VI. Анализ дискурса и анализ собственного я

Анна Фрейд или Мелани Кляан

Сперва я хотел бы обратиться к области, границы которой были очерчены в ходе нашей предыдущей встречи, т. е. к области, заключенной между образованием символа и дискурсом собственного Я. С начала года мы уже успели несколько продвинуться в ее изучении.

Сегодняшнему семинару я дал заголовок "Анализ дискурса и анализ собственного Я", но я не могу обещать, что за одну встречу смогу осветить столь обширную тему. Противопоставляя два данных термина, я хотел бы заменить ими классическую оппозицию: анализ материала — анализ сопротивлений.

Г-н Ипполит в комментируемом им тексте о Vemeinung выявил всю сложность и смысловую подвижность термина Aufhebung. В немецком этот термин одновременно означает отвергать, отменять, но также и сохранять в отмене, возводить. Это пример понятия, которое заслуживает стать предметом более углубленного изучения в русле размышлений о том, что мы делаем в нашем диалоге — диалоге с субъектом, как было однажды замечено психоаналитиками.

Не возникает никаких сомнений, что мы имеем дело с собственным Я пациента, с его ограничениями, защитами, с его характером. Мы должны сделать так, чтобы оно выдвинулось на первый план. Но какова его функция в данной операции? Вся аналитическая литература как бы затрудняется определить это точно.

Все недавно созданные теории, рассматривающие собственное Я анализируемого в качестве союзника аналитика в Великом Деле психоанализа, полны явных противоречий. И неудивительно — как не прийти к понятию не просто биполярности или бифункционирования собственного Я, asplitting'г, коренногоразличия двух собственных Я, если считать собственное Я автономной функцией и в то же самое время рассматривать его как виновника ошибок, пристанище иллюзий, вместилище свойственных ему страстей, ведущих к незнанию. Именно функцией незнания является собственное Я в анализе, как, впрочем, и в широкой философской традиции.

В книге Анны Фрейд "Я и механизмы защиты" есть отрывки, которые, похоже (если не останавливаться на языке, порой озадачивающем своим вещным характером), свидетельствуют о том, что она рассуждает о "собственном Я" в духе, которого стараемся здесь придерживаться и мы сами. И в то же время складывается ощущение, что она говорит о человечке-в-человеке, ведущем в субъекте самостоятельное существование и призванном его защищать — "Отец, посторонитесь вправо, посторонитесь влево", — от всех внутренних и внешних напастей. Если воспринимать ее книгу как произведение моралиста, то нельзя не заметить, что она говорит о собственном Я как о пристанище страстей в стиле, достойном рассуждений Ларошфуко о неистощимом коварстве человеческого самолюбия.

Динамическая функция собственного Я в аналитическом диалоге остается и до сегодняшнего дня глубоко противоречивой, поскольку не была строго определена. И такое положение дает о себе знать всякий раз, когда мы приступаем к вопросу о принципах техники.

Я думаю, многие из вас читали эту книгу Анны Фрейд. Она довольно поучительна, а благодаря достаточной строгости изложения в ее доказательствах можно заметить изъяны, которые становятся в приводимых примерах еще ощутимее.

Взгляните на те отрывки, где Анна Фрейд пытается определить функцию собственного Я. В анализе — говорит она — собственное Я проявляется лишь в защитах, то есть лишь постольку, поскольку оно противостоит аналитической работе. Значит ли это, что все противостоящее аналитической работе является защитой со стороны собственного Я? Она признает, что такая точка зрения неверна и что есть другие элементы сопротивления помимо защит собственного Я. Не напоминает ли это и наш подход к данной проблеме? Много поднятых нами вопросов затронуто в упомянутой книге, и читать ее стоит за письменнымстолом, поскольку книга эта носит характер завещания, очень неплохо передающего последние наработки Фрейда по проблеме собственного Я.

Один близкий нам человек из Общества, которого на конгрессе 1950 года по непонятным причинам охватил лирический порыв, назвал Анну Фрейд "нитью отвеса психоанализа". Что ж, в архитектуре одного лишь отвеса еще не достаточно. Тут необходимы и другие инструменты, уровень, например. Но, по крайней мере, и отвес неплох — он позволяет нам наметить вертикаль некоторых проблем.

Я попрошу г-жу Желинье представить нам статью Мелани Кляйн под названием "Значение образования символа в развитии собственного Я". Я думаю, что чтение текста Анны Фрейд, касающегося анализа детей и отдельно — защит Я, послужит прекрасным введением к статье Кляйн.

Вот небольшой пример, приводимый Анной Фрейд. Речь идет об одной из ее пациенток, анализировавшейся по поводу состояния серьезного беспокойства, нарушавшего ее жизнь, ее учебу и возникавшего из-за необходимости слушаться матери.

"В начале анализа, — пишет Анна Фрейд- она относилась ко мне дружелюбно и без стеснения, но в то же время я замечала, что она тщательно избегает в своих рассказах малейших намеков на свой симптом и обходит молчанием приступы беспокойства, случавшиеся с ней в интервалах между сеансами. Но когда я настоятельно пыталась обратиться в анализе к симптомам или интерпретировать беспокойство, выдаваемое некоторыми ассоциациями, дружелюбный настрой пациентки тут же менялся. Каждый раз она обрушивала на меня поток иронических замечаний и насмешек. Попытки связать такое поведение больной с ее отношением к матери не имели успеха. Картины сознательного и бессознательного отношения молодой девушки к ее матери были совершенно различны. Ее беспрестанно возобновляемая ирония, сарказм расстраивали ход анализа и сделали на некоторое время бесполезным продолжение работы. Однако более глубокий анализ впоследствии показал, что глумление и осмеивание не являли собой реакцию переноса как таковую и вовсе не былисвязаны с аналитической ситуацией. К такому маневру, направленному против нее же самой, пациентка прибегала каждый раз, как чувства нежности, желания или беспокойства готовы были появиться в ее сознании. Чем сильнее было давление аффекта, тем с большей горячностью и язвительностью высмеивала себя молодая девушка. На аналитика же реакция зашиты направлялась лишь вторично, поскольку аналитик содействовала появлению в сознании больной ощущения беспокойства. Знание содержания такого беспокойства при том, что все другие высказывания пациентки позволяли дать ему точную интерпретацию, оставалось недейственным, так как любая попытка приблизиться к аффекту лишь усиливала защиту. И возможность сделать сознательным содержание тревоги появилась лишь после того, как удалось довести до сознания больной и таким образом обезвредить способ защиты против аффектов путем ироничного уничижения — процесс, осуществлявшийся до тех пор автоматически во всех жизненных ситуациях. С исторической точки зрения, такой метод защиты иронией и осмеиванием объясняется у нашей пациентки идентификацией с ее покойным отцом, который обучал дочь самообладанию, высмеивая ее всякий раз, как она позволяла проявиться чувствам. Метод зашиты против аффектов запечатляет здесь воспоминание о нежно любимом отце. В данном случае техника должна быть следующей: прежде всего необходимо проанализировать защиту пациентки против ее аффектов, что позволит затем исследовать ее сопротивление в переносе. Лишь тогда станет возможным действительно проанализировать беспокойство и его предысторию'.

Что же имеется здесь в виду под необходимостью анализа защит собственного Я? — да не что иное, как коррелят заблуждения. В самом деле, Анна Фрейд сразу же начинает рассматривать вещи в аспекте дуальных отношений между ней самой и больной. Она приняла защиту больной за то, посредством чего она проявляется, — за агрессивность, направленную против нее, Анны

Фрейд. Именно в плоскости ее собственного, Анны Фрейд, Я, в рамках дуального отношения к ней, Анне Фрейд, она замечает проявление защит Я. Она хотела бы тут же увидеть и проявление переноса, согласно формуле, представляющей перенос как воспроизведение некоторой ситуации. Хотя данная формула и употребляется столь часто, что считается классической, она все же неполна, поскольку не уточняет, каким образом структурирована ситуация. Все, что я сейчас сказал, соотносится с текстом моей лекции в Collegephttosophique.

Анна Фрейд начала интерпретировать аналитическое отношение в соответствии с прототипом дуального отношения пациентки к ее матери. Однако она тут же оказалась в "мертвой точке" совершенно неплодотворной позиции. Что означают слова "сперва проанализировать защиту против аффектов" Если опираться на текст, то тут можно увидеть лишь новый этап в ее собственном понимании данного случая. Ей следовало продвигаться по другому пути. Она должна была различить дуальную интерпретацию, где аналитик вступает с анализируемым в соперничество, идущее от собственного Я к собственному Я, — и интерпретацию, продвигавшуюся в направлении символического структурирования субъекта и находящуюся по ту сторону актуальной структуры его собственного Я.

Тут мы возвращаемся к следующему вопросу — о каком Bejahung, о каком принятии собственным Я, о каком "да" идет речь в продвижении анализа? Каково то Bejahung, то фундаментальное разоблачение, которого необходимо добиться в ходе анализа?

Фрейд в работе из сборника "Краткое изложение психоанализа" (попадающей в область нашего внимания, поскольку называется она "О психоаналитической технике") на стр. 40 французского издания говорит, что вхождение в аналитическую ситуацию определяется заключением договора. "Больное Я пациента обещает нам полную откровенность, т. е. свободный доступ ко всему, что сообщает ему его самовосприятие. С нашей стороны, мы гарантируем ему полную корректность и передаем в его распоряжение наш опыт интерпретации материала, предоставленного бессознательным. Наше знание компенсирует его неведение и позволяет его собственному Явосстановить и упорядочить утраченные области его психической жизни. Именно такой пакт конституирует всю аналитическую ситуацию".

Что ж, как подразумевалось в нашей последней лекции, если и верно, что наше знание приходит на помощь неведению анализируемого, тем не менее мы и сами находимся в неведении, поскольку нам неизвестна заложенная в бессознательном субъекта символическая констелляция. Более того, такую констелляцию всегда следует считать структурированной в соответствии с определенным сложным порядком, каким является комплекс.

Слово "комптгекс" появилось на горизонте аналитической теории под воздействием своего рода внутренней силы — вы ведь знаете, что понятие это было введено не Фрейдом, а Юнгом. Если обратиться к открытию бессознательного, мы обнаружим там структурированные, организованные, комплексные ситуации. Первый образец, эталон такой ситуации Фрейд дает нам в комплексе Эдипа. Те, кто давно посещают мои семинары, могли по ходу моего комментария случаев, наиболее полно очерченных самим Фрейдом и поэтому могущих служить нам каким-то гарантом (я говорю о трех из пяти больших анализов), заметить, сколь много проблем ставит комплекс Эдипа и сколь много содержит он двусмысленностей. В общем, все развертывание анализа происходило путем последовательного выделения каждой из связей, сопряженных в этой треугольной системе. Уже одно это заставляет нас видеть в комплексе Эдипа нечто совершенно отличное от тяжеловесной классической формулы сексуальное влечение к матери и соперничество с отцом.

Вам известно, что каждое из составляющих структуру Эдипа дуальных отношений с самого начала носит характер принципиально ассиметричный. Отношение, связывающее субъекта с матерью, отлично от его отношения к отцу; нарциссическое или воображаемое отношение к отцу отлично от отношения символического, а также от того отношения, которое мы должны назвать реальным и которое является остаточным в архитектуре, интересующей нас в анализе. Все это убедительно демонстрирует нам сложность структуры, и вполне возможно, что другое направление исследования позволит разработать миф об Эдипе лучше, нежели это было сделано до сих пор.

Несмотря на все богатство заключенного внутри Эдипова отношения материала, от схемы, данной Фрейдом, никто никогда не отступал. Данную схему следует воспринимать как основную, поскольку она является действительно фундаментальной (и вы увидите, почему) не только для всего понимания субъекта, но и для всей символической реализации субъектом "оно", бессознательного. Причем бессознательное является чем-то самостоятельным, а не рядом неорганизованных влечений, как можно было бы подумать, читая те места теоретических разработок Фрейда, где утверждается, что лишь Я обладает организацией в психической жизни.

В прошлый раз мы видели, что даже сведение на нет относящегося к непризнанному отрицания не дает нам со стороны субъекта eroBefahung. Нам необходимо ближе рассмотреть значимость требуемых нами критериев — с которыми, впрочем, согласен и пациент, — для признания удовлетворительности Bejahung.

В чем черпаем мы свою убежденность? Субъектом должна быть удостоверена подлинность аналитической реконструкции. Именно при помощи пробелов должно быть вновь пережито воспоминание, и Фрейд не зря напоминает нам, что мы никогда не должны полностью доверять памяти. Чем же именно мы довольствуемся, когда субъект говорит нам, что настал вдруг момент, когда у него появилось ощущение истины?

Этот вопрос восходит к сути проблемы чувства реальности, о котором я говорил в связи с генезисом галлюцинации человека с волками. Я дал тогда следующую, почти алгебраическую, формулу, которая кажется едва ли не прозрачной, излишне конкретной; реальное, или то, что таковым воспринимается, является тем, что категорически противится символизации. Ведь в конечном счете, чувство реального в своем максимуме предстает именно в кричащем проявлении ирреальной, галлюцинаторной реальности.

У "человека с волками" символизация смысла генитальной плоскости была verworfen. Кроме того, разве не приходилось нам удивляться, что некоторые интерпретации, так называемые "интерпретации содержания", остаются субъектом не символизированы? Подобные интерпретации появляются на этапе, когда они ни в коей мере не могут открыть субъекту его место в запретной области бессознательного, поскольку происходят лишь в плоскости негации или в плоскости отрицания отрицания. Остается преодолеть еще какой-то порог — порог, лежащий по ту сторону дискурса и требующий от него разрыва, прыжка. Вытеснение не может попросту исчезнуть, оно должно быть преодолено в смысле Aufbebung.

То, что Анной Фрейд было названо анализом защит против аффекта, представляло собой лишь новый этап ее собственного понимания, а не понимания со стороны самого субъекта. Как только она заметила, что ошиблась, принимая защиту субъекта за защиту против нее самой, она смогла приступить к анализу сопротивлений переноса.

К чему же это ее привело? — к чему-то третьему, не присутствующему непосредственно. И тут она выявляет нечто весьма сходное с позицией Доры. Пациентка идентифицировала себя с отцом, и эта идентификация структурировала ее собственное Я. Данное руктурирование было опознано в данном случае в качестве защиты. Это самая поверхностная идентификация, но таким косвенным путем можно добраться до более глубокой плоскости и определить место субъекта в символическом порядке. Именно таков смысл анализа — узнать, какую функцию берет на себя субъект в строе символических отношений. Первичной же клеткой этого строя, покрывающего все поле человеческих отношений вообще, является комплекс Эдипа, определяющий принятие пола.

Теперь я передаю слово г-же Желинье, которая познакомит нас с точкой зрения Мелани Кляйн. Ее точка зрения противоположна позиции Анны Фрейд — не случайно эти две в чем-то похожие дамы завязали между собой столь живо напоминающее историю Меровингов соперничество.

Интеллектуалистская позиция Анны Фрейд привела ее к воззрению, что весь анализ следует вести опираясь на позицию усредненную, умеренную — позицию собственного Я. Все должно исходить из воспитания, убеждения собственного Я — к нему же и возвращаться. И вот теперь, когда вы увидите, с какой совершенно иной — стороны подходит к анализу особенно несмотря на все богатство заключенного внутри Эдипова отношения материала, от схемы, данной Фрейдом, никто никогда не отступал. Данную схему следует воспринимать как основную, поскольку она является действительно фундаментальной (и вы увидите, почему) не только для всего понимания субъекта, но и для всей символической реализации субъектом "оно", бессознательного. Причем бессознательное является чем-то самостоятельным, а не рядом неорганизованных влечений, как можно было бы подумать, читая те места теоретических разработок Фрейда, где утверждается, что лишь Я обладает организацией в психической жизни.

В прошлый раз мы видели, что даже сведение на нет относящегося к непризнанному отрицания не дает нам со стороны субъекта его Bejahung. Нам необходимо ближе рассмотреть значимость требуемых нами критериев — с которыми, впрочем, согласен и пациент, — для признания удовлетворительности Bejahung.

В чем черпаем мы свою убежденность? Субъектом должна быть удостоверена подлинность аналитической реконструкции. Именно при помощи пробелов должно быть вновь пережито воспоминание, и Фрейд не зря напоминает нам, что мы никогда не должны полностью доверять памяти. Чем же именно мы довольствуемся, когда субъект говорит нам, что настал вдруг момент, когда у него появилось ощущение истины?

Этот вопрос восходит к сути проблемы чувства реальности, о котором я говорил в связи с генезисом галлюцинации человека с волками. Я дал тогда следующую, почти алгебраическую, формулу, которая кажется едва ли не прозрачной, излишне конкретной: реальное, или то, что таковым воспринимается, является тем, что категорически противится символизации. Ведь в конечном счете, чувство реального в своем максимуме предстает именно в кричащем проявлении ирреальной, галлюцинаторной реальности.

У "человека с волками" символизация смысла генитальной плоскости была verworfen. Кроме того, разве не приходилось нам удивляться, что некоторые интерпретации, так называемые "интерпретации содержания", остаются субъектом не символизированы? Подобные интерпретации появляются на этапе, когда они ни в коей мере не могут открыть субъекту его место в запретной области бессознательного, поскольку происходят лишь в плоскости негации или в плоскости отрицания отрицания. Остается преодолеть еще какой-то порог — порог, лежащий по ту сторону дискурса и требующий от него разрыва, прыжка. Вытеснение не может попросту исчезнуть, оно должно быть преодолено в смысле Aufhebung.

То, что Анной Фрейд было названо анализом защит против аффекта, представляло собой лишь новый этап ее собственного понимания, а не понимания со стороны самого субъекта. Как только она заметила, что ошиблась, принимая защиту субъекта за защиту против нее самой, она смогла приступить к анализу сопротивлений переноса.

К чему же это ее привело? — к чему-то третьему, не присутствующему непосредственно. И тут она выявляет нечто весьма сходное с позицией Доры. Пациентка идентифицировала себя с отцом, и эта идентификация структурировала ее собственное Я. Данное руктурирование было опознано в данном случае в качестве защиты. Это самая поверхностная идентификация, но таким косвенным путем можно добраться до более глубокой плоскости и определить место субъекта в символическом порядке. Именно таков смысл анализа — узнать, какую функцию берет на себя субъект в строе символических отношений. Первичной же клеткой этого строя, покрывающего все поле человеческих отношений вообще, является комплекс Эдипа, определяющий принятие пола.

Теперь я передаю слово г-же Желинье, которая познакомит нас с точкой зрения Мелани Кляйн. Ее точка зрения противоположна позиции Анны Фрейд — не случайно эти две в чем-то похожие дамы завязали между собой столь живо напоминающее историю Меровингов соперничество.

Интеллектуалистская позиция Анны Фрейд привела ее к воззрению, что весь анализ следует вести опираясь на позицию усредненную, умеренную — позицию собственного Я. Все должно исходить из воспитания, убеждения собственного Я — к нему же и возвращаться. И вот теперь, когда вы увидите, с какой совершенно иной — стороны подходит к анализу особенносложного субъекта Мелани Кляйн, вы невольно зададитесь вопросом о том, каким образом смогла бы Анна Фрейд воспользоваться здесь своими категориями слабого и сильного Я, предполагающими позицию предварительного перевоспитания. Одновременно вы сможете судить о том, кто из них была ближе к основной нити фрейдовского открытия.'

С какой резкостью Мелани Кляйн навязывает маленькому Дику символизм! Она сразу же швыряет ему важнейшие интерпретации, грубую и столь же коробящую как наш, так и слух любого другого читателя, вербализацию мифа об Эдипе — "Ты маленький поезд, ты хочешь попасть в твою мать".

Такой способ действий, безусловно, дает почву для теоретических дискуссий, которые не могут быть отвлечены от диагностики данного конкретного случая. Однако бесспорно, что вследствие такого вмешательства нечто произошло. Все дело именно в этом.

Вы, конечно, отметили испытываемый Диком недостаток контактов. Вот где изъян его эго. эго его не сформировано. Отличает Мелани Кляйн Дика и от невротиков, отмечая его глубокое безразличие, апатию, рассеянность. В самом деле, ясно, что именно реальность для него не символизирована. Этот юный пациент целиком погружен в чистую, неконституированную реальность. Он целиком погружен в неразличимое. Но что же составляет человеческий мир, как не интерес к объектам в их отличии друг от друга, к объектам в их эквивалентности. В отношении объектов человеческий мир бесконечен. В этом смысле Дик живет в мире нечеловеческом.

Данный текст ценен тем, что автором его является терапевт, женщина-практик. Она чувствует вещи, но плохо умеет их выражать — трудно ее за это винить. Теория эго является тут нестатью Мелани Кляйн "Theimportanceofsymbol-formationinthedevelopmentoftheego", опубликованную в 1930 году, можно найти в сборнике "ContributionstoPsyco-Analysis, 1921–1945", вышедшем в 1948 г. Французский перевод этого собрания опубликован под названием "Essaisdepsychanalyse, 1921–1945", Paris, 1968, полной; возможно, Кляйн и не ставила себе задачи ее нам дать, но она очень хорошо показывает следующее — если в человеческом мире объекты умножаются, развертываются во всем богатстве, составляющем их своеобразие, то происходит это лишь постольку, поскольку появляются они в процессе выталкивания, связанного с первичным инстинктом разрушения.

Речь здесь идет о первичном отношении, восходящем к инстинктивным корням существа. По мере того, как происходит такое выбрасывание объектов за пределы примитивного мира субъекта — мира, еще не организованного в регистре реальности собственно человеческой, сообщаемой, — каждый раз возникает новый тип идентификации. Вот что невыносимо, и в результате чего тут же возникает тревога.

Тревога не является своего рода энергией, которую субъекту следует распределить, чтобы конституировать объекты, — в тексте Мелани Кляйн нет никаких указаний на подобный смысл. Она всегда определяет тревогу как возникающую внезапно, arising. Каждому объектному отношению соответствует свой способ идентификации, сигналом которого служит тревога. Такие идентификации предшествуют идентификации собственного Я, Но даже когда идентификация собственного Я уже произошла, всякая новая реидентификация субъекта вновь приведет к возникновению тревоги — тревоги в смысле искушения, головокружительного соблазна, пропажи субъекта, вновь оказывающегося на самом примитивном уровне. Тревога является коннотацией, сигналом (и Фрейд всегда прекрасно это формулировал), качеством, субъективной окраской.

Но именно такой тревоги у упомянутого субъекта как раз и не возникает. Дику не удается даже достичь первого рода идентификации, которая уже была бы первыми набросками символизма. Как ни парадоксально это звучит, он находится лицом к лицу с реальностью, он живет в реальности. В кабинете Мелани Кляйн для него нет ни другого, ни собственного Я, а есть только реальность в чистом виде. Промежуток между двумя дверьми это тело его матери. Поезда и все за ними следующее, конечно, являются чем-то, но это что-то не имеет имени и именованию не подлежит.

И вот, Мелани Кляйн с ее животным чутьем, позволившим ей пробиться сквозь непробиваемую до тех пор толщу знаний, решается заговорить с ним — заговорить с существом, которое, однако, дает повод по внешним признакам предположить, что в символическом смысле оно не отвечает вовсе. Мальчик ведет себя так, как если бы ее не существовало, как если бы она была мебелью. И тем не менее, она говорит с ним. Она буквально дает имена тому, что, безусловно, имеет отношение к символу, поскольку может быть непосредственно названо, но что было до сих пор для данного субъекта лишь реальностью в чистом виде.

Именно в этом смысле нужно понимать термин преждевременного созревания, который употребляет Мелани Кляйн, имея в виду, что Дик уже в некотором роде достиг генитальной стадии.

Обычно субъект дает объектам своей первичной идентификации ряд воображаемых эквивалентов, упрочивающих его мир, — наметив идентификацию с одними объектами, он тут же разрывает ее, строит идентификацию вновь, но уже с другими, и т. д. И каждый раз окончательную идентификацию, фиксацию реальности задерживает тревога. Однако метания эти (движения "туда и обратно") создают те рамки, в которых предстоит сформироваться реальному бесконечно более сложному- реальному человеческому. После данной стадии, в ходе которой фантазмы символизируются, наступает генитальная стадия, где реальность становится фиксированной.

Для Дика же реальность вполне фиксирована, но лишь потому, что он на эти метания не способен. Он существует непосредственно в той реальности, которая никакого развертывания не знает.

Однако и такая реальность не является совершенно обесчеловеченной. На своем уровне она имеет значение. Она уже символизирована, так как ей можно придать смысл. Но поскольку она предшествует всякому движению ухода-прихода (метания), речь идет лишь о преждевременной, застывшей символизации и об одной-единственной первичной идентификации, имя которой — пустота, тьма. Человеческим в собственной структуре данного субъекта является лишь это зияние — единственное, что дает в нем ответ. И лишь с таким зиянием существует контакт.

В этом зиянии насчитывается лишь очень ограниченное количество объектов, которые пациент не может даже назвать, как вы хорошо заметили. Безусловно, он уже схватывает слова, но uerBejahung, принятия этих слов. Вместе с тем, как это ни парадоксально, его способность к сопереживанию гораздо выше обычной, поскольку его отношения с реальностью не порождают в нем тревоги. Заметив на кофточке Мелани Кляйн щепки от разломанного карандаша, он говорит: "PoorMelanieKlein".

В следующий раз мы рассмотрим проблему отношения символического и реального в самом сложном аспекте — в аспекте его происхождения. Вы увидите его связь с тем, на что мы обратили внимание в комментарии г-на Ипполита — с функцией деструкционизма в формировании человеческой реальности.

17 февраля 1954 года.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх