Сумасшедший бег

Рекорд на 1000 м, который я намеревался побить, принадлежал Зигфриду Валентину из ГДР и был равен 2.16,8. Чтобы показать такой результат, нужно было пробежать первые 800 м за 1.49,0 и оставшиеся 200 за 27,8. Справиться с задачей, таким образом, представлялось весьма простым делом, но мы умудрились создать себе немалые трудности.

Оклендский спринтер Рекс Дэбб согласился помочь мне на первых 400 м. К несчастью, он поставил на 200-метровую отметку (от старта) секундометриста, и последний едва не лишил меня рекорда.

На стадионе было 12 тысяч зрителей, когда мы выстроились на линию старта. Нам предстояло пробежать два с половиной круга. Со старта, как и планировалось, Рекс вышел вперед и предложил, как мне показалось, слишком высокий темп. Я отпустил его примерно ярдов на пять. Моей целью был высокий результат, и я не хотел потерять на него всякую надежду из-за убийственной скорости на первом круге.

Пробегая мимо секундометриста, я услышал: «Двадцать шесть!». Я тотчас слегка сбавил темп, поскольку планировал пробежать первые 400 м лишь чуточку лучше 54 секунд. Через 100 м я подошел вплотную к Рексу, и мы приготовились выслушать промежуточное время первого круга.

Меня точно дубиной хватили по голове, когда секундометрист крикнул: «Пятьдесят пять!». Оказывается, на 200-метровой отметке он запоздал крикнуть результат Рексу вовремя, и «двадцать шесть» я отнес на свой счет. Позднее Йозеф признался, что его тоже эти «двадцать шесть» сбили с толку. Как бы то ни было, я был потрясен. Рекорд ускользал из моих рук, а этого я допустить не мог. Чтобы ухватить его покрепче, я немедленно прибавил темп. 800 м я прошел за 1.49,5 и на последних 200 м сражался как одержимый, чтобы оторвать от рекорда всего две десятые секунды. Этот забег был одним из тех, в которых я не смог показать всего, на что был способен. В данном случае я был обязан накладке секундометриста, чья ложная информация привела к непростительной трате драгоценного времени.

Как обычно, мы арендовали Вестерн-Спрингз у оклендских организаторов мотогонок, и я чуть не заплакал, когда в заключение соревнований бегунов великолепная беговая дорожка была начисто испорчена гонками на мотоциклах с колясками. Работа по приведению дорожки в порядок, требовавшая многих часов, была уничтожена за несколько секунд. С горечью я думал о том, что в оставшиеся пять дней предстоит еще один вечер мотогонок, и поэтому никакие усилия, сколь бы тщательными они ни были, не приведут дорожку в прежнее состояние.

В это время я много не тренировался. Вечерами бегал трусцой вместе с Йозефом, и в одну из таких пробежек, к немалому моему удивлению, он предложил мне помочь с темпом на милю. Однако мой план в забеге на милю был уже готов. Чтобы не испортить дело медленным началом, как это было, например, в Вангануи в 1962 году или на только что прошедших 1000 м, я решил обеспечить себе небольшой запас времени. Я планировал пробежать первый круг за 58 секунд, а второй за 59. В сумме это даст на полмили 1.57,0 и, если я пройду третий круг за 60 секунд, на три четверти мили понадобится 2.57,0. Это даст мне запас в три секунды по сравнению с графиком тех двух состязаний, в которых я пробежал милю лучше 3.55,0.

Мне казалось, что Джон и Йозеф на этой стадии бега еще будут справляться с темпом, а поэтому острота борьбы останется и на последних 300 ярдах.

Юный энтузиаст из старого клуба Джона в Пьютаруру Билли Сатклифф согласился провести нас на первом круге, а протеже Билла Бейли Ким Мак Дэлл обещал на втором уложиться за 1.57,0.

Первое состязание на 1000 м сделало необходимую рекламу, и теперь Вестерн-Спрингз заполнили 25 тысяч человек. Был тихий, облачный вечер — превосходные условия для соревнований, и бегуны не подкачали. Перед нашей милей была проведена миля для юниоров, где в захватывающей борьбе на последних 220 ярдах 17-летний Рекс Мэддафорд установил новый рекорд страны, показав 4.08,2. Я помогал Рексу советами в тренировке и испытывал глубокое удовлетворение, глядя на его бег.

Выстрел привел в движение наш забег из восьми бегунов, и Сатклифф пошел вперед, точно ему предстояло пробежать всего 800 м. За ним энергично пошел Мак Делл. Стряхнув предстартовое оцепенение, я принялся их преследовать, но почувствовал, что темп бега слишком высок

Двое лидеров вышли из первого поворота, имея два ярда отрыва. Мгновенно возникла проблема — что делать? Бежать ли в предложенной скорости и извлечь выгоду из преследования или попытаться установить собственный темп?

Я решил рискнуть и выбрал первое. Позднее, думал я, я смогу всегда сбавить. Мы буквально пролетели первый круг, показав 56 секунд. Никакого напряжения, однако, на этой стадии еще не чувствовалось.

Мак Делл, жаждущий выполнить свое назначение, перехватил лидерство. Сатклифф начал отставать, уходя в хвост забега, — он истощил себя. Ким бежал энергично и ровно. Преследовать его было очень удобно. Я понимал, что бег не на шутку острый, однако чувствовал себя легко, и когда Ким, выходя на прямую, сбавил скорость, я поддался неудержимому желанию продолжать бег в том же ритме и обошел Кима на 800-метровой отметке. Теперь я состязался только с временем и совершенно не чувствовал своих соперников, ни Джона, ни Йозефа. Полмили были пройдены за 1.54,0, на три секунды быстрее, чем я запланировал.

Мой опыт и здравый смысл подсказывали мне, что такое положение долго продлиться не может. И тем не менее я предпочел продолжать. Я был обязан продолжать. Хотя в этот убийственный темп и был вовлечен не по своей воле, я убедил себя, что ничего страшного нет и что, в конце концов, эти соревнования могут принести мне результат где-то около 3.50,0. Разве в Крайстчерче, пройдя первую половину дистанции за 50 секунд, я не продержался? Почему же на этот раз я не справлюсь со своей задачей? Причин, убеждал я себя, для этого нет.

Размышляя подобным образом, вместо того чтобы сбавить темп и пройти третий круг за 62 секунды, что оставляло бы мне целую секунду в запасе против намеченного графика, я продолжал поддерживать напряжение.

Примерно в середине третьего круга, за 660 ярдов до финишной черты, кислородный долг впервые заявил о себе. В течение нескольких секунд мои ноги, работавшие еще мгновение назад столь сильно и энергично, потребовали передышки. Я не обратил на это внимания. Я видел перед собой рекордное время и жаждал его добиться. Я продолжал пробиваться вперед, теперь уже с огромным трудом.

Уже на этой стадии бега я потерял расслабление. Мне нужно было ежесекундно напрягаться, чтобы поддерживать прежние ритм и темп бега. Вот и гонг. Я заканчивал прямую, едва волоча ноги. Теперь нужно сделать еще одно сверхусилие, чтобы пройти оставшийся круг. С огромным напряжением я ждал, когда выкрикнут промежуточный результат, надеясь получить стимул, в котором сейчас отчаянно нуждался.

«2.54!» Не считаясь с терзающей меня мыслью, что все, что у меня осталось, следует приберечь на последние 250 ярдов, я снова подстегнул темп. Когда преодолевал предпоследний вираж, наступившее утомление развеяло последние остатки самоконтроля. Неожиданно и впервые в жизни я вдруг увидел стадион. Я обнаружил, что прислушиваюсь к реву трибун и как будто стараюсь найти в нем опору, чтобы заставить уставшие ноги двигаться быстрее. И все же казалось, что от моих стараний заставить себя бежать скорость снижалась еще только быстрее. Во многих соревнованиях мои мышцы стонали от боли, во многих соревнованиях я подходил к заключительной стадии утомленным, но я всегда был в состоянии извлечь из глубин своих резервов фантастически быстрый финиш. На этот раз все резервы были исчерпаны. Не оставалось уже ничего, решительно ничего.

Ободряемый ревом толпы, я все же каким-то образом сумел продержаться на последних 200 ярдах. Это был отчаянный бег, автоматический, без всяких признаков вдохновения. В сознании мелькала мысль: рекорд побит. Я уже понимал это, когда услышал, что пробежал три четверти мили за 2.54,0.

Вспоминая этот забег сейчас, я убежден, что будь рекорд, на который я покушался, чуть выше или состязание в забеге чуть острее, я смог бы совершить еще большее, несмотря на то, что на последнем круге был почти полностью обезоружен как физически, так и морально.

Но я показал результат, ставший новым мировым рекордом — 3.54,1 и превышающий установленный мной в 1962 году рекорд на 0,3 секунды. Джон и Йозеф изо всех сил старались сократить разрыв на горьком для меня последнем круге, и между ними была отчаянная борьба, в которой победил Йозеф, доказавший, что он был на Играх вторым не случайно. Он выиграл у Джона 0,4 секунды и показал 3.56,4. Для всех нас результаты в этом забеге были личными рекордами.

Позднее некоторым экспертам не стоило никакого труда определить, что я провел это соревнование тактически неправильно. Я понимал это сам. Как человек непосредственно пострадавший, я отдавал себе в этом отчет лучше любого. И все же, взвешивая все «за» и «против», я убежден, что этот бег многому меня научил. Впервые на миле я загнал себя до предела. Я думал, что в состоянии пробежать милю за 3.50,0 или лучше. Теперь я увидел, что для этого нужно быть исключительно хорошо подготовленным. Мое состояние в тот вечер было уже далеко не таким хорошим, как в Токио, хотя это и обнаружилось лишь в заключительной части соревнования. Я также немедленно принял решение, что подобный бег никогда более не повторится.

Насколько сильно это соревнование опустошило меня, обнаружилось спустя четыре дня на миле в Вангануи. Перед огромной толпой, ожидавшей от меня необыкновенных достижений, я сумел показать лишь 4.03,9. Джон, у которого я без особого блеска выиграл на финише, показал 4.05,2.

В начале декабря мне вместе с Джоном и Мюрреем предстояла поездка в Австралию на соревнования в Мельбурне. Я решил, что мне следует покончить с бездельем, и стал выполнять несколько более напряженную программу, чем легкий бег трусцой. В Мельбурне я испытал громадное удовольствие, побив национальный рекорд, установленный Лэнди и Эллиотом. Я пробежал милю за 3.57,6. Джон, страдавший от сенной лихорадки, бежал далеко сзади, а австралийская оппозиция была столь слабой, что я был вынужден взять лидерство за круг до финиша, чтобы показать приличное время. Мюррей пробежал три мили за 13.31,0, тогда как мировой рекорд Кларка был равен 13.07,6.

В первый раз после 1958 года, когда я начал серьезно тренироваться, мне удалось провести рождество и новогодний праздник не участвуя в соревнованиях.

В тот памятный год меня наградили орденом Британской империи. Кроме этого, я получил несколько наград как «лучший спортсмен года». Я мог записать в своем дневнике, что 1964 год был для меня счастливым.