, упорядочение социальных идентификаций. Ролевые механизмы предполагают давление со стороны социального окружения, восприятие роли другими. Социальная идентификация, конечно, включает этот механизм, но в той его фазе, когда социальная роль уже освоена как часть собственного «Я».

Структурирование социальных идентичностей в некоторую иерархию – особая проблема. С точки зрения «имплицитной теории личности» Г. Келли (1955) – это самоконструкции «Я» в социальном пространстве: одни группы или общности доминируют, являются «кросситуативными», другие – периферийными. Конструкции групповых солидарностей обладают большей или меньшей степенью жесткости. Главные вопросы социальной идентификации: как именно социальная идентичность детерминирует поведение людей? Какие следствия вытекают из той или иной конфигурации социально-групповых солидарностей? Какие солидарные групповые действия следует ожидать?

Диспозиционная концепция регуляции социального поведения личности (Ядов В. А., 1979) подсказывает следующие гипотезы: идентификация с ближайшим окружением активизирует ситуативные установки и определяет поведение человека в условиях взаимодействия между «контактными группами»; идентификация на уровне обобщенных социальных установок активизирует кросситуативные факторы, а также установки, относящиеся к типичным социальным ситуациям и типизированным позитивно-негативным объектам – именно здесь можно наблюдать феномен корпоративно-солидарного поведения (например, участие в забастовке); идентификация с общностями на уровне высших диспозиций личности, т. е. системы ценностей, идеалов, смысла жизни, предполагает определенную стратегию поведения. Речь идет о включении в массовые социальные движения, когда происходит размежевание по коренным проблемам социального класса, народа, нации, страны.

Социальное поведение личности объясняется, таким образом, уровнем активированных диспозиций, иными словами – переживанием, осмыслением своей принадлежности к данной общности в ситуации, предполагающим выбор социального действия.

Анализ социально-психологических подходов к проблеме позволяет сделать следующие выводы. Социальная идентификация обусловлена глубинной потребностью личности в признании со стороны других, в групповой защите, но также в самореализации, ожиданием позитивной оценки со стороны «своих» – референтных групп и общностей. Идентификация с группами, общностями – результат не только межличностного, межгруппового взаимодействия, но также категоризации, осмысления непосредственных или опосредованных взаимоотношений между группами и общностями в доступных человеку понятиях. Идентифицируя себя с определенными группами и общностями, человек испытывает потребность «атрибутировать» себя, т. е. объяснить причины и следствия своей групповой солидарности, ответить на вопросы «почему это моя группа?» и «что из этого вытекает?».

Состояние групповой (социальной) идентичности в разной степени осознаваемо. Оно может быть и неосознанным, когда когнитивные и эмотивные структуры диспозиций противоречат друг другу, и далеко не всегда реализуется в солидарном групповом действии. Последнее зависит от интенсивности, глубины личностной идентификации, ее места в иерархии «идеальных» идентификаций (достаточно устойчивых и осознанных) и соотнесения с периферийными общностями, от конкретной ситуации принятия решения (например, в случае множественных идентичностей равной интенсивности волевое решение как бы парализуется), от группового давления и т. д. ‹…›

Складываются две модели адаптации в кризисных условиях. Первый присущ идентификации с ближайшим окружением, профессионально-производственными общностями, с людьми, разделяющими те же верования и взгляды на жизнь при умеренной (или отсутствующей) политико-идеологической ангажированности. Вторая модель адаптации – активная. Она характерна для тех, кто включен в политико-идеологическую или предпринимательскую деятельность. Последняя отличается политической индифферентностью, упованием на везение, конформностью с ориентацией на достигших материального благополучия. Что касается идентификации по национальной принадлежности, то ее смысловая нагруженность смещается от контекста повседневности к «абстрактным» солидарностям.

Человек испытывает глубокую потребность быть причастным к сообществам себе подобных. Кризисные условия обостряют стремление к групповой защите, солидарности, поиску стабильности, поддержанию самоуважения. Мы живем в нескольких социальных пространствах, более или менее близких к повседневной жизни. Идентификации с ближайшим окружением в семье, с друзьями, с коллегами выдвигаются сегодня на первый план – доминирующую роль играют контактные группы.

За пределами этого сравнительно узкого круга повседневности социальное пространство формируется на основе стереотипов и образов, а также контрастных установок и неустойчивой категоризации. С их помощью человек пытается упростить схемы взаимосвязей в неустойчивом социальном мире.

Необходимую для этого эмоционально насыщенную информацию он получает опять-таки из среды повседневного общения и по каналам массовой коммуникации.

Чем определяется тип идентичности? Прежде всего необходимо указать на нарастание имущественной дифференциации, размежевания по образу мыслей, жизненным убеждениям, сопряженных с ощущением близости к своему поколению. Главный вопрос заключается в том, удерживаются ли привычные, устоявшиеся социальные идентификации советского человека или формируются новые. Последнее предполагает более высокий уровень адаптивности к меняющимся условиям, в том числе способность к рационально-контекстуальной перестройке социальных идентификаций. Адаптивные возможности более молодых, образованных людей, живущих в больших городах, выше, чем у людей в возрасте, с более узким кругозором и проживающих в малом поселке.

Естественно, что наборы социальных идентификаций различаются по социально-статусному критерию. Оказалось, что квалифицированные работники испытывают обостренное чувство маргинальности с малоквалифицированными, люди старшего поколения более склонны удерживать привычные социальные идентичности своего прошлого, а молодежь вообще не имеет представлений о солидарностях с большими общностями. Принадлежащие к группам национальных меньшинств в инонациональном окружении более отчетливо осознают свою собственно национальную идентичность. Корпоративная солидарность резко возрастает в условиях социального конфликта, например забастовки. То же самое наблюдается в межрегиональных конфликтах.

Факторный анализ ответов на вопрос о близости к тем или иным группам в связи с восходящей и нисходящей социальной мобильностью, проведенный М. Ф. Чернышом, показал: среди тех, кто шагнул вверх по социальной лестнице, социальная идентичность выражена ярче и потребность в ней сильнее, чем в нисходящих группах. «Особенностью восходящей группы является активный поиск идентичности в рамках "средних социальных групп", поколения, профессиональной общности и т. д. Жизненный неуспех, – пишет М. Ф. Черныш, – толкает человека на приватизацию собственной жизни, уединение в кругу близких и родственников, отчасти – в среде коллег» (1993). Обеим группам (восходящей и нисходящей социальной мобильности) свойственна тенденция идентификации с теми, кто придерживается ценностей советского прошлого (объяснительная «сила» второго фактора 10 %, первого – 40 %). В «нисходящей» группе указанная тенденция более амбивалентна, чем в «восходящей», где отмечается большая склонность к самоопределению в относительно новых общностях, например российская или национальная идентичность.

Ю. Л. Качанов и Н. А. Шматко использовали для изучения социальной позиции технику семантического дифференциала. В качестве эталона для сравнений фигурировало понятие «Я сам» и далее рассматривалась близость самоидентификации с различными «персонажами»: например, «лидер», «исполнитель», олицетворяющий успех, неудачник, независимый человек и другие. Авторы установили, что для интеллигенции характерна диффузная идентичность, тогда как предпринимателей отличает высокая самооценка, позитивная самоидентификация (1993).

С мая 1992 по март 1993 г. (отчасти и по июнь 1993 г.) ослаблялись идентификации решительно со всеми группами и общностями. Либо мы наблюдаем перестройку прежних и формирование новых идентичностей, либо усилились самодостаточность, интернальность личности. Возможно, имеет место и то и другое. С одной стороны, определенно фиксируется большая представительность тех, кто склонен опираться на собственные силы, с другой – происходят заметные «подвижки» в солидарности с крупными общностями.

Индивидуальные стратегии социальных идентификаций существенно различаются. Повседневные межличностные и межгрупповые взаимодействия обособлены от «возвышенных» идентификаций с крупными социальными общностями. «Прагматики» более дифференцированы: одни адаптируются к социально-экономическим условиям кризисного общества путем солидаризации с близким окружением (помимо семьи и друзей, это люди того же рода занятий, сверстники, работающие на одном предприятии и проживающие в данном месте), другие же ориентируются на преуспевающих и деятельных людей, политикой не интересующихся, но добивающихся материального успеха и умеющих воспользоваться счастливым случаем, способных повернуть свою судьбу, но не слишком отличающихся от других в своей новой социальной страте. Люди этого типа сочетают личную предприимчивость с конформностью по отношению к группам, которые, можно предполагать, устанавливают достаточно жесткий нормативный контроль. Склонные к идеологизированным клише совмещают солидарность со всеми людьми на планете, новую гражданскую солидарность в Содружестве Независимых Государств с российской идентичностью.

Теоретическое объяснение полученных данных должно основываться на плюралистическом подходе.

Психоаналитическая парадигма подтверждается общим фактором стремления к какой бы то ни было идентификации, т. е. к защите «Эго». Интеракционистская теория оправдывает себя в том, что идентификации с ближайшим окружением доминируют над другими. Бихевиористская концепция объясняет различия жизненных стратегий индивидов, находящихся в разных условиях (например, в ситуации межгруппового, межнационального конфликта), а когнитивисты, как и феноменологи, убедительно интерпретируют способы категоризации социальных идентичностей на уровне опосредованных межличностых взимосвязей.

Те же выводы справедливы и в отношении социологических подходов. Теория аномии обрисовывает состояние социальной дезинтеграции и утраты привычных солидарностей в трансформирующемся обществе. Марксистская теория доминирования социально-экономических отношений над культурно-политическими находит свое подтверждение в усилении воздействия факторов имущественной дифференциации по сравнению с идейно-политическими. Феноменологический подход уместен в истолковании поляризации тенденций к прагматическим и символическим идентификациям.

Диспозиционная теория может быть полезной для прогнозирования поведения личности в группах и сообществах. Идентификация с группой (общностью) существенно влияет на коллективное поведение; можно предположить, что социальные конфликты в российском обществе сосредоточатся в зоне «корпоративных» солидарностей. Вряд ли конфликты проявятся в области политико-идеологических общенациональных вопросов.

Специфика социально-психологического подхода к пониманию личности[66]. А. А. Бодалев

Попробуем ответить себе, кто же прав в возникшем споре о том, как понимать личность человека и в чем же заключаются главные детерминанты, которые определяют ее формирование и развитие.

Начнем поиск ответа на названные весьма трудные вопросы с напоминания совершенно очевидных для многих положений.

Так, можно предположить, что ни у кого не возникнет возражение против утверждения, что все в мире друг с другом связано. И каждый отдельный человек с момента своего появления на свет и дальше, в течение всей своей жизни, тоже оказывается связанным многими зависимостями с той действительностью, которая его окружает. Но у человека большинство его связей с природной и социальной средой, в которую он всегда включен, отличается совершенно особенной, качественно своеобразной добавкой: он в своей психике отражает предмет, другого человека, общность, событие, процесс, с которыми он взаимодействует или в которых он участвует, дает на каждого из них (в каждом случае свой) эмоциональный отклик и отвечает столь же определенной поведенческой реакцией.

Они, эти предметы, вещи, конкретные люди или их объединения, события, которые происходят в обществе, процессы, которые развертываются в природе, по-разному сопрягаются с имеющимися у него потребностями. Одни из них «срабатывают» на их удовлетворение и развитие, другие, наоборот, играют роль препятствия к их удовлетворению, третьи – эти потребности только усиливают, четвертые на них никак не влияют.

И это несовпадающее значение различных элементов действительности, в которую всегда включен человек для удовлетворения его потребностей, обязательно сказывается на том, как он каждый из элементов в своем сознании запечатлевает, каким переживанием на каждый из них откликается и какое поведение при этом демонстрирует.

Все это, вместе взятое, означает, что у человека формируется и проявляется определенное и часто очень конкретное отношение к каждому данному предмету или к их группе, к каждому данному человеку или к общности людей, к каждому данному событию или классу событий и т. д. И, таким образом, опираясь на сказанное, мы имеем право заключить, что в каждом человеке на основе его собственной повседневной практики взаимодействия с миром вещей и с миром людей формируется очень богатая и многообразная система отношений к ним. Но, как известно, человек живет в обществе, а жить в обществе и быть свободным от общества никому не дано.

А это означает, что выработавшаяся в обществе, к которому принадлежит человек, и официально закрепленная в законах или нашедшая отражение в нравственных требованиях или воспроизводящаяся в традициях система отношений ко всему тому, что составляет природную и социальную среду, с самого рождения человека постоянно и сильнейшим образом на него воздействует и очень направленно корректирует формирующуюся в его личном опыте «картину мира» и составляющие ее элементы, характер эмоциональных откликов на них, а также способы поведения, которым он должен следовать в той или иной ситуации.

И, стало быть, индивидуальные субъективные отношения каждого человека к таким, например, «элементам» действительности, как планета Земля, человечество, как Отечество, как отдельный человек, как семья, как труд, как материальные и духовные ценности, создаваемые в процессе этого труда, или, например, как он сам, оказываются всегда опосредствованными отношениями к ним, сложившимися в том обществе, к членам которого он себя причисляет и мнением которого о себе он дорожит.

Вот эти-то отношения человека к разным сторонам действительности, с которой ему приходится изо дня в день по разным причинам и в разных социальных ролях взаимодействовать, постоянно несущие, как было показано выше, печать не только его опыта, но и общества, в котором проходит его жизнь, и составляют сущность его личности.

А как же тогда быть с возражениями оппонентов по поводу именно такой трактовки личности, которые были упомянуты в начале главы? Что касается природной предрасположенности к развитию у человека в течение его жизни весьма определенных черт личности, то это утверждение заслуживает внимания лишь в том смысле, что особенности общего, специального и парциального типов высшей нервной деятельности, которые обнаруживаются у человека, действительно влияют на интенсивность эмоциональной окрашиваемости формирующихся у него отношений, на динамические характеристики их проявления, однако содержание их всецело задается обществом, к которому принадлежит человек и которое оказывается для него субъективно значимым. ‹…›

Теперь несколько слов о раскрытии личности через содержание опыта, накапливаемого человеком при познании им действительности, переживаний, возникающих у него при этом, и его ответных действий.

В общем виде предложенная формула источника, а также логики формирования личности правильна. Но она не раскрывает важнейшего момента, который высвечивает сущность человека как личности, а именно постепенно складывающуюся и закрепляющуюся в нем систему тенденций поступать в различных жизненных ситуациях, очень определенно отражаемых и так же определенно переживаемых, характерным для него образом. А эти тенденции, психологической изнанкой которых является названная триада, и есть не что иное, как сформировавшийся в нем «целостный ансамбль» (В. Н. Мясищев) отношений к действительности.

И наконец, о понимании личности как усваиваемых человеком и затем актуализируемых им в своей жизни деятельностей. Вспомним, что под деятельностью в психологии подразумевается целенаправленная активность человека, побуждаемая теми или другими мотивами и осуществляемая характерными для этой деятельности способами. Игра ребенка, учение школьника, труд оператора, сидящего за пультом управления ЭВМ, и т. д. – все это примеры деятельности, но если глубоко вдуматься в их психологическую изнанку, то станет ясно, что в них проявляются, прежде всего и главным образом, качества человека как их исполнителя, как субъекта с тем или иным уровнем развития способностей, а не как личности-носительницы отношений. Что же касается последних, то они в этих случаях дают о себе знать, как говорят философы, «в снятом виде».

Итак, отношения составляют существо человека как личности. Сравнение людей по этому параметру выявляет наличие между ними больших различий. Они выражаются в степени разносторонности отношений. У одних людей они характеризуются бедностью и поверхностью, у других – богатством и глубиной. У разных людей их отношения оказываются неодинаковыми, если их сравнивать, и по параметру активности. У одних из них они не выступают как побуждения к действию, у других они, наоборот, постоянно «провоцируют» личность на новые деяния и значимые для нее и для окружающих поступки.

Из числа многочисленных современных социально-психологических теорий личности можно выделить следующие: 1) ролевые теории личности; 2) теорию Маслоу о самоактуализации «Я»; 3) теорию «Я»-концепции; 4) когнитивные и гуманистические теории личности; 5) экзистенциализм и др. Опираясь на указанные теории и интегрируя наиболее ценное в них, появляется возможность говорить о личности не только как об индивидуальном, но и типичном социально-психологическом явлении, дающем о себе знать в ряде крайне сложных взаимосвязанных характеристик.

…Разбираясь дальше и глубже в проблеме социально-психологической типологии личности, важно также иметь в виду, что хотя структура выражающих ее общественную сущность отношений представляет собой всегда целостную систему и каждое отдельное отношение испытывает на себе влияние всех других отношений, входящих в структуру, вместе с тем в жизни наблюдаются весьма существенные различия в системах отношений, обнаруживаемых в личности разных людей. Так, например, в структуре личности у одних людей сплошь да рядом доминирует какое-то одно отношение, а звучание всех других оказывается приглушенным. В структуре личности у других, так сказать, на равных могут выступать несколько отношений. Структура отношений у одной личности может характеризоваться непротиворечивостью в этих отношениях, зато у другой личности может иметь место конфликт между какими-то очень важными отношениями, вызывающий непоследовательность в поведении этой личности и очень усложняющий ей жизнь.

Различия между отношениями, входящими в структуру личности, могут состоять и в том, что у одних лиц эти отношения носят более обобщенный характер и хорошо интегрированы, а у других они оказываются сплошь локально-частными и не интегрированными вокруг какого-то одного главного для личности отношения и существующими, так сказать, рядоположно друг к другу. ‹…›

Мы начали эту главу с напоминания, что все в мире связано со всем и что каждый человек связан с окружающим множеством зависимостей. Но он, это тоже напоминали мы, еще и общественное существо. И поэтому главными условиями приобретения им этого качества общественности и одновременно овладения в большей или меньшей мере материальными и духовными ценностями, созданными человечеством за многие тысячелетия его существования, является не только труд, но и обязательно прямые или опосредованные (как в наше время) техническими устройствами постоянные контакты каждого человека с другими людьми и с большими и малыми общностями, которые постоянно и сильнейшим образом на человека воздействуют. Что же это за воздействия?

На этот вопрос мы отвечаем так: во-первых, это влияния, идущие к человеку из большого социума. Содержание и конкретные формы объектирования политики, экономики, идеологии, права, морали, религии, господствующие в обществе, действуя в совокупности и взаимопроникая друг в друга, всегда оказываются теми реальными условиями, которые облегчают формирование у личности одних отношений к действительности и затрудняют формирование других отношений.

Но эффект воздействия этих объективно существующих детерминант – и политики, и экономики, и идеологии, и права и др. – никогда не бывает одинаковым для каждой личности. Его характер и качество «следа», оставляемого в сознании личности, в ее эмоциональной и волевой сферах, зависят от принадлежности личности к той или иной возрастной, половой, национально-этнической, профессиональной или отличающейся определенным экономическим достатком общности.

Последние, благодаря особенностям, которые им присущи, типичным только для них видением мира, ценностными ориентациями, сложившимися в них оценочными эталонами, ставшими привычными для них поведенческими реакциями, корректируют влияния, идущие к личности из макросоциума. Только что сказанным мы выделили второй уровень воздействий, под влиянием которых происходит складывание определенного социально-психологического типа личности.

Третий важнейший фактор, от действия которого в сильнейшей степени зависит то, какая перед нами, в конце концов, окажется личность и какие, стало быть, отношения к разным сторонам действительности ее будут отличать от других людей, – это та малая группа – семья, школьный класс, рабочая бригада, небольшое объединение предпринимателей и т. д., в которые личность входит и с членами которых она находится в повседневном непосредственном контакте.

По причине этой непосредственности общения каждого с каждым, постоянного выражения ими своих точек зрения на происходящие события как в самой группе, так и за ее пределами, совершаемых на глазах у всех поступков и действий, затрагивающих в положительном или отрицательном смысле интересы каждого, кто входит в группу, эта многоликая и многонаправленная, существующая в материальных и духовных формах жизнь группы оказывает свое обязательное влияние на развитие личности, и оно тем сильнее, чем психологически значимее эта группа для личности. ‹…›

Специфика межлюдских отношений и их влияние на людей – их носителей, заключается еще и в том, что в них не просто один человек контактирует с другим или один человек «относится» к другому человеку как таковому, а они всегда взаимодействуют друг с другом как представители определенных общественных групп – половых, возрастных, профессиональных, национальных и других. Принадлежность же каждого из них к той или иной группе требует поведения, которое в обществе считается само собой разумеющимся, так сказать, социально нормальным для представителя данной группы – для мужчины, для учителя, для мужа, для отца и т. д.

И демонстрируя такое поведение, человек постоянно выступает как носитель социальной роли или одновременно нескольких социальных ролей. Социолог И. С. Кон, конкретизируя это положение, пишет: «принадлежность индивида к группе выражается в определенных функциях (ролях, в которых фиксируются его обязанности и права по отношению к группе (и продолжает. – А. Б.)… ожидания, определяющие общие контуры социальной роли, не зависят от сознания и поведения конкретного индивида: они даются ему как нечто внешнее, более или менее обязательное, и их субъектом является не индивид, а общество или какая-то конкретная социальная группа» (Кон И. С., 1967).

Ролью называется ожидаемое поведение, обусловленное статусом человека. Различаются социальные (безличные) и межличностные роли.

Вместе с тем, взаимодействуя друг с другом в учении, труде, в быту и выполняя при этом различные роли – учителя, банкира, следователя, матери и др., – люди остаются личностями. Поэтому любая социальная роль, какую бы ни взяли, не означает абсолютной одинаковости для всех поведенческих стереотипов при ее осуществлении. Она всегда оставляет для своего исполнителя возможность проявлять в ней свою индивидуальность. И благодаря этому социальные (безличные ролевые) отношения становятся межличностными или, как их назвал В. Н. Мясищев, психологическими.

Результат воздействия на личность со стороны другого человека или какой-либо общности зависит не только от особенностей последних, которые были названы выше, но всегда и от того, какие отношения уже успела «нажить» эта личность, какие потребности, интересы, склонности у нее за этими отношениями стоят и, вместе с тем, как имеющимися у них характеристиками эти другие люди или какая-то общность отвечают на эти потребности, интересы, склонности личности. Именно этот последний параметр главным образом определяет знак и величину субъективной значимости другого человека и общности для личности и результат их влияний на нее.

Понятно, что результат влияния названных выше факторов, оцениваемый по таким показателям, как характер (содержание), широта, глубина, устойчивость, действенность, не может быть однообразно похожим у всех людей, наоборот, он оказывается всегда чрезвычайно вариабельным.

Если другой человек, с которым у личности постоянные контакты, или общность, в которую она входит, в высокой степени для нее положительно значимы и очень авторитетны, они (это показали исследования Е. Б. Старовойтенко) сильнейшим образом воздействуют на самодвижение и на появление в нем новых ценностных доминант.

Влияния, исходящие от авторитетных и значимых для личности людей и общностей, инициируя в личности самоанализ и саморефлексию, могут побуждать ее видеть самою себя не только в настоящем, но и в будущем и выстраивать и осуществлять программы движения к этому будущему.

Причем, приобретая в своем развитии большую или меньшую автономность и выходя на более высокий уровень социально-психологической зрелости, личность может перерастать те или иные общности, членом которых она до этого была, и начать искать или сама создавать общности, которые своими характеристиками отвечали бы ее возросшим запросам.

При этом было бы грубым упрощенчеством полагать, что итогом только что описанного процесса воздействия личности на личность или общности на личность оказывается непременно продвижение последней по прогрессивному пути развития. Ведь потребности, интересы и склонности у личности могут носить и негативный характер, и тогда она будет испытывать тяготение к людям и к их общностям, о которых можно только сказать, что они с этой личностью «одного поля ягоды».

Таким образом, хотя и в другом ракурсе, но повторяется уже высказанная мысль: личность со сформированными в ее прошлом социальном опыте отношениями к действительности не tabula rasa, не «чистая доска», ее отношениям к окружающим воздействиям извне присуща избирательность и, как правило, активно нешаблонный характер познавательных, эмоциональных и поведенческих ответов на них.

Социальная идентичность: временные и средовые компоненты[67]. Г. М. Андреева

Осознание времени своего существования – важное дополнение к осознанию собственной идентичности. В данном случае речь идет об отождествлении себя не только с определенной группой, но и с временным промежутком истории, с которым «совпал» период существования человека. Усвоение стандартов общества помогает человеку ориентироваться в мире и адекватно действовать в нем, но не менее важно для него и усвоение стандартов времени. Е. И. Головаха и А. А. Кроник полагают, что в сознании человека формируется определенная система обобщенных представлений о времени. Ее можно назвать «концепцией времени личности в масштабах ее жизни». Следует вспомнить, что и другие авторы, анализируя мироощущение человека в различные исторические эпохи, говорили также о наличии определенного «образа времени» как об одной из фундаментальных составляющих «образа мира».

В проблеме времени можно выделить две части: а) осмысление человеком своего «психологического» времени, рубежей и этапов его развития; б) осмысление связи времени своего существования с временем эпохи, в рамках которой личность существует.

Первая часть этой задачи имеет традицию своего изучения в психологии. Существует ряд экспериментальных исследований, выявляющих влияние психофизиологических, личностных, социальных факторов на оценку длительности временных интервалов, что обусловлено событийной насыщенностью того или иного отрезка времени. В рамках этой традиции следует рассмотреть идеи К. Левина, который обозначал так называемую временную перспективу личности, интерпретируя ее с точки зрения «событийной концепции психологического времени». Различная временная перспектива личности возникает потому, что время разного масштаба задано личности определенными границами психологического поля в данный момент. Человек видит не только свое настоящее, но имеет всегда и определенные ожидания, т. е. надежды, страхи, мечты о будущем. Вместе с тем временная перспектива включает в себя и психологическое прошлое человека. Именно поэтому она крайне важна для определения уровня притязаний, настроения, творчества, проявления инициатив личностью. Именно от состояния психологического поля зависит то, что впоследствии было названо П. Фрессом «временной кругозор личности». Хотя в данной традиции речь идет об осмыслении личностью своего психологического возраста или своей временной перспективы, т. е. «личной хронологии», по выражению П. Жане, уже здесь просматривается связь, которая существует между названными характеристиками и социальным контекстом.

Поскольку человек осваивает временные отношения в практической деятельности, то именно на ее основе рождается некоторая Концепция Времени, свойственная каждой личности. Эта концепция конструирует связь настоящего, прошедшего и будущего, а эта связь, в свою очередь, определяется социальной значимостью событий. Так, по мнению Ш. Бюлер, в жизненном пути каждой личности формулируется временной порядок – своеобразное «расписание» жизни, предписывающее определенные акценты в деятельности в течение разных периодов. Это расписание в различных социальных группах весьма различно, и внутри каждой группы существует свое представление о том, что нужно «успеть» на каждом конкретном этапе жизненного пути. Соответственно по-разному трактуется «отставание» на каждом таком этапе и переживается как жизненный неуспех.

В психологии давно введено понятие «самооценка возраста» – сопоставление личностью своих достижений с предъявляемыми обществом возрастно-ролевыми ожиданиями. Они представляют собой нормы и требования для включения в круг определенных социальных ролей. И если такое включение оказывается в силу каких-то причин невозможным, возникает ощущение дискомфорта. В общем плане проблема была поставлена С. Л. Рубинштейном: «Субъективное время личности отражает разный уровень бытия личности, разный уровень способов ее существования» (1960). Это определяет и такую деталь на жизненном пути человека, как несовпадение психологического возраста личности в разных сферах ее жизнедеятельности, т. е. – многомерность психологического возраста. Отсюда такие явления, как возникновение «акселератов», молодых людей, у которых их физическое развитие обгоняет формирование многих необходимых социальных качеств, и т. п. ‹…›

Связь с концепцией времени, существующей в определенную эпоху, рождает в личности ощущение, что индивидуальная жизнь не ограничена рамками непосредственного существования, но должна быть рассмотрена в историческом масштабе: то, что было до моего непосредственного существования, то, что будет после, так или иначе вовлекается в личную концепцию времени. По справедливому замечанию К. А. Абульхановой, человек предвосхищает, организует события своей жизни всегда с точки зрения будущего, и ему свойственна «временная транспектива» – сквозное видение из настоящего в прошлое и будущее (1994). ‹…›

Более конкретно проблема соотнесения времени своей жизни с эпохой выглядит так: для каждого индивида необходимо достичь адекватности собственных возможностей, имеющих место сегодня, с возможностями их реализации, даваемой историческим временем. Проблема «потерянных поколений» – это как раз проблема тех поколений, которые почувствовали себя невостребованными обществом, находящимся на данном этапе его развития. Каждая эпоха требует определенных социальных ролей, и одна из задач личности – соотнести особенности эпохи и личный период своего развития для успешного исполнения набора требуемых ролей.

Примером трудностей, стоящих на этом пути, является продолжительность срока обучения молодого поколения в современных развитых обществах. С одной стороны, общество требует все большего и большего объема знаний от молодого человека, вступающего в жизнь. Как следствие этого – требование большей длительности образования. С другой стороны, в динамически развивающихся обществах требуются все время более молодые деятели на общественном поприще, и это, казалось бы, должно привести к сокращению сроков обучения. В исследовании Е. И. Головахи и А. А. Кроника показано, что чем раньше человек научился соотносить свои возможности с требованиями времени, тем успешнее его деятельность; так, например, в сфере политики молодые люди менее консервативны и, следовательно, более готовы к поиску нового, требуемого социальными изменениями. Важным условием точного определения «времени действия» своей возрастной группы является сравнение своей возрастной группы с группами других возрастов.

Проблема «вписывания» в историческое время стоит особенно остро в ситуации радикальных социальных преобразований в обществе. Еще Эриксон показал опасность для личности ее конфликта с временем. Рассмотренная на фоне макроизменений, эта опасность представляется еще более значительной. Ломка устоявшихся в обществе отношений с неизбежностью порождает мучительный вопрос об ответственности поколения «за время». Нужно понять, кто инициировал предшествующие формы общественного развития, когда они создавались, кто был ответствен за эти формы тогда, при их создании, кто за эти продукты прошлого ответствен сегодня?

Быстрый темп смены эпох – вообще трудность для индивидуального существования человека. Об этом хорошо сказано у Анны Ахматовой:

Что войны, что чума?

Конец им виден скорый,

Их приговор почти произнесен.

Но как нам быть с тем ужасом, который

Был бегом времени когда-то наречен.

На уровне обыденной психологии давно сформулирована мысль о необходимости «поспевать за временем», «не упустить время» и т. п. Но как осуществить эти заповеди? Очевидно, что важнейшим этапом на этом пути является понимание времени. Познание (понимание) времени – один из компонентов социального познания. В современной гуманистической психологии введено понятие «временной интегрированности личности». По А. Маслоу, более интегрированные личности лучше самоактуализируются, они приподняты над мелочами, обладают широким горизонтом, дальней временной перспективой, руководствуются широкими универсальными ценностями, т. е. осознание времени выполняет ту же функцию, что и познание других элементов социального мира – способствовать адекватному поведению в нем. По мнению И. М. Палея и B. C. Магуна, именно понимание времени позволяет индивиду оторваться от сиюминутного, увидеть мир шире. Иными словами, это означает временную децентрацию человека (1970). Личность, осуществляющая такую временную децентрацию, не только лучше осознает свой жизненный путь, но и осмысливает его в историческом контексте. Механизм временной децентрации позволяет индивиду взглянуть не только на свою жизнь с любой точки отсчета, но и с точки зрения момента, выходящего за пределы собственной жизни. Благодаря этому человек более «объемно» видит мир, каждый момент жизни, а значит, и обогащает свою временную картину мира.

Более точная характеристика времени, переживаемого обществом, весьма важна для реализации практических действий человека. Известен пример разработки стратегии и тактики компанией «Форд Моторс» по реализации модели «Мустанг» – маленького автомобиля спортивного типа. Предполагалось, что реклама должна быть рассчитана в основном на молодых, не особенно богатых покупателей, но выяснилось, что машину покупали практически и все другие слои. Был сделан вывод о том, что при разработке маркетинга была допущена ошибка: следовало ориентироваться не просто на возраст покупателей (молодые люди), а на группу, обладающую характеристиками «психологически молодых» людей. Время, эпоха сегодня делает таковыми представителей самых различных возрастных групп.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что важнейшим компонентом образа мира являются представления о характере отношений между происшедшими, происходящими и предстоящими событиями собственной жизни человека в соотнесении с событиями в жизни общества. Это и дает основания рассматривать проблему временной идентичности личности наряду с традиционными представлениями о ее групповой идентичности, так же как образ Я, образ Группы, образ Времени представляет собой важнейший элемент общего образа Мира.

Еще одна новая составляющая идентичности – это идентичность с окружающей средой. Несмотря на необычность такого словосочетания, факт, в нем зафиксированный, хорошо известен на уровне обыденной психологии: человек всегда обитает в некоторой «жизненной среде», к которой можно отнести географический район его проживания, тип поселения (город или деревня), природные и климатические характеристики своей местности и многое другое. Поэтому образ мира не может быть построен без учета и этого рода отношений человека с миром.

В современной психологии обозначилась самостоятельная область исследований, которая получила наименование «психология среды», иногда – «экологическая психология», которая изучает психологические аспекты взаимоотношения человека с окружающей средой. Среда органично включена в жизнедеятельность человека и служит важным фактором регуляции его поведения. С любым компонентом экосистемы индивид связан через процессы приспособления к ней и, вместе с тем, через процессы ее преобразования. Степень зависимости человека от среды весьма различна как в физическом, так и в психологическом смысле. Поэтому от того, каким сформирован образ окружающей среды в сознании человека, во многом зависит тип его поведения. И. Альтман, видный исследователь в области экологической психологии, считает эту дисциплину необходимой добавкой к традиционным психологическим исследованиям.

Одной из первых концепций, предложенных в этой области психологии, была концепция Р. Баркера, названная «эко-поведенческая теория», в которой рассматривались процессы, возникающие при взаимодействии группы людей со средой. Центральное понятие концепции Баркера – «место поведения» – объективная, ограниченная во времени и пространстве ситуация, которой свойствен определенный набор типов поведения. Пример – «Лекция». Это не комната, где всегда по понедельникам это происходит; не психологи, которые на ней присутствуют; не текст, который произносится преподавателем. «Лекция» – это и то, и другое, и третье – комплекс всего перечисленного, задающий своеобразную программу действий включенных в него личностей. Несмотря на ряд критических замечаний, высказанных позднее по поводу концепции Баркера она была оценена достаточно высоко, поскольку вводила в психологию в качестве важнейшего компонента социальную среду. В настоящее время спектр исследований «места поведения» существенно расширен. Наряду с развитием идей Баркера предложен еще целый ряд подходов, из которых особенно важен в нашем контексте тот, который разработан в рамках когнитивной психологии. «Место поведения» здесь рассматривается в контексте ориентировки человека в мире, для чего введено понятие «образ социального» («social image»).

Для того чтобы понять, как формирование образа окружающей среды вплетается в процесс социального познания, необходимо обратиться ко всей совокупности понятий, относящихся к экологической психологии. Само понятие «среда» достаточно полно описано. В среде выделены четыре подсистемы: 1) природная среда – общий «фон» общества – состояние атмосферы, водный компонент, состав поверхности земли, структура ландшафта, растительный и животный мир, климат, плотность населения; 2) среда «второй природы» – модификации природной среды, преобразованной людьми: угодья, дороги, зеленые насаждения, домашние животные, культурные растения; 3) «третья природа» – искусственный мир, созданный человеком, не имеющий аналогов в естественном мире (т. е. «очеловеченная природа»): асфальт, бетон городов, пространство жизни и работы, транспорт, технологические объекты, мебель, культурно-архитектурная среда; 4) социальная среда – своеобразная интеграция трех предшествующих сред, что дает в итоге определенное качество жизни, проявляющееся, например, в культурной оседлости. По мнению О. Н. Яницкого, социальная среда включает в себя набор референтных групп для личности, представление о своих «корнях», малой Родине, ценности своего «места» (местности) (1996).

Совокупность природных и социальных факторов среды образует то, что называют «жизненной средой» или «непосредственной жизненной средой». Ее характеристики даются во вполне психологических терминах, когда выделяются:

а) Внутренняя среда индивида – моделируемое сознанием представление о «своей среде», ее «образ». Некоторые исследователи называют это «имплицитными теориями среды», подобно «имплицитным теориям личности», т. е. субъективными представлениями о характеристиках этой среды. Внутренняя среда индивида включает совокупность знаний и навыков, которые в ней могут быть актуализированы.

б) «Первичная экоструктура» – жизненное пространство, непосредственно «моя» среда обитания (дом, квартира, комната, вещи), как бы продолжение моего собственного «Я». Психологически эта среда формирует чувство хозяина – это «мой» мир.

в) «Групповая экоструктура» – среда сообщества: территория предприятия, вообще места работы, различные помещения совместного пребывания – клуб, спортивная секция и т. п.

Именно эта, непосредственная жизненная среда выступает основой идентификации личности с каким-то определенным местом ее существования и пребывания. Термин «средовая идентичность», не очень благозвучно звучащий на русском языке, относительно новое образование, претендующее на то, чтобы обогатить представления об идентичности личности. Так же как и в случае формирования других координат идентичности (образ Я, образ Группы, образ Времени), образ Среды формируется на протяжении всей жизни человека. Исследования Т. Нийта (1983, 1985) показали, как влияет на восприятие мира ребенком восприятие им своей непосредственной Среды обитания: наличие или отсутствие у него своей «территории» – уголка или комнаты. Показано, что дети, живущие в перенаселенных квартирах, демонстрируют часто большую агрессивность, порожденную тем, что негде побыть одному, и т. п. Несмотря на наличие таких негативных воздействий среды обитания в детстве, именно ее образ сохраняется на всю жизнь. Впоследствии ностальгия «привязывается» именно к этой среде.

Механизмы формирования представлений об окружающей среде обусловлены тем, какое значение придает человек среде. Окружающая среда может быть репрезентирована человеку двояким образом. Прежде всего она «отвечает» на вопрос «где?»: где, в какой ситуации происходит то или иное событие, где Я-сам, где то, что мне близко и т. д. В английской и немецкой терминологии употребляются специальные термины, обозначающие данный тип значения среды: Whereness, и соответственно «Wo?». Если бы не опасаться вульгаризации русского языка, можно было бы употребить такой русский эквивалент этих терминов: «гдетость», т. е. такое качество среды, которое отвечает на вопрос: «где что-то существует или происходит?». Далее, второй аспект значения среды, в котором, собственно, и выясняется ее значимость для индивида: «А что это такое? Что это означает для меня?». Существительное, которое употребляется в английском и немецком языке, – соответственно Whatness и Was? (русский условный эквивалент – «чтотость»). Отвечая на два эти вопроса, человек как бы помещает себя в некоторое пространство, привязывает себя к нему, использует своего рода когнитивную карту с обозначением места своего пребывания. Если место это очень значимо, человек отождествляет себя с ним, возникает «идентификация с местом».

Этот феномен хорошо известен на уровне житейской психологии. Если в обыденных обстоятельствах для человека не столь значимо отождествление себя с каким-либо «местом» (будь то место его рождения или место какого-то периода проживания), то в ситуациях исключительных это родство с местом приобретает особую роль. Например, в условиях разлуки с родиной ностальгия особенно часто касается места, где прошло детство или где произошли какие-то исключительные события (признание в первой любви, впервые испытанное чувство страха и т. п.). Новобранцы в армии часто устанавливают контакты по принципу землячества («он из наших мест»), и такая идентификация порой более очевидна, чем отнесение себя к какой-нибудь социальной или возрастной группе. Значение «среды» в нетрадиционной ситуации настолько велико, что идентичность личности по преимуществу становится «средовой». Отсюда и восприятие, и познание социального мира приобретает особую окраску; среда воспринимается как существенная характеристика социального бытия человека.

В таких ситуациях могут возникать особого рода экологические стереотипы и предпочтения, что заставляет специфически окрашивать воспринимаемый мир: местные нормы, стандарты поведения, а не только черты родной природы могут восприниматься как наилучшие, от чего зависит и вся картина мира. В случае предпочтения области проживания целого народа такие представления тесно смыкаются с этническими стереотипами, различными символами и в этом качестве также предстают как элемент конструирования социального мира с позиций идентификации себя с определенной средой. «Использование» Среды детерминировано культурными нормами и определенными символами. Это определяет характер экологического сознания, что проявляет себя не только в глобальном отношении к среде, но и в способах поведения в конкретных «средовых» ситуациях, например в храмах, на кладбищах и пр. В этом смысле вандализм, проявляющийся в сокрушении памятников, в хулиганских надписях на стенах зданий (так называемые Graffiti), есть всегда сигнал не просто невоспитанности, но и разрушения нормальных отношений со средой обитания, т. е. неблагополучия с проблемами социальной идентичности. Значимость чисто экологических характеристик местности была продемонстрирована в одном из экспериментов: африканским детям было предложено 90 слов, имеющих отношение к жизни континента. Из них надо было выбрать такие, которые в наибольшей степени, по мнению испытуемых, характеризуют их материк. Лишь 25 % детей выбрали такие термины, как «расовые проблемы», «ислам», «социализм». Более 80 % посчитали, что картина их мира показательнее предстает в таких терминах, как «дикие животные», «черные аборигены», «каннибалы», «пигмеи», «шаманы, потрясающие дротиками» и пр.

Формирование экологического сознания включает в себя формирование отношения не только к природе, но и к различным аспектам среды, а их, как мы убедились, достаточно много. Одно из существенных направлений изучения психологии среды состоит в определении позиции человека относительно дистанции, которую он считает оптимальной для взаимоотношения с другими людьми. Два основных термина описывают характер этих представлений: «уединение» и «скопление». Что касается проблемы «уединения», то это не новая проблема в психологии, которая зачастую известна под названием «персональное пространство». Уже в рамках проксемики при исследовании оптимальной организации пространства общения, особенно посредством невербальных средств, было выявлено наличие у человека достаточно точных представлений о том, в каких ситуациях какая дистанция является уместной. М. Аргайл сформулировал «шкалу интимности», где как раз и обозначены различные дистанции, годные для интимного, делового общения или для публичного выступления. Другая сторона этой проблемы успешно исследовалась психологами Эстонии. Т. Нийт, например, изучал вопрос о том, какое значение имеют пространственные характеристики как для людей с различными индивидуальными психологическими особенностями, так и для представителей разных культур. Дело не только в выборе дистанции общения, но и в общей потребности человека в определенном «уединении». Эта психологическая потребность тесно связана с социальными условиями ее реализации. (Так, для разных людей в разной степени нетерпима теснота коммунальной квартиры или даже отсутствие собственной комнаты в квартире изолированной. Восприятие мира во многом строится и через призму именно этой характеристики существования.) По мнению И. Альтмана, «уединение» обозначает такую меру социальной стимуляции, при которой люди могут оптимально взаимодействовать. Это обусловлено тем, что «личное пространство» гарантирует индивиду возможность принимать самостоятельно решение о том, какую информацию о себе он готов передавать партнеру и при каких обстоятельствах. Иными словами, должная мера «уединения» выступает компонентом формирования Я-концепции, а следовательно, экологическая характеристика сопряжена с формированием идентичности.

Другая сторона этого же вопроса – «скопление» людей, их пребывание в толпе, вообще в системе превалирующей тесноты. В данном случае это уже не вопрос тесноты в квартире, а мироощущение человека в ситуации любого массового сборища. Сензитивность к «уединению», как правило, коррелирует с крайне негативной оценкой всякого «скопления». Объединяемое термином «территориальность» предпочтение к той или другой стороне альтернативы «уединение-скопление» выступает значимой переменной в оценке индивидом окружающего мира. Хотя эти оценки могут быть и чисто ситуативными, в конечном счете они могут влиять и на более общую картину мира. Так, в исследовании М. Хейдеметса было показано, что человеку свойственно поддерживать определенный уровень пространственного контакта с другими людьми, и успешность/неуспешность этого определяет в значительной степени не только психологическое состояние индивида, но и эффективность его деятельности. Угроза персональному пространству приводит к повышению его значимости, следствием чего является, с одной стороны, еще более настойчивая идентификация себя с этим пространством, а с другой – толчок к общему восприятию мира через призму восприятия своего пространства, своей среды.

Отношение к среде заставляет человека выработать определенные категории, при помощи которых эта среда может быть адекватно описана. Все они так или иначе относятся к категоризации пространства, т. е. касаются последовательности, расстояния и ориентации. Примерами применения такой категоризации являются построения образа города, что стало в последнее время довольно частым предметом психологических исследований. Начало им было положено книгой К. Линча «Образ города». Работа выполнена в традициях, весьма близких к когнитивной психологии, и предлагает, по существу, конкретизацию процесса построения некоторой когнитивной схемы. Линч обозначил пять основных категорий, которыми люди пользуются, организуя свой образ города: дороги (их совокупность – это «умственная карта города»); перекрестки представляют точки принятия горожанами решений и выбора; окраины – дающие ясность твоего собственного положения в городе; районы – обозначают своеобразную иерархию частей города; специальные ориентиры, которые являются такими точками на карте города, которые помогают нам определить, на правильном ли мы находимся пути. Эта категоризация, с одной стороны, служит просто наиболее экономному описанию конкретного города, а с другой стороны, способствует и конструированию такого абстрактного образа города, который оптимален для существования человека. На примере отношения человека к городу (элементу «построенной среды») хорошо также проследить связь проблем экологии и идентичности. Целый ряд исследований посвящен вопросу о том, как человек воспринимает изменения городской среды. Эти изменения внесены урбанизацией: меняется цветовая гамма городских пейзажей, возникают большие плоские поверхности вновь построенных площадей, больших магистралей, начинают преобладать прямые углы и линии, связанные с массовой застройкой новых жилых кварталов. Вопрос в том, как люди относятся к этим изменениям: затрагивают ли они идентификацию с привычным обликом города? Зачастую потеря привычной территории, «присвоенной» человеком, приводит к своеобразной ностальгии, откуда возникает негативное отношение к преобразованиям, особенно у пожилых людей.

Это выражается в неприятии новой планировки районов, переименования улиц и т. п.

Все это можно проинтерпретировать как один из элементов разрушения идентичности, что обусловлено разрушением некоторых символов, а среда, как видно, также обладает для человека символическим значением. Потеря территории, предметов, ее наполняющих, или символов, репрезентирующих эти предметы, способствует потере ориентации человека в мире, что есть обязательное условие сохранения идентичности.

Нужно также упомянуть и еще о некоторых специальных областях экологической психологии, которые имеют отношение к психологии социального познания.

Одной из таких специальных областей является так называемая рискология – научная дисциплина, активно развивающаяся в последние годы и исследующая различные проблемы риска. Рискология охватывает широкий круг вопросов и подходит к анализу риска с различных точек зрения: так, например, риск изучается в комплексе технических (инженерных) дисциплин. Но есть и особая область исследования риска, целиком связанная с проблемами психологической ориентации человека в мире. В этом качестве риск изучается в контексте экологической психологии вместе с другими проблемами влияния окружающей среды на поведение человека.

Здесь анализируется такая ситуация, когда наиболее значимым для человека является не объективная степень риска, а его субъективное восприятие риска, для чего вводится понятие «воспринимаемый риск». Конечно, степень риска, которому подвержен человек в той или иной ситуации, определяется и объективными характеристиками опасности и угрозы, однако поведение во многом опосредовано тем, как и насколько индивид воспринимает эту опасность. Под «воспринимаемым риском» и понимается как раз сочетание субъективной вероятности неблагоприятного события и оценки его возможных негативных последствий.

Образ среды во многом обусловлен тем, насколько она представляется источником разного рода рисков. В экспериментальных исследованиях выявлены различные факторы «воспринимаемого риска». Из них чрезвычайно важным является, например, степень удаленности от непосредственного очага угрозы, а также мера информированности (отдельного человека или группы) о конкретных «рисковых» ситуациях. В обыденной жизни все эти выявленные в исследованиях факторы хорошо известны. В конкретных чрезвычайных ситуациях включение риска в поведение человека во многом обусловлено именно степенью его информированности как о характере угрозы, так и о возможных последствиях. В ряде исследований, проведенных в нашей стране после чернобыльской катастрофы, установлены различные типы поведения в ситуациях риска. Чрезвычайно важным фактором восприятия окружающей среды через призму риска является осмысление связи «чисто» экологических (природных) катастроф и социальной ситуации, в рамках которой они происходят. Мы вернемся к этому вопросу подробнее ниже, но сейчас необходимо сказать о том, что образ мира как целостное образование в сознании человека включает в себя представление о единстве природной и социальной среды.

Возвращаясь к проблеме идентичности, можно сделать вывод, что идентификация с определенным типом среды есть важнейший компонент образа Я.

Потребность «быть личностью»[68]. А. В. Петровский

Запечатлевая, продолжая себя в других членах общества, человек упрочивает свое существование. Обеспечивая посредством активного участия в деятельности свое «инобытие» в других людях, индивид объективно формирует содержание своей потребности в персонализации. Субъективно последняя может выступать в мотивации достижения, притязаний на внимание, славу, дружбу, уважение, положение лидера и может быть или не быть рефлектирована, осознана. Потребность индивида быть личностью становится условием формирования у других людей способности видеть в нем личность, жизненно необходимую для поддержания единства, общности, преемственности, передачи способов и результатов деятельности и, что особенно важно, установления доверия друг к другу, без чего трудно надеяться на успех общего дела.

Таким образом, выделяя себя как индивидуальность, добиваясь дифференциальной оценки себя как личности, человек полагает себя в общности как необходимое условие ее существования, поскольку он производит всеобщий результат, что позволяет сохранять эту общность как целое. Общественная необходимость персонализации очевидна. В противном случае исчезает и становится немыслимой доверительная, интимная связь между людьми, связь между поколениями, где воспитуемый впитывает в себя не только знания, которые ему передаются, но и личность передающего. На определенном этапе жизни общества эта необходимость выступает в виде ценностно закрепленных форм социальной потребности. ‹…›

Потребность «быть личностью», потребность в персонализации обеспечивает активность включения индивида в систему социальных связей, в практику и вместе с тем оказывается детерминированной этими социальными связями. Стремясь включить свое «Я» в сознание, чувства и волю других посредством активного участия в совместной деятельности, приобщая их к своим интересам и желаниям, человек, получив в порядке обратной связи информацию об успехе, удовлетворяет тем самым потребность персонализации. Однако удовлетворение потребности, как известно, порождает новую потребность более высокого порядка. Этот процесс не является конечным. Он продолжается либо в расширении объектов персонализации, в появлении новых и новых индивидов, в которых запечатлевается данный субъект, либо в углублении самого процесса, то есть в усилении его присутствия в жизни и деятельности других людей.

Реализуя потребность «быть личностью» и перенося себя в другого, индивид осуществляет эту «транспортировку» отнюдь не в безвоздушной среде «общения душ», а в конкретной деятельности, производимой в конкретных социальных общностях. Экспериментальные исследования подтвердили гипотезу, что оптимальные условия для персонализации индивида существуют в группе высшего уровня развития, где персонализация каждого выступает в качестве условия персонализации всех. В группах корпоративного типа, напротив, каждый стремится быть персонализирован за счет деперсонализации других. Этот психологический факт фиксирует концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений. ‹…›

Понятие «менталитет» применяется для выделения особых явлений в сфере сознания, которые в той или иной общественной среде характеризуют ее отличия от других общностей. Если «вычесть» из общественного сознания то, что составляет общечеловеческое начало, в «остатке» мы найдем менталитет данного общества. Любовь к родным людям, боль при их утрате, гневное осуждение тех, кто стал причиной их гибели, являются общечеловеческим свойством и не оказываются чем-то специфическим для одних и отсутствующим у других общностей. Однако нравственное оправдание кровной мести (вендетта– от итал. «мщение») – это, бесспорно, черта менталитета, утверждаемая народной традицией, отвечающая ожиданиям окружающих. Если бы сознание каждого отдельного человека автоматически управлялось менталитетом общности, то, вероятно, эта общность через некоторое время подверглась бы полному самоуничтожению. Очевидно, общечеловеческое начало пересиливает косность традиций, закрепленных в менталитете, следовательно, менталитет общности и сознание индивида, члена этого общества, образуют единство, но не тождество.

Итак, менталитет – это совокупность принятых и в основном одобряемых определенным обществом взглядов, мнений, стереотипов, форм и способов поведения, которая отличает его от других человеческих общностей. В сознании отдельного его члена менталитет общества представлен в степени, которая зависит от его активной или пассивной позиции в общественной жизни. Являясь – наряду с наукой, искусством, мифологией, религией – одной из форм общественного сознания, менталитет не закреплен в материализованных продуктах, а, если можно так сказать, растворен в атмосфере общества, имеет наднациональный характер. Войдя в структуру индивидуального сознания, он с большим трудом оказывается доступен рефлексии. Обыденное сознание проходит мимо феноменов менталитета, не замечая их, подобно тому, как незаметен воздух, пока он при перепадах атмосферного давления не приходит в движение. Почему?

Есть основания считать, что здесь действует механизм установки. Причем человек не осознает свою зависимость от установки, сложившейся помимо его воли и действующей на бессознательном уровне. Именно потому менталитет не дает возможности субъекту осуществить рефлексию. Носитель его пребывает в убеждении, что он сам сформировал свои убеждения и взгляды. В этом обстоятельстве заключаются огромные трудности перестройки сознания человека в изменившемся мире.

Социализация личности[69]. А. А. Реан

Человек – существо социальное. С первых дней своего существования он окружен себе подобными, включен в разного рода социальные взаимодействия. Первый опыт социального общения человек приобретает еще до того, как начинает говорить. Будучи частью социума, человек приобретает определенный субъективный опыт, который становится неотъемлемой частью личности. Социализация – это процесс и результат усвоения и последующего активного воспроизводства индивидом социального опыта. Процесс социализации неразрывно связан с общением и совместной деятельностью людей. Вместе с тем, с точки зрения психологии, социализация не может рассматриваться как механическое отражение непосредственно испытанного или полученного в результате наблюдения социального опыта. Усвоение этого опыта субъективно: восприятие одних и тех же социальных ситуаций может быть различным. Разные личности могут выносить из объективно одинаковых ситуаций различный социальный опыт. На этом положении основывается единство двух противоположных процессов – социализации и индивидуализации.

Процесс социализации может осуществляться как в специальных социальных институтах, так и в различных неформальных объединениях. К специальным социальным институтам, одной из важнейших функций которых является социализация личности, относятся школа, профессиональные учебные заведения (профтехучилища, техникумы, вузы), детские и молодежные организации и объединения. Важнейшим институтом социализации личности является семья. Социализация может носить как регулируемый, целенаправленный, так и нерегулируемый, стихийный характер.

Как в этой связи соотносятся понятия «воспитание» и «социализация»? Воспитание по существу представляет собой управляемый и целенаправленный процесс социализации. Однако было бы большим упрощением представлять себе дело так, будто в официальных социальных институтах (например, в школе) социализация всегда имеет целенаправленный характер, а в неформальных объединениях – наоборот. Возможность одновременного существования социализации и как целенаправленного, и как нерегулируемого процесса можно пояснить с помощью следующего примера. Конечно, на уроке в школе приобретаются важные знания, многие из которых (особенно по общественным и гуманитарным дисциплинам) имеют непосредственное социальное значение. Однако ученик усваивает не только материал урока и не только те социальные правила, которые декларируются учителем в процессе обучения и воспитания. Ученик обогащает свой социальный опыт за счет того, что с точки зрения учителя или воспитателя может показаться сопутствующим, «случайным». Происходит не только закрепление определенных правил и норм, но и присвоение реально испытываемого или наблюдаемого опыта социального взаимодействия учителей и учеников как между собой, так и внутри социальной группы. И этот опыт может быть как позитивным, то есть совпадать с целями воспитания (в этом случае он лежит в русле целенаправленной социализации личности), так и негативным, то есть противоречащим поставленным целям.

Социализация подразделяется на первичную и вторичную. Принято считать, что первичная социализация представляет собой нечто гораздо большее, чем просто когнитивное обучение, и связана с формированием обобщенного образа действительности. Характер же вторичной социализации определяется разделением труда и соответствующего ему социального распределения знания. Иначе говоря, вторичная социализация (П. Бергер, Т. Лукман) представляет собой приобретение специфическо-ролевого знания, когда роли прямо или косвенно связаны с разделением труда. Существует и несколько иное представление (Б. Г. Ананьев), в рамках которого социализация рассматривается как двунаправленный процесс, означающий становление человека как личности и как субъекта деятельности. Конечной целью подобной социализации является формирование индивидуальности.

Социализация не есть антипод индивидуализации, якобы ведущий к нивелированию личности, индивидуальности человека. Скорее наоборот, в процессе социализации и социальной адаптации человек обретает свою индивидуальность, но чаще всего сложным и противоречивым образом. Мы уже говорили, что усвоение социального опыта всегда субъективно. Одни и те же социальные ситуации по-разному воспринимаются и по-разному переживаются различными людьми, имеют далеко не одинаковые последствия. Соответственно и социальный опыт, который выносится из объективно одинаковых ситуаций, может быть существенно различным. Таким образом, социальный опыт, лежащий в основе процесса социализации, не только субъективно усваивается, но и активно перерабатывается, становясь источником индивидуализации личности. Распространенная в психологии личности (и в науках о личности в целом) парадигма «от социального к индивидуальному», несомненно, имеет серьезные основания и глубокий смысл. Однако ее прямолинейное понимание и соответствующее развитие лишают человека субъектного начала или же рассматривают его как незначимое. Исходя из таких предпосылок, невозможно построить подлинную психологию личности. Нельзя не учитывать того, что человек – это прежде всего субъект социального развития и, что не менее важно, активный субъект саморазвития. Важно не только говорить об усвоении социального опыта индивидом, но и рассматривать личность в качестве активного субъекта социализации. В данном контексте наиболее продуктивна идея, согласно которой индивид социален изначально и потому способен развиваться в самых разнообразных направлениях, а не только от общественного к индивидуальному. Стремясь избежать крайностей, мы хотели бы подчеркнуть, что дальнейшее становление этого подхода в психологии не предполагает полного отказа от концепции развития личности в процессе социализации.

Если рассматривать социальность как врожденное свойство индивида, то и процесс социальной адаптации следует определить как активно-развивающий, а не только как активно-приспособительный. Хотя, возможно, именно здесь будет уместно заметить, что всякому процессу развития присуща внутренняя динамика приобретений и потерь.

Процесс социализации не прекращается и в зрелом возрасте. По характеру своего протекания социализация личности относится к процессам «с неопределенным концом», хотя и с определенной целью. И процесс этот не прерывается на протяжении всего онтогенеза человека. Отсюда следует, что социализация не только никогда не завершается, но и «никогда не бывает полной». Возможно, кто-то увидит в этом основу для пессимизма, ставящего под сомнение достижение совершенства. Нам же представляется, что здесь больше заложено позитивных тенденций, ибо отмеченную незавершенность и неполноту развития можно проинтерпретировать как свидетельство бесконечности и неограниченности самораскрытия личности.