Глава 2. Три великих мастера о сокровенном смысле фехтования

Письмо Такуана Дзягю Тадзима-но-ками Мунэнори о тайне недвижимой праджни[1]

«Неведение» (авидья) — означает отсутствие просветления или пребывание в заблуждении. «Пребывающая стадия» — означает момент (точку), где ум останавливается и не пребывает в объектах. В буддизме говорится о 52 стадиях, из которых одна высшая — состояние, где ум не привязывается ни к одному из объектов, с которыми встречается. Такая привязанность называется «томару» — «остановка» или «пребывание». Ум останавливается на одном объекте, вместо того чтобы плавно протекать от объекта к объекту, как это свойственно его природе.

Взять, к примеру, фехтование: когда противник хочет вас ударить, ваши глаза сразу ловят движение его меча, и вы пытаетесь следовать за этим движением. Но как только вы это делаете, вы себе уже не хозяин, и, будьте уверены, вас настигнет удар. Это называется «останавливание». Но есть и иной способ встретить меч противника.

В дзэн это называется «перехватить копье и нанести им смертельный удар». Идея такова, что меч противника, попав в ваши руки, становится орудием его собственного уничтожения. Это уже «не-меч». Как только ум останавливается на объекте любой природы, будь то меч противника или ваш меч, так сразу же вы перестаете владеть собой. В такой ситуации объект владеет вами, и вы наверняка падете жертвой меча противника. Не должно быть противопоставления субъекта и объекта. Не беспокойтесь за свою безопасность.

Для начинающих неплохо сосредоточить свой ум на самодисциплине. Важно, чтобы ваше внимание не стало пленником чужого меча или оценки движений. Когда ваш ум пленен мечом, вы становитесь собственным пленником. Ум, пленный чем-то внешним, теряет свое мастерство. Я думаю, вам это прекрасно известно, но я только хочу обратить на это внимание с точки зрения дзэн. В буддизме «останавливание ума» называется заблуждением, отсюда и «аффекты», сопутствующие пребывающему в состоянии «неведения».

Не путайте «бессознательное» фехтовальщика и «бессознательное» в психологии. Первое свободно от «знания» о себе. Достигая совершенства, фехтовальщик не обращает никакого внимания на личность врага или на себя. Он — безразличный наблюдатель фатальной драмы жизни и смерти, в которой, однако, принимает самое активное участие. Несмотря на отношение к происходящему, которое у него есть или должно быть, он превыше себя, он выходит за рамки двойственного обоснования события, но при этом он не избегает его.

В искусстве фехтования, где принцип противостояния очевиден, заинтересованному лицу следует освободиться от заинтересованности, отбросить двойственное мышление.

Праджней обладают все будды и все живые существа. Это трансцендентальная мудрость, текущая через относительность всех объектов, и при этом она остается недвижимой. Эта недвижимость не похожа на недвижимость камня или деревянного чурбана. Подобная недвижимость является самим умом, наделенным бесконечной подвижностью; он движется вперед и назад, влево и вправо, в каждую из десята сторон и не знает никаких препятствий ни в каком направлении.

Есть у буддистов бог, называемый Фудо Мео — Недвижимый. Его изображают держащим меч в правой руке и веревку — в левой. Зубы его оскалены, а глаза зло сверкают. Его грозная поза говорит о готовности уничтожить все злые силы, вредящие буддийскому учению. Хотя он изображен в реалистической форме, его нет нигде на земле. Он — символический защитник буддизма, по сути своей — воплощение недвижимой праджни для нас, чувствующих существ. Когда перед ним стоят обычные люди, они вспоминают о его назначении и опасаются препятствовать буддийскому учению. Но человек, обладающий мудростью и приближающийся к буддийскому состоянию просветления, сознает, что Фудо Мео символизирует неподвижную праджню и является разрушителем иллюзий. Того, кто становится просветленным и ведет свою жизнь по примеру Фудо Мео, уничтожив все свои заблуждения, не коснутся злые духи. Фудо Мео — символ недвижимости ума и тела. Не двигаться — значит не останавливаться на видимом объекте. Увидев что-то, глаза следуют дальше, и ум не привязывается. Когда ум останавливается на каждом стоящем перед ним объекте, его волнуют всевозможные мысли и чувства, и «останавливание» неожиданно ведет к движению, то есть волнению. Хотя ум подвержен «остановкам», он, пусть это и кажется сверхъестественным, при всей своей внешней подвижности на самом деле остается неподвижным.

Допустим, перед вами десять человек и каждый из них по очереди пытается нанести вам удар мечом. Как только вы избавитесь от одного, нужно сразу же переходить к следующему. Нельзя позволять уму ни на одном противнике останавливаться ни на одно мгновение. Как бы быстро ни следовал удар за ударом, вы не задерживайтесь между двумя ударами, ни на миг не вступайте в схватку сразу с двумя противниками. При таком подходе каждый из десяти противников будет успешно отражен. Это возможно лишь в том случае, если ум свободно движется от объекта к объекту без всяких остановок, без привязанности. В обратном случае подобная игра закончится поражением.

Каннон Босацу (Авалокитешвара) иногда изображается с тысячей рук, и каждая из них держит свой инструмент. Если ум «останавливается» на использовании, скажем, лука, все остальные руки (числом 999) окажутся бесполезными. Только потому, что ум не останавливается на использовании одной руки, а движется от одного орудия к другому, все руки оказываются в высшей степени полезны. Этот образ демонстрирует, что недвижимая праджня осознана и при этом даже тысяча рук не мешает.

Вот другой пример. Я смотрю на дерево и вижу один красный лист. Мой ум останавливается на нем. При этом все остальные листья исчезают. Но если я смотрю на дерево без предвзятых мыслей, я вижу сразу все листья. Один лист «останавливает» мой ум на себе и не дает ему видеть все остальные листья. Но если ум движется без «остановок», он успешно воспринимает сотни тысяч листьев. Когда мы пребываем в таком состоянии ума, мы сами — Каннон.

Простодушный поклоняется Каннон, считая ее сверхъестественным существом с тысячей рук и глаз. Другие, чей ум заходит не слишком далеко, вообще отрицают реальность Каннон, говоря: «Как это может быть у одного тысяча рук?» Те, кто знает причину вещей, не станут ни слепо верить, ни напрочь отрицать. Для них это совершенный символ — свидетельство мудрости буддизма. Тому же учат и другие школы, а в особенности — синтоизм. Его символические фигуры не следует отвергать, но и не следует воспринимать буквально. Нужно понимать их смысл. Значения могут быть разные, но все они непреложно указывают на одну истину.

Все начинающие поднимаются от первой ступени неведения и аффектов и в итоге достигают недвижимой праджни. И когда они добираются до последней ступени, то видят, что находятся совсем рядом с началом. В этом глубокий смысл.

В фехтовании это проявляется в том, что подлинный начинающий понятия не имеет, как правильно держать меч, фехтовать, и того меньше знает о том, как ему вообще вести себя во время боя. Когда противник пытается его ударить, он инстинктивно парирует удар. Вот и все, что он может сделать. Но когда начинается тренировка, его учат, как держать меч, куда направлять ум и множеству технических приемов, что заставляет его ум «останавливаться» на стыках различных действий. Поэтому, когда он пытается нанести удар по противнику, он чувствует себя ужасно скованно — ведь он утратил чувство неискушенности свободы. Но проходят дни и годы, тренировка приводит его в состояние полной зрелости, его движения и владение мечом достигают состояния «неума» («неумности»). Это состояние сходно с тем, которое было у него в начале пути, когда он еше ничего не знал, не ведал об этом искусстве. Начало и конец — ближайшие соседи. Попросту говоря, когда достигнута высшая стадия изучения буддизма, человек становится вроде простака, который ничего не знает о Будде, о его учении и избегает знания всяких научных достижений, всякой учености. Неведение и аффекты, характеризующие первую ступень, вливаются в недвижимую праджню, последнюю ступень буддийской дисциплины. При этом интеллектуальные расчеты отходят в сторону и преобладает состояние «неумности» (мусин) или «немыслия» (мунэн). Когда конечное совершенство достигнуто, тело и его органы действуют сами по себе, как им и полагается, без вмешательства ума

(техническое совершенство достигает полной автономии, освобождается от сознательных усилий).

Человек обретает бессознательный тип деятельности тела, а ум не останавливается ни на чем. Он существует сам по себе, без мыслей, без аффектов, подобно пугалу среди рисовых полей. Человек становится простодушным, его чистый ум особенно не выделяется и кажется наивным, держится сам по себе, не отличается самоуверенностью. Несамоуверенность характерна для тех, кто достиг высшего состояния ума.

Нам следует различать два направления тренировки: духовную и практическую. Что касается духовной, то это становится понятным, если человек отказывается от своего собственного неведения и аффектов и достигает состояния «не-ума». Но нельзя отвергать и тренировки технического плана. Если принцип ясен, этого еще не достаточно для мастерства движений. Практическими деталями технического совершенства я считаю, например, то, что называется пятью способами постановки тела в зависимости от характера человека. Принцип духовности должен присутствовать, без всякого сомнения, но фехтовальщик должен владеть и техническими навыками. Тренировка никогда не должна становиться односторонней. Ри (ли) и дэн (ши) — как два колеса одной повозки.

Существует способ выражения мысли, «не оставляющий ни малейшего промежутка». Когда кремень ударяется о сталь, не проходит и мгновения, как стремительно появляется искра. Это относится и к уму, который не «останавливается» на объекте, не тратит времени на обдумывание (ибо аффекты любого рода отстаивают свои права). Это не значит, что события проходят буквально одновременно или мгновенно следуют одно за другим. Важно не давать уму на чем-либо фиксироваться (останавливаться). Мгновенность сама по себе бесполезна, если ум «останавливается» хоть на мгновение. Пока есть хоть мгновение остановки, ваш ум уже не ваш, поскольку он попадает под контроль чего-то иного. Когда ум размышляет, как ему совершать быстрое движение, сама эта мысль уже сковывает его

(вы себе уже больше не хозяин).

Вопрошающий дзэнского мастера: «Что есть Будда?» — может в ответ получить поднятый кулак. На вопрос: «В нем конечный смысл буддийского учения?» — учитель может ответить еще прежде, чем вопрос дозвучит до конца: «Ветка цветущей сливы!» или «Кипарис во дворе!» Дело не в том, чтобы дать буквальный ответ, нужно только, чтобы ум вопрошающего ни на чем не остановился. Такой ум не «останавливается» ни на цвете, ни на звуке, ни на запахе. Этот неостанавливающийся ум в его таковости благословляется как Бог и почитается как Будда. Это и есть дзэнский ум, или конечная суть искусства. Ответ на вопрос, подобный приведенным выше, данный после раздумья, может быть прекрасен и полон мудрости, но, в конце концов, он еще находится на стадии неведения и аффектов (авидья).

Дзэн интересует то мгновение, в котором кремень, ударяясь о сталь, высекает искру. Чей-то голос зовет: «О Уэмон!» — и человек сразу откликается: «Да!» Это недвижимая праджня. Иногда человек останавливается в сомнении и размышлении: «Кчему бы это было?» или «Кто это мог быть?» — и наконец ответит: «Что?» Такой человек исходит от ума, пребывающего на стадии неведения и аффектов. Где бы ум ни останавливался, это знак, что им движет нечто внешнее, то есть человек находится в заблуждении.

С другой стороны, то, что где-либо не задерживается, сразу же реагирует (в частности, на окрик), есть праджня всех Будд. Будда и все существа не есть «два», как нет богов и людей. Бог или Будда — имя, данное уму, тождественному праджне.

Существует много путей: Путь богов, Путь поэзии, Путь Конфуция, но все они — лишь иллюстрация к единому уму.

Когда люди следуют только букве и не обладают истинным пониманием того, что есть единый ум (недвижимая праджня), тогда всю свою жизнь всеми возможными путями они этим злоупотребляют. День и ночь они совершают добрые и злые дела, согласно своей карме. Они оставляют семью, разрушают целую нацию или совершают еще что-нибудь, противное воле единого ума. Они совершенно запутываются и не могут узреть единый ум. К несчастью, так мало людей, действительно проникших в глубины единого ума. Остальные, увы, совершенно сбились с пути.

Но мы должны знать, что недостаточно видеть этот ум. Мы должны практиковать его в нашей повседневной жизни. Мы можем бойко о нем говорить или писать книги, но этого недостаточно. Сколько бы мы ни говорили о воде, как бы умно ее ни описывали, она от этого не станет настоящей водой, жажды не утолит. И так же огонь. От одних разговоров об огне рот не загорится. Узнать, что такое огонь и вода, — значит испробовать их в действительной конкретности.

Часто задают вопрос: «Куда направлять ум (внимание)?» Когда ум направлен на движения противника, он захвачен ими. Когда направлен на его меч — скован мечом. Когда направлен на то, чтобы нанести противнику удар, — захвачен мыслью об ударе. Когда направлен на собственный меч, захвачен собственным мечом. Когда направлен на положение тела, которое принял противник, — захвачен им. Во всех случаях говорят, что не знают, куда следует направлять ум.

Некоторые говорят: «Куда бы ни был направлен ум, человек неизбежно следует этому направлению, и враг, конечно, использует это, то есть поражение неминуемо. Поэтому лучше всего держать ум в нижней части живота, как раз под пупком, тогда он сможет приспособиться к различным ситуациям».

Если вы пытаетесь удержать ум, заключить его в нижнюю часть живота — сама идея его удержания, фиксация в определенном месте не позволит ему действовать в другом месте, и результат не преминет сказаться. Тогда возникает вопрос: «Если удержание ума ниже пупка препятствует его свободному движению, то где же его следует удерживать?» Отвечаю: «Если вы берете его в правую руку, он становится пленником правой руки, а остальные части тела терпят неудобства. Тот же результат, если поместить ум в глаза или правую ногу, как и в любую ограниченную часть тела. Тогда остальные части тела будут ощущать его отсутствие».

Тогда возникает вопрос: «Так на чем же, в конце концов, сосредоточивать ум?» Ответ таков: «Не в том суть, где разместить свой ум, а в том, чтобы чувствовать его всем телом, дать ему течь через все ваше существо. Если это происходит, вы пользуетесь руками, глазами, ногами тогда, когда они нужны, и не тратите зря ни лишнего времени, ни лишней энергии». Локализация ума означает его замораживание. Когда он перестает свободно течь, как это необходимо, он больше не ум в своей таковости. Локализация бывает не только в физическом пространстве. Ум может быть скован и психологически. Например, можно задуматься, когда нужно действовать немедленно. Размышление «останавливает» движущийся ум. Не раздумывайте, не проводите различий. Дайте уму течь спокойно, без задержек, по всему телу, нигде не «останавливаясь». Дзэн-буддисты в своем учении говорят о правильном, или истинном (се), и частичном (хэн) уме. Когда ум совершенно наполняет тело, он правильный; когда помещается в какой-то части тела, он частичный, или односторонний. Правильный ум равномерно распределен по всему телу и нисколько не частичен. Частичный же ум разрознен и односторонен. Дзэн не любит частичность или локализацию. Когда ум прикован к какому-то месту, он не может проникать или течь во все части тела. Когда его не делают преднамеренно частичным, он естественно распространяется по всему телу. Обладая таким умом, человек может спокойно встречать нападающего противника, вооруженного мечом. В любое мгновение ваши руки смогут среагировать на ваш приказ. Ноги и все другие части тела безошибочно действуют согласно обстоятельствам. Уму не нужно выбираться из какой-либо ограниченной части, куда его перед этим поместили.

С умом нельзя обращаться как с кошкой, привязанной за веревочку. Ум надо предоставить самому себе, чтобы он мог свободно действовать согласно своей природе. Нигде не ограничивайте ум, не делайте его частичным — вот верная духовная тренировка. Когда он нигде — он везде. Когда он занимает одну десятую, его нет в девяти десятых. Фехтовальщик должен дать уму двигаться, как ему естественно, а не пытаться его намеренно ограничивать.

Может показаться, что текучесть и недвижимая праджня вступают в противоречие, но в реальной жизни они идентичны. Когда у вас есть одно, то есть и другое, ибо ум в его таковости одновременно подвижен и неподвижен, он постоянно течет, никогда и нигде не «останавливается», и, помимо всего, у него есть центр, который никогда и нигде не вступает ни в какое движение, оставаясь всегда самим собой. Трудность в том, чтобы почувствовать тождество этого центра неподвижности с его непрерывными движениями. Таким образом, фехтовальщик находится перед лицом логического противоречия. Как только он начинает обращать внимание на противника, начинает логически осмысливать ситуацию — его движения становятся затруднительными (это называется «суки»). И враг, конечно, пользуется этим. Фехтовальщик не должен задумываться ни на секунду, ибо момент «суки» противник не преминет использовать. Вы не можете ни расслабиться, ни сохранять напряженность хоть какое-то время, ибо это заставляет ум «останавливаться» и он теряет свою текучесть. Как же можно одновременно расслабляться и напрягаться? Это все то же старое противоречие, только в другой форме.

При интеллектуальном анализе ситуации противоречие в той или иной форме неизбежно: движение и в то же время «не-движение», напряжение и расслабление; видеть, как все происходит, и в то же время нисколько не беспокоиться о том, как все это повернется. Не нужно иметь намерений, сознательных расчетов, предчувствий, ожиданий — короче говоря, нужно быть невинным как дитя и при этом владеть всей ловкостью, хитростями, проницательнейшей сообразительностью вполне созревшего ума, и все это перед лицом противника. Как этого достичь? Интеллект в такой предсказательной ситуации помочь не может. Единственный способ достичь результата — это куфу. Куфу — нечто глубоко личное, индивидуальное, его необходимо развить внутри себя. Если говорить языком психологии, это значит устранить все препятствия, как интеллектуальные, так и аффективные и эмоциональные, на пути того, что скрыто в бессознательном, и дать ему двигаться совершенно независимо, без вмешательства интеллекта. Куфу может, минуя анализ, достичь полной свободы движения, преодолеть все, что сдерживает. Куфу наступает, когда воля напряжена до предела, когда человек захвачен весь целиком, то есть он целен и растет из глубины собственного бытия.

Заблуждающийся ум можно определить как ум, обремененный идеями и аффектами. Такой ум не может двигаться от одного к другому без остановки, не оглядываясь на себя, и это препятствует его природной текучести. Такой ум, прежде чем сделать движение, образует сгусток, потому что первое движение все еще тянется. Это же относится и к самоосознанному уму. Сознавать себя сам может только ум человека, в отличие от ума животного. Но ум, сознающий, что он делает, перестает быть инстинктивным; его распоряжения окрашены расчетами и раздумьями, а это значит, что связь между ним и органами тела уже не прямая, поскольку утрачено единство между руководителями и исполнителями. Когда существует двойственность, индивидуальность никогда не проявляется в целом — такой, как она есть.

Осознающий ум, «усин но син», противоположен уму не сознающему себя, «мусин но син». «Мусин» буквально означает «не-ум», это — ум, отрицающий себя, дающий себе уйти от себя, расслабиться до состояния совершенной несдержанности, несвязанности.

Ум, не осознающий себя, не нарушается никакими аффектами. Это ум изначальный, а не заблуждающийся. Он всегда течет, никогда не останавливается, никогда не становится твердым. Поскольку он ничего не выбирает, не ищет, куда надо двигаться, он наполняет все тело, проникает в каждую его часть и нигде не останавливается. Он никогда не становится подобным камню или куску дерева. Если он отыскивает где-то место для отдыха, это — не ум не-ума. He-ум ничего в себе не хранит. Его также называют «мунэн», «не-мысль». Мусин и мунэн синонимы.

Главное — достичь мусин или мунэн. Тогда сознание течет от предмета к предмету, как поток воды, заполняя все уголки. Поэтому ум может выполнять все, что от него требуется. Но когда течение где-то останавливается, в другие места оно уже не доходит, и в результате наступает общая закоснелость. Колесо может вертеться, когда оно не слишком плотно связано с осью. Если связь слишком тесная, оно не будет двигаться. Если ум чем-то занят, он перестает работать, он не может ни слышать, ни видеть, даже если звук проникает в уши и свет вспыхивает перед глазами. Когда у вас что-то на уме, ум предвзят, и у него нет больше ни на что времени. Но пытаться устранять мысль, которая поселилась в уме, — значит наполнить ум чем-то другим. Это вызывает порочный круг. Лучше всего с самого начала не давать в уме пристанища ничему. Может быть, это и трудно, но если вы продолжите упражняться в куфу, то через некоторое время достигнете этого состояния. Но, конечно, для этого не надо торопиться.

Поднятый меч не имеет собственной воли, он весь из пустоты. Он — как сверкающая молния. Человек, который сейчас будет повержен ударом, — тоже пустота, и такая же пустота — поднявший меч. Ни один из них не обладает умом, наделенным постоянством, твердостью. Поскольку каждый из них состоит из пустоты и не обладает умом, то человек, который наносит удар, — не человек; меч в его руках — не меч, и то «я», которое сейчас будет повержено, подобно весеннему ветерку, рассеченному проблесками молнии. Когда ум не останавливается, то меч, наносящий страшный удар, — не что иное, как дуновение ветерка. Ветер не осознает себя, когда мчится над вершинами деревьев, нарушая их покой. Так же и меч.

Эта пустота «неумности» относится ко всем видам деятельности, а также к танцам и фехтованию. Танцор поднимает веер и топает ногой. Если он хоть чуть-чуть думает о том, как ему это надо сделать хорошо, он перестает быть хорошим танцором и его ум останавливается на каждом моменте. Во всех действиях необходимо забыть свой «ум» и стать единым с тем, что ты в этот миг делаешь.

Если мы привязываем кошку, чтобы она не схватила птичку, она будет вырываться на свободу. Но научите кошку не замечать присутствия птички, и тогда животное свободно может отправляться куда захочет. Иными словами, когда ум привязан, он чувствует себя ограниченным в каждом движении, и тут нечего говорить о каком-то чувстве спонтанности.

Итак, не позволяйте уму останавливаться на поднятом мече, забудьте, что делаете, и бейте врага. Не удерживайте ум на том, кто стоит перед вами. Все происходит из пустоты, но остерегайтесь, чтобы ваш ум не попался в сети самой пустоты.

Почти одновременно в Эдо, теперь Токио, в конце XVII — начале XVIII века жили Дзягю Тадзима-но-ками и другой фехтовальщик, известный под именем Одагири Итиун. В то время, как теперь известно, Тадзима-но-ками был связан с кланом Токугавы, находился на вершине славы и обладал огромной известностью. А учитель третьего сегуна Одагири Итиун был известен узкому кругу своих друзей и учеников. Их социальное положение различалось. Однако, судя по тому, что он писал, Итиун был лучшим фехтовальщиком. Он презирал тех профессиональных учителей, что собирались вокруг политических деятелей, ибо у них, как говорил его учитель Сэкиун, были «грубые души», стремящиеся к достижению славы. Такие учителя ради почестей приносили в жертву свое искусство.

Общим в философии фехтования Итиуна и Дзягю было то, что в основе лежал дзэн-буддизм. Итиун был склонен больше придавать значение пониманию задач дзэн, за которым, как он говорил, приходило и понимание техники. Дзягю, напротив, больше придавал значение технике, хотя и подчеркивал значение дзэн для фехтования. Но он не заходил так далеко, как Итиун, который совершенно игнорировал тактическое искусство как таковое. Итиун открыто заявлял, что его меч был мечом «недеяния», «не-искусства», «не-техники», «не-ритмичности», «полагающимся на ничто», не нуждающимся ни в чем, что подобно искусству фехтования. И всякий, как считал он, кто будет говорить о методе его практической тренировки, скажет, что это «очень странно и необычно».

Мы приводим два произведения этих мастеров прошлого: трактат Дзягю Тадзима-но-ками о мистическом мече Тайа[2] и сильно сокращенный конспект, написанный в конце XVIII века с оригинального произведения Одагири Итиуна. Эта рукопись имеет очень большое значение для изучения фехтования, показывая всеобъемлющую значимость духовной тренировки в сравнении с обучением фехтованию как ремеслу, а также отношение просветленной личности к техническому мастерству. Фехтование — это не искусство убивать, оно состоит в том, чтобы развивать себя нравственно, философски, духовно.

Всякое оружие, которое служит для убийства, сулит недоброе, и им можно пользоваться только в случае крайней необходимости. И если оружием все-таки приходится пользоваться, то лишь для наказания зла, а не для того, чтобы лишить кого-нибудь жизни. Чтобы понять это, нужно учиться. Но одного учения недостаточно. Учение — лишь двери к учителю. Учитель есть Дао (Путь и Истина). Дао превыше любой учености, но без учености никто не достигает непреложного Дао. Дао достигается, когда ум совершенно опустошен от вводящих в заблуждение мыслей, от завлекающих чувств. Когда Дао осознано до конца, вы приобретаете всезнание, но оно не препятствует вам жить в Дао. Ибо учение и знание должны быть в конце концов «забыты», и, когда вы осознаете это, вот тогда вы можете заниматься любым делом без всяких помех. Пока у вас есть чувство, что вы что-то упускаете или чем-то связаны, вы будете поглощены чувством неудовлетворенности («опутанности») и вы несвободны.

Когда жизнь человека только начинается, он не ведает ни о чем и у него нет сомнений, препятствий и тормозов. Но потом он начинает учиться и становится робким, предусмотрительным, осторожным, в голове у него появляется торможение, и оно не дает ему двигаться вперед так, как это он делал раньше, до обучения. Учение необходимо, но весь секрет в том, чтобы не стать его рабом. Нужно стать его господином и пользоваться им тогда, когда оно нужно. Этот взгляд следует распространять и на фехтование. Фехтовальщик должен сохранять свой ум от всего внешнего и лишнего, его ум должен быть совершенно свободен от эгоцентризма и эмоций. Когда фехтовальщик достиг этого и ум «потерян», тогда и дьяволу за ним не уследить. Только тогда фехтовальщик сможет до конца раскрыться как мастер. Но может пойти и дальше, забыв все, чему учился. Теперь вы изучаете себя, и тут уж нет разделения на того, кто изучает, и того, кого изучают. Действительно, конечная цель овладения искусством есть тот момент, когда достигнутые познания есть потерянные познания.

Однако, как бы ни был фехтовальщик натренирован, он никогда по-настоящему не овладеет техническими навыками, пока не избавится от всех психических затруднений и не сможет удержать свой ум в состоянии пустоты, забыв о всей изученной технической премудрости. Только в этом случае его тело сможет проявить все, что накоплено за годы тренировок. Его туловище, его руки и ноги будут двигаться сами по себе, автоматически, без всяких сознательных усилий фехтовальщика. Тогда его действия будут совершенным образцом фехтования. Это совершенная тренировка, но ум не знает, где он. Когда это осознано, когда это станет реальностью, вся тренировка брошена неизвестно куда. Вот где искусство фехтовальщика достигает совершенства, и тот, кто этим обладает, зовется «мэйдзин» (гений).

Изучение техники фехтования соотносится с обучением философии и мировосприятия дзэн, однако достигнутый в этом уровень все равно не покрывает все учение в целом — нив дзэн, ни в фехтовании. Доя этого необходимо достичь конечной реальности, то есть Пустоты или Абсолюта. Абсолют выходит за все пределы относительности. В фехтовании вся техника должна быть забытой, неосознаваемое предоставлено само себе, ему же перепоручена вся ситуация. Только при этом условии техника будет совершать чудеса автоматически и спонтанно. Так же и с концентрациями в дзэн, в любой форме. Их нужно выбросить из головы, когда раскрывается путь Пустоты, освещая мир множества. Только поэтому мы утверждаем, что дзэнский принцип проникает во все искусства Японии. Личное переживание внутреннего смысла во всяком искусстве — это все, но и технику не следует отвергать, в конце концов, она вторична. «Болезни», которые перечисляет философ фехтования, встречаются в любом виде искусства, и знание их очень поможет в понимании всей японской культуры.

Любая идея, какой бы она ни была ценной или желанной, становится болезнью, когда ум ею одержим. Болезни и навязчивые идеи, от которых должен избавиться фехтовальщик, следующие:

1) желание победить;

2) желание прибегнуть к техническим трюкам;

3) желание продемонстрировать все, что выучил, все, что знаешь;

4) желание держать противника в страхе;

5) желание играть пассивную роль;

6) желание избавиться от болезни, которой, вероятно, подвержен — одной из вышеперечисленных.

Если фехтовальщиком овладела хотя бы одна из этих идей, он теряет свободу и становится ее рабом, а это крайне нежелательно в его профессии.

Так как же нам избавиться от этих болезней и навязчивых идей? Если любое желание, даже желание освободиться от всех желаний, препятствует спонтанной активности и внутренней гармонии, что же нам делать? В некоторых ситуациях желание просто необходимо, иначе ничего не достичь; иногда следует желать и безжеланности. Так как же разрешить эту дилемму? Клин клином вышибают, но как избавиться от второго клина, если не третьим? Это может продолжаться до бесконечности, если мы не откажемся от желания выбивать последний клин. Такова «болезнь», от которой Дзягю Тадзима хочет избавить фехтовальщика. Ни одного мгновения не будет фехтовальщика без болезни, потому что желание быть без болезней уже есть болезнь. Это погоня за собственной тенью — как быстро за ней ни беги, все равно, пока жив, не догонишь.

И в дзэн та же проблема. До тех пор, пока есть желание избавиться от всех привязанностей, избавиться от них невозможно. В логике это желание может быть выражено неким заявлением, положительным или отрицательным. К примеру, можно сказать: «Я хочу это» или «Я этого не хочу». Хотеть — это привязанность, не хотеть — тоже привязанность. Быть непривязанным — значит быть свободным от всех заявлений, позитивных и негативных. Иными словами, это быть одновременно в «да» и «нет» что с точки зрения формальной логики и рассудка совершенно невозможно и абсурдно. Дзэнский учитель поднимает палку и спрашивает: «Я называю это палкой, а ты как назовешь?» Или он может сказать так: «Я держу лопату и все же с пустыми руками, ибо так достигаю переворота души». От учеников требуется постижение этой невозможности.

У того, кто продолжает учиться и дисциплинировать себя, желая избавиться от болезней и приобретая достаточный опыт в практике, болезни уйдут сами. Он даже не заметит как. Дзэн в таких случаях использует термин «куфу» (по-китайски «кунг-фу»). Это синоним тренировки и дисциплины («сиге»). Куфу означает: «усердно заниматься, чтобы открыть путь к просветлению». Это похоже на блуждание в темноте, — ничего определенного не разберешь, только потеряешься в тумане. Боюсь, что дальше этого не может повести своих учеников ни один учитель дзэн или учитель фехтования. Он их ведет, пока можно вести, а остальное — это дело их собственной изобретательности. Если бы дело было в интеллекте, то пути к цели могли бы быть «окончательно и определенно» предписаны раз и навсегда. Но когда дело касается личного опыта, собственных переживаний, тогда все, что может сделать учитель, — это дать ученикам понять, что они во тьме лабиринта, и единственное, на что они могут уповать, это то, что лежит гораздо глубже интеллекта и чего у других не занять. Путь к объективному — это тот самый объект, о котором они раньше думали, что он находится где-то в стороне. «Искание» и «желание» — это, конечно, необходимая первоначальная ступень, но она не ведет куда-нибудь вовне, она ведет внутрь ищущего или желающего. Искание и ищущий, желание и желающий — одно. Когда путь и ищущий — одно, то чем может помочь посторонний? Указания интеллекта и логики — это не более чем указания постороннего наблюдателя. Праджня, мудрость, интуиция и личный опыт — одно.

Когда меч в руках, он представляет собой центр круга, не имеющего окружности. Он готов и утверждать себя и отрицать. Отрицать — это небытие, утверждать — бытие. Меч может быть и тем и другим, в зависимости от ситуации, в которую попадает. Ординарные люди всегда односторонне Когда они видят отрицание (небытие), они предпочитают видеть утверждение (бытие), и наоборот. Но опытный фехтовальщик всегда видит обе стороны, он воспринимает отрицание не как отрицание, а при этом включает для себя и утверждение. И то же с утверждением. В этом — Тайна.

«Там, где вечное пребывает в состоянии небытия, мы видим тайну бытия; там, где вечное в состоянии бытия, мы можем видеть пределы небытия». Этим Лао-цзы хочет показать взаимопроникновение бытия и небытия. Бытие не остается как таковое, и, соответственно, небытие. Оба они готовы переходить из одного состояния в другое. В этом «текучесть» вещей, и фехтовальщик должен быть всегда начеку, чтобы встретить взаимопревращение противоположностей. Но как только ум приостанавливается на одной из противоположностей, он теряет свою текучесть. Фехтовальщик должен всегда держать свой ум в состоянии пустоты, чтобы не возникало препятствий свободе его действий. Текучесть и пустота — это взаимообратимые термины.

Когда никаких препятствий не существует, движение фехтовальщика подобно вспышкам молнии или зеркалу, отражающему в один миг все, что появляется перед ним. Между этим движением и следующим не должно быть ни малейшего интервала. Когда ум испытывает хотя бы немного сомнения, хоть малейшее чувство страха и неуверенности, это сразу же скажется на движениях фехтовальщика и повлечет за собой его гибель.

Этот меч является символом невидимого духа, поддерживающего полную активность ума и тела. Но мы никогда не можем сосредоточить его в какой-то ограниченной части тела. Он подобен духу дерева. Если у дерева не будет этого духа, не будет ни набухших почек, ни распускающихся цветков. Его можно сравнить с духом или энергией «ки» (по-китайски «ци») неба и земли. Если этого духа не будет, не будет грома и молнии, ливней и дуновения ветра. Хотя дух этот бесплотен и его не ощущаешь, он, вне всякого сомнения, контролирует наше существование. «Меч тайны» должен занять место этого духа и взять на себя контроль каждого мгновения в происходящем, в том, что может случиться вовне. Для этого меч должен стать чрезвычайно подвижным, ни на мгновение не должно возникать «остановки». Как только луна появляется из-за туч, не теряя ни мгновенья, она отбрасывает свое отражение всюду, где есть вода, независимо от размера водной поверхности. И расстояние от Луны до Земли — не препятствие для лунного света. Таким же должен быть дух фехтовальщика. Вести себя так в любой ситуации, которая встретится в жизни, очень трудно. В любой ситуации, при любых обстоятельствах встречаясь со всеми сложностями человеческих отношений, проникая в них, вращаясь в них, так трудно не слиться ни с одной, не стать рабом обстоятельств. Однако дзэнский мастер прошел через все стадии тренировки, он свободен от препятствий своей психики (от всех привязанностей). И как бы это ни было трудно, все зависит от самого фехтовальщика. Держа в руках свой меч, он может находиться в состоянии полной духовной свободы и непривязанности. Он может и не распространять свой опыт фехтовальщика на другие виды искусства, но в фехтовании он должен быть мастером самого себя, сам себе господином. А те, кто может и готов опыт своей профессии перенести на любую другую деятельность, обретают ум «повсеместной текучести». Такие люди редки. Большинство же — специалисты в своей узкой области. Во всех случаях главное — уловить изначальный ум истины и единства, который не знает ошибок, а остальное пойдет само собой.

Искусство меча, как я понимаю, не в борьбе за победу, не в испытании силы, не в том, чтобы сделать шаг вперед или назад. Оно состоит в том, что вы (ваше) не видите меня (мое), а я (мое) не вижу вас (ваше). Кто проник туда, где небо и земля не разделялись, где инь и ян еще не разделились, о том и говорят, что он достиг совершенства в своем искусстве.

Человек, который в совершенстве овладел искусством, не пользуется мечом. Его противник сам себя убивает. А когда такой человек пользуется мечом, то только для того, чтобы дать жизнь другим. Когда нужно убивать, он убивает, когда нужно дать жизнь, дает жизнь. Убивая, не думает об убийстве; поддерживая жизнь, не думает о поддерживании жизни, ибо ни в убийстве, ни в поддерживании жизни не замешано «я». Человек не видит «того» и «этого» и в то же время хорошо знает, что есть что. Тому, кто достиг этой свободы, не сможет помешать никто на земле. Он стоит совершенно сам по себе.

Вы бы хотели этого достичь?

Когда вы идете или отдыхаете, сидите или лежите, разговариваете или пребываете в покое, когда едите рис или пьете чай, не позволяйте себе быть вялым, не позволяйте себе лениться, но упорствуйте в поисках «этого». Когда, спустя месяцы и годы, «это» раскроется как свет во тьме, в которой вы находились, не зная, как вам быть со знанием, которое не передается от учителя, и откроется источник чудес, — из него появится действие и не-действие. Когда вы достигаете «этого», вы осознаете то состояние, которое проходит сквозь относительность вещей в вашу повседневную жизнь и не покидает ее. Это я называю Мечом Тайа.

Открывая Меч Тайа в себе, каждый осознает свое совершенство. Когда он чист, даже Дэвы (небесные существа) боятся его, но когда он не чист, они могут сыграть злую шутку с вами. Когда высшая рука встретит другую и они скрестят мечи, ни одна из сторон не одержит победу. Так же было, когда Будда поднял цветок, а Махакашьяна улыбнулся. Например, определить мельчайшее различие в весе, едва взглянув на кусок золота или серебра, — это обычное дело рассудка. Что же касается того, кто достиг совершенства в искусстве фехтования, то он разрубит вас натрое, прежде чем вы обратитесь к одному или уясните три, и, более того, если вы стоите с ним лицом к лицу.

Такой человек не даст вам увидеть своего клинка. Клинок мелькает, как вспышка молнии. Ну а те, кто не получил настоящей тренировки, задержатся на чем-нибудь, потеряв свободу движений. Такой человек испортит клинок и поранит себя. Не допускайте ошибочных мыслей, не занимайтесь бесполезными расчетами. «Это» не выразить словами, «этому» нельзя подражать, «это» необходимо тренировать. Вы должны пережить «это» сами, помимо всех учений.

Когда «это» осознано, оно движется совершенно свободно, независимо от того, как «это» используется. Иногда оно утверждает себя, иногда отрицает, и ничего с ним не поделать.

Мой учитель, Сэкиун, начал изучать фехтование в молодости, а затем стал учеником Огасавары Гэнсина. Гэнсин, в свою очередь, был одним из четырех лучших учеников Ками-идзуми Исэ-но-ками (умер в 1577 г.), который был основателем новой школы Синкагэ-Рю. Можно сказать, что деятельность Ками-идзуми была причиной нового этапа в развитии японского фехтования. После основания Синка-гэ-Рю Огасавара Гэнсин поехал в Китай. Обучая китайцев своему искусству, он встретился с человеком, прекрасно владеющим китайским оружием. Огасавара стал у него учиться, и это чрезвычайно развило его технику. Вернувшись в Японию, он проверил свой новый метод и убедился, что никто не может ему противостоять. Уверенный в абсолютном превосходстве новой техники, он обучал многочисленных учеников. Упорно трудясь, Сэкиун наконец овладел секретом новой школы.

Однако мой учитель Сэкиун этим не удовлетворился. Он начал изучение дзэн под руководством Кохаку, бывшего настоятеля Тофикудзи, одного из главных монастырей Киото, и достиг больших успехов в понимании дзэн-буддизма. В конце концов он пришел к заключению, что никто из великих мастеров фехтования, о которых он знал, включая и его учителя Гэнсина и учителя его учителя Ками-идзуми, не может считаться поистине мастером фехтования. Ибо все они не понимали глубочайшего принципа жизни. В результате, несмотря на хорошую физическую и техническую подготовку, они продолжали оставаться рабами ошибочных, бесполезных мыслей. Они не могли выйти за пределы трех возможностей:

1) победить более слабого соперника;

2) быть побежденным сильнейшим;

3) встречаясь с равным, взаимно поразить друг друга (ай-ути).

Теперь Сэкиун пытается применить к искусству фехтования принцип Небесного Разума или Изначальной Природы. Он был убежден, что это возможно. И однажды наступило великое просветление. Он понял, что, по сути дела, фехтование в технике не нуждается. Ибо когда человек пребывает на троне Небесного Разума, он чувствует себя совершенно свободным и независимым, и тогда он постоянно готов овладеть любыми профессиональными хитростями. Когда Сэкиун испробовал это открытие со своим учителем Огасаварой Гэнсином, он легко его побеждал даже тогда, когда тот пользовался «самыми тайными секретами» своего мастерства. Это было подобно горению бамбука в пламени сильного пожара.

Сэкиуну было уже за шестьдесят, когда я, Итиун, двадцати восьми лет от роду, пришел к нему в ученики. Пять лет я прилагал свои силы, чтобы постичь искусство фехтования, которое мой учитель объединил с принципом и практикой дзэн. И когда я почувствовал себя готовым испытать, чего же я достиг, я бросил вызов учителю. В каждом из трех поединков исходом был ай-нукэ.

«Ай-нукэ» — новый термин в фехтовании. Когда соперники во всем равны и бьются до конца, это кончается ай-ути, или взаимным убийством. При ай-нукэ не происходит ни убийства, ни ранения. «Нукэ» — значит не «убить», «сразить», а «миноватъ», «пройти мимо». Итак, Сэкиун и его ученик Итиун, будучи равными, остались после поединка целыми и невредимыми, они оба избежали «поражения». Итиун пишет: «Это стало характерным принципом нашей школы, которая была названа дзэнским учителем Сэкиуном Кохаку «Меч непребывающего (не задерживающегося) ума».

Когда мой учитель умер, я оставался один и шесть последующих лет провел в глубоком созерцании Небесного Разума, не мысля распространять свое новое искусство. Я погрузился в самосозерцание, забывая голод и холод.

В связи с моими поединками с учителем следует упомянуть один факт. После третьей схватки он выдал мне письменное свидетельство в виде свитка, в котором признал, что я достиг осознания принципа фехтования. Затем мастер вынул из нагрудного кармана четки, воскурил благовония и поклонился мне, как обычно кланяются буддисты.

Не знаю, что именно подразумевал мой учитель, совершая эту религиозную церемонию, но, несомненно, этим он выражал высочайшую похвалу, которую только может выразить один смертный другому.

Хотя у меня вначале не было желания стать учителем новой школы, однако некоторые из моих старых друзей отыскали меня и убедили передать им мой накопленный опыт. Постепенно моя школа и мое имя становились все более известными. По тому, как теперь следуют учению и дисциплине этой школы, я надеюсь, что она будет процветать в грядущих поколениях и удивительные достижения моего учителя не пропадут даром и не исчезнут. Несмотря на это, я думаю, что лучше записать все, что возможно, ибо людям свойственно понимать все по-своему и нужно предупредить возможные неправильные толкования.

Так, рекомендуя себя и своего учителя, Итиун говорит о самом главном в личности фехтовальщика. Фехтовальщик должен отбросить всякое стремление прославить свое имя, избавиться от эгоизма и самовосхваления; он должен быть в согласии с Небесным Разумом и блюсти Высший Закон Природы, который отражается в каждом из нас.

Мой учитель, презирая обывателей, говорит, что они одержимы звероподобными духами, которые, как животные, только и ждут, как бы что-нибудь съесть. Они все время ищут материальных благ и выгод. Они не понимают, что значит человеческое достоинство и законы нравственности, которые управляют человеческой жизнью.

Что касается фехтования, то Итиун советует, во-первых, не полагаться на технические приемы. Большинство фехтовальщиков уделяют им слишком много внимания. Тот, кто хочет следовать Мечу непребывания, должен отказаться от намерения превратить фехтование в источник благополучия или развлечение, в вещь чисто внешнюю, внешне привлекательную. Не следует думать о победе над противником. Фехтовальщик не должен думать об исходе боя, его ум должен быть свободен от подобных мыслей. Первый принцип фехтования — это глубочайшая интуиция прозрения, совершенная интуиция Небесного Разума, который действует в гармонии с любыми обстоятельствами, а больше ничего от фехтовальщика не зависит.

Когда Небесный Разум присутствует в нас, он знает, как ему себя вести, что бы ни произошло. Когда человек видит огонь, его разум сразу знает, как его использовать; когда находит воду, разум подсказывает ему, для чего она. Когда человек видит другого в опасности, разум ведет его на выручку. Пока мы с ним, как бы сложна ни была ситуация, мы будем вести себя как подобает.

Он был еще до нашего рождения, этот принцип, который управляет Вселенной как нравственно, так и физически. Этот творческий принцип имеет четыре аспекта:

• гэн (юань) — «великое»,

• ко (хэн) — «успех»,

• ои (ли) — «продвижение, способствование»,

• тэй (чэн) — «упорство, настойчивость».

Когда человек рожден силой творческого принципа, он воплощает эти четыре аспекта в форме четырех социальных добродетелей:

• дзинь (жень) — «любовь, человеколюбие»,

• ги (и) — «справедливость»,

• рэй (ли) — «правильность»,

• ти (чи) — «мудрость».

Эти четыре добродетели определяют человеческую природу, а другие люди видят в этом человеке духовного вождя.

В чистейшем виде Изначальная Природа функционирует в нас во младенчестве, когда нас еще не отняли от материнской груди. Полагаясь на Природу, позволив ей действовать по своему усмотрению, не препятствуйте ей действовать своим относительным сознанием, тогда мы будем самодостаточны и в зрелом возрасте. Но, увы, когда мы растем, у нас возникает много всяких концепций, позиций и амбиций, которые существенно искажают картину мира, которую мы получаем из наших чувств. И мы уже не можем видеть просто гору, такой, как она есть в ее таковости. Вместо этого на зрительное восприятие горы накладывается много идей о горах, наши предшествующие знания и впечатления. Гора с таким наслоением не чудесна, а чудовищна. Это — результат того, что мы пропитаны всяческими доктринами, учениями, обретенными в результате наших обширных интересов. Тут смешивается личное с политическим, социальным, экономическим, религиозным. Получается совершенно извращенная картина. Вместо того чтобы жить в мире Изначальной Природы, в ее прекрасной наготе, мы живем в искусственном, окультуренном мире и к тому же не сознаем этого.

Если фехтовальщик хочет узнать, как же эта искаженная картина мира влияет на его действия, пусть он наблюдает за собой во время поединка. Он обнаружит, что все его действия противоречат принципу «Непребывающего Меча», который с начала и до конца должен быть согласен с мышлением и действиями младенца. Следуя дисциплине согласия с Природой, шаги фехтовальщика в схватке не будут слишком быстрыми, медленными, безразличными. Они будут как раз такими, как это нужно. Об этом позаботится Изначальная Природа, которой следует ситуация, находящаяся в постоянном изменении. Фехтовальщик не должен выказывать свою смелость, но не должен чувствовать и робости. Он не должен сознавать, что кто-то противостоит ему. Он должен чувствовать себя так, будто занимается своим обычным делом — например, радуется завтраку. Пусть фехтовальщик держит свой меч, как вилку за завтраком, когда поднимает кусочек и берет его в рот, а потом кладет вилку, когда она не нужна, по окончании завтрака. Если фехтовальщик думает, что схватка требует чего-то большего, значит, он еще не закончил учиться и ему рано покидать стены школы.

Чтобы объяснить чудесное действие Небесного Разума и Изначальной Природы в человеке, мы употребляем различные выражения, но главное здесь — вернуть к невинности «первоначального человека», то есть времени нашего раннего детства, которое часто называем Великим Пределом («тайкеку»; по-китайски «тай-цзи») или Природой в ее таковости, состоянием не-действия, пустоты. Но большинство людей, вместо того чтобы смотреть в суть явления, накручивают слова на слова и все больше и окончательно в них запутываются.

Таким людям лучше всего вернуться во времена своего детства и посмотреть, как ведет себя ребенок. Земля может расколоться, а ребенок и внимания не обратит. Убийца бросится в его дом и станет его убивать, а он только ему улыбнется. Разве это не демонстрирует подлинное мужество? Ну, а раз это ясно, то посмотрим, как он будет вести себя в этой всемирной игре, в которой мы участвуем, ради которой мы почти готовы пожертвовать своей жизнью или бесстыдно пускаем в ход самое подлое коварство. Будет ли дитя радоваться, если его сделают императором или наградят самым высоким орденом? В ответ на это младенец даже не моргнет глазом. Мы можем сказать, что он просто ничего не знает о мире взрослых и этим все объясняется.

Что истинно в мире взрослых? Все в нем суета сует. А то, что волнует младенца, действительно существенно. Младенец не уносится мыслями в прошлое и будущее. Потому он свободен и не знает страха, неуверенности, тревоги или «мужества жить». Фехтовальщику, как и всем нам, необходимо сознавать Небесный Разум, который движет младенцем. Дети его не сознают, он просто движет ими. А нам нужно привести в полное сознание Природу, которая раскрывает в нас Небесный Разум. Достичь зрелости — не значит стать пленником всяких рассуждений, это значит достичь сознания того, что лежит в самой глубине вашего существа. Это и есть «истинное знание» (рети), «искренность» (макото), «благоговение» (кэй), «безошибочность» (тантеки). Как бы стар ни был человек, детское в нем не умерло, оно всегда свежо, энергично, воодушевляюще.

Когда стоишь с мечом перед противником, продвинься вперед, если дистанция слишком велика, и ударь. А если сразу стоишь на правильной дистанции, то ударь сразу с того места. Думать не нужно.

Однако с большинством фехтовальщиков дело обстоит по-иному. Как только они окажутся перед противником, они уставятся на него, определят, на какой они с ним дистанции, выберут позицию, которая кажется им наилучшей, проверят длину меча, поразмыслят о том, как бы применить прием, и т. д. Их мозг лихорадочно работает, решая, какую же тактику из тех, которым его научили, применить в данном случае. Они понятия не имеют о Небесном Разуме и его действии при разных условиях. Величайшая ошибка в фехтовании — это пытаться предугадать исход поединка. Вы не должны думать, чем это кончится — победой или поражением. Просто доверьтесь вашей Природе, и тогда ваш меч ударит в надлежащий момент.

Может быть, самый верный совет, который дает Итиун, заключается в том, что первым шагом в тренировке фехтовальщика должна быть мысль об «ай-ути» — взаимном убийстве, в момент, когда он приступает к поединку. Этот совет имеет самое существенное психологическое значение. Иными словами, ай-ути означает, что не нужно думать об исходе поединка, о своей безопасности. Если человек вступает в поединок в таком душевном состоянии, он действует более эффективно и противостоять ему сможет только противник, имеющий такую же позицию. Подобные примеры уже приводились в этом тексте. Мысль об ай-ути — и это главное — должна быть у фехтовальщика с самого начала, а не в конце.

Второй урок Итиуна демонстрирует самую суть его методологии и его глубочайшее проникновение в тайны человеческой психологии.

Кажется, что не трудно придерживаться мысли об ай-ути с самого начала поединка, но если все это так легко, то возникает мысль о несомненной победе над противником, а эта мысль более всего препятствует естественному функционированию Небесного Разума. В тот момент вы можете подумать: «Как же я так двойственно думаю? Сначала я решил, что быстро закончу поединок, и тут же начал мечтать о победе». Подобное размышление тут же приведет вас и ваш ум в состояние куфу.

Если вы продолжаете в течение нескольких лет свою практику, в конце концов вы достигнете прозрения Небесного Разума, который никогда не подчиняется никакой форме движения, то есть никакой форме нерешительности ума. Разум, Природа, или душа, или субстанция — все это синонимы — всегда спокойна, недвижима, неизменна, она действует на бесконечных путях, и она вне досягаемости мысли.

Прежде чем закончить эту длинную экспозицию школы фехтования, называемой «Меч непребывания», я хочу отметить четыре характерных момента в рукописи Итиуна.

1. Отсутствие стереотипных техник.

2. Мягкость, кротость духа (кшанти) или непротивление (недеяние). Эти термины сильно напоминают философию Лао-цзы или Чжуан-цзы.

3. Убеждение, что «я лучший в мире фехтовальщик». Это соответствует тому, что, согласно традиции, сказал Будда при своем просветлении: «На небесах и на земле я единственный достоин почитания!» Сравнить эти высказывания интересно по двум причинам. Итиун приветствует «детскость» как воплощение принципа фехтования, и Будда сказал эти слова, когда был младенцем, новорожденным. Но дитя Итиуна — это мужественный фехтовальщик, прошедший через все события и испытания, рискуя своей жизнью. Иными словами, дух и учение дзэн исповедуют Итиун и Будда. Оба хотят соскрести грязь, которая накопилась на нашем существе еще до нашего рождения, и раскрыть Реальность, как она есть, в ее таковости. Вот вся нагота, которая соответствует буддийской концепции о пустоте (шуньяте).

4. И еще одна особенность «Меча непребывания» — идея об ай-нукэ. Этому не учила ни одна школа. В других школах при равенстве противников все кончалось взаимным убийством, но в школе «Меч непребывания» финал не был трагичен — все кончалось без жертв.

Как я уже говорил, «нукэ» означает «не ударить». Ни один из соперников не наносит другому удара или ранения. Когда несовершенный мастер вызывает на поединок настоящего мастера «Меча непребывания», он совершает самоубийство. Настоящий мастер не преследует цели убивать. И когда несовершенный мастер встречается с мастером «Меча непребыванияего же злой дух его и убивает. Мастер даже может и не подозревать, что его меч сразил противника. Можно сказать, что Небесный Разум наказал тех, кто пошел против него, а «детскость» мастера остается такой же жизненной, как и была.

Такуан был дзэнским учителем, который пользовался фехтованием как методом тренировки. Его меч, как палка (здесь проводится аналогия) дзэнского учителя, бьет ученика, который, не усвоив урока, пытается действовать. Меч Сэкиуна унаследовал Итиун, это настоящий «Меч недеяния», а в нем выражается сущность философии праджня — парам ита (по-японски «хання-харамита»).

Сейчас есть около двухсот школ фехтования, но все они обязаны четырем ученикам Ками-идзуми Исэ-но-ками. Мой учитель, Сэкиун, учился у одного из них. Это Огасавара Гэнсин. Гэнсин после посещения Китая, где овладел чисто китайским оружием, создал собственный стиль фехтования, настолько совершенный, что во всех последующих поединках не имел себе равных. Мой учитель, Сэкиун, в совершенстве овладел методом Гэнсина, но позже, когда Сэкиун пришел к пониманию дзэн, он отринул все, чему раньше научился, и обрел истинное знание. Он вступил в схватку со своим учителем. В результате методы, основанные на совершенной технике боя, потерпели поражение.

С тех пор Сэкиуна никто не мог победить, его система была выше других.

Вывод Итиуна: лучшие фехтовальщики Японии не могли его победить потому, что строили свои системы на каком-то одном приеме или методе, на техническом совершенстве. Сэкиун же, изучив дзэн, овладел «Мечом недеяния». Это непривязанность ни к одному методу, воплощение самого Небесного Разума, выходящего за пределы человеческого разумения. Достигнув дзэнского сатори, Сэкиун обрел святость. Его «Меч непребывания» не имел ничего общего с тактическими тонкостями, то есть всем тем, что обычно составляет искусство фехтования. Его меч, совершенно свободный от мирских побуждений и интересов, был движим духом владельца, у которого было чистое сердце и свободный, «пустой» ум (не-ум, мусин). Поэтому и меч был совершенно свободен у него в руках. И никто из тех, кто не достиг той же степени просветления ума, что и Сэкиун, не мог его победить. В конце концов, фехтование — дело не техники, а высокого развития духовности. Отсюда и заявление Итиуна, что ему нет равных.

Из всех японских искусств фехтование, вероятно, наиболее близкого к дзэн потому, что проблема жизни и смерти здесь стоит с наибольшей остротой и реальностью. В фехтовании у человека нет права на ошибку, у него нет времени поразмыслить. Все, что он делает, исходит прямо изнутри и не поддается контролю сознания. Фехтовальщик должен действовать инстинктивно, а не интеллектуально. Во время напряженной схватки решается — жить или умереть. Самое ценное — время, его нужно использовать максимально эффективно. Малейшее мгновение расслабления (суки) — и противник воспользуется им и уничтожит вас. Тут речь идет не просто о поражении или унижении.

Мгновение интенсивного сосредоточения — это момент совершенного единения субъекта и объекта, личности и ее поведения. Пока это не достигнуто, поле сознания не очищено, все еще остается «слабый след мысли», который препятствует прямому и непосредственному действию, исходящему из глубины личности, иными словами — из неосознаваемого. Это приводит к тому, что меч противника находит разрыв обороны, разрыв в нашем сознании.

Вот почему фехтовальщику советуют освободиться от мысли о смерти и от беспокойства за исход поединка. Пока осталась хоть какая-то мысль, она приводит к гибели. Китайская пословица говорит: «Если ваши действия совершенно непоколебимы и цельны, даже боги будут вас бояться и избегатъ». Такая твердость, решительность ума и духа должны присутствовать в боевом искусстве фехтовальщика. Без этого никакая концепция и тем более единение невозможны. Сосредоточенность, единоумность, концентрация (экаграта), решительность, непоколебимость ума и духа — все они исходят из одного. Это «одно» в дзэн называется состоянием «не-ума» (мунэн), это соответствует «детскости», в которой еще нет и зачатка умозрительности и схематичности.

Кое-кто может сказать: непоколебимость ума — это высшее качество человека, и мы не можем его достигнуть до тех пор, пока не вполне созрели, ибо это — свойство вполне сформированного ума. Но, достигнув этого, как можно от всего отказаться и вернуться к духовному состоянию детства? Как можно вернуться к самому началу после того, как совершили тяжелое и утомительное путешествие? Или как можно совместить высокий ум с беспомощностью ребенка? Это один из возможных взглядов на проблему, но не забудьте, что есть и второй, согласно которому дитя превосходит того, кто «полностью развит». Что здесь имеется в виду?

Спеша сделать себя «вполне развитым», мы совершенно отрицаем то важнейшее качество, которым обладает дитя, — веру в неизвестное бытие. Это неизвестное можно назвать Неизвестным Разумом, Дао, Богом, неосознаваемым или глубочайшим «я». Ввиду того что неизвестное, какое бы ему имя ни давали, не поддается постижению сознательной частью ума, оно теряет свою сущность, свою таковость в тот момент, когда сознание пытается его схватить. Это неизвестное мы оставляем позади «развития», «зрелости», да так, что совершенно о нем забываем и не имеем представления, как оно осуществляется в нас. Когда фехтовальщик или монах говорит о «детскости» или «не-уме», большинство людей не понимают, о нем идет речь. А пытаясь понять, мы низводим или возводим «это» (в зависимости от того, как к «этому» относиться) на обычный уровень сознания, где пытаемся рассуждать о нем так, как обычно рассуждаем вообще обо всем, В результате смысл совершенно меняется. А когда кто-нибудь ссылается на «это» или обращается к «этому», то мы «это» не узнаем.

Непоколебимость ума, восстановление «этого» — оно всегда присутствовало в нас, сохранялось и не было искажено. Вопрос в том, как «этим» правильно пользоваться. Фехтовальщик, пройдя подготовку у дзэнских учителей, приобретя большой собственный опыт, начинает различать в себе Присутствие и важность этой «неизвестной величины», которую мы сейчас пытаемся как-то обрисовать.

И в заключение приведем цитату-наставление из трактата Дзягю Тадзима-но-ками.

Ум (кокоро) — это пустота (ку, шуньята), но из этой пустоты создается вся бесконечность действий, в руках она хватает, в ногах — ходит, в глазах — видит и т. д. Однажды этот ум надо удержать, хотя это сделать трудно, ибо этому нельзя научиться только теоретически. Собственно, фехтование в том и состоит, чтобы пережить это. И когда это достигнуто, тогда слова человека — сама искренность, его действия исходят прямо из изначального ума, свободного от всех эгоистических мыслей и побуждений. Тот ум, которым обычно пользуемся мы, грязен, но изначальный ум всегда чист, он — само Дао.

Я так об этом говорю, будто сам пережил это, но на самом деле я далек от того, чтобы быть настоящим даосом, Дао-человеком. Я пишу так просто потому, что вся человеческая жизнь должна быть в согласии с этим направлением ума. И если нам не удается так жить каждое мгновение, мы должны, по крайней мере, пытаться достичь этого в нашей профессии, в нашем искусстве.

Примечания:

1

Текст письма Такуана перемежается пояснениями и комментариями Т. Судзуки, данными современным языком, в связи с тем, что оригинал может вызвать непонимание читателя. Комментарий здесь и в остальных разделах этой главы выделен курсивом.

2

Тайа — один из трех мечей, изготовленных Фукоси по приказу короля Фу в Древнем Китае Меч Тайа известен за свои прекрасные качества, это синоним идеального качества.