Глава 6

Катастрофа

Тяжелое положение на западном направлении. Первоочередные меры по воссозданию стратегического фронта. Могли ли Ставка и Жуков спасти окруженные войска и предотвратить катастрофу? Попытка прорваться 11 октября у Богородицкое не удалась, 19-я армия повернула на юг. Агония 20-й и 24-й армий южнее Вязьмы. Получив отпор на Можайской линии обороны, фон Бок вынужден был временно прекратить наступление. Масштабы катастрофы, куда делся миллион бойцов? Сосчитаем ли мы когда-нибудь потери вооруженных сил в минувшей войне?

На московском направлении планомерно отвести войска двух фронтов на Ржевско-Вяземский рубеж не удалось. В окружении в районе Вязьмы оказались 36 стрелковых дивизий из 58, все 9 танковых бригад и половина артполков РГК. Вместе с войсками в котел у Вязьмы попали и полевые управления четырех армий (19-й и 20-й армий Западного фронта, 24-й и 32-й армий Резервного). Остальные войска, не попавшие в окружение, отошли на восток и северо-восток. В оперативном окружении под Брянском оказались три армии и их полевые управления, а также и сам командующий фронтом. Штаб фронта оказался в Белеве без средств связи. Войсками этого фронта в основном руководили Ставка и Генштаб. По существу, Западный, Резервный и Брянский фронты, как оперативно-стратегические объединения, перестали существовать. Таким образом, в течение каких-то семи-восьми дней из боевого строя Красной Армии выбыло 13 армий (из 16 оперативных объединений), до сих пор удерживавших фронт на Западном стратегическом направлении. В результате сложилось крайне тяжелое положение: в обороне советских войск на Западном стратегическом направлении протяженностью 800 км зияла брешь шириной до 500 км. Закрыть ее было нечем, так как резервы Ставки были еще раньше израсходованы для восстановления фронта на юго-западном и орловском направлениях. Это было равносильно катастрофе, которая кардинально изменила обстановку на всем советско-германском фронте. Ее тяжелые последствия еще долго определяли все решения Ставки ВГК и последующие действия Красной Армии.

Во второй декаде октября почти все пути в глубину страны были открыты. Единственной преградой на пути вермахта к Москве оставалась Можайская линия обороны, строительство которой, начатое еще в июле, еще не было завершено. От Волоколамска до Калуги имелись в различной степени готовности четыре укрепрайона (УР). Здесь коллективными усилиями населения и выведенных на рубеж строительных частей удалось за короткий срок проделать большую работу по строительству укреплений. Было построено: огневых точек из сборного железобетона — 289, деревоземляных и с железобетонными колпаками — 534, отрыто 111 километров противотанковых рвов и 95 километров эскарпов. Но план был далек от завершения — продолжалось строительство еще 110 дотов и 433 дзотов. Особенно слабо был подготовлен Калужский УР, ибо его оборудование началось позже других. Несколько отставал от общего хода строительства и Волоколамский УР. Но для обороны укреплений требовались войска, которых в распоряжении советского командования не было.

Воссоздание Западного фронта пришлось начинать чуть ли не с нуля. Все войска, действующие на московском направлении, с 11 октября были объединены в новый Западный фронт под командованием генерала армии Г.К. Жукова, перед которым была поставлена задача всеми имеющимися в его распоряжении силами остановить наступление немецких войск. Становлению фронта обороны на новых рубежах во многом способствовало упорное сопротивление войск, окруженных под Вязьмой и Брянском, а также заблаговременно принятые Ставкой и ГКО меры по оборудованию Можайской линии обороны. Ставка ВГК приняла решение о формировании 16, 5, 43 и 49-й армий, которые должны были развернуться на Можайской линии обороны. Для этого были использованы полевые управления 16, 31, 33 и 49-й армий, избежавших окружения. Жуков приказал все соединения и части, оказавшиеся на волоколамском направлении, включить в состав 16-й армии под командованием К.К. Рокоссовского, на малоярословецком — 43-й армии генерала К.Д. Голубева и на калужском — 49-й армий генерала И.Г. Захаркина. Войска, действующие в районе Наро-Фоминска, вошли в состав 33-й армии под командованием генерала М.Г. Ефремова, на можайском направлении — в состав вновь созданной 5-й армии под командованием Д.Д. Лелюшенко.

По расчетам, для полевого заполнения укрепрайонов Можайской линии обороны и промежутков между ними требовалось не менее 150 батальонов. К 10 октября этот оборонительный рубеж занимался силами четырех стрелковых дивизий, отрядами курсантов различных военных училищ, тремя запасными стрелковыми полками и пятью пулеметными батальонами. В общей сложности, эти силы были равны примерно 45 батальонам. По неполным данным, в районах формирования армий на Можайской линии обороны располагались войска общей численностью немногим более 62 тыс. человек. Так, 16-я армия насчитывала всего 15 423 человека, в том числе 316-я стрелковая дивизия — 11 192 человека, училище имени Верховного Совета — 1414; 5-я армия — 20 385 человек, в том числе 32-я стрелковая дивизия — 12 тыс. человек, два батальона 230-го запасного стрелкового полка 33-й запасной стрелковой бригады — 1778 человек и батальон курсантов Московского военно-политического училища имени В.И. Ленина. В 43-й и 49-й армиях всего было 26 205 человек, в том числе в 312-й сд — 11 400, в 110-й сд — около 6 тыс., в Подольском пехотном училище — 569, в Подольском артиллерийском — 560 и в четырех 4 полках ПТО — 13001. К моменту выхода к ней передовых отрядов противника войсками было занято примерно 135 км из 200 и фланги укрепрайонов оставались неприкрытыми.

Армии пополнялись по мере формирования новых частей, и подхода резервов. В последующие дни сюда были выдвинуты дополнительно пять танковых бригад, пять вновь созданных пулеметных батальонов и десять противотанковых полков (по штату они соответствовали батальонам. Полками их объявили, видимо, для того, чтобы поднять моральный дух войск на фронте). По другим данным, Западному фронту были переданы восемь танковых и две механизированные бригады, а также несколько стрелковых соединений, а Брянскому фронту — две танковые бригады и один усиленный танковый батальон. К середине октября на Можайской линии обороны были развернуты войска численностью около 90 тысяч человек. Но этих сил для создания устойчивой обороны было явно недостаточно, так как крупных оперативных резервов создать не удалось. На Можайскую линию обороны началась перегруппировка войск с соседних фронтов и из глубины страны. Сюда перебрасывались 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков и ряд других частей. По мере их прибытия они направлялись в первую очередь для прикрытия основных направлений: можайского, малоярославецкого, калужского и волоколамского. На этих же направлениях сосредоточивались все имеющиеся артиллерийские и противотанковые средства.

Были приняты все возможные меры по ускорению переброски на запад резервов из глубины страны. Так, был максимально увеличен темп подвоза соединений по железной дороге. Воинские эшелоны двигались сразу по двум колеям на минимально допустимой дистанции между ними. На это время останавливались все встречные перевозки, даже с военными грузами. Именно таким образом к середине октября были переброшены 316-я стрелковая дивизия, сформированная в июле в Алма-Ате, 312-я из Казахстана, 313-я из Туркестана и 178-я из Сибири. Для ускорения доставки резервов в назначенные районы и повышения маневренности войск были собраны все средства транспорта, имевшиеся в Москве. К середине октября на усиление обороны Москвы прибыло 12 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад и 40 артиллерийских полков и другие части. Авиация была также пополнена новыми формированиями и двумя дивизиями дальней бомбардировочной авиации.

Но для выдвижения резервов Ставки и соединений с соседних фронтов и из глубины страны требовалось время, на которое надо было задержать противника любой ценой. Обстановка же на фронте, где продолжались бои с наступающим противником, требовала принятия немедленных решений, так как в распоряжении Западного фронта резервов не было. Ставка была вынуждена командовать отдельными дивизиями, боеготовыми танковыми бригадами и противотанковыми частями, усиливая наиболее угрожаемые направления. В зависимости от реально складывающейся обстановки на направлениях продвижения противника иногда приходилось менять предназначение некоторых соединений и частей. Так, фактически в составе 5-й армии в период с 11 по 18 октября 1941 г. находились: 32-я стрелковая дивизия, 18, 19, 20 и 22-я танковые бригады, мотоциклетный полк, один стрелковый полк 133-й стрелковой дивизии, 121, 367, 421, 509-й артиллерийские полки противотанковой обороны, пять гвардейских минометных дивизионов («РС»).

В связи с непосредственной угрозой Москве решением ГКО от 12 октября начала создаваться еще одна линия обороны на ближних подступах к столице. Она включала полосу обеспечения и два оборонительных рубежа. Первый из них строился на удалении 15–20 км от Москвы. Второй — городской — по линии окружной железной дороги. Эта система обороны получила название Московской зоны обороны, в которую входили части московского гарнизона, вновь формируемые дивизии народного ополчения, истребительные батальоны и части НКВД.

Между тем разведывательный отдел штаба группы армий «Центр» 14 октября сделал вывод, что противник в настоящее время не в состоянии противопоставить наступающим на Москву немцам силы, способные оказать длительное сопротивление западнее и юго-западнее Москвы. Все, что осталось от противника после сражения, оттеснено на север или юг. Немецкое командование и представить себе не могло, что русским удастся в столь короткие сроки собрать на подступах к Москве значительные силы.

Передо мной лежат копии трофейных карт с положением немецких войск на каждый день. Придется воспользоваться ими, чтобы попытаться воссоздать более или менее ясную картину событий, происходивших в начале второй декады октября 1941 г. на Западном стратегическом направлении советско-германского фронта. На внутреннем фронте окружения в районе Вязьмы были задействованы 23 дивизии, из них шесть танковых (группировка вражеских войск на 9 и 11 октября показана на схемах 19 и 20). Соединения 41-го и 56-го моторизованных корпусов 3-й танковой группы, не задействованные на удержании внутреннего фронта окружения, находились на рубеже дороги Сычевка, Вязьма. Южнее Вязьмы расположились главные силы 4-й полевой армии и 4-й танковой группы противника, готовых к отражению любых попыток деблокады. Сплошного внешнего фронта окружения, как такового, до 11 октября и даже позже не было. Восточнее меридиана Вязьмы на территории севернее автострады действовали в основном лишь разведывательные и передовые отряды противника.

Казалось бы, в такой обстановке нужно было приложить одно усилие и коридор для выхода окруженных войск из котла будет обеспечен. Конев, когда ставил Рокоссовскому задачу на деблокаду, как раз исходил из того, что противник занимает оборону на внешнем фронте окружения лишь отдельными опорными пунктами. Возможно, Рокоссовский поспешил с отходом на Гжатск. Но в его распоряжении была лишь одна 50-я стрелковая дивизия, да и то не в полном составе. Этими силами можно было нанести более решительный удар по противнику, занявшему Гжатск, с запада. Но он, не зная общей обстановки, поспешил на соединение со своими войсками, обойдя город с севера. Другие дивизии, которые должны были войти в состав 16-й армии, сами оказались в окружении.

Видимо, поэтому иногда высказывается мнение, что Ставка и Жуков, как новый командующий Западным фронтом, не все сделали, что было возможно, по деблокированию окруженной группировки наших войск в районе Вязьмы. Есть ли основания для столь серьезного обвинения и вообще, правомерна ли такая постановка вопроса? Несомненно, вопрос о помощи войскам, окруженным под Вязьмой, обсуждался И.В. Сталиным и Г.К. Жуковым. Остались ли следы этих переговоров в архивах, узнаем ли мы когда-нибудь, о чем они говорили и какие указания получил новый командующий Западным фронтом? Возможно, ему было приказано спасать все, что возможно, но главное — остановить врага и спасти Москву. Когда Жуков лично ознакомился с обстановкой, он убедился, что для одновременного решения двух задач — деблокады окруженных войск и воссоздания фронта на подступах к Москве — сил и времени не было. Впрочем, и для одной задачи сил не хватало. На мой взгляд, такая альтернатива — спасать ли окруженные войска или создавать новый фронт для защиты Москвы — перед ним не стояла. Для Жукова с самого начала в качестве приоритетной была задача организации обороны подступов к Москве, к которой вот-вот могли прорваться танковые колонны врага. И возможностей для оказания действенной помощи окруженным извне у него не было.

С позиции сегодняшнего дня, когда раскрыты все карты, это особенно ясно. Война — вещь суровая: в создавшейся обстановке надо было чем-то жертвовать. Ну, не Москвой же. Попытка использовать войска, прибывающие на западное направление для деблокады окруженных под Вязьмой армий, не имела шансов на успех. В сражении вне подготовленных рубежей наспех собранные войска, несомненно, потерпели бы поражение. В этом случае пала бы и Москва. Официально это никогда не признавалось и вряд ли будет признано. Но от этого ничего не изменится. Если что и делалось, то только в надежде на самостоятельный прорыв окруженных войск, чтобы хоть какую-то часть их войск можно было использовать для защиты Москвы. Ведь уже начали пробиваться, и довольно успешно, из окружения армии Брянского фронта. Но под Вязьмой окружение было настолько плотным, что без помощи извне это оказалось невозможным.

К тому же к 10 октября обстановка на фронте еще более ухудшилась. Частью сил 9-й армии и 3-й танковой группой противник возобновил наступление против правого крыла Западного фронта в направлении Ржев и Калинин. Этим силам удалось захватить Сычевку, а затем Зубцов. Почти ничем не прикрытый разрыв в оперативном построении наших войск между Зубцовым и Гжатском, захваченным еще 9 октября частями моторизованной дивизия СС «Рейх», составил 7580 км. Промежуток между Гжатском и Юхновым шириной около 100 км также прикрыть было нечем. В полосе же Брянского фронта, войска которого пытались вырваться из оперативного окружения, вообще не было организованного фронта, за исключением участка под Мценском.

Жуков вспоминает:

«Самым важным было тогда выиграть время для подготовки обороны войск фронта. Если с этой точки зрения оценить действия частей, окруженных западнее Вязьмы, то надо отдать должное их героической борьбе.

Командование фронта и Ставка помогали окруженным войскам. Осуществлялась бомбардировка с воздуха немецких боевых порядков, сбрасывались с самолетов продовольствие и боеприпасы. Но большего тогда фронт и Ставка для окруженных войск сделать не могли, так как не располагали ни силами, ни средствами. Дважды — 10 и 12 октября — были переданы командармам окруженных войск радиограммы, в которых содержалась краткая информация о противнике, ставилась задача на прорыв, общее руководство которым поручалось командующему 19-й армией генералу М.Ф. Лукину. Мы просили немедленно сообщить план выхода и группировку войск и указать участок, где можно было бы организовать помощь окруженным войскам авиацией фронта. Однако на обе наши радиограммы ответа не последовало: вероятно, пришли они слишком поздно. По-видимому, управление было потеряно, и войскам удавалось прорываться из окружения лишь отдельными группами» [64].

На перечисление всех мер, направленных на оказание помощи окруженным войскам, Жукову в его воспоминаниях хватило одного абзаца, да и там не все соответствует действительности. Например, 9 октября из 39 самолето-вылетов авиации Западного фронта более половины было задействовано в районе Гжатска, который захватили части одной дивизии противника. Запланированная выброска окруженным войскам боеприпасов и горючего также не состоялась. 11 октября Лукин и Болдин доложили о тяжелом положении окруженных войск. Командование окруженными войсками нуждалось в достоверных данных о противнике, чтобы принять верное решение на прорыв, в помощи ударами авиации с его началом. Но и этой помощи оказано не было.

В создавшейся обстановке главным было задержать продолжающие наступать подвижные соединения противника. Для этого, прежде всего, необходимо было оценить степень угроз по направлениям их действий, выявить наиболее опасные, чтобы направить туда сохранившиеся силы и подводимые резервы. Но деятельность разведки была нарушена. Ее неэффективность приводила к неправильной оценке противника, его намерений и возможностей и, как следствие, к принятию неверных решений. На это накладывалось незнание положения и состояния своих войск, избежавших окружения, утрата управления ими. Все это не позволяло локализовать прорывы даже незначительных сил противника.

Но тут начали сказываться последствия серьезного просчета, допущенного германским главным командованием. В упоении от успехов первых сражений операции оно решило одновременно с продолжением наступления на Москву по кратчайшему пути совместными усилиями групп армий «Север» и «Центр» разгромить Северо-Западный фронт и войска, отступающие под нажимом корпусов северного крыла группы армий фон Бока. Южнее 2-я армия одновременно с ликвидацией советских войск, окруженных в районе Брянска, должна была наступать в юго-восточном направлении, а 2-я танковая армия Гудериана — совершить глубокий обход Москвы с юго-востока через Тулу, Каширу. Таким образом, были задуманы гигантские клещи, в которые должны были неизбежно попасть еще оставшиеся русские войска и большевистская столица. С запада на Москву продолжала наступать только часть сил 4-й армии и 4-й танковой группы противника. По мнению фон Бока, это сражение должно было стать последним напряжением его сил в битве за Москву.

Поворот на север и северо-восток сразу двух, а на юг — одного оперативного объединения привел к ослаблению нажима врага в центре Западного фронта. Наше командование незамедлительно воспользовалось этим благоприятным обстоятельством. К тому же надежды гитлеровского командования на быструю ликвидацию котла под Вязьмой и высвобождение удерживающих его соединений не оправдались. Немцы не учли силу сопротивления советских войск, которые своими непрекращающимися и настойчивыми попытками вырваться из окружения продолжали сковывать значительные силы врага. К исходу 11 октября на внутреннем фронте окружения все еще было задействовано 18 дивизий противника, 12 и 13 октября — 12–13 дивизий, в том числе по-прежнему — 6 танковых. К тому же выведенным из боя соединениям требовалось какое-то время для приведения их в порядок и отдыха личного состава (схема 21). Наращивать силу удара в северо-восточном направлении оказалось нечем.

Тем не менее части 41-го моторизованного корпуса противника во второй половине дня 11 октября продолжили наступление в направлении Старица, Калинин. Передовой отряд 6-й пехотной дивизии, обойдя укрепленный рубеж с востока, начал продвижение на Ржев, до которого оставалось всего 25 км. 1-я танковая дивизия, «преследуя отступающего слабого врага, 11 октября в 12.15 захватила Зубцов и продолжила наступление на Старицу, пока хватит горючего». Из дивизии с радостью доложили, что мост через Волгу в Зубцове не разрушен. Однако позднее выяснилось, что немцы два больших каменных моста через р. Осуга (приток Волги) ошибочно приняли за мост через Волгу. 56-й армейский корпус в составе 129-й пехотной и 14-й моторизованной дивизий продолжил выдвижение на северо-восток в общем направлении на Калинин с задачей совместно с 41-м корпусом не допустить отхода противника, отступающего под натиском частей северного фланга 9-й и южного фланга 16-й армий. Назревала угроза окружения соединений 22-й армии. Однако советское командование днем раньше предприняло решающие контрмеры. В связи с осложнением положения на Ржевском направлении Жуков отвел войска левого фланга 22-й и 29-й армий на рубеж р. Волга до Зубцова, приказав им ускорить отход за реку. При этом он потребовал задать дивизиям темп отхода 60–70 км в сутки[296].

Понимая, что соединения 29-й армии и назначенные части не успеют прибыть в район Старицы (находится на полпути между Ржевом и Калининым) и к Калинину, Жуков просит Ставку немедленно выдвинуть в район Калинина не менее одной стрелковой дивизии и танковой бригады, чего фронт сейчас сделать не может. Вместо 119-й стрелковой дивизии, которая оказалась скованной боем с противником, туда по железной дороге была отправлена 178-я сд. Одновременно Жуков просит Ставку дать распоряжение Северо-Западному фронту о переброске по железной дороге в район Старицы трех кавалерийских дивизий. Но осуществить этот маневр не успели. 12 октября враг занял Погорелое Городище, а к вечеру этого же дня — Лотошино и Старицу. Причем Старицу захватил передовой отряд 36-й моторизованной дивизии в составе батальона. Основные силы этой дивизии занимали рубеж Погорелое Городище, Карманово (схема 20). На рубеже Погорелое Городище, Гжатск действовали передовые отряды частей 36-й моторизованной дивизии, а в район Пречистое — 14-й моторизованной дивизии. После захвата подвижными соединениями противника Старицы и Лотошино на это направление выдвинулись пехотные дивизии 6-го и 27-го армейских корпусов.

Прорыв обороны Западного фронта на калининском направлении серьезно осложнил общую обстановку. Враг устремился на Калинин, в котором оставались лишь курсы младших лейтенантов и отряд народного ополчения. Ставка приняла ряд срочных мер по усилению группировки войск в этом районе. 5-я и 133-я стрелковые дивизии, направлявшиеся на Можайскую линию обороны, были задержаны в районе Калинина. Северо-Западному фронту было приказано направить в район города две стрелковые и две кавалерийские дивизии, 8-ю танковую бригаду под командованием П.А. Ротмистрова и мотоциклетный полк. Эти части под командованием начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина получили задачу к 15–16 октября сосредоточиться в районе Вышний Волочек, Есиновичи.

К исходу 13 октября противник вышел к западным окраинам города. На следующий день части 1-й танковой дивизии противника при поддержке авиации отбросили 5-ю стрелковую дивизию, которая не успела организовать прочную оборону Калинина, и ворвались в город. К Утру 15 немцы захватили большую часть города. Только один стрелковый полк еще удерживал северо-западную окраину города, седлая Ленинградское шоссе. На следующий день немцы, прорвав его оборону, стали развивать наступление вдоль шоссе Калинин — Торжок, сумев за два дня продвинуться в северо-западном направлении на 40 км. Но в результате встречного боя с выдвигающейся навстречу 8-й танковой бригадой его передовые части были остановлены. Противник частью сил попытался продвинуться и на юг по Московскому шоссе. Но здесь путь ему преградили 5-я стрелковая дивизия, 21-я танковая бригада и некоторые части 30-й армии, отошедшие в этот район.

В этой обстановке Ставка ВГК 17 октября приняла решение о создании на базе войск правого крыла Западного фронта (22, 29 и 30-я армии) Калининского фронта. Командующим был назначен генерал И.С. Конев. Основной задачей фронта являлось освобождение Калинина и срыв попыток врага обойти Москву с севера. Это важное и своевременное решение позволило упорядочить управление войсками на стыке Северо-Западного и Западного фронтов. Полоса обороны последнего сократилась почти вдвое. Но слабо прикрытый разрыв между Калининым и Минским шоссе достигал 150 км.

18 октября оперативная группа генерала Ватутина разгромила части 3-й танковой группы генерала Рейнгардта в районе поселков Марьино, Медное и прочно закрепилась на рубеже северо-западнее Калинина. Соединения Ватутина были включены в состав 31-й армии, командующим которой был назначен генерал В.А. Юшкевич. Прежний генерал В.Н. Далматов за крупные упущения в управлении войсками при обороне Ржева был отстранен от должности и предан суду военного трибунала. Не имели успеха и части 9-й армии врага, перешедшие в наступление в направлении Торжок, Вышний Волочек. Однако, несмотря на принятые меры, выбить врага из Калинина не удалось. Но активными действиями Калининского фронта план окружения войск Северо-Западного фронта был сорван. Противник понес большие потери. Так, в результате боев в районе Калинина 1-я танковая дивизия, имевшая на 28 сентября 111 боеготовых танков (из общего числа 156), к 31 октября имела в строю только 36.

Жуков реально оценивал сложившуюся обстановку: противник, вынужденный выделить значительные силы для борьбы с окруженными армиями, сможет в ближайшее время наступать лишь на отдельных направлениях и, скорее всего, — вдоль основных дорожных магистралей, выводящих к Москве. Значит, основное внимание следует уделить не созданию сплошного фронта, для чего все равно не было достаточных сил, а организации обороны именно на этих направлениях. Наши войска использовали все возможности, чтобы затормозить немецкое наступление, нанести противнику потери и выиграть время для того, чтобы подготовить в тылу новые оборонительные рубежи и подтянуть резервы. Прежде всего, надо было остановить противника на направлениях, где он ближе всего подошел к Можайской линии обороны.

К моменту выхода противника к Гжатску его обороняли следующие силы: 202-й запасный стрелковый полк, учебная бригада с 533-м противотанковым полком, 365-й стрелковый полк и две батареи 503-го противотанкового полка. Сюда должна была подойти 18-я танковая бригада из резерва Западного фронта, которая в течение 7 и 8 октября выгружалась из эшелонов сразу на четырех ближайших станциях (Можайск, Уварово, Колочь, Дровнино). Бригада, имевшая в своем составе 42 танка (Т-34 — 9, БТ-7 — 3, БТ-5 —24, БТ-2 — 5 и один Т-26) и 9 бронеавтомобилей, не успев полностью сосредоточить свои части, получила задачу уничтожить противника в районе Труфаново, Волосово, высота 201.3 и соединиться с частями 16-й армии в районе Туманово[297].

Однако бригада опоздала, город уже 9 октября был занят противником. К 12 часам 9 октября бригада в составе батальона средних танков (батальон легких танков поступил в подчинение генерала Щербакова) и мотострелкового батальона развернулась в 8-10 км юго-восточнее ст. Гжатск. В этом районе 18-танковая бригада завязала бой с передовым отрядом дивизии СС «Рейх», захватившей город (первоначально наша разведка определила принадлежность частей противника к дивизии СС «Мертвая голова»). 10 октября командующий фронтом приказал генерал-майору С.А. Калинину объединить части группы Щербакова, 18-й и 19-й танковых бригад, овладеть Гжатском и наступать к Вязьме навстречу выходящим из окружения войскам[298].

В боях 9 и 10 октября бригада уничтожила до 400 солдат и офицеров, 10 танков, два ПТО и две минбатареи, отбросив противника на 4–5 км. Бригада потеряла подбитыми и сожженными 8 танков, два ПТО и 60 человек убитыми и ранеными. К этому времени от Вязьмы по автостраде в район Гжатска, где шел ожесточенный бой, подошла часть сил 10-й танковой дивизии противника. Бригада 11 октября попала в окружение, из которого удалось прорваться лишь отдельным частям. При этом погибли заместитель командира бригады, командир и комиссар танкового полка. К 12 октября в бригаде в строю осталось 5 танков Т-34, один БТ и один Т-26. По немецким данным, в этом районе юго-восточнее Дровнино произошло самое настоящее танковое сражение. Части моторизованной дивизии СС «Рейх» и бригада «Хауеншильд» (видимо, из 10-й танковой дивизии) в ходе ожесточенного боя уничтожили в течение 12 октября 54 русских танка и продолжили наступление в восточном направлении[299].

С 10 октября с новой силой разгорелись бои в районе Медыни. До этого подразделения 17-й танковой бригады и сводный отряд капитана И.Г. Старчака и подольских курсантов совместными усилиями сдерживали противника, наступавшего вдоль Варшавского шоссе. К исходу 10.10 наши части после упорного боя были вынуждены оставить Медынь. На преодоление 50 км от Юхнова до Медыни немцы затратили шесть дней. План быстрого захвата Малоярославца противником был сорван, во многом благодаря стойкости бойцов отряда капитана И.Г. Старчака и передового отряда подольских военных училищ, поддержанных 17-й танковой бригадой. В ожесточенных боях отряды понесли большие потери, и их остатки отошли на основной оборонительный рубеж — Ильинский боевой участок Малоярославецкого УРа. К моменту выхода в район Ильинское в курсантских ротах отряда оставалось всего лишь по 30–40 бойцов, две курсантские артиллерийские батареи отряда потеряли до 80 % личного состава и почти всю материальную часть.


Немцы похоронили танкистов подбитого Т-34


В 1.50 11 октября Жуков поставил задачу 53-й стрелковой дивизии, лично вручив приказ командиру соединения:

«1. К 18.00 10.10 части противника при поддержке танков вышли к р. Шаня.

2. Командиру 53 сд, подчинив себе 17 тбр, очистить от противника восточный берег р. Шаня и оборонять его.

Район Медынь ни при каких обстоятельствах не отдавать.

3. Вывод дивизии на рубеж обороны провести по эшелонам.

4. Объявить всему л/с о категорическом запрещении отходить с р. Шаня. Все виновники будут расстреливаться. Командующий фронтом генерал армии Жуков»[300].


Подбитые танки 19-й тд врага у с. Ильинское


Однако слабым силам 53-й стрелковой дивизии, только что вышедшей из окружения (на 10.10 в ней насчитывалось 2680 человек, которые имели 30 станковых и 30 ручных пулеметов и всего 355 винтовок, артиллерии не было совсем) задача выбить противника из города оказалась не по силам. Из разведсводки штаба фронта № 40 8.00 12.10:

«Противник, сосредоточив в районе зап. Мятлево (15 км юго-западнее Медыни. — Л.Л.) не менее пд, усиленной танками, попытался прорвать оборону в направлении на Медынь. Одновременно подтягивал пехоту и танки в район юго-восточнее Юхнов с целью развития удара на Медынь или Калугу».

11 октября частям 57-го ак противника удалось прорвать оборонительный рубеж северо-восточнее Медыни. Командующий 43-й армией приказал 53-й стрелковой дивизии (без одного полка) и 17-й танковой бригаде с утра 12.10 при поддержке 64-го корпусного артполка овладеть Медынью и выйти на рубеж р. Шаня. Он потребовал уделить особое внимание разведке и обеспечению флангов. Командир дивизии должен был согласовать порядок поддержки атаки артиллерией Малоярославецкого укрепрайона. В ночь с 12 на 13.10 части дивизии заняли исходное положение для наступления во взаимодействии с 17-й тбр. Однако и на этот раз овладеть Медынью не удалось, и наши части отошли за передний край Малоярославецкого УРа.

А тем временем на укрепленный рубеж в районе Малоярославца вышел и развернулся сводный отряд курсантов артиллерийского и стрелково-пулеметного училищ Подольска. Отряду была поставлена боевая задача, заняв Ильинский боевой участок Можайской линии обороны, любой ценой задержать прорвавшегося противника на 5–7 дней, пока не подойдут резервы Ставки. К этому времени будущие командиры успели проучиться всего по три месяца. В Подольском пехотном училище обучалось свыше 2000 курсантов, в артиллерийском — 1500. В целях воспрещения обхода противником Малоярославца с севера 113-й стрелковой дивизии была поставлена задача прикрыть Боровск (20 км севернее Малоярославца).

Противник отметил возросшее сопротивление русских в районе Малоярославца. При этом командование группы армий «Центр» сделало вывод, что русские бросают в бой свои последние резервы — даже курсантов военных училищ. Немцы стали забрасывать их позиции листовками с призывом сдаваться:

«Доблестные красные юнкера! Вы мужественно сражались, но теперь ваше сопротивление потеряло смысл. Варшавское шоссе наше почти до самой Москвы. Через день-два мы войдем в нее. Вы настоящие солдаты. Мы уважаем ваш героизм. Переходите на нашу сторону. У нас вы получите дружеский прием, вкусную еду и теплую одежд у. Эта листовка будет служить вам пропуском» [301].

Курсанты не поддались на провокацию и сражались до получения приказа на отход.

В это время войска под командованием генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина предприняли еще одну попытку вырваться из окружения. Наладить связь со штабами Ершакова и Ракутина и организовать с ними взаимодействие не удалось. В последней радиограмме от 8 октября Ершаков сообщал: «Боеприпасы на исходе, начальник штаба генерал Корнеев тяжело ранен. Вероятно, будем выходить группами южнее Вязьмы». К этому времени расстояние между основными силами двух группировок составляло уже примерно 10–12 км. Но противнику до сих пор еще не удалось расчленить окруженные войска.

Учитывая неудачные попытки прорваться 9 и 10 октября, надо было выбрать наиболее слабое место в боевом порядке противника. Лукин в своих воспоминаниях упоминает о радиограмме, переданной открытым текстом командиром 7-й танковой дивизии генералом Функом[302]. В ответ на запрос, почему дивизия не идет на Москву, тот якобы сообщил, что командующий 19-й армией русских также рвется к Москве и что его части едва удерживают фронт. «Вот здесь-то и надо было проколоть, нанести удар, но боеприпасов было совсем мало», — пишет Лукин. Конев также упоминает о донесении командира 7-й танковой дивизии, где открытым текстом сообщалось: «Натиск Красной Армии в направлении Сычевки настолько был сильным, что я ввел последние силы своих гренадеров. Если этот натиск будет продолжаться, мне не сдержать фронта и я вынужден буду отойти».

Не совсем ясно, когда об этой перехваченной радиограмме стало известно нашему командованию? Тогда же, в ходе боев, или об этом донесении узнали много позже, когда потребовалось показать, что противник еле-еле устоял и понес при этом большие потери? Донесение, да еще переданное открытым текстом с указанием должности и фамилии командира дивизии, выглядит неправдоподобным. У немцев тоже случались перерывы в связи, но у них не было необходимости передавать донесения открытым текстом. Вопрос от имени немецкого командования «почему дивизия не идет на Москву?» мог придумать весьма недалекий человек, ничего не понимающий в системе управления войсками в вермахте. Что же, выходит, что фон Функ не выполнял приказ фон Бока? 7-й танковой дивизии была поставлена конкретная задача — не допустить прорыва русских на восток. А вот 6-ю танковую дивизию немцы стремились сменить поскорее, чтобы использовать для наступления в северо-восточном направлении. Но и это, как мы видим, им долго не удавалось. На трофейной отчетной карте показано, что эта танковая дивизия 11.10 сдала рубеж 5-й пехотной и выходит в район Фомичево (11 км севернее Богородицкое). Однако, судя по сводкам, ее части 11 октября продолжали отбивать атаки русских.

Если такое или похожее сообщение действительно было перехвачено, то это была явная провокация, на которые немцы были большими мастерами. Видимо, они опасались, что окруженные нанесут удар в каком-то другом направлении, например на север, откуда они снимали войска для наступления на Сычевку и далее на Ржев. И поэтому подталкивали русских на прорыв из окружения там, где их ожидали части 7-й танковой дивизии, занявшие подготовленный рубеж по р. Бебря. Кстати, ветераны боев у Богородицкое рассказывали, что местные жители всячески давали им понять, что немцы их ждут. На подобную уловку противника позднее поддались и в штабе Западного фронта, откуда сообщили Лукину и Болдину о перехваченной радиограмме 252-й пехотной дивизии противника, действующей южнее Вязьмы.

Прорываться решили у Богородицкое (здесь, как сейчас стало известно, находился стык между 6-й и 7-й танковыми дивизиями врага) на участке шириной примерно до 7 км. Атаку Лукин назначил на 16 часов 11 октября с расчетом выводить войска через пробитый коридор уже под покровом ночи (заход солнца в 18.43). Возможно, Лукин считал, что наносит удар по ослабленной потерями дивизии.

«Мы ждали наступления темноты, чтобы противник не смог обнаружить нашего маневра и места скопления войск. <…> Место для выхода из окружения выбрали болотистое, на котором танки не смогли бы маневрировать (7-я танковая дивизия врага располагалась непосредственно перед армией)» [56].

Слова генерала Лукина требуют пояснения. Заболоченная пойма р. Бебря находилась перед передним краем противника, части которого находились на водоразделе между этой рекой (скорее, ручьем) и р. Вязьма. Танки фон Функа расположились в глубине в готовности контратаковать на вполне доступной для них местности. На западном берегу Бебри располагалось боевое охранение противника.

Вот как о принятом решении на прорыв вспоминал генерал Вашкевич:

«На военном совете в ночь на 11 октября генерал Лукин принял решение прорываться с боем в направлении Богородицкое. К утру 11 октября был получен боевой приказ командующего 19-й армией, отданный в 6 часов утра того же числа. О противнике было сказано, что он моторизованными частями занял фронт Ломы, Вязьма, ж.-д. ст. Волоста-Пятница (25 километров южнее Вязьмы). Отдельными группами занимая ст. Ново-Дугинскоя, ст. Касня, частью сил занял Гжатск и далее к югу до Юхнова — мелкими частями.

Принятое решение было сформулировано так: 19 А и опергруппа Болдина, прикрываясь с северо-запада, запада и юго-запада частью сил, главными силами в 16.00 11.10.1941 г. прорывает линию окружения и во что бы то ни стало выходит в район Сажино, Шуйское, Холм. Этот район находился в 45–55 километрах от места прорыва и в 25 километрах строго на восток от Гжатска. Для прорыва армия строилась в два эшелона: в первом эшелоне — пять стрелковых дивизий и во втором — одна стрелковая дивизия. Кавалерийская дивизия предназначалась для развития прорыва. Две стрелковые дивизии командующий армией оставил в своем резерве. 2-я стрелковая дивизия, прикрывавшая до сих пор 19-ю армию от ударов с запада, на этот раз ставилась в центре оперативного построения армии для нанесения удара и прорыва совместно с другими частями кольца окружения в направлении Богородицкое, Доманово, Иванники» [60].

В целом приказ командующего 19-й армией № 071 оставляет впечатление хорошо продуманного документа (текст, восстановленный по подлиннику, приводится в Приложении 15) и свидетельствует о решимости командования на этот раз прорвать оборону противника и вырваться из окружения. В соответствии с приказом справа в направлении Леонтьево, Марково прорывала оборону противника 166-я стрелковая дивизия, усиленная 120-м гап (см. схему 13). Она должна была прочно закрепиться на рубеже роща западнее Обдуваловка Леонтьево и обеспечить фланг армии от контрударов противника со стороны Вязьмы. Левее в направлении Жекулино, высота 245.2, Всеволодкино наступала 89-я сд с 596-м гап, еще левее в направлении Обухово, Кишкино — 244-я сд. 2-я стрелковая дивизия с 685-м кап, 57-м гап и остатками трех танковых бригад (126, 127 и 147-я тбр) под общим командованием командира 127-й тбр, прорывала оборону в направлении роща Богородицкое, Доманово, Иванники [303]. На левом фланге армии в направлении рощи, что южнее Исаково, наступали ослабленные 214-я стрелковая с 293-м пап[304] и 101-я мотострелковая дивизии под общим командованием командира 214-й сд. Эта дивизия должна была занять оборону фронтом на северо-запад, прикрывая слева прохождение всей группировки.

Направления дальнейшего наступления дивизиям не указывались. Видимо, Лукин рассчитывал, что достаточно овладеть дорогой и выставить на ней заслоны справа и слева, которые должны были начать отход только после прохождения всех частей и обозов. Были определены задачи и авиации — в надежде, что ВВС фронта нанесут удар по указанным объектам и целям. Дивизия Вашкевича находилась не в центре оперативного построения армии, а ближе к левому флангу. За ее правым флангом во втором эшелоне наступала 134-я стрелковая дивизия с задачей расчистить полосу наступления от уцелевших групп автоматчиков и минометчиков. Таким образом, направление главного удара, где наступали наиболее укомплектованные дивизии, было смещено влево. На этом направлении для развития успеха прорыва планировалось использовать и 45-ю кавалерийскую дивизию. Остатки 91-й и 140-й стрелковых дивизий составляли резерв командующего армией. Видимо, разведке удалось все-таки установить, что здесь на линии Богородицкое, Спас находится стык двух дивизий противника и что северо-западнее Богородицкое происходит смена частей противника. Действительно, согласно оперсводке противника от 11 октября, там осуществлялась смена частей 6-й танковой дивизии 5-й пехотной дивизией[305].

Интересно, что никто из активных участников тех далеких событий не упоминает хотя бы о попытках обмануть противника, ввести его в заблуждение относительно направления и участка прорыва путем проведения демонстративных действий. Как показывал уже имевшийся опыт таких действий, это часто выручало наши войска при прорыве из многочисленных котлов 1941 г. Уж генерал Болдин, да и Лукин хорошо знали это. Грешным делом, автор хотел отметить недоработку в этом отношении. Однако анализ текста приказа Лукина наталкивает на мысль, что такие действия предпринимались, естественно, без огласки. Иначе чем можно объяснить, что наши части атаковали позиции танковой дивизии фон Функа не только на намеченном участке, но и южнее — в устье р. Бебря, а маршруты выхода из окружения Лукин назначил все-таки в обход их — на север. Этого как раз и хотели избежать немцы. Кроме того, пять дивизий должны была построить в своей полосе по два моста каждая, в том числе — один грузоподъемностью 5 тонн на ось. Речушка Бебря (приток р. Вязьмы) с ее топкими берегами в пределах участка прорыва представляла собой весьма серьезное препятствие для транспорта, не говоря уже о 152-мм орудиях с их тягачами. В октябре после прошедших дождей и снега ее берега превратились в болото. Об этом рассказывали ветераны — участники боев, почти каждый год приезжающие к памятнику в Богородицкое поклониться павшим боевым товарищам. Вряд ли была необходимость в постройке десяти мостов. К тому же к каждому из них через заболоченные участки надо было оборудовать подходы — хотя бы лежневку — из чего и какими силами? Можно предположить, что устройством переправ (или имитацией их) южнее Пекарево (в 5,5 км южнее Богородицкое) пытались отвлечь внимание противника от настоящего места прорыва. А вот постройка трех-четырех мостовых переходов на левом фланге, откуда начинались маршруты отхода и где река представляла собой всего лишь ручей, была вполне по силам. В составе окруженных войск были один или два понтонно-мостовых батальона.

После прорыва обороны противника войска должны были выходить по двум маршрутам. Правый маршрут (№ 1) начинался от Пекарево (3 км южнее Всеволодкино), левый (№ 2) — от Мартюхи (1 км севернее Богородицкое). Оба маршрута вели почти на север — в обход ст. Касня. Правая колонна должна была пройти в 5 км севернее станции, левая еще дальше — в 10 км. До места пересечения с железной дорогой колоннам надо было пройти 30–35 км.

К сожалению, разведке не удалось прощупать немецкую оборону в глубине, и Лукин не знал, что как раз на этом направлении сосредотачивались части 6-й тд, выводимые из боя, и 14-й моторизованной дивизии противника. Эти соединения предназначались для нанесения удара в направлении на Калинин. Между прочим, по имеющимся данным, небольшая группа окруженцев во главе с Болдиным вышла именно в северном направлении — на Спас. Но это произошло уже после того, как немцы, зачистив «котел», сняли свои заслоны.

В течение 9 и 10 октября 2-я стрелковая дивизия двумя полками занимала подготовленный рубеж на восточном берегу р. Вязьма на участке Барково, Артемово протяженностью по фронту до 17 км, прикрывая войска 19-й армии с запада. Третий полк составлял резерв и находился за ее левым флангом. Дивизия получила приказ командарма в 7.30 утра 11 октября. Оставляемый на р. Вязьма 1284-й стрелковый полк поступал в распоряжении генерала Лукина с задачей прикрыть армию с тыла на участке, который до этого занимали два полка.

Оценивая состав и положение противостоящих войск сторон с позиции сегодняшнего дня, следует подчеркнуть, что шансы выйти из окружения с тяжелым вооружением, всей техникой и транспортом с ранеными были минимальны. Это сознавало и командование окруженными войсками, решившее обсудить создавшуюся обстановку на военном совете. Более предпочтительным кажется направление выхода после прорыва обороны противника между Вязьмой и ст. Касня. Этот путь был короче и давал шанс оторваться от противника. Но тут немцы могли ввести в бой части 10-й танковой дивизии, занимающей Вязьму.

О бое 11 октября рассказывает генерал Вашкевич:

«Главные силы дивизии в составе 1282, 1286-го стрелковых полков, отряда черноморских моряков (около 800 человек), 970-го артиллерийского полка, а также приданные дивизии 596-й гаубичный артиллерийский полки 57-й тяжелый артиллерийский дивизион должны были занять исходное положение западнее села Богородицкого, чтобы атаковать противника в 16 часов. До начала атаки оставалось 8 часов 30 минут. За это время предстояло сменить 1286-й полк подразделениями 1284-го полка на реке Вязьме, всем частям дивизии пройти 15–18 километров до исходного положения, артиллерии занять огневые позиции и определить цели, по которым вести огонь, поддерживая пехоту, командирам полков принять решение и поставить задачи командирам своих подразделений. Командирам рот оставалось время лишь на то, чтобы показать командирам взводов на местности, куда им наступать. Чтобы поднять артиллерию, минометы, станковые пулеметы, боеприпасы, инженерное имущество и имущество связи, пришлось из транспортных автомашин слить все горючее в боевые машины. Это мероприятие отняло два-три часа так жестко ограниченного времени. К 10 часам все распоряжения были отданы и получены донесения, что части приступили к их выполнению. Командир дивизии, часть офицеров штаба дивизии, командующий артиллерией, дивизионный инженер и начальник связи дивизии со средствами связи, командиры стрелковых и артиллерийских полков в 11 часов 30 минут прибыли на опушку леса в полутора километрах западнее Богородицкого, где был организован командный пункт. К часу дня командиры стрелковых и артиллерийских полков получили боевые задачи на местности и тут же приступили к их решению.

К этому времени прибыл 1282-й полк, 970-й артиллерийский полк, 3-й дивизион 389-го гаубичного артиллерийского полка и часть 596-го гаубичного полка. Запаздывали 1286-й полк, часть 596-го гаубичного полка и 57-й тяжелый артиллерийский дивизион (возможно, речь идет об артдивизионе 57-го гап. — Л.Л.). Не подошел еще и отряд моряков. Все делалось в страшной спешке.

От 16 часов, когда устанавливалось начало атаки, и до наступления темноты оставалось всего около двух часов светлого времени. Около 15 часов показались батальоны 1286-го полка. Они бегом направлялись в свои исходные районы. Около 15 часов 30 минут стали развертываться и два запоздавших дивизиона 596-го гаубичного полка, а также 57-й тяжелый артиллерийский дивизион. В это время авиация противника активизировалась, группами по четыре-шесть самолетов повела на наши войска, занимавшие или уже занявшие исходное положение для прорыва, атаки с воздуха. Тыловые учреждения дивизий и армии, понтонно-переправочные части нахлынули на артиллерийские позиции и на вторые эшелоны полков и дивизии. Связь все время нарушалась.

Обо всем этом, а также о том, что еще не вся артиллерия подготовилась к действию, а часть взводов 1286-го полка пока не уяснила своих задач, я доложил командующему 19-й армией генералу Лукину. Я настойчиво просил его отложить атаку до утра, чтобы за ночь отвести тылы назад, привести в порядок перемешавшиеся части и наладить нарушенное управление войсками.

На свой доклад и предложение о переносе наступления на утро 12 октября я получил ответ: „Вашкевич, ты не представляешь всей обстановки. Или мы сегодня, сейчас прорвемся, или нас к утру сомнут“. На мое замечание, что ночью противник не начнет наступление, генерал Лукин подтвердил: „Иди и прорывайся“, — и пожелал успехов. На этом, подав друг другу руки, мы расстались.

Для непосредственного руководства войсками я с небольшой группой офицеров штаба и офицерами связи полков отправился в боевые порядки первых эшелонов 1286-го и 1282-го стрелковых полков. Со мной пошли начальник артиллерии дивизии полковник Суворов и комиссар штаба дивизии старший политрук Б.З. Евсеев. Комиссар дивизии В.Т. Крылов и начальник штаба дивизии полковник Софин остались на командном пункте. Они должны были привести в порядок вторые эшелоны полков, перемешавшиеся с другими частями армии, а потом присоединиться к нам.

Около 16 часов „катюши“ дали первый и последний залп, вся артиллерия дивизии открыла огонь. В 16.00 11 октября после непродолжительной артподготовки части 19-й и 32-й армий пошли в атаку. Первые эшелоны 1286-го и 1282-го стрелковых полков перешли в наступление. Противник встретил наши войска плотным заградительным огнем. Около 18 часов, уже в темноте, части дивизии заняли деревню Пекарево. Поздно вечером они захватили деревню Спас и тем самым прорвали кольцо окружения противника. Фронт прорыва достигал 3 километров. Он простреливался пулеметным и артиллерийско-минометным огнем» [60].

Из статьи генерала Лукина:

«У генерала В.Р. Вашкевича, на которого я возлагал все надежды, в тот момент возникли возражения в отношении сроков и быстроты ввода дивизии в бой, и мне пришлось убеждать его в том, что дорог каждый час и что, если сегодня ночью мы не уйдем в прорыв, завтра противник сомнет нас, так как стрелять будет нечем. Мы попрощались, пожали друг другу руки, и он ушел.

Организовать прорыв, конечно, надо было очень тщательно, каждому командиру поставить определенную задачу. Но все делалось наскоро, мы торопились <…>

Началась артиллерийская подготовка, дали залп „катюши“, дивизия пошла в атаку и прорвала кольцо окружения. Ко мне стремительно вбегает командир 91-й стрелковой дивизии полковник И.А. Волков:

— Товарищ генерал! Прорыв сделан, дивизии уходят, выводите штаб армий!

Немедленно доношу об этом в штаб фронта. В прорыв вводится артиллерия, подтягиваются другие соединения. И.А. Волкову я сказал, что лично выходить не буду, пока не пропущу все или хотя бы половину войск.

— Идите, выводите свою дивизию, держите фланги.

Он не успел догнать свое соединение. Кольцо окружения замкнулось вновь. Предполагали, что противнику удалось подвести к месту прорыва свежие силы и закрыть прорыв» [56].

Генерала Вашкевича понять можно, он, описывая бой, в основном говорит о своей дивизии. В артподготовке участвовали и другие артиллерийские части, в том числе и 120-й гап, который расстрелял в этом бою последние снаряды. Свой последний залп по врагу из района деревни Аношино произвел дивизион реактивных минометов — «катюш». Когда стало ясно, что прорыв не удался, расчеты по приказу начальника штаба артиллерии 19-й армии полковника П.С. Семенова подорвали машины с пусковыми установками. На поле у д. Рожново долгое время после войны валялись остатки направляющих боевых машин.

Вспоминает ополченец А.А. Леляичев:

«Село Богородицкое. Первый бой 1286-го полка. Дело было к вечеру. 1-й батальон (700 человек) двинулся в наступление. Часа в 2 дня вышли на опушку леса. Немцы начали стрелять, много потерь, оглушило полковника, многих ранило. От леса до деревни Орлянка часа в четыре вечера не доходя 0,5 км убило командира отделения Силуянова. Вошли в Орлянку вечером. Богородицкое поле. Жители рассказывали, что они подавали сигналы о том, что немцы ждут прорыва, но наши не видели эти сигналы. Атака была страшной. Пулеметом сразу много было убито. Дана команда: уничтожить пулемет. Все происходило в кромешной тьме. Команда — „Вперед!“ — и голос умолк (убит). Пулеметчик охотился и уничтожал поднявшихся. Пережить это страшно. Стоило мне крикнуть: „Товарищ лейтенант!“, как на голос строчил пулемет, стрелял на шорох. Пулемет замолк (пулемет немцев вел огонь с колокольни, пока не был уничтожен разведчиками капитана Казанова из 2-й сд. — Л.Л.). Стал искать живых. Погибли: Перегудов, Лануман, Родштейн, командир взвода Быстров (казах), друзья с электролампового завода Гришин Николай, Пикин Павел и человек 25 других.

<…> Доложил политруку Курбатову о гибели товарищей. Вместе с ним шли на прорыв к Богородицкому, поле усеяно трупами. Команда политрука: „Ложись!“, а затем — „Отходи!“ Раненых взять нельзя, мертвых захоронить тоже. Отошли. От села отошли оставшиеся 300 человек из 3 тысяч, среди них был политрук Курбатов. Подъехал командир полка. Отдал приказ „Вперед!“, и поехал к деревне Пекарево, там был прорыв, но командир полка Бовда попал в плен (по предположениям и слухам). Команду принял майор. Оставшиеся спустились в лощину уже в малом количестве, половина раненых, ранен и политрук Курбатов..

В последний момент два майора поссорились — спор был: кто должен командовать полком. Один другого застрелил и оставшийся [в живых] майор лет 53 принял командование. Он согласился выводить нас из окружения при условии выполнения его приказов и полного подчинения. Это было связано с тем, что находились такие, у которых нервы не выдерживали: — срывали погоны (ветеран путается: погон тогда еще не было), психовали. Меня ничего не пугало, кроме ужаса раненым попасть в плен»[306].

Удалось прорваться остаткам 91-й сд и нескольким сотням человек 2-й сд. В некоторых публикациях утверждается, что около двадцати двух часов 11 октября кольцо окружения сомкнулось вновь. Это не подтверждается данными противника. Надо учитывать, что немцы неохотно шли на ближний бой, да еще ночью, предпочитая отражать атаки огнем. Бой с переменным успехом продолжался всю ночь и следующий день. Наши выбивали врага с его позиций, немцы контратакой восстанавливали положение. И так несколько раз. Только с рассветом танковой контратакой они смяли заслоны и закрыли брешь.

В прорыве у села Богородицкого участвовали и моряки-артиллеристы 200-го отдельного артиллерийского дивизиона. Их ротные группы, возглавляемые прежними командирами батарей, под прикрытием огня артиллерии стали быстро продвигаться к намеченному участку прорыва. По сигналу перешли в атаку. Солдатское «ура!» перемежалось криками «полундра!». Но атакующие попали под сильный вражеский огонь. На правом фланге из-за перелеска показались фашистские танки.

Положение становилось критическим. В этот момент командир дивизиона приказал быстро выдвинуть вперед 152-мм пушки на механической тяге батареи старшего лейтенанта Г.Д. Фокина и бить по вражеским танкам прямой наводкой, а группе моряков, вооруженных противотанковыми ружьями, занять удобные позиции для поражения приближающихся фашистских машин огнем сбоку <…>. Вот как описывал сам командир батареи тяжелых орудий на мехтяге, полковник запаса Г.Д. Фокин один из наиболее тяжелых моментов боя:

«У места прорыва в районе села Богородицкое скопилось огромное количество наших войск. Лощина вдоль речушки Бебря была забита обозами, артиллерией, машинами, минометами. Справа и слева в лесу на высотах, а также впереди был враг. Минометами, пулеметами, артиллерией фашисты расстреливали наши войска. Из-за огромной скученности наших войсковых частей от каждого снаряда противника гибли десятки людей <…>.

17 фашистских танков в развернутом по фронту строе вышли на наши войска и стали давить их гусеницами. Среди огромной плотно набившейся в лощину массы людей поднялась было паника. <…> Моряки-артиллеристы <…> открыли по вражеским танкам огонь. Стрельбой в упор нам удалось уничтожить 4 больших танка, 2 танка повредить. Остальные повернули назад и бежали с поля боя. В этом же бою огнем морских пушек в дуэльной перестрелке была уничтожена одна 105-мм четырехорудийная батарея врага, одна батарея крупных минометов, подавлен и уничтожен ряд огневых точек и много живой силы противника, который препятствовал прорыву» (Архив МО ВМФ, д. 77, л. 4–5).

«В ходе боя танкам противника удалось выйти в тыл батареи. Быстро повернуть тяжелые орудия не представлялось возможным. Спас батарею от неминуемой гибели ценой своей жизни комсорг одного из орудийных расчетов старший матрос Алексей Шахов. Он бросился навстречу головному танку и ловко метнул прямо под гусеницы большую связку гранат <…>. Раздался сильный взрыв, надвигавшийся с большой скоростью танк завертелся на месте и остановился. В этот момент пулеметной очередью из соседнего танка отважный моряк был сражен насмерть. Но одно из орудий уже успели повернуть и выстрелить прямой наводкой по второму танку. Грозная машина превратилась в груду металла. Еще один танк подбил гранатой краснофлотец А. Шахов».[38] Оставшиеся в живых артиллеристы семнадцать суток выходили из окружения, пройдя с боями длинный путь по тылам противника. 26 октября моряки 200-го артдивизиона несколькими группами вышли к Москве. Комиссар дивизиона батальонный комиссар И.А. Белозерский погиб при выходе их окружения.

По свидетельству врага, отражение попыток прорыва русских из окружения 11 октября выглядело следующим образом (далее приводятся извлечения из трофейных документов).

«11.10. Во второй половине дня вражеская разведгруппа прощупывала позиции 7-й тд. 8 некоторых местах значительный огонь артиллерии, в том числе залповый. С вечера противник наступает значительными силами на позиции 7-й тд и в стык между дивизией и 5-й пехотной дивизией у Мартюхи. Бои пока продолжаются»[307].

Из предварительного боевого донесения 6-й тд от 11.10.1941:

«1. 11.10 в 18.30 противник обстрелял тяжелой артиллерией наши позиции и д. Мартюхи. Кроме того, были отмечены попадания бронебойных снарядов в две самоходные установки. Второй огневой налет начался в 21.30. Вслед за этим противник перешел в контратаку. Тут же через наши позиции в тыл отошли до 5 танков, пехота и противотанкисты 7-й танковой дивизии. Противник был остановлен плотным огнем пулеметов, однако ему удалось вклиниться в позицию 7-й роты и обойти позицию взвода счетверенных установок. Пришлось занять круговую оборону. Благодаря тесному взаимодействию нам удалось огнем счетверенных установок отбить попытку прорыва противника. В ходе боя огнем противника и осколками ручных гранат были ранены два унтер-офицера и 5 солдат.

В 22.20 на удалении порядка 1500 метров была обнаружена колонна противника, состоящая из пехоты, танков и артиллерии, которая как раз обходила пожарище. Три счетверенные установки стали вести по ней огонь с интервалами в 1 минут. Во время таких налетов противник спешно покидал дорогу. В 2.00 перед позицией взвода вновь показались русские пехотинцы, которые были рассеяны огнем наших 20-мм установок и пулеметов. Попытки передвижения продолжались до 3 часов утра.

2. Взято в плен 40 человек. Непосредственно перед позициями обнаружено 36 убитых солдат противника. Полностью подсчитать потери русских не удалось, так как территория перед нашими позициями находилась под непрерывным огнем»[308].

Из донесения 4-го пехотного полка 6-й танковой дивизии за 12.10:

«Два батальона полка, оставив свои позиции по прикрытию восточного направления, были выведены в резерв дивизии совместно с 6-м и 7-м полками.

Ранним утром 12.10 русские нанесли сильный удар по правому флангу 7-го пп (7-й танковый дивизии. — Л.Л.) и ключевым позициям 2-го батальона 4-го пп. Отошедшая было 2-я рота 4-го пп смогла во взаимодействии с правым соседом восстановить свои позиции. Объединенными усилиями противник был остановлен. Вечером 12.10 оба батальона возвратились на свои прежние позиции.

Собственные потери. Погибли: офицер и два солдата, ранены — 13, пропали без вести — 2 чел. Выведено из строя одно 37-мм ПТО.

Взято в плен 1463 чел. Захвачено: 2 танка, 880 винтовок, 5 122-мм орудий и 2 150-мм, одно 37-мм, 2 ПТО, 35 пулеметов (в том числе 5 станковых), 50 грузовых автомашин».

Из донесения 114-го пехотного полка за 12.10:

«Под вечер 11.10 была обнаружена концентрация войск противника в Богородицкое. Открытый немедленно артиллерийский огонь нанес противнику ощутимые потери. Около полуночи русские попытались прощупать наши позиции несколькими разведывательными группами численностью до роты каждая. Огнем пехоты они были рассеяны. Произведено усиление правого фланга 2-го батальона полка.

В 1.00 ночи 12.10 противник после артиллерийской и минометной подготовки предпринял удар в направлении Мартюхи и прилегающему к населенному пункту с востока лесному массиву. Атака была отбита. Тем не менее противнику удалось вклиниться в оборонительные позиции 7-й тд в направлении Красный Колос, откуда он попытался атаковать в направлении Мартюхи левый фланг 2-го батальона 114-го пехотного полка. Что было предотвращено вводом в бой роты его резерва. Кроме того, туда была срочно переброшена рота мотоциклистов 57-го полка.

Около 4 часов утра русские предприняли атаку несколькими волнами снова в направлении Мартюхи. Но и эта попытка была отбита. Дело доходило до рукопашных схваток с применением ручных гранат <…>. Туда был немедленно направлен резерв в составе 1-го батальона 114-го пп»[309].

При отражении атак наших войск немцы применяли все средства, в том числе зенитные орудия. Особенно уничтожающим был огонь 20-мм счетверенных установок, который в темноте, кроме обычного, оказывал сильнейшее психологическое воздействие на атакующих. Для ликвидации прорывов и вклинений в свою оборону немцы широко применяли маневр силами и средствами вдоль фронта и из глубины. При этом они шли на создание импровизированных групп, не считаясь с оргструктурой частей и соединений. Из содержания приведенных донесений напрашивается вывод, что из задуманной немецким командованием смены частей 6-й танковой дивизии и выводом ее из боя в намеченные сроки ничего не получилось. Практически все ее части, в том числе и выведенные во второй эшелон, были вновь втянуты в бой по отражению атак наших войск.

Чтобы ослабить натиск русских в восточном направлении, немцы усилили атаки с запада силами соединений 8-го армейского корпуса. На один 1284-й стрелковый полк бывших ополченцев наступали части трех пехотных дивизий вермахта.

Рассказывает Вашкевич:

«<…> 1284-й стрелковый полк, оставленный на реке Вязьме для прикрытия прорыва 19-й армии на восток, свою трудную задачу выполнил. Весь день 11 октября он огнем и контратаками отражал попытки крупных сил немецко-фашистских войск переправиться на восточный берег реки Вязьмы. Бойцы мужественно сражались, проявляли стойкость и героизм.

В этом бою, лично ведя в контратаку роту, пал смертью храбрых начальник штаба полка В. Вяжлинский. Стрелковое отделение сержанта И. Дубихина, в котором находился комиссар батальона Н. Сапелкин, героически погибло, уничтожив более двух десятков гитлеровцев, и не уступило врагу своих позиций. Стойко защищали свои позиции пулеметчики пулеметной роты 3-го стрелкового батальона. Командир пулеметной роты лейтенант А.А. Баранов, будучи дважды ранен — в ногу и в руку, продолжал вести пулеметный огонь, пока не потерял сознание (А.А. Баранов был взят в плен, выжил, оставил воспоминания. — Л.Л.). Героически погибли на своих позициях пулеметные расчеты сержанта Иконникова и старшины Тащалова».

Из воспоминаний участников этого боя:

«Лейтенант Вяжлинский схватил ручной пулемет и поднял бойцов в контратаку. Отважный командир, участник Гражданской войны, был сражен автоматной очередью. Но атака не захлебнулась. Командование батальоном в ходе боя принял на себя лейтенант Гребенюк. Вместе с политруком Терехиным они увлекли бойцов и отбросили фашистов от реки.

В ночь на 12 октября оставшихся в живых командиров подразделений собрал помощник начальника штаба полка капитан Ундмунт.

— У кого сколько осталось бойцов? — спросил он.

Ответы были неутешительными.

— Слышите, там идет тяжелый бой. Это части нашей армии прорывают кольцо окружения. Вы храбро дрались, понесли большие потери. Но нам предстоит выдержать еще один бой. Скоро должна начаться эвакуация раненых и тылов. Мы должны обеспечить их выход. Никто из нас не оставит рубеж без приказа.

Капитан Ундмунт каждому командиру поставил задачу и указал рубеж обороны. Командиру пулеметного взвода младшему лейтенанту Баранову было приказано занять оборону севернее деревни Нечаево и не допустить немцев по дороге Нечаево — Буханово. Во взводе было двадцать семь бойцов. Баранов рассредоточил пулеметные расчеты. На фланге он выставил пулеметный расчет Иконникова.

Только небольшой части полка удалось выйти из окружения и присоединиться к своим войскам»[310].

Из оперсводки 9-й армии противника:

«11.10. 8-й ак: ближе к вечеру силами 8-й пд прорваны позиции противника на р. Вязьма вблизи Брюхово и силами 28-й пд — восточнее Лопатино. Перед 87-й пд позиции по обе стороны автострады оказались не заняты врагом. Отбиты попытки противника вырваться из „котла“. 8-й ак прорвал укрепленный вяземский рубеж, занял Буханово (6 км восточнее противотанкового рва, в 7 км юго-западнее Богородицкое. — Л.Л.) и сжал „котел“. Но уже на следующий день полки 28, 8 и 87-й пехотных дивизий снова натолкнулись на сильное сопротивление сжатых теперь в узком кольце русских… Количество пленных, которое до сих пор было незначительным, увеличилось» [46].

По свидетельству немцев, им удалось в течение 11 октября форсировать р. Вязьму без оказания какого-либо сопротивления со стороны противника. Затем они прорвали оборону 1284-го стрелкового полка на рубеже противотанкового рва и, продвинувшись на 10–12 км, вышли в тыл русским. Возникла угроза расчленения и уничтожения группировки генерала Лукина. Здесь, на оставшемся крошечном островке, больше не было тыла. Все, кто мог, даже женщины — санитарки, связистки, — взяли в руки оружие. Днем и ночью шел тяжелый бой. Нельзя было разобрать, кто наступает, а кто обороняется.

Немецкое командование с удовлетворением констатировало, что 11 октября на восточном участке фронта окружения все попытки крупных сил русских вырваться из котла были отбиты и что прорвавшиеся части уничтожаются резервами.

Выдержки из немецких документов:

«11.10 20.20. 5-я пехотная дивизия в 12.00 приняла участок 6-й танковой дивизии. Перед дивизией противника нет. К полуночи несколько подразделений танкового полка будут сменены. 7-я танковая дивизия отразила отчаянные попытки противника вырваться из окружения»[311].

«12.10. 8-й ак, преодолев неорганизованное сопротивление противника, прошел через лесной массив восточнее р. Вязьма. 4.25. Перед 87-й пд противника нет ни на автостраде, ни севернее нее. В лесах восточнее основных позиций 8 пд — появление значительного количества автотранспорта. 17.30. 87-я пд своим правым флангом наступает в северном направлении в районе автодорожного моста через Вязьму между Лисцово и Грязное, удерживаемом противником.

12.10. 5-й ак: противник в первой половине дня у Пекарево продолжал свои отчаянные попытки вырваться из окружения при слабой артподготовке. Временно ему удалось вклиниться в наши боевые порядки. Перед 28-й пд на левом фланге корпуса в районе Парфеново — концентрация противника с танками и тяжелой артиллерией.

С 14.00 продолжаются контратаки 35-й пд, поддержанные танковым полком 7-й тд (к этому времени части 35-й пд развернулись вдоль дороги на Вязьму и уплотнили оборону 7-й тд. — Л.Л.). Из-за наступления значительных сил противника смена 7-й тд произведена только на участке правофлангового полка. Смена всех частей дивизии будет проведена предположительно в ночь с 12 на 13 октября»[312].

Из отчета 3-й танковой группы врага:

«Окруженный противник постоянно предпринимал все более ожесточенные попытки прорыва из окружения, особенно на участке 7-й тд. Все атаки противника были отражены с очень высокими потерями для последнего. После ликвидации местных вклинений противник был отброшен. Нами были понесены также большие потери» [48].

Здесь, на наш взгляд, будет уместно привести признания командира 7-й танковой дивизии генерала фон Функа, которая осенью 1941 г. встала на пути армии Лукина. У него было время в русском плену обдумать свои будущие воспоминания:

«<…> Последовавшие затем (после окружения) дневные и ночные бои, относятся к числу самых тяжелых, какие только приходилось вести дивизии.

Противник, руководимый железной волей своего командования, со все более возраставшим упорством вел энергичные атаки, стремясь вырваться из „котла“.

Направление его главного удара находилось не там, где первоначально ожидалось (в районе автострады), а северо-западнее (выделено мною. — Л.Л.). Противник вел атаки под прикрытием ночи и тумана, используя лесистую, поросшую кустарником местность.

Бои изобиловали трагическими эпизодами. Целые гренадерские взводы были уничтожены до последнего человека. Последние резервы быстро таяли, и приходилось неоднократно снимать войска с неатакованных участков (например, из района автострады) и создавать импровизированные резервы. Едва удавалось заткнуть одну брешь, как возникала другая, еще большая.

Танковый полк, лишь часть которого осталась боеспособной, перебрасывался с одного очага боя к другому. Временами противнику удавалось прорываться вплоть до огневых позиций артиллерии<…>» [42]. Позднее командир 7-й танковой дивизии донес, что 11 и 12 октября дивизия потеряла 1000 человек, один батальон был буквально уничтожен.

Известные до сих пор рассказы участников прорыва связаны в основном с боем у д. Богородицкое. Но окруженные войска атаковали на фронте 7 км и более. Обстоятельства боев на участке 7-й танковой дивизии противника изложены в ее истории. Как и в каждой истории любой части, не обошлось без преувеличений, приводятся подробности и называются фамилии участников, которые нам не интересны. Но даже из краткого пересказа можно понять, с каким мужеством отчаяния шли в атаку наши солдаты и какие силы им противостояли.

«Несколько раз советские химические минометы нанесли удар по Пекарево и району позади наших позиций (видимо, наши войска применили дымовые снаряды и мины. — Л.Л.). Почти до середины дня продолжался неослабевающий артиллерийский огонь противника по нашим опорным пунктам. Около 15.00 противник крупными силами продолжил наступление и атаковал силами неустановленной численности Жекулино. По приказу командира роты мы позволили противнику подойти ближе, чтобы потом внезапно и наиболее эффективно использовать даже легкое оружие. На скопление сотен транспортных средств, конных повозок, обозов и т. д. безжалостно обрушился огонь наших тяжелых орудий и танков. Чтобы отбросить назад советские войска, приблизившиеся к позициям, пришлось предпринять контратаку совместно со штурмовыми орудиями. При этом развернулись сильные ближние бои, которые были достаточно опасными, поскольку 3-й взвод остался почти без боеприпасов. Несмотря на это, удалось уничтожить большую часть войск противника и взять в плен около 150 пленных. Только так удалось удержать свою позицию.

<…> Однако русские продолжают атаковать с криками „ура!“ в направлении Дороховки (здесь наступали части 166-й сд. — Л.Л.). Наши пулеметы без перерыва стреляют по наиболее близко подошедшим подразделениям и наносят противнику тяжелейшие потери. Особенно сильно действует фланговый огонь приданного тяжелого пулеметного взвода по наступающему противнику. Казалось, что наступление противника подавлено. Но около 18.00 доложили, что противник прорвался в центре и контратака успеха не имела. Осознавая опасность, командир роты сам вернул некоторые отошедшие назад танки. Подразделения роты стреляют со всех орудий, чтобы остановить штурмующие войска. Но пришлось отойти несколько назад, чтобы прикрыть позиции тяжелого пулеметного взвода, минометной группы и противотанковых орудий. В момент крайней опасности наконец-то подошли танки и, атаковав противника, продвинулись до передовой позиции. Группами по 20–40 человек советские солдаты, спрятавшись в домах и садах, яростно отстреливаются.

Около 19–20 часов прорвавшиеся на участке 2-го взвода силы противника численностью около 80 человек попытались продвинуться в направлении Леонтьева. Но остатки 2-го взвода с четырьмя танками атакуют их и после короткого ближнего боя закрывают брешь. Спустя некоторое время, около 21.30, русские вновь атакуют. В бой вступили связисты, водители, мотоциклисты. После того как на помощь прибыло еще 3 танка, удалось восстановить позади фронт обороны. Все, что шевелилось или попадалось на глаза, уничтожалось. Боеприпасы заканчивались, когда их доставили на двух танках. 30–40 русских погибли и столько же, в большинстве тяжело раненные, взяты в плен. 80-100 русских солдат лежали перед и между нашими позициями. Многие большевики, которые еще бродили по населенному пункту, были ликвидированы в течение ночи.

Еще дважды противник с криками „ура!“ пытался атаковать слабые места наших позиций. Пришлось отойти назад до западной окраины Пекарева, чтобы дождаться подхода резервной 8-й роты. Используя огонь штурмового орудия и наших тяжелых пулеметных групп, и эти атаки удалось отразить» [42].

Как только обозначился прорыв, вперед двинулись артиллерийские части, колонны тылов, обозы. Однако войска и штабы оказались неподготовленными к действиям ночью. В темноте, а она в октябре наступает рано, под интенсивным обстрелом противника колонны частей перемешались, возникли пробки. Пока разбирались — время ушло. Некоторые части потеряли ориентировку, дело дошло до столкновений между ними. К тому же для удержания узкого коридора, проделанного у Богородицкое, заслон справа заранее не был предусмотрен. Заслоны же на флангах участка прорыва, не имеющие противотанковых средств, были просто раздавлены танками противника. Поэтому прорваться через оборону врага и отойти на восток удалось лишь отдельным частям и разрозненным группам воинов.

По рассказам ветеранов 120-го гап, перед прорывом было приказано жечь документы штабов дивизионов. Желающим было роздано новое командирское обмундирование и белье из запасов, вывезенных с места постоянной дислокации в Косово Белорусской ССР. Оставшееся имущество уничтожили. 11 октября, расстреляв последние снаряды, полк колонной двинулся в направлении обозначившегося прорыва. На кабину переднего тягача поставили станковый пулемет, на остальных подготовили ручные. Однако немцы закрыли брешь, проделанную в их обороне. Колонна полка вползла в огневой мешок. Орудия и пулеметы врага, казалось, стреляли со всех сторон. Горели трактора, машины. Среди них метались охваченные ужасом люди. Был убит лейтенант Ерохов В.С. и десятки других командиров, сержантов и солдат. Рядом со своим орудием упал смертельно раненный лейтенант Дудка А.С. Слева пошли в контратаку несколько десятков немецких танков. Артиллеристы, сняв замки с уцелевших орудий, отошли на юг, в направлении автострады. Немцы, закрыв брешь в обороне по реке Бебря, не решились наступать внутрь кольца [69].

В 21.15 11.10.1941 г. из 19-й армии была передана радиограмма:

«тт. Сталину, Шапошникову, Коневу, Булганину.

Противник занимает построенную и укрепленную нами полосу по вост. берегу р. Бебря от Вязьмы, Ломы. Силы противника, определяемые взятыми на разных участках пленными, составляют 6 и 7 т[анковые] дивизии. Северо-западнее Жилино наступает 129 пд. 87 пд Москва (так в тексте, очевидно, Марьино. — Л.Л.), Ломы.

19 армия и группа БОЛДИНА занимают рубеж Богородицкое, Ямное, Кочетово, Горнево и [в] 16.00 перешли в наступление на фронте Мартюхи, Богородицкое, Дороховка. Противник оказывает упорное сопротивление частыми контратаками в 20–30 машин. Противник применил 8-ствольный миномет[313].

Воздушный противник сегодня был пассивен. 10.10.41 во второй половине дня группами 30–40 самолетов бомбил наши войска. В действие нами введены все средства и силы. Идет ночной бой, но успеха пока не имеем. Кольцо окружения сомкнуто. На все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имели, где и что делают, не знаем.

Снаряды на исходе. Горючего нет, как можно принять снаряды и горючее с Болдиным, сообщим.

Болдин, Лукин, Ванеев, Малышкин»[314].

12 октября начальник оперативного отдела штаба Западного фронта генерал Маландин доложил начальнику Генштаба:

«1. Болдин, Лукин, Ванеев донесли, что в ночь на 12.10.41 частями Лукина и Болдина совершен прорыв на участке Обухово, Богородицкое, Мартюхи. Головные части прорывающихся войск овладели Ивановка, Романово. В образовавшийся прорыв потянули артиллерию. Противник оказывает упорное сопротивление.

2. Болдину, Ершакову, Лукину дана ориентировка о противнике и наиболее выгодном направлении выхода войск в восточном направлении. Дано задание ВВС прикрыть выход войск Лукина, Болдина и Ершакова»[315].

Продолжает Вашкевич:

«К рассвету 12 октября прорвавшиеся части сосредоточились — в 18 километрах к северо-западу от места прорыва. Здесь находились подразделения 1282-го и 1286-го стрелковых полков, 970-го артиллерийского полка и часть отряда моряков, а также подразделения из соседних дивизий армии. Быстро сказалась физическая усталость и большое напряжение ночного боя. Все повалились спать.

В этом районе мы пробыли весь день 12 октября, ожидая подхода других наших частей. Однако к нам присоединились лишь отдельные небольшие подразделения из разных дивизий 19-й армии.

<…> Далеко на юго-западе, где ночью и утром шел жестокий бой, наступила тишина. Закончилась героическая борьба 19-й армии и группы Болдина с целью прорвать кольцо окружения и во что бы то ни стало отойти на Можайскую линию обороны» [60]. По неподтвержденным данным, в группе генерала Вашкевича к своим войскам вышло около 1800 человек.

Позднее Лукин выскажет упрек в адрес Вашкевича в том, что тот не использовал возможность для нанесения удара по противнику с тыла, чтобы пробить коридор для выхода остальных войск. Повернуть назад для атаки без тяжелого оружия и артиллерийской поддержки неорганизованные остатки различных частей — вряд ли это было по силам любому начальнику, а не только генералу Вашкевичу. Разрозненные атаки наших войск продолжались всю ночь и на следующий день. Но было уже ясно, что прорыв и на этот раз не удался.

Решено пробиваться на юг. 12 октября в 9.15 Лукин получил радиограмму Жукова:

«Болдину, Лукину, Ершакову.

<…> 3) Против вас в районе Вязьмы части 7 тд и севернее Вязьмы части 87, 129 пд; надо ожидать на рубеже Касня, Вязьма наличие отдельных опорных пунктов.

4) В полосе южнее Вязьмы, Гжатск войск противника почти нет (выделено мною. — Л.Л.).

5) Ершаков прорывается южнее Вязьмы, к 11.10 вел бой у Бабьи Горы. Перед фронтом Ершакова до пех. дивизии. Противник растянулся и не имеет сплошного фронта, а занимает отдельные районы.

Болдин, Лукин 12.10 прорвались в район Богородицкое.

Штаб Лукина — Шутово, 20 А на 9.10 — Панфилово».

Передача этой информации была первой попыткой оказания хоть какой-то конкретной помощи со стороны нового командующего фронтом. К сожалению, переданные данные мало соответствовали действительности. Северо-западнее Вязьмы оборонялись части 7-й и 6-й танковых дивизий и 5-й и 35-й пехотных. Севернее, в глубине сосредоточились некоторые части 14-й моторизованной дивизии и выведенная из боя 129-я пехотная дивизия. И совсем уж не соответствовало действительности утверждение, что южнее Вязьмы войск противника почти нет (в другой радиограмме сообщалось, что там действует до двух пехотных дивизий противника).

В 1.30 12.10.41 г. сразу четверым командующим окруженных армий штаб Западного фронта продублировал распоряжение:

«Лукину, Ершакову, Болдину, Ракутину.

Перед Ершаковым действует 252 пд. Дивизия открытым текстом просила немецкое командование 11.10 о помощи, т. к. не выдерживает нажима Ершакова. Видимо, перед Ершаковым наиболее слабое место фронта противника.

Учитывая слабость противника перед Ершаковым, немедленно разберитесь поглубже в обстановке перед Вашим фронтом. Сможете ли Вы успешно и быстро прорваться на своем участке.

Не лучше ли Вам, закрывшись на своем участке от противника, демонстрируя прорыв, собрать танки группу, артиллерию группу (так в тексте. — Л.Л.), помочь Ершакову мощным ударом смять противника и выводить все армии за Ершаковым в направлении севернее ст. Угрюмово на Боровск. При этом в сторону противника иметь сильные заслоны, которым по мере выхода отходить за армией.

Принятые решения донести 12.10. Военсовет напоминает Вам невыполнение приказа доносить Ваших действиях и о продвижении.

Дальнейшее промедление Ваших действий может погубить армии. Ускорьте прорыв и выход из окружения.

Вручение подтвердить»[316].

О якобы «бедственном положении» 252-й пехотной дивизии можно судить по донесениям штаба 4-й армии врага, который 11 октября в 10.20 доложил о положении на южной стороне «котла»:

«Попытки противника прорваться на фронте 23-й пд были отбиты или преграждались. 7-й ак подводит резервы на угрожаемые участки. Возобновлены атаки против стыка 2-й и 11-й танковой дивизий(здесь прорывались части 24-й армии. — Л.Л.).

В настоящий момент части 252-й пд ведут наступление (выделено мною. — Л.Л.) вдоль восточного фронта котла (кольца окружения) на север. Таким путем будет достигнуто дальнейшее сужение кольца»[317].

«12.10. 46-й ак: кольцо вяземского окружения сужено танковым ударом 5-й тд и наступлением частей 252-й пд в северном направлении. Захвачено много пленных и трофеев. 5-я тд после ожесточенного боя вышла в район 4 км южнее Пузиково. Захвачено 15 тысяч пленных. 252-я пд — Нов. Трошино.

13.10. 5-я тд и 252-я пд вклинились в глубину обороны противника и, нанеся ему необычайно тяжелые потери, сломили его сопротивление и восстановили локтевую связь с правым флангом 11-й тд.

7-й ак: 7-я пд передовым отрядом в Субботино, главные силы — р. Лужа — наступают на автостраду.

78-я пд, наступающая против разрозненных групп противника, достигла р. Вязьма у дороги Семлево — Вязьма, установив тем самым локтевую связь с 10-й танковой дивизией (выделено мною. — Л.Л.).

23-я пд, наступающая на Вязьму при сильном сопротивлении противника, подошла с запада вплотную к р. Вязьма. Отбиты попытки противника вырваться из окружения у Вачкова (4 км западнее Вязьмы. — Л.Л.) и юго-восточнее от него. 46-й ак: количество пленных — 25 тысяч» [318].

Противник перешел к решительным действиям на всем фронте, и сражение вступило в завершающую фазу. Воспользовавшись тем обстоятельством, что оборона на стыке группировок наших войск, возглавляемых генералами Лукиным и Ершаковым, оказалась слабой, части 23-й пехотной дивизии к исходу 11 октября подошли с запада к станции Гредякино (7 км юго-западнее Вязьмы), заняв на своем левом фланге д. Богдановка севернее железной дороги. Затем немцам удалось наступлением вдоль тракта Семлево — Вязьма (старая Смоленская дорога) расчленить окруженные войска на две части, что серьезно осложнило их действия. Кстати, авторы некоторых публикаций ошибочно считают, что впервые немцам это удалось сделать ударом 87-й пехотной дивизии вдоль автострады. Это произошло несколько позже и не имело столь решающего значения, так как дивизия не смогла закрепиться на автостраде.

12 октября Болдин и Лукин доложили в Ставку:

«Ставка — СТАЛИНУ, ШАПОШНИКОВУ

Западный фронт — КОНЕВУ, БУЛГАНИНУ

С утра 12.10.41 пр-к с танками перешел в контрнаступление на обоих фронтах. Из-за отсутствия снарядов пехота не выдерживает силы огня пр-ка и отходит.

Танков у нас остались единицы, кольцо окружения за сутки суживается, брошены в бой последние резервы.

Положение очень тяжелое. Принимаю меры, чтобы выйти из окружения.

Обещанной Вами авиации над полем боя нет.

(Болдин, Лукин, Ванеев»[319].)

12 октября командование окруженных войск прислало свое последнее донесение:

«тт. СТАЛИНУ, ШАПОШНИКОВУ.

тт. ЖУКОВУ, КОНЕВУ, БУЛГАНИНУ

Прорваться не удалось, кольцо окончательно стеснено, нет уверенности, что продержимся до темноты. С наступлением темноты буду стремиться прорваться к Ершакову. Артиллерию, боевые машины и все, что невозможно вывести, — уничтожаем.

(Болдин, Лукин, Ванеев»[320])

На документе имеется резолюция:

«тт. Болдину, Лукину. Прикажите танкам прорваться по кратчайшему направлению и быстро выйти за свои войска. Наш фронт проходит: Мышкино, Ельня, Ильинское, Калуга. Самое слабое место противника южнее Вязьма, Темкино, Верея. Остальным частям 19 А, 20 А, группе Болдина торопиться выходить вслед за танками. Все, что невозможно вывести, закопать в землю и тщательно замаскировать. Ершаков действует южнее Вязьма.

(Жуков, Булганин»[321].) ((Служебная пометка: резолюция исполнена 13.10.41 г.).)

12.10 из штаба Западного фронта была передана телеграмма с пометкой «Молния»:

«Для обеспечения выхода из окружения и локализации параллельного преследования противником отходящих армий организуйте путем выброски вперед и на фланги сильных подвижных отрядов с задачей не давать противнику закупоривать пути отхода. Отряды должны действовать смело и решительно и в нужных случаях их быстро подкреплять от колонн авангардов и главных сил»[322].

Все эти приказы и полезные рекомендации запоздали и уже не соответствовали обстановке.

Штаб 9-й армии доложил:

«Окруженные западнее Вязьмы части противника близки к полному уничтожению. Дивизии 5-го ак, задействованные для сужения кольца окружения, успешно продвигались на юго-восток при слабом сопротивлении противника.

26-я пехотная дивизия прорвала <…> оборонительные позиции в окрестностях Тишина. Исключительно упорно обороняющийся противник частично был уничтожен, его артиллерия подавлена<…>. Наши потери также значительны. В боях за последние 3 дня дивизия потеряла 58 офицеров и 1200 солдат убитыми и ранеными» [46].

Из статьи генерала Лукина:

«Тот, кто был в окружении и оказывался в таком же положении, как и я, поймет мое душевное состояние. Нет, моральные силы не были надломлены, сила воли не поколеблена, но я понимал всю тяжесть положения и ничего сделать не мог.

Вновь собрал командиров и комиссаров. Они, очевидно, ждали от меня чуда. Ну а чудес, как известно, не бывает. К горлу подступал комок… Какие слова найти? Чем помочь им? Потом, взяв себя в руки, сказал:

— Товарищи, положение не безвыходное. Противник сосредоточил все свои силы на восточном направлении и видит, что мы рвемся только на узком участке. Если же мы будем прорываться южнее Вязьмы, в направлении 20-й армии, то обязательно прорвемся. Приказываю выходить отдельными группами» [56].

В других источниках по-разному рассказывается о последнем совещании в Шутово и о принятом там решении (ниже эти различия будут рассмотрены). Неудача отчаянной попытки 11 октября вырваться из кольца отрицательно сказалась на моральном состоянии личного состава. Территория, занимаемая остатками 19-й армии и группы Болдина, еще более сократилась. В бой вступили артиллеристы, оставшиеся без снарядов, танкисты, потерявшие в боях свои боевые машины. Скрывать нечего: многие начальники растерялись, возникли панические настроения. Некоторые командиры, не желая подчиняться, пытались действовать самостоятельно. Видимо, добиться жесткого подчинения не удалось.

Я не сразу решил, стоит ли приводить здесь несколько путаный рассказ о выходе из окружения еще одного участника тех далеких событий: уж больно он напоминал лихие кавалерийские атаки времен Гражданской войны. Кстати, наличие многочисленных свидетельств участников одних и тех же событий необязательно способствует установлению истины (ведь не на пустом месте возникло выражение — «врет, как очевидец»). Чаще всего это приводит к появлению версий, взаимоисключающих одна другую и только затрудняющих работу исследователя. Но рассказ бывшего командира 45-й кавалерийской дивизии, подполковника А.Т. Стученко[323] в некоторых отношениях может дополнить воспоминания других ветеранов и тем интересен. Дивизия составляла резерв 19-й армии и располагалась к северу от хутора Шутово.

«В 19-й армии полностью сохранила высокую боеспособность, пожалуй, только 45-я кавалерийская дивизия[324]. Я убедительно просил командарма Лукина разрешить атаковать противника, чтобы пробить путь для всей армии, но он не согласился:

— Твоя дивизия — последняя наша надежда. Без нее мы погибли. Верю, ты прорвешься, но мы не успеем пройти за тобой — немцы снова замкнут кольцо.

Этот довод, возможно, был справедлив, но нам, кавалеристам, трудно было с ним согласиться. Мы считали, что можно было организовать движение оставшихся боеспособными частей армии за конницей. А в крайнем случае, даже если бы это не удалось, то хотя бы сохранилась боеспособная дивизия для защиты Москвы.

Мысль о спасении дивизии не давала мне покоя. На свой страх и риск решил действовать самостоятельно. Так как северо-восточное направление уже было скомпрометировано неудачными атаками армии, мы наметили другое — на Жебрики, почти на запад. К рассвету, расположившись вдоль опушки леса возле Горнова (Горнево, в 8 км северо-западнее Вязьмы. — Л.Л.), дивизия была готова к атаке[325]. Впереди конных полков стояли артиллерия и пулеметные тачанки.

По команде, сверкая клинками, дивизия перешла в атаку. До наших пушек оставалось всего метров двести, когда мы увидели, что наперерез скачут М.Ф. Лукин, его адъютант и почему-то командир танковой бригады Корчагин (командир 126-й тбр полковник И.П. Корчагин. — Л.Л.). Командарм что-то кричал и грозил кулаком в мою сторону. Я придержал коня. Полки, начавшиеся переходить уже в галоп, тоже придержали коней. Ко мне приближался Лукин.

— Стой! Именем революции, именем Военного совета приказываю остановить дивизию! — закричал он…

<…> М.Ф. Лукин продолжал доказывать, что так надо было, что он не мог лишиться нашей дивизии.

Подбираем раненых, хороним убитых. Надо скорее покидать этот лес, по которому уже пристрелялся противник. Дивизия „под конвоем“ командарма Лукина и его группы перешла на старое место — к хутору у Шутово. Вечером на командном пункте собрались работники штаба, политотдела, трибунала, прокуратуры, тыла 19-й армии и штабов других армий. Здесь же были командарм Вишневский и Болдин.

Командный пункт, по существу, уже ничем не управлял. Связи с частями не было, хотя кое-где действовали переносные радиостанции (мощные радиостанции пришлось уничтожить).

Лукин не отпускал меня ни на шаг. Собрали скудные запасы, принялись за ужин. В это время в хату с шумом ворвался какой-то подполковник и доложил, что стрелковый полк, прикрывавший район Шутово с запада, атакован противником. Полк отходит. А следом идут немцы. Сюда, в направлении хутора. Все вскочили. Лукин приказал мне остановить гитлеровцев, не допустить их продвижения к командному пункту.

В 23.00 дивизия получила приказ командующего армией: держать фронт до четырех часов утра, после чего отходить на юг, прикрывая группу командармов со штабами и остатками войск, которые будут с рассветом пробиваться в район Стогово (южнее Вязьмы) на соединение с 20-й армией генерал-лейтенанта Ершакова».

Ночью конный разъезд доложил, что на хуторе, где размещался штаб армии, уже никого нет. Стученко продолжает:

«Удалось выяснить, что еще в полночь оба командарма и Болдин, собрав своих штабных работников и сколотив отряд человек в шестьсот, взяли радиостанцию и ушли в неизвестном направлении. Итак, мы уже около четырех часов сидим здесь неизвестно для чего, неизвестно кого прикрывая.

В пятом часу утра полки по моему приказу бесшумно снялись с места. Держа коней в поводу, конники двинулись на юг, как приказал нам еще вечером командарм. Ha рассвете 13 октября дивизия подошла к деревне Жипино. Разъезды, высланные нами, были встречены огнем: в деревне враг. Чтобы избежать ненужных потерь, я решил обойти ее с северо-запада и на рысях повел дивизию через лес на деревню Буханово. Но до деревни мы не дошли. У узкого ручья головной эскадрон попал под ураганный автоматно-пулеметный огонь. Стало ясно, что пробиться здесь будет еще тяжелее. Решил вернуться назад к деревне Жипино. Там видели только наши разъезды и ничего не подозревают о наших намерениях» [9].

Пропустим рассказ о немецких «кукушках», которые с деревьев «в упор расстреливали всадников и лошадей», об атаке, которую почему-то не поддержали танки генерала Ремезова[326]. Три танка бригады появились только тогда, когда кавалеристы вышли к шоссе. Тут со стороны Вязьмы появились вражеские танки. Под их огнем эскадроны пересекли шоссе, но в кустарнике по другую сторону шоссе попали под сильный огонь минометов и артиллерии. В роще скопилось много людей из других частей, так как дорогу на юг преграждала река Вязьма (см. схему 15). На узкой полоске земли между автострадой и рекой в 4–6 км западнее Вязьмы скопились многие тысячи бойцов и командиров различных частей. Еще больше здесь было раненых воинов, которых не смогли эвакуировать по автостраде в связи с захватом немцами города. Когда части переправились через реку и двинулись на юг, раненые остались на ее северном берегу. С ними остались, за редким исключением, врачи и санитары медпунктов частей, медсанбатов и госпиталей. Они не могли оставить своих подопечных без помощи. Врачи медпункта 120-го гап до сих пор числятся пропавшими без вести.

Вскоре к кавалеристам присоединились танкисты из 127-й танковой бригады генерал-майора танковых войск Ф.Т. Ремезова, но уже без танков, а также работники прокуратуры фронта В.Ф. Блинков и И.П. Пастревич, которые оказали большую помощь в работе с людьми. Высланные конные разъезды, подошедшие к реке Вязьма, были обстреляны с противоположного берега и с высоты у шоссейного моста в полутора километрах западнее. Реку, разбухшую после дождей, остатки дивизии преодолели недалеко от деревни Степанково. Лошадей, на которых сидели раненые, вели в поводу. Железную дорогу Смоленск — Вязьма преодолели под обстрелом с флангов. Остатки дивизии незаметно пополнялись примкнувшими офицерами и солдатами, выходившими из окружения. Вскоре в отряде оказалось более 600 человек. Но костяк его еще состоял из бойцов 45-й кавдивизии, в которой еще оставалось на тот момент 180 лошадей, из которых здоровых только 22.

Стученко продолжает:

«Наступал рассвет. День решили пробыть в лесу — привести себя в порядок, попытаться связаться с армией генерала Ершакова. Две пешие разведпартии уходят на поиски. Организовали охранение… Приказал начальнику штаба взять на учет и оформить всех примкнувших к нам товарищей. Их уже более шестисот, причем люди продолжают прибывать и в одиночку, и группами. Они из разных родов войск, с разных должностей — от рядового до генерала… Возвратилась разведка и доложила о тяжкой судьбе армии генерала Ершакова. С разведчиками пришли несколько командиров и красноармейцев этой армии. Они рассказали о тяжелом бое, который разгорелся здесь недавно. Мы побывали на этом страшном месте. Развороченная земля усеяна трупами наших и немцев. Здесь же исковерканные повозки, орудия, машины. Раненые лошади с низко опущенными головами бродят по мертвому полю. А вокруг зловещая тишина. Уцелевшие группы бойцов и командиров уже ушли, чтобы пробиться к своим.

Во второй половине дня наблюдатели донесли, что к лесу со всех сторон движутся гитлеровцы на мотоциклах, автомашинах и в пеших боевых порядках. Было также замечено, что минометные батареи противника занимают огневые позиции. Таким образом, мы оказались еще раз окруженными… Я начал организовывать прорыв. План был прост: с наступлением темноты внезапно атаковать немцев на одном из наиболее выгодных направлений и бегом преодолеть занятую ими зону. Чтобы не растерять людей, решил пробиваться колонной, построенной по двадцать человек в ряд с интервалами в три-пять шагов между бойцами. По моему сигналу первые два ряда и все фланговые, подойдя к опушке леса, должны открыть огонь из автоматов и с криком „Ура!“ броситься вперед. Для удобства управления расположился со своими заместителями и помощниками в центре первых трех рядов.

Уже стало смеркаться, когда мы были готовы к броску.

И вдруг через громкоговорители с немецкой стороны раздались слова: „Рус! Сдавайсь! Ви ест окружены крупными немецкими частями. Вам капут. Сдавайсь!“

В первую минуту все растерялись. В такой ситуации могла возникнуть паника. Понимая это, я громко скомандовал: „Вперед, товарищи! Огонь! Ура!“ Вся масса людей, будто очнувшись, бросилась вперед, открыв шквальный автоматный огонь. Через час мы уже приводили себя в порядок на лесной поляне. Потерь почти не было. Внезапность и быстрота сделали свое дело» [9].

Вскоре отряд подошел к железнодорожной станции Пятница. В ходе стычек с заслонами немцев отряд разбился на две части. В конечном итоге одна группа во главе с командиром дивизии пробилась к своим войскам. Оставшаяся часть отряда, представлявшая собой уже довольно разношерстную массу неорганизованных людей, разделилась на отдельные небольшие группы, которые двинулись на восток. Некоторые из них прорвались в районе Наро-Фоминска, другие вышли к своим в полосе 49-й армии.

Из оперсводки 9-й армии противника 13.10:

«<…> Чтобы разорвать связь между русскими, находящимися севернее и южнее автострады, 87-я пд стала пробиваться на Вязьму вдоль автострады. Эта атака удалась».

Действительно, небольшому передовому отряду 87-й пд врага к исходу 12 октября удалось, наступая вдоль автострады на Вязьму, установить связь с частями 7-й и 10-й танковых дивизий. Но создать сплошной фронт обороны вдоль нее немцы не сумели. Этим воспользовались наши войска, которые начали прорываться в южном направлении на соединение с войсками Ершакова.

Из статьи генерала Лукина:

«13 (12 октября. — Л.Л.) октября войска армии начали разделяться на отдельные группы для самостоятельного выхода. Предварительно я спросил, все ли орудия взорваны, машины сожжены и конский состав уничтожен. Мне доложили, что первое и второе выполнено, а на то, чтобы уничтожить конский состав, ни у кого рука не поднялась. Коней распустили по лесу.

Выходили группами. Со мной было около тысячи человек из штаба армии и из разных частей, вооруженных только винтовками, автоматами и пистолетами. Многие прорвались и вышли в полосу 20-й армии юго-западнее Вязьмы» [56].

Прорыв через автостраду подтверждает и противник:

«Ночь с 12 на 13.10 ознаменовалась для продвигающихся сил 87-й пд тяжелыми боями. Крупные части русских пытались пробиться с севера на юг. В итоге тяжелых и ближних боев, сопряженных с большими потерями, некоторым малочисленным частям русских удалось все-таки пробиться на юг. Они попали в окружение со стороны соседней армии»[327].

Как только немцы обнаружили движение наших войск в южном направлении, они перешли в наступление на всем фронте «котла», стремясь сорвать их планомерный отход. Части 166-й стрелковой дивизии со 120-м гап, прикрывавшие восточный фланг армии, пытались сдерживать наступающего противника.

Из донесения 8-го ак противника 13.10 3.00:

«12.10 в 17.45 сильное наступление противника у Бол. Шутово. <…> сегодня захвачено 13 тыс. пленных. Их количество растет. Количество трофейного оружия, автотранспорта и другого военного имущества еще не подсчитано.

Контрнаступление 35-й пехотной дивизии (она сменила части 7-й танковой дивизии. — Л.Л.) 5-го ак, почти не встречающей сопротивления противника, успешно развивается в южном направлении. Отступивший ранее противник понес тяжелые потери в живой силе. 3-й батальон 25-го тп 7-й тд ударами по отступающим русским помешал им закрепиться на новых позициях» [46].

И все же многим частям 19-й армии, конечно, не в полном составе удалось вырваться из северной части котла. В связи с этим выражение Лукина «выходили группами» требует пояснения. На этот счет есть другие свидетельства, не в такой мере подвергшиеся правке редакторов, как статья Лукина в 1981 г. Так, по другим данным, на последнем заседании Военного совета окруженной группировки в ночь на 12 октября в Шутово принимали участие генералы Андреев, Болдин, Вишневский, Красноштанов, Мостовенко, Вашкевич, член Военного совета 19-й армии Ванеев, подполковник Стученко и другие. После обсуждения сложившейся обстановки было принято решение: выводить войска двумя группами в южном направлении на соединение с 20-й армией. Утром 12 октября две группы войск — одна, возглавляемая генерал-лейтенантом Лукиным, другая — во главе с генерал-лейтенантом Болдиным — двинулись на юг, в направлении Минского шоссе. Общей целью было соединение с 20-й армией Ершакова в районе железнодорожной станции Семлево. При этом частям предстояло последовательно преодолеть автостраду, р. Вязьма, железную дорогу и старый смоленский тракт, на который уже вышли части 23-й пехотной дивизии противника. К тому же командование окруженной группировки не предполагало, что 20-й армии как таковой уже не существует, как не существует и 24-й армии.

Историк Б.И. Невзоров, ссылаясь на показания вышедшего из окружения офицера-связиста, по-другому рассказывает о попытке прорыва 19-й армии в южном направлении. На последнем совещании после неудачной попытки прорыва у Богородицкое было решено выходить отдельными группами по трем параллельным маршрутам на юг в район Быково, Селиваново, Покров (7–18 км южнее Вязьмы), чтобы совместно с частями 20-й армии прорываться в восточном направлении. Авангарды колонн начали движение 12 октября в 18.00 из района Богородицкое, Шутово. В центральной колонне двигались: батальон охраны, рота офицеров штаба армии, замыкали колонну подразделения фронтового 48-го отдельного полка связи[328].

Части продвигались в основном пешим порядком под командой своих командиров, пытаясь обойти Вязьму с юга. Они с боем пересекли автостраду и, преодолев р. Вязьма, двинулись на юг и юго-восток. Немцы встретили русских на рубеже железной дороги организованным минометным и пулеметным огнем. Не всем частям удалось вырваться из огненного мешка.

Возможно, генерал Лукин автостраду преодолел на танке. Об этом рассказывал мне генерал-полковник П.С. Семенов. По его словам, на офицеров штаба армии произвело весьма неблагоприятное впечатление, что М.Ф. Лукин сел в танк КВ и покинул их (он высказался довольно резко по этому поводу). Я не хотел рассказывать об этом, так как знал о не слишком хороших отношениях после войны между двумя генералами, хотя они проживали в одном подъезде «генеральского» дома в Москве и почти ежедневно встречались. Якобы Лукин под Вязьмой грозился расстрелять Семенова, который, как начальник штаба артиллерии 19-й армии, преждевременно дал команду на подрыв установок М-13 («катюш»), Но этот факт получил неожиданное подтверждение.

Советский военнопленный майор Владимир М. (фамилия автору известна), допрошенный контрразведчиками 87-й пехотной дивизии, 16 октября на вопрос о судьбе генерала Лукина показал (выдержки из протокола допроса):

«[Лукин] попытался выйти из окружения на тяжелом танке. Генерала он видел в последний раз 12 октября около 20 часов вечера, так что где тот сейчас находится, он не знает. Попытка командующего покинуть войска была воспринята с осуждением, ибо только он мог бы еще отдать четкие распоряжения в возникшем хаосе.

По его оценке, боеспособность 19-й армии, которая считалась нами одной из лучших у противника, слаба. За 5 последних дней она не имела никаких успехов, потеряв в боях 20 тысяч человек. В подчинении М. находился батальон охраны <…>. На вопрос о местах нахождения штаба он ответил, что в августе — сентябре тылы штаба размещались в Вадино, тогда как само командование располагалось в лесу юго-восточнее Василисино. С началом немецкого наступления штаб был перемещен в Гаврилово, затем в Неелово и потом переброшен за Днепр. В результате атаки немецких танков восточнее Днепра (речь идет о стычке у Ломы. — Л.Л.) батальон охраны был отрезан от самого штаба, за что он был снят со своей должности. В качестве следующих мест нахождения штаба армии он называет Никулино под Вязьмой и Шутово <…>.

Командующий армией приказал осуществить попытку прорыва, которая и была предпринята в ночь с 11 на 12 октября частями 91-й дивизии под Богородицкое, но потерпела неудачу. Командир дивизии полковник Волков доложил, что не смог прорваться, встретив плотный огонь и сильное сопротивление противника. Проведенная сразу же после этого разведка установила, что в том населенном пункте находились советские подразделения и части. На этом примере майор М. попытался пояснить, какая в то время царила неразбериха, так что ни о каком планомерном руководстве войсками со стороны командования речь не шла. Панические настроения и хаос распространялись быстро. Кольцо же окружения сжималось все плотнее. Из работников штаба было сформировано подразделение, приданное 152-й стрелковой дивизии. Дивизия получила распоряжение прорваться на юг через автостраду в направлении Вязьмы.

Сам он получил приказ уничтожить дивизионные обозы и идти на прорыв колонной в составе десятка автомашин. В ходе завязавшегося боя царила полная неразбериха. Вначале части, шедшие на прорыв, столкнулись с отошедшими немецкими войсками под Лукьяново (в 3–4 км севернее моста через Вязьму. — Л.Л.), затем под Пупово попытка прорыва была остановлена с большими потерями. Многие автомашины из состава его автоколонны выбыли из строя. Поэтому он принял решение оставить бывшие еще на ходу несколько грузовиков и попытаться прорваться с группой солдат в пешем порядке. Его группе удалось выйти в лес юго-восточнее Сысоева. Дальнейшее продвижение, однако, стало невозможным. На всех направлениях, куда они пытались выйти из леса, солдаты натыкались на немецкие войска. Поэтому они остались в обнаруженной ими хижине, где и были взяты в плен немецким патрулем.

<…> М. рассказал, что в немецком батальоне, а затем и в полку к нему отнеслись очень хорошо, и поведал, что и в 19-й армии отношение к пленным было хорошим. Их он видел человек 200, но небольшими группами. <…> На наше замечание, что немецких военнопленных часто убивали или они подвергались-обращению, противоречащему международным нормам, М. заявил, что о том, как обстояло с этим дело в других частях и подразделениях, он не знает.

<…> кроме вышесказанного, им было выражено суждение о содержании немецких пропагандистских листовок. По его мнению, не совсем целесообразно призывать в них к ликвидации евреев, политкомиссаров и партийных деятелей. Основная масса солдат Красной армии не понимает разницы между рядовыми членами партии и так называемыми нами политическими пособниками. Он обосновал это тем, что каждый гражданин и член компартии может стать в рядах Красной армии политруком и даже комиссаром. Солдаты делают поэтому вывод, что наши призывы к ликвидации комиссаров и политических руководителей означают неминуемый расстрел этих лиц при пленении и что такое положение распространяется и на всех рядовых членов партии. При этом он упомянул и о том, что лозунг об уничтожении политических руководителей и рабочих широко применялся белогвардейцами во время гражданской войны и в настоящее время вообще не воспринимается народом <…>».[329]

К сожалению, состав колонн на других маршрутах установить пока не удалось. Но по левому маршруту — ближе к Вязьме — следовал 120-й гап (см. схему 15). По нему же с некоторым отставанием должна была продвигаться и 166-я стрелковая дивизия, которая имела задачу обеспечить отход армии к р. Вязьма, прикрыв ее левый фланг с востока, а тыл — с севера. Перед началом движения, в соответствии с приказом Военного совета армии, в частях были уничтожены все документы штабов, выведены из строя орудия, тягачи, трактора и автомашины, оставшиеся без горючего, и другое боевое имущество. Желающим было роздано обмундирование и остатки продовольствия, остальные запасы уничтожены. Некоторые материальные ценности были зарыты и укрыты в тайниках. Командирам, комиссарам и политрукам было приказано поддерживать в войсках дисциплину, не допускать паники, случаев срывания с себя знаков различия и переодевания в гражданскую одежду. При преодолении автострады, которую противник контролировал главным образом огнем, установленный порядок движения колонн был нарушен. С этого момента 19-я армия, как оперативное объединение, перестала существовать. Какое-либо централизованное управление частями и подразделениями было окончательно утрачено. Части, выходившие в район к югу от Вязьмы, не имели тяжелого оружия и боеприпасов. После стычек с немцами они стихийно разбивались на отдельные, не связанные между собой группы и отряды, чтобы ночами пробиться на восток.

На северном берегу реки Вязьма артиллеристы 120-го гап сожгли последние уцелевшие автомашины. Ночью по остаткам плотины у д. Леоново они переправились через реку и двинулись через лес в направлении ст. Гредякино. На лесной дороге разгромили встретившийся обоз противника (видимо, одной из частей 23-й пехотной дивизии), захватили несколько полевых кухонь. Бойцы впервые за последние дни смогли поесть горячей каши. На выходе из леса у д. Богдановка на рубеже железной дороги попали под организованный пулеметный и минометный огонь противника. К этому времени в компактной группе, возглавляемой командиром полка, было человек 300–400, в основном личный состав штаба полка, подразделений боевого обеспечения и остатки артдивизионов. Люди были вооружены винтовками и наганами, имелось несколько ручных пулеметов. Тыловые подразделения отстали и примкнули к другим частям.

13 октября здесь произошел последний организованный бой подразделений 120-го гап. Развернувшись на опушке леса, артиллеристы пошли в атаку, охватывая деревню с двух сторон. Пулеметы немцев, которые вели огонь с чердаков двух крайних домов, забросали гранатами. Дома загорелись. В начале боя командир полка полковник Н.И. Лопуховский был ранен осколком мины в живот. В дальнейшем действиями артиллеристов руководил начальник штаба майор Ф.С. Машковцев, который в связи с ранением в ногу ехал на лошади. Несколько раз воины поднимались в атаку, но силы были неравны, и поле перед деревней покрылось телами убитых и раненых. Прорваться к железной дороге из-за плотного минометного огня противника не удалось[330]. Артиллеристы отошли в лощину у восточной окраины деревни. Уцелевшие и раненые укрылись в небольшом овражке, который оказался неплохим укрытием от огня пулеметов из деревни и с насыпи железной дороги. Но он совершенно не спасал от мин, которыми враг буквально осыпал воинов. Патроны и гранаты кончались. Стало ясно, что с боем прорваться здесь не удастся. В безвыходной обстановке многие раненые покончили с собой. Застрелились повторно раненный осколком мины начальник штаба майор Ф.С. Машковцев и комиссар полка батальонный комиссар Г.А. Русаков[331]. Командир взвода лейтенант, раненный в атаке, перед тем как застрелиться, сказал:

— Расскажите, братцы, как мы умирали здесь, отомстите за нас!

Многие тяжелораненые просили товарищей, чтобы те их добили <…>. Радист рядовой Ф.П. Чухарев, раненный в грудь, хотел застрелиться из нагана лейтенанта. Но санинструктор Малецкий перевязал его и убедил, что рана у него касательная и спешить не надо. Мол, продержимся до темноты и уйдем в лес. Лейтенант H.K. Жуковский, находившийся с группой бойцов на правом фланге у тригонометрической вышки с отметкой 285 (существует и в настоящее время) у западной окраины деревни, послал командира отделения Коцюбенко к командир полка с запросом о дальнейших действиях. Возвратившийся посыльный доложил:

— Командир полка ранен в живот, умирает. Комиссару пулеметной очередью перебило обе ноги. Он застрелился.

Жуковский вспоминал:

«Своими глазами я не видел гибели командира и комиссара, так как находился в 200–300 метрах От них. Вернуться в лощину не было возможности: цепь немцев спускалась туда с противоположной стороны. С тремя бойцами мне удалось уйти. Шли всю ночь лесами на восток, сверяя направление по компасу. Повсюду были видны следы жестоких боев, валялось много убитых и наших, и немцев. В одном месте видели бронемашину, из дверцы которой свешивался человек в генеральском мундире. Под утро хотели перейти шоссе, но попали на минное поле. Очнулся утром от боли в разбитой голове и ноге, от криков и ругани немцев, которые гоняли наших пленных по минному полю. Встретившиеся в колонне пленных товарищи подтвердили гибель командира и комиссара» [69].

С наступлением темноты уцелевшие артиллеристы отошли в лес, в котором находилось довольно много людей из других частей. Здесь образовалось несколько более или менее крупных групп, которые возглавили наиболее инициативные офицеры и сержанты. Одну из групп собрал вокруг себя командир 2-й батареи старший лейтенант А.М. Исаченко, в мирное время доставлявший много хлопот командиру и комиссару полка. С ним были майор из военной прокуратуры, девушка санинструктор и человек 15 бойцов из его батареи. Рядового Чухарева он принял в свою группу только потому, что тот был ранен, а командиры его погибли. Командиров к себе в группу Исаченко не брал, говорил им, чтобы шли, собирали и спасали своих бойцов. В обстановке общей растерянности Исаченко проявил редкое самообладание, шутил. С помощью ординарца побрился, начистил до блеска сапоги:

— Если придется погибнуть, то пусть знают фашисты, как умирают советские командиры!

Он вел группу ночами, имея впереди разведку и охранение. На восьмой день группа все-таки напоролась на засаду, завязалась перестрелка, и раненый Чухарев отстал от нее. Он вышел к своим в декабре 1941 г. под Тулой[332].

Лейтенант Голованевский со своим взводом оторвался от основных сил полка и присоединился к одной из частей 166-й стрелковой дивизии, где встретил командира дивизии генерала Додонова. С одной из групп этой дивизии он и вышел из окружения. Действия 166-й сд при выходе из окружения можно проследить по выдержкам из объяснительной записки, которую пришлось писать комдиву после выхода к своим войскам 15.11.1941 г.:

«9.10.41 г. командарм-19 генерал-лейтенант ЛУКИН информировал командиров соединений об обстановке и приказал мне удерживать пр-ка на р. Днепр до темноты 9 октября, обеспечивая планомерный отход 19 А в направлении Гжатск. Выполнив задачу, дивизия отошла на р. Вязьма. При подходе к Вязьме части 19 А встретили организованную оборону немцев фронтом на запад. Это было 11 октября, когда командарм совместно с зам. командующего ЗапФ генералом БОЛДИНЫМ отдал приказ на прорыв из окружения на восток в направлении Гжатска. Прорыв должен был начаться 12 октября в 12 часов после часовой артподготовки. Однако боеприпасы были на исходе, горючего и продовольствия не было. Попытка прорыва успеха не имела.

После этого был дан приказ прорываться на юг, выйти в район Вязьмы с целью соединения с группой войск [20 и 24 А], а затем во взаимодействии с ними прорываться на восток. 166 сд опять имела задачу — обеспечить отход армии в район р. Вязьмы, прикрыть фланг ее с востока и тыл с севера, отход начать через 8 часов после отхода 19 А, что и было исполнено.

166 сд в 4 часа 13 октября оторвалась от противника и начала движение на юг. (Попытки связаться со штабом армии по радио и делегатами не удались, штаб армии ушел раньше на 6–7 часов.) Части дивизии с ходу атаковали пр-ка и к исходу 13 октября вышли в назначенный район — рощу 1–1,5 км зап. г. Вязьма. 517 сп в ходе атак потерял до 10 % л/с. В частях дивизии потери за период с 3 по 14 октября составили до 25 %. В полках было до 600 чел.

У Вязьмы встретил генерала РЕМИЗОВА, который командовал раньше танковой группой, у него не осталось ни одного танка <…> Здесь я получил сведения, что штарм-19 был атакован немцами и больше не существует. Об остальных дивизиях я знал, что они также разрознены и большая часть красноармейцев не организована. Всю ночь с 13 на 14 октября собирал и приводил в порядок части дивизии и других частей. Организовав один полк (батальона) (так в тексте, видимо, пропущено число батальонов. — Л.Л.), назначил командиров батальонов и рот, начали в 4 часа с 13 на 14 форсировать р. Вязьма. Мне это удалось <…>.

Следуя на юго-восток, я встретил в районе д. Богдановка оборону немцев, кроме того, немецкий полк на марше с танками. Выхода не было: нужно атаковать пр-ка. Подготовив атаку без артиллерии (не было снарядов), в 14 час. 14.10 атаковал обороняющихся и колонну на марше. В результате заколол до 600 немцев, свои потери около 400 чел.

В ходе атаки подразделения разрознились, управление только голосом очень затруднялось собрать остатки, решили с наступлением темноты выходить лесом на восток. Шел со мною 517 сп, остатки 423 сп. Матчасть орудий приказал взорвать, нечем было везти, горючего не было, лошади ранены.

Вышел из окружения 15.11.41 г. на фронте 49 А в районе Серпухова. Выведено людей вместе с группой Александрова: красноармейцев 400, начсостава — 117, всего 517 человек в полном вооружении. Все переданы штабу 49 А ЗапФ.

Я вышел в форме, с оружием и документами. Объяснение писал в штабе ЗапФ в ноябре 1941 г. Заболел и был ранен, находился на излечении в г. Куйбышев»[333].

Выписки из копии объяснительной записки генерала, полученной от одного из ветеранов 166-й сд, я сделал 12.06.1992 г. (полный текст записки приведен в Приложении 16). Комдив несколько путает последовательность событий и даты. Ну и, конечно, он кое-где прибавил, особенно относительно потерь немцев при прорыве через тракт Семлево, Вязьма.

Бои южнее Вязьмы. Трагедия заключалась в том, что 20-ю армию, на соединение с которой шли части Лукина и Болдина, также постигла неудача. Армия к 8.10 сосредоточилась в районе 5–18 км юго-западнее Вязьмы. К этому времени на внутреннем фронте окружения у немцев было задействовано 16 дивизий и, кроме того, еще 9 дивизий, выведенных из боя, в этом же районе приводили себя в порядок[334].

20-я армия в течение 10 октября продолжала безуспешные атаки с рубежа Панфилово, Выползово, Нестерово, Володарец[335]. В 19.00 10.10 части опять пошли на прорыв, но и ночная атака успеха не принесла: пять дивизий армии перестали существовать. Генерал Ершаков доложил:

«Имея в своем составе две дивизии и испытывая недостаток в огнеприпасах и горючем, продолжаем вести кровопролитные бои <…>. Части готовятся к прорыву в направлении Быково (6 км южнее Вязьмы. — Л.Л.[336].

На следующий день к 18.00 11 октября остатки 20-й армии вели бои в районе Панфилово, Селиваново, Пузанкова, Нов. Двор. Деревня Селиваново в течение 10 и 11 октября несколько раз переходила из рук в руки. По свидетельству местных жителей, на поле у д. Селиваново (17 км южнее Вязьмы, ныне Поле Памяти у д. Красные Холмы) тела погибших воинов лежали в три слоя. Здесь погибли многие командиры штаба и политотдела 20-й армии, в том числе бригадные комиссары П.С. Афиногенов и В.Я. Михайлов. Несколько позже у д. Ключики погиб и член Военного совета армии дивизионный комиссар Ф.А. Семеновский.

Немцы позднее в сводке ОКХ сделали знаменательное признание:

«11.10.41. Б) Группа армий „Центр“: <…> Силы противника, окруженные западнее Вязьмы, продолжают ожесточенные попытки прорыва, главный удар наносится южнее Вязьмы (выделено мною. — Л.Л.). Количество пленных растет <…>».

Из донесения 46-го моторизованного корпуса врага: «Отбиты поддержанные танками попытки противника вырваться из котла. Противник понес большие потери. Только на участках двух рот насчитали 2000 убитых русских. 5-я танковая дивизия после сильных боев с отчаянно сопротивляющимся противником достигла Селиваново и рубежа западнее. Значительные вражеские силы заперты в лесу юго-западнее Селиваново»[337].

Однако попытка прорваться и на этот раз закончилась неудачей. После этого 20-я армия как боевая единица перестала существовать, а ее командующий генерал-лейтенант Ершаков попал в плен. И все-таки в результате боя восточнее ст. Гредякино из окружения сумели все-таки пробиться остатки некоторых дивизий, их тыловых подразделений и отдельных саперных батальонов. Так, в район Дорохово вышла потерявшая две трети своего состава 108-я сд 16-й армии генерал-майора Н.И. Орлова. Туда же вывел остатки 144-й сд 20-й армии ее командир генерал-майор М.А. Пронин. Большую группу бойцов и командиров из различных частей вывел из окружения командир 229-й сд этой армии генерал-майор М.И. Козлов. Вырвался из окружения и 518-й сп 129-й сд во главе со своим командиром. Комиссар 139-й сд В.М. Нехаев сформировал кавгруппу в 522 человека и через две недели вывел ее к своим войскам.

По данным противника:

«12.10. Котел юго-западнее Вязьмы сужен до размеров 16?10 км. По показаниям пленного интенданта, там должны находиться штаб армии и части пяти стрелковых дивизий.

14.10. За период с 2 по 12.10 частями 4-й армии взято в плен 328 тыс. человек. Уничтожено и захвачено: танков — 310, орудий — 1400, неповрежденных самолетов — 26, автомашин — 6000, 45 груженых составов, 1 обоз с продовольствием, 1 колонна с боеприпасами, 2 склада с горючим»[338].

Вновь обратимся к докладу Абрамова:

«В районе Панфилово прорыв войск, состоявших главным образом из артиллерии и обозов, организовывал генерал Котельников. Его целью было вывести артиллерию, которой здесь скопилось огромное количество. Было предпринято семь атак. Часть артиллерии и пехоты прорвалась и ушла из окружения, но большая часть осталась в силу недисциплинированности многих командиров, стремившихся прорваться самостоятельно, а также еще и потому, что отсутствовали снаряды и горючее для тракторов.

В последней атаке 14.10 генерал Котельников Я.Г. был убит. В лесу остались небольшие группы войск и отдельные люди, организующиеся для выхода мелкими группами. По сообщению комиссара штаба 9-й сд ст. политрука НЕХАЕВА, в этом районе также погибли командир 9 сд генерал-майор Богданов (правильно — Бобров Б.Д. — Л.Л.) и комиссар 9 сд бригадный комиссар Прохоров.

ВС 20 А организовал прорыв в направлении Верея, Алексеевское. Сам ВС находился северо-восточнее <…> Стогово. 14.10 я пытался разыскать его. Прибыв на место его стоянки, я получил сведения, что ВС 20 А вместе со штабом ушел на запад в направлении Подрезово — Молошино. Куда они девались впоследствии — мне не известно.

В лесу восточнее Гредякино мною был встречены раненые член Военсовета 24 А дивизионный комиссар Иванов и зам. ком. по тылу 24 А генерал-майор Циркович. Они могут подробно изложить действия 24 А и 20 А, так как до района Семлево следовали со штабом 24 А, а с района Семлево — со штабом 20 А, где и были ранены.

Где находится генерал Ракутин К.И., мне не известно.

Из сообщений командиров и бойцов 20 А, которых я встречал, выясняется, что последний раз его видели в 6 км восточнее Семлево. С ним следовал майор САХНО, начальник особого отдела и бригадный комиссар МОЖИН и ряд других работников штаба. Куда они делись в дальнейшем — сказать не могу.

Бригадный комиссар БЕРЕЗКИН комиссар штаба 24 А был тяжело ранен на дороге Волочек — Семлево. По рассказам очевидцев, генерал-майор артиллерии МАШЕНИН не доходя Семлево был ранен в обе ноги и застрелился.

Из окружения вышел ряд работников штаба 24 армии, в том числе и начальник штаба генерал-майор КОНДРАТЬЕВ, который сейчас работает начальником штаба 33 Д. Из войск вышли из окружения остатки 19 сд, 106 мд, 9 сд, выведен полк ап РГК 24 А, значительная часть тылов армии и станция снабжения.

9.3.42, г. Тула»[339].

Абрамов в конце своего доклада посчитал нужным подчеркнуть, что 24-я армия полегла, обороняя свой район, ее остатки, начиная с 7.10, отходили, согласно приказу, с непрерывными боями.

Начальник штаба 24-й армии генерал-майор Кондратьев 19.10 доложил Военному совету Западного фронта о выходе частей армии из окружения и их положении[340]. Перед выходом из Семлева Кондратьевым было получено два документа, в том числе шифрограмма за подписью Жукова в адрес Ракутина. Смысл ее сводился к следующему: «Смело, решительно и быстрее прорывайтесь на восток и выходите в направлении Гжатск и южнее». Во второй телеграмме содержался приказ командующему 20-й армией, что он объединяет действия 20, 24 и 32-й армий, а также указывались полосы и участки прорыва каждой армии. Кондратьев до 2.00 не принимал решения на прорыв, так как надеялся на прибытие Военсовета армии. В своем донесении он отметил малочисленность дивизий (19-я сд — до 250 человек, 103-я сд — 30 человек) и подчеркнул, что выходил не в назначенной полосе, а за 144-й сд 20-й армии. Кондратьев вышел к своим войскам 18.10 в районе Дорохово с группой до 180 человек. К сожалению, рукописный текст донесения генерала Кондратьева (на микропленке) полностью автору разобрать не удалось.

А 13.10 командующий Западным фронтом опять радировал:

«Если будете тянуть — погубите армию. Категорически требуем быстрее выходить южнее Вязьмы. Что делаете — донесите немедля. Жуков» [341].

Советское командование не теряло надежды, что хотя бы части окруженных войск удастся вырваться из вражеского кольца и пробиться на соединение со своими войсками. Шифртелеграмма штаба Западного фронта в адрес Лукина:

«В ночь с 14 на 15 октября организуем выброску Вам боеприпасов и горючего. Обозначьте район сбрасывания одним большим костром и сериями ракет. Получение подтвердите».

(Служебная пометка: отправлено 14.10 в 18.00).

В ответ — молчание. Докладывать было уже некому. В оперсводке № 0350/219 штаба Западного фронта от 14 октября 1941 г. 20.00 было отмечено, что «сведений от 19-й и 20-й армий и группы Болдина к моменту составления сводки не поступало. Для уточнения места их нахождения и положения частей высланы два самолета с офицерами связи; первый — в 11.10, второй — в 15.00, последние еще не вернулись…»[342].

В этот же день для связи с окруженными был выслан еще один самолет — то же самое. Самолет, вылетевший в район северо-западнее Вязьмы 16 октября, вернулся, никого не обнаружив.

Сражение в районе Вязьмы завершилось. 13 октября немцы занимались очисткой котла. Они проводили прочесывание местности западнее Вязьмы с целью захвата военнопленных. Отдельные части, подразделения и просто группы советских воинов продолжали попытки вырваться из кольца в различных направлениях. За время боев со 2 по 13 октября 8-й армейский корпус в составе 8, 28 и 87-й пд (без учета дивизий, которые в ходе наступления временно переподчинялись корпусу) потерял 4077 солдат и офицеров, в том числе убитыми — 870, пропавшими без вести — 227.

В этот же период соединения корпуса захватили в плен 51 484 человека, уничтожили и захватили: танков — 157, орудий всех типов — 444, пулеметов — 484, полевых кухонь — 23, автомашин — 3689, лошадей — 5281.

Из отчета о боевых действиях 8-го ак:

«Наступил мороз и выпал первый снег. Бесконечные потоки русских пленных шли по автостраде на запад. Полные ужаса были поля, сплошь покрытые трупами у очагов последних боев. Везде стояли массы оседланных казачьих лошадей, валялось имущество, пушки, танки»

Оперсводка 9-й армии за 13.10:

«Противника, окруженного западнее Вязьмы, можно считать уничтоженным. Попытки русских вырваться из окружения во второй половине дня прекратились. В ходе дальнейшего сужения кольца окружения противник оказывает сопротивление местного значения. К вечеру прочесывание местности в основном закончено. Остались только разрозненные вражеские группы».

Из сводок ОКХ:

13.10.41: «<…> Согласно отчетной карте ОКХ на 13.10.41 в кольцо попали от Западного и Резервного фронтов: 24 стрелковые и 3 танковые дивизии и части пятнадцати стрелковых и семи танковых дивизий».

14.10.41: «<…> Противник, окруженный войсками 4-й и 9-й армий западнее Вязьмы, полностью уничтожен. Четыре советские армии в составе 40 стрелковых и 10 танковых дивизий или полностью уничтожены, или полностью пленены.

По предварительным данным, взято в плен свыше 500 000 человек, захвачено 3000 орудий, 800 танков, много другой военной техники <…>».

Из вечернего донесения группы армий «Центр»:

«Вяземское сражение завершено. Под Брянском и южнее продолжаются тяжелые бои с окруженным и отчаянно сопротивляющимся противником. На северном фланге фронта сражение под Ржевом. Противник идет навстречу своей гибели.

Уничтожено 11 вражеских армий. Взято в плен свыше 558 825 человек.

Захвачено и уничтожено: 1066 танков, 3735 орудий, 485 противотанковых пушек, 406 зенитных орудий, 49 самолетов.

Указанные числа будут еще расти, громадное количество другого военного имущества учету не поддается».

«7 ак в районе Вязьмы продолжал очистку местности от мелких, но оказывающих сопротивление групп противника. Захвачено много военнопленных, в том числе, командующий 19-й армией русских генерал-лейтенант Луких» (так в оригинале. — Л.Л.)[343].

14 октября немцы объявили:

«Враг, окруженный к западу от Вязьмы, полностью уничтожен <…> Количество военнослужащих, взятых в плен во время этой грандиозной битвы, превышает 500 тыс. и увеличивается с каждым часом.

Общее число советских военнослужащих, взятых в плен после начала Восточной кампании, уже сегодня намного превышает 3 млн человек».

Начальник пресс-бюро германского рейха О. Дитрих провозгласил, что с Советским Союзом «в военном отношении покончено», а нацистская газета «Фолькише Беобахтер» утверждала, что «армия Сталина стерта с лица земли».

До 14 октября в лесах южнее Вязьмы продолжали вести бои остатки 24-й армии. И еще до 20 октября немцы не могли высвободить несколько своих дивизий для наступления на Москву. В дневнике ОКХ 15 октября отметили, что бои у Вязьмы закончились. Несмотря на все эти заявления, остатки «уничтоженных» советских войск продолжали сковывать до конца месяца пять немецких дивизий.

Мы мало знаем о тех, кто в безвыходной обстановке продолжал оказывать сопротивление врагу — погибая, но не сдаваясь. В лесах Даже после зачистки, проведенной немцами, осталось много солдат и офицеров, в том числе и раненых. Местные жители оказывали помощь воинам, оказавшимся на оккупированной территории, прятали их от немцев. Как выяснилось позднее, во многих населенных пунктах удалось организовать подпольные госпитали, где работали врачи и медсестры, которые не бросили своих раненых. Население снабжало госпитали продуктами. После излечения большая часть раненых, как правило, включилась в активную партизанскую борьбу с оккупантами.

В плен сдавались в основном бойцы, оставшиеся без командиров, и подразделения, потерявшие связь с соседями и с командованием. В обстановке неопределенности и безысходности — без боеприпасов, продовольствия и связи — многие поддавались панике и сдавались в плен, хотя порой превосходили противника в численности. Немцы при прочесывании лесов применяли громкоговорящие установки, обещая окруженным хорошее обращение в плену, но, главное, еду. В условиях, когда надо было выбирать — смерть от голода или плен, порой выбирали второе, не представляя, что немецкая неволя зачастую оборачивалась мучительной смертью. Осенью 1941-го в составе армии Лукина такие подразделения были, и не одно. К сожалению, нашлись и такие командиры, которые приказывали своим бойцам складывать оружие. Они были осуждены заочно и приговорены к расстрелу. В делах военных трибуналов в отношении таких командиров встречаются пометки «приговор приведен в исполнение», датированные 1944–1946 г.

Ветеран 120-го гап лейтенант Д. Голованевский, вышедший из окружения, рассказал мне поразительный случай. Он с товарищами долго плутал по лесам, не заходя в населенные пункты. Наконец, они оказались у деревни, среди домов которой увидели сотни красноармейцев, толпившихся у полевых кухонь. Решили, что вышли к своим, и бросились на запах гречневой каши. Но на окраине деревни их остановил старик, сказавший, что это все пленные. Действительно, это были пленные — среди толпы красноармейцев рядом с кухнями у двух мотоциклов стояли немецкий офицер и несколько солдат.

В докладе начальника политуправления Западного фронта дивизионного комиссара Лестева от 17 ноября Л. Мехлису «О политико-моральном состоянии войск и характеристика ком. нач. состава, вышедшего из окружения» приводятся интересные факты по поведению личного состава в окружении, а также делаются некоторые выводы.

Наиболее инициативные командиры и политработники, потеряв связь с командованием, не растерялись. Они сколачивали из отдельных подразделений и частей и одиночных бойцов вполне боеспособные группы. Так, полковник Смирнов из 30-й армии сколотил группу, которая в течение двух недель дралась с противником. Установив связь со штабом 29-й армии, группа выполняла его приказы. Эта группа не уклонялась от встречи с противником, совершала смелые налеты на его колонны, громила узлы связи, вела разведку. Она вышла из окружения в составе 1870 человек. Все бойцы и командиры были вооружены, имели 14 станковых и 33 ручных пулемета, 6 120-мм минометов, 3 76-мм пушки, 19 машин и 36 повозок.

Генерал-майор Орлов координировал действия боевых групп, созданных из отходящих частей 20-й, 24-й и других армий. Он с боями вывел из окружения более 5 тысяч вооруженных бойцов и командиров. Но как всегда бывает в тяжелой обстановке — рядом шли героизм и предательство, мужество и дезертирство. К сожалению, не все генералы показывали своим подчиненным пример верности воинскому долгу. Так, за недостойное поведение был лишен генеральского звания начальник артиллерии 32-й армии генерал-майор Бодров В.С.

В приказе НКО № 0418 об этом было сказано следующее:

«После передачи войск 32-й армии в состав 19-й Бодров следовал в направлении на Можайск вначале со штабом 32-й армии, потом со штабом 19-й армии. В ночь на 11.10, когда войска 19-й армии в тяжелой обстановке стремились пробиться из окружения, Бодров вместо того, чтобы возглавить какую-либо часть или подразделение и организовать выход из окружения, с группой командиров в 5 человек оставил войска и направился на восток.

Спасая собственную жизнь, Бодров закопал в землю партбилет, генеральское удостоверение, орден Красной Звезды и медаль XX лет РККА. Свое генеральское обмундирование Бодров сдал колхозникам и вышел из окружения в гражданском платье. Свое личное оружие — револьвер Бодров из окружения не принес»[344].

В результате растерянности и неорганизованности командиров целые дивизии и полки рассыпались на мелкие разрозненные группы, переставая быть боевыми единицами. Так, вышедший из окружения политрук Комиссаров доложил:

«В одной из деревень в районе Вязьмы группа безоружных красноармейцев осталась ночевать в деревне, зная о том, что противник находится в 3–4 километрах. Некоторые из красноармейцев заявляли: „Нам некуда больше идти, нам все равно“. Эта группа людей в количестве 800 человек была захвачена в плен без единого выстрела<…>.

Много красноармейцев, и в первую очередь уроженцев областей, занятых противником, разбежались по домам и остались на территории, занятой противником».

«Особенно следует отметить, что раненые бойцы и командиры, как правило, оставались без всякой медицинской помощи… Тяжелораненые или раненные в ноги, которые не могли идти и даже ползти, в лучшем случае оставались в деревнях или просто бросались на поле боя, в лесах и погибали медленной смертью от голода и потери крови.

Все это происходило на глазах людей и являлось одной из причин того, что многие красноармейцы и командиры стремились уклониться от боя и скрытыми путями пробраться к своим частям, ибо в ранении видели неизбежность гибели».

Бои на Можайской линии обороны. Упорные бои с окруженными войсками в районе Вязьмы надолго сковали основные силы 40-го и 46-го моторизованных корпусов и задержали их смену. Передовые отряды, назначенные для преследования, оказались слишком слабыми, чтобы преодолевать усиливавшееся сопротивление противника на новых рубежах. Они могли продвигаться вперед, только неся очень большие потери. Командующий армией генерал-фельдмаршал фон Клюге констатировал, что «психологически на Восточном фронте сложилось критическое положение, ибо, с одной стороны, войска оказались в морозную погоду без зимнего обмундирования и теплых квартир, а с другой — непроходимая местность и упорство, с которым противник обороняется, прикрывая свои коммуникации и районы расквартирования, чрезвычайно затрудняют продвижение вперед наших, пока еще слабых, передовых отрядов» [21]. Лишь 14 октября удалось перегруппировать главные силы действовавших под Вязьмой соединений 4-й армии, но уже не для преследования (поздно!), а для наступления. Фон Клюге ввел в сражение относительно свежие дивизии, до этого находившиеся во втором эшелоне или на пассивных участках фронта, стремясь развить наступление вдоль Минской автострады, Киевского и Варшавского шоссе. Но русским к этому времени удалось создать на главных магистралях, ведущих к Москве, оборонительный заслон, о котором ничего не знала немецкая разведка. В таких условиях 13–18 октября на московском направлении разгорелись ожесточенные бои.

Вкратце рассмотрим ход боевых действий на различных участках Можайской линии обороны.

Командующий Западным фронтом потребовал от войск:

«Учитывая особо важное значение укрепрубежа, объявить всему командному составу до отделения включительно о категорическом запрещении отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа военных советов фронта и армии подлежат расстрелу»[345].

Наиболее ожесточенные бои развернулись на кратчайшем направлении к Москве — можайском, где наступали части четырех корпусов противника, которым противостояли войска вновь сформированной 5-й армии. На подступах к Можайскому укрепрайону в течение четырех дней вели бои 18, 19 и 20-я танковые бригады. За это время на его позициях успела развернуться 32-я стрелковая дивизия полковника В.И. Полосухина, 238-й учебный полк и батальон курсантов Московского военно-политического училища. Четыре дня эти соединения при поддержке авиационной группы полковника Сбытова отражали атаки противника. Части прославленной в боях на озере Хасан 32-й стрелковой дивизии на историческом Бородинском поле вступили в схватку с частями моторизованной дивизии СС «Рейх» и 10-й тд. От огня приданных дивизии 85-мм зенитных орудий танковая дивизия врага понесла большие потери. В результате число боеготовых танков в 10-й танковой дивизии с 10 по 21 октября уменьшилось вдвое — со 152 до 75 единиц [70]. В общей сложности противника на этом направлении удалось задержать почти на неделю. Это время было использовано для занятия обороны частями 5-й армии. Только в связи с охватом обоих флангов и угрозой окружения дивизия оставила свои позиции и начала отход в направлении Можайска. Гитлеровцы захватили пылающий город 18 октября. В этот день был ранен командующий 5-й армией генерал Д.Д. Лелюшенко.


Собаки — истребители танков, попавшие в плен вместе со своими инструкторами (лето 1941 г.)


Мало кто знает, что для усиления борьбы с вражескими танками в каждый укрепленный район Можайской линии обороны и в 30-ю армию Калининского фронта было направлено по роте бойцов — истребителей танков с собаками. Подобные подразделения участвовали в боях и раньше, но не всегда удачно.

Малоярославецкий укрепрайон прикрывал два шоссе, ведущие к столице, — Киевское и Варшавское. Оборону в его секторах занимали части 312-й стрелковой дивизии, подразделения курсантов подольских пехотного и артиллерийского училищ, три пулеметных батальона, 7 огнеметных рот. Эти части поддерживали своим огнем шесть артполков и три дивизиона реактивных установок. Впереди УРа действовала 17-я танковая бригада майора Н.Я Клыпина, десантный отряд капитана И.Г. Старчака и передовые отряды курсантов. Советские воины отбивали непрерывные атаки пехоты и танков противника, поддержанные огнем артиллерии и авиации, задержав его на 8 дней. Противнику удалось прорвать оборону севернее города и окружить части, оборонявшие детчинский сектор укрепрайона. Только 18 октября немцы сумели взять Малоярославец. Но курсанты обороняли ильинский и детчинский секторы УРа еще двое суток, пока не получили приказ командующего 43-й армией на отход. Гарнизон детчинского сектора прорвался из окружения.


Она тоже защищала Москву. Собака — истребитель танков, убитая солдатами вермахта. На снимке виден вьюк с миной и торчащий вверх штыревой взрыватель, который срабатывал при касании его с днищем танка, когда собака забегала под него


К сожалению, не все соединения, особенно переформированные и пополненные после разгрома в начале октября необученным пополнением, показали стойкость в обороне. Они не выдерживали атак танков и ударов с воздуха, легко поддавались панике. В создавшейся критической обстановке — линия фронта неуклонно, несмотря на ожесточенное сопротивление наших войск, приближалась к столице (от Наро-Фоминска до центра Москвы оставалось около 80 км) — советское командование было вынуждено принять самые решительные меры против трусов и паникеров. Были преданы суду военного трибунала целые группы командиров и политработников. Порой разбираться в обстоятельствах и причинах вынужденного отхода того или иного соединения или части было некогда, и под приказ о расстреле попадали и правые, и виноватые.

Так, части 53-й сд полковника Н.П. Краснорецкого, пополненной необстрелянными бойцами, разбежались в панике при первой же атаке противника, который почти без боя 15 октября занял Боровск и мост через р. Протва. Возникла угроза прорыва врага по Киевскому шоссе к столице. Не выдержала на этот раз и 17-я стрелковая дивизия, в начале операции мужественно сражавшаяся в составе 33-й армии Резервного фронта. Эти дивизии под бомбежкой немецкой авиации сдавали один рубеж за другим. В результате противник без боя форсировал р. Нара и захватил плацдарм у Тарутино (35 км юго-восточнее Наро-Фоминска).

Получив донесение, в котором об этом эпизоде было сказано, что «дивизии в панике бежали в Подольск, где оказалось около 7 тыс. человек из этих соединений», командующий Западным фронтом Г.К. Жуков 22.10 в 4.45 лично вручил приказ командующему 43-й армией генералу Голубеву:

«1. Отходить с занимаемого рубежа до 23.10 категорически запрещаю.

2. На 17 сд немедленно послать СЕЛЕЗНЕВА, командира 17 сд немедленно арестовать и перед строем расстрелять.

17 сд, 53 сд заставить вернуть утром 22.10.1941 г. ТАРУТИНО во что бы то ни стало, вплоть до самопожертвования.

3. Вы доносите о малом количестве бойцов в соединениях и больших потерях, ищите немедленно в тылах, найдете и бойцов, и вооружение <…>

(Жуков, Булганин»[346].)

Командир 17-й сд полковник Козлов П.С. и комиссар дивизии (с 12.10.41) бригадный комиссар С.И. Яковлев были в этот же день без суда и следствия расстреляны перед строем соединения. Командир 53-й сд полковник Н.П. Краснорецкий, возможно, избежал расстрела только потому, что в этот день погиб в бою.

Военная прокуратура в 2005 г. возбудила дело о виновности полковника Козлова П.С. и бригадного комиссара С.И. Яковлева. Тщательное исследование всех обстоятельств невыполнения дивизией боевой задачи и степени вины в этом командира и комиссара было проведено с участием специалистов Института военной истории МО РФ. Было установлено, что вышедшая с боями из окружения 17-я сд в составе около 600 человек была дважды пополнена. 15 октября она насчитывала уже 2879 человек, 16 октября численность дивизии за счет совершенно необученного пополнения была доведена до 4469 человек, и она снова была брошена в бой. В бою на р. Протва дивизия попала под мощный удар авиации, а затем и танков противника. Среди необстрелянных бойцов поднялась паника, они бросились бежать. Несмотря на все усилия командиров, остановить бегство сразу не удалось. К 22 октября дивизия, вошедшая в состав 43-й армии, заняла оборону по восточному берегу реки Нары, в районе Стремилово, Высокое. К 29 октября фронт на малоярославецком направлении стабилизировался по р. Нара.

В 2006 г. оба офицера были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Доброе имя честных и преданных Родине воинов было восстановлено.


Командир 17-й стрелковой дивизии (бывшей 17-й дно) полковник П.С. Козлов


На калужском направлении к 13 октября также создалось угрожаемое положение. Здесь малочисленные части 49-й армии не смогли отразить наступление противника, которому удалось захватить г. Калугу. Гитлеровцы захватили Тарусу, стремясь развить наступление на Серпухов.

В связи со сдачей города командующий Западным фронтом отдал частный боевой приказ:

«Командующему 49-й армией Захаркину.

Копия т. Сталину.

1. Немедленно дать объяснение на каком основании Вы бросили Калугу без разрешения Ставки и Военсовета фронта и со штабом сами уехали в Таруса.

2. Переходом в контрнаступление восстановить положение: в противном случае за самовольный отход от г. Калуга не только командование частей, но и Вы будете расстреляны.

3. Стык с 43 армией в районе Прудки, Тарановка направляется 9 тбр.

4. Получение, исполнение донести.

(Жуков»[347].)

Под Серпухов Ставка перебросила четыре стрелковые дивизии, и к 29 октября наступление противника было остановлено.

На Волоколамском направлении соприкосновения с противником не было до 14 октября. Ожесточенные бои развернулись здесь 16 октября, когда в сражение вступили части 2-й танковой дивизии противника, до этого удерживавшей внутренний фронт окружения южнее Вязьмы. Их интенсивность нарастала по мере высвобождения других соединений противника после боев под Вязьмой. Здесь войскам 16-й армии генерала К. К. Рокоссовского впервые удалось создать глубоко эшелонированную противотанковую оборону, которая состояла из противотанковых пунктов и районов. Для борьбы с танками противника на основных танкоопасных направлениях была привлечена вся артиллерия, в том числе и зенитная. За счет умелого маневра артиллерией, в первую очередь противотанковыми полками, наступление противника было отбито. За бои под Волоколамском 289-му и 296-му противотанковым полкам было присвоено высокое звание 1-го и 2-го гвардейских артполков. Значительную поддержку войскам 16-й армии оказала авиация. Командование Западного фронта сосредоточило на этом направлении основные силы авиации фронта — 210 истребителей и 200 бомбардировщиков и штурмовиков. Лишь 25 октября противнику, усилившему свою группировку подошедшей пехотой, удалось прорвать оборону армии и 27 октября захватить Волоколамск. Войска 16-й армии к 30 октября закрепились на рубеже в 3–4 км к востоку от города. В боях под Волоколамском отличились 316-я стрелковая дивизия генерала И.В. Панфилова (ей было присвоено звание 8-й гвардейской) и курсантский полк училища имени Верховного Совета РСФСР полковника С.И. Младенцева.

К 23 октября значительная часть попавших в окружение советских соединений и частей Брянского фронта в сильно ослабленном, конечно, составе вырвалась из кольца и вышла на назначенный Ставкой ВГК тыловой рубеж Белев, Мценск, Поныри, Фатеж, Льгов, где приступила к восстановлению боеспособности. 50-я армия, в которой после выхода из окружения осталось лишь десятая часть личного состава и 3 процента артиллерии, была пополнена за счет 26-й армии. Армии, которую возглавил генерал А.Н. Ермаков, была поставлена задача оборонять тульское направление. Упорная оборона Тулы обеспечила устойчивость левого крыла Западного фронта на дальних южных подступах к столице.


После удара советской авиации (район Волоколамска, октябрь 1941 г.)


Хотя в Можайской линии обороны врагу удалось проделать первые бреши, его наступление застопорилось. Противодействие наших войск нарастало, становилось более стойким и организованным. Средний темп наступления противника снизился до 3–5 км в сутки. В донесении-штаба 57-го танкового корпуса, который вел наступление в районе Медыни и Можайска, сообщалось, что «последние бои за овладение русскими позициями были самыми ожесточенными за весь период кампании в России, так как противник оказывает яростное сопротивление, укрепившись в бетонных долговременных сооружениях, построенных еще в мирное время. Потери в танках с начала операции до середины октября сильно возросли». В свою очередь, командование группы армий «Центр» отметило, что «в предполье Москвы противник, используя подкрепления, сражается упорно и ожесточенно», «по-прежнему оказывает упорное сопротивление <…> и не сдает без боя ни пяди земли, ни одного дома».


Зенитчики Тулы готовы встретить вражеские танки. 1941 г.


В это время начал действовать новый фактор — климатический, который вскоре сказался на темпах наступления немцев. Расчеты гитлеровского командования выиграть битву за Москву до наступления осенней распутицы не оправдались. Еще 7 октября в районе Вязьмы выпал первый снег, начались дожди, которые превратили дороги, особенно грунтовые, в реки грязи, в которых буксовала разнокалиберная техника, собранная гитлеровцами в качестве трофеев в оккупированных странах Европы. Но в полную силу последствия распутицы проявились позже — во второй половине октября. С началом ожесточенных боев на Можайской линии обороны расход боеприпасов и горючего неизмеримо возрос, а возможности по их доставке наступающим частям резко снизились. В журнале боевых действий группы армий «центр» еще 10 октября отметили, что передвижение танковых частей из-за плохого состояния дорог и плохой погоды в настоящее время невозможно и что по этим же причинам имеются затруднения в обеспечении танков горючим. Основным путем для снабжения войск группы армий являлась автострада Вязьма — Москва, которая в результате боевых действий давно уже не соответствовала своему названию. Вследствие различного рода повреждений от бомбежек и взрывов мин замедленного действия она постоянно и надолго выходила из строя. По немецким данным, в результате взрыва такой мины в полотне дороги появлялась воронка в 10 м глубиной и 30 м диаметром. Взрыватели были установлены с такой точностью, что ежедневно происходили по нескольку взрывов, и поэтому приходилось каждый день строить заново объездные пути.


Планеры Ме. 321 немцы использовали для подачи войскам горючего и боеприпасов


Для снабжения горючим и боеприпасами танковых и моторизованных дивизий в этот период немцы все чаще были вынуждены использовать авиацию. По имеющимся данным, они, кроме обычных транспортных самолетов, применяли планеры типа Мессершмитт-321 (Ме.321 «Гигант»). Грузовой отсек планера по своим размерам почти не уступал железнодорожному вагону (имел следующие параметры: 11?3,15?3,3 м), а его пол мог выдержать 20 тонн нагрузки в два раза больше пустого веса самого планера [71,72]. В частности, факт применения планеров для снабжения 6-й танковой дивизии, наступавшей на Калинин, подтверждает и офицер этой дивизии [68]. Гитлеровцы, встретив сильное сопротивление наших войск, тут же вспоминали о плохой погоде, которая мешала продвижению войск и транспортных колонн. 26 октября в журнале боевых действий 9-го армейского корпуса 4-й армии отметили:

«Переправа через Днепр функционирует только в одну колею, подъезды полностью вышли из строя, как и объездные пути. У Днепра скопилось 10 тыс. машин в пять рядов, дисциплина полностью отсутствует. Таким образом, дело подошло к тому, что плохая погода стала еще более опасным противником, чем сама Красная Армия».

Но раскисшие от дождей дороги мешали не только немецким, но и нашим войскам. Застрявшая и вышедшая из строя немецкая техника оставалась у них в тылу. Ее можно было вытащить, отремонтировать и снова пустить в ход. А вот отступающим чаще всего по бездорожью советским войскам технику приходилось бросать, предварительно выведя ее из строя. Но, конечно, распутица сказалась на действиях соединений вермахта, особенно танковых и моторизованных, гораздо сильнее, чем на действиях советских войск: ведь немецкие линии снабжения были гораздо длиннее, а степень моторизации войск — выше. В результате подвижные соединения вермахта утратили одно из главных своих качеств — преимущество в подвижности. Но преувеличивать отрицательное влияние плохих дорог на передвижение войск и осуществление маневра и выставлять его в качестве основной причины замедления темпов немецкого наступления на Москву вряд ли следует.

Фельдмаршал фон Бок, помня, что впереди еще маячит настоящая русская зима, подгоняет своих подчиненных. 21 октября он телеграфирует командующим 2-й танковой, 4-й и 9-й полевыми армиями:

«До наступления морозов не приходится рассчитывать на хорошую погоду.

В связи с этим я приказываю:

В тех районах, где в настоящее время продвижение танковых и моторизованных дивизий, вследствие плохого состояния дорог или нехватки горючего, невозможно, оставить с машинами только тот персонал, который необходим для ухода за ними и охраны.

Весь офицерский и рядовой состав свести в смешанные пехотные соединения и обеспечить эти соединения необходимым количеством артиллерии, тяжелого оружия, а также подразделениями снабжения и повозками на конной тяге.

Соединения, сформированные по этому принципу, немедленно направить на фронт для участия в боевых действиях…

В такой момент, когда дорог каждый час для развития нашего наступления, недопустимо, чтобы огромное количество хорошо обученных солдат и офицеров бездействовало за линией фронта»[348].

В связи с усилившейся распутицей действия соединений противника стали еще больше привязаны к относительно хорошим дорогам, которые и нужно было перекрывать в первую очередь. И наше командование, организуя оборону, учитывало проходимость дорог и прилегающей к ним местности. Выполнению задачи по замедлению темпов наступления вражеских войск и срыву их снабжения способствовало то, что соединения и части, отрезанные от своих войск, продолжали действовать в тылу противника, задерживая подход его резервов. Советское командование стало более реально подходить к оценке боевых возможностей своих войск. В отличие от Конева, который запрещал командармам даже думать об отходе, Жуков не боялся брать ответственность за трудные решения на себя. Так, 19 октября, учитывая создавшуюся обстановку, он представил Ставке план отхода войск Западного фронта с Можайской линии на рубеж, подготовленный по линии Клин, Истра, Жаворонки, Кр. Пахра, Серпухов, Алексин на случай невозможности сдерживания противника на занимаемом рубеже. Ставка в этот же день в 19.50 утвердила этот план, лишь оговорив, что начало отвода войск с Можайской линии обороны — с ее особого разрешения.

Немцы заметили изменения в тактике действий русских войск. Выдержка из оперсводки ОКХ № 129 от 22.10.1941:

«Высшее русское командование, учитывая слабость своих сил, видимо, отказалось от прежнего способа ведения активной обороны. Теперь оно придает большее значение тому, чтобы сохранить зимой свои общевойсковые соединения, на базе которых весною будет сформирована новая сухопутная армия. Может быть, Сталин как Верховный Главнокомандующий снял со своих постов инициаторов прежней тактики, а возможно и совсем их устранил. <…> О Тимошенко и Ворошилове уже более четырех недель нет никаких сведений»[349].

В результате октябрьских боев наступление немцев на Москву потерпело провал. Противник был вынужден приостановить наступление на линии Селижарово, Калинин, восточнее Волоколамска, по рекам Нара и Ока до Алексина. От центра Москвы до Волоколамска было около 110 км, до Наро-Фоминска — 80 км, до Серпухова — 100 км. На западном направлении на некоторое время наступило относительное затишье.

Согласно оценке орготдела Генштаба сухопутных сил от 6 ноября 1941 г., немецкие пехотные дивизии на Востоке имели 65 % своей начальной боеспособности, а танковые — примерно 35 %. К тому времени немцы уже безвозвратно потеряли более 2250 своих танков — свыше двух третей их первоначальной численности [34]. А зима приближалась. Бывший начальник штаба 4-й армии генерал Г. Блюментрит вспоминал, что они с «удивлением и разочарованием обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила… Мы не верили, что обстановка могла так сильно измениться после наших решающих побед, когда столица, казалось, почти была в наших руках» [73].

Упорное сопротивление советских войск вызвало разногласия в среде высшего командования вермахта: одни считали необходимым закрепиться на достигнутых рубежах, чтобы потом продолжить операцию, другие требовали продолжать наступление.

Перейти к обороне, хотя бы и временно? Это означало дать Советскому Союзу передышку, который, используя свои неисчислимые (по сравнению с Германией) человеческие и материальные ресурсы и увеличившуюся помощь союзников, за зиму значительно укрепит свои силы. Этот вариант всерьез даже не рассматривался. Тем более что гитлеровские войска не были готовы к действиям в зимних условиях. «Из всех высших войсковых командиров только командующий группой армий „Центр“ решительно высказался за продолжение наступления на Москву: он надеялся сломить последнее сопротивление русских. Главное командование сухопутных сил также не хотело отказываться от последней попытки довести операцию до конца» [73].

По поводу конкретных наступательных планов также возникли разногласия. Гитлер, по-прежнему считавший, что у группы армий «Центр» достаточно сил, чтобы захватить Москву, не согласился с предложенным планом, и поставил задачу фон Боку на окружение и захват Москвы до наступления зимы. Командующий группой армий «Центр» 30 октября подписал приказ на продолжение наступления, замысел которого заключался в том, чтобы двумя подвижными группировками нанести удары по флангам Западного фронта, обойти Москву с севера и юга и замкнуть кольцо окружения восточнее нее. 2-я танковая армия должна была охватить Москву с юга и юго-востока, 3-я и 4-я танковые группы — с севера и северо-востока, 4-я полевая армия — вести фронтальное наступление. Фланги ударных группировок должны были обеспечивать: 2-я полевая армия — с юга, 9-я — с севера. Крайний срок готовности к началу наступления — 15 ноября. К этому времени фон Бок рассчитывал провести необходимую перегруппировку войск, решить проблемы с их снабжением, чтобы, используя наступившие морозы, совершить последний бросок к Москве.

С 15 ноября противник возобновил наступление.

В ходе боев на втором этапе оборонительной операции уже на ближайших подступах к столице не раз возникали критические моменты. После прорыва немцев на стыке 30-й армии (с 17 ноября она была возвращена в состав Западного фронта) с 16-й противнику удалось захватить переправы в районе Волжского водохранилища. По словам Жукова, в это время ему позвонил И.В. Сталин и спросил:

«— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность, — сказал И.В. Сталин. — Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября, но танков пока мы дать не сможем» [64]. Позднее Г. К. Жуков на вопрос писателя Константина Симонова, была ли уверенность, что Москву не сдадут, ответил: «Полной уверенности не было».

Характерный эпизод. На наро-фоминском направлении в результате прорыва 1 декабря к Апрелевке немцы оказались всего в 11–13 км от штаба Западного фронта в Перхушково (8 км западнее Одинцово). Встал вопрос о переносе командного пункта фронта в другое место. В частных разговорах Жуков упоминал о возникшей угрозе его штабу. Однако в мемуарах об этом не было сказано ни слова. Но шаги в отношении перемещения командного пункта на восток, не без ведома Жукова, предпринимались. Это подтверждают и Штеменко, и Василевский.

А.Е. Голованов, находившийся в один из этих тревожных дней в кабинете Сталина, стал свидетелем знаменательного разговора:

«Шло обсуждение дальнейшего боевого применения дивизии. Раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошел к аппарату и поднял трубку. При разговоре он никогда не держал трубку близко к уху, а держал ее на расстоянии, так как громкость звука в аппарате была усиленная. Находящийся неподалеку человек свободно слышал разговор. Звонил корпусной комиссар Степанов — член Военного совета ВВС. Он доложил Сталину, что находится в Перхушково (здесь, немного западнее Москвы, находился штаб Западного фронта).

— Ну, как у вас там дела? — спросил Сталин.

— Командование ставит вопрос, что штаб фронта очень близок от переднего края обороны. Нужно штаб фронта вывести на восток за Москву, а КП организовать на восточной окраине Москвы!

Воцарилось довольно длительное молчание…

— Товарищ Степанов, спросите товарищей — лопаты у них есть? — спросил спокойно Сталин.

— Сейчас… — вновь последовала долгая пауза. — А какие лопаты, товарищ Сталин?

— Все равно какие.

— Сейчас… — Довольно быстро Степанов доложил: — Лопаты, товарищ Сталин, есть!

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушково, а я останусь в Москве. До свидания.

Не торопясь, Сталин положил трубку. Он даже не спросил, какие товарищи, кто именно ставит эти вопросы. Сталин продолжил прерванный разговор.

Эпизод весьма краткий, и вряд ли он требует дальнейших пояснений» [63].

То, что Сталин не покинул Москву, имело большое психологическое значение. А вот желание Жукова перенести КП фронта подальше в тыл могло вызвать неблагоприятное развитие обстановки — за ним потянулись бы и командующие армиями.

За 20 дней врагу удалось продвинуться севернее Москвы на 80–90 км и на 110 км южнее нее. К 5 декабря гитлеровцы окончательно выдохлись. К концу ноября потери вермахта возросли уже до 740 тыс. человек, безвозвратные потери составили 244 тысячи. Немцы сумели возместить убыль только 400 тысяч, некомплект их действующей армии достиг 340 тысяч человек — более 10 % ее первоначальной численности. Наиболее сильно пострадала немецкая пехота: она потеряла около четверти своего состава [23]. В конечном итоге враг на московском направлении был окончательно остановлен, а затем — в результате контрнаступления — отброшен от столицы.

Автору, видимо, следовало еще раньше закончить свои записки, так как его рассказ уже давно вышел за рамки заявленной темы книги о начальном этапе Московской оборонительной операции. Но хотелось хотя бы конспективно проследить, как наши войска и военное руководство начали преодолевать последствия катастрофы. Только неимоверным напряжением всех сил государства и народа к концу октября удалось справиться с первым кризисом и приостановить врага.

Масштабы катастрофы. Длительное время в официальных трудах и различных публикациях масштабы поражения советских войск в вяземской оборонительной операции попросту замалчивались. Мимоходом упоминалось, что в начале октября советские войска потерпели крупную неудачу — в результате прорыва фронта в окружения попали войска 19, 20, 24 и 32-й армий, которые продолжали героическую борьбу, сковав 28 дивизий противника. Из некоторых источников можно было узнать, что всего было окружено 19 дивизий, часть которых сумела пробиться из окружения, и что бои в районе Вязьмы дорого обошлись нашим войскам. Иногда можно было прочитать, что в самый критический момент для защиты Москвы в распоряжении советского командования оставалось минимальное количество войск — всего 95 тысяч человек. В связи с этим всячески подчеркивалась роль компартии и Ставки (или Сталина — в зависимости от года издания труда), которые сумели мобилизовать на защиту столицы все силы народа, все ресурсы страны. Почему так получилось, и куда делись остальные войска действующей армии — могли догадываться лишь самые дотошные читатели творений советского агитпропа. В книге «Битва под Москвой. Хроника, факты, люди», изданной уже в 2001 г., по-прежнему утверждается, что в окружение западнее Вязьмы попало 19 стрелковых дивизий и 4 танковые бригады. При этом вопросы о потерях советских войск и последствиях катастрофы, не говоря уж о конкретных причинах поражения, всячески обходятся.

В ходе операции «Тайфун» немцам удалось обрушить советский фронт обороны на Западном стратегическом направлении, окружить и разгромить основные силы трех фронтов. Они понесли огромный урон в личном составе, вооружении и боевой технике. В наиболее крупном котле в районе Вязьмы в окружение попали полевые управления 19-й и 20-й армий Западного фронта, 24-й и 32-й армий Резервного, 37 дивизий (в том числе одна дивизия под Калугой), 9 танковых бригад и 31 артполк РГК (см. схему 23). Окруженные там войска входили в состав десяти армий — пяти Западного фронта (16, 19, 20, 30-я и оперативная г руппа генерала Болдина) и пяти Резервного (24, 31, 32, 43 и 49-я). В окружении под Брянском оказались полевые управления трех армий (3, 13 и 50-я), 22 дивизии, 2 танковые бригады и 15 артполков РГК. Кроме того, в отдельных районах были окружены еще 5 дивизий и 4 артполка РГК.

А всего в окружении под Вязьмой и Брянском оказались 7 из 15 полевых управлений армий, 64 дивизии из 95 (67 % от имеющихся к началу битвы), 11 танковых бригад из 13 (85 %), 50 артполков РГК из 62 (80 %). Учитывая, что из окружения смогли вырваться остатки 32 дивизий (включая и три дивизии из пяти, окруженных вне общих котлов) и 13 артполков РГК, всего были потеряно 32 дивизии, 11 танковых бригад и 37 артполков РГК. Приходится признать, что наши войска на начальном этапе оборонительной операции потерпели сокрушительное поражение, равнозначное катастрофе.

18 октября в сообщении ОКВ было объявлено о разгроме группы маршала Тимошенко «в составе 8 армий, 67 стрелковых, 6 кавалерийских и 7 танковых дивизий и 6 танковых бригад. Во время боев было взято в плен 648 196 человек, захвачено и уничтожено 1197 танков, 5229 орудий различного типа, а также огромное количество военного имущества». Позднее немцы называли и такие цифры захваченных под Вязьмой и Брянском пленных — 657 948 военнослужащих. По уточненным данным, в плен было взято 673 098 человек, трофеи составили: 1277 танков, 4378 артиллерийских орудий, 1009 зенитных и противотанковых орудий, 87 самолетов и огромное количество другой боевой техники [12].

В числе пленных оказались командующие 19, 20 и 32-й армиями М.Ф. Лукин, Ф.А. Ершаков и С.В. Вишневский, а также другие генералы.

По данным статистического исследования «Россия и Советский Союз в войнах XX века», носящего официальный статус, в московской стратегической оборонительной операции за 67 суток — с 30 сентября по 5 декабря 1941 года — наши войска потеряли 658 279 человек (из них безвозвратно — 514 338), 3832 орудия и минометов, 2785 танков и САУ, 293 боевых самолета [19]. Но в рамках этой стратегической операции было проведено шесть фронтовых оборонительных операций: орловско-брянская, вяземская, калининская, можайско-малоярославецкая, тульская и клинско-солнечногорская. Чтобы определить масштабы поражения на первом этапе московской операции и как они сказались на последующих действиях советских войск, надо знать потери наших войск в личном составе, вооружении и боевой технике в ходе первых двух — орловско-брянской и вяземской операций. Скорее всего, абсолютно точных сведений добиться уже вряд ли удастся, придется ограничиться лишь ориентировочными расчетами.

Например, в недавнем труде Института военной истории утверждалось, что «за первые 2–3 недели боев под Москвой Красная Армия лишилась до одного миллиона человек убитыми, умершими от ран, пропавшими без вести, пленными» [61]. В основу этого вывода были положены расчеты сотрудника этого института историка Б.И. Невзорова, на которого нам уже приходилось ссылаться. Он дает ориентировочный расчет величины наших потерь в людях, исходя из следующего: из вяземского «котла» вышло около 85 тыс. человек (начсостава — 6308, младшего начсостава — 9994, рядового состава — 68 419, всего — 84 721), из брянского — около 23 тыс. человек. Сюда надо приплюсовать 98 тыс. человек — тех, кто избежал окружения из-состава 29-й и 33-й армий, группы Болдина, а также 22-й армии, где была окружена только одна дивизия. Большое число бойцов и командиров, вышедших из окружения, сразу же вливалось в свои части. Часть военнослужащих, задержанных заградотрядами фронтов, включалась в подразделения и сводные отряды, которые также сразу направлялись на передовые позиции или для пополнения войск. Так, в течение 15 и 16 октября только в районе Наро-Фоминска было задержано 4 тыс., из них без оружия 2 тыс.[350] А всего с 10 по 15 октября в районах Наро-Фоминска и Волоколамска было задержано 17 тыс. бойцов и командиров. Скорее всего, большая часть из этого количества не вошла в число 85 тыс. вышедших из окружения. Учитывая, что выход из окружения отдельных групп военнослужащих продолжался и в ноябре и даже позже, Невзоров число оставшихся в строю людей округляет до 250 тыс. Но при этом он вступает в некоторое противоречие с его же последующим выводом о том, что за первые 2–3 недели октября в боях под Москвой Красная Армия лишилась до одного миллиона человек (80 % от первоначального состава), из которых (по немецким данным) около 688 тыс. (то есть 70 % от общих потерь) были пленены [29].

В принципе с таким подходом к определению убыли личного состава можно согласиться. Но исходные данные для расчета потерь в частности, общее количество личного состава трех фронтов, требуют уточнения. Хотя, признаемся, оппонировать специалистам Института военной истории весьма трудно. Они пользовались данными фондов ЦАМО, до которых допускаются не все исследователи. Например, численность войск 30-й армии значительно — на 20,3 тыс. человек — превышает цифры, указанные в таблице 3. Согласно донесению штаба Западного фронта, по состоянию на 1.10.1941 г. в армии насчитывалось: начсостава — 5593 человека, младшего начсостава — 8029, рядового состава — 38 492, всего 52 114 человек; лошадей — 8693, боевых машин — 121, транспортных машин — 3615[351]. Такую большую разницу в количестве личного состава объяснить автор пока не берется. Возможно, в данных таблицы указан так называемый боевой состав объединений. Но вот и в боевом составе 50-й армии Брянского фронта на 1.10.1941 г. числилось 67 413 человек (в том числе только в семи стрелковых дивизиях — 63 461), то есть тоже почти на 6 тыс. больше, чем указано в таблице 3[352]. Не учтена в расчетах и численность войск НКВД. Так, в частях НКВД, располагавшихся только в полосе Западного фронта, на 25.9.1941 г. насчитывалось 13 190 человек. Наконец, только в составе Резервного фронта в строительных батальонах числилось 85 336 человек.

А немцы при подсчете военнопленных не делали различий, по какому ведомству проходят те или иные люди. Но и число пленных, объявленное немецкой стороной, вызывает определенные сомнения. Завышение количества пленных могло произойти за счет задержания всех мужчин призывного возраста в зоне боевых действий, при передаче данных об их количестве в вышестоящие инстанции (одни и те же люди учитывались несколько раз), своеобразного «соревнования» между командующими и командирами (кто больше пленных возьмет). Нельзя сбрасывать со счетов и возможность манипуляции цифрами в интересах пропаганды успехов гитлеровского воинства ведомством Геббельса. Так, в донесениях различных немецких инстанций и особенно в сообщениях, как сейчас бы сказали, средств массовой информации указывалось количество взятых в плен военнослужащих. Именно военнослужащих. Но вот любопытная выдержка из приказа по 12-му армейскому корпусу 4-й полевой армии:

«<…> 7) Партизаны:

Русские, вне всяких сомнений, будут пытаться оставлять партизанские отряды в тылу нашего фронта. В целях ликвидации этой опасности не только фронтовым частям, но и подразделениям, следующим за ними, необходимо задерживать не только русских солдат, но и вообще всех мужчин в возрасте от 16 до 50 лет и направлять их в лагеря для военнопленных (выделено мною. — Л.Л.). Гражданских лиц, задержанных с оружием в руках или при проведении актов саботажа, немедленно расстреливать»[353]. Напомним попутно, что согласно Постановлению ГКО, формирование дивизий народного ополчения производилось за счет мобилизации трудящихся от 17 до 55 лет.

Вряд ли это была инициатива командира корпуса. Очевидно, — он исходил из указаний вышестоящего командования, общих для всех армий. Таким способом можно было собрать в лагерях и миллион пленных. Так что немецкие данные о количестве взятых в плен можно считать завышенными, но насколько — сказать трудно.

Далее. Не совсем ясно также, откуда и на какое число появилось число 98 тыс. человек, избежавших окружения, раскладка их по армиям. В 33-й армии в окружение, хоть и на короткое время, попадали и 60-я, и 17-я стрелковые дивизии. Например, в 17-й сд полковника Козлова в течение 11 и первой половины 12 октября к своим войскам вышло 17 командиров и 94 бойца, которые имели 123 винтовки, два автомата и пулемет[354] (к 15 октября это число возрасло до 558 человек, что составило 5 % от начальной численности дивизии). Из 133 тысяч бойцов и командиров 12 бывших ополченских дивизий из окружения к середине октября вырвалось не более 11 % (см. Приложение 8). При этом пять дивизий народного ополчения, попавших в окружение под Вязьмой, в связи с большими потерями и утратой Знамен были расформированы. Командир отделения 160 сд Е.С. Ольшаников вынес из окружения Знамя дивизии и два полковых Знамени (боевое и шефское), поэтому дивизию, несмотря на большие потери, не расформировали.

Не совсем ясен вопрос о количестве раненых и больных, эвакуированных в тыл. Санитарные потери трех фронтов составили несколько более 123 тыс. человек — 20 % от общих потерь (большинство раненых погибло и попало в плен). Но это за 67 суток оборонительной операции (в среднем 1800–1850 в сутки). За 5–6 дней до того, как немцы замкнули кольцо окружения, эвакуировать в тыловые госпитали вряд ли смогли более 9–10 тыс. раненых и больных. Большая часть армейских госпиталей, а возможно, и некоторые фронтовые, попали в окружение вместе с ранеными (этот вопрос требует специального исследования).

По нашему мнению, необходимо учитывать и численность частей и соединений центрального подчинения, находившихся в зоне ответственности трех фронтов. Поэтому при подсчете потерь в ходе вяземской и орловско-брянской операции следует исходить из численности войск порядка не менее 1350–1400 тыс. человек. А это значит, что общие потери советских войск за первые 2–3 недели октября в боях под Москвой составили более миллиона человек, из них в немецком плену оказалось не менее 500 тыс. Такие большие потери нельзя объяснить превосходством противника в силах и средствах. Причины поражения лежат значительно глубже.

Поражение наших войск в первой половине октября по своим масштабам и последствиям далеко превзошло июньский разгром основных сил Западного фронта в Белоруссии и гибель Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. В третий раз с начала войны была прорвана стратегическая оборона советских войск. В результате поражения войскам Западного и Резервного фронтов пришлось отступить на 250–300 км, а войска Брянского фронта были отброшены на 360–390 км. В окружении оказалась крупнейшая (за все последующие годы войны) группировка войск. Линия фронта оказалась всего в 100–110 км от столицы. Это был, пожалуй, самый тяжелый и трагический этап минувшей войны. Весь мир ожидал падения Москвы. 16 октября московское радио передало: «В ночь с 14 на 15 октября обстановка на Западном фронте ухудшилась <…> Несмотря на героическое сопротивление, наши войска были вынуждены отступить». В этот же день началась эвакуация большинства правительственных, военных и партийных учреждений, а также дипломатического корпуса из Москвы в Куйбышев. Московские власти плохо рассчитали возможную реакцию населения столицы на эти мероприятия. В городе возникла паника.

Иногда, чтобы опровергнуть цифры общих потерь и особенно количество попавших в плен, приводят данные о большом некомплекте соединений и частей к началу операции, что в окружение попали соединения, уже понесшие потери в предыдущих боях. Так, генерал Вашкевич в статье, написанной в духе своего времени, ссылаясь на данные К. Типпельскирха [74], выразил сомнение в истинности немецких данных о потерях советских войск:

«После Великой Отечественной войны гитлеровские генералы хвастались, что „русские в районе Вязьмы потеряли 67 стрелковых, 6 кавалерийских и 7 танковых дивизий, 663 тысячи пленными, 1242 танка и 5412 орудий“. Но эти цифры или приснились им, или явились сознательным обманом своего фюрера, чтобы вместо гнева получить чины и награды. В самой крупной группировке, оказавшейся в окружении, т. е. в 19-й армии и группе генерала Болдина, было 9 стрелковых и одна кавалерийская дивизия, сильно ослабленных в предыдущих боях и едва насчитывавших 1/4–1/5 часть своего штатного состава. Некоторое исключение составляла 2-я стрелковая дивизия. Что же касается танковых бригад (127, 126 и 147-й), имевшихся в 19-й армии и приданных на усиление 2-й стрелковой дивизии, то в них было два танка — один КВ и один Т-26, к тому же без горючего [355]. В 20, 24 и 32-й армиях, также оказавшихся в окружении, было значительно меньше и дивизий, и боевой техники» [60].

Вашкевич верно подметил, что в окружении под Вязьмой не было столько стрелковых дивизий, сколько указали немцы, и что там оказалась лишь одна кавалерийская. Они сделали такой вывод на основании анализа захваченных документов о принадлежности пленных к тем или иным частям. Просчитались они и в отношении танковых дивизий, которые почти все были переформированы в танковые бригады. Иногда вполне справедливо высказывают сомнения и в достоверности немецких данных о уничтоженных и захваченных 1277 танках. В составе трех фронтов к началу операции было 1044 танка. Из окружения вывели буквально единицы. А немцы захватывали и сборные пункты поврежденных машин, и ремонтные базы с подбитыми танками. Конечно, они засчитали в трофеи и танки, подбитые и уничтоженные ранее, в том числе не подлежащие восстановлению и собранные для отправки на переплавку. В Резервном фронте из 164 эвакуированных после боев под Ельней танков в ремонт отправили 34, остальные 130 не подлежали восстановлению. Брянский фронт к 30 сентября потерял 202 танка. Аналогичная картина сложилась и на Западном фронте. Вряд ли успели все из них вывезти в тыл.

Не надо забывать о большом числе частей фронтового и центрального подчинения, а также многочисленных строительных и тыловых частях и учреждениях, которые до окружения почти не имели потерь. Но главное — следует учитывать, что пленных и трофеи немцы начали брать еще до того, как им удалось ликвидировать «котлы». Отдел разведки и контрразведки группы армий «Центр» ежедневно и скрупулезно вел подсчет количества пленных и трофеев, захваченных армиями. В документах врага можно встретить отголоски споров в отношении доли каждой армии в захваченных трофеях. Приводить данные за каждый день не буду, ограничусь обобщенными сведениями за армии — до ликвидации «котлов».

Таблица 6

Количество пленных и трофеев, захваченных войсками группы армий «Центр» в ходе операции «Тайфун» (по немецким данным)


Источник: ЦАМО РФ. Ф. 50. Оп. 12462. Д. 623. Т. 2. Л.3 (Разведсводки ГА «Центр»).

Примечание: Сведения неполные в связи с отсутствием большей части донесений от 2-й ТА.


После ликвидации котлов и зачистки территории количество пленных и трофеев резко возросло. Большая часть личного состава окруженных войск попала в плен. На территории только Вяземского района немцы организовали 7 сборных лагерей военнопленных. В самом городе также было несколько сборных пунктов военнопленных. Самый большой лагерь располагался в корпусах недостроенного авиационного завода. Немцы стремились как можно быстрее отправить их подальше от района боевых действий. Бывшие военнопленные рассказывали, как формировались колонны. Немцы палками гнали пленных через узкий проход в проволочном заборе, выстраивая их по пятеркам для подсчета. Например, в колонне, в которую попали бойцы и командиры 120-го гап, насчитывалось ровно 30 тыс. человек (передали по рядам от хвоста колонны). Не все из них дошли до стационарных лагерей. Среди пленных было много раненых. Тех из них, кто не мог идти, охрана безжалостно пристреливала. Видимо, так погибли числящиеся пропавшими без вести, которых видели в колонне: командир 3-го дивизиона 120-го гап старший лейтенант Н.В. Морогин, раненный в грудь, и командир 4-й батареи А.Н. Выходцев, у которого была оторвана рука. Многие погибли от голода и холода или были убиты при попытке к бегству. Для конвоирования пленных немцам не хватало охраны, и многие сумели бежать из плена. Например, автотехник 120-го гап младший сержант М. Беспалов с группой товарищей, вскрыв пол вагона, бежал на ходу из поезда. В партизанском отряде он был командиром взвода.


Советские военнопленные, перед расстрелом. 1941 г.


Фельдмаршал фон Бок 20 октября записал в своем дневнике:

«Совершаю поездку по автомагистрали, чтобы лично убедиться в возникших там перебоях с войсковым подвозом. <…> Тяжелое впечатление производят крайне слабо охраняемые колонны из десятков тысяч русских пленных, тянущиеся пешим маршем в направлении Смоленска. Будто живые покойники, бредут эти несчастные, изможденные голодом люди по дорогам. Многие так и гибнут на них, от голода и потери сил.

В разговоре с командующими армиями затрагиваю эту тему. Однако здесь ничем не поможешь. Необходимо усилить охрану пленных, в противном случае мы своими руками наплодим партизан» [12].

Последнее соображение более всего озаботило фон Бока.

Командование группы армий «Центр» обратилось к ОКХ с просьбой о выделении дополнительных охранных дивизий, чтобы не отвлекать на конвоирование и охрану сборных лагерей боевые части.

В нашей стране в условиях жесткого идеологического контроля избегали говорить о неудачах и поражениях в минувшей войне. Если и говорили, то общими словами. Цензура не разрешала публиковать в открытой печати конкретные сведения о потерях советских войск в боях и операциях. Замалчивание и прямое искажение действительных событий войны было обычным делом. И сейчас находятся люди, занимающие большие посты, которые выступают против переосмысливания некоторых событий минувшей войны в свете ставших известными фактов и данных. Например, чтобы как-то объяснить и оправдать поражения в начальный период войны, идеологические бонзы и военная цензура 44 года скрывали от своего народа «страшную тайну» — действительное количество танков в Красной Армии перед гитлеровским нападением! Скрывали, потому что наши войска по числу танков к началу войны многократно превосходили немецко-фашистскую армию. Теперь эти цифры общеизвестны.


Советские военнопленные в Шталаге ХД (военный округ Гамбург). Из-за отсутствия бараков они рыли землянки для защиты от холода и дождя. Осень 1941 г.


Но вот в 2006 г. газета «Красная Звезда» опубликовала статью некоего Л. Левина из г. Чикаго, который сделал новое открытие: «Адольф Гитлер, что вполне естественно, сосредоточил свои 3500 лучших боеспособных танков — из общего числа в 12 тысяч — для нападения на СССР. 12 000 — по докладу начальника ГРУ генерала Голикова; по другим оценкам, в том числе иностранных специалистов, общее число танков, имевшихся в Европе у Гитлера, с учетом захваченных трофеев составляло 16 000».

Каких иностранных специалистов имеет в виду Левин, не ясно. Документально установлено, что на вооружении вермахта на 1 июня 1941 г. находилось 5162 танка. Из них в сражение против СССР были брошены 3492 танка. По Левину, получается, что Гитлер бросил на СССР около 3/4 своих сухопутных сил, а танков почему-то меньше — всего 30 %.

Выступая в рейхстаге 11 декабря 1941 г., Гитлер сообщил, что за пять месяцев войны, с 22 июня по 1 декабря, захвачено и уничтожено 17 332 советских боевых самолета, 21 391 танк, 32 541 орудие, взято в плен 3 806 865 советских солдат и офицеров[356]. С самого начала советский агитпроп, естественно, объявил эти цифры выдумками Геббельса и бредом бесноватого фюрера. И это продолжалось более 50 лет. Однако горькая правда пробивала себе дорогу: официально признанные цифры потерь Красной Армии за 1941 г. с годами росли и практически совпали с теми, которые объявил Гитлер. В настоящее время признано, что на 1 декабря более 3,8 млн советских воинов оказались в немецком плену[357]. Красная Армия потеряла 20,5 тыс. танков (из них 3 тыс. КВ и Т-34), 17,9 тыс. боевых самолетов, 101,1 тыс. орудий и минометов (без учета 50-мм минометов — 60 тыс.). На захваченной врагом территории осталось 4 боекомплекта боеприпасов (для сравнения — общий боевой расход за полгода боевых действий составил 5 б/к) [26].

Странная вещь: источник для подсчета наших потерь (убыли) в людях один — Центральный архив Министерства обороны, а разница между цифрами огромная. Исследователи, особенно те, кто непосредственно работает с первичными архивными документами, обнаруживают многочисленные нестыковки и несуразности в интерпретации данных о потерях в отдельных операциях. Время от времени сведения об этом появляются в печати. Заметим, что монография Б.И. Невзорова была издана под эгидой Института военной истории МО РФ, что симптоматично. Казалось, что первый шаг сделан, что за ним может последовать и второй. Однако в опубликованном в 2004 г. исследовании Института военной истории, носящем многообещающее название «Статистический анализ», авторы согласились с цифрами труда «Россия и Советский Союз в войнах XX века», так и не дав своей оценки степени достоверности немецких данных по количеству взятых в плен под Вязьмой и Брянском. В то же время данные по потерям в киевской стратегической операции, по сравнению с трудом «Россия и Советский Союз в войнах XX века», авторами уточнены — причем в меньшую сторону. Судя по всему, единая позиция по поводу потерь в отдельных операциях «наверху» еще не выработана.

Видимо, поэтому на заседании Ассоциации историков Второй мировой войны 29.12.2005 руководитель авторского коллектива вышеупомянутого труда Г.Ф. Кривошеев в своем выступлении ратовал за публикацию ОФИЦИАЛЬНЫХ цифр потерь в Великой Отечественной войне. На мой вопрос, будут ли уточняться уже опубликованные цифры, он ответил, что нет. Получается, что единственная цель новой публикации уже известных всем цифр потерь состоит в том, чтобы прекратить дальнейшие «спекуляции» на эту тему. После заседания я подарил генерал-полковнику свою книгу «Прохоровка, без грифа секретности», попросив обратить внимание на факты манипулирования в его труде данными ЦАМО [75]. Мне обещали, что на меня «выйдут». Прошел почти год — ни слуху ни духу. Слишком много набралось таких «критиков», чтобы каждому отвечать.

В труде Института военной истории «Военно-исторические очерки» (в частности, в книге 1-й, «Суровые испытания») рассматривались в основном недостаточно исследованные и дискуссионные вопросы, излагались современные взгляды по спорным вопросам. Их издание было, несомненно, значительным прорывом в историографии Великой Отечественной войны. Но, видимо, кому-то показались, что в очерках были сделаны слишком смелые выводы. Ситуацию, сложившуюся в исторической науке после их опубликования, можно охарактеризовать словами незабвенного Владимира Ильича Ленина: «шаг вперед, два шага назад»! По слишком многим вопросам сделаны шаги назад. Иначе и быть не могло: сделанные в Очерках выводы и трактовка некоторых событий противоречили официальной истории войны.

Хотелось бы обратить внимание читателя на следующее: официальные безвозвратные потери наших войск в операциях, связанных с крупными «котлами» 1941 г., примерно равны или несколько больше количества пленных, взятых немцами. Например, в окружении под Белостоком и Минском с 29 июня по 10 июля немцы захватили 3188 (по другим данным — 3332) танка, 1830 (1809) орудий и взяли в плен 332,5 (342) тыс. человек (см. таблицу 2). По официальным данным, безвозвратные потери наших войск составили 341 тыс. человек. В сражении на Днепре и Зап. Двине, под Смоленском и Рославлем с 10 августа по 10 сентября немцами только в плен взято 309 тыс. человек. Безвозвратные потери наших войск в Смоленском сражении больше — 486 тыс.

И это естественно: ведь кроме пропавших без вести есть еще убитые (в том числе умершие на этапах санитарной эвакуации), умершие от ран в госпиталях, от болезней и т. д. Так что меньше показать нельзя. Эту зависимость можно проследить и на примерах фронтовых операций, данные о потерях в которых в труде «Россия и Советский Союз в войнах XX века» приводятся не всегда (их надо искать в других источниках). Но вот безвозвратные потери в людях в летне-осенней кампании 1941 г. (до 4.12.1941) составили по официальным данным 2841,9 (общие — 3987,7) тыс. человек, а завесь 1941 г. — 2993,8 тыс. (общие — 4308 тыс.). Сравните с числом взятых немцами в плен 1 декабря 1941 г. — 3,8 млн.

Вернемся к Московской оборонительной операции. Безвозвратные и общие потери в период с 30 сентября по 5 декабря 1941 г. показаны в. таблице 7.

Таблица 7

Потери личного состава советских войск в ходе Московской стратегической оборонительной операции (30.09-5.12.1941 г.)



Источник: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. м., 2001. С. 273.

Примечания: *в процентах к составу трех фронтов к началу операции. **в процентах к общим потерям.


Данные таблицы производят странное впечатление. Прежде всего, поражает точность приводимых цифр. Это кто ж докладывал о потерях, когда штабы армий и фронтов в октябре не знали даже, где и в каком состоянии находятся их соединения. Количество раненых в 3,5 раза меньше числа безвозвратных потерь. Но это как раз понятно: большая часть из них попала в плен. Но важнее другое: безвозвратные потери за 67 суток операции (514 тыс. человек) намного меньше числа взятых в плен (по немецким данным — 665 тыс. человек) за 17 суток (с 2 по 18 октября). Как согласовать эти цифры и нужно ли это? Положим, что немцы намного завысили число военнослужащих, взятых в плен, и на секунду поверим официальным данным. Если за 67 суток три фронта потеряли чуть больше половины своего состава, имевшегося к началу операции, то сколько же они могли потерять за первую половину октября в котлах — 30–35 %? Тогда в составе войск, избежавших гибели и вырвавшихся из окружения, осталось бы порядка 750–850 тыс. человек. При таком раскладе обстановка на Можайской линии обороны не носила бы такой угрожающий характер. Или советские войска в ноябрьских боях не несли потери?

Поэтому официальным цифрам потерь за всю оборонительную операцию верят разве только те, кто никогда не работал в советских архивах и сам не делал расчетов.

Между тем по данным труда «Россия и Советский Союз в войнах XX века», за июль-октябрь (четыре месяца) не были получены данные о численности личного состава и потерях от 35 стрелковых дивизий, общая численность которых составляла 484 тыс. человек, в том числе от 16 дивизий Западного и одной (!) дивизии Резервного фронтов (и это после сентябрьского и двух октябрьских котлов?). Выходит, что остальные дивизии этих фронтов (не говоря уж о танковых, кавалерийских и других соединениях и отдельных частях армейского и фронтового подчинения), попавшие в окружение в октябре, смогли каким-то образом доложить требуемые сведения? Потери этих соединений пришлось определять расчетным методом. Набралось таких неучтенных потерь за первые месяцы войны 1162,6 тыс. человек, в том числе 12,6 тыс. в погранвойсках (таблица 120 труда). Эти потери включены в сводки соответствующих фронтов, как пропавшие без вести. Последнее утверждение вызывает законный вопрос: какая же часть из этого огромного числа была включена в потери Западного и Резервного фронтов за октябрь месяц? Это что же — Буденному приплюсовали потери одной дивизии?

Потери в вяземской (2–13 октября) и орловско-брянской (30.9–23.10) операциях официально не подсчитаны (по крайней мере, в труде они не упоминаются). Почему бы и эти потери не определить расчетным методом?

Из 16 объединений трех фронтов смогли избежать окружения и полного разгрома 4 армии (22-я и 29-я Западного фронта, 31-я и 33-я Резервного) и опергруппа, имевшие первоначальную численность примерно 265 тыс. человек. Но и они понесли большие потери. К середине октября укрепления на Можайской линии занимали 90–95 тыс. человек, но это с учетом прибывших 32, 312 и 316-й стрелковых дивизий и сводных отрядов военных училищ. Положим, что из 1250 тыс. личного состава трех фронтов в строю осталось 250, даже 350 тыс. человек. Куда же делись остальные? Исследователь Ходаренок М.Н. назвал следующие цифры потерь наших войск в Московской оборонительной операции в октябре 1941 г.: 855 100 — безвозвратные, в том числе 673 000 — пленными, 104 100 — ранеными, общие — 959 200 человек, не указав, к сожалению, источник этих цифр [76].

Абстрагируясь от названного немецкой стороной числа взятых в плен, нам все равно не уйти от того факта, что за две-три недели из боевого строя действующей армии был выведен миллион бойцов. Большая часть из них попала в плен, многие погибли или были ранены, значительная часть рассеялась по лесам. Из числа последних многие были мобилизованы зимой 1942 г. войсками генералов Белова и Ефремова, действующими южнее Вязьмы, или позднее, когда районы октябрьских боев были освобождены от врага.

В связи с этим небольшое общее замечание. Мне уже приходилось ссылаться на данные картотек безвозвратных потерь Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации. На начало 90-х годов в них хранилось 17,2 млн персональных карточек солдат (сержантов) и офицеров Красной Армии, погибших в минувшую войну. Картотеки составлялись на основе донесений войсковых частей и извещений, полученных военкоматами. Немалая часть имен была установлена работниками военкоматов во время подворного опроса, проведенного в 1948–1949 гг. Много карточек было заведено на основе изучения двух картотек WAST (справочной службы вермахта) — на военнопленных-офицеров и на военнопленных-солдат, переданных в архив американцами вскоре после войны.

С тех пор работниками ЦАМО была проведена большая работа по упорядочению учета безвозвратных потерь и устранению дублирующих сведений. Из картотек были исключены следующие категории выбывших из строя военнослужащих: дезертиры, военнослужащие, осужденные и направленные в места заключения, приговоренные трибуналами к высшей мере наказания (т. е. расстрелянные), а также снятые с учета безвозвратных потерь, как оказавшиеся живыми. Вот близкий мне пример. Из 196 воинов 120-го гап, числившихся погибшими и пропавшими без вести в электронном Центральном банке данных (ЦБД), а значит, и в картотеках безвозвратных потерь ЦАМО, 34 (17 %), по данным совета ветеранов полка, оказались живыми после войны (на некоторых из них были оформлены по 2–3 извещения). Но в то же время 20 погибших и пропавших без вести военнослужащих этого полка не были учтены в ЦБД. Сведения о них, подкрепленные соответствующими документами, были дополнительно включены в картотеку. Так что публичные выступления некоторых больших начальников о том, что они сами до сих пор числятся в картотеках погибшими или пропавшими без вести, безосновательны. Они хорошо знают, что только из картотеки безвозвратных потерь офицеров по вышеперечисленным причинам исключены 125 232 человека. Подобными заявлениями стремятся подорвать доверие к данным картотек безвозвратных потерь офицеров, рядового и сержантского состава ЦАМО. Почему?

А потому, что если признать данные картотек соответствующими реалиям, то это поставит под сомнение (слишком велика разница!) официальные цифры потерь. Придется пересматривать все расчеты авторов труда «Россия и Советский Союз в войнах XX века», причем в большую сторону. А делать это соответствующие ведомства по известным причинам не хотят. Ведь при сопоставлении результатов операций и сражений с величиной потерь, понесенных советскими войсками (особенно в сравнении с потерями противника), придется переосмысливать некоторые победные реляции и роль в войне отдельных военачальников. При этом могут лопнуть, как мыльные пузыри, многие мифы и легенды, созданные не очень умной советской пропагандой.

По данным на конец 2000 г., в картотеках безвозвратных потерь солдат, сержантов и офицеров ЦАМО числилось более 14 507 тыс. персоналий. По результатам предварительного побуквенного обсчета, безвозвратные потери Вооруженных Сил в минувшей войне составляли не менее 13 850 тыс. человек [77]. Кстати, последние цифры косвенно подтверждает и другой достаточно авторитетный источник: «За годы войны из ВС по различным причинам убыло 26,6 млн человек, более половины из них составили безвозвратные потери» [78]. По нашим данным, обсчет все эти годы продолжался (а может быть, уже закончился), но окончательные его итоги для исследователей пока недоступны.

По последним данным Военно-мемориального центра Вооруженных сил РФ, жертвами Великой Отечественной войны, продолжавшейся 1418 дней и ночей, стали 26 млн 549 тыс. человек — солдат и офицеров, мирных жителей — убитых, погибших от голода, умерших от лишений. Потери Вооруженных сил страны составили около 16 млн человек. Именно столько карточек персонального учета погибших военнослужащих хранилось до последнего времени в Центральном архиве Минобороны РФ в Подольске. С марта 2006 г. их расшифровывают и заносят в компьютерную базу сайта «Народная память» сотрудники Военно-мемориального центра. Реализацию этого проекта поддерживают Минобороны РФ, МВД, ФСБ, Комитет Госдумы по делам ветеранов и ряд ветеранских организаций[358]. Это шаг в правильном направлении. По словам начальника Военно-мемориального центра Генштаба генерал-майора генерала А.В. Кирилина, число карточек в результате проведенной работы сократил ось примерно до 15 млн.

Но практика работы по увековечению памяти погибших и пропавших без вести показывает, что многие тысячи воинов вообще не числятся ни в каких картотеках и базах данных. Об этом говорит опыт 15-летней работы фонда «Народная память» (правопреемник Научно-информационного центра «Судьба», данные которого использовались при издании Книг Памяти в регионах Советского Союза)[359].

К сожалению, по картотекам невозможно правильно определить распределение потерь по годам войны. Зачастую без вести пропавших военнослужащих регистрировали намного позже случившегося — на основе запросов родных (результатам подворного опроса), которые оказались на оккупированной территории. Например, воин пропал без вести (погиб) в 1941 г. в киевском окружении или под Вязьмой. Но родные обратились с запросом в военкомат только после освобождения их местности в 1942–1944 гг. По опыту моей многолетней работы в фонде «Народная память», по выполнению заказов некоторых областей и республик, территория которых была временно оккупирована врагом, это случалось сплошь и рядом. Так, 120-й гап фактически перестал существовать 13 октября 1941 г. (исключен из списков артчастей РГК 24.12.1941 г.), а в извещениях о выбытии из строя военнослужащих полка указаны даты 1942, 1943 и даже 1944 годов. За счет этого потери 1941–1942 гг. могут оказаться заниженными по сравнению с последующими годами.

По существу, данные картотек, находящиеся в пределах между 15 и 13,85 млн, и являются демографическими потерями, но они более чем на 5 млн превышают официальные цифры. Они же почти на 2,5 млн превышают официальные цифры безвозвратных потерь с военно-оперативной точки зрения (11 444 тыс. человек). К авторскому коллективу статистического исследования «Россия и Советский Союз в войнах XX века», в основу которых положены результаты работы комиссии Генштаба в 1988–1989 гг., имеется много вопросов. Например, в нем дан далеко не полный перечень крупнейших операций Красной Армии, в том числе опущена отнюдь не рядовая операция «Марс» (с 24 ноября по декабрь 1942 г.). Сейчас некоторые историки предлагают считать, что эту операцию проводили в демонстративных целях. Ничего подобного: в не так давно рассекреченном Перечне Генерального штаба ВС СССР, составленном уже после войны, она числится в ряду основных стратегических операций. Ничего себе «демонстрация», которая закончилась окружением крупных группировок наших войск! Причем только безвозвратные людские потери в этой операции составили 70,4 тыс. человек, или 14 процентов от численности войск к началу операции[360]. Столько потеряли безвозвратно три фронта в курской оборонительной операции по официальным данным (70,3 тыс.). В некоторых случаях скрыть большие потери проще, нежели объяснять их причины и называть виновных поименно.

Убежден, что рано или поздно официальные цифры потерь Красной Армии в минувшей войне придется пересмотреть. Особенно это коснется операций, в которых наши войска потерпели поражение. Это, конечно, не означает, что надо совсем отбросить результаты работы коллектива, возглавляемого уважаемым Г.Ф. Кривошеевым, который провел большую и важную работу по упорядочению потерь. Опубликованные данные широко используются и, несомненно, будут использоваться и в дальнейшем. Но каждый раз их надо сверять с первичными архивными документами. В отличие от нас, немецкая сторона до сих пор так и не смогла подготовить подобного статистического исследования о потерях в отдельных операциях. И это особенно видно при попытке определить потери немецких войск за первый этап операции «Тайфун».


Кладбище гитлеровских завоевателей в Вязьме (1943 г.)


В отношении величины потерь немецких войск существуют самые разные цифры. Потери личного состава сухопутных войск с 22 июня 1941 г. по конец октября составили 668 958 человек, из них в октябре потеряно 115 671 человек. Потери люфтваффе к концу октября равнялись 17 529 человек, в октябре — 4372 человека, в том числе 793 летчика. Общие потери сухопутных войск на Восточном фронте с 1 по 20 октября составили 78 515 человек (в том числе 2331 офицер), безвозвратные — 16 788, то есть 21 % [26]. Отметим, что в отличие от нашей системы учета безвозвратных потерь, немецкая сторона не учитывала раненых, умерших на этапах санитарной эвакуации, поэтому доля безвозвратных потерь в общих потерях у них, как правило, была занижена.

В операции «Тайфун» с 30.9 по 5.12.1941 г. группа армий «Центр» потеряла, согласно явно завышенным данным ЦАМО РФ, 145 тыс. человек (в том числе 4020 офицеров), что составило примерно 75 % от общих потерь немцев за этот период на всем советско-германском фронте[361] [26]. В это число входят потери за период с 1 по 17 октября — 50 тыс. человек [20]. Потери только офицерского состава группы армий «Центр» составляли ежедневно в среднем 45 человек (около 40 % всех потерь офицерского состава на Восточном фронте). Особенно велики они были в пехоте, где выбывших из строя офицеров приходилось заменять офицерами других родов войск.

31 октября Бок записал в своем дневнике, что «наши потери становятся весьма ощутимыми. В соединениях группы армий более чем двадцатью батальонами командуют обер-лейтенанты» [12]. Указанные потери, по немецким меркам, были тяжелыми и свидетельствовали о том, насколько ожесточенными были бои. Хотя они и не шли ни в какое сравнение с потерями советских войск: за 17–20 дней октября — 50 тыс. против одного миллиона. Одно не вызывает сомнений — в октябрьских и предшествующих боях была уничтожена значительная и лучшая часть кадрового состава вермахта и люфтваффе.

Значительные потери соединения группы армий «Центр» понесли в вооружении и технике. Так, 6-я танковая дивизия, в которой на 10.9 насчитывался 181 боеготовый танк, к 16 октября в строю имела всего лишь 60. Только безвозвратные потери 20-й танковой дивизии к 16 октября составили 43 танка (на 28 августа в строю в ней числилось 104 танка) [70]. После боев в районе Мценска 4-я танковая дивизия имела к этому времени всего лишь 38 боеготовых танков. В общей сложности в группе армий «Центр», насчитывающей в своем составе к началу операции «Тайфун» около 1700 танков; к 16 октября в строю осталось порядка 1240 танков, в том числе: 2-я танковая армия — 271 танк, 3-я танковая группа — 259 и 4-я танковая группа — 710 танков[362] [34]. В связи с большими потерями в матчасти штаб 3-й танковой группы дал указания дивизиям по формированию боевых групп (в составе бригад и полков) для осуществления последующих операций с учетом наличия еще боеспособной техники.

За время, оставшееся до начала второго этапа операции «Тайфун», гитлеровскому командованию так и не удалось восполнить большие потери группы армий «Центр» и усилить ее за счет групп «Север» и «Юг», силы которых были скованы нашими войсками. Фон Боку пришлось для прикрытия флангов своих войск задействовать до трети своих сил. В упорных боях 1941 г. советские войска разгромили 26 дивизий и 13 бригад противника. К концу ноября немцы потеряли около 740 тыс. солдат и офицеров, 2,4 тыс. танков и штурмовых орудий. На возмещение убыли было поставлено 400 тыс. человек. Некомплект составил 340 тыс., то есть более 10 % первоначального состава [34].

Такого урона германская армия еще не имела. Неудача вермахта в операции «Тайфун» повлекла за собой катастрофические последствия — общий проигрыш зимней кампании 1941–1942 гг. и войны в целом.

Сейчас, шесть с половиной десятилетий спустя, нельзя не задуматься еще раз над тем, почему враг в октябре смог добиться столь впечатляющих успехов и почему в конечном счете он потерпел поражение. О причинах поражения по ходу повествования говорилось много. Дополним наши рассуждения выводом новой военной энциклопедии издания 1994 года:

«Неудачный исход вяземской операции обусловлен тем, что советское командование не сумело правильно определить направления главных ударов противника и сосредоточить на них основные силы и средства. Командующие фронтами (Конев и Буденный) в ходе операции не осуществляли маневр войсками на угрожаемые направления, не руководили их отходом и действиями окруженных войск» [54].

Выходит, прав был генерал Лукин, сказав, что мы не узнаем правды о вяземской трагедии, пока живы Конев, Буденный и причастные к этим событиям люди? Не успели они уйти с исторической сцены, как их фамилии тут же были названы в числе виновных[363]. Несомненно, реализация потенциальных возможностей войск во многом зависит от искусства руководства ими. Но разве мы узнали всю правду о событиях под Вязьмой или Брянском? Разве дело было только в Коневе и Буденном? Они делали то, что умели и могли в отведенных рамках. И маневр осуществляли, но только робко, с оглядкой на вышестоящие инстанции. Одно дело — потерпеть поражение, выполняя приказы, которые уже не соответствовали обстановке, и совсем другое — потерпеть неудачу, решившись на самостоятельные действия. Страх ответственности за принятые решения сковывал действия наших командиров и командующих. Большинство их в 1941 г. боялось начальства больше, чем противника. Опять-таки из страха командующие фронтами и армиями не всегда своевременно, правдиво и точно докладывали о складывающейся обстановке.

Мы последовательно и достаточно подробно, с использованием документов противоборствующих сторон рассматривали, как развивались события, которые привели к катастрофе. И сложившаяся картина намного отличается от того, как она рисовалась в официальных источниках и широко известных мемуарах. По мнению Г.К. Жукова: «Катастрофу в районе Вязьмы можно было предотвратить. Несмотря на превосходство врага в живой силе и технике, наши войска могли избежать окружения (выделено мною. — Л.Л.). Для этого необходимо было своевременно более правильно определить направления главных ударов противника и сосредоточить против них основные силы и средства за счет пассивных участков» [64].

Почему же это не было сделано? Где были Генштаб, Ставка и сам Иосиф Виссарионович? Одна из основных причин случившейся катастрофы под Вязьмой заключалась в некомпетентности Верховного Главнокомандующего. Это отмечал и Василевский А.М., который хорошо знал Сталина: «В первые месяцы [войны] сказывалась недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. Он мало советовался тогда с работниками Генштаба, командующими фронтов. Даже руководящие работники Оперативного управления Генштаба не всегда приглашались для отработки наиболее ответственейших, оперативных директив Ставки. В то время решения, как правило, принимались им единолично и нередко не совсем удачные» [79].

Надо прямо сказать, что Сталин подмял под себя Генштаб, состав которого с началом войны был значительно ослаблен, не считался с ним при принятии важнейших решений. По образному выражению А.М. Василевского, «все те, кто составлял головку Генерального штаба (Ватутин, Соколовский, Шарохин, Маландин. — Л.Л.), были отправлены на разные фронты и в армии, что, конечно, не способствовало нормальной работе Генерального штаба» [65].

Сталин затянул принятие решения об отводе войск. Несомненно, если бы они вовремя отошли на укрепленный Ржевско-Вяземский рубеж, события развивались бы по другому сценарию — более благоприятному для советских войск (подобные ошибки будут повторяться и в 1942 году). Можно продолжить и упомянуть ошибки, допущенные в ходе Смоленского сражения, когда в не всегда продуманных и плохо обеспеченных наступательных операциях были израсходованы резервы, которых не хватило, чтобы остановить противника на главном направлении. Можно вообще вернуться к бездарному началу войны. И так до бесконечности.

Правильно говорят, что ошибки были допущены на всех уровнях управления войсками, и не только управления. Но ошибка ошибке — рознь, и точку здесь ставить нельзя, потому что последствия их несравнимы: чем выше инстанция, которая допустила просчет, тем тяжелее последствия. Непосредственную ответственность за катастрофу под Вязьмой несут Верховный Главнокомандующий, Генеральный штаб и командующие Западным, Резервным и Брянским фронтами.

Но поражение советских войск нельзя объяснить только ошибками и просчетами, допущенными Ставкой и командованием фронтов при подготовке и проведении операции. Причины лежат глубже и берут свое начало в области политических, социальных и морально-нравственных отношений до и во время войны. Ответы на эти вопросы может дать только специальное исследование.

Вот уже прошло более шести десятилетий, как окончилась война. Но объективная история Отечественной войны так и не написана. Существующая официальная история минувшей войны создавалась в то время, когда были живы те, кто был повинен в поражениях Красной Армии, чья совесть была отягощена огромными и неоправданными потерями. Ведь многие наши военачальники не только писали мемуары, где они за счет, казалось бы, небольших сдвигов по времени и месту действий подчеркивали свою причастность (или, наоборот, непричастность) к тем или иным важным событиям, а порой просто затушевывали задним числом свои ошибки. Но они своими трудами и выступлениями, участием в сборниках к юбилейным датам, наконец, своим авторитетом победителей давили на историков, допуск которых к документам архивов был жестко ограничен. И давили не только авторитетом — от них зависели судьбы и карьера тех людей, которые, собственно, и писали эту историю. Достаточно посмотреть состав главных и неглавных редколлегий исторических трудов. По-человечески понять авторов воспоминаний можно — приятнее подчеркнуть свои заслуги, а критики всегда найдутся. Кроме того, следует учитывать, что мемуары не просто субъективны. Их беспощадно редактировали, авторов заставляли переписывать рукописи, запрещали им упоминать о неудачах и потерях[364].

Давно уже не является секретом то, что в советской историографии Отечественной войны имел место самый обычный произвол. История писалась или переписывалась в угоду тем или иным вождям и вошедшим в фавор политикам и военачальникам. Позволю себе привести еще один пример «гибкости» генеральной линии партии в этом отношении из личной практики. По заданию Воениздата мне пришлось заняться внутренним рецензированием очередной книги о боях на Малой Земле. Не прошел еще и месяц со времени кончины Л. Брежнева, как из редакции издательства последовало указание — не тратить время на вычитку материала, связанного с его именем, — «все равно все выбросим». И это в то время, когда «все прогрессивное человечество все еще оплакивало кончину видного деятеля международного рабочего и коммунистического движения». Конечно, это не была инициатива руководства издательства. Так, при активной помощи идеологов КПСС и цензуры создавалась отретушированная история минувшей войны.

В настоящее время состоялось решение президента РФ В.В. Путина о подготовке к изданию нового многотомного труда по истории Великой Отечественной войны. У многих историков и исследователей возникают опасения, что в нем опять будут повторены ошибки парадной 12-томной «Истории Второй мировой войны», в которой основные события войны излагались сугубо односторонне (а война — процесс двусторонний). Это была не история войны, а хвалебная история КПСС в период войны. Дискуссии по каким-либо существенным вопросам войны в то время исключались. И сейчас не созданы условия для глубокого исследования вопросов, связанных с решающими сражениями войны (имеются в виду не особенно удачные из них, так как у побед много отцов, и лишь поражение — всегда сирота). Приказы о дальнейшем рассекречивании архивов периодически издаются. Но от провозглашения намерений до их осуществления — дистанция огромного размера. По-прежнему засекречены многие документы, особенно переговоры Ставки (и ее представителей) и Генерального штаба с командующими фронтами, армиями. А без этого невозможно сделать правильные выводы о подготовке и проведении операций.

Многие документы до сих пор находятся на особом хранении, в архиве Генерального штаба и в архиве Президента (бывшем архиве Генерального секретаря ЦК КПСС). Мне уже приходилось писать, что материалы комиссии Г.М. Маленкова по Воронежскому фронту (июль — август 1943 г.) хранятся в Президентском архиве, куда простым исследователям доступа нет. По телефону сотрудник архива заявил автору этих строк, что материалы до сих пор являются секретными и не подлежат публикации в открытой печати. Весьма показательно, что материалы таких же комиссий, возглавляемых Маленковым, по работе на Сталинградском (1942 г.), Центральном (начало 1943 г.) и Западном фронтах хранятся в фондах архива РГАСПИ (бывшем архиве ЦК КПСС). С ними может ознакомиться любой исследователь. Почему же прячут материалы комиссии по событиям под Прохоровкой? В конце концов, в Курской битве наши войска одержали бесспорную победу!

Видимо, те, кто обладает всей полнотой информации, решили, что в наше сложное время (а было ли в России когда-нибудь иное время?) нести в общество правду просто опасно: зачем лишний раз привлекать внимание к ошибкам политического и военного руководства в ходе Отечественной войны. Поэтому соответствующие ведомства и не спешат делиться имеющейся у них информацией с общественностью. Правду, если и выдают, то мизерными порциями. Ими движет отнюдь не забота о престиже страны и Вооруженных сил. Чиновникам от военной истории невыносима сама мысль о том, что кто-то может поставить под сомнение их компетентность. Под флагом патриотизма хотят вернуться к единомыслию. Все чаще с трибун совещаний звучат требования запретить некоторые программы на телевидении, поставить под контроль Интернет.

Иногда примитивно полагают, что народ, патриотов нужно и можно воспитывать только на победах и положительных примерах. Это наивное заблуждение: в наше время нельзя долго скрывать горькую правду войны, которая состояла не только из побед, были и поражения. Наоборот, горькое, но правдивое описание не самых удачных событий минувшей войны во всей их сложности и противоречивости быстрее затронет душу, например, молодого человека, оставит след в его сознании. По меткому выражению замечательного русского писателя Виктора Астафьева, «кто врет о прошедшей войне, приближает войну будущую». Кроме нравственного аспекта, следует иметь в виду, что обучение и воспитание высокопрофессиональных военных кадров, глубинные интересы развития военной науки и искусства требуют трезвого и беспристрастного анализа событий Великой Отечественной войны. Разве можно развивать военную науку на основе «отретушированного» опыта войны? В свое время начальник Генштаба Жуков на докладе Главного разведывательного управления с анализом боевых действий впервые созданных немцами танковых армий начертал резолюцию, повергшую генштабистов в шок — «Мне это не нужно…».

В современных условиях также преступно пренебрегать реальным, без изъятий, опытом минувшей войны. Учиться побеждать лучше на ошибках своих отцов и дедов, чем на своих собственных. Иначе опять возобладает принцип — «мы за ценой не постоим». Опять будут появляться «лучшие министры обороны всех времен и народов» и военачальники, которые не могут расставить правильно 38 снайперов, чтобы уничтожить шайку бандитов.

Войн без потерь не бывает. Наша армия за пять месяцев тяжелых оборонительных боев 41-го года заплатила высокую цену за то, чтобы война повернула вспять. Давно пора сказать народу правду, какой ценой завоевана победа под Москвой. Прежде чем опровергать умозрительные и ничем не обоснованные расчеты некоторых публицистов о потерянных страной 30 и даже 40 миллионах человек, надо попытаться на основе документов ответить на простой вопрос — куда делся в октябре 41-го года миллион бойцов из числящихся в составе трех фронтов 1250 тысяч? Официальные инстанции ответа на этот вопрос не дают.

Нет до сих пор и ответа на вопрос, какую цену пришлось заплатить народу за Победу в войне. Пусть демографы считают неродившихся из-за войны детей: нас интересуют в первую очередь потери с военно-оперативной точки зрения, как основной показатель, в частности, уровня подготовки войск и компетентности командования. Без знания людских и материальных потерь нельзя считать законченным исследование войны вообще. Освещение военных действий, профессионализма и роли полководцев, итогов и уроков войны должно быть неразрывно связано с учетом цены Победы [80]. Конечно, это весьма болезненная тема.

Готовить данные о потерях комиссия Генштаба начала задолго до окончания «холодной войны» и последующей перестройки. В то далекое время в условиях ожесточенной идеологической борьбы с западными «фальсификаторами» истории Второй мировой войны давать им лишние козыри было бы неразумно. Вне всякого сомнения, существовал политический заказ, отказаться от которого было нельзя. Сейчас обстановка изменилась. Но признаться в сокрытии правды тем, кто готовил цифры, — смерти подобно (политической, конечно). Точные цифры потерь Вооруженных сил установить сейчас уже невозможно, но надо хотя бы назвать порядок цифр, близкий к реальности, чтобы, с одной стороны, осознать подлинную цену нашей Победы, с другой — чтобы понять, почему за нее пришлось заплатить такую непомерно высокую цену. А для этого нужно иметь мужество смотреть правде в глаза, нужна политическая воля. Ветераны, родные и близкие погибших и пропавших без вести воинов имеют право знать правду, какой бы горькой она ни была. Жестокая правда войны отнюдь не умаляет нашей Победы над сильным и коварным врагом. В этом отношении можно вспомнить слова маршала Г.К. Жукова — а уж он-то знал немецкую армию: «Надо, наконец, посмотреть правде в глаза и, не стесняясь, сказать о том, как оно было на самом деле. Надо оценить по достоинству немецкую армию, с которой нам пришлось столкнуться с первых дней войны. <…>Мы учились в ходе войны и выучились и стали бить немцев, но это был длительный процесс»[365]. И он же, высказываясь позднее о послевоенной кадровой политике, в частности, заметил: «Командиры учились войне на войне, расплачиваясь за это кровью наших людей»[366].

Вместо ответа на всем понятные вопросы сразу раздаются голоса людей, сделавших патриотизм своей профессией, о попытках пересмотра итогов войны. Речь идет не о пересмотре, а о переосмысливании некоторых событий минувшей войны в свете вновь открывшихся фактов, дотоле тщательно скрываемых в недрах архивов и спецхранов.

Введение в научный оборот недоступных ранее широкому кругу исследователей документов поможет историкам по-новому осветить многие проблемы, дать более объективное документальное изложение событий Великой Отечественной войны, внести при необходимости существенные коррективы в ее историю. Надо же, наконец, разобраться, почему наш победный марш на Берлин начался от стен Москвы, и пролег этот путь через Харьков и Сталинград. Когда про нас перестанут говорить, что русские быстро ездят, но медленно запрягают? Когда наши военачальники будут учиться воевать до войны, а не в ходе сражений, оплачивая свои уроки кровью солдат?

Несмотря на тяжелейшее поражение, нанесенное Красной Армии, германским войскам так не удалось выполнить своей главной задачи — взять Москву. Гитлер рассчитывал разгромить Советский Союз в ходе одной быстротечной операции. В начале операции «Тайфун» Гитлер на встрече с японским послом обещал ему овладеть Москвой к 12 октября 1941 г. [81]. Но стратегия блицкрига потерпела крах — уничтожить основные силы Красной Армии не удалось. В ожесточенных боях немцы теряли не только людей и технику, но и время. В результате Германия оказалась перед перспективой затяжной войны, победить в которой ее военная машина была неспособна. Подвела врага и самонадеянность: вместо того чтобы использовать успех и продолжать наступление, они ослабили свою главную группировку, наступающую на Москву. Германский историк К. Рейнгардт отметил, что именно выделенных сил «не хватило в решающий момент под Москвой, когда новые русские оборонительные рубежи не были еще укреплены, а резервы русских большей частью находились еще на подходе» [21]. Как будто в ином случае гитлеровцам удалось бы достичь своих целей.

Советская государственная система оказалась исключительно живучей. Поражения многому научили советское военное командование и политическое руководство. По мере продвижения врага к центру страны пружина сопротивления сжималась все сильнее, наконец, она сжалась до предела. Поворот в сознании людей, бойцов и командиров действующей армии произошел, когда стало понятно, что дело идет о жизни и смерти их близких, о самом существовании страны и нации. В основе того, что в неимоверно тяжелых условиях удалось остановить врага, а затем заставить его повернуть вспять, лежали неисчерпаемые не только материальные, но и духовные ресурсы нашей армии и народа. Победил советский народ.

Ставка ВГК и Генштаб в сравнительно короткие сроки сумели воссоздать Западный фронт и создать Калининский, закрыв огромную брешь в стратегической обороне. Советское командование, искусно применяя ограниченные силы, за счет своевременного маневра резервами создало глубокую оборону на угрожаемых направлениях. Наши войска при активной поддержке авиации, действовавшей даже тогда, когда немецкие самолеты не могли летать из-за погодных условий, вынуждали противника прорывать все новые и новые позиции. Они остановили, а затем на две недели задержали противника. То, что было достигнуто на Западном фронте во второй половине октября и в ноябре, а затем и в последующих сражениях, стало возможным только благодаря общим усилиям войск и населения столицы и Московской области. Армии и защитникам столицы помогала вся страна, весь советский народ.

Не стоит забывать, что воссозданию обороны на Западном стратегическом направлении способствовали героизм и мужество. войск, оказавшихся в окружении под Вязьмой и Брянском, надолго приковавших к себе десятки немецких дивизий. Для отражения их попыток прорыва из окружения и последующей ликвидации котлов вражескому командованию на первых порах пришлось привлечь 48 дивизий из 74 — почти две трети группы армий «Центр». Позднее, уже после войны, Г.К. Жуков так оценил значение боев в районе Вязьмы:

«<…> Благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, главные силы противника были задержаны в самые критические для нас дни. Мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Кровь и жертвы, понесенные воинами окруженной группировки, не оказались напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет своего описания» [64].

Сопротивление окруженных под Вязьмой войск продолжалось с 7 до 13 октября. Иногда задают вопрос: много это или мало — семь суток сопротивления? Конечно, мало. М. Ходаренок, в частности, приводит для сравнения армию Паулюса, которая в окружении под Сталинградом продержалась почти два с половиной месяца. Мол, немецкие войска сложили оружие лишь тогда, когда возможности дальнейшего сопротивления были практически полностью исчерпаны. О физическом состоянии немецких солдат наиболее красноречиво говорит тот факт, что из 92 тыс. военнослужащих 6-й армии, сдавшихся в плен, выжили только около 6 тыс. человек. Остальные погибли вовсе не потому, что в советском плену к ним было плохое отношение, а просто на момент капитуляции они уже находились на грани смерти. Автор в своей статье добавляет, что немцам под Сталинградом было неизмеримо хуже, чем окруженным войскам РККА под Вязьмой и Брянском. Они держали оборону в тяжелых зимних условиях, практически в голом поле, испытывая значительные трудности даже с дровами для приготовления пищи. Этот и другие примеры говорят в том, что при наличии стойкости, воли, организованности и дисциплины сражаться длительный срок можно и в условиях полного окружения. Далее М. Ходаренок задает вопросы: почему практически с самого начала в окруженных частях и соединениях отмечались признаки разложения, почему они не проявили необходимой стойкости? Ведь, помимо всего прочего, войска под Вязьмой попали в окружение с немалыми запасами материальных средств, армейскими и фронтовыми тылами, со всем вооружением и военной техникой. Наконец, организации обороны весьма благоприятствовала лесисто-болотистая местность, изобилующая многочисленными естественными препятствиями. И тем не менее, имея возвышенную цель защиты Родины, советские войска сдавались в плен практически целыми оперативными объединениями [76].

На наш взгляд, приведенное сравнение не совсем корректно. В Сталинграде немецкие войска с самого начала получили приказ держаться и ждать помощи. Силы для деблокады имелись, и их довольно быстро собрали. Части Паулюса были окружены в районе, где они находились длительное время, оборона велась под единым командованием. Не было никаких шараханий — Гитлер прямо запретил Паулюсу прорываться. Окруженные войска должны были быть в готовности нанести короткий удар навстречу Манштейну, когда тот приблизится на расстояние одного перехода. В котле имелись значительные запасы боеприпасов и ГСМ. Был налажен воздушный мост, по которому доставлялось самое необходимое, вывозились раненые (о цифрах вывезенных из окружения солдат и офицеров полной ясности нет).

Под Вязьмой обстановка складывалась совсем по-другому. Командующие Западным и Резервным фронтами приказ на отвод войск на Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж для занятия обороны получили с большим запозданием, что не позволило планомерно и организованно отвести войска. Конев и Буденный отходом не руководили, единого командования войсками к моменту окружения не было. Пока разбирались в обстановке, потеряли время. Немцы успели создать плотную оборону на внутреннем фронте окружения. Приказ на выход из окружения Лукин, Болдин и Ершаков получили уже после того, как окружение состоялось. Никаких сил для деблокады у советского командования не было. Окруженные войска никакой помощи извне не получили, даже авиационной поддержки. Не было в котле и никаких особых запасов материальных средств, особенно боеприпасов и горючего. По мнению генерала Вашкевича, высказанному после войны, решение на прорыв являлось уже запоздалым и имело мало шансов на успех. Он утверждал, что 19-я армия могла продержаться в окружении без помощи извне 10–15 суток. Если бы дали команду держаться, возможно, продержались бы и больше, несмотря на недостаток боеприпасов, ГСМ и продовольствия. Вот только не дали такого приказа — умереть, альтернативой которому был позорный плен, а значит — репрессии по отношению к тем, кто выживет, и к их родным. Окруженные под Вязьмой и Брянском войска сделали все от них зависящее, чтобы вырваться из окружения. Во всяком случае, они не сдавались в плен «оперативными объединениями». И вообще, особенно с позиций сегодняшнего дня трудно осуждать сдачу в плен солдат, лишенных управления, продовольствия и боеприпасов.

Несколько слов о роли Г.К. Жукова в описываемый период. Я не отношу себя к тем, кто предпочитает рисовать портреты людей, оставивших значительный след в истории, только черной или только светлой краской. И не склонен столь высоко оценивать полководческие способности Георгия Константиновича и его творческий вклад в теорию и практику военного искусства, как это делают официальные историки, по существу, создавшие культ ПЕРВОГО МАРШАЛА ПОБЕДЫ. Сторонники и проповедники культа преувеличивают заслуги Г.К. Жукова в подготовке и проведении операций и замалчивают грубейшие ошибки, оплаченные большой кровью. Здесь не место их перечислять. По крайней мере, мы так и не увидели обещанного Академией военных наук труда о творческом наследии Жукова. Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, командовавший в 1930 г. 7-й Самарской кавалерийской дивизией, в состав которой входила 2-я кавалерийская бригада Жукова, написал на него аттестацию, закончив ее знаменательным выводом:

«Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную или преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит»[367] [18].

Однако когда в начале октября 1941 г. рухнули сразу три фронта, И.В. Сталину потребовался именно такой человек, как Г.К. Жуков, с его сильной волей, решительностью и непреклонностью в осуществлении принятых решений. Он получил от Верховного Главнокомандующего самые широкие полномочия, которые не исчерпывались выданным ему мандатом. Жуков принадлежал к людям, которые не ждали, когда их наделят правами, предпочитая брать их самому. Трудно представить на его месте в октябре 1941 г. любого другого военачальника, который в условиях недостатка сил и потери управления войсками справился бы с поставленной задачей. Он быстро сориентировался в обстановке и принял правильное решение по организации обороны, прежде всего дорожных направлений, выводящих к Москве. Именно на них он массировал те немногие силы, которые сохранились после катастрофы, особенно противотанковые средства.

Г.К. Жуков, несомненно, внес большой вклад в организацию отпора врагу под Москвой, но называть его спасителем Москвы было бы большим преувеличением и принижением роли других достойных военачальников. Основные решения по созданию обороны на Можайской линии, о переброске к Москве соединений с других участков фронта и выдвижении резервов из глубины страны были приняты до назначения Жукова командующим воссозданным Западным фронтом. Генштаб внимательно отслеживал положение на подступах к Москве и немедленно реагировал на изменения в обстановке, направляя резервы на угрожаемые направления. А И.В. Сталин в это тяжелое время стал более внимательно прислушиваться к мнению военных.

Оценивая роль Жукова, нельзя не упомянуть такие его качества, как самоуправство, грубость и жестокость по отношению к подчиненным. По свидетельству Рокоссовского, «его жесткость переходила допустимые границы». Для Жукова было характерно пренебрежение к человеческой жизни. Отсюда его приказы «любой ценой», «чего бы это ни стоило». А во что обошлось чтобы командиры и комиссары всех степеней были в первых рядах наступающих частей и своим личным примером вели-части вперед? И это в условиях острого дефицита командных кадров. По приказам Жукова было расстреляно, при этом не всегда обоснованно (зачастую без суда и следствия), много командиров различного ранга, не считая простых солдат. Эту жестокость, показательные расстрелы перед строем нельзя оправдать сложными условиями обстановки. Потому что так он поступал и на Халхин-Голе, и под Ельней, и под Ленинградом. Командующий 43-й армией Западного фронта генерал К.Д. Голубев 8 ноября 1941 г. вынужден был обратиться к Сталину с жалобой на командующего Западным фронтом Жукова: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии. В такой обстановке работать было невозможно» [82]. Но жаловаться на Жукова человеку, который перед войной развязал репрессии против народа и армии и по указанию которого в трудные дни октября 1941 г. продолжали расстреливать неугодных ему военачальников, было бесполезно.[368]

Угрозы и самые строжайшие приказы не могли привести к успеху, если бы защитники Москвы не ощущали материальную и моральную поддержку населения столицы и всей страны. Источником мужества и стойкости бойцов и командиров в боях под Москвой был отнюдь не страх перед заградительными отрядами и расстрелами, а чувство патриотизма, любовь к Отечеству, высокий моральный дух советских воинов, защищавших свою столицу. И здесь не обойдешься без слов о роли компартии в организации отпора врагу. Ее структура и принцип централизма идеально подошли к условиям военного времени. Партийные комитеты и подчиненные им комсомольские организации подразделений воспитывали у бойцов ненависть к врагу, стойкость и волю к победе, помогали командирам сплачивать личный состав подразделений и частей при выполнении боевых задач.

Выстоять под Москвой в 1941 г. позволила вера в победу и справедливость своего дела, заставлявшая воинов сражаться даже в казавшейся безвыходной ситуации. И основную роль в достижении победы в Московской битве сыграл советский солдат, от которого в конечном счете зависит осуществление всех замыслов и решений командиров. Это солдат, наперекор всему, устоял перед натиском бронированных дивизий врага и сорвал его планы. Это он потом и кровью компенсировал все ошибки, просчеты и недоработки своего командования.

А нам надо помнить, что без мужества, стойкости и неисчислимых жертв 41-го года не было бы Победы в 45-м.


Примечания:



2

Духовщина — районный центр в 50 км северо-восточнее Смоленска, важный узел дорог, идущих на Ярцево, Смоленск, Пречистое и Демидов.



3

Лизюков И.К. — генерал-майор, Герой Советского Союза, будущий командующий 5-й танковой армией, затем командир 2-го танкового корпуса, погиб в бою 23 июля 1942 г.



29

NARA. Т314, R383, F000835.



30

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 9. Л. 66 (Д. 8. Л. 193).



31

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 5. Л. 193, 194.



32

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 25. Л. 26.



33

Ibid.



34

ЦАМО РФ. Ф. 3. 0п. 1 1556. Д. 2.Л. 154.



35

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 16–18.



36

ЦАМО РФ, Ф. 148а. Оп. 3763. Д. 78. Л. 36.



296

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 82. Л. 398.



297

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2534. Д. 6. Л. 3–6.



298

Там же. Оп. 2513. Д. 82. Л. 344, 345, 385.



299

NARA. Т312, R150, F7689806.



300

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 3. Л. 155.



301

Текст листовки цитируется по журналу «Юность», № 2, 1966.



302

Генерал-майор барон фон Функ Ганс (1891–1979). В плену находился 10 лет и даже писал там доклады для нашего командования об операциях, в которых участвовала 7-я танковая дивизия. Вернулся в Германию в 1955 г.



303

Читателя может ввести в заблуждение перечисление номеров соединений. Все они, за исключением 2-й сд, понесли значительные потери. В личном архиве генерала Вашкевича есть запись: «2 сд были приданы 127 тбр в составе одного танка КВ и несуществующие 126 и 147 тбр — для самооправдания».



304

В составе Западного и Резервного фронтов 293-й пап в октябре 1941 г. не значится.



305

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 727. Л. 211.



306

Рассказ ветерана записан исследователем А.И. Курбатовым (сыном политрука Курбатова).



307

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 727. Л. 207–210.



308

NARA. Т315, R339. F000680, 000681.



309

NARA. Т315, R339, F000683.



310

Документ предоставлен исследователем А. И. Курбатовым.



311

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 757. Л. 199.



312

NARA. Т314, R383, F000834.



313

Скорее всего, 15-см шестиствольный миномет «Небельверфер-41» («Метательдыма») 51-го полка «Nebelwerfer» превратился в 8-ствольный в результате опечатки в донесении. Хотя у немцев уже тогда были на вооружении 280-мм и 320-мм реактивные снаряды, которые запускались с деревянных или металлических рядных пусковых установок на 4 снаряда каждая (дальность стрельбы соответственно 1955 и 2200 м). Пуск из двух таких установок наши артиллеристы могли принять за одну 8-ствольную.



314

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 5.Л. 528 (Служебные пометки: подана 12.10.41 20.52, принята 22.30. Вручена Соколовскому 13.10.41 г.).



315

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 82. Л. 393.



316

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 82. Л. 367, 368.



317

Тамже. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 73. Л. 221.



318

ЦАМО РФ; Ф. 500. ОП. 12462. Д. 727. Л. 219–228.



319

Там же. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 36. Л. 298.



320

ЦАМО РФ, Ф. 208, Оп. 2513. Д 36. Л. 297.



321

Там же, Л. 297, Подлинник.



322

Там же, Д. 82. Л. 395.



323

Стученко Андрей Трофимович (1904–1972), генерал армии (1964).



324

Довольно самонадеянное заявление. 45-я легкая (рейдовая) кд (по штату — 2967 чел., по списку на 1 октября — 2798) состояла из 3 кавполков, в каждом по штату шесть 45-мм орудий, дивизионной артиллерии не было. К 10 октября дивизия понесла большие потери. В открытом бою днем она была бы уничтожена.



325

А.Т. Стученко путает: это направление на северо-восток. Он также ошибся, утверждая, что знаменитая батарея «катюш» капитана Флерова погибла в окружении западнее Вязьмы.



326

Ремезов Федор Тимофеевич, командир 127-й танковой бригады, генерал-майор. Бригада, сформированная из остатков 18-й тд 7-го мк, вместе с остальными частями 16-й армии попала в окружение под Вязьмой. 6 ноября остатки бригады вышли к своим войскам в районе Наро-фоминска.



327

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 757. Л. 207.



328

ЦАМО РФ. Ф. 8. Оп. 11627. Д. 1001. Л. 219, 220 и Д. 83 (цит. по: Невзоров Б.И. [29]. Автору не удалось ознакомиться с этими делами, так как они находятся на спецхранении.



329

NARA. Т314, R383, F000483-000486



330

Краткий рассказ о последнем бое 120-го гап у Богдановки был опубликован в газете «Красная Звезда» 7.10.1989 г. в статье «Забыть не вправе».



331

Рассказ о 120-м гап был опубликован в газете «Красная Звезда» через 40 лет после гибели полка — 11.10.1981 г. в статье Хорева А.П. «Отцовский полк».



332

Чухарев Федор Петрович (1.10.1920-2.11.1993) во время проверки после выхода из окружения честно рассказал, что в ходе последнего боя в безвыходной обстановке закопал комсомольский билет. Войну он закончил старшим лейтенантом, стал капитаном. Запись в личном деле о «пятне» и клеймо окруженца помешали его дальнейшей службе.



333

Личный архив автора.



334

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12484. Д. 542. Л. 1.



335

Там же. Ф. 219. Оп. 679. Д. 20. Л. 108.



336

Там же. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 82. Л. 370.



337

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 757. Л. 207.



338

NARA. Т312, R150, F7689806, 7689812.



339

ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 503000. Д. 1. Л. 1-15.



340

Там же. Ф. 208. Оп. 12930. Д. 2. Л. 22–26.



341

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 83. Л. 358.



342

Там же. Ф. 208. Оп. 2511.Д. 157. Л. 199–204.



343

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 757 (оперсводки). Л. 264, 276, 279.



344

ЦАМО РФ. Ф. 31 А. Оп. 8583. Д. 2. Л. 42.



345

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 24. Л. 2–3.



346

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 216. Л. 113.



347

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. Л. 67.



348

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 157. Л. 64, 65.



349

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. д. 548. Л. 306–309.



350

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 11. Л. 125.



351

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 53. Л. 187.



352

Там же. Ф. 202. Оп. 5. Д. 40. Л. 1.



353

NARA. Т312, R150, F7689415.



354

ЦАМО РФ. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 4. Л. 1 и 5.



355

Согласно расчету генерала Вашкевича, численность боевых частей и соединений под командой Лукина, оказавшихся в окружении северо-западнее Вязьмы, составляла несколько более 78 тыс. человек.



356

Гитлер признал, что вермахт к 6 декабря 1941 г. потерял только 0,5 млн человек. В действительности, потери немцев на Восточном фронте с 22 июня по 31 декабря 1941 г. составили 831 050 убитыми, ранеными и пропавшими без вести (Wehrmacht Verlustwesen file ВА-МА RW 6/v. 552).



357

Согласно документа немецкого архива, на 1.12.1941 было взято в плен 3 831 325 человек (ВА-МА, III W 805/5-7 // Schutereit Н. Vabangue s. 73).



358

В поименный список ныне здравствующих фронтовиков на сайте «Победители» внесено 1 008 741 человек,



359

В информационном массиве Центрального банка данных (ЦБД) к 1995 г. содержалось почти 20 миллионов сведений (персоналий) о погибших и пропавших без вести. Они получены при обработке архивных документов трех центральных архивов — ЦАМО, Военно-медицинского архива (музея) и Архива ВМФ по потерям личного состава в 1941–1945 гг. К сожалению, работа фонда по удалению дублирующих сведений еще не закончена.



360

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 1640. Д. 180. Л. 275.



361

Суммарные потери танковых групп, полевых армий и соединений тылового района группы армий «Центр», согласно таблице Приложения 15 труда ИВИ, равны 136 278 человек (ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 165 (225). Л. 1–5).



362

Для сравнения: в группе армий «Юг» 1-я танковая группа потеряла за период с 26 сентября по 15 октября 1941 г. 144 танка. К этому времени в ней насчитывалось лишь 165 танков.



363

Более того: на командующего Степным фронтом И.С. Конева сразу «навесили» часть потерь Н.Ф. Ватутина (практически уравняв их — соответственно 73 892 и 70 058 человек), чтобы сгладить шокирующую диспропорцию потерь Воронежского фронта и группировки Манштейна в июле 1943 г. в ходе Курской битвы [75].



364

Когда маршала Р.Я. Малиновского спросили, почему он не пишет воспоминания о войне 1941–1945 п., он ответил: «правду написать не дадут, а врать не хочу». Это сказал министр обороны.



365

Маршал Жуков. Полководец и человек. М., 1988. Т. 1. С. 189–190.



366

Архив Президента РФ. Ф. 35. Оп. 1. Д. 30. Л. 95, 96 (цит. по: ВИЖ, № 4, 2003, с. 21).



367

Г.К. Жуков в 1906 г. закончил 3 класса церковно-приходской школы. Из военного образования у него за плечами была четырехмесячная школа унтер-офицеров в 1916 г., полгода учебы на 1-х Рязанских кавалерийских курсах в 1920 г., годичные кавалерийские курсы усовершенствования комсостава, законченные в 1925 г., и трехмесячные курсы усовершенствования высшего начальствующего состава — в 1930 г.



368

18.10.1941 г. под Куйбышевым была расстреляна группа видных руководителей армии и военной разведки (некоторые вместе с женами), в том числе восемь Героев Советского Союза и один дважды Герой — генерал-лейтенант Я.В. Смушкевич, бывший начальник ВВС РККА и помощник начальника Генштаба по авиации.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх