В результате гонений 845 года, к началу эпохи Тан, был нанесен существенный урон всем буддийским школам, за исключением процветающего движения дзэн. В то время и в течение более позднего периода Пяти династий (907–960) в рамках дзэнского движения сложились семейные традиции, известные как «Пять Домов». Не совсем ясно, когда это выражение появилось, хотя известно, что оно стало употребляться вскоре после смерти Фа-яня (885–958), основателя последнего, пятого «Дома».

Размежеванию на разные секты послужили две причины: необходимость более близкого объединения и специфика жизненного уклада в разных районах страны. В целом все секты придерживались одной линии развития и не имели существенных различий. Две основные школы – Цаодун (яп. — Сото) и Линьцзи (яп. — Риндзай) – положили начало современной традиции дзэн. Оба направления можно рассматривать в контексте законной преемственности патриархальной традиции. На страницах этой книги мы приведем краткий обзор этапов развития «Пяти Домов».

Первым из «Пяти Домов» принято считать школу Гуйян, просуществовавшую недолго и получившую свое название от двух гор: Гуй в провинции Хунань и Ян в провинции Цзянси, на которых располагались храмы их основателей. Гуй-шань (771–853) был назначен настоятелем нового монастыря Дагуй своим учителем, Байчжаном, после того как доказал свою просветленность. Наставник предложил ученикам ответить на следующий вопрос: «Назовите кувшин с водой как угодно, но не называйте его кувшином с водой! Так как же вы его назовете?»

Гуй-шань молча опрокинул кувшин, и этим поступком доказал свое просветленное состояние. В связи с этим случаем он удостоился похвалы другого наставника, У-мэня, который заявил, что «славный юноша превзошел Бай-чжана» и к нему не применимы никакие монашеские правила.

Самыми выдающимися учениками Гуй-шаня были Ян-шань и Сянь-янь. Когда родители отказались благословить Ян-шаня на монашество, он отрубил себе два пальца, чтобы доказать серьезность своих намерений. Родители уступили сыну, и он посвятил себя служению дзэн. Юноша постигал истину под руководством нескольких наставников и в итоге получил «печать Сознания» из рук Гуй-шаня. Когда последний задал Сянь-яню вопрос относительно его существования до рождения, тот не нашелся что сказать и попробовал найти ответ в священных писаниях. Однако и эта попытка оказалась напрасной. Наконец, он сжег все книги и стал отшельником в надежде найти ответ на вопрос учителя в уединении. В один прекрасный день, занимаясь повседневными делами, он услышал звук упавшей черепицы и внезапно достиг просветления. Он поспешил к наставнику и сообщил: «От одного удара я забыл все, что знал, и более не испытываю нужды в аскетической практике». Как показывает этот эпизод, Гуй-шань и его ученики исповедовали практику внезапного просветления, сопоставимую с методами ортодоксальных наставников эпохи Тан. Помимо этого, у школы появились и собственные отличительные особенности.

Одной из них была традиция «совершенных знаков» или «круговых фигур», основателем которой был ученик Хуай-нэна Хуай-чжан. В школе Гуйян эти символы использовались для обозначения природы просветленного сознания или «изначального покоя перед рождением». Именно Ян-шань, который сам достиг внезапного просветления с помощью круговых фигур, передал эту методику, уже испытанную Гуй-шанем, своим ученикам. В хронике приводится следующий эпизод: «К наставнику, сидевшему с закрытыми глазами, подошел монах и встал рядом. Учитель открыл глаза и нарисовал на земле круг. Внутри круга он обозначил символ воды и взглянул на монаха. Монах ничего не ответил».

В дзэнской литературе упоминаются девяносто семь круговых фигур. Символику круга использовали не только последователи школы Гуйян, но и другие секты. Впрочем, некоторые дзэн-буддисты считали ее неприемлемой, причисляя к так называемым «предварительным искусственным средствам» (упайя), искажающим истинную природу реальности, а именно «абсолютную пустоту и бесформенность всех вещей». Не исключено, что подобная предубежденность многих приверженцев дзэн была вызвана схожестью этой практики с хинаянской техникой «касина».

Одним из наиболее известных дзэнских наставников эпохи Тан и эры Пяти династий был Юнь-мэнь (умер в 949 году). Согласно хроникам и сборникам коанов он пользовался большой любовью и уважением. Он достиг просветления под руководством наставника Му-чжоу, ученика Хуан-бо, суровую школу которого – Линьцзи – он также прошел. Трижды просил он своего учителя открыть смысл высшей истины, но не добился ответа. На третий раз наставник вышвырнул его за ворота и так сильно захлопнул калитку, что сломал Юнь-мэню ногу. Невыносимая боль помогла ему достичь просветления.

Затем он провел несколько лет в монастыре Сюэ-фэна (822–908) и стал его наследником. Заплатив за просветление высокую цену, он не щадил и своих учеников. Он раздавал им удары своим посохом и пугал неожиданным выкриком: «Куан!» Обладая твердым и решительным характером, он сплотил вокруг себя многих учеников, которых наставлял в монастыре под названием Юнь-мэнь.

Одной из примечательных особенностей Юнь-мэня было давать односложные и даже однобуквенные ответы на вопросы, касающиеся просветления. В истории дзэн это «средство» получило известность под названием «односложных ответов». В дзэнской литературе приводится множество подобных примеров. Приведем лишь некоторые из них:

«Какова природа ока Дхармы? – Всеобъемлющая.

Тот, кто убивает своих родителей, исповедуется в этом Будде. Но перед кем должен покаяться тот, кто убивает Будду и патриархов? – Очевидно!

В чем смысл прихода патриарха с запада? – Наставник!» (Здесь под патриархом подразумевается пришедший из Индии Бодхидхарма, и вопрос о смысле его прихода тождествен вопросу о сущности Высшей Реальности.)

Сборник высказываний Юнь-мэня содержит два аналогичных ответа на вопрос относительно сущности дзэн. В первом случае наставник ограничивается репликой: «Так-то вот», а во втором: «Слово неизреченное». На вопрос монаха о том, «что есть Будда?» – наставник отвечает: «Скребок с засохшей на нем грязью». Будда – это все, и вопрос лишь в том, чтобы верно увидеть его природу.

Юнь-мэнь нашел ставшее классическим выражение для вечного: Сейчас во вневременном просветлении. В шестом коане из сборника «Би-янь-лу» записано: «Юнь-мэнь сказал: «Я не спрашиваю вас о пятнадцати прошедших днях, но что вы сможете рассказать о грядущих пятнадцати днях?» На этот вопрос он ответил сам: «Всякий день – это хороший день».

«Хороший день» для просветления здесь и сейчас – вот основная идея, которой придерживался Юнь-мэнь. Согласно одному комментатору пятнадцать прошедших дней обозначают период между первым порывом к поиску истины и временем окончательного ее постижения посредством личного опыта. Пробуждение «Сейчас» совершенно, как полная луна в середине своего цикла. Подобно тому как она «стареет» и превращается в месяц, так и ощущение пробуждения в течение пятнадцати дней постепенно угасает, чтобы окончательно исчезнуть из сознания. Теперь просветление отождествляется с «каждым днем», а «каждый день» – с просветлением. Различие между «до» и «после» исчезает, и реальность воспринимается как единое «Сейчас», которое становится каждым днем: «Каждый день – это хороший день».

Юнь-мэнь воздерживался от умозрительных спекуляций, но, придерживаясь традиции великих наставников эпохи Тан, преуспел в искусстве оригинальных, парадоксальных и резких ответов. При желании в так называемых «Трех высказываниях Юнь-мэня» можно усмотреть диалектическое начало.

Преемником Юнь-мэня стал его самый способный ученик, Дэ-шань. Состояние просветления стало интерпретироваться как свобода от любых привязанностей к феноменальным проявлениям и приверженность единому Абсолюту.

Третьей, наименее значимой по сравнению с двумя предыдущими, школой стала секта, основанная Фа-янем (885–958). Опытный наставник, хорошо разбиравшийся как в китайской, так и в буддийской литературе, он сплотил вокруг себя многих учеников. В определенном смысле его ученость мешала практиковать истинный дзэнский метод. Наставляя учеников, он не применял ни палки, ни окриков, но достигал желаемого результата своими меткими и парадоксальными ответами. Дзэнский дух находил выражение в многочисленных повторах одной фразы или слова.

Фа-янь глубоко изучил «Аватамсака-сутры» (кит. — «Хуаянь»), особенно доктрину о взаимопроникновении шести основных признаков бытия, к которым относятся всеобщность и разделенность, одинаковость и разнородность, становление и исчезновение. Эти характеристики свойственны кругу, в котором представленные аспекты реальности не являются ни одинаковыми, ни различными. Фа-янь поясняет:

«Смысл шести признаков «Хуаянь» состоит в том, что в одинаковости присутствует разнородность. Несмотря на то что разнородность следует отличать от одинаковости, проведение этого различия нельзя считать целью всех будд. Целью всех будд является всеобщность и разделенность в равной мере. Но как могут одновременно существовать одинаковость и разнородность? Когда тела мужчины и женщины вступают в самадхи, между ними не остается различий и их безотносительность устраняет необходимость в словах. Когда десять тысяч воплощений освещены единым светом, нет ни реальности, ни ее проявлений».

Основное содержание доктрины махаянского монизма постигается в процессе созерцания круговой фигуры, которая содержит шесть указанных признаков, то есть практики медитации, едва отличимой от хинаянских методик. Фа-янь увековечил традицию дзэн танского периода, включая доктрину внезапного просветления, но при этом в его учении отчетливо ощущается возврат к былым буддийским ценностям. А то, что его учение подчеркивало значимость изучения махаянских сутр, создало предпосылки для дальнейшего развития других форм буддизма, в той или иной мере связанных с дзэн.

Школа Цаодун (яп. — Сото) получила свое название по двум первым иероглифам в именах ее основателей – Дун-шаня (807–869) и Цао-шаня (840–901), чьи имена, в свою очередь, являются названиями гор, на которых находились их монастыри. Мы не располагаем точными сведениями о том, когда этот «Дом» дзэн впервые получил свое название, хотя есть основания считать, что это случилось сразу же после кончины Цао-шаня, то есть в X веке. Дун-шаню не было еще и десяти лет, когда он покинул отчий кров и стал вести бесприютный монашеский образ жизни. Первые наставления в дзэн он получил от Ма-цзу и позднее, когда в возрасте двадцати лет принял монашеский постриг. Затем какое-то время его наставниками были Нань-цюянь и Гуй-шань, и, наконец, он стал учеником Юнь-яня (772–841), стиль которого унаследовал. Последний научил его внимать «наставлениям неодушевленных предметов». В данном случае имеются в виду не чудесные способности буддийских святых, которые, согласно традиции, можно слышать глазами и видеть ушами, но знание неразделимого единства одушевленных и неодушевленных существ, воплощенного в природе Будды. В дзэнской литературе приводятся многочисленные беседы между наставником и его учеником.

По окончании ученичества Дун-шань посещает китайские храмы и знакомится с лучшими наставниками дзэн того времени. В результате этих встреч он узнал о многообразии дзэнской традиции и методах, применяемых в разных школах. После долгих лет скитаний, в возрасте пятидесяти двух лет, он поселился в монастыре на горе Дун, где посвятил краткий остаток своей жизни наставничеству. Его наиболее выдающимися учениками были Цао-шань и Юн-цзюй (умер в 902 году).

Эти ученики также отличались характерами, как и упомянутые ранее последователи пятого патриарха Хунжэня, Хуай-нэн и Шэнь-сю. Цао-шань, который с юных лет был знаком с учением Конфуция, обладал явным академическим уклоном и продолжил свои научные изыскания даже после того, как с согласия родителей с восемнадцати лет стал жить в буддийском монастыре. В течение тридцати пяти лет он занимался медитацией в монастырях Цаошань и Хэюйшань, где сосредоточил усилия своего проницательного ума на постижении смысла «Пяти Рангов». В хрониках упоминаются девятнадцать его учеников. Однако уже через четыре поколения это направление прекратило свое существование.

Другой выдающийся ученик Дун-шаня, Юн-цзюй, мало интересовался диалектическим учением о «Пяти Рангах». Он направил свои усилия на опыт внезапного просветления, который воплотил в нравственно безупречной жизни. Перед тем как стать приверженцем дзэн, изучал монастырский уклад школы Винайя. К Дун-шаню он пришел двумя годами раньше Цао-шаня, но оставался в его учениках дольше последнего и, как свидетельствуют приведенные в хрониках беседы, многое почерпнул от своего учителя. Среди остальных учеников он пользовался непререкаемым авторитетом. Многие влиятельные люди, которые позднее стали его учениками, свидетельствовали о том, что он был одним из самых блестящих людей своего времени. Благодаря многим ученикам и духовным наследникам его школа долго процветала в Китае, а затем была перенесена в Японию.

Доктрина о «Пяти Рангах» является вершиной диалектики дзэн. В противоположность иным пятеричным формулам буддийской философии, в основе которых лежит онтологическо-психологический анализ (см., например, доктрины «Абхидхармакоши» и «Виджняптиматры»), все «Пять Рангов» Цаодуна выражают одно и то же, а именно основополагающую тождественность Абсолюта относительному, которую можно рассматривать на разных этапах развития. Учение о рангах является производным от доктрины «Праджняпарамиты», но облечено в китайские формы в соответствии с «И-цзин» («Книгой перемен»). В определенном смысле его можно рассматривать как выражение китайской философской мысли. Основы этого учения заложил Дун-шань, который, в свою очередь, исходил из предпосылок, заявленных Ши-тоу и другими дзэнскими наставниками эпохи Тан. Однако лишь Цао-шань сумел проникнуть в суть учения, которому придал известную в наши дни окончательную форму. Последующее толкование доктрины основано на его комментариях.

Два иероглифа, которыми обозначаются Абсолют и относительное, буквально переводятся как «прямой» («вертикальный») и «кривой» («наклонный»). Они соответствуют понятиям «ли» (Абсолютный Принцип) и «ши» (объект восприятия), которые в рамках китайской философии также обозначают «тьму» и «свет» и изображаются в виде черного  и белого  кругов. Дун-шань объясняет «прямое» следующим образом: «Существует некая вещь. Сверху она поддерживает небо; снизу – защищает землю. Она черна как глазурь, активна и постоянно пребывает в движении». Прямое также является Единым, Абсолютом, основанием, поддерживающим небо, землю и все сущее. Однако при этом Абсолют динамичен и находится в постоянном движении. Человеческое сознание не способно постичь «прямое» и воспринять его как объект. Оно представляет собой истинную Пустоту, лишенную двойственности, Пустоту, о которой говорит метафизика Высшей Мудрости (праджняпарамита).

Абсолют полностью проникает в феноменальный мир и проявляется в конкретных формах. Таким образом, Он становится всеобъемлющим. Это соответствует «кривому» или «свету». Однако Абсолют и относительно-феноменальное нераздельны. Абсолют «абсолютен» по отношению к относительному, а относительное «относительно» по отношению к абсолютному. Поэтому относительно-феноменальное также называется «непостижимым существованием», которое неотделимо от истинной Пустоты. Таким образом, выражение «непостижимое существование» является отражением просветленного взгляда на реальность.

Единство Абсолюта и относительно-феноменального является основной мыслью Дун-шаня в его теории о пяти рангах. Их взаимосвязь выражена символом, обозначающим «середину» или «внутри». Далее «Пять Рангов» развиваются следующим образом.

1. Абсолют внутри относительного

Коль скоро Абсолют полностью сливается с относительным, постижение реальности становится возможным за счет полного погружения в относительно-феноменальное. На этом уровне происходит обособление от «прямого» (то есть от Абсолюта, или от «ли») и начинается чисто феноменальное существование. Иными словами, осуществляется движение от абсолютного к относительному. Символически этот ранг соответствует кругу с заштрихованной верхней половиной, которая представляет Абсолют .

2. Относительное внутри Абсолюта

Второй ранг означает движение от относительного к Абсолюту. Вследствие того, что относительно-феноменальное является таковым благодаря Абсолюту, человек должен постичь его в относительной ипостаси. Любое утверждение относительно феноменального неизбежно выходит за рамки чисто феноменального. Это состояние объясняется как «уход от явлений (ши) и вхождение в Принцип (ли)». Но в силу того, что Абсолют и относительное тождественны, на первых двух этапах между ними нет разницы, несмотря на то что внимание уделяется то абсолютному, то относительному. Бытие предстает во всей полноте своих форм, а формы представляют полноту бытия. Другими словами, осуществляется их полное слияние. Символическим изображением этого ранга служит круг с заштрихованной нижней половиной .

Итак, первые два ранга демонстрируют взаимопроникновение Абсолюта и относительного, бытия и форм его проявления. Можно было бы ожидать, что на третьем уровне противостояние разрешится возвратом к единству. Однако доктрина подразумевает наличие еще двух рангов. На третьем этапе постигается абсолютная чистота как Абсолют, а на четвертом – относительная чистота как относительное. Первые два ранга, где одно полностью содержится в другом (знаки «прямого» и «кривого» объединены символом «середины»), противопоставляются двум другим рангам «единичности» с тем, чтобы в пятом ранге все противоречия были окончательно разрешены.

3. Единичность Абсолюта

Коль скоро в этой формуле не оставлено места относительно-феноменальному и символ разграничивающей «середины» отсутствует, в круге, представляющем абсолютное, обозначен лишь потенциал для развития относительного. Абсолют созерцается в своей Пустотности без учета относительно-феноменального. Третий ранг демонстрирует Абсолют до его «раскрытия», но с обозначением потенциальных возможностей. Одновременно эта круговая фигура символизирует своего рода конечный пункт эволюции, когда всякое развитие и любые слова поглощаются молчанием. В пояснении говорится: «Безмолвие не содержит слов». Символическим изображением этого состояния служит черный круг, окруженный белым кругом, в котором заложен потенциал развития ©.

4. Единичность относительного

Четвертый ранг обозначает, соответственно, единичность относительно-феноменального в его относительности. Все явления, условные сочетания и силы рассматриваются относительно их индивидуальной формы. Абсолютность становится очевидной посредством созерцания относительного: «В слове содержится безмолвие». Дун-шань сравнивает это с безнадежной битвой двух равных по силе воинов или с цветком лотоса, которого не коснулось бушующее вокруг пламя. Символическим изображением относительного служит белый круг внутри черного круга Абсолюта .

5. Единство Абсолюта и относительно-феноменального Пятый ранг, безусловно, является наивысшим и представляет недифференцированное единство. В схеме «Пяти Рангов» он признается как окончательное возвышение над первыми двумя рангами «взаимопроникновения» и двумя последующими – «единичности». Окончательное возвышение над всеми противоположностями становится высшим абсолютным утверждением – окончательным освобождением, которое дзэнские наставники истолковывают как просветление. Символическим изображением этого состояния является черный круг .

Комментируя учение о «Пяти Рангах», дзэнские мастера придают большое значение метафорическим сопоставлениям. Диалектика учения о рангах проявляется в наиболее известном сравнении, которое выразил Цао-шань, проведя параллель между «господином и слугой»:

1. Господин смотрит на слугу.

2. Слуга поворачивается к господину.

3. Господин (пребывает в одиночестве).

4. Слуга (пребывает в одиночестве).

5. Господин и слуга едины.

Метафизика «Пяти Рангов» сродни «Срединному Пути» Нагарджуны, который систематизировал учение «Сутр Трансцендентальной Мудрости». Однако ранги дзэн не следует отождествлять с чисто умозрительными спекуляциями. Скорее их следует воспринимать как «врата Дхармы, ведущие к открытию ока разума» в просветлении. Рассуждения направлены на толкование всех вещей в окончательном отождествлении с единой реальностью Будды. Когда это единство достигается внезапно, слова становятся неуместны. В то же время каждое слово и каждый жест, какими бы бессмысленными они ни казались, могут обозначать реальность. Следовательно, в учении дзэн высшая форма диалектического осмысления может быть в любой момент сведена к нелепости и абсурду.

Доктрина о «Пяти Рангах» пользовалась большой популярностью среди последователей школы Цаодун. Один из наиболее выдающихся наставников секты Линьцзи (яп. — Риндзай) Фэнь-ян (947–1024) также использовал эту теорию, в которую внес дополнения и пояснения. Позднее учение о «Пяти Рангах» было дискредитировано усилиями ученых-схоластов.

Наиболее значимой из «Пяти Домов» является секта Линьцзи. Ее основателем был человек блестящих умственных способностей и неукротимого характера. Линьцзи пользовался уважением современных китайских буддистов и оказал существенное влияние на развитие дзэнского движения. В «Сборнике высказываний Линьцзи» широко освещены события, связанные с его жизнью и деятельностью. Сами высказывания принадлежат к наиболее почитаемым дзэнским текстам[26].

К тому времени как Линь-цзи провел три года в монастыре знаменитого Хуан-бо, ему ни разу не удалось побеседовать со своим наставником. Тем не менее он всеми силами души стремился достичь просветления. После тщательного изучения монастырского устава и сутр он обратился к дзэн, желая открыть врата своего разума истине и таким образом узреть реальность. В то время первым учеником Хуан-бо считался Му-чжоу. При его поддержке Линь-цзи после трех лет ожидания наконец-то решился войти в комнату наставника и задать ему вопрос об истинной сущности буддизма. Вместо ответа он получил двадцать ударов палкой.

Удрученный, он вернулся к Му-чжоу, чтобы сообщить о случившемся. Послушавшись дружеского совета последнего, он трижды задавал наставнику свой вопрос, но неизменно вместо ответа получал палочные удары. Не в силах осознать происходящего, он решил, что причиной его неудачных попыток прозреть истину являются кармические нарушения. Вместе с Му-чжоу он вновь отправляется к Хуан-бо и сообщает о своем решении сменить монастырь и наставника. Хуан-бо направляет его к дзэнскому наставнику Да-юю.

По прибытии в новую обитель Линь-цзи вопрошает Да-юя о том, что могло послужить причиной столь сурового к нему отношения. Однако Да-юй объясняет ему, что в действительности Хуан-бо проявил к нему подлинное милосердие, и начинает бранить за тупоумие. Неожиданно Линь-цзи испытывает прозрение. Все окружающее видится ему в новом свете; изменившимся голосом он заявляет о том, что в дхарме Хуан-бо нет ничего особенного. Да-юй ударяет его палкой, приговаривая: «Только что этот сопляк умолял рассказать о его ошибках, а теперь он пытается пролить свет на дхарму Хуан-бо. Каков наглец!» Однако ничуть не устрашенный Линь-цзи наносит Да-юю три сильных удара по ребрам. Да-юй понимает, что юноша достиг внезапного просветления, и усматривает в этом заслугу Хуан-бо.

Он отправляет Линь-цзи к прежнему наставнику, который, скрывая радость от предвиденного им события, начинает возводить хулу на Да-юя. Он объявляет, что если последний появится в его монастыре, то сам получит двадцать ударов палкой. На это Линь-цзи отвечает: «В этом нет никакой необходимости. Получи!» – и сопровождает свои слова увесистой затрещиной. «Этот парень сумасшедший!» – вопит престарелый наставник, а Линь-цзи выкрикивает что было мочи: «Кацу!» Он достиг просветления и получил печать Дхармы от своего наставника, Хуан-бо.

Криками и ударами палкой Линь-цзи добился того, что многие из его учеников узрели конечную реальность. Он с легкостью раздавал им пощечины и удары палкой; он орал на них, ибо убедился на собственном опыте, что столь жестокое соприкосновение с реальностью поможет достичь просветления гораздо быстрее, чем ученые споры и рассуждения. Тем не менее он отдавал себе отчет в ограниченности такого метода, о чем свидетельствует следующая беседа с учеником: «Учитель позвал к себе Ло-бу и спросил его: «Один человек использует палку, а другой прибегает к кацу. Который из них, по твоему мнению, ближе к истине?» И ученик ответил: «Ни тот ни другой». – «Но все же, что лучше?» В ответ Ло-бу крикнул: «Кацу!» – а Линь-цзи огрел его палкой». Существует немало забавных историй, живописующих динамичные взаимоотношения наставника с учениками. Чем же они примечательны – безудержной энергией, динамикой происходящего или подлинным аскетическим порывом?

Линь-цзи различал четыре типа криков (кацу): «Иногда крик подобен драгоценному мечу Ваджрапайи. Порой он напоминает златогривого льва, припавшего к земле. Бывает, что крик подобен снасти рыбака. И наконец, существует рык, который в действительности не является рыком». В этих объяснениях можно уловить признаки просветления, более откровенно описанные в других текстах. Вероятно, меч подчеркивает остроту переживания; припавший к земле лев – управляемую силу; рыболовная снасть – загадочность предметов домашнего обихода; а четвертый крик – «рык» – парадоксальность опыта просветления.

Линь-цзи любил полемизировать. В сборнике его высказываний есть текст, который любят обсуждать дзэнские наставники последующих поколений. Постижение реальности просветленным объясняется четырьмя видами отношения к субъекту и объекту:

«Иногда убирайте [то есть игнорируйте] субъект, но не объект; в другой раз убирайте объект, но не субъект; в третий раз убирайте и объект и субъект; и наконец, не убирайте ни объект, ни субъект [то есть признайте их одновременно]».

Что касается самой формулы, то в тексте прослеживается влияние хорошо известной схемы «Четырех Предпосылок», взятой на вооружение логикой индийских буддистов (чатушкотика); что же касается значения, то оно соответствует четырем аспектам реальности доктрины хуаянь. На первых двух этапах исчезают иллюзии, вначале по отношению к субъекту, а затем по отношению к объекту; приверженность субъективному интеллектуальному постижению преодолевается. На третьем этапе отрицается как объект, так и субъект, но при этом сохраняется способность к дифференциации. И наконец, на четвертом этапе, когда происходит возвышение над восприятием различий между субъектом и объектом, субъектно-объектное сознание уступает место трансцендентальному. Реальность постигается в своем окончательном единстве.

Аналогичными формулами являются «Четверичное отношение гостя и хозяина» и «Четверичное предшествование и подпоследовательность света и действия». Во всех этих случаях следует учитывать символичность употребляемых терминов, ибо мы имеем дело с логической или метафизической диалектикой, рассматривающей взаимоотношения между субъектом и объектом, относительным и абсолютным, внешним проявлением и истинной реальностью. Другое высказывание Линь-цзи по отношению к «Трем тайнам и трем принципам» комментаторы трактуют как триаду вещества, качества и деятельности, рассматриваемую как единое и неделимое целое.

Однако было бы ошибкой придавать слишком большое значение диалектической составляющей в дзэн Линь-цзи. В конечном счете его основной интерес был направлен на внезапное просветление. Он недвусмысленно воздает хвалу «великому освобождению» просветленного, достигшего высшей самореализации собственными силами. Свободная от пут бренного мира фигура просветленного возвышается в абсолютном одиночестве. Он воспринимает свое существование как жизненное перепутье между бытием и небытием. Ничто не способно стать препятствием на его пути.

«Истинно просветленного не волнует ни Будда, ни Бодхисаттва, ни святые. Он отрицает обычную религиозную практику. Собственными усилиями освободившийся из замкнутого круга вещей, он ни к чему не привязан. Он не дрогнет даже в момент, когда вселенной наступит конец. Если все будды десяти небес выйдут ему навстречу, его не потревожит ни одна радостная мысль. Страх не посетит его даже тогда, когда разверзнется ад. Ибо все есть пустота: бытие с его переменами и небытие, которое неизменно. Все три мира воплощены в разуме, а десять тысяч вещей есть не что иное, как сознание, мечты и иллюзии».

Линь-цзи описывает несравненное великолепие освобождения в состоянии просветления следующими словами: «Возвышаясь над всеми внешними обстоятельствами, просветленный не сгорает, хотя его путь пролегает в пламени, и не тонет, хотя идет по воде. В нижних мирах и в аду он действует так, как вел бы себя находясь в прекрасном саду, а в присутствии прожорливых духов и чудищ ни один волос не упадет с его головы». Свобода, не зависящая от рождения и смерти, – сладостный плод просветления, вкушая который просветленный становится буддой.

В течение периода, длившегося чуть более столетия, дзэнское движение эпохи Тан выкристаллизовалось в «Пять Домов». Зародившееся размежевание на разные школы дало толчок к дальнейшему развитию в период эпохи Сун, когда учение дзэн обрело свою истинную форму. Между зарождением первого «Дома» – школы Гуйян – и последнего – школы Фаянь – прошло примерно сто лет. Юнь-мэнь был одной из ярчайших личностей в «дзэнском лесу», но его секта просуществовала недолго. Процветание было суждено лишь «Домам», возглавляемым Цао-дуном и Линь-цзи. В обоих «Домах» диалектический импульс, присутствовавший при зарождении дзэн и взращенный первыми наставниками танского периода – и прежде всего Ши-тоу, – получил дальнейшее развитие. Теоретические рассуждения были сбалансированы подчеркнутым вниманием к внезапному характеру мгновенного просветления, которое проповедовал парадоксальный и нередко жестокий наставник Линь-цзи. Но одно можно сказать со всей определенностью – дзэн никогда не был чисто практическим учением, оторванным от идеологических основ и методологии. Он по определению не мог быть таковым, так как мистицизм, равно как и любой другой человеческий опыт, неразрывно связан с конкретными условиями жизни.