В Багио и Буэнос-Айресе

После того, как Корчной остался на Западе, да еще и посмел выступить с политическими заявлениями, по разумению советских идеологов он превратился в заклятого врага нашей страны, которого во что бы то ни стало необходимо было сокрушить. Однако эту уже не столько спортивную, сколько политическую задачу не удалось решить ни Петросяну, ни Полугаевскому, ни Спасскому.

Теперь все надежды властей были только на Карпова. Поэтому матч на первенство мира Карпов — Корчной, проходивший в 1978 году в Багио, выходил из рамок шахмат, превратился в политическую схватку.

С одной стороны в ней выступал верный сын русского народа, «золотой мальчик» советских шахмат (так Карпова называли на Западе), с другой — невозвращенец, человек сомнительной национальности, отщепенец. По замыслу властей этому матчу предстояло стать этаким сражением Георгия Победоносца с драконом, в котором дракон обязательно должен быть повержен. Подготовка Карпова к этому сражению стала для Спорткомитета первостепенным делом государственной важности и повышенной ответственности. Само собой, о ходе подготовки руководство Спорткомитета докладывало на самый верх.

Были мобилизованы все ресурсы. Гроссмейстерам, специалистам по различным дебютам, предложили передать свои дебютные разработки чемпиону мира. Не обошлось и без иностранной помощи — в Москву был приглашен гроссмейстер Вольфганг Ульман из ГДР. Его попросили по-братски поделиться своими знаниями французской защиты, излюбленного дебюта Корчного за черных.

Из Москвы на Филиппины отбыла огромная делегация. В нее входили тренеры, телохранители, журналисты, переводчики, массажист, врач, психолог и даже повар. Возглавлял всю эту братию Батуринский. Как писал впоследствии Карпов: «Матч в Багио — самое склочное, самое скандальное соревнование из всех, в которых я когда-либо принимал участие». Стоит добавить, что в многовековой истории шахмат еще не было такого скандального состязания. Недаром Эдмондсон, выпустивший книгу об этом матче, так прямо и назвал ее «Скандалы в Багио». То, что там происходило, было выше моего понимания, никак не вязалось с благородным имиджем старинной королевской игры.

Поведение сторон было далеко от джентльменского, оно напоминало кухонную ссору в коммунальной квартире. Корчной, например, надевал зеркальные очки и, по утверждению Карпова, делал так, чтобы отражавшийся от них свет попадал в глаза противнику. В ответ Карпов, по утверждению Корчного, начинал вертеться на кресле, издавая им звуки, мешавшие противнику думать. А ретивые журналисты расписывали эти штучки-дрючки, как будто они были шедеврами шахматной мысли. И подобной дребеденью заполнялись страницы газет, как западных, так и наших. Например, такая солидная газета, как «Известия» опубликовала сообщение из Багио, в котором утверждалось, что как только Карпов собирался ложиться спать, над Багио специально начинал кружиться самолет, шум которого мешал ему заснуть…

Позднее в своей книге «Антишахматы» Корчной возложил всю вину за скандалы на возглавляемую Батуринским команду Карпова, а тот в книге «Сестра моя Каисса» и Батуринский на «Страницах шахматной жизни» — на команду Корчного. Сейчас можно сказать, что обе стороны играли в «антишахматы». И права солидная английская газета «Таймс», когда, подводя итоги поединка в Багио, резюмировала: «Матчем в Багио престижу шахмат был нанесен серьезный удар».

Не только престижу шахмат, но и престижу нашей страны. Во время матча Корчной получил следующую телеграмму:

«Всем сердцем с Вами. Жан-Поль Сартр, Сэмуэл Беккет, Эжен Ионеско, Фернандо Аррабаль».

Это означало, что за него болели лучшие представители европейской интеллектуальной элиты. Да и у нас в стране было немало людей, желавших победы Корчному. Вот, что рассказывал известный режиссер Станислав Говорухин:

«Когда Корчного начали преследовать, наши с Володей (Владимир Высоцкий был другом Говорухина. — Ю. Л.) симпатии были определенно на его стороне. Да и не только наши — огромное количество людей, особенно среди интеллигенции, болело за Корчного. Так уж у нас повелось: видим, что кого-то унижают, на кого-то давят официальные власти — и подавляющее большинство сразу за него (вспомним хотя бы случай с Ельциным). Умеем сострадать. Так всегда было — и так всегда будет. Помню, когда в Багио счет стал 5:5, нас охватило просто лихорадочное состояние. Но все быстро кончилось…»

Я не собираюсь рассказывать все перипетии этого длившегося более трех месяцев поединка. После 27-й партии счет матча был 5:2 в пользу чемпиона мира. Однако затем в его игре наступил спад, и он проиграл три партии подряд! Счет сравнялся, и кажется, что Корчной уже торжествовал победу. Однако в 32-й партии он получил трудную позицию. Хотя встреча была отложена, его секундант гроссмейстер Р. Кин сообщил о сдаче партии.

Как писал Батуринский: «Радостным для чемпиона и для всех советских людей в Багио стал день получения теплой поздравительной телеграммы Л. И. Брежнева, в которой отмечалось, что Анатолий Карпов проявил высокое мастерство, несгибаемую волю и мужество — словом, наш советский характер».

По возвращении лично Брежнев вручил чемпиону орден Трудового Красного Знамени. Карпов поблагодарил и сказал, что старался оправдать доверие, но в ответ услышал:

— Да, старался, мы тут при счете 5:5 за сердце хватались!

Спустя десять лет Михаил Таль, тоже входивший в команду Карпова, выступая в Москве по телевидению, вспомнил Багио и между прочим сказал:

— Мы не могли себе представить последствия, если чемпионом станет не советский, а антисоветский шахматист! Не исключено, что в этом случае шахматы будут объявлены лженаукой!

Вскоре после окончания матча в Багио центр шахматной жизни переместился в Буэнос-Айрес. Там началась Всемирная шахматная Олимпиада. Команда СССР выступала не в самом сильном составе: сославшись на усталость после борьбы за шахматную корону, в соревновании не принял участие Карпов.

Однако и без него состав команды выглядел очень внушительно: Б. Спасский, Т. Петросян, Л. Полугаевский, Б. Гулько, О. Романишин и Р. Ваганян. Средним коэффициентом наша команда превосходила находящихся на втором месте венгров на 50 баллов. Когда до финиша оставалось 6 туров, команда лидировала, опережая западных немцев на полтора очка, а венгров даже на два. Однако затем наступил неожиданный срыв. Проиграв команде ФРГ и сделав ничьи со шведами и израильтянами, сборная СССР резко сбавила темп. Героями финиша смело можно назвать дружную и сплоченную команду Венгрии. За два тура до конца венгры захватили лидерство и уже никому его не уступали. В итоге сборная СССР отстала от них на очко. Начиная с 1952 года это был первый случай, когда на Олимпиаде мы уступили пальму первенства.

Отличился на этой Олимпиаде и Корчной. Выступая на первой доске за команду Швейцарии, он занял первое место в личном зачете. В конце Олимпиады состоялся конгресс ФИДЕ. Он был перевыборным. Вдоволь нахлебавшись в Багио, Эйве решил не баллотироваться на третий срок. Как он мне сам объяснил, ему претило заниматься не шахматными вопросами.

На пост президента претендовали трое: уже знакомый нам пуэрториканец Нарциссо Рабель-Мендес, исландец Фридрик Олафссон и югослав Светозар Глигорич. Мы, естественно, поддерживали Глигорича как представителя социалистической страны, но уже в первом туре голосования, когда ни один кандидат не набрал более половины голосов, он отпал как аутсайдер. Во втором туре голоса соцстран перешли к Олафссону. Это все решило, и он стал президентом. А меня избрали членом Исполкома, председателем квалификационной комиссии и сопредседателем (вместе с Кампоманесом) комиссии по помощи развивающимся странам.

Адвокат по образованию, сильный гроссмейстер, участник турнира претендентов 1959 года, Олафссон хорошо знал проблемы шахматного мира. Поэтому его первым предложением стало введение правил по организации международных турниров высокого класса. Эти правила четко регламентировали права и взаимные обязанности участников и организаторов, а также условия проведения подобных турниров. Правовую ясность стремился внести Олафссон и в регламент матчей на первенство мира, но здесь его постигла неудача, о чем я расскажу позже.

В начавшемся четырехлетии активно заработала комиссия по помощи развивающимся странам. Она была создана по нашей инициативе. Дело в том, что за 70-е годы в ФИДЕ вступило свыше 30 таких федераций. В значительной мере это явилось достижением Эйве. Несмотря на возраст, легкий на подъем, он посетил около ста стран (причем, в основном за свой счет), агитируя их стать членами ФИДЕ.

Мы разработали многолетний план работы комиссии. Он получил название «план Авербаха — Кампоманеса». Развивающиеся страны, члены ФИДЕ, были разделены на группы, соответствующие их уровню развития шахмат. Одни, и таких оказалось немало, начинали с нуля. Им требовалось буквально все: шахматы, часы, учебники, программы. Другим требовалась организационная помощь, третьи нуждались в семинарах по подготовке кадров, четвертые просили прислать мастеров и гроссмейстеров. Всем этим и занялась комиссия.

Важную роль в развитии шахмат в Азии сыграл ряд организованных там лично Кампоманесом турниров, в которых приняли участие европейские гроссмейстеры. В двух таких турнирах, в Джакарте и Маниле, в 1979 году довелось участвовать и мне.

В столице Индонезии произошла любопытная история, ярко показывающая предприимчивость и находчивость филиппинца. Когда турнир в Джакарте закончился, вместе с гроссмейстерами Иосифом Дорфманом и Раймондом Кином мы собирались лететь на Филиппины, чтобы принять участие в следующем турнире. Виз у нас еще не было, но индонезийцы нас заверили:

— Не беспокойтесь. Приедет Кампоманес, он все сделает.

Флоренсио появился за день до вылета.

— Ничего, ничего, — успокоил он нас, — по дороге в аэропорт заедем в филиппинское посольство и получим там визу.

Назавтра подъезжаем к посольству. И, о ужас: оно закрыто по случаю национального праздника Филиппин — Дня независимости!

— Где посол? — спрашивает Кампоманес у дежурного.

— Уехал удить рыбу.

Хуже придумать было нельзя. Виз нет, самолет в Манилу вылетает через несколько часов. Мы в отчаянии, а филиппинец сохраняет спокойствие.

— Езжайте в аэропорт, а я отправлюсь искать посла.

Когда посадка на самолет уже заканчивалась, появился запыхавшийся Кампоманес.

— Все в порядке! — победоносно объявил он, отдавая нам паспорта.

В них шариковой ручкой было вписано разрешение на въезд.

— А где печать? — поинтересовался Кин.

— Эту проблему я решу в Маниле, — ответил Кампоманес.

И действительно, перед паспортным контролем, взяв наши паспорта, он прошел к начальству. Вскоре нас пропустили.

У ФИДЕ всегда были жесткие правила относительно международных турниров, в которых можно было получить звание мастера, или гроссмейстера. Когда в 70-е годы значительно увеличилось число членов ФИДЕ, причем, в основном за счет развивающихся стран, выяснилось, что этим странам крайне трудно проводить международные турниры, в которых можно было получить международное звание. Тогда квалификационная комиссия совместно с комиссией по помощи развивающимся странам предложила ввести еще одно, как бы промежуточное звание мастера ФИДЕ.

Это звание автоматически присваивалось мужчинам, достигшим рейтинга в 2300 очков, и женщинам, достигшим 2100 очков. Оно в основном было рассчитано на шахматистов развивающихся стран. Однако оказалось, что и в развитых странах есть немало шахматистов, пожелавших получить это звание. И ФИДЕ распространила в дальнейшем звание мастера ФИДЕ на все страны, тем более, что за каждое присвоенное звание она получала определенный доход.

Чтобы приобрести еще больший авторитет среди развивающихся стран, став президентом ФИДЕ, Кампоманес выкинул еще один лозунг — каждая федерация должна иметь своего гроссмейстера! Претворение этого лозунга в жизнь привело к тому, что резко возросло число международных гроссмейстеров, но зато резко упал их уровень и сейчас, практически, средний гроссмейстер не намного отличается по силе от среднего мастера.