Глава вторая

Возродивший Оптину

Моисей Оптинский

Преподобный схиархимандрит Моисей,

в миру Тимофей Иванович Путилов (15/28 января 1782 – 16/29 июня 1862)

Душевная польза одного человека вознаградит все наши труды.

(Моисей Оптинский)

Ровный неяркий свет лампад перед образами не освещал небольшую келью, быстро погружающуюся в сумерки. Уставший за день от бесконечных посетителей старца келейник неслышной тенью скользил по помещению, стараясь, не дай Бог, не потревожить больного игумена Моисея, который, кажется – слава тебе, Господи! – задремал. «Сколько же жизненных сил и веры в нем!» – не в первый раз подумал монах, глядя на своего игумена с уважением, к которому примешивались благоговение, восхищение и легкая зависть. «Грех завидовать», – сразу осудил себя монах и прислушался. Со стороны кушетки, на которой лежал игумен, доносился невнятный, еле слышный не то шепот, не то шелест.

– Батюшка? – тоже шепотом подал голос келейник, наклонясь к нему.

– Спроси, кто эта женщина? Что ей надо? Зачем она меня беспокоит? – ослабевший голос игумена звучал тихо, но настойчиво. Он порывался встать.

– Кто здесь? – громко и строго спросил келейник, выпрямляясь и внимательно оглядывая келью.

Уже совсем стемнело. Сумрак скрадывал привычные очертания предметов. Никто не отозвался. «Вот ведь люди, – с досадой подумал келейник, зажигая свечу. – С самого раннего утра сегодня нескончаемым потоком шли за благословением. У батюшки от болезни уже крест святой в руках не держится, с обедни с ним рядом стоял, придерживал крест-то. И опять же одному из посетителей батюшка сказал нынче, что в воскресенье надеется быть в церкви. Тот, разумеется, удивился, я тоже. Мы батюшке – в два голоса, что по слабости здоровья ему служить никак нельзя, а батюшка в ответ: „Служить нельзя, а быть можно". Да-а-а, – задумчиво покачал головой монах и продолжил свою мысль. – Только что последнего посетителя отпустили, всех желающих батюшка принял. Ночь на дворе! Неужели вошел кто-то, а я не заметил?»

Монах поднял свечу и снова осмотрелся. Никого. «Бредит, наверное», – с тревогой подумал он, склоняясь над старцем. На него с осунувшегося и изможденного недугом лица пристально смотрели уставшие глаза. Взгляд их был тверд и осмыслен. Вдруг в них снова мелькнуло беспокойство.

– Узнал? – выдохнул старец.

– Здесь нет никакой женщины, – растеряно пробормотал монах.

– Там, – неопределенно взмахнул рукой игумен и прикрыл глаза.

Келейник пожал плечами и на всякий случай выглянул в прихожую. Тихо и пусто. Он вышел на крыльцо. На дорожке перед домом стояла немолодая, скромно одетая женщина, сжимая в руках образок, подаренный ей сегодня старцем Моисеем. Она пребывала в явной растерянности. Увидев вышедшего монаха, встрепенулась, так и потянулась к нему.

– Чем могу быть полезен? – келейник спустился к ней с крыльца.

– Вот, – женщина разжала руку, в неровном пламени свечи блеснул образок. – Батюшка меня образком благословил. А я, дура старая, от радости и умиления о сыне совсем забыла. Мне бы и для него образок получить с благословением батюшки. И войти не решаюсь – поздно уже, и уйти не могу – о сыне вспомню, ноги не идут.

– Подождите здесь. Келейник в два шага преодолел крыльцо, торопливо прошел в келью, выбрал из коробки образок.

– Благословите, батюшка, сына благочестивой рабы Божьей, – склонился он над игуменом.

Старец медленно благословил образок, его рука обессилено упала на грудь.

– Вот теперь я спокоен, – облегченно прошептал он и впал в забытье.

В начале 1862 года настоятель Оптиной пустыни Моисей разменял девятый десяток. Солидный возраст, мало кому удается подойти к этому рубежу без груза болезней. Не удалось и отцу Моисею. Тяжелая изнурительная хворь, подкосившая его на восемьдесят первой весне, усугубилась нравственными страданиями. «Снова донос, – огорчался он, испытывая недоумение и растерянность. – Прости им Господи, ибо не ведают, что творят». «Травят, как раненого зверя, – перешептывались монахи, – батюшка игумен от болезни совсем силы потерял». «Хотя, – начинал мысленно успокаивать себя настоятель, – стоит ли удивлять этим доносам, их за почти сорок лет моего управления Оптиной мало ли было? Недовольных всегда хватало. Я и без них знаю, что хуже всех. Дела бы не погубили». Болезнь не отступала, и с конца мая 1862 года отец Моисей начал ежедневно причащаться. При соборовании он, совсем немощный, превозмогая недуг, вставал при чтении Святого Евангелия, после же, прося прощения, низко кланялся служащим, у которых сердца заходились от сострадания к старцу. Вечером 6 июня 1862 года игумена постригли в великую схиму, оставив ему имя Моисей. При обряде пострижения ответы его были внятны, чувство сильно, память светла. Он говорил, что такого утешения и такой духовной радости, наполняющей его душу с принятием великого ангельского образа, в жизни своей не помнит. Ему осталось жить десять дней. Весть о пострижении в схиму и приближающейся кончине настоятеля собрала к его одру великое множество людей, как монашествующих, так и мирских. Каждый спешил принять от него последнее благословение. Несколько слов, сказанных умирающим настоятелем, пока он после благословения вкладывал в руку посетителя образок на память, оказывались самыми нужными, важными, и главное – произнесенными вовремя. Многие, хорошо знавшие игумена Моисея, поняли, что прежде он тщательно скрывал от всех свой дар прозорливости – умение видеть сердце и душу человека. С раннего утра до позднего вечера отец Моисей прощался с людьми, благословляя их на жизнь, а по ночам, когда сон бежал от него, тихо молился и вспоминал свою долгую жизнь, мелькающую перед глазами картинками калейдоскопа.

Наставники

Будущий преподобный схиархимандрит Моисей, настоятель и старец Оптиной пустыни, родился 15 января 1782 года в городе Романове-Борисоглебске Ярославской губернии в благочестивой купеческой семье Путиловых. Родители – Иван Григорьевич и Анна Ивановна – при крещении назвали своего первенца Тимофеем. Они были людьми глубоко верующими, исправно посещали все церковные службы и сына с раннего возраста начали воспитывать в духе строгого православия. Воспитателями супруги Путиловы были, по всей видимости, что называется, от Бога и в духовном воспитании детей – у Тимофея было два младших брата – преуспели вполне.

С юных лет Тимофей стал тяготиться мирской жизнью, распознав суету и пустоту житейских дел. Жажда духовного совершенствования заставляла его предпринимать длительные паломничества в монастыри, где он удостаивался длительных бесед с известными старцами. Свои первые путешествия по святым местам Тимофей совершал с младшим братом Ионой. Живое и частое общение с мудрыми старцами укрепило смутные желания братьев Путиловых отрешиться от мирской суеты и привело в монашество.

Окончательное решение Тимофею помогла принять неожиданная встреча в Москве. Считается, что в 1805 году ему довелось беседовать со знаменитой инокиней Досифеей. Как полагают многие историки, инокиней была знаменитая «княжна Тараканова» – законная, но тайная дочь императрицы Елизаветы Петровны и ее морганатического супруга, графа Алексея Григорьевича Разумовского. При Екатерине II княжна Тараканова была возвращена из Европы, где воспитывалась и жила с детства, пострижена в монахини и заточена в московском Ивановском монастыре на правах «железной маски российской империи». В строжайшей тайне она провела в затворе, в уединенной келье, двадцать пять лет, и при жизни Екатерины II никто не видел ее лица и не слышал ее голоса, кроме игуменьи монастыря. После смерти императрицы ее разрешили навещать митрополиту Московскому Платону и некоторым знатным особам, с которыми она, по свидетельству очевидцев, общалась на иностранных языках. Последние несколько лет до смерти в начале февраля 1810 года она провела в безмолвии и считалась «праведной», обладающей даром прозорливости. Возможно, был в жизни инокини Досифеи короткий период, когда она общалась с простыми посетителями через окно своей кельи. Во всяком случае, в жизнеописании будущего оптинского старца Моисея беседе с таинственной «старицей Досифеей» придается большое значение – инокиня направила братьев Путиловых в Саровский монастырь на путь монашеского послушания.

По указанному Досифеей пути братья незамедлительно и последовали. В Саровской пустыни Тимофей беседовал и принимал духовные наставления от преподобного Серафима Саровского.

Настоятель Саровской пустыни, иеромонах Исаия, отправил молодых людей на послушание в хлебню. Потом были и другие послушания – в Саровской пустыни, как в любом монастыре, работ и хлопот на всю братию хватало.

Братья все послушания исполняли беспрекословно, трудились исправно. Когда старца Исаию настиг тяжелый недуг, Тимофей неотлучно находился около него, писал по его поручению ответы на приходившие старцу письма.

Иона прикипел сердцем к Саровской пустыни и остался в этом монастыре навсегда. Тимофея же жажда духовной мудрости гнала вперед. Он простился с братом и, как позже писал саровскому старцу Иллариону, «удалился из Сарова по неведомым мне судьбам».

Пути «неведомой судьбы»

«Неведомая судьба» привела Тимофея в Брянский Свенский Успенский монастырь, в котором в то время собрались замечательные подвижники. Здесь Тимофей был определен в число послушников и почерпнул немало духовной мудрости от местных старцев. Но снова не задержался надолго. Вскоре по совету одного из старцев он отправился в глухую пустынь Рославльских лесов. Там он был пострижен в малую иноческую схиму и наречен Моисеем.

В Рославльских лесах отец Моисей вел жизнь отшельника – шесть дней в неделю проводил в одиночестве, вычитывая ежедневный круг богослужений. В седьмой, воскресный, день отшельники сходились для совместной молитвы. В свободное от молитв время отец Моисей занимался огородничеством, рукоделием, переписывал творения святых отцов.

Так, в трудах и молитвах прошло несколько лет до прервавшего тихую жизнь отшельника нашествия французов. Отец Моисей, распрощавшись на время с лесным пустынножительством, поступил в Белобережскую пустынь. Там он встретил трех выдающихся подвижников: отца Феодора, отца Клеопу – учеников Паисия Величковского – и отца Леонида, позже знаменитого оптинского старца.

Когда французов с позором изгнали, отец Моисей вернулся в Рославльскую пустынь и прожил там еще десять лет. В это время к нему приехал младший брат Александр. Отец Моисей с радостью принял на себя опеку над братом. Они вместе ездили на богомолье в Киев и в Оптину пустынь, побывали в Глинской, Площанской и Белобережской пустынях.

В Рославльской пустыни Александр Путилов был пострижен в монашество с именем Антоний и стал послушником своего брата – монаха отца Моисея. Надо сказать, что послушание Антония отцу Моисею до конца его дней служило образцом смирения.

Примером же служил ему брат, который сам был образцом послушания своему старцу, иеросхимонаху Афанасию, обладавшему даром умной молитвы и передавшему в наследие своему духовному ученику добродетели великой сосредоточенности, кротости и молитвы.

Эти дарования особенно ярко проявятся позже, в период многотрудной настоятельской деятельности отца Моисея. Но еще во времена его жизни в Рославльских пустынных лесах проявилась удивительная по силе духовной любовь к братии. Отец Моисей взял себе за правило «их погрешности, видимые. и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться…».

Тем временем калужский епископ Филарет, будущий митрополит Киевский, давно присматривался к рославльским отшельникам. Были у него на них свои виды.

Во время поездок на богомолье епископ Филарет часто останавливался в Оптиной пустыни, порой жил там неделями. К сердцу прикипели эти спокойные красивые места, тишина и уединенность. И задумал епископ Филарет основать при полюбившейся ему Оптиной пустыни скит для безмолвного пустынного жития по примеру древних святых отцов. Епископ уговорил взяться за это благочестивое дело отца Моисея.

«Сам-то я хуже всех»

И вот в июне 1821 года отец Моисей с тремя иноками: своим братом Антонием и монахами Илларионом и Савватием – с благословения архиепископа покинули Рославльские леса и переселились в Оптину пустынь. Не откладывая, выбрали место для будущего скита и были готовы приступили к строительству. Однако сразу начать строительство не получилось – нужно было расчистить выбранное место от леса. Пришлось подвижникам, вровень с наемными рабочими, валить вековые сосны, корчевать пни. Зато уже в августе была заложена церковь в честь великого пустынножителя Иоанна Крестителя.

Епископ Филарет внимательно наблюдал за успехами в строительстве и устроении скита Оптиной пустыни. Словом и делом ободрял своих избранников. 22 декабря 1822 года он рукоположил отца Моисея в иеродиакона, а через три дня – в иеромонаха. И определил Моисея общим духовным отцом братии Оптиной пустыни, тем самым мудро сближая братства скитское и монастырское. Тогда же сорокатрехлетний отец Моисей был избран настоятелем Оптиной пустыни. Благословив это избрание, епископ снова проявил мудрость и дальновидность, окончательно предотвратив возможность возникновения в монастыре двоевластия и соперничества, надежно укрепив духовный союз двух братств – монастырского и скитского.

С этого момента и до последних дней своей жизни в течение тридцати семи лет отец Моисей непрерывно служил во славу Оптиной пустыни. Его брат, отец Антоний, стал его правой рукой, скитоначальником – руководителем устраиваемого в Оптиной пустыни скита.

Несмотря на стремительную карьеру и высокие должности, отец Моисей отличался исключительным – смирением. Он часто повторял: «Сам-то я хуже всех» и добавлял, предупреждая любые возражения: «Другие, может быть, только думают, что они хуже всех, а я на самом деле дознался, что я хуже всех».

Основой взаимоотношений настоятель Оптиной пустыни считал человеколюбие. Его безграничное миролюбие, терпение и смирение вызывали у иноков удивление и уважение. Однако, будучи мудро снисходительным, он умел вразумить и, если требовалось, – строго взыскать. Но никогда не допускал самочинства, был милосерден, предпочитая действовать не наказанием, а увещеванием и убеждением. Он прекрасно понимал потребности каждого и умел сострадать и прощать мелкие прегрешения людей.

Показателен такой случай. Работал в Оптиной пустыни печник. Мастер он был хороший, но плутовал, любил выпить лишнего и потому работал неисправно. Жалобы на него не прекращались, и настоятель неоднократно вел с печником воспитательные беседы. Но увещевания впрок не шли. Тогда отец Моисей решил его рассчитать, благоразумно придя к выводу, что выгоднее и спокойнее будет найти другого мастера. Печник же, узнав об этом решении, упал перед настоятелем на колени и со слезами просил о прощении, обещая исправиться. Преподобный Моисей пожалел его и снова нанял на работу. Когда об этом узнал монастырский эконом, отвечающий за финансы и хозяйство, он не преминул высказать настоятелю свое недоумение.

– Батюшка! – эмоционально начал речь отец-эконом. – Вы опять печника наняли, а он плут и пьяница! Это же всем известно! Да и вы сами хорошо об этом знаете!

– Все ты правильно говоришь, – повздыхав, ответил отец Моисей, – но он же бедный человек. Обратил внимание, на нем даже рубашки под кафтаном нет? Как ему не помочь? К тому же он обещал исправиться.

Отец-эконом в сердцах только рукой махнул:

– Батюшка, когда же он исправится? Он уже столько раз обещал, а все за старое. Он известный негодяй!

После этих слов обычно кроткий настоятель возмутился:

– Как так! Человек исправиться хочет, а ты говоришь, что он негодяй! После таких слов ты – негодяй! Ступай!

Отец-эконом поспешил удалиться.

Но возмущался отец Моисей редко. Если он видел в ком-то по отношению к себе, настоятелю, какое-либо недовольство, то, не считаясь со своим саном и положением, всегда делал первый шаг навстречу примирению. Этому же он учил монастырскую братию. Когда приходили к нему с жалобой на своего собрата монаха, отец Моисей для видимости соглашался с жалобщиком, терпеливо выслушивал его, а потом говорил: «Да, уж нужно кончить дело по-монашески. Пойди как-нибудь там объяснись с ним, то есть примирись».

В памяти современников сохранился следующий эпизод. Старейший схимонах Оптиной пустыни Вассиан почему-то сразу невзлюбил и отца Моисея, и его брата, отца Антония. Возможно, были у схимонаха на то свои причины: многим не нравится, когда выскочки-чужаки как по мановению волшебной палочки самые высокие должности занимают, а заслуженные старожилы вынуждены у них в подчинении находиться, да еще – о чем будет сказано ниже – тяжело работать и впроголодь жить. Вассиан был монахом грамотным и все свободное время тратил на составление бесконечных доносов и жалоб во все вышестоящие организации и самому высокому церковному начальству. Большого вреда ни настоятелю, ни скитоначальнику его кляузы не принесли, но нервов попортили изрядно. Иногда распалившись, Вассиан в сердцах бросал перо на очередной донос и отправлялся к настоятелю лично громогласно изливать на него свои обличения.

Отец Моисей принимал Вассиана всегда очень радушно, терпеливо выслушивал, молча дожидаясь, пока поток гневных речей иссякнет. Каждый раз, когда выговорившийся схимонах собирался уходить, настоятель останавливал его и. вручал гостинец с благодарностью.

– Спасибо тебе, отец Вассиан, – искренне говорил он. – Спаси тебя Господи, что потрудился посетить меня грешного. Вот тебе в благодарность от меня гостинец.

Такое «общение» происходило достаточно регулярно, и монахи понимающе переглядывались, встречая отца Вассиана, возвращающегося в скит со связкой баранок, – гостинцем за поучение или обличение от настоятеля.

Настоятель никогда не делал взысканий по взаимным жалобам, постоянно напоминая о великой силе прощения. «Монашество требует смирения и терпения, – тихо, но твердо говорил он, – и когда кто скажет: прости Бога ради, – то все кончено, так и знай». И сам подавал пример: если провинившийся просил прощения и получал его, отец Моисей никогда не напоминал более об этом деле. К осознавшим и признавшим свою вину, попросившим прощения, настоятель всегда был снисходителен. Но и не сознающих, отрицающих свою вину отец Моисей не спешил карать – долготерпением и мудрыми наставлениями он старался довести их до понимания и раскаяния.

Один из оптинских иеромонахов оставил воспоминание о том, как относился отец Моисей к священнослужителям, впадавшим иногда в тяжкие прегрешения. Случилось учителю духовного училища, иеромонаху, которого все знали как человека хорошего, умного, наделенного духовным разумом, впасть в тяжкий грех. Что за грех овладел несчастным ученым мужем, автор воспоминаний скромно умолчал, однако отметил, что «слабость эта была неразлучна и с другими падениями». Тем не менее учитель нашел в себе силы открыться своему духовному отцу. Тот пришел в ярость: «Вон из монастыря!» От отчаяния учитель погряз в грехе еще больше, но в минуту просветления отправился к игумену Моисею.

– Настоятель! Входят ли к тебе грешники? – тихо спросил несчастный, осторожно заглядывая в чуть приотворенную дверь.

– Да, входят, – видя, насколько потерянным выглядит иеромонах, ответил отец Моисей. – Если грешник верует и раскаивается, – добавил он и пытливо взглянул на вошедшего: – А ты веруешь ли, раскаиваешься ли?

– Верую и раскаиваюсь!

– А если веруешь, становись со мною и молись! – настоятель стал перед иконами на колени. Иеромонах робко опустился на колени рядом с ним.

Они начали молиться, и такую сильную молитву произнес отец Моисей, что иеромонах упал навзничь, залившись слезами.

– Ну, теперь иди с миром, – сказал настоятель, тоже прослезившийся.

– А как же служить?

– Иди, говорю, с миром и служить – служи.

– А как же? Грех-то?

– Принимаю твой грех на себя. Иди и служи!

Так отец Моисей спас душу падшего собрата.

С той поры тот совершенно исправился.

Епископ Филарет не ошибся в своем выборе. Преподобный Моисей оказался не только мудрым наставником, но и талантливым администратором.

Он сумел значительно расширить монастырь, оградив его новыми каменными стенами с семью башнями. Близ главного Введенского храма, на месте старой трапезной, была поставлена церковь во имя преподобной Марии Египетской. Сделана пристройка к больничной Владимирской церкви, вновь возведены семь братских корпусов – число монахов при преподобном Моисее выросло с сорока до ста пятидесяти. Появились обширная трапезная, восемь гостиничных корпусов для многочисленных богомольцев. Было устроено новое монастырское кладбище с церковью при нем. Построена библиотека и возведены многочисленные хозяйственные постройки. Как утверждают некоторые современники, в первое время наемный труд в Оптиной не использовался, все постройки были созданы монахами обители под руководством преподобного Моисея.

При нем были разведены большие огороды, фруктовые сады. Земельные владения Оптиной увеличились вдвое. Под бдительным и попечительным присмотром настоятеля находились монастырские леса, луга, огороды, сады, пруды, скот и пчелы.

Вклад в будущее благополучие

Времена начала строительства для Оптиной пустыни выдались трудными. Монахов было мало, богомольцев тоже, средств катастрофически не хватало даже на самое необходимое. Надо ли говорить, что далеко не все монахи понимали важность грандиозного строительства, ведь в монастыре зачастую не бывало хлеба. Когда настоятель затеял возведение огромной ограды вокруг монастыря, многие монахи ворчали: «Ничего нет, хлеба даже у братии нет, а он этакую огромную постройку ведет. И повел, и повел, да так без перерыва и довел ее до конца, а ограда-то какая, несколько домов каменных можно из нее выстроить».

Что говорить о монахах, если всегда безропотно следовавший за преподобным Моисеем брат, отец Антоний, смутился тем, что в голодные годы настоятель взялся за возведение стен и каменной монастырской гостиницы. Позже отец Антоний вспоминал: «Смотрю я, бывало, на отца игумена Моисея в то время, да и думаю: „Господи, вера-то какая у этого человека! В Евангелии сказано, что верою можно горы переставлять, а тут созидает человек верою горы там, где их не было"».

Однако, несмотря на непонимание и недовольное ворчание со стороны монахов, отец Моисей твердо знал, что делает. Предвидел ли он будущее, или сказались житейские опыт и мудрость, но настоятель понимал, что крепкие, высокие стены большого монастыря вселят душевное спокойствие и уверенность не только в живущих за ними монахов, но и в окрестных жителей. Да, спокойная, уверенная мощь монастырских стен тяжело далась монахам. Иногда строительные работы непосильным трудом ложились на их плечи, но им никто и не обещал легкой жизни в монастыре – не за тем сюда идут. Настоятель знал, что преодоление трудностей укрепляет дух. Как знал он и то, что посвятивший себя служению Богу должен быть милосерден к людям. Именно поэтому и при недостатке в монастыре хлеба и денег отец Моисей никогда не отказывал в помощи бедным, кормил странников в трапезной и гостинице. Монастырский эконом только за голову хватался.

Вспоминают, например, такой случай. Однажды разорившийся торговец привез в монастырь продавать негодную сбрую. Настоятель, несмотря на трудности с деньгами, сбрую купил. Узнав об этом, отец-эконом даже дар речи потерял. Несколько придя в себя, он, разумеется, поинтересовался у отца Моисея: «Сбруя-то вся как есть гнилая! Зачем же вы ее купили?!» Тот повздыхал и ответил: «Экой ты, брат! Ведь торговец бедный, разорившийся. Ему и продать более нечего, а у него дома пятеро детей, их кормить надобно. Так что все едино как-то помочь человеку нужно было».

Возможно, чтобы избежать подобных объяснений, настоятель стал поступать иначе, подавая милостыню. Вот один из примеров.

Отец Моисей принимал гостей, когда ему доложили, что в прихожей ждет старушка, пожелавшая видеть настоятеля. Отец Моисей незамедлительно вышел в переднюю и увидел бедно одетую пожилую женщину, прижимавшую к себе подушку.

– Что надобно тебе? – спросил он ласково.

– Батюшка, яви милость, купи у меня подушку. Больше мне продать нечего, а дома дети с голоду пухнут, еды ни крошки, – чуть не плакала женщина.

– Что стоит твоя подушка?

– Полтора рубля.

– Это дорого, дорого, возьми вот рубль, – сказал отец Моисей и пошел за деньгами. Вместо обещанного рубля он вынес пятирублевую купюру и отдал ее старушке, приговаривая: «Дорого, дорого».

Женщина с поклонами ушла, но не успел настоятель вернуться к гостям, как она, рассмотрев купюру, вернулась в испуге:

– Батюшка, вы никак ошиблись, другую денежку мне дали.

– Ступай, ступай, – притворно заворчал отец Моисей, – я же ясно сказал, что больше не стоит.

Старушка ушла, а гости слышали разговор только про рубль. Так настоятель скрывал свои благодеяния. К тому же он прекрасно осознавал, что тайная милостыня лучше позволяет человеку избежать тщеславия и сосредоточиться на движениях души во время совершения милосердия.

Как бы тяжело и голодно ни жилось Оптиной в первые годы настоятельства отца Моисея, в самые суровые моменты, когда казалось, вот он – край, ситуация чудесным образом разрешалась. Так однажды, в день, когда у монахов животы так свело от голода, что в глазах темнело, какой-то благодетель прислал в дар Оптиной обоз с продовольствием.

Постепенно труды монахов стали приносить доходы и самому монастырю. Кроме богатых земными дарами (если приложить к ним трудолюбивые руки) садов, огородов, прудов, лесов, пашен и пасек, кормивших монастырь, появились новые заводы – кирпичный и черепичный, – мельница, выстроенная возле монастыря на реке Жиздре. И потекли деньги в монастырскую казну… Благоустроенная обитель с новыми церквями, гостиницей, больницей привлекала новых богомольцев, охотно приносивших пожертвования.

Но материальное благополучие уже не могло повлиять на ту особую духовную ауру, словно времен древнего подвижничества, создававшуюся безграничным милосердием настоятеля Оптиной пустыни и непосильными трудами монахов, их заботой о местном населении, получившем работу в обширном монастырском хозяйстве. Эта духовная атмосфера, царящая в Оптиной, и положила начало ее широкой известности. Но тогда еще трудно было предположить, какой размах она примет. Хотя отец Моисей, скорее всего, и это знал, поэтому и пригласил в Оптину сначала старца Льва, позже старца Макария – основоположников старчества в этой древней обители. Во времена его наставничества пришел в Оптину послушником и будущий великий старец пустыни Амвросий.

Книги, собранные отцом Моисеем, положили начало богатейшей по своему составу монастырской библиотеки. Он благословил в Оптиной организацию книгоиздания и способствовал изданию шестнадцати томов святоотеческой литературы. Отец Моисей понимал, что во многом труды его направлены в будущее и говорил так: «Когда-нибудь кто-нибудь прочтет ту или иную книгу, и душевная польза одного человека вознаградит все наши труды, Бог даст, когда-нибудь будут плоды».

«Слово его было сладко»

Главной заслугой отца Моисея стало введение в Оптиной пустыни древнего порядка иноческой жизни, учреждение старчества. Приглашенные им старцы Лев и Макарий своими молитвами и мудрым наставлением взрастили и укрепили ставшее знаменитым по всей России оптинское старчество.

Сам же отец Моисей как бы укрылся в тени великих старцев. Многие его знакомые даже не подозревали, что тот, кого они считали талантливым администратором и мудрым настоятелем, был воистину духовным мужем. Лишь однажды особый случай вынудил отца Моисея сделать публичное наставление в присутствии старца Макария. Все слышавшие его были изумлены этой речью, исполненной мудрости и духовной силы, поражаясь и тому, как он говорит, и еще более тому, что обычно молчит, имея такой дар.

По свидетельству игумена Антония Бочкова: «Слово его было сладко, встреча радовала, приветствие его было драгоценно, так всегда было обдуманно и нежно. Эта прекрасная душа ни перед кем не оставалась в долгу». Отец Моисей обладал даром слова и знания сердца человеческого. Знал Священное Писание и отеческие книги, был мудр и вполне сам мог быть духовным наставником других, но, по скромности и занятости настоятельскими хлопотами, он утаивал от всех свои дарования, молясь о духовном возмужании братии под руководством старцев.

Знающие его были уверены, что отец Моисей чуть ли не постоянно пребывал в молитвенном соединении с Господом. Во всяком случае, внимательно слушая божественную службу в храме, он нередко так углублялся в молитву, что не замечал, когда кто-нибудь подходил к нему с поклоном за благословением.

В. Н. Коржевский в «Беседе о милосердии» отмечал, что старец Моисей Оптинский к утрени старался ходить неукоснительно и говорил другим, что это наилучшее время для молитвы. Он считал также, что «к утрени надобно ходить, потому что во время литургии за нас приносится Бескровная Жертва Богу, а ходя к утрени, мы сами себя приносим в жертву Господу, жертвуем для Него своим покоем».

Не только к утрени, но и к литургии, преимущественно ранней, и к вечерне отец Моисей старался ходить неукоснительно, если не задерживали какие-либо особые дела. Бывший при настоятеле долгое время главным пономарем монах Феодосий рассказывал о случае, характеризующем отца Моисея во время молитвы. «Однажды во время уборки в церкви я положил на настоятельское место, сбоку, на верх его перил, маленькие гвоздики да и забыл про них, а лежали они так, что чуть тронь – непременно упали бы. Через долгое время нашел я опять эти гвоздики на том же месте и невольно подумал: вот как отец архимандрит стоит в церкви, истинно как перед Богом, и не коснулся он боков своего места, посередине стоял. Не то, что я, грешный, переминаюсь с ноги на ногу да и к стене прислонюсь».

Вообще в церкви во время богослужения отец Моисей являл собой пример глубочайшего благоговения: пройдет – не оглянется, не повернется; стоит – не обопрется, не прислонится, а только слушает внимательно, что читают и поют, да перебирает четки, иногда закрыв глаза.

Одна игуменья вспоминала, как окруженная сестрами встретила отца Моисея на дороге. Все они ему поклонились, прося благословения, но он, всегда приветливый, шел, не замечая никого вокруг. Игуменья громко назвала его имя, он очнулся, удивился, что около него множество монахинь, стал извиняться. Но выражение его лица свидетельствовало, в каком состоянии его застигли: он настолько углубился в молитву, что не заметил их.

О глубине смирения игумена Моисея говорит и выбор духовника. Когда в 1860 году умер старец Макарий, бывший духовным отцом настоятеля, последний избрал себе духовником своего младшего брата, игумена Антония, жившего в монастыре уже на покое. И хотя игумен Антоний пребывал в недоумении и большом смущении по поводу этого избрания, поскольку брат сам всегда был его духовным отцом, пришлось повиноваться.

Позже отец Антоний писал настоятелю Боровского монастыря архимандриту Геннадию, что он три последние года жизни настоятеля Оптиной пустыни был его духовником и за все это время игумен Моисей ни одной божественной литургии не совершил без исповеди. «И с каким сокрушением сердца исповедовал он согрешения свои, – вспоминал отец Антоний, – с каким глубоким смирением преклонялся, прося прощения и разрешения, что я всегда умилялся и стыдился пред людьми именовать себя духовным отцом такого великого старца!»

Однажды в Оптиной обители случился большой пожар, с которым никак не могли справиться. Вынесли чудотворную икону Казанской Божьей Матери, встали с ней против ветра, и ветер изменил направление, отнеся огонь в лес. Пожар, принесший убытков на две тысячи рублей, был потушен. Отец Моисей выразился о пожаре так: «Да, уж нельзя не подумать, что это плоды моих грехов. Беды ходят по людям, а не по лесу. Приятен Богу человек в пещи смирения. И так благо мне, что смирил меня Господь».

После смерти

Игумен Моисей скончался 16 июня, в субботу. В воскресенье его перенесли в церковь. «Служить нельзя, а быть можно», – вспомнил келейник слова настоятеля о том, что он надеется быть в воскресенье в церкви. «Знал!» – с удивлением подумал монах и широко перекрестился.

«Батюшка Моисей и по кончине свой заботливо печется обо всем», – сообщал его брат, отец Антоний, в письмах к знакомым. Посмертные явления отца Моисея обитателям Оптиной пустыни, кажется, никого не удивляли. Однажды в первый весенний день в монастыре случилось несчастье. На скотном дворе девица Надежда, черпая горячую воду из котла для мытья черного белья, поскользнулась, упала в котел и сильно обварилась в кипятке. В это время одному монаху, вздремнувшему в своей келье, во сне явился отец Моисей и приказал немедленно бежать на скотный двор. У запыхавшегося монаха еще звучали в ушах слова бывшего настоятеля: «Нужно быть поскорее», – когда он, прибежав на скотный двор, узнал печальную весть. Два дня Надежда была жива и в памяти, и напутствована всеми Св. Таинствами, а в воскресенье тихо скончалась. Перед ее погребением одна скотница в тонком сне видела отца Моисея в мантии, с посохом, идущего в церковь, куда вынесена была новопреставленная. Принявши благословение, скотница спросила: «Куда вы, батюшка, так спешите?» И услышала в ответ: «Иду Надежду проводить».

Когда отец Антоний тяжело заболел, он увидел во сне брата, который напомнил ему о своей тяжелой предсмертной болезни и настроил его с мужеством претерпеть страдания до конца, чтобы получить от Господа великую милость.

Отец Антоний пережил своего брата на три года. Когда он скончался, монахи решили его похоронить вместе с отцом Моисеем, чтобы и после смерти братья и соратники не разлучались. Когда вскрыли склеп, увидели, что гроб преподобного Моисея, несмотря на сырость, был как новый. Это разожгло любопытство монахов – они приоткрыли гроб и обнаружили нетленные мощи отца Моисея: его тело, лик и волосы были совершенно нетронуты временем. Это было чудо!

Но и самым настоящим чудом жизни и служения отца Моисея стала процветающая и прославившаяся Оптина пустынь – один из центров духовной жизни России.

Советы и наставления Моисея Оптинского

Если кому когда милование какое-нибудь сделаете – за то помилованы будете.

Если постраждете со страждующим (невелико, кажется, сие) – с мученики счисляетесь.

Если простите обидящего, за сие все грехи ваши простятся.

Если помолишься от сердца о спасении, хотя и мало, спасешься.

Если случится от забвения или от обычая в чем-либо погрешить, исповедовать то чистосердечно, как есть, без лукавства.

Если укоришь себя, обвинишь и осудишь себя пред Богом за грехи, совестью чувствуемые, и за то оправдана будешь.

Если исповедуешь грехи свои пред Богом, за сие вам прощение и мзда.

Если попечалуешь о грехах, или умилишься, или прослезишься, или воздохнешь, воздыхание твое не утаится от Него.

Поверяй самого себя каждодневно: что ты посеял на счет будущего века, пшеницу или терние? Испытавши себя, располагайся к исправлению лучшего на следующий день и таким образом всю жизнь проводи. Ежели плохо проведен был день настоящий, так что ты ни молитвы порядочно Богу не принес, ни сокрушился сердцем ни однажды, ни смирился в мысли <…> или милостыню никому не сделал, ни простил виноватого, ни стерпел оскорбления, напротив же того не воздержался от гнева, не воздержался в словах, пище, питие или в нечистых мыслях ум свой погружал, все сие рассмотрев по совести, осуди себя и положись на следующий день быть внимательнее во благое и осторожнее в злое.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх